ым жизнерадостным лицом, вокруг него моло-дые женщины, тоже веселые и шаловливые, а во дворе можно оглохнуть от звона мечей и стука щитов: моло-дые воины показывают удаль в учебных боях. Сопровождающий подбежал к правителю, Олег видел, как тот сразу вперил взгляд в пришельцев, но слушал вни-мательно, а когда тот закончил, встал и сбросил с плеч красную мантию, похожую на плащ молодого Пруга. Звон мечей затих, там почтительно наблюдали, как Овид величественно спускается к пришельцам. Олег об-наружил, что они одного роста, чему Овид тоже слегка удивился. Руки его были сильные, крепкие, а когда сда-вил плечи Олега, тот ощутил, что в пальцах правителя сила нешуточная. -- Спасибо, -- сказал Овид густым медвежьим голо-сом, -- что вовремя подоспели... Мой дурак больно храб-рый, во все драки влезает... ему бы только повзрослеть малость! Чтоб и храбрость осталась, но и ума прибави-лось... Скиф покосился на молодых девушек, все рассматри-вают его внимательно, улыбаются, строят глазки, возра-зил горячо: -- Он дрался отважно!.. Я жалею, что мы не захвати-ли с собой голову дракона, но ваш сын был ранен серь-езно, мы спешили... Овид кивнул, взглянул на Олега внимательнее, по-медлил, сказал уже осторожнее: -- Ты не похож на воина. Но мне чудится, воинам с тобой лучше не встречаться на узком мостике. -- Я мирный человек, -- возразил Олег. -- Почти всегда. -- Ага, знаю я эти "почти". Ладно, твой друг, вижу по глазам, не понимает, почему мы не пируем, почему не слышно похвальбы о боевых победах... Тхор! Вели на-крыть столы в малом зале! Тучный мужчина выдвинулся из-за девушек, спросил обреченно: -- Опять пир? -- Не опять, -- сказал Овид наставительно, -- а снова! Скиф с сожалением оглянулся на девушек, им нет места на мужских пирах, двинулся за распорядителем. Пир был как пир: три стола в зале, еще один на воз-вышении, для Овида и его близких. В число близких он пригласил Олега и Скифа, из приближенных остал-ся только толстячок Тхор, Овид его назвал управи-телем. По всему залу зажгли множество светильников. Ог-ромные, массивные, медные в виде голов драконов, где огни вырываются из разинутых пастей, они окружали весь зал, даже с потолка свешиваются на металлических цепях. В ярко освещенном зале ярче блистает медь по-суды, пряжки и бляхи на одежде, а хмурые лица кажут-ся веселыми. Да и нет здесь хмурых лиц. Даже с лица Овида исчезли следы озабоченности, когда к нему подо-шел один из лекарей и что-то пошептал на ухо. Скиф понял, что с наследником црестола все обо-шлось, а раны хоть и глубокие, но неопасные. На стол подавали жареное, печеное, тушеное -- Овид явно любит поесть и знает в этом толк. Под дальней сте-ной возвышается громадная печь: судя по заслонке, там пекут целиком быков, а по всем четырем углам зала жар-ко полыхают очаги. На вертелах жарят гусей, лебедей, молодых поросят, и все это сразу с пылу и жару да пря-мо на столы! На глазах изумленного Скифа заслонку печи откину-ли оттуда хлынула волна сухого жара, а целый отряд слуг на огромном подносе с длинной ручкой толщиной с брев-но вытащили, кряхтя и постанывая от натуги, целиком запеченного быка. В разгар пира в дверях появился ярко одетый при-дворный, провозгласил: -- Из земель Славии прибыли знаменитые певцы Мун-шир, Пенк и Рибопляс!.. Их отпустили, наградив велики-ми дарами! В зал вошли трое молодых парней. Одетые чересчур ярко, Скиф их сразу невзлюбил, с длинными грязными волосами, что падают до середины спины, лица пухлые, капризные, в глазах снисходительная наглость. Скиф посмотрел на Овида, изумился, как быстро может превратиться добродушное лицо в почти звери-ную морду. Сперва прилила густая кровь, признак гне-ва, затем разом отлила, как бывает только в минуты сильнейшей ярости, ноздри хищно раздулись и затре-петали. -- Те... самые? -- прорычал он негромко. -- Они, -- ответил управитель с поклоном. Овид качнул в сторону певцов головой. К изумле-нию Скифа, как из воздуха возникли могучего вида воины. Сунув мечи в ножны, забежали к певцам сзади и ухватили за локти. Овид улыбнулся, как улыбнулся бы волк при виде дрожащего зайчонка, властным жес-том указал на печь. Скиф не поверил глазам, но рука правителя в самом деле вытянута по направлению печи, а указательный палец смотрит прямо на широ-кую чугунную заслонку. Олег спокойно раздирал молодого гуся. Коричневая корочка трещала и разламывалась, выпуская облачка сводящего с ума пара. Сладкий сок обжигал пальцы Олег выдрал наконец мощный кусок мяса, а Скиф все не мог оторвать глаз от страшной сцены, когда троих беспечных, ничего не подозревающих певцов вот-вот затолкают в горящую печь! Он бросил умоляющий взгляд на Олега, Овид тоже зыркнул из-под нависших бровей на одного, на друго-го, засопел, вперил взгляд в спины стражей. Те, заламы-вая руки вяло упирающимся певцам, дотолкали их до печи. Кто-то