у палок, если только стоит тратить силы на такого старого негодяя! - Дорогой отец, - ответил Джулиан, - ты плохо знаешь этого джентльмена и судишь о нем несправедливо. Я многим ему обязан, и, конечно, когда ты узнаешь... - Лучше мне умереть, прежде чем такая минута наступит! - вскричал сэр Джефри и продолжал, все больше раздражаясь: - Молю бога, чтобы я очутился в могиле, прежде чем узнаю, что мой сын, мой единственный сын, последняя надежда нашего древнего рода, последний отпрыск Певерилов, принимал одолжения от человека, ненавистного мне как никто на свете и еще более мною презираемого. Жалкий щенок! - воскликнул он яростно. - Краснеешь и молчишь? Говори, признавайся, что это ложь, или, клянусь богом моих отцов... Но тут к нему подскочил карлик. - Замолчите! - повелительно крикнул он столь пронзительным голосом, что, казалось, голос этот не мог исходить из груди человека. - Чадо греха и гордыни, замолчи! Не призывай святое имя во свидетельство столь греховной ненависти. Эти слова, сказанные смело и решительно, и твердая уверенность в своей правоте на мгновение дали презренному карлику власть над неукротимым духом его огромного тезки. Секунду сэр Джефри Певерил смотрел на него с робостью, словно перед ним появилось нечто сверхъестественное, а затем пробормотал: - Что знаешь ты о причине моего гнева? - Ничего, - ответил карлик, - по все равно: ничто не может оправдать клятву, которую вы собирались произнести. Неблагодарный! Удивительным стечением обстоятельств вы спасены сегодня от губительной клеветы злых людей. Возможно ли в такой день предаваться гневу и злобе? - Я заслуживаю этот упрек, - ответил сэр Джефри, - хотя и получил его от необычного человека - кузнечик, как говорится в молитвеннике, стал для меня тяжким бременем. Джулиан, мы поговорим с тобой об этих делах потом. Что же касается вас, мистер Бриджнорт, то с вамп я не желаю иметь никаких отношений: ни дружеских, ни враждебных. Время не ждет, и мне бы хотелось вернуться к жене. Прикажите отдать нам оружие и отпереть двери. Расстанемся без дальнейших препирательств: они могут лишь растревожить и ожесточить обоих нас. - Сэр Джефри Певерил, - сказал Бриджнорт, - я не хочу вводить в гнев ни вас, ни себя, но я не могу так быстро вас отпустить. Это идет вразрез с моими намерениями. - Как, сэр? Вы хотите сказать, что намерены задержать нас здесь против нашей воли? - вскричал карлик. - Да если бы мне не велело оставаться здесь то существо, коему принадлежит высшая власть надо мной, бедным маленьким человечком, я бы показал вам, что все ваши замки и щеколды ровно ничего для меня не значат. - Правда, - заметил сэр Джефри, - в случае нужды, мне кажется, он пролезет и сквозь замочную скважину. По лицу майора скользнуло нечто вроде улыбки, когда оп услышал хвастливую речь маленького храбреца и презрительное замечание сэра Джефри Певерила; по лицо его мгновенно приняло прежнее выражение. - Джентльмены, - сказал он, - всем вам лучше остаться здесь добровольно. Поверьте, вам не желают зла; напротив, оставшись здесь, вы будете в полной безопасности, в противном же случае навлечете на себя беду. Не вредите себе сами, и я не дам и волосу упасть с вашей головы. Но помните, что сила на моей стороне, и если вы попытаетесь вырваться отсюда самовольно и с вами что-нибудь случится, то пенять вам придется только на самих себя. Вы мне не верите? Пусть тогда мистер Джулиан Певерил пойдет со мной и убедится, что у меня есть все средства подавить ваше сопротивление. - Измена, измена!-вскричал старый кавалер. - Измена богу и королю! О, если бы у меня хоть на полчаса оказался в руках палаш, с которым я так беспечно расстался! - Умоляю тебя, отец, успокойся, - сказал Джулиан. - Я пойду с мистером Бриджнортом, раз он об этом просит, и сам увижу, какая опасность нам угрожает. Выть может, мне удастся уговорить его воздержаться от крайних мер, если он сгоряча решился на них. Во всяком случае, положись на своего сына: он знает, как вести себя. - Поступай как знаешь, Джулиан, - ответил отец. - Я полагаюсь на тебя. Но если ты окажешься недостойным моего доверия - знай: на твою голову падет проклятие отца. Бриджнорт жестом