хотал. Дракон сделал над башней круг, начал снижаться, выставил перед собой короткие толстые лапы, а крылья отставил почти ребром. На Россоху и Ковакко ударило ветром, дракон пробежал немно-го и плюхнулся на брюхо. Беркут ловко снял с гребня ременную петлю, обо-им магам он показался еще больше растолстевшим, об-рюзгшим, неуклюже съехал по толстому боку на землю. Рожа была довольная, надменная, а голос пророкотал привычно гулко и покровительственно: -- Пришли встречать сильнейшего?.. Хвалю. Всем по прянику! Он захохотал, пошел к ним, огромный и массивный как ходячая скала. Дракон за его спиной не улетел, полу-чив свободу, а остался лежать, распластавшись, как боль-шая рыба на берегу. Бока сильно и часто раздувались при каждом вздохе, из ноздрей выбивались струйки горячего пара. Муравьи, разметанные драконьими крыльями, рас-серженно помчались на врага, начали впиваться в щели между чешуйками. Дракон от наслаждения пустил слюни и закрыл глаза. Короед и Боровик прибыли настолько слаженно, что Россоха заподозрил и этих... в преднамеренной точнос-ти. Словно прятались неподалеку, чтобы явиться в пос-леднюю минуту. Посмотрел на Ковакко, болотный кол-дун презрительно щурился. -- Мир всем, -- сказал Короед поспешно. -- Всем-всем! Даже тем, с кем еще не дрался. Боровик холодно поклонился. Он сдал больше других, седые волосы на глазах покидают голову, огромный череп бесстыдно светит розовым, словно голое тело. Лицо в глу-боких морщинах, только спину все еще ухитряется держать прямо. -- Все здесь? -- удивился он. -- А что не заходите? -- Тебя вышли встречать, -- ответил Беркут саркасти-чески. Огромная дверь башни распахнулась. На пороге, под-свеченная сзади оранжевыми огнями, стояла Хакама. Все такая же миниатюрная, с мальчишечьей прической и тонкой фигурой подростка. Лицо ее оставалось в тени, Россоха не мог определить, намного ли постарела волшебница за эти годы, хотя вряд ли постарела вообще, это ему как-то все равно, а она все силы направит, чтобы выискивать волшебные свойства, удерживающие моло-дость. Наконец, дав насладиться созерцанием себя, она сде-лала шаг к ним навстречу. Солнечный свет пал на ее лицо, почти такое же моложавое и приветливое, как и двадцать лет тому... но все же каждый увидел глубокую сеть мелких морщин, слегка обвисшие щеки, складки на шее. Ее темные глаза быстро и цепко схватили лица всех пятерых мужчин. Сильнейшие чародеи, члены Совета Семерых Тайных правителей, сейчас выглядят усталыми, а кое-кто и вовсе измученным. Привыкшие повелевать стихиями, сейчас растеряв исполинскую силу магов, они сгрудились, как овцы, тихие, переговариваются слабыми потрясенными голосами. Она через силу улыбнулась, сказала весело: -- А они, как мальчишки, сплетничают!.. Беркут хмыкнул, согласился: -- Да нет, замышляем... Только в детстве замышляли груши своровать в чужом саду, а сейчас прикидываем, сколько золота натаскали твои муравьи в подвалы... -- А какой магией ты это делаешь? -- поддержал Ко-вакко. Хакама сказала сладким голосом: -- Это давно не магия... Сперва в самом деле была магия, но муравьи обучаются быстро. Теперь у них это просто привычка. -- Тогда подумай, -- предостерег Беркут, -- как их отучить от этой привычки! А то засыплют и тебя. Она расхохоталась, прекрасно зная, что ее голос и смех остаются такими же музыкальными, чарующими, неста-реющими. Чародеи как будто в самом деле чуть приобод-рились, начали смотреть не так затравленно. -- Дорогие друзья, -- произнесла Хакама сладким го-лосом, -- мы так давно не собирались вместе... Дорогой Беркут, ты выглядишь великолепно! Ни один орел не сравнится с тобой гордой статью!.. Милый Ковакко, в твоих глазах все та же мудрость, которая так меня восхищала!.. Россоха, ты прибыл первым, а тебе дальше всех... признайся, ты сохранил свою силу чародея? Ми-лый Короед, ты все так же силен и молод!.. А у Борови-ка сила плещет из ушей... Ей отвечали с принужденными улыбками, а потом и в самом деле оттаяли, повеселели, приободрились. Хакама за эти годы, правда, постарела, но не так уж, как превра-тилась бы в старуху любая простолюдинка. Все так же дер-жится как юноша, волосы острижены так коротко, что не-возможно ухватиться, в то время как у всех мужчин лежат на плечах, а у Ковакко так и вовсе на спине, а глаза ее все такие же улыбчивые, голос сладкий и задорный разом. Ковакко сразу заявил сварливо: -- Хакама! Надеюсь, ты приглашала всех так настой-чиво действительно по очень важному делу. Я истратил последние капли мощи, чтобы добраться... Обратно поползу на четвереньках. Боровик сказал язвительно: -- Я разрешу держаться за хвост моего осла. -- Ты приехал на осле? -- удивился Ковакко. -- Нет, уеду. Если здесь сам не стану ослом. Хакама повела рукой в сторону входа. Глаза ее улыба-лись, а музыкальный голос стал совсем сладким и привет-ливым, как бывает приветливой