услужливо распахнул перед ними массив-ную заслонку. Видно было, как дрогнули даже стражи под ударом сухого жара. Певцы, поняв, что их ожидает, подняли крик. Кто-то из стражей оглянулся, но Овид неумо-лимо указал на печь. Певцов подхватили, затолкали одного за другим вовнутрь, захлопнули заслонку. До-несся вроде бы слабый крик, но тут же потерялся в неизбежной разноголосице зала, скрипе сидений, шар-канье ног. Слуги начали торопливо подбрасывать в и без того раскаленную докрасна топку сухие березовые поленья. Пламя загудело, заревело с новой силой. Овид засопел, на бледное и вздрагивающее лицо вер-нулся нормальный цвет. Но в голосе все еще дрожала ярость, он заговорил со злым нажимом: -- Я вижу, достойный мудрец, что твой юный друг не понимает... -- Молодой ишшо, -- ответил Олег. Он аккуратно об-кусывал гусиную лапу, бросил ее под стол собакам, выд-рал из гуся другую и стал объедать хрустящую коричне-вую кожу. -- Все они молодые... за песнями... Овид кивнул. Лицо чуть посветлело. -- Вижу, понимаешь. Это я с виду суров с сыном... иначе нельзя, наследника надо растить в суровости, а не в неге!.. Но я дрожу за него каждый раз, когда он ночью встает попить воды: ножку бы не подвернул, не стукнулся бы лбом о дверь... А что уж говорить, когда он наслушавшись этих певцов, возгорелся жаждой дурацких подвигов, вскочил на коня и поехал искать приключений? У правителя и так много опасностей: надо водить войска на обнаглевших соседей, смирять бунты, доказывать свою отвагу и умение воина в по-единках... Но то суровая необходимость, то жизнь, от нее никуда не деться, а это дурь, что... Ну скажи, за-чем ему было драться с тем драконом? Явно же не это крылатое на него напало! Дракону бы коровенку унести, козу или заблудившуюся овцу! Так нет же, побахвалиться подвигом восхотелось! Скиф сердито сопел, он ненавидел Овида, а Олег, на-против, сочувствующе кивнул: -- Да ты не волнуйся, Овид. Как будто оправдываешь-ся! Я бы их на твоем месте сперва на кол посадил, а уж потом в печь. Или велел бы шкуры снять. -- Да? -- спросил Овид с надеждой. -- А шкуры натянул бы на барабаны, -- закончил Олег. -- И они бы остались довольны... их шкуры по-прежнему поют, их слушают... ха-ха! -- Га-га-га! -- рассмеялся Овид. -- А ты мудрец! -- Есть такое, -- ответил Олег скромно. -- Только кому нужна мудрость? -- Это верно, -- вздохнул Овид. -- А дурням прямо как будто боги помогают... Мирно и неспешно беседовали, пили и ели, нако-нец Овид, словно только сейчас вспомнив, велел упра-вителю: -- Ты это... выгреби там золу... И кабана туда поболь-ше, чтобы запахом все внутри пропитал. -- Чесноку добавить? -- Добавь, -- разрешил Овид. -- Можно трав разных. Всяких. Чтоб дух поганый забить начисто. Глава 17 Управитель поклонился, за ним ушли двое слуг. Один взял широкую лопату, другой -- веник и совок. Распах-нули печь, сухой жар заставил отпрянуть. В широком зеве дрожало красное марево, каменные стенки оплавились, со свода свисают красные сосульки расплавленно-го и застывающего камня. На глазах сорвались оранже-вые капли, упали и тут же начали застывать лепешками красного, потом вишневого цвета, и, наконец, превра-тились в коричневые. Скифу почудилось, что из печи доносятся звуки ча-рующей музыки. А затем в мареве показались человечес-кие фигуры. Певцы повылезали один за другим, глаза у всех как блюда, лица бледные. Один сказал дрожащим голосом: -- Ну и шуточки у вас! А второй проблеял: -- Мы уж думали, вы нас хотите живьем сжечь! А третий, самый толстый и наглый, заявил со смехом: -- А я над ними смеялся. Сжечь нас, лучших певцов страны? Это было бы непоправимой потерей для всего белого света! Как бы здесь без нас жили? В зале стояла мертвая тишина. На них смотрели как на выходцев с того света. У слуг из рук выпали лопаты и совки, загремели на каменном полу. Управитель беспомощно оглянулся на Овида. Тот нахмурился, властным движением велел певцам подойти ближе. Скиф затаил дыхание, только Олег продолжал есть, хотя уже и не с такой охоткой. -- Ответствуйте, -- сказал Овид властно, -- что там было? Певцы приосанились, самый толстый выступил вперед, оглядел замерших гостей, они его интересовали даже больше, чем сам грозный правитель, ведь представление для них, а правитель явно же знал, что в печи их ждало, заговорил сильным и звучным, хоть и слегка пропитым голосом: -- Когда за нами как неотвратимая дверь потусторон-него мира загремело это железо... мы содрогнулись, а мои друзья пали ниц... усомнившись!.. Мы задыхались от жара, что был равен жару преисподней, где в расплав-ленном металле купаются боги огня и где живут их ог-ненные жены и многие-многие наложницы. И вот когда и моя душа готова была усомниться и дрогнуть, разда-лись чарующие звуки свирели... Овид переспросил: -- Чего-чего? -- Свирели, -- ответил певец, а его друзья