пригласил Джулиана следовать за ним, и они вышли через ту потайную дверь, в которую он вошел. Коридор вывел их в переднюю, куда сходилось еще несколько дверей и коридоров. Бриджнорт повел Джулиана дальше, знаком попросив его не шуметь и не говорить пи слова. Вскоре он услышал чей-то голос, что-то настойчиво и выразительно говоривший. Ступая легко и беззвучно, Бриджнорт провел его через дверь в конце коридора, и они очутились в небольшой галерее, разгороженной занавесью, из-за которой ясно и отчетливо слышался голос, по-видимому, проповедника. Джулиан теперь не сомневался, что попал на одно из тех тайных и противозаконных собраний, которые все еще постоянно происходили в разных районах Лондона и его окрестностях. Правительство из осторожности или нерешительности смотрело сквозь пальцы на те из них, что состояли из людей, придерживавшихся умеренных политических воззрений, хотя и отвергавших догматы англиканской церкви. Но оно выслеживало, запрещало и преследовало сборища всех тех, кто принадлежал к непримиримым и яростным сектам индепендентов, анабаптистов, сторонников Пятой монархии и другим, чей суровый фанатизм сыграл такую роковую роль в судьбе Карла Первого. Джулиан вскоре убедился, что собрание, куда его провели с такими предосторожностями, принадлежит к разряду последних и что оно, судя по гневной речи проповедника, состоит из самых отчаянных фанатиков. Он еще более в том убедился, когда по знаку Бриджнорта осторожно отодвинул уголок занавеси, висевшей над входом в галерею, и, скрытый ею, увидел всех слушателей и оратора. В зале, уставленной скамьями и, по-видимому, предназначенной для богослужения, находилось около двух сотен человек. Это были одни мужчины, вооруженные пиками, мушкетами, саблями и пистолетами. Большинство из них, судя по внешнему виду, составляли бывшие солдаты, уже немолодые, но еще полные сил, что вполне заменяет юношескую ловкость. Они стояли и сидели, облокотись на свои пики и мушкеты, и сурово внимали словам проповедника: все взоры были устремлены на него, а он, закапчивая свою страстную речь, развернул знамя с изображением льва и надписью: "Vicit Leo ex tribu Judae". <Победил лев из племени Иуды (лат.).> Поток мистического, но пламенного красноречия проповедника, седовласого старика, фанатизм которого возмещал ему недостаток голоса и сил, утраченных с годами, вполне удовлетворял вкусам присутствующих, но мы отказываемся повторить эти возмутительные и непристойные речи на страницах нашей книги. Оратор угрожал правителям Англии всеми проклятиями, павшими на головы правителей Ассирии и Моава; взывал к святым угодникам, моля их пустить в ход свою силу, и обещал чудеса, подобные тем, что помогли некогда Исайе и его преемникам, доблестным судьям израилевым, против аморесв, мадианитян и филистимлян. он предрекал, что раздастся трубный глас, будут сломаны печати и изольют влагу сосуды, и предсказывал грядущее правосудие под всеми таинственными знаками апокалипсиса. Был также провозглашен конец света со всеми предшествующими ему ужасами. Охваченный глубокой тревогой, Джулиан вскоре понял, что это сборище может окончиться открытым бунтом, таким же, как мятеж членов секты Пятой монархии под предводительством Веннера, который произошел в первые годы правления Карла; кроме того, он подумал, что Бриджнорт, быть может, также причастен к этому преступному и отчаянному предприятию. Когда же проповедник призвал своих слушателей оставить надежду, будто слепое повиновение законам упрочит безопасность страны и ее народа, все сомнения Джулиана окончательно рассеялись. "Идя этим путем, - сказал проповедник, - вы в лучшем случае гонитесь за плотской, мирской потребой - вы возвращаетесь в Египет, ища милости гонителей ваших, не помышляя о том, что божественный ваш предводитель с негодованием отвергает сие, как постыдное бегство в чужой стае и забвение тех знамен, что осеняют нас ныне". Здесь он торжественно потряс над головами слушателей знаменем с изображением льва, как единственным символом, под сенью которого они обретут жизнь и свободу. И затем стал доказывать, что прибегать к обычному правосудию бесполезно и грешно. - События в