в знойный день крона огромного дерева с широко распростертыми ветвями. -- Заходите!.. Прошу!.. Всем-всем бесконечно рада! Они проходили мимо, улыбались, она с кем обнима-лась, с кем обменивалась заговорщицкой улыбкой. Бер-кута шутливо ткнула кулаком в могучую грудь, Россохе поклонилась, и все входили в заново перестроенный зал уже обласканные, довольные, подбодрившиеся. Россоха видел, как Боровик потрогал амулет на шее, губы слегка шевельнулись, и сразу длинная бесформенная одежда исчезла, сменившись костюмом почти воина, плотно облегающим его коренастую сильную фигуру. Зал без окон, так и должно быть, это башня, рань-ше все было наверху, но теперь не всяк сумеет под-няться по ступенькам на такую высоту, но десяток светильников дают ровный яркий свет. Даже Ковакко, у которого глаза слабоваты, довольно огляделся, даже не щурится. Все рассаживались медленно, неспешно. Так это вы-глядело, неспешно, хотя на самом деле, мелькнула мысль в голове Хакамы, каждый не доверяет даже чужой мебе-ли, уж очень привыкли к той, что возникала по их жела-нию. Беда сильных магов! Беда в том, что все их желания исполнялись слишком легко и быстро. А теперь окружа-ющий мир кажется вовсе враждебным... Наконец расположились, смотрят на нее выжидательно. Ковакко, Боровик, Россоха, Короед, даже всегда подчеркивающий независимость Беркут. Все сидят, кто где считает для себя удобным или престижным, смотрят. Тем самым отдают ей инициативу. А кто владеет иници-ативой, тот уже хозяин положения. Хотя некоторое время придется затратить, чтобы это дошло до всех. -- Я пригласила вас, -- сказала она музыкальным го-лосом, в последний момент успев проглотить слово "со-брала", что наверняка задело бы самолюбие Беркута и Короеда, -- потому что мир изменился... Не в лучшее время для нас. Нам нужно как можно скорее... и пра-вильнее, решить, что нам предпринять в этих изменив-шихся условиях. Ковакко и Россоха слушали вежливо, а Беркут, что развалился, как ленивый кот на лежанке, буркнул: -- Что предпринять, что предпринять... Учиться сапо-ги шить! Кто способен учиться, конечно. Остальным -- огороды копать. Ковакко поморщился. Беркут говорит слишком гром-ко, словно простолюдин перекрикивается с заблудившей-ся овцой, сказал тихо: -- Магическая мощь уходит из мира. Неизвестно, сколько это будет продолжаться... Может иссякнуть вся, но могут остаться какие-то капли. Беркут буркнул: -- Что капли? Мы привыкли к рекам. С волшебника-ми покончено. Останутся какие-нибудь мелкие деревенские колдуны... Привороты-отвороты, порча скота... На это и капели хватит. -- А мы? -- А мы исчезнем, -- ответил Беркут с раздражением. -- Превратимся в сапожников или огородников. Ты не пробовал вкус репы, выращенной своими руками? -- Не повезло, -- ответил Ковакко саркастически. -- Мне тоже. Но скоро нам повезет! Еще как повезет. Хакама похлопала ладошкой по столу. Чародеи умол-кли, повернули головы. -- У нас остались знания, -- напомнила она. -- Мы почти двадцать лет были властелинами мира! Нам ли вот так взять и отступить?.. Мы знаем все тайны, мы знаем секреты всех властелинов и правителей, все тайные ходы-выходы из дворцов, знаем, сколько у кого в казне. Умный человек этими знаниями может воспользоваться так, как будто и не терял магической мощи!.. Подумайте над этим. Мы не только можем, но и должны оставаться Семеры-ми Тайными, что властвуют над миром. А мои подвалы с золотым песком? Она впилась в их лица, стараясь заметить, кто как сре-агирует на ее нарочитую замену "правят" на "властвуют". Создатель Совета Семерых, Олег Богоборец, настаивал и утвердил формулу, что они правят народами кротко и мудро, пресекая в корне войны, помогая с дождем во вре-мя засух, насаждая в мире миролюбие и хорошие нравы. Сами же должны довольствоваться лишь тайной властью, никогда не выказывая ее явно, не создавая себе громад-ных дворцов, выставленных напоказ... Но что за удовольствие от власти, если она не сможет ее демонстрировать покорным и устрашенным толпам? На их лицах не заметила неудовольствия. Наоборот, она сказала более привычное для них, привыкших именно властвовать. Властвовать в течение очень мно-гих лет, а то и столетий, а двадцать лет нового прав-ления для них -- единый миг. Беркут с удовольствием потянулся, суставы захрусте-ли. Острые глаза смотрели из-под нависших бровей при-стально, с затаенной насмешкой. -- Ты права, Хакама, -- сказал он. -- Условия из-менились, но не изменились мы. Совет Семерых дол-жен существовать! Я уверен, будь Богоборец здесь, он бы одобрил наше решение. По залу прокатился шорох голосов. Хакама натянуто улыбнулась, попыталась пробиться мыслью сквозь защи-ту Беркута, но ударилась о стену. Ей почудился злорадный смешок. Глава 22 Беркут смотрел с затаенной насмешкой. Она не могла понять, насколько он был искренним, когда поддер-жал Богоборца при создании Совета. То ли всерьез, что маловероятно, это с его-то мощью и нежеланием с кем-либо считаться, то ли особая хитрость, рассчитанная на много ходов вперед ситуация... Если это так, его можно осторожно привлекать в союзники, а не просто в испол-нители. -- Одобрил бы, -- ответила она с натянутой улыб-кой. -- Все, что на благо, он бы одобрил. Ковакко спросил с интересом:  Кстати, а что с ним? Где он? Я не видел его уже несколько лет.  