подтвер-дили судорожными кивками. -- Ну да ты ж сам знаешь!. Но если хочешь, чтобы рассказали именно мы, ты прав, никто лучше нас не споет и не расскажет! Так слушайте же, вы! Это была свирель, простая свирель. Но я сразу узнал и руку мастера, что ее резала, и го-лос мастера!.. Мы оглянулись в дивном удивлении, а рядом с нами в тесноте сидит, не замеченный нами, дивный юноша! Как он вошел в печь, ведомо только тебе, славный правитель, но в раскаленной печи сразу повеяло прохладой, а мы жадно и дивно внимали сла-достно божественным звукам, сразу позабыв, где нахо-димся! А второй судорожно вздохнул, сказал прерывающим-ся голосом: -- А как он пел! Как он пел... В зале по-прежнему стояла мертвая тишина. Все стра-шились пропустить хоть слово. Певцы все приосанива-лись, поправляли складки пестрой одежды, смотрели горделиво. Овид прорычал: --~ Ах, был и четвертый? И каков же он был с виду? Певец задумался, взгляд его обежал сидящих за сто-лом Овида, остановился на Олеге, пошел дальше, затем певец обернулся и снова посмотрел на Олега: -- Если бы этот не был таким рыжим... то чем-то они похожи! У того золотые волосы до плеч, синие-синие глаза, настолько яркие, словно у него в черепе осколок неба... но что-то есть общее... Как он играл, как играл! Второй подтвердил с тоской: -- Я больше не возьму лютню в руки. Так играть не смогу, а хуже -- не хочу. Овид, который едва сдерживался от крика, от наказа взять их снова и затолкать опять в ту же печь, но теперь не выпускать лет сто, поперхнулся, проглотил рык, гла-за выпучились от усилий удержаться, не лопнуть. Третий певец сказал потерянно: -- И я... Если мне подыщут работу с конями... Я ко-ней люблю. Овид выдохнул, эти дурни так ничего и не поняли, ну и черт с ними, да и ему уже не надо вступать в драку с неведомым богом, что почему-то защищает этих придур-ков, словно сам... Он зыркнул на безмятежного Олега. -- Ишь, на тебя похож, -- прорычал он зло.-- Знал бы, дурак, что ты их всех раньше меня засунул бы в печь... Олег вяло запротестовал: -- Ну зачем же так... -- А что? Я их за то, что не то поют, а ты всех певцов перебил бы лишь за то, что поют вообще. Что поют, а не растекашатся мыслию по древу! -- Ну, ты не совсем прав... -- возразил Олег равно-душно. -- Я, конечно, полагаю, что надо растекашется мыслию, а не этими протяжными звуками, именуемыми песнями, которые чем глупее, чем сильнее находят от-клик... но я не считаю, что всех певцов так уж обязатель-но перебить или... в печь. Вон в каменоломнях, как я убедился, народу всегда не хватает! А камни ломать -- дело нужное, в то время как песни... Овид махнул рукой, певцов увели; усадили за столы среди гостей, где начали жадно выспрашивать подроб-ности. Сын Молнии извелся, ныл, но Прайдер неумолимо ждал весь день до самого вечера. И только когда солнце начало клониться к закату, сказал хмуро: -- Вот теперь пойдем. -- Наконец-то, -- пробормотал Сын Молнии. -- Ты ж сам сказал, что те двое -- герои! А раз герои, то они уже на другом конце света... -- Герои одинаково быстро скачут туда и обратно, -- оборвал Прайдер. -- Мне нужно было, чтобы к ним ве-сти не дошли! На этот раз Прайдер сразу взял мешок и веревку, а Сын Молнии захватил даже чистых тряпок, которыми заткнет жертве рот. Быстро добравшись до ее дома, ус-пели увидеть, как она выбежала вприпрыжку, ветерок тут же налетел и принялся трепать ее волосы, она зас-меялась и поскакала в глубину сада. Прайдер помнил, что там пруд, десятка три деревьев, а дальше отвесная скала, настолько ровная, что по ней не взберется даже ящерица. Он первым перемахнул через заборчик. Сын Молнии торопливо прыгнул следом. Уже не скрываясь, ведь домик настолько на отши-бе, что никто их не видел и не увидит, они пошли по ее следам. Прайдер остановился на развилке дорожки. Руки не-рвно теребили свернутый мешок. Голосок девушки до-носился совсем близко, но из-за этой горы эхо бродит по саду, и кажется, что она напевает беззаботную песен-ку сразу в трех местах. -- Туда, -- сказал он. -- Она у пруда. -- В саду, -- возразил Сын Молния. Ты же слышишь, рвет цветы... -- Такие не рвут цветы, -- возразил Прайдер. -- По-ливают, ухаживают, пересаживают, но никогда не рвут! Он осторожно двинулся по дорожке. Деревья рассту-пились, показался маленький пруд. Девушка сидела на той стороне пруда, ноги свесила в воду, болтала ими бес-печно. Вода настолько прозрачная, что Прайдер рас-смотрел, как подплывают крупные большеголовые рыбы и щипают ее мягкими губами за розовые пальчики. Она звонко хохотала, дрыгала ногой, брызгала на этих нахальных рыб. В солнечных лучах капли взлетали как драгоценности, как целая россыпь дорогих жемчужин. Прайдер даже постоял несколько мгновений, любуясь. Сын Молнии видел, как тень набежала на его суровое лицо, в глазах мелькнуло колебание, затем из груди Прайдера