Сергей Демкин. Исчезнувшая казна азиатской дивизии
---------------------------------------------------------------
From: seplasia@sinstr.astelit.ru
---------------------------------------------------------------
Вот
уже 70 лет не поддается разгадке тайна пропавшей
казны Азиатской дивизии, одного из легендарных
кладов времен Гражданской войны. Молва
утверждает, что эти несметные сокровища зарыты
где-то в монгольской степи. Однако неоднократно
выезжавшие туда экспедиции так и не смогли их
разыскать. А в начале 30-х годов харбинский
журналист Коробов, очевидно, что-то знавший о
кладе, предупреждал в газете "Рупор"
тамошних русских эмигрантов: "Не вами спрятано
-- не вам и достанется, господа! Ценности,
оставшиеся после Унгерна, перейдут и тем, кто
раскроет тайну исчезновения главной кассы
Азиатской дивизии. Ключ же от этой тайны
находится в Гумбуме, одном из буддийских
монастырей в Тибете".
Начало этой истории относится к лету 1917 года,
когда генерал-майор Роман Федорович Унгерн фон
Штернберг отбыл из Петрограда в Забайкалье в
качестве эмиссара Керенского, чтобы укрепить
среди казаков доверие к Временному
правительству. Обратно барон не вернулся. Он стал
сподвижником атамана Сибирского казачьего
войска Григория Михайловича Семенова, преемника
"Верховного правителя Российского
государства" адмирала Колчака, расстрелянного
в феврале 1920 года по постановлению Иркутского
ревкома. Атаману тоже не повезло: разбитый
Красной Армией, он бежал в Маньчжурию.
Но
получивший чин генерал-лейтенанта Унгерн
продолжал борьбу. В начале зимы 1920 года конная
Азиатская дивизия, сформированная им из казаков,
монголов и бурят, вторглась в оккупированную
китайцами Внешнюю Монголию. Пока растянувшаяся
на многие километры армия барона -- конница,
пехота, артиллерия, обозы -- медленно
продвигалась по безводной желтой степи, сам он во
главе передового отряда вышел к монгольской
столице Урге.
В бинокль
Унгерн жадно вглядывался в затейливое кружево
кровли дацана Узун-хурэ. Потом перевел окуляры на
двор, где рядом со священным молитвенным колесом
Будды китайские солдаты в пепельно-серых
мундирах устанавливали пулемет. Барон стиснул
зубы: эти косоглазые хунхузы дорого заплатят ему
за такое святотатство.
Он верил, что
с взятием Урги начнется осуществление его
грандиозного плана создания собственной
империи, которая будет простираться от Тибета до
тунгусской тайги. И Колчак, и Семенов приняли
простую истину: красные -- это азиаты. Поэтому
воевать с ними следует не по-европейски, как,
скажем, с немцами, а по-азиатски. То есть поднять
против них дикие полчища азиатов. Для этого нужно
самому стать новым Чингисханом. Ведь не зря же
его фамилия Унгерн так созвучна здешним
названиям и именам -- Урга, Узун-хурэ, великий
святой Саган-Убугун. Это перст Судьбы.
Будучи
дальновидным политиком, барон Унгерн объявил
себя защитником желтой веры. И даже торжественно
принял ее, пройдя церемонию посвящения в
буддийском монастыре. Правду говоря, обряд не
доставил ему большого удовольствия, поскольку
тамошний настоятель лама Дамба Доржи заставил
барона как сына Будды побрататься, испив из одной
пиалы, с другим сыном Будды -- прокаженным, чьи
руки были покрыты отвратительной коростой. Но...
большая политика требует жертв.
Зато, когда
он освободил их императора Богдо Гэгэна из
китайского плена и после захвата Урги вернул
тому власть над всей Монголией, в Узун-хурэ
благодарный властитель пожаловал генералу титул
вана, а вместе с ним четыре высшие привилегии:
право иметь желтые поводья на лошади, носить
такого же цвета халат и сапоги, ездить в зеленом
паланкине и прикалывать к фуражке трехочковое
павлинье перо.
Желтый цвет
-- это солнце. Зеленый -- земля, пробуждающаяся
весенняя степь. Три очка в радужных перьях
означают третью степень земного могущества --
власть, имеющую третий глаз, чтобы читать в душах
людей.
Пятую
привилегию "Облаченный в желтое. Направляющий
свой путь желтым", как витиевато назвал
Унгерна император, присвоил себе сам: забирать в
казну своей Азиатской дивизии все отбитое у
китайцев золото, поскольку это был желтый металл.
В числе других трофеев туда попала и метровая
статуя Будды из чистого золота. Впрочем, даже не
она представляла главную ценность в легендарном
кладе барона-буддиста.
Когда
позднее ЧК вело розыск казны Азиатской дивизии,
ее сотрудники установили интересные факты. Из
сохранившихся финансовых документов и
проведенных чекистами допросов следовало, что
касса дивизии действительно располагала
огромными суммами как в денежной наличности -- в
основном в золотых монетах русской чеканки и в
серебряных китайских, так и драгоценных камнях.
Эти деньги предназначались на текущие нужды и
выплату жалованья. Но значительно большую часть
наличности составляла контрибуция, собранная с
монголов китайцами якобы за неуплату долгов
купцам и ростовщикам из Поднебесной, в сумме
около 15 миллионов рублей в царских золотых. Их
Унгерн считал своим сугубо личным капиталом.
Но вернемся
в 1921 год. Как это ни парадоксально, взятие Урги
стало предвестником конца генерал-лейтенанта
Унгерна. В осуществление своего стратегического
плана он решил совершить марш на север: поднять
казачьи станицы, провести мобилизацию в
бурятских улусах, выгнать красных из
Верхнеудинска, дойти до Читы и договориться с
японцами. Затем повернуть коней на юг, разгромить
китайцев, занять тибетские монастыри и
договориться с англичанами. После этого барон
намеревался воткнуть свой бунчук среди развалин
Каракорума, древней столицы монголов, и
воздвигнуть на этом месте столицу своей будущей
империи.
Сначала ему
сопутствовал успех. Тесня отряды самообороны
красных, его конники захватили улус Цежей,
станицу Атамано-Николаевскую, вышли на Мысовский
тракт. 31 июля Унгерн увидел вдали заросшие
камышом низкие берега Гусиного озера -- до
Верхнеудинска оставалось восемьдесят верст.
Дальше
начались неудачи. Против Азиатской дивизии были
брошены регулярные части Народно-революционной
армии Дальневосточной республики. Под станицей
Келтуринской они наголову разбили колонну
генерала Резухина. Еще раньше бежали от
Маймачена монгольские чахары Баяргуна. А через
неделю и сам Унгерн, столкнувшийся в ночном бою с
частями Народно-революционной армии и
партизанами Щетинкина, ушел обратно в Монголию,
куда за ним последовал экспедиционный корпус 5-й
армии под командованием большевика Писарева.
Началось безостановочное преследование изрядно
потрепанной Азиатской дивизии.
Вторую
неделю Роман Федорович вел свой отряд на запад.
За это время дважды нагоняли их партизаны
Щетинкина и оба раза теряли снова. Конники
Унгерна текли по степи, как весенний поток по
горному склону: обходя камни-улусы, где могла
поджидать их засада, и опять сливаясь вместе в
безопасных ложбинах. Кони вконец отощали: когда в
последний раз с боем уходили от Щетинкина, их
невозможно было перевести в галоп.
На самом
Унгерне эта бесконечная скачка никак не
сказывалась. Он был по-прежнему неутомим и быстр
в движениях. Лишь отросла мягкая светло-рыжая
бородка, выглядевшая на обугленном солнцем лице
какой-то ненастоящей, словно сделанный из пакли
артистический парик. Да почернел от грязи его
неизменный монгольский халат с русскими
генеральскими погонами.
А вот мысли у
барона были невеселые. Как профессиональный
военный, он прекрасно понимал, что на сей раз
задуманный освободительный поход против красных
не удался. Значит, сейчас главное уйти от погони и
сберечь казну, чтобы потом было на что снарядить
новое войско: закупить оружие и боеприпасы,
продовольствие, лошадей, фураж, выплатить
жалованье солдатам.
То, что
дивизионную кассу нужно надежно спрятать, не
вызывало сомнения. Вопрос только в том, кому
доверить столь ответственную миссию. Унгерну
вспомнилась слышанная от монголов назидательная
легенда. Когда Бог сотворил мир, он сначала
сделал человека с душой черной, как ворон. Потом
подумал, что это нехорошо: с такой душой человек
пойдет прямо в ад. Сломал его, сделал другого с
душой белой, как лебедь. Подумал, подумал -- опять
нехорошо. Как такой человек будет резать
барашков? С голоду умрет. Опять сломал, третьего
сделал. Дал ему душу пеструю, как сорока. От него
все люди пошли. У одних много черных перьев, у
других -- белых. У его казаков оперение было
слишком черным, чтобы доверить им золото. У
монгольских чахаров -- слишком белым. Остаются
буряты.
Унгерн
вызвал к себе подъесаула Ергонова, бурята,
командовавшего эскадроном его личного конвоя, и
долго инструктировал. Поставленная генералом
задача была очень трудной, если вообще
выполнимой. Предстояло доставить в Хайлар, а
оттуда поездом в Харбин 24 ящика, в каждом из
которых было три с половиной пуда золотых монет,
а также обитый железом семипудовый сундук
барона. В случае явной опасности захвата
дивизионной казны красными ее следовало надежно
укрыть. Для этого Унгерн указал на карте
несколько подходящих мест на пути следования.
Ночью, взяв с
собой 16 верных солдат-бурят, Ергонов незаметно
покинул лагерь. Позднее нашлись свидетели,
видевшие в одном из бурятских улусов маленький
отряд конников, сопровождавших тяжело
нагруженные арбы. Грязные, усталые, некоторые с
окровавленными повязками, они не
останавливались там на дневку, а лишь насильно
взяли 38 свежих лошадей и проследовали дальше на
запад.
Август
перевалил уже за середину, травы в степи
подернуло золотой осенней желтизной. Но Унгерн
не замечал этого. Уходя от погони, он и его
спутники потеряли счет дням. И тут прибившиеся
ночью казаки преподнесли весьма неприятный
сюрприз: 35-й кавполк взял след этих жалких
остатков Азиатской дивизии. Генерал приказал
повернуть на север. Нужно было петлять, менять
направление, сбивать преследователей с толку.
Чахары говорили, что для этого есть одно верное
средство: бросить за собой отрубленные уши врага
-- они заметут след. Но пленных давно не
захватывали, так что резать уши было некому.
Чтобы дать
отдых едва переставлявшим ноги коням, отряд
расположился на дневку в сопках. Поели, не
разводя огня, выставили часовых и легли спать.
Ночью покинули Романа Федоровича последние
казаки. А чахары, посовещавшись, под утро связали
своего вана, бросили его поперек седла и не спеша
поехали навстречу 35-му кавполку, который уже
замаячил на горизонте неровной цепочкой
головного эскадрона...
Барона
Унгерна увезли в Иркутск, а затем отправили в
Новониколаевск (теперешний Новокузнецк). Там за
него взялись чекисты. То угрозами и побоями, то
обещаниями сохранить жизнь они добивались, чтобы
пленник указал место, где спрятал "несметные
сокровища". Но Унгерн молчал. Поняв, что этот
орешек им не по зубам -- верный офицерской чести,
он ни за что не расколется, чекисты передали
белого генерала в Сибирский ревтрибунал, который
приговорил его к "высшей мере социальной
защиты" -- расстрелу. 15 сентября 1921 года
председатель Сибирской ЧК Иван Павлуновский
собственноручно привел приговор в исполнение,
выстрелом в затылок прикончив
генерал-лейтенанта Романа Федоровича Унгерна
фон Штернберга.
Между тем в
самой Монголии из-за "клада Унгерна"
произошел форменный скандал. Его предыстория
такова.
В 20-м году
после взятия в марте Иркутска и разгрома Колчака
стало ясно, что победа большевиков в Сибири и на
Дальнем Востоке предрешена. Тогда же родился
план распространения их контроля на Монголию при
сохранении ею формального суверенитета. Дело в
том, что в 1915 году в старинном городе Кяхте на
русско-китайской границе было подписано
трехстороннее соглашение, по которому Россия
обязалась не вмешиваться во внутренние дела
Монголии и не вводить туда свои войска.
Однако
высокие договаривающиеся стороны не могли и
предположить, что к власти в России придут
большевики, и придумают трюк, позволяющий
игнорировать ранее взятые международные
обязательства. Если советских лидеров не
устраивало какое-нибудь соседнее правительство,
сколачивалось еще одно -- "революционное", а
затем в ситуации искусственно созданного
двоевластия никого не представляющие
самозванцы, якобы "выражая волю трудового
народа", призывали себе на помощь Красную
Армию.
Этот прием
был успешно использован на Украине и в Грузии.
Теперь пришла очередь Монголии. В конце февраля
1921 года стараниями Сибирского бюро ЦК РКП(б) в
Кяхту были доставлены несколько групп едва
знакомых друг с другом монголов. А 13 марта эти
заговорщики объявили о создании Временного
народного правительства, в которое от имени
народа, то есть от своего собственного, сами себя
и выбрали, провозгласив, естественно, лозунг
"освобождения страны".
После этого
21 июня на территорию суверенной Монголии
вступили регулярные части Красной Армии --
экспедиционный корпус под командованием
Константина Неймана. 6 июля они взяли Ургу. В тот
же день туда пожаловало Временное народное
правительство, возглавляемое типографским
наборщиком Дамдины Сухэ. Через три дня после
настоящей драки из-за министерских постов было
объявлено, что отныне оно не временное, а
постоянное. А на следующее утро монгольский
народ узнал, что у него есть "великий вождь
Сухэ-Батор" и что под его руководством в стране
произошла революция.
Казалось бы,
московский сценарий был разыгран как по нотам. Но
вскоре возникли непредвиденные осложнения. В
свое время Сухэ-Батору и его команде обещали, что,
как только удастся захватить полевую кассу
Азиатской дивизии, часть денег будет передана
монгольскому правительству, так сказать, "на
обзаведение". И вот новоиспеченный министр
финансов Данзан, выждав некоторое время, решил
напомнить командованию советского
экспедиционного корпуса: Арга взята, имущество
унгерновских войск в руках победителей, но
обещанных денег монгольское правительство до
сих пор так и не получило.
В ответ, к
своему неудовольствию, Данзан услышал, что
трофеи действительно захвачены большие, однако
если говорить о звонкой золотой монете, то с ней
придется подождать. Произошла досадная осечка.
Ставка делалась на то, что будет отбита казна
Унгерна, но она исчезла неизвестно когда и каким
образом. Ведутся поиски, к сожалению, пока
безрезультатные.
Данзан
воспринял эту новость с недоверием и начал
собственное расследование. Его итоги оказались
неутешительными. Удалось установить, что место
захоронения ценностей могло быть известно лишь
самому Унгерну да двум десяткам преданных ему
людей. Барона большевики пустили в расход, а
никого из его доверенных лиц разыскать не смогли.
К этому
остается добавить, что по меньшей мере с десяток
не афишировавшихся их организаторами экспедиций
-- монгольских, советских и совместных --
занимались в разное время поисками "клада
Унгерна". С китайской стороны границы в районе
озера Буир-Нур и реки Халхин-Гол колесили по
степи вольные кладоискатели из числа русских
эмигрантов. Однако успехом никто похвастаться
так и не смог.
Выходит,
казна Азиатской дивизии окончательно утеряна?
Для столь
категоричного вывода, пожалуй, нет оснований. У
"золота Унгерна" обнаружился... польский
след. И вовсе не потому, что предки одной из
ветвей его рода в 1526 году были приняты сеймом в
состав польского шляхетства и получили герб.
Просто по случайному стечению обстоятельств к
судьбе барона и его сокровищ оказались причастны
трое поляков.
В преклонном
возрасте, если они доживают до него, отставными
разведчиками и вообще людьми, причастными к
секретным операциям, нередко овладевает
"мемуарный зуд". Им хочется поведать миру,
какими значительными фигурами они были. Конечно,
при этом не обходится без преувеличений. Однако в
их воспоминаниях есть и реальные факты из
категории тех, что принято называть тайнами.
Итак, первый
источник -- это некий пан Антоний-Фердинанд
Оссендовский, "литератор, путешественник,
ученый", как значилось на его визитной
карточке. В жизни этого человека было много самых
невероятных приключений, встреч, событий. В мае
1920 года он совершил поездку через всю Монголию и
был гостем Унгерна. Перед расставанием, по словам
Оссендовского, барон вручил ему мешочек с
золотыми монетами достоинством 5 и 10 рублей. Эти
деньги поляк должен был передать жене Унгерна,
проживавшей в то время в Пекине.
Позднее
Оссендовский описал это путешествие в своих
мемуарах. Там можно, в частности, прочесть о
посещении вместе с Унгерном Гандана -- священного
города буддийских монахов-лам. Причем барон в
присутствии поляка якобы вручил настоятелю
завещание и план тайника, в котором спрятаны
полторы тонны золота. В завещании было сказано,
что, если в течение пятидесяти лет не объявятся
законные наследники, все золото должно быть
употреблено на распространение ламаизма.
Когда
знакомишься с рассказом Оссендовского,
возникает сомнение. Почему вдруг Унгерн проникся
таким доверием к неизвестно откуда взявшемуся
гостю? И вообще, что заставило этого пана
отправиться путешествовать по охваченной войной
Монголии?
Ответ прост:
польский "литератор", очевидно, был тайным
эмиссаром спецслужб Антанты, которому поручили
посмотреть на месте, что представляет собой
новый вожак контрреволюции на Дальнем Востоке и
стоит ли вкладывать в него деньги. И тогда все
становится на свои места: и не свойственная
Унгерну откровенность, и поручение к жене, и
предоставление личного "фиата".
Что же
касается места захоронения клада, то есть
свидетели любопытного случая, героем которого
был Оссендовский. Однажды на Рождество, будучи
гостем у своего тестя, известного польского
кардиолога Ягельского, под влиянием винных паров
"путешественник" сделал неожиданное
признание. Подойдя вдруг к книжному шкафу и
скользнув глазами по корешкам, он взял с полки
книжку своих мемуаров.
-- Здесь, на
странице 104-й -- важно заявил Оссендовский --
помещена фотография того места, где ждут своего
владельца огромные ценности. Эту фотографию я
сделал сам. Где именно? Скажу так: где-то у истоков
Амура.
Итак, первое
место клада -- истоки, хотя не исключено, если
верить Оссендовскому, что мог быть заложен и
другой тайник или даже несколько, поскольку
после отъезда поляка события приняли
неожиданный оборот.
Конечно, к
сообщению "литератора, путешественника,
ученого" можно относиться по-разному. Но
многое из того, что он рассказывает об Унгерне и о
своем пребывании в гостях у командира Азиатской
дивизии, в основном соответствует
действительности. Убедиться в этом можно,
сравнив тот или иной эпизод из его книги с
соответствующими фрагментами из воспоминаний
других участников тех же событий.
Вторым
источником является Камиль Гижитский,
ополячившийся татарин из Галиции, которому
довелось служить при штабе Азиатской дивизии. До
этого он воевал против красных сначала как
легионер Отдельного чехословацкого корпуса, а
затем в рядах сформированной в Новониколаевске
5-й Сибирской дивизии генерала Чумы. Инженер по
образованию и специалист по взрывному делу,
Гижицкий пользовался доверием Унгерна,
поручившего ему ответственные задания,
требовавшие изобретательности и умения держать
язык за зубами.
Гижицкому
повезло: после разгрома Азиатской дивизии он
сумел избежать плена и в конце концов вернулся в
Польшу, где в 1929 году во Львове вышла книга его
воспоминаний "По Урянхаю и Монголии". Этот
человек из ближайшего окружения Унгерна прямо
ничего не говорит о местонахождении клада.
Единственное, что он позволяет себе, так это как
бы между прочим высказать предположение: искать
его следует вблизи озера Буир-Нур, в одной из
бесчисленных, заполненных илом и жидкой глиной
лощин, которые монголы называют "лагами".
Распорядиться, чтобы золото было зарыто в землю,
Унгерн не мог, утверждает Гижицкий. Ибо он чтил
ламаистские обычаи, которые запрещают копать
землю, считающуюся святой. Автор воспоминаний
отмечает, что барон даже носил сапоги с загнутыми
кверху носами, дабы ненароком не нарушить
ламаистского запрета.
Значит,
искать нужно не у истоков Амура, а вблизи озера
Буир-Нур? Как удалось установить историку
Адольфу Дихтяру, это противоречие только
кажущееся.
Известно,
что Амур образуется в результате слияния двух
рек -- Шилки и Аргуни. Значит, с географической
точки зрения у него два истока. И если во Внешней
Монголии принято считать, что Амур -- это
продолжение Шилки и Онона, то во Внутренней
Монголии, входящей в Китай, с не меньшим
основанием видят начало Амура в Аргуни.
Оссендовский прекрасно ориентировался в
географии Монголии и вот эти-то географические
нюансы как раз и брал в расчет, когда привязывал
местонахождение клада к истокам Амура.
На
Хонгейском нагорье, откуда берет свое начало
Онон, путешественник не был. Следовательно, если
Унгерн доверил ему тайну клада, поляк мог сделать
свой снимок только по дороге из Урги через
Тамсак-Булак и Амагалан в Хайлар, переправившись
через реку Халхин-Гол. Поэтому, говоря об истоках
Амура, он имел в виду верховья Аргуни.
Далее, если
взять крупномасштабную карту, то на ней видно,
что вблизи своего устья Халхин-Гол делится на два
рукава: левый впадает в озеро Буир-Нур, правый -- в
речку Орчун-Гол, соединяющую озера Буир-Нур и
Далайнор, а последнее, в свою очередь, соединено
протоком в Аргунью. Так что никаких расхождений
между Оссендовским и Гижицким нет.
Наконец,
есть еще и третий источник -- Казимек Гроховский.
По специальности горный инженер, он долгое время
занимался разведкой месторождений золота в
южной части Барги, вел геологические
исследования на востоке Монголии. После
октябрьского переворота осел в Харбине, где в 20-е
годы стал директором гимназии, в которой учились
дети поляков, эмигрировавших из большевистской
России. Тогда же начал собирать всевозможные
материалы о Дальнем Востоке.
Унгерн тоже
попал в поле зрения Гроховского. Вернее, не
столько сам барон, сколько его сокровища, которые
не давали покоя многим харбинским эмигрантам. На
основании рассказов лиц, хорошо знавших
командира Азиатской дивизии, Гроховский пишет,
что в связи с неудачным началом похода на север
первое, что счел необходимым предпринять Унгерн,
так это отправить дивизионную кассу из района
боевых действий в безопасное место на востоке.
После нескольких дней пути маленькая группа
солдат, сопровождавшая ценности, наткнулась на
отряд красных. Завязалась перестрелка.
Унгерновцы поняли, что исполнение приказа барона
зависит от быстроты их коней и постарались
оторваться от красных. Во время поспешного
бегства им пришлось пару раз даже добивать
собственных раненых из опасения, что те могут
выдать секрет их миссии.
Однако
погоня настигала. И вот примерно в 160 километрах к
югу от Хайлара, посовещавшись, они решили
закопать золото. На слегка всхолмленной равнине,
поросшей редкими кустами, нашли небольшую
лощину, в которой и спрятали его.
Таким
образом, в результате независимых изысканий
Гроховского появляется дополнительное
уточнение местонахождения клада -- в 160
километрах, или скорее всего верстах, ибо ни
русские, ни тем более монголы метрической
системой мер в то время не пользовались, к
юго-западу от Хайлара. Но это как раз и будут
окрестности озера Буир-Нур.
Площадь
района вероятного захоронения "золотого клада
Унгерна" составляет около 600 квадратных
километров. На первый взгляд кажется, что найти
его там, пожалуй, потруднее, чем иголку в стоге
сена. Однако при использовании современной
техники, в частности новейших протонных
магнитометров, эта задача вполне может быть
решена.
Last-modified: Tue, 29 Jun 1999 22:20:32 GMT