у расскажет нам кстати Если богатство Ареллия кто, например, превозносит, Не слыхав о заботах его, он так начинает: 80 "Мышь деревенская раз городскую к себе пригласила В бедную нору, - они старинными были друзьями. Как ни умеренна, но угощенья она не жалела. Чем богата, тем рада; что было, ей все предложила: Кучку сухого гороха, овса; притащила в зубах ей Даже изюму и сала, обглоданный прежде, кусочек, Думая в гостье, хоть разностью яств, победить отвращенье. Гостья же, с гордостью, чуть прикасалась к кушанью зубом, Между тем как хозяйка, все лучшее ей уступивши, Лежа сама на соломе, лишь куколь с мякиной жевала. 90 Вот, наконец, горожанка так речь начала: "Что за радость Жить, как живешь ты, подруга, в лесу, на горе, одиноко! Если ты к людям и в город желаешь из дикого леса, Можешь пуститься со мною туда! Все, что жизнию дышит, Смерти подвластно на нашей земле: и великий и малый, - Смерти никто не уйдет: для того-то, моя дорогая, Если ты можешь, живи, наслаждаясь и пользуясь жизнью, Помня, что краток наш век". Деревенская мышь, убежденья Дружбы послушавшись, прыг - и тотчас из норы побежала. Обе направили к городу путь, поспешая, чтоб к ночи 100 В стену пролезть. Ночь была в половине, когда две подруги Прибыли к пышным палатам; вошли: там пурпур блестящий Пышным же ложам из кости слоновой служил драгоценным Мягким покровом; а там в дорогой и блестящей посуде Были остатки вчерашнего великолепного пира. Вот горожанка свою деревенскую гостью учтиво Пригласила прилечь на пурпурное ложе, и быстро Бросилась сразу ее угощать, как прилично хозяйке! Яства за яствами ей подает, как привычный служитель, Не забывая отведать притом от каждого блюда, 110 Та же, разлегшись покойно, так рада судьбы перемене, Так весела на пиру! - Но вдруг хлопнули дверью - и с ложа Бросились обе в испуге бежать, и хозяйка, и гостья! Бегают в страхе кругом по затворенной зале; но пуще Страх на полмертвых напал, как услышали громкое в зале Лаянье псов. - "Жизнь такая ничуть не по мне! - тут сказала Деревенская мышь: - наслаждайся одна, а я снова На гору, в лес мой уйду - преспокойно глодать чечевицу!" Пер. М. Дмитриева 7 Дав Слушаю я уж давно. И хотелось бы слово промолвить: Но я, раб твой, немножко боюсь!.. Гораций Кто там?.. Дав? Дав Дав, вернейший Твой господский слуга, усердный, довольно и честный, Стоящий, право, жизнь сохранить! Гораций Хорошо! Так и быть уж. Пользуйся волей декабрьской: так предки уставили наши. Ну, говори! Дав Есть люди, которые в зле постоянны, Прямо к порочной их цели идут; а другие, колеблясь Между злом и добром, то стремятся за добрым, то злое Их пересилит. - Вот Приск, например: то п_о_ три он перстня 10 Носит бывало, то явится с голою левой рукою. То ежечасно меняет свой пурпур, то угнездится Он из роскошного дома в такой, что, право, стыдился б Вольноотпущенник, если пригож, из него показаться. То щеголяет он в Риме, то вздумает лучше в Афинах Жить, как философ. Не в гневе ли всех он Вертумнов родился! А Воланерий, когда у него от хирагры ослабли Пальцы (оно и за дело), нанял, кормил человека, В кости играя, трясти и бросать за него! - Постоянство Право и в этом - все лучше: он меньше презрен и несчастлив, 20 Нежели тот, кто веревку свою то натянет, то спустит. Гораций Скажешь ли, висельник, мне: к чему ты ведешь речь такую?.. Дав Да к тебе! Гораций Как ко мне, негодяй? Дав Не сердися! - Не ты ли Нравы и счастие предков хвалил? А если бы это Счастие боги тебе и послали, ведь ты бы не принял! Все оттого, что не чувствуешь в сердце, что хвалишь устами; Что в добре ты не тверд, что глубоко увяз ты в болоте И что лень, как ни хочется, вытащить