вырвался тяжелый вздох. -- Кому в жертву ее принесут, -- сказал он с нажимом, словно борясь с собой, -- это не наше дело. Нам надо ее похитить и... -- Надо, -- ответил Сын Молнии и осекся. Твердая утоптанная земля под ногами Прайдера вне-запно превратилась в песок. Нет, даже в грязь, очень жидкую грязь, потому что он как стоял, выпрямившись, так и ушел стремительно вниз, будто его схва-тили за щиколотки и утащили гигантские лапы. Он не успел вскрикнуть, или не хотел, Сын Молнии успел увидеть вытаращенные глаза, раскрытый рот, наверное, все-таки для крика, и тут же грязь сомкнулась над го-ловой. В середине взметнулся фонтанчик, рассыпался сухи-ми комочками. Волны разошлись от середины, быстро опадая, и снова там земля, простая земля, твердая, при-вычная. Сын Молнии, трепеща от ужаса, отступил на шаг. Нога нащупала валун, он инстинктивно встал на камень, такой твердый, надежный... Огромная болотная кочка мха прорвалась, как паути-на. Ноги провалились, он успел ощутить ледяную воду, настоящую мертвую воду подземного мира, и тут над го-ловой затянулось окошко, так затягивается болотная тина после брошенного в воду камня. А Ляна, наигравшись у пруда с рыбами и прияте-лем-олененком, весело понеслась обратно к дому. Ее босые ступни бодро простучали по тому месту, где уто-нул один чужак, она вспрыгнула на валун, сквозь который провалился второй нехороший человек, заду-мавший плохое, за ней несся олененок, все стараясь боднуть ее безрогой лобастой головкой, для них земля оставалась горячей и твердой, а валун -- крупным об-ломком гранита. Солнце жгло спину и голову, перед ними протянулись две длинные уродливые тени, где смешивались в чудовищные формы фигуры людей и коней. Олег сразу начал размышлять, не так ли образовались кентавры, а Скиф свистел, улюлюкал и швырял высоко в воздух то-пор, все выше и выше, всякий раз ухитряясь поймать за рукоять. Кони на ходу срывали зубами верхушки травы, здесь она почему-то островками, но зато по грудь, что-то не-чистое в такой высокой и сочной траве, когда рядом пу-стая голая земля, но Олег решил хоть об этом не беспо-коиться, на все загадки головы не хватит. Все же Скиф первым заметил далеко на дороге всад-ника, тот ехал навстречу на спокойно вышагивающем коне. Когда они сблизились, Олег тоже рассмотрел, что всадник уже немолод, в потрепанных кожаных доспехах, волосы наполовину седые, лицо темное, обветренное, в глубоких морщинах. Всадник клевал носом, явно спит в седле, а опытный конь идет ровно, стараясь не разбудить седока, а то, проснувшись, вдруг да погонит вскачь. Когда они сблизились, конь незнакомца предостере-гающе фыркнул. Седок, мгновенно очнувшись, разом ухватил боевой топор, в другой руке моментально ока-зался щит. Еще затуманенные сном глаза быстро сколь-знули по Олегу и остановились на Скифе. Олег видел, с каким радостным изумлением всадник выдохнул: -- Колоксай!.. Колоксай, наконец-то!.. Топор вернулся обратно, как и щит, всадник простер руки к Скифу. Внезапно тень прошла по его лицу. Он сразу постарел, счастливые глаза погасли, взамен блес-нул злой огонь. Рука снова метнулась к топору, а голос зло грянул: -- Оборотни? Олег вскричал поспешно: -- Погоди! Какие, к Ящеру, мы оборотни? -- Ты, -- прорычал воин люто, -- может быть, и нет. А вот он! -- Да не оборотень он, не оборотень! -- закричал Олег, ибо Скиф не двигался, лицо его дергалось. -- Не оборотни мы оба. Люди! Просто люди. Всадник высвободил топор и теперь ненавидяще при-сматривался к Скифу. -- Кто бы ты ни был... ты не имеешь права быть на-столько похожим на лучшего из людей! Олег поспешно вклинился между незнакомцем и Скифом: -- Погоди, погоди!.. Не видишь, это же Скиф, млад-ший сын Колоксая! Всадник смотрел все еще с ненавистью. -- Если это Скиф, то что делает здесь? Его место во дворце возле убийцы-мамочки... -- Где тебя носило? -- спросил Олег сердито. -- В ка-ких краях? Все знают, что Скиф давно ушел от матери. Они оба обернулись к Скифу. Скиф сидел с блед-ным как полотно лицом. Губы тряслись, из покраснев-ших глаз непрерывно бежали слезы. На щеках блестели дорожки. Капли повисали на подбородке, срывались на широкую грудь. Ненависть медленно испарялась с сурового лица во-ина. В глазах сперва появилось замешательство, удивле-ние, потом проступило глубокое сочувствие. Он тронул ногой коня, тот медленно приблизился к Скифу. Скиф всхлипнул, всадник раздвинул объятия. Скиф припал к его груди и зарыдал горько, как ребенок, шум-но, трясясь всем телом. На лице всадника были боль и глубокое сочувствие. Олег с неловкостью отвернулся, в душе тревожно ныло, а во рту чувствовалась едкая го-речь. -- Ну-ну, -- сказал воин с неловкостью. -- Вижу, душа твоя скорбит... Да оно и понятно, твоего отца убили... Убили гадко, подло!.. Любой воин стремится закончить жизнь с мечом в руке, а не в постели... А твой отец, герой из героев, умер от подлейшего яда, корчась от боли, что выжигал внутренности!.. Он не погиб, его убили!.. Голос воина окреп, стал громче, дрожал от сдержива-емого гнева, что все-таки выплескивался наружу. Скиф всхлипывал, горькие рыдания выплескивались сами, он не мог их удержать, да и не пытался, грудь болела, слов-но ее разламывали изнутри. -- Я этого... -- вырвалось у него из груди, -- ей ни-когда не прощу! Я поклялся... поклялся... -- В чем поклялся?  