- Постарайтесь, - наказал король Митчеллу, - довести до сведения великой княгини Екатерины, что я могу погасить ее сердечные неприятности. В обмен на Понятовского, который так необходим ей, пусть она задержит движение русской армии. Или пусть сообщит мне хотя бы план предстоящей кампании! И эти слова Фридриха - через Вильямса - дошли до Ораниенбаума... Опустевшая постель Екатерины давно перестала быть личным делом самой Екатерины. Позор выносился теперь, не только на площадь, его обсуждали при дворах Европы. Великая княгиня Фридриха не боготворила, как ее муж, но она не могла не слушаться советов из Берлина; Екатерина многим обязана Фридриху... Кому в Европе нужна была дочь штеттинского коменданта, игравшая во дворе замка с мальчишками? Никому, а король Пруссии устроил ей брак с, наследником престола российского; Россия же - это не плюгавое курфюршество! Бестужев-Рюмин, с помощью саксонского канцлера Брюля, стал ратовать за возвращение Понятовского в объятия Екатерины. Брюль еще как-то колебался. Но тут выступил на сейме Понятовский и заверил шляхту, что Польша сама, помимо Саксонии, должна иметь своего посланника в России. В тесном кругу друзей молодой нунций дал понять, что без него не обойтись: - Да и я ведь - не саксонец, а природный Пяст... Скоро он снова будет в объятиях Екатерины. А пока мир погрязал в интригах и сплетнях, закованная в броню и панцирь дисциплинированная Пруссия выжидала... Фридрих из Сан-Суси пристально осматривал горизонты Европы. Вот показалась пыль на дорогах Богемии и Моравии. - Ага, - сказал король, - моя кузина Мария Терезия, черт бы ее побрал со всеми ее добродетелями, проснулась. Она стала передвигать куда-то войска... Вот - предлог! *** - Ну-ка, - велел Фридрих, - отправляйте срочное посольство из Берлина в Вену: мне любопытно знать - что Вена ответит? Посланцы короля сделали в Вене официальный запрос: - Король Пруссии обеспокоен... Противу кого двигаются через Богемию войска империи? Король Пруссии требует объяснений. Король Пруссии подозревает... Венский двор пребывал в смятении. Мария Терезия жила в страхе перед великим прусским разбоем. - Пишите в Петербург этому дураку Эстергази, - наказала она. - Пусть он еще раз предупредит русский двор, чтобы не дразнили Фридриха понапрасну. Моя империя не готова для борьбы с этим разбойником... Послам же Фридриха она отвечала, что передвижение войск через Богемию - случайность, которая не должна беспокоить Пруссию. Этого императрице показалось мало, и через несколько дней Австрия вообще отвергла всякие слухи о существовании наступательного союза между Веной и Петербургом, - настолько велик был страх в Европе перед армией "старого Фрица". - Что-то они там путают, - заметил король, сидя в тихом Сан-Суси. - Не хотят ли и меня запутать?.. Отправляйте в Вену посольство вторично: сейчас мы запутаем их окончательно! Курьеры из Вены мчались на перекладных в Петербург, чтобы - согласно новым инструкциям - еще раз одернуть Россию, еще раз напомнить русскому двору, чтобы Россия не лезла в войну раньше времени: еще не все готово... На постоялом дворе, когда усталый курьер прилег вздремнуть, его сумка была вскрыта, с писем сделаны копии - и Фридрих узнал обо всем гораздо раньше Петербурга. - Сколько я имел противников в своей жизни, - заметил король спокойно, - и всегда у них ничего не готово. Что ж, пока они там разводят огонь в очаге, я, кажется, успею пообедать... Дайте мне, Манштейн, последнее донесение Менцеля из Дрездена. Дрезден - столица Саксонского курфюршества. Курфюрстом же в Саксонии - Август III, который был и королем Речи Посполитой. Через шпионские доносы Менцеля король Пруссии установил, что Август - ужасный лицемер и интриган. - Какое низкое коварство! - воскликнул Фридрих, прочтя бумаги от шпионов из Дрездена. - Саксонцы хотят, под видом нейтралитета, пропустить мои войска в Богемию, во владения Венской империи, чтобы затем ударить мне в спину... Король сбросил треуголку со стола, развернул шуршащие карты. Палец его часто стучал по Дрездену: - Вот, вот, вот, вот!.. С этого и следует начинать. Если Август Третий такой прожженный негодяй, то мы заставим его потерять все пушки. Мы заставим его перейти на нашу сторону. Но сначала мои гренадеры навестят его, как бы невзначай, прямо в его столице - в Дрездене! Это будет забавно, Манштейн. Расстегните заранее пояс на мундире, чтобы не лопнул, когда мы будем хохотать, как помешанные... Европа еще танцевала. В деревнях играли свадьбы, гулко стучали по земле башмаки крестьян, вовсю надрывались скрипки. Обмывали новорожденных. Кто-то умирал на постели в окружении родных, его несли на кладбище, под сень крестов, и дружно плакали. По утрам пили кофе чиновники. Шли на лекции студенты. Европа доживала последние часы мира. Никто еще ничего не знал. В отличие