ноги из тины. В Риме тебя восхищает деревня; поедешь в деревню - Рим превозносишь до звезд. Как нет приглашенья на ужин - 30 Хвалишь и зелень и овощи; счастьем считаешь, что дома Сам ты себе господин, как будто в гостях ты в оковах, Будто бы рад, что нигде не приходится пить, и доволен. Если же на вечер звать пришлет Меценат: "Подавайте Масла душистые! Эй! да слышит ли кто?" Как безумный, Ты закричишь, зашумишь, беготню во всем доме поднимешь. Мульвий и все прихлебатели - прочь! Как тебя проклинают, Я не скажу уж тебе. - "Признаться, легонек желудок! - Рассуждает иной: - хоть бы хлеба понюхал!" Конечно, Я и ленив и обжора! Все так! Да и сам ты таков же, 40 Если не хуже; только что речью красивой умеешь Все недостатки свои прикрывать! Что, если и вправду Ты безумней меня, за которого ты же безделку, Пять сотен драхм заплатил? - Да постой! не грози, не сердися! Руку и желчь удержи: и слушай, пока расскажу я Все, чему надоумил меня приворотник Криспина! Жены чужие тебя привлекают, а Дава - блудницы. Кто же достойней из нас креста за свой грех? Ведь, когда я Страстной природой томлюсь, раздеваясь при яркой лампаде, Та, что желаньям моим ответствует, как подобает, 50 Или играет со мной и, точно коня, распаляет, Та отпускает меня, не позоря: не знаю я страха, Как бы не отнял ее кто меня и богаче иль краше; Знаки отличья сложивши, - и всадника перстень и тогу Римскую, - ты, что судьей был пред тем, выступаешь, как Дама Гнусный, для тайны, главу надушенную в плащ завернувши: Разве тогда ты не тот, кем прикинулся? Робкого вводят В дом тебя; борется похоть со страхом, колени трясутся. Разница в чем - ты "на смерть от огня, от плетей, от железа" Сам, не нанявшись, идешь, или запертый в ящик позорно, 60 Спущен служанкой туда, сообщницей грязного дела, Скорчась сидишь, до колен головою касаясь? Законом Мужу матроны грешащей дана над обоими воля. Да и над тем, кто прельстил, справедливее. Ибо она ведь Платье, жилище свое не меняла, грешит только с виду, Так как боится тебя и любви твоей вовсе не верит. Ты ж, сознавая, пойдешь и под вилы и ярости мужа Весь свой достаток отдашь, свою жизнь, вместе с телом и славу, - Цел ты ушел: научен, полагаю, ты станешь беречься: Нет, где бы снова дрожать, где бы вновь мог погибнуть, ты ищешь! 70 О, какой же ты раб! Какое ж чудовище станет, Цепи прорвавши, бежав, возвращаться обратно к ним сдуру? "Ты, - говоришь, - не развратен!" А я - я не вор! Ежедневно Мимо серебряных ваз прохожу, а не трону! Но сбрось ты Страха узду, и сейчас природа тебя обуяет! Ты господин мой; а раб и вещей и раб человеков Больше, чем я, потому что с тебя и сам претор ударом Четырехкратным жезла - добровольной неволи не снимет! К этому вот что прибавь, что не меньше внимания стоит: Раб, подвластный рабу, за него исправляющий должность, 80 Равный ему, или нет? - Так и я пред тобой! - Ты мне тоже Ведь приказанья даешь; сам же служишь другим как наемник Или как кукла, которой другие за ниточку движут! Кто же свободен? - Мудрец, который владеет собою; Тот лишь, кого не страшат ни бедность, ни смерть, ни оковы; Тот, кто, противясь страстям, и почесть и власть презирает; Кто совмещен сам себе; кто как шар, и круглый и гладкий, Внешних не знает препон; перед кем бессильна Фортуна! С этим подобьем ты сходен ли? - Нет! Попросит красотка Пять талантов с тебя, да и двери с насмешкой затворит, 90 Да и холодной окатит водою; в после приманит! Вырвись, попробуй, из этих оков на свободу! - Так что же Ты говоришь: "Я свободен!" - Какая же это свобода! Нет! над тобой есть такой господин, что, лишь чуть обленишься, Колет тебя острием; а отстанешь, так он погоняет! Смотришь картины ты Павсия, к месту как будто прикован! Что ж, ты умнее меня, на Рутубу коль я засмотрелся С Фульвием в схватке, углем и красной намазанных краской, Или на Плацидеяна гляжу, что коленом уперся? Будто живые они: то удар нанесут, то отскочат! 