Что отомщу! -- выкрикнул Скиф, Слезы бежали из глаз, но во взгляде было бешенство. -- Я убью всех ви-новных!.. Я убью эту... эту женщину, что убила моего доблестного отца! Олег вздохнул, сердце сжималось от боли. Все еще не удалось Семерым Тайным установить правду на этой земле. -- Меня зовут Турч, -- сказал воин. -- Теперь я про-стой наемник. А когда-то я командовал всеми пешими ратниками твоего отца. И оборона крепостей была на мне... Ты -- сын Колоксая, и потому я принимаю при-сягу верности тебе, как наследнику. Агафирс и Гелон -- предатели памяти отца, они не мстят. Ты -- мстишь. Значит, все, кем командовал Колоксай, признают на-следником именно тебя. Он слез с коня. Олег и Скиф непонимающе смотре-ли на ветерана, а он, бросив поводья, опустился на одно колено, склонил голову. -- Даю присягу, -- сказал Турч сурово, -- что отныне моя жизнь и честь принадлежат тебе, сын и наследник Колоксая! Скиф растерянно оглянулся на Олега. Олег кивнул, Скиф торопливо соскочил с коня, подошел, стараясь держаться с достоинством, коснулся кончиками пальцев плеча старого воина и сказал сильным прерывающимся от волнения голосом: -- Я принимаю тебя на службу. В твоем подчинении будут все пешие ратники, оборона крепостей... а также на тебе будет взятие крепостей врага! А теперь встань, доб-лестный Турч, самая первая опора моей будущей державы! Турч вскочил как юноша. Глаза его сияли молодо, скорбные морщины разгладились, спина прямая, он ска-зал зычным голосом, привыкшим перекрывать шум бит-вы и лязг оружия: -- Клянусь служить верно и честно, не щадя жизни! Олег сказал сухо: -- Так тому и быть, я -- свидетель обоюдной клятвы. Вернись на коня, доблестный Турч, у нас впереди еще долгий путь. Мы едем к Гелону. Турч встрепенулся, в глазах блеснула злость. -- Зачем? -- Скиф надеется убедить его помочь... Пойти с ним или дать войско. Турч покачал головой: -- Плохо, значит, знает брата. -- Возможно, -- согласился Олег. -- Но там мы смо-жем перевести дух. За нами, увы, идет погоня. Нам уже осточертело устилать дорогу трупами. Это радует толь-ко воронье, но мы все-таки люди... Турч ощетинился, ладонь звучно хлопнула по рукоя-ти топора. -- Это Миш!.. Она мечтает убить Скифа... да и чер-вяка Гелона заодно, чтобы ее Агафирс правил без сопер-ников! Олег кивнул, но смолчал. Для мышей страшнее кош-ки зверя нет, а какую-то бабу-волшебницу они за про-тивника не сочтут. Так что не будет никакого обмана, если он ничего о ней не скажет. Пока что. Глава 18 По дороге Турч коротко и красочно рассказывал о своих странствиях. После того как Колоксай оставил власть Миротверду, Турч продолжал служить верно и честно, но когда трон перешел к сыну Миротверда, а тот заявил, что отныне Колоксай здесь не хозяин, Турч покинул службу и ушел за пределы земель. Он обошел всю Куявию, нанимался служить в Вантит, участвовал во всех войнах с горцами. Трижды находил гнезда диких драконов с малыми драконами и успевать всех перебить до того, как возвращалась мать. В четвер-тый раз не повезло, но с ним было семеро крепких воинов, и когда он остался один, дракониху все же зарубил, а гнездо сжег. Отыскивали и очищали перевалы от горных великанов, торговали с горным народцем, ловили контра-бандистов, сражались с конными варварами, а потом на службе конных варваров воевали с куявами... Вдруг он умолк на полуслове. Скиф и Олег просле-дили за его взглядом. В двух десятках шагов в стороне от дороги на серо-зеленом камне, похожем на спину древней старой ящерицы, стоит на коленях, изящно изогнув спину, юная нежнотелая женщина. Кожа ее светится чистотой и негой. На красиво приподнятой руке женщина держит шар, Олег рассмотрел тонкий вздернутый нос, дивно очерченные скулы. Она всмат-ривалась в шар пристально, не видя, что Скиф уже неосторожно выдвинулся, Олег напряг зрение и рас-смотрел в шаре такую же точно женщину, только кро-хотную, что с удивлением и любопытством смотрит на большую женщину. За спиной женщины, что держала шар, едва заметно двигаются тонкие слюдяные крылышки. Настолько прозрачные, что Олег не заметил бы, если бы не более темные прожилки, укрепляющие крылья. От них по камня разбегались едва заметные тени, словно там скользили призраки. В самом шаре клубился красный туман, но обнажен-ное тельце Олег видел теперь отчетливо. Однако есть ли крылышки и у существа в шаре, рассмотреть не мог, красный туман двигается, собирается в крохотные тучи, вот даже мелькнула беззвучная молния... Турч судорожно вздохнул. Женщина быстро взгляну-ла в их сторону. Олегу показалось, что она улыбнулась, видя их изумленные лица, тут же вспыхнуло слепящее пламя, уменьшилось до размеров ореха, исчезло. -- Нас ждет удача,.