е, то и войны, возможно, прекратились бы. Увы, народ в массе своей злобен, труслив, жаден, зави-стлив, похотлив... попросту подл. Гелон как-то умел ве-сти дела так, что все это лежало на дне души каждого и никогда не поднималось. Он поставил так, что выгоднее было быть честным, добрым, справедливым, великодуш-ным!.. И народ таким был. И, правду говоря, все еще есть. Но не надо давать им повода усомниться! Скиф прорычал гневно: -- О чем ты говоришь? -- Ты не сомневаешься в ее любви, так?.. И я не со-мневаюсь. Стоит только посмотреть на ее сияющее лицо. Но верность... верность -- другое дело. Тебя не было очень долго. Ты был далеко. А Зандарн, этот правитель страны, с его придворными, с его богатыми дарами -- близко. Ты веришь в ее верность -- хорошо. Или не ве-ришь -- для страны это не важно. Но важно, чтобы верил народ. Скиф, ты теперь правитель большой страны! Ты должен бдить, чтобы позорных пятен не было ни на тебе, ни на твоей семье, ни на близких к тебе людях. От этого зависит настроение простого народа, его любовь, преданность и привязанность. Гелон был безупречен! На этом держалась вся Гелония. Скиф снова уронил голову. После паузы спросил враж-дебно: -- И что ты хочешь? -- Всего лишь испытание, -- произнес Окоем. Он ви-дел, что одержал победу, потому говорил тихо, сочув-ствующе, глаз не поднимал, опасаясь новой вспышки гнева юного правителя. -- Говорю тебе как правителю, а не юному герою. Испытание, на котором будет присут-ствовать народ... Чтобы все увидели, что она доказала свою верность и непорочность, и чтобы разом прекра-тились гнусные слухи... Скиф сказал зло: -- Нужно ли это доказывать? -- Ты прав, -- ответил Окоем мягко, -- таких мало, кто сомневается. Все мы верим в чистоту и непорочность Ляны. С другой стороны, прилюдное испытание сразу заткнет всем негодникам рты. А если кто где в корчме и заикнется, его тут же забьют стульями. -- Не знаю, -- проговорил Скиф, -- не знаю... -- Есть такое испытание, -- сказал Окоем торопли-во, -- что больше похоже на праздник! Прямо на пло-щади высыпают горящие угли. На них даже можно жа-рить мясо. Все видят, что если пройти по углям босиком, то спалишь себе ступни... Если кто сомневается, пусть попробует! Но невинный может, призвав богов, пройти по углям, а на той стороне показать чистые подошвы!.. Я такое уже видел не раз. В моих северных областях та-кой божий суд проводят часто. Это праздник, поверь... Не было еще случая, чтобы невинный сжег себе ступни, зато виноватый начинал вопить после первого же шага! А для хохочущего народа это лучшее из развлечений, когда правда торжествует, а порок наказывается на гла-зах у всех. Ты правитель, Скиф. Ты должен устраивать для народа такие нравоучительные зрелища-праздники Должен. Обязан, если ты правитель! Он видел, как все ниже опускает голову Скиф. Похо-же, юного героя добивает фраза, что он отныне прави-тель, должен поступать как правитель, заботиться о на-роде, как правитель, забыть о себе и вести себя только так, как должен держаться правитель. А правитель дела-ет все как надо, а не как желает сам... Скиф сказал убито: -- Но я не хочу, чтобы она шла босыми ногами по горящим углям. Окоем возразил настойчиво: -- Господин, в тебе говорит человек. Увы, простой человек, даже простолюдин! А для простолюдина свой огород, корова да семья -- выше интересов великой дер-жавы, в которой живет. Но если даже простолюдин под-нимается до трона, такое бывало, он начинает мыслить по-державному. Если мыслит по-прежнему, державе ко-нец. Придут соседи -- сильные, доблестные, самоотвер-женные... Перед ними не устоять с мышлением просто-людина. Решайся, господин! Тем более, что для Ляны это полностью безопасно, а ты получишь от народа та-кой порыв любви и преданности, что они за тобой пойдут хоть в преисподнюю! Скиф подумал, что его постоянно сравнивают с Гелоном, и всегда в пользу Гелона. В самом деле, хорошо бы показать сразу всем, что он достоин... А если невинная девушка пройдет по горящим угольям, а потом бросит-ся ему на шею, а потом они рука об руку... Нет, он под-хватит ее на руки и понесет к алтарю, чтобы при всем ликующем народе их назвали мужем и женой. И чтобы отныне и навеки... в радости и горести, в здоровье и бо-лезни... Со стороны городских стен донесся многоголосый крик, треск, ржание коней. Скиф невольно подумал, что в кольце самой страшной осады, которую только можно представить, сегодня падут тысячи людей, и, возможно... даже скорее всего -- падет сам город, и падут здесь они все, а они спорят о какой-то ерунде, до которой еще до-жить надо, а вот дожить как раз и не дадут... -- Хорошо! -- ответил он резко. -- Если победим, то пусть это будет!.. Но не раньше! Он схватил меч и бросился к двери, спеша поскорее попасть в мир, где звенит железо, где яростные крики и стук мечей по щитам, где все просто и ясно. Уже на пороге обернулся, крикнул