Уэстминстере, - сказал он, - должны убедить вас, что тот, кто сейчас обитает в Уайтхолле, ничем не отличается от своего отца. - И он закончил длинную тираду против греховного двора уверением в том, что "и нынешнему королю уготован Тофет; там ему и место". Затем оратор осмелился предсказать, что вскоре грядет торжество теократии, и начал было ее подробно описывать, но тут Бриджнорт, который, казалось, забыл о Джулиане и с напряженным вниманием слушал речь проповедника, вдруг опомнился и, схватив юношу за руку, вывел из галереи в соседнюю комнату, тщательно затворив за собою дверь. Когда они вошли туда, майор, предупреждая расспросы Джулиана, сам спросил его суровым и торжественным тоном, понимает ли он, что люди, которых он только что видел, не остановятся ни перед чем и что пытаться вырваться из дому, все выходы из которого охраняются такими защитниками, людьми, воинственными с младых лет, не только опасно, по и просто гибельно. - Ради бога, скажите мне, - заговорил Джулиан, не отвечая на вопрос Бриджнорта, - для какой безумной цели собрали вы здесь этих безумцев? Я знаю, что у вас свое, особое воззрение на религию, но бойтесь обмануться! Никакая религия не может одобрить мятеж и убийство, а таковы неизбежные последствия тех поучений, которые мы сейчас слышали и которым с такой жадностью внимали эти исступленные фанатики. - Сын мой, - спокойно ответил Бриджнорт, - в молодости и я так думал. Мне казалось достаточным отдавать исправно десятину тмина и мяты, - такой жалкой, ничтожной данью ограничивал я для себя исполнение стародавнего нравственного закона и полагал, что накапливаю драгоценные зерна, когда на самом деле они не более как гнилая мякина, которую не станут есть даже свиньи. Но да будет благословенно имя господне, ибо пелена спала с глаз моих и после сорока лет блужданий в пустыне Синайской я наконец обрел землю обетованную. Я очистился от мирской скверны, отряхнул прах с ног моих и могу теперь с чистой совестью возложить руку на плуг, не боясь, что во мне еще остались какие-то слабости. Борозды, - добавил он, нахмурившись, и мрачный огонь загорелся в его больших глазах, - должны быть длинны и глубоки, и кровь сильных мира сего оросит их! Резкая перемена в тоне и манере Бриджнорта, когда он произносил эти необычные слова, не оставляла сомнений, что его разум, столько лет метавшийся между природным благоразумием и фанатизмом века, наконец поддался последнему. И хотя Джулиан понимал, какой опасности подвергаются сам этот несчастный человек, невинная и прекрасная Алиса и его собственный отец, не говоря уже о неизбежных при любом мятеже общественных бедствиях, он в то же время чувствовал, что никакие убеждения не заставят свернуть со страшного пути человека, у которого доводы религии сильнее доводов разума. Оставалось лишь воззвать к его сердцу. И Джулиан принялся умолять Бриджнорта подумать о том, что, следуя своим отчаянным стремлениям, он ставит на карту также честь и жизнь своей дочери. - Если вы погибнете, - говорил он, - она попадет в руки своего дяди, который, как вы сами признаете, совершил огромную ошибку в выборе покровительницы, а ведь это, поверьте мне, не ошибка: я имею все основания утверждать, что выбирал он не вслепую. - Молодой человек, - ответил Бриджнорт, - ты поступаешь со мной, как злой мальчишка: привязав нитку к крылу бедной птицы, он тянет ее к земле всякий раз, когда она пытается взлететь. Но, раз уж ты затеял такую жестокую игру - возвращать меня с небес на землю, знай, что та, у кого я поместил Алису и кто в дальнейшем будет руководить ее действиями и решать ее судьбу, вопреки Кристиану и другим, это... Нет, я не назову тебе ее имени. Довольно... Никто не смеет... а менее всех ты - сомневаться в том, что дочь моя в безопасности. В это мгновение отворилась боковая дверь, и в комнату вошел сам Кристиан. Он вздрогнул и покраснел, увидев Джулиана, но, обернувшись к Бриджнорту, спросил его с притворным равнодушием: - Саул среди пророков? Певерил в числе избранных? - Нет, брат мой, - ответил Бриджнорт, - его час еще не наступил, равно как и твой. Тобой владеют честолюбивые помыслы зрелого возраста, он слишком увлечен