-- заявил Турч. -- Кто это был? -- спросил Скиф. -- Не знаю, -- признался Турч. -- Но у меня сразу так на душе стало... Не верю, что такая встреча может пред-вещать беду! -- А что ты думаешь, Олег? -- спросил Скиф. Олег пожал плечами. Ему казалось, что такие встре-чи могут происходить и сами по себе, не обязательно что-то предвещать. Очень ей нужно что-то предвещать им троим. У нее, может быть, свои дела. Это ж каким важным надо быть, чтобы и драконы, и призраки, и подземники только и думали, как бы еще предостеречь, под-сказать, напредвещать! -- Мне она тоже понравилась, -- ответил он. А Скиф сказал: -- Она чем-то похожа на Ляну. Чуть-чуть. Турч поинтересовался: -- А кто такая Ляна? Скиф обрадованно пустился в жаркий рассказ, а Олег пустил коня вперед. В черепе все настойчивее стучала мысль, что в мире без магии хорошо бы все же найти дополнительную мощь. Хоть слабенькую, но замену ма-гии. Кто прожил столько лет, хоть и не пользуясь, но зная, какой огромной мощью владеет, уже не успокоит-ся, не смирится со своей беззащитностью... Устроили небольшой привал, перекусили, дали ко-ням перевести дух, но, когда вскочили в седла, ощу-тили, что не отдохнули ни кони, ни они сами. Горы ушли в стороны навсегда, но из зеленой травы то и дело торчат желтые, как конские зубы, камни, похожие на столбы. Турч сказал подбадривающе: ~ Скоро река!.. Напоим коней, отдохнем. -- Ты бывал в этих краях? -- поинтересовался Олег. -- Нет. -- Так откуда знаешь? Турч удивился: -- Так слышно же!.. И Скиф посмотрел на Олега с удивлением: -- Не слышишь? Какой же ты мудрец! -- Да вот такой, -- ответил Олег раздраженно. -- У меня была собака, тоже чуяла воду издали... Умная-а-а-а... Как вот вы оба. Но вскоре и сам ощутил, что в воздухе повеяло прохладой. Измученные кони вяло оживились, но почти не прибавили шага. Рваные клочья желтой пены медленно ползли по удилам, бока и круп блестят в мыле. Впереди снова небольшие скалы, нагромождение блестящих кам-ней. Валуны отодвигаются мучительно медленно, блес-нула вода. Олег увидел облачко мелкой водяной пыли, горная речка прыгает с уступа на уступ, разбивается о камни, устраивает водовороты. -- Наконец-то, -- выдохнул Скиф. -- Из такого зноя да в ледяную воду, -- хмыкнул Турч, -- это ж как раскаленный клинок на холод!.. -- Мы покрепче клинков! -- крикнул Скиф задорно. -- Верно, Олег? -- Олега не спрашивай, -- поспешно предостерег Турч. -- Почему? -- Брякнет что-нибудь мудрое... А тебе надо, чтоб го-лова болела? Скиф беспечно хохотнул. Турч пришпоривал коня, торопил. Конь делал вид, что вот-вот пустится галопом, а сам двигался вихляюще, растопыривая ноги, чтобы не упасть. Олег ехал следом, что-то не нрави-лось, всматривался настороженно, первым заметил, как из-за уплывшей в сторону скалы выдвинулся плоский уступ над самой водой, волны забрасывают туда пену, а там, мокрые и блестящие... На плоском уступе, что почти не выступает из воды, сидят четыре молодые девушки! Несмотря на жгучее солнце, их нежные тела остава-лись по-зимнему девственно белыми, не тронутыми сол-нечными лучами, чистыми. Олег сразу ощутил прохладу их кожи, а когда представил, как божественно холодные руки обнимут его за шею, смоют пыль и пот, в голове помутилось от жажды поскорее добежать, успеть, пока они не испугались и не нырнули обратно в воду. Он уже рассмотрел, что от бедер и ниже нежная кожа поблескивает иначе, чем те же плечи или обнаженная грудь в капельках воды, волосы все еще влажные, не просохли. Да, верно, кожа от бедер выглядит так, слов-но там прилипли кусочки слюды. Ноги девушки держат в воде, но Олег в силу своей трусости и подозрительно-сти тут же представил, что дальше чешуя становится крупнее, а потом великолепные длинные ноги вовсе пе-реходят в раздвоенный хвост. Все четверо повернули головы в сторону приближа-ющихся всадников. При всей одинаковости тел, все же у одной волосы богатого пшеничного цвета, у другой темные, у третьей -- пышная львиная грива, а у чет-вертой, что лежит на животе, высоко выставив белые круглые ягодицы, волосы цвета меди, закручены в мел-кие кудряшки. Олег поспешно натянул повод. Конь захрапел, нехо-тя остановился. Олег с мукой оглянулся. Скиф и Турч тащились совсем близко, лицами едва не падают в кон-ские гривы. А передняя сирена улыбнулась издали Олегу, что-то запела. Ветер относил слова, поет негромко, он видел только, как двигается ее маленький изящный ротик. Холодный нерассуждающий страх стегнул по всему телу. Он резко натянул поводья, конь