100 Дав засмотрелся на них - ротозей он; а ты заглядишься - Дело другое: ты тонкий оценщик художества древних! Я на горячий наброшусь пирог - негодяй! - Добродетель, Разум высокий тебя от жирных пиров удаляют! Мне и вреднее оно: я всегда поплачуся спиною! Но и тебе не проходит ведь даром! - Твой пир бесконечный В желчь превратится всегда и в расстройство желудка; а ноги Всякий раз отрекутся служить ослабевшему телу! Раб твой, безделку стянув, променяет на кисть винограда - Он виноват; а кто земли свои продает в угожденье 110 Жадному брюху, тот раб или нет? - Да прибавь, что ты дома Часу не можешь пробыть сам с собой; а свободное время Тратишь всегда в пустяках! - Ты себя убегаешь, и хочешь Скуку в вине потопить или сном от забот позабыться, Точно невольник какой или с барщины раб убежавший! Только напрасно! Они за тобой, и повсюду нагонят! Гораций Хоть бы камень какой мне попался! Дав На что? Гораций Хоть бы стрелы! Дав Что это с ним? - Помешался он что ль, иль стихи сочиняет?.. Гораций Вон! А не то угодишь у меня ты девятым в Сабину! Пер. М. Дмитриева 8 Гораций Что? Хорош ли был ужин счастливца Назидиена? Я вчера посылал звать тебя; но сказал, что с полдня Там ты пируешь! Фунданий Ужин чудесный был! В жизнь мою, право, Лучше не видывал я! Гораций Расскажи мне, ежели можно, Что за кушанье прежде всего успокоило ваши желудки? Фунданий Вепрь луканийский при южном, но легком, пойманный ветре: Так нам хозяин сказал. Вокруг же на блюде лежали Репа, редис и латук, все, что позыв к еде возбуждает: Сахарный корень и сельди, с подливкой из винных подонков. 10 Только что снят был кабан, высока подпоясанный малый Стол из кленового дерева лоскутом пурпурным вытер. А другой подобрал все ненужное, все, что могло бы Быть неприятно гостям. Потом, как афинская дева Со святыней Цереры, вступил меднолицый гидаспец С ношей цекубского; следом за ним грек явился с хиосским, Непричастным морей. - Тут хозяин сказал Меценату: "Есть и фалернское, есть и албанское, если ты любишь!" Гораций Жалкое чванство богатства! Однако ж скажи мне, Фунданий, Прежде всего: кто были с тобою тут прочие гости? Фунданий 20 Верхним был я, Виск подле меня, а с нами же, ниже, Помнится, Барий, Сервилий Балатрон с Вибидием, оба Были как тени: обоих привез Меценат их с собою! Меж Номентана и Порция был сам хозяин, а Порций Очень нас тем забавлял, что глотал пироги, не жевавши. Номентан был нарочно затем, чтоб указывать пальцем, Что проглядят; а толпа, то есть мы - все прочие гости, Рыбу, и устриц, и птиц не совсем различала по вкусу. Вкус их совсем был не тот, какой мы всегда в них находим, Что и открылось, когда он попотчевал нас потрохами 30 Ромба и камбалы: я таких не отведывал прежде! Далее, он объяснил нам, что яблоки, снятые с ветвей В п_о_ру последней луны, бывают красны. А причину Сам спроси у него. - Тут Вибидий сказал Балатрону: "Не напившися насмерть, мы, право, умрем без отмщенья!" И спросили бокалов больших. Побледнел наш хозяин. Ничего не боялся он так, как гостей опьянелых: Или затем, что в речах допускают излишнюю вольность, Или что крепкие вина у лакомок вкус притупляют. Вот Балатрон и Вибидий, за ними и мы, с их примера 40 Чаши наливши вином, - вверх дном в алифанские кружки! Только на нижнем конце пощадили хозяина гости. Вот принесли нам мурену, длиною в огромное блюдо: В соусе плавали раки вокруг. Хозяин сказал