страстями юности, чтобы услышать тихий, спокойный зов. Но, надеюсь, вы услышите его со временем, и я прошу о том бога в моих молитвах. - Мистер Гэнлесс, или Кристиан, или как вам угодно называть себя, - сказал Джулиан, - какими бы доводами вы ни руководствовались, участвуя в этом опасном деле, уж вы-то, во всяком случае, не воспламенены мыслью, что, восстав с оружием против отечества, исполняете волю божью. Прошу вас, забудьте сейчас о несогласиях между нами и помогите мне, как человек дальновидный и благоразумный, уговорить мистера Бриджнорта отказаться от задуманного им гибельного предприятия. - Молодой человек, - ответил Кристиан весьма хладнокровно, - когда мы впервые встретились на западе, я готов был стать вашим другом, но вы меня отвергли. Тем не менее вы достаточно меня знаете и можете представить себе, что я не стану участвовать в безнадежной затее. Что же касается того дела, о котором мы сейчас говорим, - мой брат Бриджнорт вносит в него чистосердечие, хотя и далекое от безобидности голубки, а я - мудрость змеи. Он предводительствует святыми, вдохновленными свыше, а я к их стараниям прибавлю мощный отряд, который вдохновляют земные страсти, дьявол и плоть. - И вы согласны на такой недостойный союз? - спросил Джулиан Бриджнорта. - Здесь нет союза, - ответил Бриджнорт, - по я не чувствую себя вправе отвергнуть помощь, посылаемую провидением его слугам. Число паше невелико, однако мы полны решимости. И всякий, кто придет на жатву с серпом в руке, будет принят с радостью. Когда жнецы свершат свое дело, они либо обратятся в нашу веру, либо расточатся. Был ли ты в Йорк-хаусе, брат, и видел ли ты этого нерешительного эпикурейца? В течение часа нам нужно знать его окончательное решение. Кристиан взглянул на Джулиана, давая понять Бриджнорту, что присутствие юноши мешает ему ответить. Бриджнорт поднялся и, взяв молодого человека под руку, препроводил его обратно в ту комнату, где его ожидали отец и Хадсон. По дороге майор повторил, что все выходы из дома охраняются сильной и бдительной стражей и что Джулиану необходимо убедить отца задержаться на несколько часов в добровольном плену. Джулиан ничего не ответил, и Бриджнорт вышел, оставив его наедине с отцом и Хадсоном. На их расспросы он коротко сказал, что, по-видимому, их на самом деле заманили в западню, ибо они находятся в доме, где расположились по меньшей мере две сотни фанатиков, вооруженных до зубов и готовящихся к какому-то отчаянному предприятию. У них же нет оружия, и это делает открытое сопротивление невозможным; и как ни неприятно оставаться здесь, трудно предположить, что при таких запорах на дверях и окнах их бегство, если они на него решатся, останется незамеченным. Доблестный карлик один не терял присутствия духа и старался, хотя и безуспешно, ободрить своих товарищей по несчастью. - Прекрасное существо с глазами, горящими подобно звездам Леды, - сказал маленький человечек, который был большим поклонником высокого стиля, - не могло пригласить меня, самого преданного и, быть может, не самого последнего из его слуг, в такую гавань, где меня ожидало бы крушение. - И он великодушно уверял своих товарищей, что, поскольку оп в безопасности, им тоже ничто не грозит. Сэр Джефри, не слишком прельщаясь такой надеждой, сокрушался, что не может добраться до Уайтхолла, где он, конечно, нашел бы немало храбрых кавалеров, готовых помочь ему уничтожить этот осиный рой в самом гнезде его. А Джулиан думал, что лучшая услуга, какую он мог бы оказать Бриджнорту, - это открыть правительству существование заговора и, если возможно, заблаговременно предупредить об этом майора, чтобы тот успел спастись. Оставил! их на досуге обдумывать свои планы, ни один из которых, по-видимому, не мог быть осуществлен, поскольку прежде всего необходимо было обрести свободу. Глава XLIV Порой одним отчаянным прыжком Спасают жизнь - иль жертвуют собою; Иной прыжок приносит власть и славу, - Я прыгаю от радости. "Сон" Переговорив с Бриджнортом наедине, Кристиан поспешил во дворец герцога Бакингема, выбирая путь, который позволил бы ему не встретить знакомых. Его провели в комнаты герцога, которого он застал за приятным