попятился. -- Стойте! -- прокричал он. -- Впереди -- сирены! Конь Скифа сделал еще несколько шагов, прежде чем хозяин сообразил, чего кричит волхв, а Турч продолжал ехать, пока не остановился возле Олега. По серому от грязи и пота лицу катились крупные капли пота, лицо было исполосовано мокрыми дорожками. Олег ухватил за повод его коня. -- Сирены! -- прокричал он. Турч спросил глухо: -- Разве ты не волхв? -- Да, но... -- Так изгони их колдовством! -- Не могу, -- ответил Олег, он отвел глаза. Даже дру-зьям не мог признаться, что чувствует себя абсолютно беспомощным. -- У меня нет... против них заклятий. Уже все четыре сирены пели. Олег слышал их чарую-щие голоса, но пока не разбирал слов. Медленно при-близился Скиф. Черные волосы слиплись, словно он по-бывал под дождем, лицо блестело, даже волосы на груди блестели в крапинах пота. -- Русалки, -- произнес он без удивления. -- Заразы... Но отступать нельзя. За нами скачут... Там по меньшей мере полета человек! А мы сейчас не отобьем-ся и от зайцев. Олег сказал нервно: -- Мы не пройдем! -- Почему? -- Сирены, -- сказал Олег, как глухому. -- Против их песен не устоять!.. Даже колдуны... Да что там колдуны, маги и чародеи поддаются, волшебники идут к ним, за-чарованные, как лягушки к ужам... Турч оглянулся. Показалось или в самом деле на го-ризонте поднимается оранжевое облачко пыли?  Но и отступать нельзя, -- ответил он. -- Эх, ча-родей... Не знаешь, что когда не помогают знания, то... Скиф, какой по ним врежем?  Давай про битву в Долине Волхвов,-- предложил Скиф. -- Давай, -- согласился Турч. Они тронули коней вперед, Скиф запел сильным мужественным голосом, настолько красивым и суро-вым, что у Олега почему-то побежали по спине мураш-ки. Турч подхватил, его хриплый голос, больше при-годный для рева на поле битвы, поддерживал надежно, в то время как голос Скифа поднимался до звенящих высот, парил, падал с высоты, как подстреленный сокол, снова находил силы и взмывал сильно и по-бедно... А Олег, покрывшись пупырышками, слушал краси-вую воинскую песню про троих героев, что вступили в битву с самим богом войны, а потом еще и в жуткой долине дрались за мир людей против страшного мира нечисти... Кони из последних сил вошли в воду, стояли, дро-жа, не в силах даже опустить головы и напиться. Олег поспешно понукал своего коня, всего в двух шагах на краю уступа сидит обнаженная сирена, выгибается, по-казывая то крупную грудь, то мягкий живот, то ягоди-цы. Чарующий голос проникал сквозь все заслоны, вле-зал в душу. -- Приди, о путник!.. Приди в мои объятия, охлади во мне полыхающий в твоих чреслах жар... со мной по-койно... на свете нет ничего дороже жизни... а ты все в дороге, в бедах, тревоге и опасностях... Я буду тебя ласкать, гладить, чесать, нежить, выполню все твои же-лания, только назови... Он ощутил, что руки сами повернули коня в ее сто-рону. Сирена запела громче, в ее широко распахнутых глазах были любовь и нежность. Он вдруг понял с по-трясающей ясностью, что это никакие не людоедки, а просто женщины, которые хотят покоя и от мужчин жаждут всего лишь покойной мирной жизни, чтоб без всякого надрыва, без безумной скачки на взмыленном коне над краем пропасти, без свиста стрел и стука ме-чей по щитам... С другой стороны по ушам хлестнул сильный злой голос. Перед глазами в страшном зареве встала карти-на, как на краю света трое героев бьются за весь мир, а люди в это время пьют, едят, пашут землю, даже не подозревая, что за их простенький покой в это время льется горячая кровь. В груди защемило, он с трудом повернул коня. Да, с этими юными и нежными женщинами хорошо, даже прекрасно, но надо... надо... Ничего не надо, прозвучал в голове красивый зову-щий голос, умоляющий и убеждающий разом. Ведь ты уже сделал больше, чем другие. Что тебе, больше всех надо? Ты заслужил отдых... ну, пусть не навсегда, но ос-танься хоть на сутки, хоть на ночь, или хотя бы переж-ди с нами эту жару, мы все четверо будем тебя ублажать и нежить, ты еще не знал таких ласк, никто их не знал, ты познаешь полное и высшее блаженство... Свирепый голос Турча прохрипел с другой стороны, что высшее блаженство -- умереть за родное племя, за свой народ. А высшее блаженство, которое обещают эти мокрые дуры, может дать любая девка-скотница на ближайшем постоялом дворе. Нет разницы: сирена, принцесса или скотница -- такое блаженство со всеми одинаково... Олег смутно чувствовал, что Скиф тащит его, бьет, пинает, а женские голоса звучат уже не только в ушах, но и в голове, мозгу, отдаются эхом во всем теле, что страстно возжаждало покоя, ласки, неги... -- Да что с тобой? -- услышал он наконец яростный голос, что проломился как сквозь бревенчатую стену. -- Что с тобой? Его трясли, били, на голову скупо плеснуло холодной водой. Он ошалело огляделся. Берег с сиренами отодви-гается, голоса