яростно: -- Но запомни! Моя рука будет на мече. Если же хоть один уголек обожжет ее босые ступни, то... виновна она или не виновна, я тут же рассеку тебя пополам и брошу на эти угли!.. А ее все равно возьму на руки и отнесу к алтарю. Окоем проглотил заготовленные слова, низко покло-нился, пряча в глубине глаз мстительные огоньки. -- Как велишь, господин, -- ответил он тихо. -- Как велишь! Он еще раз поклонился, взял со стола листок с указанием мест, где на городской стене он поставит всех жре-цов, и удалился, сгорбленный, неслышный, как призрак. Скиф несся вниз по лестнице, как горная грохочущая лавина. В быстро раскалившемся черепе бурлили злые мысли, сталкивались, высекая искры, а над ними парила одна злая, яростная: зарублю этого гада. Все равно зарублю! Придерусь к чему-нибудь и зарублю как бешеную собаку. Окоем шел на свое место возле городских ворот, мыс-ли юного правителя не видел, но все равно юный герой был весь как на ладони, открытый и беззащитный. Не зарубишь, ответил он ему мысленно. Если эта порочная женщина обожжет ноги, то тебе о своей шкуре успеть бы позаботиться! Ишь, хотел обмануть народ. А если каким-то чудом она пройдет по углям неповрежденной, то под вопли ликующего народа ты просто вынужден будешь облечь меня золотой цепью и дать мне полномочия судить и карать, ибо такова логика власти! Я ее знаю, а вот ты, младенец, только начинаешь постигать. Глава 40 Олегу в его покоях ночь казалась темнее, чем за сте-нами. Светильники не столько разгоняют тьму, сколько распространяют аромат дорогого масла. Мелкие красно-ватые язычки пламени тревожат, наполняют душу стра-хом. Спать не мог, долго метался по комнате, подбегал к окну и жадно вдыхал ночной воздух, но легкие хвата-ли и горьковатый запах гари... Неуловимо пахло железом, кровью и еще чем-то жутковатым, отчего кожа покрывалась пупырышками, а во-лосы на затылке начинали шевелиться, как живые. Все чувства говорили громко, что это его последняя ночь в Гелонии. Пугающее ощущение обреченности заползло в грудь, сжало сердце, заполонило тоской от макушки до пят. А тут еще в южной части города что-то горит, из-редка из-за темных стен показываются красные в ночи языки огня, ощутимо несет гарью, что входит в грудь и оседает во рту горечью. Он оделся, вышел во двор, темный, как колодец, под-нялся по широким каменным ступенькам, спасибо Гелону, на стену. Близко от груди блеснул наконечник копья, но незримый страж, рассмотрев бледное лицо Олега, уз-нал, острое жало исчезло. Он слышал, как охранник мед-ленно пошел по стене, хоронясь в тени. Луна поднялась из-за края земли, сияющая, но все равно на ней легко различимы все пятна, словно на старой выгоревшей сковороде, что все еще служит честно и добросовестно. Полная луна, пока что полная, а потом краешек начнет незаметно таять день ото дня, останется половина, и будет таять, пока узкий серпик не исчезнет вовсе... Еще через неделю, мелькнула мысль, когда небо ос-танется без луны вовсе, появится молодая луна, све-женькая, умытая. И хотя народ зовет ее народившейся луной, рассказывает разные истории про ее рождение, но что-то ему не верится, что это новая! Пятна все те же. Однажды он высказал свои сомнения одному мудрецу, но тот молча принес свежеиспеченные его женой хлеб-цы. На всех сбоку выступал одинаковый рубец от трес-нувшей формы... И все-таки он уверен, что это та же самая луна. Что бы там мудрецы ни говорили, но это та же луна, на ко-торую падает откуда-то тень... Сердце тревожно стукнуло. Он ощутил, что снова подбирается к той важной мысли, что однажды уже по-сетила, но ушла под напором обыденности. На солнце пятен не рассмотришь, но и оно меняется, как и луна: утром крохотное, оранжевое, днем -- раскаленно-белое, а к вечеру остывает так, что становится красным, багро-вым, распухает... Что с ним происходит, когда оно опус-кается за край земли? А если не исчезает, как говорят мудрецы... с чего бы ему исчезать, а остывает до черно-ты, и вот это черное солнце двигается через подземный мир мертвых... или его как-то тащат через те ледяные пустыни мрака... тащат и тащат... всю ночь... а утром... Снова пахнуло гарью, а огонь стал как будто ярче. Он вздрогнул, в двух шагах неслышно появилась крепко сбитая фигура в металлическом доспехе. Турч умел дви-гаться и бесшумно, как призрак, что значит -- побывал в разных переделках, где надо было не только с воплем и мечом над головой, но и ползком с ножом в зубах. Турч кашлянул, спросил: -- И тебе не спится?.. Да, все чуют, что утром после-дний приступ. Олег потянул носом, поморщился, сказал озабоченно: -- Что там горит? Пожары, что ли... Но почему так спокойно? Раньше гелоны, как муравьи, давно бы воду таскали... Турч поморщился: -- Не пожары. Там эта дурь... Жгут целые дубы, го-товят уголья. Вроде бы Ляна пройдет босиком. Олег, удивился: -- Зачем? Турч с полным равнодушием