И я, -- ответил Короед. -- И я хотел бы увидеть, -- добавил Россоха. -- В трудное время он должен быть здесь, не находите ли? Хакама встрепенулась. Россоха сказал нужные слова, которые она готовилась сказать сама, но это сразу бы вы-ставило ее противником Главы Совета Семерых Тайных. -- Великий мастер Россоха прав, -- сказала она громко, и все умолкли, повернулись к ней. -- Вот Россоха полагает, что основатель Совета Семерых Тайных Властели-нов Мира в этот трудный час испытаний должен быта здесь, с нами. Я не знаю, где он: в хранилище знаний, в старинной библиотеке или в заведении с продажными девками. Все может быть, мы, могучие маги, так же под-даемся унынию, разочарованию, как и простые люди. И так же иной раз опускаемся на дно. Повторяю, я не знаю, где Богоборец! Может быть, он в библиотеке. Но нам все равно: в библиотеке он или в корчме! В этот трудный час он не с нами. И потому будем решать без него. Короед спросил несколько растерянно: -- Шестеро голосов? Но это же значит, что нарушается... нарушается сама структура! Беркут сказал с двусмысленной улыбкой: -- А какая разница -- шесть или семь? Правда, при семи голосовать проще. Ладно, потом можно принять еще одного. Боровик сказал, загораясь: -- А вообще, можно расширить Совет и до девяти! Хакама помнила, что у него два сына, довольно силь-ные, хоть и туповатые маги, но сказать ничего не успе-ла, вмешался Короед: -- Если уж и менять, то только в другую сторону. Если кто из нас когда-либо умрет или погибнет, то предлагаю сохранять Совет в прежнем составе. Новичков не брать! Тоже понятно, подумала Хакама. Этот самый моло-дой, если не считать самого Богоборца. Здоровье отменное надеется пережить всех и остаться единственным правителем мира. Какие все простые, ее муравьи намно-го сложнее и непредсказуемее, -- Мы сохраняем Совет, -- сказала она властно, -- но мы не можем забыть, как он создавался! Вы помните? Только Россоха не изменился в лице, взор его оста-вался ясен. Беркут побагровел, Ковакко раздраженно за-ерзал, не хотел вспоминать свой позор. Боровик и Ко-роед опустили взгляды. -- Зачем вспоминать, -- сказал, наконец, Беркут досад-ливо. -- Мы приняли этот Совет. Нам понравилось, раз-ве не так? Власть наша усилилась... Хакама возразила: -- Усилилась? Всего лишь ее границы стали шире. Но я не властна теперь над своими подданными так, как было раньше. А это, думаю, задевает не только меня. По лицам было видно, что задевает всех. Беркут все же сказал прямо: -- Но расширение власти дало нам больше. Не знаю, что лучше: абсолютная власть над одним крохотным пле-менем или же ограниченная власть над всем миром? Мне больше нравится направлять пути целых народов, чем са-жать на колья непокорных в одной-единственной долине. Хакама сказала с усмешкой: -- А почему: или -- или? Беркут насупился: -- Не понял? -- Повторяю, почему надо выбирать? Почему мы не можем точно так же править всем белым светом, как раньше правили своими малыми землями? Беркут смотрел пристально. Снова ей почудилось, что он знает больше, чем говорит. Нечто держит за спиной. -- Скажи яснее, -- попросил он. Она чувствовала холодок опасности, но сказала отчет-ливо: -- Богоборец не показывался уже несколько лет. Похоже, что-то его не устраивает в самом Совете... но что, он сам не знает. Во всяком случае, мы уже дав-но работаем без него. И что же? Да ничего. Ничего не изменится, если он не появится вообще! Мы все так же сможем работать, только у нас будут руки развя-заны. Она осеклась, но слова уже сказаны, все притихли, зыркают друг на друга исподтишка, молчат. Да, создание Совета Семерых Тайных покончило с распрями между чародеями, но все помнят прежние жестокие схватки, а многолетняя виртуозная борьба Россохи и Беркута вооб-ще вошла в легенды. Короед завозился, сказал нерешительно: -- Но что будет, если Богоборец вернется? Беркут сказал при полном молчании остальных: -- Да ничего. Он один из нас. Его место остается за ним. Но я согласен с Хакамой: пора нам несколько вер-нуть наши позиции... которые были утеряны. Утеряны при формировании Совета. Полагаю, что если проголо-суем теперь, то большинство голосов... Россоха вскочил: -- Погодите!.. Именно эти вопросы нельзя пересматривать! Это же основа нашей работы. -- Пересматривать можно все, -- громыхнул Беркут немедленно, словно все время помнил про их старую вражду. -- Только стоит ли?.. Хакама права в