нам: "Не метала еще! как помечет, становится хуже! Тут и подливка была, из венафрского сделана масла Первой выжимки; взвар же из сока рыб иберийских С пятилетним вином, не заморским однако. А впрочем, Если подбавить в готовый отвар, то хиосское лучше. Тут же прибавлено белого перцу и уксус, который 50 Выжат из гроздий Метимны одних и, чистый, заквашен. Зелень дикой горчицы варить - я выдумал первый; Но морского ежа кипятить не промытым - Куртилий Первый открыл: так вкусней, чем в рассоле из черепокожных". Только что кончил он речь, как вдруг балдахин над гостями С облаком пыли, как будто воздвигнутой северным ветром, С треском на блюда упал. - Мы, избавясь опасности, страха, Справились вновь; но хозяин, потупивши голову, в горе, Плакал, как будто над сыном единственным, в детстве умершим! Как знать, когда бы он кончил, когда б мудрецом Номентзном 60 Не был утешен он так: "О Фортуна! кто из бессмертных К смертным жесточе тебя! Ты рада играть человеком!" Барий от смеха чуть мог удержаться, закрывшись салфеткой. А Балатрон, всегдашний насмешник, воскликнул: "Таков уж Жребий всех человеков; такая судьба их, что слава Никогда их трудов не заплатит достойной наградой! Сколько ты мучился, сколько забот перенес, беспокойства, Чтобы меня угостить! Хлопотал, чтоб был хлеб без подгару, Чтобы подливки приправлены были и в меру и вкусно, Чтобы слуги прилично и чисто все были одеты, - 70 Случай - и все ни во что! Вдруг, как насмех, обрушится сверху Твой балдахин, или конюх споткнется - и в дребезги блюдо! Но угоститель, равно как иной полководец великий, В счастии был не замечен, а в бедствии вдруг познается!" - "О, да исполнят же боги тебе все желания сердца, Муж добродетельный! добрый товарищ!" Так с чувством воскликнул Назидиен и, надевши сандалии, тотчас же вышел. Гости меж тем улыбались и между собою шептали На-ухо; только на ложах и слышен был тайный их шепот. Гораций Впрямь никакого бы зрелища так не хотелось мне видеть! 80 Ну, а чему же потом вы еще посмеялись? Фунданий Вибидий Грустно служителям сделал вопрос: "Не разбиты ль кувшины, Потому что бокалы гостей... стоят не налиты?" Между тем как смеялись, чему помогал и Балатрон, Снова вступает Назидиен, но с лицом уж веселым, Точно как будто искусством готов победить он Фортуну. Следом за ним принесли журавля: на блюде глубоком Рознят он был на куски и посыпан мукою и солью. Подали потрохи белого гуся с начинкой из свежих Фиг и плечики зайца; они превосходнее спинки. 90 Вскоре увидели мы и дроздов, подгорелых немножко, И голубей без задков. Претонкие лакомства вкуса, Если бы пира хозяин о каждом кушанье порознь Нам не рассказывал все: и натуру, и дело искусства; Так что мы их и не ели, как будто, дохнувши на блюда, Ведьма Канидия их заразила змеиным дыханьем! Пер. М. Дмитриева ПРИМЕЧАНИЯ {* Собственные имена см. в Указателе. Годы без дополнительных обозначений до и. э.} САТИРЫ Книга первая Сатира 1. Ст. 91. Марсово поле. У Горация сказано просто поле, но здесь разумеется именно "Марсово поле" как место для гимнастических и, конных упражнений и состязаний. Ст. 99. Храбрейшая всех Тиндарид, т. е. Клитемнестра, жена и убийца Агамемнона, сестра Елены. Тиндарей был мужем их матери Леды. Под Тиндаридами Гораций разумеет здесь и вообще женщин. Ст. 105. Древние комментаторы говорят, что Танаис, вольноотпущенник Мецената, был кастратом, а у тестя Визелия была грыжа. Больше об этих лицах ничего неизвестно. ----- Сатира 2. Ст. 1. Мимы - мимические актрисы. Ст. 17. Вирильная тога - одежда взрослого мужчины, белая тога, которую надевали юноши при достижении семнадцатилетнего возраста вместо детской тоги (toga praetexta), окаймленной пурпурной полосой. Ст. 21. У Теренция. - Имеется в виду комедия Теренция (ум. в 159 г. до н. э.) "Самоистязатель" (см. перевод Артюшкова "Academia", 1934). Ст. 25-27. Мальтин, Руфилл, Гаргоний - лица неизвестные. Последних двух Гораций упоминает снова в четвертой сатире этой же книги. Возможно, что Гаргоний - то же лицо, над которым издевается, как над человеком глупым и грубым, ритор Сенека (Suas, VII, 14). "Должно заметить, - говорит Дмитриев в примечании к этим стихам, - ...