от своих противников, Фридрих поступал скрытно. Войска его двигались незаметно, глухими ночами, по неприметным дорогам. И никто в Берлине о войне не болтал. Прусские генералы были собраны в Сан-Суси, еще ни о чем не догадываясь. Король выложил на стол бумаги. Один из документов он попросил всех прочесть, но подпись в конце письма закрыл от генералов своей ладонью. - Прочли? - спросил король. - Так о чем же нам думать? Уже ясно, что весь мир ополчился против Пруссии. Но Пруссия умеет постоять за себя... *** Курьеры из Вены еще не доскакали до Петербурга, а Фридрих уже стоял во главе колонны в 56 000 своих ветеранов. Ему подвели боевого коня. Он легко вскочил в седло и помчался вдоль рядов своих гренадер: - Здорово, ребята! Нам опять нашлась веселая работенка! - Фриц! - кричали солдаты. - Фриц, только веди нас сам, а мы готовы на все... - Вступить в Саксонию! - приказал король, и Европа вздрогнула от топота и ржанья прусских лошадей. - Чего я хочу? - объяснил король. - Только одного: выгодно и немедленно упредить противника нападением. Все остальное - философия! Вольтер, прослышав о войне, переслал Фридриху послание в стихах, где упрекал короля в том, что тот променял жезл мудреца на меч завоевателя. Фридрих тут же - из боевого седла! - отвечал Вольтеру (тоже в стихах), что в этой войне он не виноват: король поднимает свой меч, лишь повинуясь голосу судьбы... БЛИЦКРИГ Была боль, и был крик от этой боли. Фридрих сам признал впоследствии: "Вся Европа содрогнулась от вопля боли саксонцев!" Боль Европы была нестерпима... Огонь и меч. Быстрота и натиск. Кровь и пожары. Тремя колоннами, царапая зеленую землю, прусская армия стремительно вторглась в чужие просторы. Топча молодые посевы, неслась через поля кавалерия злобного карлика Циттена; дубовыми лесами, прыгая через звенящие ручьи, сочилась ловкая пехота Бевернского герцога; ужас объял беззащитную Саксонию, которая едва успела собрать под ружье 17000 своих юношей... По ровным аллеям Европы, обсаженным древними тополями, лязгающие стременами эшелоны прусской конницы рвались за Эльбу: мотая гривами, сильные жеребцы выносили всадников - в звоне и в брызгах - на другой берег. - Не давайте миру опомниться! - ликовал Фридрих, вертясь в седле. - Ломайте заборы границ, ищите простор.., простор... Так началась война (без объявления войны). Король скорым маршем гнал свои армии вперед. Это была тактика "блицкрига", молниеносной войны, - тактика, подхваченная и развитая через столетия Адольфом Гитлером и его генералитетом. *** Саксонско-польский король Август III со своим канцлером Брюлем искал спасения в поспешном бегстве. Их прикрывала армия под жезлом маршала Рутовского. Бежал король столь скоро, что забыл в Дрездене свою жену-королеву с детьми (но зато успел захватить знаменитый бриллиант зеленого цвета). Рутовский же забыл провиант для армии: его 17000 солдат остались без провизии. И вот эта несчастная армия вышла на большую гору близ Пирны и здесь встала лагерем, надеясь только на помощь австрийцев. Прусский король, метеором пролетая на Дрезден, мимоходом сунулся было в ущелья близ Пирны - его обстреляли, наскакал кавалерией - его отбили... Тогда Фридрих усмехнулся: - Стоит ли нам проливать кровь? Может, оставить их сидеть в этом мешке?.. Отныне, - приказал король, - все обозы, идущие к Пирне, задерживать на кордонах. Но при этом обязательно пропускать к Пирне все обозы, которые идут для кухни короля и его канцлера. Пусть эти два распутных франта обжираются сколько им влезет. Голодной армии очень полезно для поднятия духа видеть сытого короля... А мы, не теряя времени, продолжим движение на Дрезден! Заперев саксонцев в "Пирнском мешке", прусская армия 9 сентября вступила в беззащитный Дрезден - этот город, славный оперой и картинной галереей. Здесь Фридрих сразу издал манифест, объявив, что Саксонию он берет под свое управление. Министерство было упразднено, все канцелярии опечатали. Прибыли в Дрезден новые чиновники - прусские. Из богатых саксонских арсеналов король выгреб для себя пушки и ружья, амуницию и провиант. Порцеленовые фабрики в Мейсене продолжали работать, но все богатые запасы драгоценного фарфора Фридрих тут же распродал с молотка в свою пользу. - Нам, бедным пруссакам, - сказал он, - все пригодится. Кстати, заберите и казну Саксонии. Жалованье местным чиновникам сократить вполовину - остальную половину для нас! Побольше музыки и танцев! Мы - добрый народ! Между тем в Европе уже начался страшный переполох и шум: короля Пруссии обвиняли в захватничестве и в грабеже. Его называли безбожником, дерзким бунтовщиком и мерзавцем... - Это еще надо доказать! - нисколько не удивился Фридрих потоку брани. - А что касается нас, то мы затем и прибыли в Дрезден, чтобы разоблачить подлые козни против меня... Архивы! Переройте все архивы Дрездена: именно там покоится стоглавая гидра войны, умышленная против Пруссии всеми странами! Громадные архивы Саксонии были выброшены на улицы. И днем, при свете солнца, и по ночам, при отблеске факелов, прусские чиновники копались в развале обнаженных секретов европейской политики. - Ищите, ищите! - понукал их король. - Мне нужны доказательства покушений на мою маленькую трудолюбивую Пруссию... Обшарьте дом канцлера Брюля; переройте его жилище от чердаков до подвалов! В доме Брюля вскрыли полы и стены. Долго ломали замок, чтобы попасть в одну секретную комнату. Дверь распахнулась и перед пруссаками оказалась комната, до самого потолка заваленная париками саксонского канцлера. - Бог мой! - хохотал Фридрих. - У человека совсем нет головы, а он собрал столько париков... Ну, не сумасшедший ли? Скоро до Дрездена дошло известие, что армия саксонцев, блокированная в Пирнском лагере, стала умирать от голода. Напрасно маршал Рутовский докладывал королю Августу и его канцлеру о голоде в "мешке", - Август III был сыт: - Как же так? Мой обоз только вчера благополучно проскочил через все прусские кордоны. Не волнуйтесь, Рутовский: австрийцы нас не оставят, они придут сюда и выручат нас... Верно: австрийцы уже пошли на Дрезден, чтобы вытолкать Фридриха из Саксонии. Пруссаки быстро и решительно выступили им навстречу. На берегах Эльбы, близ городка Лозовицы, Фридрих дал сражение, имея противника втрое сильнее его армии. - Воевать числом и дурак умеет! - сказал король генералам. - Мы же будем воевать нашим непревзойденным искусством... Битва длилась в приречных виноградниках с утра до глубокой ночи. Это была первая битва в войне, и Фридриху надо было обязательно ее выиграть. Обе стороны дрались до полного истощения, пока в сумках не кончились патроны. Не стало сил, не стало и пороха. Исход сражения решила штыковая атака пруссаков: Фридрих опрокинул австрийцев в Эльбу, войска его, ступая по грудам обгоревших тел, заняли горящие Лозовицы... - Кажется, - сказал король, зевая, - главного мы добились: соединения цесарцев с саксонцами не состоится. А я хочу спать! Боже, неужели я так никогда и не высплюсь в этой жизни? Он забрался к себе в возок, быстро заснул, скорчившись, как собака в будке. Одинокое ретирадное ядро, пущенное австрийцами издалека, вдрызг разнесло весь передок коляски, едва не оторвав ноги Фридриху, но король даже не проснулся. Утром он прогнал разбитую армию австрийцев подальше в Богемию и повел свои войска на ликвидацию "Пирнского мешка". - Пора кончать с этими франтами, - сказал король, качаясь в седле. - Я накормлю голодных и голодом накажу сытых... Шли проливные дожди, гремели над Эльбой громы, яркие молнии освещали солдат Саксонии, умиравших на сырой земле. Нет, 17000 юношей не желали сдаваться... - Но решают-то не эти молодцы! - заметил Фридрих. - Такие вопросы решают за них король и канцлер... Кстати, когда прибудут парламентеры Августа, проведите их через мой лагерь, чтобы они раскисли при виде нашего порядка и нашей мощи! Саксонская армия вскоре сложила оружие. Побежденных выстроили в равнине. Каждый солдат остервенело бросал свое ружье - штыком вперед, а прикладом к себе - на землю. Перед ними на маленькой лошадке проскакал "старый Фриц". Под грохот ликующих барабанов потсдамской гвардии король прокричал пленникам: - Хорошие ребята! Вас ждет вино и двойная порция мяса. А вас, господа отважные офицеры, давно не видели дома ваши прелестные жены: навестите их! Генералов же прошу к моему столу - отобедать. Но солдаты отныне все, как один, встают под знамена Пруссии! Капралы пошли вдоль полков, срывая с плеч саксонские мундиры. На рыдающих пленников силком напяливали мундиры прусского образца и тут же быстро учили их ругаться на прусский манер (с ругани тогда начиналось любое военное обучение в странах Европы)... Потом Фридрих, довольный, сказал: - Отлично! Дело теперь за королем. И они встретились. Победитель и побежденный. Август III и Фридрих И. Август любезно благодарил Фридриха за то, что во время сидения в "мешке" он с канцлером не испытывал никакой нужды в еде и питии. - Ваше величество, - с поклоном отвечал ему Фридрих, - иначе и быть не могло: мы же старые друзья. Я частенько бывал голодным это время, но вас покормить не забывал! Как друг, вы и должны теперь, вслед за своей армией, примкнуть ко мне. - Это чудовищно! - поразился Август. - Зову на помощь всех богов! История не знала еще таких бесстыдных примеров! - А теперь она будет знать. Ваше величество уже достаточно извещено по слухам, что я большой оригинал... Август умолял, чтобы его отпустили в Варшаву. И, держа возле груди бриллиант зеленого цвета, он укатил в Польшу вместе с Брюлем, вторично позабыв в Дрездене королеву с детьми. Фридрих устраивал балы и маскарады, ездил в оперу. Караулы были удвоены, ворота Дрездена закрыты. Франция уже готовилась к походу за Рейн - прямо во владения прусского короля, дабы этим походом через Ганновер косвенно наказать и пиратскую Англию. Врагом Фридриха стала и Швеция, - король Швеции, женатый на родной сестре Фридриха, был, изгнан сенатом из пределов страны, а шведский флот готовился высаживать десанты в Померании... - Все! - возмущался Фридрих. - Все против меня, а я до сих пор не имею на руках даже клочка бумажки, чтобы доказать юридическую правоту своих действий... Черт побери, не могу же я в свое оправдание привести миру такой беспощадный афоризм: "Если тебе нравится провинция у соседа, то бери ее у соседа силой и не раздумывай!" Ему шепнули, что секретных бумаг он и не найдет. Все важные документы из архивов Дрездена спрятаны очень глубоко. - Где? - оживился Фридрих. - Увы, они лежат под кроватью саксонской королевы. Ваше величество, конечно, не полезет в спальню королевы. - Почему же не полезу? Вы думаете, я побоюсь испачкать свой мундир пылью?.. Нет, я сегодня же буду под кроватью! Бравый и плотный, как чурбан, генерал Манштейн предстал перед саксонской королевой Марией Жозефой. - Ваше величество, - заговорил Манштейн свирепым басом, - мне нужен от вас сущий пустяк... Всего лишь ключ от вашей опочивальни. - Этого "пустяка", генерал, - вспыхнула Мария Жозефа, - от меня никогда не требовал даже мой супруг, король Август Третий. - Я не король, а лишь исполнитель повелений своего короля, - отвечал ей Манштейн. Королева загородила ему доступ в свои покои. Раскинув руки в дверях спальни, она воскликнула с ненавистью: - Прусская свинья! Лучше пронзи меня своей шпагой... Манштейн выхватил из ножен шпагу, и, сверкая, она исчезла в окне, выброшенная на двор. Подхватив королеву Саксонии за локти, он переставил ее в дальний угол, словно ненужную мебель. Повинуясь генералу, в спальню рванулась орава берлинских архивистов, и скоро связка секретных документов уже летела в Берлин. А там, в Берлине, сидел почетный академик Эвальд Герцберг, не одну собаку съевший на казуистике. Все эти бумаги он переработал в духе, угодном для Фридриха, и сочинил знаменитый "Мемуар-резон". Брошюру, которая юридически оправдывала агрессию Пруссии, разослали по всем дворам и кабинетам Европы... - Видите, как все просто? - заметил Фридрих. - А теперь пусть в этом разбираются историки грядущих поколений. Мне же не мешает уделить время и возвышенным искусствам... Завоеватель появился в Дрезденской галерее и благоговейно снял шляпу. Тростью он уже не стучал, а сунул ее под локоть. В торжественном молчании король шествовал без свиты от одной картины к другой. Стоял подолгу, пораженный. Неслышно ступали за Фридрихом инспекторы галереи, уже заранее прощаясь со славными шедеврами. Что ж! Так оно и будет: Фридрих разграбит галерею, как разграбил арсеналы и мейсенские фабрики... Осмотр закончился. От волнения король надел треуголку задом наперед, оперся на трость. - Счастливцы! - сказал он инспекторам. - Вы ежедневно можете услаждать себя красотой... Я вас очень прошу: не откажите мне снять копии с некоторых ваших картин. Поверьте, господа, я буду чрезвычайно вам за это благодарен! ...В этом большая разница между "старым Фрицем" и его последышами-гитлеровцами. Фридрих испрашивал разрешения снять только копии, оставляя оригиналы побежденным, а Гитлер разворовал все оригиналы, и для побежденных оставались, словно в насмешку, одни лишь жалкие копии. *** Перед сном Фридриха навестил Манштейн, вездесущий и ненасытный: - Прочтите документ, который можно обернуть в нашу пользу! Руки Фридриха тряслись от радости. - Вот он, попался... Эта каналья попалась мне с потрохами! Внимание, читатель: Фридрих держит сейчас в руках личное письмо канцлера Бестужева-Рюмина, в котором тот советует графу Брюлю подсыпать яду в бокал русского же резидента в Варшаве, который был не согласен с его знаменитой "системой" Фридрих сказал. - Митчеллу - в Берлин! Митчелл сказал: - Вильямсу - в Петербург! И таким образом беда дошла до Бестужева. - Король прусский, - заверил канцлера Вильяме, - не будет терять времени и предаст этот постыдный документ всеевропейской гласности... Бестужева, казалось, хватит удар: он помертвел. - Сейчас, - намекнул Вильяме, - только от вас самих и от ваших действий зависит упредить это позорное дело! "Был грех..." Бестужев, которому своя шейка - копейка, а чужая головушка - полушка, и не думал, что "грех" этот вдруг выплывет на свет божий из потаенных архивов Дрездена. И вот что обидно: денег-то от короля прусского он не брал - сие верно, так вот теперь подцепил его Фридрих на другой крючок, поострее! И шутить король не любит... Но Бестужев, верный себе, начал разговор с другого конца. - При такой композиции, - сказал он Вильямсу, - было бы гораздо лучше королю Англии видеть