другом: роль Богоборца все еще чересчур... чересчур. Он один из нас, так он говорит, и мы так говорим, но все по-мним, что он нас согнал в этот Совет, как стадо баранов, огромной дубиной! Россоха возразил: -- Ты считаешь, что Совет Семерых -- плохо? -- Это прекрасно, -- отпарировал Беркут. -- Мне только не нравится, что он согнал нас силой. Я это помню все время! Это грызет мою гордость, как сто ты-сяч короедов грызут трухлявый пень! Хакама сдержанно улыбалась. Похоже, Беркут, один из самых сильных и яростных чародеев, на ее стороне. Вернее, на стороне тех, кто желал бы избавиться от тирании того сильного лесного человека, который явился неизвестно откуда, а потом канул неизвестно куда. Но ненадолго канул, сказало ее сознание. Ненадолго. В твоей тайной комнате есть зеркало, в котором ты посто-янно стараешься отыскать его след... А когда находишь, твое золото находит много храбрецов, готовых побороть-ся хоть с Богоборцем, хоть с любым чудовищем. -- И еще одно, -- сказала она громко, -- но очень важ-ное! Да, мы все потеряли свою мощь... как маги. У нас остались капли... которыми просто пренебрегаем. Чему радоваться в этой ситуации? Да хотя бы тому, что Бого-борец потерял ее точно так же, как и мы. Сейчас он не сильнее обыкновенного здорового молодого... или не со-всем молодого деревенского парня. Беркут спросил с интересом: -- Почему деревенского? -- Насколько знаю, он никогда не учился воинским наукам, не умеет владеть мечом, никогда не носил дос-пехи. И он все-таки очень молод... что его тридцать или сорок лет в сравнении с нашими сотнями? Мы за это время не только многое узнали о людях, но и перепро-бовали множество занятий, профессий, сменили увлече-ния десятки раз... Вот Россоха, при всем его смиренном виде, владеет всеми видами оружия лучше, чем любой из героев, потому что когда-то ему нравилось бродить с ме-чом в мускулистой руке и чистить землю от чудовищ. Но, кроме того, он знает все существующие науки, и эти знания теперь ему нравятся больше надоевших драк с мечами и топорами. Все мы знаем очень много, чего не знает Богоборец!.. А самое главное, за время существования Совета Семерых Тайных мы узнали все тайны всех правителей, знаем все их спрятанные сокровища, знаем где в горах залегает золото или серебро, знаем, где рос-сыпи драгоценных камней, знаем... знаем все, что мож-но было узнать!.. А вот Богоборец этого не знает. Он искал не знания, а нечто помимо знаний... он даже сам не знает, что он искал. Короед спросил осторожно: -- Но... не нашел? Хакама фыркнула: -- Как будто такое можно найти! -- Найти можно все... -- Если это зачарованный меч, -- отпарировала она, -- или сундук с сокровищами!.. Но он искал нечто странное, что заставило бы человека... любого человека!.. и нас в том числе, вести жизнь только праведную, правильную и ни-когда не совершать нехороших поступков! Беркут заржал, Хакама очень хорошо скопировала интонацию Богоборца. Остальные колдуны посмеива-лись тише, но все вздыхали свободнее, плечи расправились. Странен и нелеп человек, который сам себе связывает руки. Человек должен быть свободен в совершении и хороших, и нехороших поступков, ибо сегодня они нехорошие, а завтра уже считаются вообще прекрасными и достойными. Беркут спросил прямо: -- И что ты предлагаешь? -- Всего лишь отыскать Богоборца, -- ответила она осторожно. -- Выяснить, не привлекая его внимания, в самом ли деле он потерял, как и мы, мощь ча-родея... Одобрительный ропот поддержал ее слова. Все же страшатся, поняла она, что вдруг да у Богоборца ка-ким-то образом сохранилось магии больше. Все помнят ту страшную мощь, что он выявил... -- А потом? -- потребовал Россоха. Хакама всмотрелась в его лицо, чародей чересчур на-пряжен, этому лучше правды не говорить... да и всем луч-ше не говорить, не дураки, догадаются. Доскажут мыслен-но то, что она не досказала. -- Потом попытаться узнать, -- продолжила она ос-торожно, -- что он собирается делать... Всегда можно спровоцировать на разговор на постоялом дворе за ча-шей вина. Если он намерен и дальше скитаться по до-рогам и расспрашивать бродяг, как жить правильно, то пусть так и дальше... -- А если он готовится вернуться? -- Тогда сейчас надо подготовить ряд условий, -- от-резала она, -- за которые будем держаться! Мы сохраня-ем Совет Семерых, который он создал... но взамен мы обретаем свободу от тех нелепых ограничений, которые он нам поставил! Только и всего. Колдуны переглядывались, только Ковакко морщил-ся, кряхтел, наконец, сказал с откровенной досадой: -- О чем мы говорим? Разве нам не понятно, что надо делать? Почему таимся друг от друга? Россоха спросил настороженно: -- Ты о чем? -- О том, о чем каждый из нас думает, -- отрезал Ко-вакко. -- Мы -- чародеи! А этот Богоборец -- чужак. Он был чужаком и останется чужаком. Опасным чужаком! Мы воевали друг с другом, верно. Но