пожал плечами: -- Не знаю. Наверное, чтобы поднять дух защитников. Мол, я, слабая женщина, и то не боюсь огня, а вы, мужчины, должны быть стойкими в бою... Что-нибудь в таком роде. А кто-то вообще говорит, что это проверка ее невинности. Мол, если за то время, что она жила в от-сутствие Скифа, не делила ложа с мужчинами, то прой-дет легко... Не знаю, как она может пройти по углям, у нее ж такие нежные ножки! Олег подумал, пожал плечами: -- Вообще-то она подолгу бегала босиком в лесу. А там не везде песочком посыпано. И не везде травка. Так что подошва ее маленьких ножек все же как ко-пыто. Я, к примеру, смогу перейти через эти угли хоть три раза туда и обратно, но разве это докажет мою невинность? Когда идешь по углям, тут главное -- не задерживаться. Тем более не останавливаться. Ладно, а тебя ворота не тревожат? Слишком долго их обходили, а на стены бросались с другой стороны. Турч кивнул: -- Ты уверен, что раньше не руководил обороной? А осадой?.. Ладно, можешь не говорить. Они даже Ски-фа уже приучили смотреть только в ту сторону. -- А ты... -- Ворота они выбьют, -- ответил Турч угрюмо. -- Но я собрал сколько мог народа и держу его поблизости от ворот. Там завтра будет очень жарко! Ветерок пахнул неожиданно горячий. Волосы затреща-ли, он вскинул голову. В ночи промчался рой злых крас-ных ос. Хорошо, если успеют погаснуть там, на взлете, но, если упадут где-то близко на сухое дерево, пожар вспых-нет наверняка... Какая-то дурь с этим предстоящим испы-танием. Но тревожная мысль сразу ушла, сменившись мучи-тельным беспокойством, что потерял какую-то важную мысль, что, возможно, продвинула бы его на шажок по этой трудной дороге познавания... Турч посмотрел на него как-то странно, махнул рукой и двинулся по гребню стены. Слышно было, как строго окликнул стражу, обругал. Ему отвечали бодрыми сип-лыми голосами. Звякало железо, донесся запах кислого вина и острого лука. На востоке забрезжил рассвет, плечи Олега передерну-лись от утренней свежести и сырости. Он еще раз взгля-нул на небо, ноги сами понесли по ступенькам вниз, здесь ветра нет, затишно, а от построек идет животное тепло. Длинная костлявая фигура двигалась навстречу, края балахона почти тащились по земле. Олег подумал, что жрецы наверняка наступают друг другу на полы, а то и на свои собственные . Окоем кивнул ему безразлично, глаза устремлены впе-ред, Олег спросил громко: -- Погоди, что там за дурь с этим... хождением боси-ком по углям? Окоем остановился нехотя. Олег видел в глазах жре-ца острое желание послать его в преисподнюю, какое дело чужаку до их ритуалов, но этот чужак пришел со Скифом, правитель постоянно к нему прислушивается, и Окоем нехотя буркнул: -- Тебе-то что?.. Она должна доказать, что невинов-на. Народ лучше повинуется правителям непорочным. Тем, которые лучше, чем они сами. -- И только? -- А что еще? Олег наконец поймал ускользающий взгляд верховно-го жреца: -- Не хитри. Зачем это тебе? Твои звезды тебя подвели... Окоем ответил неожиданно зло, с нажимом: -- Звезды никогда не подводят! Что в небесах написа-но, то и будет. Просто надо читать верно. В пророчестве сказано, повторяю тебе еще раз, что от сына Колоксая пойдет великий род самых величайших правителей, пол-ководцев, завоевателей, потрясателей Вселенной... Это мы подумали на Гелона, но ведь и Скиф тоже его сын! Олег подумал, признал: -- Да, верно. Но все равно что-то не сходится. Ляна -- непорочна, я верю. Она пройдет по горящим углям! Окоем нахмурился, покусал губы: -- Ты... не веришь звездам? Я -- верю. А они гласят, что моя дочь родит от сына Колоксая многих сыновей. Значит, Ляна не сумеет пройти испытание. Олег предположил осторожно: -- Но есть еще один сын. -- Агафирс? -- Да. А у него, как я слышал, жены еще нет... Окоем нахмурился, пожевал губами. -- Я смотрел на звезды, -- сказал он наконец. -- Еще утром было две звезды в созвездии Колоксая... Но вот в полночь одна сорвалась с неба. За нею был огромный длинный хвост, но все же она погасла, даже не достиг-нув земли. Я не знаток неба, но такой ясный знак по-нять могу даже я. Олег внимательно посмотрел ему в глаза: -- А если упала звезда Скифа? В рассвете было видно, как потемнело лицо верхов-ного жреца. Он стиснул кулаки, а под сухой кожей взду-лись желваки. -- Я люблю Гелонию, -- ответил он наконец. -- Я буду сражаться за нее. И за того, кто на стороне Гелонии. И какие бы блага мне ни сулило небо, я не отдам дочь за врага моей Гелонии... врага страны, где начали сбывать-ся мечты простого народа! Со стороны лагеря дул холодный злой ветер. Обычно Олег мало замечал, что снаружи его самого: снег или жар-кое солнце, но сейчас, когда внутри все холодеет от не-доброго предчувствия, быстро продрог, совал ладони под мышки, наконец, ушел со стены в свою комнатку, кото-рую совсем недавно делил со Скифом. Сон не шел, весь город чует, что днем