что туника, висящая или влачащаяся по полу, была у римлян признаком изнеженности и слабодушия, а приподнятая - знаком мужества. Средина между двумя крайностями состояла в том, чтобы туника висела немного ниже колен". Дмитриев перевел из второй сатиры только 27 стихов. Остальная часть ее - перевод Н. С Гинцбурга. Ст. 29. Стопа - почетная одежда замужних женщин (матрон). Ст. 30 сл. Под воняющим сводом. Гораций имеет в виду сводчатые каморки лупанаров, освещавшиеся вонючими масляными лампами. Ст. 101. Косские ткани - о тонкости тканей, выделывавшихся на острове Косе, см. Оды IV, 13. Ст. 115. Ромб - камбала. Ст. 121. Эпиграмма на Фиподема, которую упоминает здесь Гораций, до нас не дошла. ----- Сатира 3. Ст. 3. Сардинец Тигеллий. См. выше, сат. 2. Ст. 4. Цезарь - Октавиан. Ст. 5. Дружбой отца - Юлия Цезаря, которым Октавиан был усыновлен. Ст. 6. С яиц и до яблок (ab ovo usque ad mala), т. е. с начала до конца обеда. Ст. 8. Тетрахорд - древнейшая форма лиры о четырех струнах. Ст. 11. Утварь Юноны - т. е. корзины, которые носили на торжественных шествиях в честь Юноны и других богинь. Ст. 13. Тетрархи - "четвертовластники", как назывались римские правители Галатии и Иудеи (ср. Саплюстий, "О заговоре Катилины", перевод С. П. Гвоздева, "Academia", глава 20, 7, стр. 116). Ст. 16. Миллион сестерций (правильнее "сестерциев") - около 60 000 рублей. Ст. 21. Мений - мот, имя которого вошло в пословицу еще со времени сатирика Луцилия (р. в 180 г. до н. э.). Ст. 26. Змей зпидаврский. Змеи считались, как и орлы, обладающими особенно острым зрением. Эпитет зпидаврский дан змею потому, что змеи были посвящены Эскулапу, главное святилище которого находилось в Эпидавре. Эскулап и сам изображался в виде змея, ясно видящего болезни людей. Ст. 137. Квадрант - четверть асса, около полукопейки. ----- Сатира 4. Ст. 1. Из трех, упоминаемых здесь, представителей древней аттической комедии до нас дошли только комедии Аристофана (русский перевод А. Пиотровского "Academia", 1934). Ст. 34. Сено... на рогах - пословица. Бодливым быкам и коровам рога обвязывали сеном. Ст. 59 сл. "Когда железные грани..." - стихи из начала восьмой книги "Аннал" Энния (240-169 до н. э.). Ст. 91 сл. Повторение ст. 26 сл. Сат. I, 2. ----- Сатира 5. В этой сатире Гораций описывает свое путешествие в Брундизиум (н. Бриндизи) в обществе Мецената, юриста Кокценя Нервы (прадеда императора Нервы), уполномоченного и легата Антония в Азии - фонтеия Капитона, поэтов Вергилия, Вария и издателя "Энеиды" Плотия Тукки. Путешествие это состоялось в 37 году и было сделано с целью заключения нового мирного договора между Октавианом и Антонием. Первый Брундизийский мирный договор был заключен между ними в 40 году. Все путешествие заняло две недели. До древней столицы вольсков Анксура (над нынешней Таррачиной) Гораций ехал с греческим ритором Гелиодором, а затем соединился с Меценатом, Нервой и Капитоном. В Синуэссе, на границе Кампаньи к ним присоединились Вергилий, Тукка и Варий, расставшийся с ними в Канузиуме (в Апулии). Путешественники ехали по Аппиевой дороге (VII, Appia). Расписание этого путешествия таково: