и чувства - все в ней смущено. В ее очах любовь и нега блещут, Горит в груди неведомый огонь, И к юным персям - как они трепещут! - Она прижала ангела ладонь. И, пользуясь минутою удобной, Промолвил он: "Я - дух богоподобный Господь велел тебя благословить И дать тебе блаженство предвкусить". "Но кто ж держал к прелестной речь такую? То был не я; об этом и тоскую. Запрещено с людьми нам говорить. То Герман был, аббат, в нее влюбленный В деревне той он частым гостем был, По целым дням вкруг хижины бродил... Понятен вам мой гнев вполне законный И мой позор? Мне белый свет не мил Я опекать красотку прекратил, И вот я здесь... Вы ржете от веселья, А для меня - в чужом пиру похмелье". Так говорил тот ангел, посрамлен. Но не нашла сочувствия досада: Над бедняком смеялись до упада. Остался путь Панфера прегражден, Хоть спать ложись! Пока все потешались, Томился он и ангелов бранил. Но вот момент желанный наступил: Услышал он, как вопли раздавались: "К оружию! Тревога! Посягнул Приап на дев! Спасите! Поскорее! Сатиры тут! - Нет, там они! - Живее! - Вставайте же! На помощь! Караул!" Галдеж, возня - все на руку Панферу: Пока вокруг несутся крик и вой, Свой замысел исполнил наш герой И проскользнул бесшумно за портьеру. "Кто это?" - "Я" - "Кто ты?" - "Легко узнать Меня, дружок, по пылким поцелуям". "Как, ты дерзнул?" - "Любя, легко дерзать". "Увидят нас! Ведь мы и так рискуем!" "О нет, сейчас все заняты другим. Там шум и гам; великому быть бою. Я провести часок могу с тобою, Желанием давно уже томим". "Так я еще, по-твоему, красива?" "Ужели ты не знаешь? Ну, так знай: Лишь из любви к тебе я терпеливо Переношу несносный этот рай, Хоть и скучаю в нем до отвращенья. Я поклоняюсь лишь одним богам. Ты знаешь ли, каким? Твоим красам. Им совершал я жертвоприношенья И на земле; я обожаю их..." Оставим их, читатели, в покое! Пора взглянуть на грешников других. На них святые ринулись толпою, Схватили их... Не думали они Стоять или сидеть; они лежали, Притом не рядом... Но зато попали Они в полон без лишней беготни. Удрать, однако, удалось Эльфину: Хитрец, надеясь кары избежать, Напялил снова прежнюю личину, Переметнулся к ангелам опять. И вот Приап с толпою похотливой Своих солдат предстал перед судьей. Бесстыдным видом, позою игривой Они Христа нарушили покой И ангелов смутили взор стыдливый. А Дух святой наитьем осенен, И в честь суда псалом уже сложен. Спросил творец (не стал он удивляться): "Ответь, Приап, что делал нынче ты У дев моих, под сенью темноты?" "Вот так вопрос! Он щекотлив, признаться. Искал у них я вход в заветный рай". "Насильничал?" - "Не очень". - "Отвечай Без экивоков, здесь не подходящих!" "Ты сам хорош! В раю, среди святых, Дев приютил отнюдь не настоящих: С изъянцем очень многие из них". "Клевещешь, плут!" - "А ты взгляни, создатель, Увидишь сам, кто прав, а кто солгал Противиться не стал нам неприятель, Ну, а из нас никто не сплоховал: Мы сложены, как видишь сам, на диво". "Идите в ад, или креститесь живо! Ну, выбирай!" - "Нетрудно выбирать Крестите нас! К тому же мы скучаем, Забытые людьми, и замечаем: Они с Олимпа могут нас прогнать." Склонив главу, идут все к аналою; Их ангелы кропят святой водою. Немало ведер вылито на них, Их буйный нрав до времени утих. И говорит Приап: "Пойдем же к людям! Аминь, аминь! Послужим небу мы, И новыми апостолами будем, И просветим язычников умы!" Христос изрек: "В порыве этом рьяном Есть искренность; она полезна нам". "Чем именно?" - "Советовал я вам Монастыри построить христианам. Такой народ годится там: сильны, Крепки они, и выдержать должны Безделье, лень, не сбесятся со скуки, А пылкий нрав - вернее нет поруки, Что будут все скиты заселены". "Отличный план, мой сын! Его приемлю Идите же и заселяйте землю, Плодитесь там за совесть, не за страх! Пусть за монахом двинется монах Игнорантинцы, с ними - августинцы. И бернардинцы, и бенедиктинцы, И кармелиты, и картезианцы, И францисканцы, и доминиканцы, С тонзурою, простриженной кружком. И без нее; то бриты, то брадаты, Одни бедны, другие же богаты, В сандалиях и просто босиком Идите с ними, бывшие девицы, Да захватите четки, власяницы, Невесты перезрелые Христа, Воительницы храбрые креста! Итак, в земном живите вертограде И думайте о будущей награде!" Такая речь эффект произвела, И Дух святой с улыбкой замечает: "Прекрасный стиль! Он, видно, означает, Что впрок моя наука вам пошла". Меж тем сатиров наших одевают: Упитанные плечи их и грудь Хламидой шерстяною покрывают, А чресла можно вервием стянуть. Но как обуть козлиное копыто, Которое при спешке позабыто? Стараются над ним и так, и сяк; Оно влезает, наконец, в башмак. Вот головной убор надет; пригоже! Завязан вмиг под подбородком он Еще черней разбойничьи их рожи, Закутанные в белый капюшон Затем они весьма непринужденно Подходят, чтоб на верность присягнуть. Христос, взглянув с улыбкой благосклонной, Им говорит: "Прощайте, добрый путь!" И ангелы щебечут: "Добрый путь!" Панфер услышал: зазвучали трубы, И спохватился: время уходить. Поцеловав Марию крепко в губы, Тотчас же он во всю пустился прыть Из ангелов был кто-то недалеко; Лица любовника не различил, Но, сохранять секрет не дав зарока Тотчас его повсюду разгласил. Идет молва направо и налево, Из уст в уста рассказ передают. Вот зазвонили к утрене; все ждут, Чтоб из своих покоев вышла Дева. Она выходит поздно, и хранит Задумчивый, устало-томный вид: Спала она, должно быть, очень мало. "Кто ж фаворит? Кого она лобзала?" - Все шепчутся... Да, кто же это был? Один Панфер, иль щеголь Гавриил, Иль голубок? Все трое, может статься, Но не супруг. Как тут не пошептаться? ПЕСНЬ ПЯТАЯ Прекрасные вакханки спаивают и соблазняют христианских святых, осаждающих Олимп. Поучительный и скандальный спор. Нечестие св. Карпа. Св. Гвенолий совершает над вакханкой семь таинств. Сумасбродные выходки блаженных, они попадают на Олимп. Любовники, попавшие в фавор, Младые и седые волокиты! Привыкли вы злословить с давних пор, И непочтительны, и ядовиты, О дамах, благосклонных к вам, о всех, Кто угодил, к несчастью, в ваши сети, О тех, кто не попался, и о тех, С кем никогда не приключится грех. Не стыдно ль? Даже праведницы эти Для пересудов вам дают предлог... О род мужчин, о род неблагодарный И ветреный! Ужели столь коварно Свои права использовать ты мог? Красавицам расставил ты ловушки Соблазнов всевозможных; в ход пустил Заботливость, и лесть, и побрякушки, Чувствительные вздохи не забыл. Должны бороться женщины и с вами, И со своими нежными сердцами; И в слабости еще их упрекать Вы смеете, черня их без опаски... Вы подлы, злы! На сладостные ласки Кладете Вы бесчестия печать. Неблагодарно это и трусливо! Когда бы наделила слабый пол Природа силой Геркулеса - живо Язык ваш стал бы вежлив, а не зол. Презрение да будет вам уделом Заслуженным! Уверены, что месть За дерзости (их все не перечесть) Не поразит вас - походя, меж делом Вы нежный пол язвите все смелей, Хоть лести