агафирсы либо выбьют ворота, либо сломают стену. И будет последний страшный бой, будет резня, кровь, крики жертв и злоб-ный хохот победителей. А он чувствует только жалкую беспомощность загнанной в угол жертвы. Странно, знает же, что решится все через несколько часов, но все равно мысли текут вяло, сонно, в виски по-калывает, будто перетрудился, хотя за весь день не под-нял и соломинки. Гнетущее ощущение близкой беды вовсе не заставило метаться в поисках выхода -- сидит как пень, ждет. Чего ждет? Так корова видит мясника с топо-ром в руках, но даже не пытается убежать или бодаться... Задумавшись, он не сразу ощутил чье-то присутствие в закрытой на засов комнате. Еще не понимая, что мог-ло встревожить, рассеянно огляделся, а рука скользнула к поясу. Почти забытое движение, давно уж не хватался за рукоять ножа, но сейчас, в этом странном мире без магии... В комнате кто-то был помимо его самого. Невиди-мый. Олег тряхнул головой, сделал волевое усилие, очи-щая мозг и зрение, и тут же из трепещущего облака вы-шел Россоха. Он не отрывал взгляда от Олега, на губах неуверен-ная улыбка, еще не знает, видит его Олег или нет, ста-рается идти на цыпочках. -- Ладно, -- сказал Олег, -- не прикидывайся. Если тебя не видели стражи, это еще ничего не значит. Мне отвести глаза труднее. Ненамного, но все же... Россоха виновато улыбнулся, Олег подошел, неловко обнялись. Олег похлопал его по спине, усадил за стол: -- Есть хочешь? Вид у тебя усталый. -- Спасибо, -- сказал Россоха. -- Я пообедал, но все равно спасибо. Они сидели друг против друга по углам стола, Олег не чувствовал, как ни странно, напряжения. Ощущение было привычное, словно снова вернулись те старые вре-мена, когда он собирал Совет Семерых, и Россоха был первым, кто поддержал. -- Ты знаешь, -- сказал Россоха тихо, -- что за сила выступила против тебя? -- Уже знаю, -- ответил Олег. -- Но почему ты здесь? -- Не знаю, -- ответил Россоха. -- Не знаешь? -- Да, не знаю, -- ответил Россоха почти сердито. -- Это ты всегда все знаешь... либо обязательно доискива-ешься, что, как и почему. А я иногда и вот так... Про-сто! Ощутил, что мы не правы. И я не прав. Ты тоже не прав, но ты меньше не прав. А так как остаться в сторо-не от этой схватки -- вообще что-то гаденькое, то луч-ше быть с тобой, чем... ну, чем -- там. На той стороне. Олег сказал тепло: -- Сумасшедший. Ты хоть соображаешь, что натво-рил? Вся сила на той стороне. -- А зачем? -- ответил Россоха. -- Я ж говорил, это ты все... соображением. А я иногда и так. Как чувству-ется. Как мне подсказывает изнутри. Олег грустно улыбнулся: -- Маги говорят, что совесть -- это хорошая штука. Когда она есть у других. Но сами предпочитают руковод-ствоваться только... правильностью. Как одно время пы-тался и я... Почему она это затеяла? Хочет вернуться в свою башню? И снова все по-старому? Россоха покачал головой: -- Нет. Все уже ощутили сладость полной власти над огромным миром. А что было раньше? У кого -- боло-то, у кого -- горы... а то и вовсе одна гора, у кого-то свой кусок Леса... Нет, Совету Семерых Тайных -- быть. Это ты хорошо придумал! Но вот только... -- Что? -- спросил Олег. Под ложечкой заныло. Россоха смотрит сочувствую-ще, в глазах жалость, словно должен сказать неприятные слова, но слова справедливые. -- Сгреб ты нас силой, -- объяснил Россоха. -- А ча-родеи -- народ обидчивый. И часто -- мстительный. Ну, это от профессии... Простолюдин часто вынужден-но глотает обиды, а чародеи... -- Понимаю, -- прервал Олег, -- и еще Хакаме не нравится, что я так и не стал одним из вас. Это я знаю. Только не думал, что все зайдет так далеко. Россоха поежился, опустил голову. Олег заметил, что мудрец старается не встречаться с ним взглядом. -- Видишь ли, -- заговорил он с усилием, -- Хакама... она еще не встречала мужчину, который устоял бы перед ее чарами. Она сильно уязвлена. Говорят же, что матема-тическую логику изучают один год, а женскую -- всю жизнь! Но дело не только в этом, для других это не повод, сам понимаешь... И вообще, ты прав, мы все в чем-то одинаковы, потому так быстро сошлись, хотя до тебя враждовали люто... Ты нас объединил, вражду мы забы-ли, но сам ты так и не стал ни другом, ни соратником, ни сотоварищем. И хотя мы равны, все Семеро равны, но все равно каждый знает, что ты всех нас сильнее... Потому сейчас, когда все потеряли магическую силу, некоторые... а не только одна Хакама, решили сбросить твое иго. Олег прошептал раздавленно: -- Какое иго?.. Я несколько лет вообще не был на Совете! Вы правите миром сами! Я что, я брожу по све-ту, как нищий, как последний бродяга... -- Что и пугает, -- возразил Россоха. -- Думаешь, кто-то из нас мог бы там бродить? Это признак силы. Эх, не понимаешь... Олег, миром правим мы по твоим начер-таниям! Каждый знает, что ты можешь вернуться в лю-бой момент. Это, поверь, злит каждого. Даже меня. Так что тебя отыскали... хоть ты и заметал следы, как хит-рый зверь, потом Хакама долго подталкивала вас пойти войной на Миш, отомстить ей и ее любимцу Агафирсу... увы, почему-то не получилось, хотя все звезды вещали удачу! Но все равно в расположении звезд начертана твоя гибель, Олег. Потому мы здесь, Олег. Там такое войско, что ты даже не можешь представить себе. Не только до зимы: сегодня же стены этого града падут!.. Сюда ворвется не только железное войско Агафирса, а оно у него... страшно видеть эту спаянную железной ру-кой правителя могучую конную армию! С ним жадные наемники с Запада, яростные гиганты Севера, злые и беспощадные люди Востока -- все это теперь входит в армию Агафирса, и все эти люди теперь зовутся просто агафирсами... Увы, Олег. Я говорю тебе то, что знаешь ты и сам... но не знаю, осмеливаешься ли произносить это вслух... Не всякий это решится сказать самому себе. Увы, все звезды вещают твою гибель, Олег! Вчера мы еще раз проверили все карты неба. Расположение звезд говорит, что ты умрешь в течение суток. Олег молчал, лицо его было в тени, но Россоха видел темные круги под глазами, глубокие складки на лбу и тоску в глазах. Не дождавшись отклика, Россоха заговорил убитым голосом, сам чувствуя, как голос дрожит от жалости и сильнейшего сочувствия: -- Она все просчитала! Олег, зачем, ну зачем ты тогда, а? Раскрыл нам свой день и место рождения! Что за дурь?.. И вот Хакама просчитала все звездные карты, про-следила твою судьбу! Теперь она знает твой смертный час. Она знает, что все это лето ты уязвим, как никогда не был уязвим раньше... а теперь вот умрешь. Звезды сошлись, все предначертания сбываются. Она только хочет, чтобы это было от ее руки. -- Что я ей сделал? -- спросил Олег с горечью. -- Из одинокой чародейки, хозяйки крохотной долины, зате-рявшейся среди гор, сделал владычицей мира! В составе Семерых Тайных, конечно. -- Олег, любовь женщины отвергать опасно... Но за-чем, зачем ты тогда? Понимаю, хотелось завоевать нас не только силой, но и, так сказать, сердца. Да, завоевал... но не всех, не всех! И вот теперь свою тайну, которую ты нам доверил, она обратила против тебя. Думаешь, ты случай-но встретил Скифа тогда в корчме?.. Случайно на вас на-падали то одни разбойники, то другие, а то и вовсе откро-венные наемные убийцы? Да она вела этого Скифа почти год в одиночку, потом сумела состыковать вас, а уже намного, намного позже... для завершения своей задумки созвала остальных чародеев! Олег признал: -- Да, это было блестяще. -- Все, -- сказал Россоха с горечью, -- абсолютно все сбывалось по ее расчетам! Даже в мельчайших мелочах. Разве что вы после гибели Гелона не пошли в земли Миш, как показали звездные карты, но и это, как оказалось, было просто неверным истолкованием, ведь Агафирс и Скиф так похожи! Словом, прямые дороги к городу Гелона заранее нанесли на все карты, роздали войскам, и те тут же двинулись к вашим стенам! Олег вспомнил, что только буквально чудо помеша-ло им пойти в страну Миш. Если бы не отказ Колоксая возглавить царство, то они бы сейчас уже въезжали в го-родские врата столицы царства Миш. Где их ждали ло-вушки и... гибель. -- Но ты-то не остался?-- спросил он. -- Ты почему-то здесь. -- А что я? -- огрызнулся Россоха. -- Я урод. Недоумок. Вообще не маг, ибо настоящий маг всегда на сто-роне побеждающего. Да и толку от меня мало. Если че-стно, то вообще никакого! -- Не скажи, -- возразил Олег. -- Ты согрел мое сер-дце. Теперь оно стучит с новой силой. Россоха хмыкнул смущенно, поерзал, сказал невесе-лым голосом: -- Олег, я осмотрел земли Гелонии и ее кордоны сверху... Глазами орла! Олег удивился: -- Сверху? -- Не своими, -- объяснил Россоха, -- не своими! Орел там один летал, ну я и... -- Но как? Или ты как-то сохранил свою магию? -- Увы, ее никто не сохранил... Но за свою жизнь мы что-то да научились делать лучше, чем другие... Я с дет-ства любил птиц, зверей, потому всегда умел находить общую нить хоть с птицей, хоть с лесным зверем. На беду, Хакама умеет это делать еще лучше. Говорят, она может даже глазами муравья. Она их любит, знает, забо-тится о них, вот и постигла некоторые их тайны. -- А что тут хорошего? Вот орел -- это да... Представ-ляю, сколько ты увидел! -- Муравей заползет в такие норы, -- возразил Россо-ха, -- что куда там орлу! И все сокровища земные мура-вей видит и знает, где что лежит... Так вот, увидел я в самом деле, Олег, нехорошее. С Хакамой явились такие силы, что я сперва даже не понял, зачем столько. Вся кон-ная армия Агафирса, а это, скажу тебе, теперь самое луч-шее войско, что только существует на свете! А потом только сообразил, что это не Хакама привела, а сам Ага-фирс. Просто он не собирается здесь останавливаться. Захватив Гелонию, он обеспечивает себе прочный тыл, после чего тут же идет дальше. Он завоеватель по натуре! Олег поморщился: -- Нет. Это Скиф -- завоеватель. В нем это живет, кипит. А вот Агафирса мы сами сделали завоевателем. Когда Гелон и Скиф ушли от Миш, то вся власть осталась Агафирсу, как будто презрительно отброшенная братьями! И хотя наследником и так является Агафирс просто по старшинству, все равно теперь на нем это по-зорное пятно, что он подобрал брошенное наземь более благородными братьями. Народ везде любит красивые жесты. Теперь Агафирсу постоянно приходится доказы-вать, что и он чего-то стоит. Вполне возможно, что для своих земель он сделал не меньше, чем сделал Гелон, и не меньше, чем сделал бы Скиф, но все равно его срав-нивают с отсутствующими братьями и всякий раз гово-рят: а вот если бы они у нас были правителями, то у нас бы вообще молочные реки в кисельных берегах... Россоха кивнул: -- Представляю, как это бесит Агафирса! -- Не думал, что ты такой злорадный. Подумай, не будь на Агафирсе такого пятна, пошел бы он войной на братьев? А так его легче подтолкнуть. Мол, сразу решить все задачи. Но вот то, что Агафирс двинул все войска... Это мало того что есть еще противник пострашнее -- Хакама. Она, увы, не одна. С ней пятеро самых сильных чародеев белого света. И у каждого наверняка что-то из вещей, накопивших магию... Россоха спросил грустно: -- А у тебя? Олег сказал с досадой: -- Если б знал, где упаду... Ничего у меня нет. Ни-че-го! Я вообще презирал вещи. Черт, сейчас бы это так пригодилось... Хоть что-нибудь мелкое, я бы сумел по-вернуть, использовать. Но нет ничего. Видел бы меня один мой лохматый друг... Он еще дал мне кличку -- Олег Вещий! А я такое проморгал -- прекращение маги-ческого дождя. Да и самого дождя, если честно, не чув-ствовал, не знал о нем. Пил магию, как свинья помои, думал, что так было вечно и будет вечно. А теперь даже магической щепочки нет... Недаром про таких говорят, что на звезды смотрит, а ямы под ногами не зрит... Россоха развел руками: -- Да, Олег... Это верно, за тобой это заметили. И не преминули воспользоваться. Мол, он все о Высоком да о Высоком, на этом и поймаем! Мы тоже когда-то о Вы-соком... пробовали. Но кто устал, кто увидел, что в не-высоком можно быстрее нарыть радостей. Хакама тоже, говорят, искала в Высоком, но... недолго. Высокое все-таки далеко, до него еще добраться надо, а невысокое вот оно, бери, пользуйся! Олег сказал раздраженно: -- Так и пусть пользуется! Я при чем? Россоха вздохнул, кротко посмотрел на него, поколе-бался, не зная, говорить или смолчать, все же молвил осторожно: -- Увы, не каждая даже очень умная женщина способ-на постичь элементарную истину -- существуют и такие мужчины, которые к ней абсолютно равнодушны!.. Олег не уловил смысла, в голове гудело от усталости, а мысли плыли разноцветными обрывками. -- Когда у тебя есть только молоток, -- прошептал он, -- все похоже на гвоздь. Ладно... Не пора ли обратно? Уже близок рассвет. Скоро здесь начнется... Россоха посмотрел на него добрыми печальными гла-зами. -- Я остаюсь с тобой, Олег, -- сказал он просто. -- Что бы там тебя ни ожидало. Глава 41 Олег смотрел на Россоху, в его доброе лицо. Этот маг никогда не был ему другом, но вот такой поступок... Это действительно Поступок. Тем более для мага, который видел много такого, чего никогда не узрит простой че-ловек. Чье сердце должно не просто огрубеть или по-крыться твердой коркой, но вообще превратиться в камень. -- Побудь здесь, -- сказал он. -- Поспи, до рассвета еще час. Россоха посмотрел печальными глазами: --А ты? -- Я что-нибудь попытаюсь сделать, -- ответил Олег. -- Ты в самом деле зажег огонь в моем сердце. Еще не все потеряно, если на свете есть такие люди. Россоха смотрел вслед непонимающе, а Олег плотно притворил за собой дверь, быстро пробежал через дру-гую комнату к окну. Второй этаж, ставни открыты, в по-мещение смотрит холодная звездная ночь. Луны не вид-но, а звезды блестят, как направленные в него стальные наконечники длинных стрел. Внизу чернота, холод ночи. Разогретое Россохой серд-це снова застыло как ледышка. Да что я теряю, мелькну-ла злая мысль. Утром здесь будут одни сгоревшие трупы и пепел... Он протиснулся в окно, заставил себя разжать вце-пившиеся в подоконник пальцы. В ушах сразу засвистел ветер. Он в ужасе представил, с какой силой его тело ударится о землю, как лопнет, расколется череп, во все стороны брызнет кровь, выплеснутся мозги, вывалятся внутренности... В мозгу помутилось. Он чувствовал, как руки и ноги трепыхаются в отчаянной попытке уцепиться за воздух, удержаться, не упасть... Все тело скрутило судорогой, из горла вырвался хриплый нечеловеческий крик. На востоке блеснуло красным, по глазам ударил оран-жевый блеск, а тело охватило морозом. Дыхание рвалось из груди с хрипами, он задыхался, в изнеможении рас-кинул руки... широкие кожистые крылья. Над самой го-ловой купол звездного неба, еще чуть -- разбил бы го-лову, а внизу чернота, чернота, там еще ночь... Куда лететь, зачем он поднялся в такую жуткую вы-соту, над Гелонией, над миром? Глупо для мудре-ца, который сперва семь раз должен отмерить... Но жизнь такова, что, пока будешь отмерять, другие уже отрежут. Снизился, выискивая глазами лагерь. Один огонек распался на множество мелких, те подобно светлячкам разбежались в стороны. Воины спят, у костров только стража, но второй раз уже не удастся, не удастся... Кол-дуны начеку, да и сам Агафирс не настолько глуп... Он еще не понял, что ему грозит, но крылья судорож-но хлопнули по воздуху с такой силой, словно ударили по земле. Его метнуло в сторону, а через то место, где он висел в воздухе, пронеслась огненная стрела. Намного выше парил, раскинув крылья, огромный дракон. Олег судорожно замахал крыльями, его понесло в сторону, по большой дуге он начал взбираться вверх, хорошо бы оказаться выше дракона, так плеваться огнем они не умеют... И лишь когда поравнялся с драконом, понял свою ошибку. На хребте дракона сидят пятеро. Все схвати-лись за луки. Олег по инерции еще поднимался, когда несколько стрел сорвались с тетив. Он рванулся в сторону. Ноги, живот пронзило острой болью. Хуже того, острое железо ударило в крыло. Тон-кая перепонка под напором ветра лопнула, затрещал су-став. Связки напряглись, вот-вот лопнут, тогда трещина побежит по крылу дальше... Темная земля и звездное небо несколько раз поменя-лись местами, потом его завертело вокруг оси. Сцепив зубы, он пытался выровняться одним крылом, но завер-тело так, что кровь пошла из носа, а глазные яблоки на-чали вылезать из черепа. Заплакал от боли, потихоньку попытался выдвинуть раненое крыло, с другого бока точно так же выставил здо-ровое. От боли трещало все тело, но земля стала вырас-тать уже не так, будто ее бросил навстречу великан. Вдруг рядом зашипел сгорающий воздух, пахнуло жаром. Мимо пронеслась струя огня, больше похожая на раскаленный добела столб железа. Он не успел опомниться, как следом вжикнули стрелы. Жгучей болью опалило спину, нако-нечник проткнул толстую кожу, еще две тяжелые стрелы со страшной силой понеслись к темной земле. Его не оставили, мелькнула паническая мысль. Стре-мятся добить еще в воздухе. Но и на земле от зверя, что плюется огнем, укрытия не найти. Тем более не спря-таться от стрелков, сверху утыкают его стрелами с ног до головы. Тело кричало от боли. Он стонал, плакал, слезы сры-вало ветром. Еще раз семь совсем близко пронеслись сно-пы огня, он как мог бросался в стороны, снижался быст-ро, старался делать зигзаги, только они и спасали от стрел. Глаза уже привыкли к предрассветной темноте, он лихорадочно высматривал хоть какое-то укрытие: темный массив леса, река делает петлю, там обрывистый берег, вот в стороне убегает неглубокий овражек, по-росший мелким лесом... Нет, в лес нельзя ни в мелкий, ни в глубокий: дракону достаточно дохнуть огнем, и сам выползешь из горящего леса... Нельзя и в город, начнется паника. Да и где бы он ни пал на землю, туда тут же ударит огненный столб и два десятка стрел! А вот по эту сторону города целое нагро-мождение темных глыб... это те развалины, о которых говорил Окоем. В старых храмах, насколько он помнил, всегда есть подземные залы, где приносят жертвы, где собираются адепты, где бог является самым избранным. И хотя вход и выход в такие залы только один, но те массивные гранитные плиты никакому дракону не под-жечь, а за ним если кто или что и пролезет в узкий ход, то дракона таких размеров он удавит голыми руками... Мимо пронесся столб огня. Страшно обожгло крыло, он сам успел уловить запах горелого мяса, от боли закричал каркающим голосом. Его занесло в сторону, перекувырк-нуло. Светлое небо и темная земля поменялись местами. На темной земле расцвел огненный цветок, пошел вширь, как идут круги по воде от брошенного камня. Оранжевый огонь стал красным, потом совсем погас, но Олег успел увидеть темные глыбы. Он из последних сил отчаянно замахал крыльями. Мимо пронеслась ог-ненная стрела, он пугливо вильнул в сторону, закри-чал от боли. В плечевой сустав стрельнуло так остро, что он заорал снова, заплакал, что-то хрустнуло, это вывернуло плечевой сустав. Темная земля приближалась чересчур быстро. В сторо-ны разбежались массивные темные глыбы. Он напрягся, сцепил челюсти и, задержав дыхание, расставил крылья. Острой болью стегнуло в плечи. Там хрустело, трещало, от боли помутилось в голове, а встречный ветер злорадно рвал его на клочья. В плечах хрустнуло в последний раз, крылья закину-ло ему за спину... И почти сразу земля появилась перед ним, ударила, словно с размаху швырнули, как ком мок-рой глины на широкую наковальню. От дикой боли в глазах стало красно, в черепе грохот. Он знал, что сей-час потеряет сознание, а всадники на драконе уже натя-гивают тетиву... Сцепив челюсти, он попытался ползти, но руки ви-сят как плети, в плечах боль, и он, извиваясь как уж, по-полз к темным глыбам. Всего рукой подать, но... За спиной вспыхнул огонь, ноги обожгло, в затылок словно кто-то дохнул горячим воздухом кузницы. Запах-ло горелой землей. Он задвигался чаще, перекатился с боку на бок, вот они глыбы, еще, еще... Плечо пронзи-ло раскаленным прутом. Он закричал, заплакал, рванул-ся, ослепленный болью, ударился головой о камень. Вторая стрела ударила совсем рядом, но в огненной вспышке он успел увидеть над собой навес из гранит-ных глыб. Сделал титаническое усилие, заполз глубже. Перед глазами на миг стало темно. Наверное, потерял сознание, но тут же очнулся, ибо голова ниже ног, кровь прилила с силой морского прибоя, сдвинулся дальше... Там оказалась пустота. Он упал, покатился, покатился, это ступеньки, много ступенек. Ударился в последний раз, перед глазами все кружится, к дикой боли в голове добавилась тошнота. Но здесь неширокое по-мещение, веет могильной сыростью. Он застонал, но из горла вырвался хрип. Кое-как удалось воздеть себя сперва на колени, руки болтаются как плети, а потом, собравшись с силами, поднял себя на ноги. Подземная часть храма! Того самого, о котором гово-рил Окоем. Храм жестокого бога, который давал блага просителю только до захода солнца, а потом не то по-жирал живьем, не то на кол... Искры сыпались из глаз, все плывет, покачивается, двоится и троится. В трех шагах впереди на гранитном пьедестале темнеет что-то чудовищное, вроде вырублен-ной из черного камня жабы размером с быка. Он чувствовал, что сейчас упадет и уже не поднимется. Изломанные в плечах крылья так и остались из-ломанными, хотя теперь это изломанные руки, а не крылья. Одна нога, похоже, сломана тоже. Острая боль стегает всякий раз, когда пробует опереться хоть самую малость. Сейчас он безрукий и одноногий. А за спи-ной сверху вспыхивает зарево. Похоже, дракон опус-тился на землю и пробует достать его огненным дыха-нием. Или же наездники все еще стреляют... Совсем невмоготу будет, если дракон в самом деле опустится на землю, а всадники спешатся и пойдут по кроваво-му следу. Он качнулся и, чтобы не упасть, торопливо запрыгал на одной ноге. Все же не удержался, упал, ухватился за холодный камень. Кровь с разбитого лица часто капала на черную плиту. Ему почудился тяжелый вздох, потом из глубин зем-ли, так показалось, донесся нечеловеческий голос: -- Кто ты, обагривший своей кровью мой жертвенный камень? Олег часто и тяжело дышал. Кровь текла изо рта, на камне расплылась целая лужица, что на глазах впиталась в гладкий гранит, словно в песок. Раздался новый вздох, в нем ясно чувствовалось удовлетворение. -- Кто ты, -- повторил голос уже громче, -- сумев-ший... знающий ритуал? -- Меня зовут Олег... -- прошептали разбитые губы. -- Я хочу... мне нужна твоя помощь... Гранитная жаба шелохнулась. Ее тупая морда замед-ленно повернулась в его сторону. В выпуклых глазах по-явились желтые огоньки. -- Я даю свою помощь, -- произнес голос уже из жабы, -- только при одном условии... Холодок пробежал по спине Олега, он сам удивился этому холоду, чего страшиться, если уже умирает и так, а сзади еще и вот-вот настигнет враг. Он попытался вызвать образ горящих сел, несчаст-ных жителей, которых угоняют в рабство, разрушаемые каналы, вырубленные сады и засыпанные колодцы, пылающий город Гелона, прекрасный, но уже обречен-ный, однако видел только себя, который доживет толь-ко до захода солнца. -- Я готов, -- ответил он тяжело. -- Какая плата? -- К тебе вернется то, что ты утратил, -- прогрохотал голос. -- Молодость, если ты стар... красота, если ты был красив, а теперь уродлив... если ты колдун, я дам тебе ту мощь, которую ты имел раньше... Но за это ты запла-тишь самую дорогую для тебя цену. Твоя жизнь окон-чится с последним лучом солнца! Хватит ли тебе этого времени? Олег сглотнул сухой ком в горле, прохрипел: -- А если и не хватит, мне ли сейчас торговаться? Я принимаю условие. Только поспеши... Над головой прогрохотало, будто двигалась туча, на-битая камнями. Голос сказал еще громче: -- Я дам тебе рубин. В нем заключена моя сила. К за-кату придешь сюда и ляжешь на алтарь. Ты умрешь бы-стро и без боли. Но если вдруг ослушаешься... -- То что? -- спросил Олег с замиранием сердца. -- Тогда умрешь мгновением позже. Но уже в таких страшных муках, что о твоих страданиях будут рассказы-вать в веках! Олег кивнул, с его губ сорвалось: -- Где рубин? Сухо щелкнуло, словно в костре лопнул большой ва-лун. Голова каменного бога раскололась, блеснуло красным. Олег не успел, да и не сумел бы поднять руку, как огонек покатился, выпал... Он наклонился, подхватил его в воздухе разбитыми губами. Камень ожег губы и подбородок приятным теп-лом. Олег невольно задержал дыхание. Камень кольнул острыми гранями, тут же челюсти Олега пошли навстре-чу друг другу, сомкнулись. Он в испуге раскрыл рот, не-вольно подня