мы знали, чего друг от друга ожидать. Мы и сейчас, хоть во многом остались врагами, но все равно мы один другому ближе, чем к это-му чужаку... который постоянно угрожает нам. Давайте говорить откровенно... Для нас жизнь человеческая ниче-го не стоит. Не важно чья: жизнь правителя, мага или простолюдина. Так почему бы не воспользоваться ситу-ацией? -- Что ты предлагаешь? -- Да просто уничтожить эту помеху, -- отрезал Ковакко. -- Тихо-тихо!.. Я еще не все сказал. Другого случая у нас, может быть, не окажется. А сейчас случай очень удобный. Да, мы все потеряли мощь магов. Но зато нас шестеро, а он -- один. У нас вся мощь правителей над правителями, мы можем одним словом двинуть целые армии, заставить переселиться народы, мы можем разослать по всем дорогам вооруженных конников, которые и рань-ше полагались не на магию, а на свои мечи и копья!.. Что мне нужно доказывать вам полное и абсолютное преиму-щество человека с мечом над одиноким и безоружным? Тишина стояла гробовая. Хакаме показалось, что все превратились в камень, даже перестали дышать. Хакама встала, прошлась взад-вперед, нарочито концентрируя внимание на себе, своей фигуре, своих жестах. Остановилась резко посредине помещения, а когда заговорила негромко, в ее голосе звучала страшная, не человеческая сила: -- Дорогие друзья!.. Не надо прикидываться... не надо недооценивать друг друга. Я думаю даже, что любой из нас сильнее этого Богоборца уже потому, что у нас есть вещи, накопившие магию. У кого-то это скатерть, что в состоянии создать самые изысканные блюда, у кого-то сапоги, в которых можно пробежать за одну ночь от края земли и до края, у кого-то зачарованные доспехи... Я же вижу, что даже сейчас у кого-то кольцо мощи, у кого-то амулет, у кого-то одежда... Все мы держим в тайне, у кого что есть... это прекрасно! Ковакко сказал зло: -- Хакама! Не надо нас утешать. -- Это не утешение, -- живо возразила она, -- Но это крохи! -- сказал он еще злее. -- А мы пове-левали стихиями! -- Богоборец тряс горами, -- напомнила она. -- За-был? А теперь он бессилен, как и мы. Но у нас есть то, чего нет у него. Он не собирал эти дивные вещи, что накапливали магическую силу! А мы... Эта потеря магии дает нам возможность многое изменить. Ковакко буркнул: -- Знать бы!.. Этих безделушек можно было набрать куда больше. Магия в них хранится, пока не пользуем-ся. А так надолго ли хватит? -- Да пусть хоть на один-два раза, и то бесконечно много в мире без магии! Конечно, если бы знали... К сча-стью, каждый из нас знает, что из волшебного есть у него, но никто не знает, что есть у других. Повторяю, к счас-тью, иначе мы бы уже передрались, и тот, у кого оружие сильнее, уже захватил бы власть над всем миром. Повто-ряю, никто не уверен, что даже с зачарованными доспе-хами не наткнется на зачарованный меч в руке другого, который расколет эти доспехи, как гнилой орех... Но и обладатель меча не уверен, что его меч не наткнется на щит... или кольцо, браслет, амулет, что вдруг да отшвыр-нет меч обратно и снесет голову владельцу... Я рада пото-му, что так мы сохраняем равновесие. Да, это равновесие страха! Но страх -- основа уважения. И вот на этом ува-жительном отношении друг к другу мы и можем создать Совет Семерых... или Шестерых, да-да, создать заново! Совсем на других основах. Нам Богоборец обещал власть над всем миром... Но я хочу, чтобы эта власть была без-граничной! Нелепо, когда мы, сильнейшие чародеи, под-линные властелины мира, живем со связанными руками. И понятно было бы, если бы руки нам связал более силь-ный противник или правитель! Но быть связанной каки-ми-то обетами, ритуалами, клятвами, обязательствами, надуманным долгом? Она раскраснелась, голос ее звенел и прерывался. Россоха смотрел исподлобья. Хакама показалась впер-вые страшной. Не сразу понял почему. Впервые Хакама говорила искренне. Глава 23 По синему небу двигался темный ком туго скатанной тучки. Олег и Скиф не обращали на него внимания, как вдруг над головой загремело, на головы и плечи обрушил-ся ледяной дождь, по голове больно застучали градины. Косая стена ливня пригнула траву. Мир разом напол-нился ровным мощным шорохом падающей с неба воды. Белые комочки перешибали стебли, а выемки и колдо-бины быстро наполнялись белыми комьями. Скиф ликующе заорал, Олег взглянул вверх, тучка раздвинулась, словно развернулась, но все равно даль-ше небо синее, солнце светит ярко, а крупные капли дождя блестят как жемчужины. -- За мной! -- крикнул он. Конь пошел таким стремительным галопом, что ко-пыта едва касались земли. Едва заметная за стеной лив-ня гора начала вырастать. Конь без понуканий влетел под каменный навес, отряхнулся, как пес, едва не сбро-сив всадника. Олег расседлал мокрого зверя и отпустил пастись. Скиф спрыгнул, с мечом в руке вступил в глубину первой попавшейся пещеры, осмотрелся. Гора, как