подливаете елей. Немилость женщин - вот вам наказанье. К ним проявлять умейте состраданье! Терпимее быть надо и скромней. Глаза на их ошибки закрывайте, Любовников секреты уважайте, И зависти не следует питать. Примеру тех святых не подражайте, Что вздумали (мне стыдно и писать) Насчет Марии языки чесать. В то время как часть ангелов из рая На все лады твердила "Отче наш", Отправилась в разведку часть другая, И с ней такой произошел пассаж: В стене открылась дверца потайная... Схватились за оружье, и глядят: Идет дитя, и женщин с ним отряд. То был Амур, и с ним - толпа прекрасных Вакханок... Ждет героев западня: Ведь прелести жриц этих сладострастных Всех соблазнят, не одного меня Святые все ж немного ободрились, Сомкнув ряды, пошли навстречу им. Противницам пленительным своим. Которые бежать не торопились. "Они совсем не ждут от нас обид", - Рек Исраил. - "Мне нравятся богини". - Заметил Иоанн. - "Их внешний вид Дает понять, что это - не княгини". "А что это в руках они несут?" "Какой-то жезл и гроздья винограда". "Должно быть, за припасами идут Красоточки; бояться их не надо". "Обвиты станы шкурами пантер". "А как мила игривость их манер". "Плутовочки увенчаны цветами". "Увидев их, забудешь голод, боль!" "Какие кудри! Черные как смоль, И ветерок их треплет за плечами". "А вот бежит ребенок... Белокур, Смазлив, пригож он; то, кажись, Амур". "Нет, это не сыночек Кифереи, Походит на сатира он скорее, Хоть с крылышками этот мальчуган". "А где повязка, лук его, колчан? Копытца-то, глядите! Сей ребенок, Чей взор нескромен, просто сатиренок". "Мне нравится он, впрочем, и такой Амуру он, наверно, брат родной". Возможно, что педантам недовольным Сей разговор покажется фривольным. Известно: скромность воинам чужда... Должно быть, в полной праздности беда, Что к вольностям умы располагает. Не верят скромной доблести бойцы, Чье ухо быстро к брани привыкает И к грубостям. Ведь даже мудрецы, В их общество попав, довольно скоро Приобретут манеры мушкетера... Но речи воинов небесных сил Критиковать нам, людям, не пристало. Вакханкам громко крикнул Исраил: "Остановитесь!" - "Ладно!" - отвечала Одна из них. - "Хотим мы знать, куда Спешите вы? Зачем пришли сюда?" "Мудрец сказал, что счастия основа - Лишь на земле... На небе нам давно Наскучило; хотим на землю снова". "Однако здесь ходить запрещено. Мне огорчать вас, право, неприятно". "Хоть ваша речь, воитель, и строга, Но, видно, вы нисколько не брюзга. Ваш взгляд нежней, чем речи... Вероятно, За знатных дам вы приняли всех нас? Ошиблись вы, могу заверить вас. Ужель к гризеткам вы не снизойдете?" "Своим богам припасы вы несете, В ущерб нам, христианам". - "Нет, клянусь, Они - для нас! Ведь у бессмертных вкус Совсем иной, мы не таим секрета". "Действительно.. . Но разве кисть вот эта Владык спесивых ваших не прельстит?" "О, даже Ной такую не взрастит, Неправда ли?" - "Возможно". - "Не хотите ль Попробовать?" - "Спасибо, не хочу". "Отведайте, прошу вас, небожитель! Уже собратья ваши по мечу С подругами моими завтрак скромный Охотно делят". - "Ладно, я молчу, Давай! А виноград твой - не скоромный?" "О нет!" - "Моя признательность огромна Да, вкус отменный, что и говорить! Ты знаешь: путешествовал давно я По Сирии; в гостях бывал у Ноя, В его шалаш случалось заходить. Был чествуем я старым Авраамом, А также Лотом, в городе том самом, Чье имя оскорбляет красоту; Везде меня радушно принимали, Отборными плодами угощали... Когда-то гроздь я пробовал и ту, Которую посланцы Моисея Из ханаанских кущей принесли. Она была вкусна; твоя - вкуснее!" Святые нахвалиться не могли. Они не ощущали беспокойства, Забыв гроздей магические свойства. Был Исраил немало удивлен: Покинуло его благоразумье, Шальное овладело им безумье... Как весел стал, словоохотлив он! Такой же грех с другими приключился: Все охмелели... Своего добился Не силою, а хитростью Амур; Успех велик был, даже чересчур. Блаженным он без всякого стесненья Коварные вопросы задавал, И про исход ночного приключенья Приапа и сатиров разузнал. Он отомстит: хоть мал он, да удал. Как много их, жриц Бахуса задорных! Как томен взор очей их страстных, черных! Они ласкают взапуски святых, Их лысины венками украшают, И прямо в рот им гроздья выжимают; Нескромны все прикосновенья их. Остатки смысла здравого девались Неведомо куда у бедняков. Какие речи без обиняков, Какие тут "амини" расточались! Пьянеет быстро всяк слуга Христов... Но кое-кто из старых ворчунов, Шалить и бедокурить неспособных (Амур к ним подступиться не дерзнул) Не может, видя с завистью разгул, От замечаний удержаться злобных. М о и с е й В обители священной как грешат! Нечестие господь наш покарает: Возмездья бог, он все на свете знает. С в. В л а с и й Прямехонько вы попадете в ад! М о и с е й Бесстыдники прикинулись глухими. С в. В л а с и й Забыли вы, что ваш создатель, бог, За этот грех вас уничтожить мог? И с р а и л Врешь, мы богами созданы другими. С в. В л а с и й Ты еретик! И с р а и л Ужель не знает он, Что всюду, с незапамятных времен, В бесплодных духов верили народы Евреи, христиане-сумасброды И прочие? Найдя на небе нас, Просили жить не ссорясь, с их богами. Им Гавриил ответил: "В добрый час!" Вот с этих пор мы и знакомы с вами. Молчи и в школу ворочайся, Влас! С в. Г в е н о л и й Вы крали у браминов, у халдеев, У персов и у греков их богов, Невежество заботливо взлелеяв От Нила вплоть до Ганга берегов, Вы шарили повсюду, подбирали Обрывки и лохмотья всяких вер И в Сирии их наскоро сшивали - Безвкусица на собственный манер! Напялив эту ветошь из химер - Ее творцами слыть решили смело. С в. В л а с и й (Моисею) Твой змий - из Финикии, знамо дело В другой Эдем пробраться он успел, Но быстро неудачу потерпел. М о и с е й Мой - с яблоком. Оно красиво было. С в. К а р п Однако любопытство соблазнило До Евы и Пандору. Сей рассказ Своим пером испортил ты, приятель. С в. В л а с и й Какая чушь! С в. Г в е н о л и й (Моисею) Скажи без дальних фраз: Ты и потопа первый описатель? М о и с е й А разве нет? С в. Г в е н о л и й Мой друг, ты - шарлатан! Девкалион, Огигий... М о и с е й Правый боже! Гвенолий наш учен! С в. В л а с и й Он просто пьян. М о и с е й Карп держит речь! С в. В л а с и й Он пьян, на то похоже. М о и с е й Наверное, в гроздях был скрыт дурман. С в. К а р п Верни же Вакху жезл его волшебный И рог двойной, для пиршества потребный! М о и с е й Ей-богу, я нечаянно их взял. С в. Г в е н о л и й Он признает вину! Какой скандал! С в. К а р п А ваш Самсон, смешной и неуклюжий? Он хуже Геркулеса, много хуже, Хоть оба женщиной побеждены. С в. Г в е н о л и й А Иеффая глупая затея Напоминает нам Идоменея. М о и с е й Вы замолчите ль, горе-болтуны? С в. К а р п Вы хвалите Навина, впав в гордыню Он Амфиону плохо подражал: Один построил пением твердыню, Другой, фальшивя, стены разрушал. М о и с е й Несправедливо это замечанье! Глумятся над евреями они, Хотя давно б пропали без родни: Коль уберут подпоры - рухнет зданье. Христос-еврей; еврейка зачала От Духа... С в. Г в е н о л и й Троица! Ха-ха! Не знают, В чем превосходство этого числа, И все ж его другим предпочитают. Давным-давно на Инда берегах Наводит Брама-Вишну-Шива страх. М о и с е й Так Троицу индусы тоже знали? С в. Г в е н о л и й Свою и египтяне почитали: Изида, Гор, Озирис-Бог-отец Мы Троицу увидим, наконец, И в странах отдаленнейших. Сраженье Мы с Троицей языческой ведем. Ты убедишься, мой любезный, в том, Что все это не ново, сочиненье Философа Платона прочитав. С в. К а р п In vino veritas. Он пьян, но прав. С в. В л а с и й По-гречески? М о и с е й Должно быть, по-латыни. С в. В л а с и й Вот пьянства вред! Он невменяем ныне. Скажи, в Христа ты веришь, пустослов? С в. К а р п Так спрашивать, мой друг, неделикатно. Distinguo. Хоть я верую, понятно, Что мудр Христос, но мало ль мудрецов? Я чту и Зороастра, и Сократа, И Лао-Цзы, седого азиата; Им подражал Христос, и он не нов. С в. Г в е н о л и й А для чего, скажи без пререканий, Для пьяниц воду превращать в вино? Есть Филемон с Бавкидою давно, И скверных нам не нужно подражаний. М о и с е й Что вижу я? Вдруг улыбаться стал Ты, Иоанн? С в. И о а н н Смешно мне. М о и с е й О создатель! С в. И о а н н Выходит, что я просто подражатель? М о и с е й Но ты же сам о чуде рассказал. С в. И о а н н Я сам? М о и с е й Ну да. С в. И о а н н Узнайте, о тупицы: Написаны евангелья страницы Спустя сто лет не Марком, не Лукой, И не Матфеем также, и не мной! Мы неучены; где нам до писанья? Сложили и "Апостолов деянья" Монахи, но разумными никак "Деянья" не назвать. Не приплетайте Апостолов сюда, и не мешайте: Как видите, мы заняты... Итак, Оставьте нас, пожалуйста, в покое! М о и с е й Приди в себя! Да что это такое? Не прикасайся к полным сим грудям, Что прокляты... С в. И о а н н А, будь ты проклят сам! С в. В л а с и й Довольно споров! Толку в них немного. Придется в рай идти, нужна подмога. М о и с е й Идем, друг Влас! В с е с в я т ы е Идите, добрый путь! Мы об уходе вашем не жалеем! Отделавшись от Власа с Моисеем, Задумали святители чуть-чуть Испробовать яд неги непривычной, И было их блаженство безгранично. С Теоной Карп любезничал. Чудак Проговорил, заискивая так: "Желал бы я, прелестная Теона, Чтоб трапезу делила ты со мной". Вакханка улыбнулась благосклонно И съела ломтик просфоры сухой. "Еще кусок?" Она не захотела: "Хлеб пресноват". - "Да нет, то - божье тело! У нас, святых, все - тайна. А теперь Вот, выпей-ка! Глазам своим не верь: Сие вино..." - "Вкусней вино Фалерна". "Ты божью кровь вкушаешь!" - "Шутишь, верно!" "Нет, не шучу. То - кровь, а не вино Не бойся же! Пользительно оно: Я тем вином болящих исцеляю. Теперь и ты - святая, поздравляю!" Гвенолия подход замысловат: Ведь грешники по-разному грешат. С Аглорою до неприличья пылок, Он таинства высмеивает зло: Кропит пьянящим соком он затылок Хорошенькой вакханки, и чело, И знаменье креста изображает. "Во имя Купидона, - возглашает, - И Вакха, и Венеры пресвятой Я совершаю таинство крещенья". Сложив щепоть как для благословенья, Касается щеки ее тугой. "А это что такое?" - "Конфирмую Тебя, дружок; напомнит голос мой Тебе про долг приятный и простой. Его тремя словами обрисую, На них твой культ основан целиком Сии слова: лоза, и мирт, и роза... Ты поняла? Ну, к браку перейдем Священником, супругом, женихом Я стану сам. Скромней пусть будет поза! Взор потупи, дабы изобразить, Что девственна (чего не может быть)". "Вот так?" - "Ну да. Теперь дай руку снова! Ты в брак со мной вступить, скажи, готова? Conjungo nos. Соединят сейчас Нас узы, что невидимы для глаз. Пусть наш союз во всем преуспевает, Желаний пыл пусть вечно возрастает, Плодиться бог благословляет нас. Теперь клянись, о милая супруга, Что будешь мужу верною подругой". "Но клятве я, конечно, изменю". "Ну, ладно, ладно! К таинству другому Я перейду, не менее святому. То - исповедь. Секрет я сохраню; Не лги, ответь: ты много ли грешила? Что за грехи, признайся, совершила?" "Мои грехи - особые грехи, Их угадать нетрудно вам, хи-хи!" "Так, понял я: Венерины забавы А сколько раз?" - "Да не считала я". "Ну, круглым счетом?"-"Десять тысяч". - "Право? Не хвастайся! Как добрый судия, Absolvo te - грехи тебе прощаю, Эпитимью за них я налагаю: Со мною точно так же согреши!" Но чу - набат! Гвенолий, поспеши! Напрасный зов! Набата не услыша, Он говорит: "К тебе я послан свыше, Дабы во жрицы Вакха посвятить, Амура тож. Для этого служенья Дай, совершу я рукоположенье, Подам пример, как их обоих чтить!" О Дух святой! Напрасно я пытаюсь Правдивым быть - писать я не решаюсь: Ведь целомудрия я дал обет. Гвенолий мой, ты не стоял, о нет! Вот, покорен Амура сладкой властью, Вздыхая томно, молвит наш святой: "О душенька! О милый ангел мой!" Аглора, вся охваченная страстью, Шепнула: "Очень рада я причастью". И таинство он совершает вновь, Лобзаньями, волнующими кровь, Он покрывает грудь ее и руки, И ноги, нечестивец, без стыда... "А это что? Соборованье, да?" "На случай путешествия, разлуки На землю ты идешь, чтоб меж людьми, Под сенью виноградников Цитеры Распространять культ Вакха и Венеры; Напутствие последнее прими!" Все под руку с вакханками, все пьяны. Тут прочие святые к ним идут. Себя предосудительно ведут Отступники, весельем обуянны: Шатаются и чепуху плетут, Красоток хороводом обступают, Танцуют, взявшись за руки, орут, Хохочут, и бранятся, и толкают Друг друга, обнимаются, поют: "Где троица? Да вот же, недалечко: Уста, и грудь, и некое местечко! На небе любят, любят на земле. Ту троицу мы видим, осязаем, Ласкаем, беспрепятственно лобзаем... Амуру и Венере - эвоэ! Волшебная была у Вакха палка, Ее сменил жезл Моисея... Жалко! К какой же мы приложимся струе? Прочь палку ту, что воду исторгала! Ведь нам вино другая даровала. Лозе и Вакху - слава, эвоэ!" Внезапно глас Нептуна раздается: "Покончить вам с утехами придется! Из рая многочисленный отряд К нам движется. Девицы, берегитесь! Вы также, преподобные, вернитесь Иначе угодите прямо в ад". "Ни шагу мы не сделаем назад!" - Так Исраил ответил громогласно За ним Гвенолий: "Мы им зададим!" Рек Иоанн: "Уж мы им всыплем, ясно! Добавил Карп: "И тошно станет им!" Освободиться хочет он напрасно Из рук своей любовницы прекрасной (Они в него вцепились как клещи) Смеясь, героев тянут за плащи. Сперва они готовились сразиться, И кулаки сжимали, чтобы биться; Грозясь и хорохорясь без конца, Икотою слова перемежая, Нетвердою походкою ступая, Они дошли до самого дворца И на Олимп в конце концов попали. Устав от непривычных вакханалий, Все четверо уснули крепким сном, Ни "Отче наш", ни "Деву" не читая Сон, маками их щедро осыпая, Приосенил пьянчуг своим крылом. _________ В вине - истина (лат.). Различаю (лат.). Сочетаю нас (лат.). Отпускаю тебе грехи (лат.). ПЕСНЬ ШЕСТАЯ Взятие Тартара христианскими чертями. Дружеский спор между лицами св. Троицы. Взятие Олимпа. Языческие боги бегут во владения скандинавов. Ночное сражение между Дианой и архангелом Гавриилом. Я видел, как атаковал Амур Младую Эльму. Нежен и прекрасен Был этот враг; хоть ласков, но опасен, Почтителен, но ловок чересчур. Боролась ты... Неясное смятенье Закралось в грудь, ослабило тебя; Ты грезила, забыв нравоученья, И одолеть позволила себя. Но не совсем твоя иссякла сила: Ты, в бегство обратившись, победила. Не отдавай же понапрасну дань Воспоминаниям о днях минувших: Опасностей страшись и промелькнувших Они вернуться могут. Даже лань, Счастливо избежавшая погони, Надолго страх запомнит, и дрожит, И мчится прочь, хоть смерть ей не грозит. Когда бы Карп с друзьями, эти сони, Не позабыли о примере том - Они не очутились бы в полоне И не храпели б ныне вчетвером. Над ними все смеялись беззаботно, Хвалили Купидона, свой оплот. "Увы, победа эта мимолетна, - Заметил он, - и нас погибель ждет. Нам изменил Приап... Порой ночною С сатирами он вздумал пошалить И дал себя охотно окропить, С поличным пойманный, святой водою. Отправились они без дальних слов, Чтоб вертоград возделывать Христов". Известия такие огорчили Язычников: увидели они, Что скверные для них настали дни: Ведь их враги числом превосходили. Минервы долго нет, а на редут, Возможно, нынче приступом пойдут. Усугубив печаль их и кручину, Мрачней, чем ночь, является Плутон, Ведя свою супругу Прозерпину. За ними вслед идет седой Харон С веслом своей древнейшей в мире барки. Затем идут, потупив долу взор: Алекта, старшая из трех сестер, Мегера, Тизифона и три Парки. "Вы здесь? - вскричал Юпитер, поражен, - Откуда вы?" Насупился Плутон И пробурчал: "Вестимо, мы из ада". "Но почему приспичило вдруг вам На небеса являться? Что вам надо? Вы привели весь ад к моим стопам!" "Увы! Нас всех из Тартара прогнали, Нельзя ль, чтоб нам другое место дали?" "Кто вас прогнал?" - "Да черти христиан. Противиться им, право, не могли мы: Был даже Цербер страхом обуян. Их набольший - урод невыразимый, Я побледнел при взгляде на него. Не трудно вам представить, до чего Он вежлив был! Узнавши об опале, Сходил я с трона, плача от печали; Он мне помог и руку протянул. Гуманности не чужд сей Вельзевул: Хотя слывет он крайне нечестивым - С моей женой он был весьма учтивым. И я покинул ад со всей семьей. Увы, на возвращение едва ли Надежда есть... С почетом провожали Нас дьяволы под барабанный бой". "Итак, они Элизий захватили?" "Жизнь горькая их ожидает там. В подземный край едва они вступили - Как ринулись гурьбою к тем местам, Где вечная весна царит, нарядна, И где Забвенье обитает... Жадно Они искали Лету, к нам попав: Их прошлое, должно быть, тяготило. Им показали Лету, и стремглав Они в нее кидались, бросив вилы. Однако тут постигла их беда: Вдруг в пламя превращается вода... Бранясь, они на берег вылезали, Зефирам на полянках подставляли, Чтоб освежиться, спины, животы, Багровые морщинистые лица, В тени валялись, нюхали цветы И мяли, не умея насладиться. А шум и гам от криков, беготни! Зеленый луг впервые видел каждый. И, мучаясь неутолимой жаждой, До дна все речки выпили они. Внезапно Стикс вскипает, разъяренный, И, выступив из низких берегов, Потоком лавы серной, раскаленной Он заливает ад и мертвецов". "О, как мне жаль, что сделался геенной Элизий, светлых духов край блаженный!" "Они отныне прокляты навек: В них более не верит человек". Плутона речь расстроила немало Собравшихся. Что с их гордыней стало? Все в ужасе, и было от чего: Противники справляют торжество. Но Аполлон, хотя и сам встревожен, Их утешает: "Полноте скорбеть! Об алтарях не стоит нам жалеть: Ведь род людской так глуп и так ничтожен! С Олимпа хоть и прогоняют нас - Есть верное убежище: Парнас. Там властвовать мы будем без помехи. Дар нравиться, способность просвещать, Искусства, ум нельзя у нас отнять; Там - Грации, Амуры, Игры, Смехи. Не будет это худшей из невзгод! Людское нас спасет непостоянство. Когда-нибудь врагам придет черед Освободить небесные пространства. Освистаны, осмеяны, шуты Уйдут, забрав и гвозди, и кресты. Пристанище себе, всего скорее, Они найдут в каком-нибудь музее". Покуда он пророчествует так, Раздался крик: "Тревога! Христиане!" Они идут на приступ натощак, Победа им обещана заране. Добр, но суров, архангел Михаил Передовых подхлестывает пыл; Христос, в тылу устроясь безопасно, Войскам своим вещает сладкогласно. "Смелей, вперед! Сейчас мы победим, Крест на Олимпе ихнем водрузим! Дрожать от страха воинам негоже. Ничем вы не рискуете, друзья. Нас разобьют, по-вашему? Так что же? Не бойтесь ран! От них, ручаюсь я, Вы умереть не сможете вторично!" Его витийство, голос мелодичный Уверенность трусливым придают. Зажмурившись, вперед они бредут, До стен дошли и приступ начинают. Их копьями и стрелами встречают. Готова и кипящая смола, И дротики, и с углями жаровни, Гвоздями сплошь утыканные бревна, Каменья, кучи битого стекла... Расплавленный свинец потоком льется О, сколько тут проклятий раздается, Как много тут расшибленных голов, Ослепших глаз и выбитых зубов, Носов разбитых, членов поврежденных. Власов и крыльев, начисто сожженных! Сражение увидев, Дух святой Внезапное почуял вдохновенье И заявил: "Сложу я песнопенье, Чтоб ангелы рвались отважно в бой". Х р и с т о с Вот глупости! На облако напрасно Взмостились вы. В резне такой ужасной Услышат ли дрожащий ваш фальцет? Не думаю. Скорей всего, что нет. К чему экспромт, когда идет осада? Б о г-о т е ц Мой сын, ты прав. Псалмов пока не надо! Победу одержав, мы их споем. Д у х с в я т о й Ну, в правоте я вашей не уверен. Б о г-о т е ц Я не учен, таиться не намерен. Ведь люди, в неразумии своем, Распределить решили все по вкусу: Ученость - вам, а кротость - Иисусу. А что же мне? Одна лишь борода, Да прозвище "отец". Ну, не беда, Спасибо и на этом! Ведь красива, Неправда ль, борода моя на диво? Х р и с т о с Зачем вы, отче, гневаетесь так? Б о г-о т е ц Я гневаюсь? Вам кажется! Пустяк! Коль взять в расчет и триединство бога, То сам себя я критикую строго. Покуда этот спор происходил, Осада началась, согласно правил. Вот лестницу уж кто-то притащил И к башне угловой ее приставил. Кто будет первым? - "Лезь, апостол Павел!" "Лезь ты!" - "Нет, нет!" - "А ты?" - "Я не решусь, Боюсь смолы". - "Я тумаков боюсь". "Я - оплеух". Друг друга все ругают, Все в трусости друг друга упрекают. Тут Христофор является святой, Широкоплеч и кривоног - такой, Каким его в церквах изображают. Благочестивым рвеньем он пылал, Христа когда-то на спине таскал. На лестницу он первым взгромоздился, За ним десяток ангелов пустился. И вот уж ухватился за зубец Поднявшийся на башню удалец... Увидел Марс его и разъярился Ряд статуй стены замка украшал; Он к собственному бюсту подбежал, Без сожаленья мощною рукою Его от пьедестала оторвал И, высоко подняв над головою, Вскричал, смеясь: "Как видите, друзья, Не пощадил своей персоны я; Пусть каждый точно так же поступает!" Бюст Христофору в брюхо попадает... Сшиб остальных в падении своем