меня богатым и сильным, нежели бедным и слабым... Чем закончилась эта "композиция", видно из секретной депеши Вильямса в Лондон; вот что сообщал Вильяме: "Я старался склонить канцлера в пользу прусского короля. Сначала он был непреклонен. Но, по мере увеличения цифры вознаграждения, он начал колебаться. Наконец Бестужев подал мне руку и сказал: "С этой минуты я - друг прусского короля!.." Таково было начало Семилетней войны, хотя тогда никто еще не думал, что она станет семилетней. А кольцо измены на шее России уже замкнулось, сцепив четыре прочных звена: Фридрих - РОССИЯ - Вильямс Вильямс - Бестужев Вильямс - Екатерина ГДЕ ФЕЛЬДМАРШАЛ? Прусские авангарды, сбив гарнизоны противника, шагнули теперь прямо в пределы Австрийской империи, и Вена болезненно сжалась под ударами кулаков опытного драчуна Фридриха... Петербург воспринял это известие с презрением. - Дураков и в алтаре бьют! - заявила Елизавета. - Хороша же сестрица: коли воевать не способна, так и не бралась бы. Раньше Мария Терезия одергивала русский кабинет от нападок на Фридриха, а теперь слезно кланялась Петербургу, умоляя о скорой помощи. Граф Эстергази просил Россию как можно быстрее вступить войсками на просторы Восточной Пруссии, дабы оттянуть Фридриха подальше от Вены... Елизавета Петровна была возмущена до предела: - Не вы ли, граф, меня за шлейф хватали, чтобы, не дай бог, не начала я войны раньше вашего? Не я ли сразу предложила вам поставить русскую армию в землях саксонских? А вы мне говорили: нет, нет, не надо!.. Чего испугались вы тогда? Фридриха? Меня? Или того, что мои солдаты ваш хлеб истреблять станут? Эстергази уже ничего не мог сказать в оправдание своего двора. Он опустился на колени и зарыдал... Елизавета обескураженно развела руками, шлепнула себя по пышным фижмам, сказала: - Ну вот, граф... Плачете? А я теперь не могу, на охоту идя, кормить собак... Собак всегда загодя кормят. И сами знаете: у нас даже командующий не выбран! В это время де Еон добился у нее приватной аудиенции. Обычно дипломаты по пять часов выжидали свидания, пока разберут каждый локон императрицы, пригладят ее морщины. Но де Еона Елизавета приняла сразу, ибо он был для нее мужчина непонятный. Ни одной шашни не водилось за ним, и любая красавица разочарованно отступала перед этой высоконравственной загадкой. Елизавета смотрела на шевалье, щуря красивые глаза свои, о которых современники писали, что они полны "воробьиного сока", и - слушала де Еона... Маленький и хрупкий, шевалье говорил ей о принце Конти, о его доблестях и отваге; как была бы счастлива русская армия, - имей она такого прекрасного военачальника... - Принц Конти? - фыркнула Елизавета. - Добро бы он у меня шубу на соболях просил, но зачем ему мое маршальство? Я и своих-то генералов чем прокормить не ведаю. Расписать перед женщиной ту яркую "страсть", которая испепеляет сердце Конти, атташе не решился, ибо за спиною Елизаветы переминался Иван Шувалов, и это грозило большим конфузом (шпага, как известно, от кулаков не спасает). Но хитрый версальский интриган, посверкивая сережкой, вынырнул уже с другой стороны - не менее важной для сюзерена Конти: - Пламенные взоры принца обтекают все просторы вселенной, и мой сюзерен заметил, что за вашим пышным столом, который называется империей Российской, имеется один свободный стул... Де Еон выждал паузу (в хорошей игре пауза допускается). Но, кажется, пауза сильно затянулась. Шувалов кашлянул в душистое жабо, а Елизавета игриво махнула веером: - О чем речь? Пусть принц присядет рядом с нами, а мы потеснимся. - Но это стул - престол Курляндии, - закончил де Еон, потупляя глаза за своего бессовестного электора. - За все услуги, что окажет еще мой король России, не сделаете ли вы, всемогущая, принца Конти курляндским герцогом? - Стул-то.., шаткий, - моргнула Елизавета. - И всего-то и чести в нем, что он географией к моему столу придвинут. Она глянула на Шувалова, - тот похвалил ее улыбкой. - Ну что ж, - ободрилась Елизавета. - Ежели за столом Людовикуса уже невмоготу от тесноты стало, то... Пусть сам король и решит за брата Конти, где тому сидеть лучше. А то вот герцог Бирон сидел уже на Митаве, да ныне я держу его подалее - в Ярославле! На атласных туфлях де Еон - спиною вперед - уже скользил, торопливо кланяясь, по паркетам, и два арапа бесшумно затворили за ним позлащенные двери в лепных амурчиках. Аудиенция закончилась. Шувалов вышел из-за кресла императрицы, сел возле ног ее - на подушку: - Видишь, матушка, афронт каков! Пора главнокомандующего приискивать. Своего-то хоть в капусту мельчи да с грибами ешь. А с чужим поди-ка вот разбирайся. Медлить нельзя.., война не ждет: хоть роди, а дай армии начальника доброго! - Трубецкой дряхл, к бумаге прилип, а Румянцев молод, - прикинула Елизавета раздумчиво. - Апраксин - баба, да и кажинную неделю бит за картами от Разумовских бывает... Может, и впрямь, Ваня, кого из чужих просить? - Нет, матушка, своего надо, природного, изыскивать! Стали искать лучшего полководца для вождения армии в походах. Бестужев-Рюмин, по собственным резонам, остановил свой выбор именно на битом Апраксине. Положение канцлера было никудышное, и хотел он поправить его через Шуваловых. Дочка же Апраксина - княгиня Ленка Куракина - была в амурной связи с графом Петром Шуваловым... Апраксин, таким образом, благодарный Бестужеву, шепнет о нем дочке, Ленка Куракина шепнет своему любовнику, Петр Шувалов шепнет Ваньке Шувалову. Ну, а Ванька... "Не свинья же Ванька - оценит!" - Матушка, - твердо заявил Бестужев, - окромя Апраксина, ей-ей, как ни крутись, а более никого не видится! *** Степан Федорович Апраксин провел боевую жизнь не ахти какую кровавую. Если кровь ему и пускали, то больше из носа. Апраксин был другом "молодого двора". Свой страх перед армией Фридриха не скрывал он нигде - ни в Конференции, ни в сенате, ни среди пьяного разгула, где его внимательно слушали платные шпионы Фридриха: курляндец фон Мирбах, шведский граф Горн, голландец ван Сваарт, сэр Вильяме и жена русского канцлера - Альма Бестужева-Рюмина, урожденная фон Беттингер. Но трусость Апраксина более всего радовала наследника престола: - Ты никогда не побьешь друга моего, великого Фридриха! - Где уж мне, дураку, - охотно вторил ему Апраксин... Елизавета призвала Апраксина ко двору; от флота был зван адмирал Мишуков, который подъехал на колясочке в две костлявые клячи. Совсем не так выехал главнокомандующий, имевший 365 золотых табакерок: на каждый день в году - по разной. От дома Апраксина до самой Невы устлали дорожку коврами. Дебелые бабы подхватили маршала под локотки и свели его - эту сверкающую бриллиантами тушу! - по мраморным лестницам. На улице выскочили вперед девки, взмахнули узорчатыми платами: Батюшка - богат, Черевички купил, А жених не тороват, Одарить позабыл... Сбежался народ поглазеть на этакое невиданное чудо. Калмык нес перед Апраксиным блюдо с медью, и маршал горстями сыпал в толпу звенящие пятаки. У берега качалась тридцативесельная галера, крытая шелками и бархатом. В золотой клетке при виде хозяина павлин распустил свой яркий хвост - закричал отвратно. Бабы усадили маршала на диваны, в корме ставленные, и грянули тулумбасы. Загудели рожки, затрещали ложки. Гребцы в костюмах венецианских дожей вздохнули разом: "О-о-ой!" - и галера рванулась на просторы Невы, в гудение ветра, в пересверк брызг, в сияние солнца. Шибко шли, весело. Блестели лопасти весел, оправленные в чистое оренбургское серебро. Звенела вода, и пели бабы. За Летним садом развернулась галера и, проскочив под мостами, вошла в Фонтанку. На Литейном берегу, где дымили арсеналы, голые арабы купали слонов, а недалече от слонов паслись мужицкие коровенки. В портомойнях дружно лопотали вальки прачек. Шумели по левую руку леса, а в лесах похаживали разбойнички... За Невскою першпективою галера потабанила. Прямо к Аничкову дворцу вел канал от Фонтанки, и подъезда не было тогда у дворца, а была в те времена только пристань. Сияющий и громадный, тяжело дыша, маршал вступил на ступени лестницы, с которой его не единожды спускали вверх тормашками за игру нечистую. С ходу, едва увидев императрицу, Апраксин плюхнулся ей в ноги: - Освободи, матушка! Слаб я... - А мы укрепим, - сказала Елизавета. - Жалую на поход в генерал-фельдмаршалы. И шатры Могола Великого индийского бери для ставки своей. Покушать ты на золоте любишь, знаю, так любой сервиз бери от стола моего. Сама из деревянной мисочки есть готова, а тебя не обижу... Встань, фельдмаршал! Апраксин встал, запричитал жалобно: - Не совладать мне с Фридрихом, силушки нет... Елизавета не любила, когда перечат: - На твою силушку никто и не глядит. Ведомо, что слаб ты... Да не тебе драться, а солдату. - Неучены мы, матушка. В дураках ходим! - Все неучены, пока не биты, - отвечала Елизавета. - Где уж нашему российскому плюгавству с королем прусским тягаться! Ты гляди-кось, как он по Европам чешет... Как даст - все враз костьми ложатся без дыхания. - Трус! - крикнула Елизавета. - Гляди на меня: женщина слабая, ногами больная. И - не боюсь! Такую войнищу затеваю... Ступай же прочь, скула рязанская. И, чтобы не мешкая, в Ригу ехал - армия не ждет, ступай прочь! Апраксин, навзрыд плача, выкатился за двери. Там его снова подхватили румяные пригожие бабы. Снова распустились в воздухе легкие цветастые платки: Батюшка - богат, Черевички купил... Когда галера отплыла, Елизавета взглядом подозвала к себе адмирала. Мишуков без робости подошел. - Захар Данилыч, что скажешь-то? - спросила она подавленно. - Хоть вы, флотские, утешьте меня. - А мы люди не вельможные, - отвечал ей адмирал. - От нас, кронштадтских, ты токмо единую правду услышишь! Батюшка-то твой меня палкой бил еще в чинах лейтенантских. Бил он меня и приговаривал: "Ой, и дурак же ты, Мишуков! Ну, кто же говорит вслух то, что думает?" Однако говорю по-прежнему - все, что думаю! Елизавета, смеясь, протянула ему руку: - Шут с тобой. Целуй же... Этикету не обучен, адмирал схватил царицу за руку, поцеловал выше запястья. Понравилось - и еще разок чмокнул. - Ох, и боек ты, флотский, - удивилась Елизавета. - Сколь же лет тебе, Захар Данилыч? - На восьмую десть меня уже кинуло. - А не робок ты, старче? - Чего? - не сразу расслышал адмирал. - Не совсем-то молоденький ты, говорю. - А-а-а... Только б на абордаж свалиться, а в драке-то я горяч бываю. Вот, помнится, случай был.., ишо при баталии Гангутской, при батюшке твоем, случилось мне раз... - Ну-ну, погоди! В порядке ли эскадр свой содержишь? Мишуков стал загибать перед ней тряские синеватые пальцы: - Не флот у тебя, матушка, а дерьмо протухшее. Ты бы помене на гулянки тратилась, а лучше бы флоту деньжат скинула. Смотри сама детально: кильсоны в течи, брандкугелей нехватка, рангоут погнил, такелаж размочалился... Елизавета поспешно закрыла уши: - Ой, батюшка, что ты меня ругаешь? Да еще слова-то какие зазорные придумал... Скажи по милости языком внятным: галеры твои потоппут или не потопнут, если их в море вывести? Мишуков ответил: - А чего им тонуть, коли мы на них плаваем? Подобьем где надо паклей да просмолим. Поплывут, куда ни прикажешь. - А матросы мои - здоровы ли? - Кррровь с ррромом! Секи любого, матушка: ему - хоть бы што, даже не обернется... Елизавета, удовлетворенная, поднялась: - Термин свой из дворца вынеси: я в морской брани не смыслю. - Раскрыла веер и обмахнулась. - Отпиши Кашкину, Петру Гаврилычу, в Ревель, дабы эскадр весельный в самой скорости был готов. Бомбардирской же эскадре Сашки Вальронда быть начеку загодя. И города прусские, кои у моря стоят, по плану Конференции, брать будем совокупно - и армейски и флотски! Раскрыла шкатулку, среди жемчугов и ниток коралловых нашла свою орденскую ленту. Потянула ее из вороха драгоценностей: - Нагнись, адмирал.., жалую! Хоть и облаял ты меня сердито, а все едино.., флотские люди мне любы: они не скулят! - Матушка, - проскрипел старик. - На кой мне ляд лента твоя, коли помру скоро. В гробу я и без лент хорош буду! А лучше дозволь еще разок ручку поцеловать? Уж такая она у тебя.., вся белая, пребе-е-елая! *** Узнав о назначении Апраксина, Фридрих обрадовался: - Апраксина можно смело подкупить через великую княгиню Екатерину: он слишком расточителен и постоянно нуждается... Посол Митчелл из Берлина диктовал своему коллеге Вильямсу: "На этом основании прусский король полагает, что Апраксину можно предложить известную сумму денег, лишь бы он задержал движение русских войск..." Вильяме поручил это Бестужеву, и чередою великолепных пиршеств Апраксин был надолго задержан в Петербурге - вдали от армии, которая, кутаясь в прогнившие от сырости плащи, грелась у походных костров в промозглых лесах Ливонии. Расквашивая дороги, хлынули осенние дожди - желтые и неуемные. Потом закружились белые мухи; близился 1757 год, а командующий все еще пировал на берегах Невы... Однажды Апраксин прямо спросил великую княгиню Екатерину: - Ваше высочество, ехать мне к армии или не ехать? На что получил ответ, все объяснявший: - Ежели вы, Степан Федорович, останетесь в Петербурге, к армии не отъезжая этим вы проявите преданность к моей особе... Здоровье Елизаветы Петровны снова ухудшилось, и все ждали рокового исхода; потому-то заговорщики и не хотели отпускать Апраксина к армии, - фельдмаршал был нужен для конъюнктур внутренних. Но флот и армия, далекие от придворных затей, верой и правдой служившие лишь целям Отечества, - эти два живых и сложных организма были уже давно готовы к походу. И это была та сила, которую не могли подкупить никакая секретная дипломатия и никакие бешеные деньги. Россия уверенно покоилась на этой силе. ГОРЯЧИЙ КОТЕЛ ЕВРОПЫ Фридрих выжидал весны, чтобы начать новую военную кампанию. Англия, заварив всю кашу в Европе, спокойно свернула свой лисий хвост на островах и посматривала прищуренным глазом, что получится из этого густого кровавого варева. Фридрих, по сути дела, оставался один, но... - Натиск! - утверждал король. - Моего меча никто не увидит, только блеск его ослепит Европу... Один удар - Австрия, второй - Франция, шведы - это вообще не вояки, а тогда останется ленивая Россия, с которой расправимся на сладкое. Иногда, впрочем, прорывались сомнения. - Как здоровье Елизаветы? - терзался король. - Неужели она переживет эту зиму? Что в Петербурге?.. А в Петербурге только и говорили, что Елизавете Петровне все хуже и хуже. Лейб-медик Кондоиди по секрету утверждал, что императрица доживет только до весны. Это радовало сторонников Фридриха и пугало честных патриотов России, которые понимали: умри Елизавета - и все обернется бесчестием русскому имени... В один из дней Елизавета ткнулась в стенку. Руки раскинула, закричала истошно: - Помогите мне... Я ничего не вижу, люди! Она ослепла. Зрение скоро вернулось к ней, она пришла в себя от страха, выпила бокал венгерского и схватила лейб-медика Кондоиди за длинный нос: - Я тебе, черт византийский, еще покажу кузькину мать... Посмей мне кляузы строить! Это не я, а ты, сатана, только до весны протянешь. Я еще спляшу на твоей могилке... Потом вспомнила об Апраксине: - Здесь еще он, брюхатый? Гоните его в Ригу, иначе я в гнев войду... Худо будет! Всем худо будет! Эстергази в Петербурге старался угодить России: гнал и гнал переговоры с французской миссией... Дуглас оказался очень верным слугой Версаля - он говорил: - Король Франции никогда не согласится, идя на союз с Россией, порвать свои сердечные отношения с диваном султана. - Но Турция извечный враг России, - оспаривал его Эстергази. - Вспомните, что в Крыму томятся русские рабы и что русский двор никогда не отступит от борьбы с исламом! - Но еще вот Польша... - вставлял де Еон, и три человека бились лбами над круглым столом, пока не отыскали спасительной лазейки в темном углу секретности. - Нужна тайная статья! - сказал де Еон. - Чтобы Франция оказала помощь России в ее борьбе с Турцией, но под большим секретом от турок. Бестужев-Рюмин такую статью одобрил. Ее быстро оформили, скрепили подписями и срочным гонцом отправили в Париж. На другом конце Европы русско-французский договор прочел Людовик и пришел в состояние ярости: - Только такой дурак, как Дуглас, мог подписать подобное... Я согласен: пусть Елизавета слегка вздует Фридриха, чтобы он не зазнавался, но именно султан должен ослабить Россию в самой ее подвздошине. Из ногайских степей - по сердцу! Еще неизвестно, - кричал Людовик, - какая из стран более велика: дикая Россия или Блистательная Порта! Казалось бы, чего уж яснее, - России всегда не везло на союзников. Австрийский посол в Париже посоветовал Людовику: - Обратитесь лично к императрице русской, которая питает к вам слабость. Пусть она устранит эту ошибку в трактате. - Да, я напишу ей! Пусть она разорвет эту злополучную секретную статью... Могучая Турция и слабая Россия - вот эталоны гирь, которые уравновесят Европу. *** Ах, короли, короли! Сукины вы дети, а не короли... Вот за окном Версаля снова струится зимний дождь, небо над Парижем темнеет, а значит - охота не состоится, и королевские псари, насытив мясом своры борзых, лениво поговаривают: - Если дождь будет и завтра, то наш король завтра ничего делать не будет... Вечером Людовик вышел из кареты, и - конечно же - нашелся в толпе счастливец, раскрывший над его головой зонтик. Король скрылся на лестнице, и дворец Версаля вдруг огласил рев - звериный и страшный, - это кричал сам король: - Святые боги, меня убили! Молитесь же, французы, король убит за ваши грехи... В потемках лестницы, колотясь от страха, стоял человек с перочинным ножиком в руке. Это был Роберт Дамьен - первая буковка в сложном алфавите Великой французской революции. - Я не безумец, - твердил он, - я не убийца... Я только хотел предостеречь короля, что народ.., что Франция... Чья-то рука захлопнула ему рот. А король, сидя на ступеньках, в ужасе смотрел на царапину и - кричал. Но как кричал! - Ваш многолюбимый Людовик умирает! Где духовный отец? Зовите священника, пока я не умер... Плачьте, французы: вы лишились своего доброго короля! Царапина свалила его на девять дней. Людовик лежал в совершенно темной комнате, без единой щели света, и плакал от страха. Плакал все девять дней подряд. И газет из Голландии не читал (а кроме голландских он вообще никаких других не читал). Он забыл даже о Помпадур, - только он, только король, только его тело, только душа его... Иезуиты, духовники короля, вовлеченные в интриги Версаля, не соглашались отпустить ему грехи, пока... Людовик даже не дослушал их до конца, - он сразу все понял: - Гоните ее, французы, чтобы спасти своего короля! Маркиза Помпадур спокойно выслушала этот приказ. Ее изгоняли из Версаля - из Бельвю, из курятника, из постели, из тарелки, из платья . - Может быть, - сказала она, не пролив ни слезинки, - я больше никогда не увижу моего короля. Так может быть! Но знайте: если я увижу моего короля еще хоть один раз, то кое-кто в Версале уже никогда его не увидит... А теперь, мои милые поросята, я скажу вам самое приятное: никуда из Версаля я не поеду... Убирайтесь все прочь! На десятый день король встал и направился (куда бы вы думали?) прямо в Бельвю - увы и ax! - прямо к ногам Помпадур. Он, как любовник, ожидал выслушать от нее упреки за свое недостойное поведение, но "рыбешка" оказалась умнее, чем он