положено старой и одинокой горе, изъедена норами добытчиков камня, как трухлявый пень муравьями. Здесь поместилось бы до полусотни человек, пол вытерт до блеска множе-ством ног, а под стеной напротив -- алтарь дивной рабо-ты дивных мастеров. В стене зияет красным выдолблен-ная ниша, там все еще полыхает огонь. Ниша сверху и с боков отделана металлом с изображением ужасных зве-рей, на которых нельзя смотреть без душевного трепета. Там черепа, что с лютой злобой взирают пустыми глазницами, в которых, однако, неожиданно вспыхивают злове-щие багровые огни, там угловатые кости, наконечники копий, белые длинные зубы... В самой пещере из свода выступает тело ужасного злобного бога, рот оскален в дикой ярости, зубы блестят в выпуклых глазах лютая злоба, красные крылья распростерты на весь свод. Металлическая окантовка алтаря-пещеры сделана в виде распахнутой пасти. Снизу и сверху торчат оскален-ные зубы из блестящего металла, пламя бросает на них блики, а устрашенному Скифу почудилось, что по зубам стекает кровь. Олег со вздохом стащил сапоги, хладнокровно поста-вил перед горящими углями. Скиф вскрикнул: -- Ты что? Бог не примет такую жертву! Олег вскинул брови: -- Какую жертву? Ты это брось!.. Щас, отдам я неиз-вестному богу единственные сапоги! Разбежался. -- Но... -- Никаких "но". В мокрых сапогах пусть совсем уж обезумевшие менжнуны ходят. А я хоть и мудрец, но не настолько же! -- Да кто тебя знает, -- сказал Скиф с неувереннос-тью. -- Это мы, воины, простые и понятные люди. А от вас, умных, непонятно, чего ждать... Олег молча выкладывал из седельной сумы хлеб, сыр, ломти холодного мяса. Скиф прав, простые люди пред-сказуемы. Непредсказуемы только непростые. И непо-нятно, что хуже. Полоса ливня унеслась дальше со скоростью скачуще-го коня. Воздух очистился, стала видна ранее спрятан-ная в дрожащем мареве граница неба с землей. Все обрело четкость, серая зелень превратилась в изумрудную, заблистала чистотой и свежестью. Кони шли шагом, Скиф с завистью посматривал по сторонам. По обе стороны широкой дороги тянутся и тянутся золотые пшеничные поля. Легкий ветерок покачивает стебли с тяжелыми гроздьями зерен. Селяне без страха смотрят на проезжающих всадников, а когда дети выбегали на доро-гу, с удивлением рассматривая огромных всадников на огромных конях, их матери даже не звали испуганно об-ратно, словно в этом мире не существует обид. Рабочие лошади блестят ухоженной кожей, все сытые, телеги, на придирчивый взгляд Скифа, как одна исправ-ные, добротные, а селяне выглядят довольными, одеты хорошо, девушки упитанные и краснощекие, и в движе-ниях работающих мужчин чувствуется нерастраченная сила. -- Это Гелония, -- повторял Олег задумчиво. В зеле-ных глазах волхва Скиф видел сильнейшее смущение и растерянность. -- Это Гелония... до которой у нас руки не доходили... Просто никогда не было надобности. Скиф услышал, переспросил: -- У вас? -- Да так, это я своим мыслям. Первая счастливая страна, которую я встретил! И счастливый народ. Как им это удается? Дорога постепенно раздвигалась, становилась по-гелонски шире, ухоженнее, добротнее. Часто попадались постоялые дворы, все с "журавлями" на колодцах, от каждого дома несет ухоженностью и достатком. На третий день Скиф всмотрелся в даль, вскрикнул: -- Вот он! Вижу город Гелона! Кони без возражений перешли в галоп. Светлая по-лоска приближалась, вырастала. Это оказался простой частокол из отесанных бревен, ворота тоже деревянные, двойные, чтобы можно было запирать по две-три подво-ды и осматривать при въезде и выезде. Сам город расположился по склонам широкой пологой горы. Там еще одна стена, огораживает почти по кругу, эта стена из настоящего камня, добротная толстая. За ка-менной стеной и дома массивные, добротные, стоят тес-но по склонам пологого холма, а на самой вершине блестит белым камнем добротная крепость, в этих краях называемая чаще замком. Что в самой крепости, Олег не разглядел, стены высокие, сложены из крупных блоков, но там не одно здание, средний сын Колоксая строит с размахом. К самой крепости прилегают дома тоже камен-ные, массивные, а ниже -- проще, беднее, уже из толстых бревен: лес ближе, чем каменоломня. Отсюда крепость показалась Скифу слепленной из песка. Ярко-оранжевая, блистающая на солнце так, что глазам больно и радостно, она напомнила детство, ког-да на берегу реки строили из песка крепости, замки, дворцы. Мокрые, эти сооружения были уже прекрас-ны, но когда высыхали, то вдобавок обретали этот зо-лотой цвет, яркий и радостный... Кони шли споро, город вырастал. Оба уже видели, что дворец сложен не из песчинок, а массивных желтых глыб. Может быть, обожженный кирпич или песчаник, но в этих краях находят и гранит такого цвета, который не крошится под ударами самого тяжелого тарана... Замок разросся, стали видны узкие окна бойниц. Са-мые