прекрасных женщин звучат слабо, это в его черепе слышно так, что перекроют даже раскаты грома. Скиф и Турч смотрят с обидой и недоумением, кони жадно пьют воду. -- Что случилось? -- потребовал Турч. -- Сирены... -- прохрипел Олег. -- Ну и что? -- взорвался Турч. -- А мы не сирены? Да мы сиренее все сирен!.. Когда я эту песню проорал в одном селе, там все мужчины начали проситься ко мне в войско. Даже детвора и старые деды!.. А ведь мне мед-ведь на ухо наступил! Олег слабо мотнул головой: -- Да нет... ты поешь здорово. Просто на меня магия песен слабо действует. -- Но сирены же едва не заворожили! -- Да, но... вашу песню я уже... однажды, -- ответил Олег едва слышно. -- И тогда она... очень не понрави-лась... Словом, другая бы песня... гм... Турч уже отошел от гнева, сказал почти покровитель-ственно: -- Дурень ты, хоть и грамотный. Эта песня -- лучшая! Она двигает миром. Олегу показалось, что он ослышался. -- Двигает миром? -- Ну да. Двигает людьми, будь они простые пастухи, могучие маги или властелины армий. А те уже двигают народами, горами, реками... Олег с гудящей головой оглянулся. Река с каменной площадкой медленно отдалялась, нежнотелые молодые женщины все еще поют, глядя им вслед, но в их песне ясно слышится поражение, растерянность, даже уныние. Его трясло, он спросил дико: -- Но как?.. Как мы прорвались? Турч ехал рядом, на ходу затыкал деревянной проб-кой баклажку. Два кожаных бурдюка болтались, булькая, по обе стороны седла. -- Песни, -- сказал он, -- это не магия. Это... посиль-нее магии. -- Я это понял, -- прошептал Олег. -- Потому даже маги попадаются как мухи в паутину. Но... как мы? Как? -- Песни, -- ответил Турч. Он оглянулся на Скифа, но молодой герой смотрел прямо перед собой, брезгая объяснять очевидное. -- Песни, Олег. Когда по тебе бьют песнями, в ответ можно ударить только другими песнями. И обезвредить, удается только другими пес-нями. Олег зябко передернул плечами. Он помнил, кто сочинил эту песню. И хотя тот певец больше сочинял про любовь да про ясное солнышко, сам сирена проклятая, но были у него и такие вот песни, которые одобрял даже Мрак. -- Спасибо за урок, -- пробормотал он. -- Черт, ну почему же мне медведь уши оттоптал? Мне ваша песня как-то до лучинки... а вот песни сирен подействовали! -- Их песни проще, -- ответил Турч злобно. -- Напростолюдинов! На просто людей, на людей с простыми душами. Попросту -- на людей с мелкими душами. Потому и действуют, Скиф возразил горячо: -- Олег не простолюдин! Мне кажется, он из знатно-го рода. Только не признается. -- Мы все простолюдины, -- заявил Турч. -- Где-то глубоко внутри все мы простолюднее не бывает!.. Но не признаемся, а поднимаемся и идем дальше. И становим-ся уже не просто людьми. А кто-то и без всяких сирен готов лежать и чесать пузо. Олег посмотрел на него с удивлением, уважением и даже с опаской, со стыдом уронил взгляд. Глава 19 Выбрав момент, он послал коня рядом с конем Скифа. Несколько минут ехали бок о бок, потом Олег ска-зал с неловкостью: -- Спасибо. -- За что? -- удивился Скиф. По его чистым синим глазам Олег понял, что юный герой уже забыл про каких-то мокрых поющих баб, сей-час весь устремлен вперед, ибо там схватки, приключе-ния, сладкая месть... -- За сирен, -- ответил Олег. Поправился: -- За то, что провел меня мимо. -- А-а, -- понял Скиф, -- ну, это пустяк. Это было легко. -- Да? А мне вот... -- Ты не герой, -- объяснил Скиф. -- Сирены подма-нивают тех, кто... гм, готов поддаться. Ты заметил, что многие герои проезжают этой дорогой, но никто на них, на этих сирен, даже руки не поднял? -- Да, но не понял. Я бы их перебил... если бы мог. -- Проехать мимо просто, -- ответил Скиф великодуш-но. -- Я бы и без песни проехал. И ни одна бы не смог-ла... Что мне их песни? Мне стоит вспомнить о Ляне, как все женщины мира... да нет их просто со всеми их жал-кими чарами! Есть только Ляна, моя Ляна, ею я уже оча-рован, околдован... Он мягко улыбнулся, лицо стало мечтательным, чис-тым, почти детским, потом вдруг без всякого перехода захохотал грубо, по-солдатски. -- Ты чего? -- удивился Олег. -- Не знаю, как насчет мечей и стрел... но от других баб Ляна меня оберегает, это точно. Он свистнул, гикнул, пустил коня в галоп, догоняя Турча. Олег смотрел ему вслед. Да, мужчины сирен не трогают. Сирены. -- дело добровольное: хочешь -- под-дайся, не хочешь -- укрепись духом и топай мимо. Си-рены выпалывают род людской от слабых. Так что если сирены когда-либо и исчезнут, то только от рук разъ-яренных неопрятных баб, у которых те поуводили мужей. Тропка через редкий лесок тянулась на диво ровная, по обе стороны мелькает ельник, горбятся неопрятные кочки, стайками держатся молоденькие сосенки, жал-кие, как сироты, иногда в сторонке вздымает страшные коричневые корни упавшее дерево. Два-три раза попалис