нижние на уровне третьего этажа, оттуда осажденные могут стрелять из луков, метать дротики, бросать камни и лить кипящую смолу, но, если даже кому-то удастся вскарабкаться по лестницам, все равно в узкие окна не протиснуться. Вокруг крепости земля оранжевая, словно стены бро-сают отсвет, хотя это, скорее всего, каменная крошка, что осталась со времен великой стройки. По дороге в сторону города тянулись телеги. Издали показались Олегу цепочкой неторопливых муравьев, есть среди муравьев и такие, что бродят только по строго обозначенным дорогам. -- Давай и мы, -- сказал он. -- Что? -- не понял Скиф. -- Как люди, -- объяснил Олег. -- По дороге, а не как два кабана, что прут напролом. -- Как муравьи, -- ответил Скиф. Олег подумал, что не случайно и молодому воину оживленная дорога показалась похожей на муравьиную. Что-то у людей с муравьями общее... Когда выехали на дорогу, им пришлось перекрики-ваться. Воздух дрожал от надсадного рева скота, его гна-ли в город на продажу, отдельно шли исполинские серые волы, незаменимые на тяжелых работах, их направляли и погоняли чабаны -- рослые, звероподобные, в барань-их тулупах мехом наружу. Воздух был теплый, потому тулупы наброшены прямо на голые плечи, Скиф дога-дался, что тулуп служит вместо кожаных лат: его не про-сечет ни одна сабля, а стрела, даже выпущенная самой могучей рукой в упор, не пробьет эту невыделанную тол-стую шкуру мехом наружу. Но тулупы тулупами, но каждый либо с широким длинным ножом, либо с насаженной прямо косой, а то и просто с сучковатыми дубинами, для крепости обо-жженными в огне. Скиф сказал недоверчиво: -- А я слышал, что здесь живут люди, что и мухи не обидят! -- Старые привычки уходят медленно, -- заметил Олег. -- Но таскать с собой тяжелый меч... -- Может быть, -- предположил Олег, -- в городе без надобности, а на дорогах все еще разбойники? И всякие тати? Он подал коня в сторону, обгоняя длинный воз, на-крытый пустыми мешками. Могучий запах говорил, что хозяин везет на продажу баранье сало и жир для светиль-ников. Еще обогнали телеги с забитыми лесными оленями козами, в город везли также смолу и деготь, этих лю-дей Скиф узнавал по закопченным лицам, чернее быва-ют только углежоги. Сильный устойчивый запах доволь-ства и сытости шел от телег, где везли лесной мед, воск, острый и пряный -- от сушеной рыбы, наваленной в те-легу с высокими бортами так, что едва не выпрыгивает. -- Зажиточный народ, -- заметил Скиф ревниво. -- А город-то, город! Столько жрет... Олег молча указал на телеги, что так же неспешно та-щились навстречу. Из города везли рулоны дорогого по-лотна, металлические сохи и даже плуги, связки метал-лических лопат, наконечники для копий... -- Они не только жрут, -- заметил он. -- Работать тоже умеют. Когда приблизились к городу, городская стена подня-лась так высоко, что закрыла и крепость, и даже полови-ну неба. Скиф с почтительным уважением воина смотрел на металлические створки ворот: темные, украшенные выпуклыми узорами цветов, выглядят так, словно строи-тели заботились только о красоте, но видна их неимовер-ная толщина, а за ними угадываются еще одни, чтобы если кто ворвется, то оказался в западне. Но ворота сейчас распахнуты, как раз проехала те-лега, доверху нагруженная глиняными горшками. Воз-ница дремал, едва не роняя кнут. Стражники на него внимания не обратили, но Скиф чувствовал, что на них двоих смотрят настороженно. -- Трусоват Гелон, -- сказал он Олегу ревниво. -- Здесь деревянная стена, а там внутри еще и каменная! -- Город растет быстро, -- предположил Олег. -- Вот и передвигают стену все дальше... Вернее, ставят новую. Они были на расстоянии броска дротика, когда голос из башенки над воротами прокричал: -- Остановитесь!.. Ответствуйте, кто такие, зачем едете? Скиф зарычал, вот она трусость наяву, телеги поселян прут же в раскрытые ворота, на них даже не смот-рят, Олег же крикнул: -- Нас двое. Оба к славному Гелону с важным извес-тием. На башне за высокими зубцами мелькали фигуры, наконец тот же голос крикнул: -- Слезайте. Через ворота пройдете пешими. Скиф выругался, Олег посочувствовал. Мало герои-ческого, когда въезжаешь не гордо в седле, а тащишь за повод упирающегося коня, за тобой же наблюдают с ору-жием в руках, да еще и посмеиваются. За ними в самом деле наблюдали десятки глаз, он это чувствовал. Когда протиснулись через калитку, то ока-зались не во дворе, а всего лишь перед другими ворота-ми, крепко запертыми. Из боковых дверей вышли трое крепких плечистых воинов, за ними выдвинулся старик с белой бородой до пояса и сразу подозрительно уста-вился на Олега. -- О боги, -- прорычал Скиф. Глаза от гнева налились кровью, щеки покраснели. -- Какие же трусы, оказыва-ется, бывают на свете!.. -- И все они собрались в одном месте, -- согласился Олег. -- Ребята, что-то не так? Старший из воинов сказал рассудительно: -- Было б не так, вас бы не подпустили и близко. Просто хочу предупредить, что у нас город мирный. И народ здесь мирный. Даже за пьяную драку можно угодить в яму, дабы остыл за недельку... А уж если кто кого ножом пырнет, то здесь это очень большое пре-ступление, понял?.. -- А за это что? -- спросил Олег. -- Живого в яму с собаками, -- пояснил страж мирно. -- И... как часто? -- спросил Олег. -- Последний раз такое было, -- ответил старший еще медленнее, -- когда же... ага... три года тому. Один из стражей возразил: -- Ты даешь... Четыре! -- Если не пять, -- сказал третий. Он повернулся к старику: -- Ты закончил? -- Да, -- ответил старик скрипуче. -- Молодой чист, а вот тот рыжий... непонятен. Закрыт так, будто между нами каменный хребет. Что в нем, непонятно. Старший с удивлением посмотрел на Олега, потом на старика: -- Ты, сильнейший из магов, который видит каждого насквозь... и не увидел? -- Как видишь, не каждого, -- ответил старик еще скрипучее. Олег сказал громко : -- Вина наша не доказана, то почему бы вам не от-крыть ворота? А то получается, что можете обидеть и совсем невиновных. Створки ворот медленно пошли в стороны. Солнеч-ный свет ударил по глазам. Кони, фыркая, вынесли их в залитый ярким светом мир. Скиф с брезгливой жа-лостью посматривал по сторонам. Город выстроен доб-ротно, даже чересчур добротно. Гораздо раньше любой правитель, ощутив достаток, собирает могучую дружину и начинает пробовать кордоны соседей. Отыскав слабое место, начинает войну. Иногда победную, иног-да не очень, но всегда славную, красивую, кровавую, полную звона железа, стука стрел о щиты, победного рева труб и криков умирающих. Улицы ровные, на диво вымощены булыжником, ши-рокие, даже -- о позор! -- для телег и всадников выде-лена середина, а под домами оставлены дорожки для пеших. А дабы телеги туда не заезжали, проезжую часть отгородили высокими камнями. Скиф чувствовал, как его губы сами кривятся в пре-зрительной усмешке. Олег ехал спокойный, задумчивый но Скиф видел, с каким вниманием волхв посматривает по сторонам, вглядывается в сытые безмятежные лица редких прохожих. Их остановили и порасспрашивали в воротах внутренней стены, каменной, а в третий раз задержали уже в воротах самого старого города, внутри которого толь-ко сам дворец. Скиф бесился, поднимал глаза к небу, кулаки сжима-лись до хруста в суставах. Олег засмотрелся на широкие мраморные ступени, что ведут к воротам замка. По обе стороны высятся два огромных льва из темного грани-та. У одного отбито ухо, но все равно в фигурах зверей столько силы, что кажется, вот-вот сорвутся с постамен-тов, ринутся в город... -- Драться нельзя, -- бубнил один из старших стра-жей. -- Если раз-другой в рыло, это еще куда ни шло... Олег спросил серьезно: -- А если три раза? Страж задумался, пожевал губами, а второй, более смышленый, хохотнул, толкнул друга: -- Что ты мелешь? Этому и раз нельзя. Посмотри на его кулаки! -- Но у нас же справедливость? -- возразил старший. -- Значит, для всех одинаково... Если его три раза, то и он три... Хотя, конечно, какая это справед-ливость, когда он и с первого раза череп разобьет как тыкву? Но и нельзя, чтобы его три раза, а он -- один! Какая это тогда справедливость, а Гелон -- город спра-ведливости... Олег толкнул коня, поехал, за спиной разгорелся спор о сути справедливости, ее нормах, он посмеивался, но было грустно, потому что и сам от этих людей недалеко ушел в понятиях о справедливости. Скиф кипел, ярился, без нужды дергал повод, отчего конь часто шарахался из стороны в сторону, даже вста-вал на дыбки. Ворота во внутренний город распахнулись. Кони во-шли и стали озираться по сторонам, когда же, наконец, их отведут в стойла, где отборный овес, пшеница, а в соседних стойлах -- незнакомые лошади... Олег толкнул коня Скифа, проехали вперед, к замку. Олег обронил: -- Эту твердыню не взять! Добротно, очень добротно. А сам город? Я еще не видел, чтобы стены и все подхо-ды укрепляли так надежно! Скиф еще кипел, ноздри бешено раздувались, а глаза сверкали дикостью. -- Стратегия труса, -- буркнул он зло. -- Нельзя всю жизнь просидеть за крепкими стенами! -- Нельзя, -- согласился Олег печально. Вздохнул, повторил: -- Увы, нельзя... Скиф посмотрел с подозрением: -- Ты чего? -- Говорю, что нельзя... Надо идти, двигаться. Ворота замка-крепости наконец отворили. Сверху про-плыл каменный навес, кони вынесли их на просторный квадратный двор. Все замощено камнем, к стенам ведут до самого верха каменные ступени; Внизу сложены оди-накового размера булыжники. То ли для ремонта мосто-вой, то ли для швыряния со стен на головы нападающих. Да, в случае опасности, если городские стены все же падут, жители всего огромного города могут укрыться здесь, вон два колодца, кузница, оружейная, хлебопекарня... На них поглядывали хмуро, с неодобре