занятием: герцог щелкал орехи и ел их, а на столе перед ним стояла бутылка с превосходным белым вином. - Послушай, Кристиан, вот потеха! - сказал его светлость. - Я побился об заклад с сэром Чарлзом Сэдли и выиграл у него целую тысячу, клянусь всеми святыми. - Рад, что вам сопутствует удача, - ответил Кристиан. - Но я пришел к вам по серьезному делу. - Серьезному? Вряд ли я когда-нибудь буду серьезным, ха-ха-ха! Что же касается удачи, то тут она ни при чем. Остроумие да изобретательность - вот и все. И если бы я не боялся оскорбить Фортуну, подобно одному древнему полководцу, то сказал бы ей прямо в лицо: твоей доли в этом деле нет. Знаешь ли ты, Нед Кристиан, что умерла старая Кресуэл? - Да, говорят, дьявол уже прибрал ее, - ответил Кристиан. Ты неблагодарен, - сказал герцог. - Насколько мне известно, ты ей обязан не меньше других. Право же, старушка была благожелательна и во многом полезла, И чтобы ей не пришлось остаться без напутствия, как какой-нибудь еретичке, я побился об заклад - слышишь? - с Сэдли, что напишу к ее похоронам надгробную проповедь, что каждое слово там будет ей в похвалу, что при этом о ней будет сказана чистая правда, что епископ, однако, не сможет запретить Куодлингу, моему маленькому священнику, прочитать эту проповедь с кафедры. - Я вполне могу оценить трудности этой задачи, милорд, - ответил Кристиан, который отлично знал, что не добьется внимания ветреного вельможи до тех пор, пока тот не выскажет всего, что в эту минуту занимает его ум, и потому в собственных же его, Кристиана, интересах дать герцогу поскорее выговориться. - Ну вот, - продолжал герцог, - я заставил Куодлинга сказать примерно следующее: "Что бы ни говорили дурного о жизни этой достойной женщины, чьи останки мы предали сегодня земле, само злословие не сможет отрицать, что она хорошо родилась, хорошо вышла замуж, хорошо жила и хорошо умерла, ибо она родилась в Шедуэле, вышла замуж за Кресуэла, жила в Кэмберуэле и умерла в Брайдуэле..." <В подлиннике игра слов: well по-английски значит "хорошо" и "источник"; в последнем значении входит в состав упоминаемых здесь географических названий.>На этом кончилась речь, а с нею и честолюбивые мечты Седли, который намерен был перехитрить Бакингема. Ха-ха-ха! Итак, мистер Кристиан, что вам нынче угодно мне приказать? - Во-первых, я должен поблагодарить вашу светлость за внимание: вы приставили к вашему бедному другу и слуге грозного полковника Блада. Черт побери, он так горячо принял к сердцу необходимость спровадить меня подальше от Лондона, что хотел добиться этого при помощи шпаги, а потому мне пришлось сделать этому наглецу небольшое кровопускание. Вашим фехтовальщикам, милорд, что-то не везет последнее время, и это странно - ведь вы всегда выбираете самых лучших и самых неразборчивых в средствах. - Ну, ну, Кристиан, - сказал герцог, - не рано ли ты возликовал? Великий человек, если я могу назвать себя так, велик даже в неудачах. Я сыграл с тобой эту невинную шутку, Кристиан, чтобы показать тебе, как я интересуюсь твоими намерениями. Но я вижу, негодяй осмелился напасть на тебя с оружием? Этого я никогда ему не прощу! Как! Подвергать опасности жизнь моего старинного друга Кристиана!.. - А почему бы и нет, милорд, - хладнокровно сказал Кристиан, - коли этот старинный друг заупрямился и не хочет, как послушный мальчик, покинуть Лондон, когда вашей светлости угодно в его отсутствие развлекать у себя в доме его племянницу! - Как так? Мне было угодно развлекать твою племянницу, Кристиан? - воскликнул герцог. - Но эта молодая особа отнюдь не нуждается в моих заботах - если не ошибаюсь, она должна была стать предметом благосклонного внимания короля. - Однако ей пришлось пробыть в вашем монастыре чуть не двое суток. К счастью, милорд, отец настоятель как раз отсутствовал, а так как с некоторого времени монастыри у нас не в моде, то, когда он вернулся, птичка уже улетела. - Кристиан, ты старый плут! Я вижу, тебя не перехитришь. Значит, это ты похитил мою хорошенькую пленницу, оставив ей заместительницу, на мой взгляд - гораздо более интересную. Ах, если бы она сама не отрастила себе крыльев и не упорхнула на них, я посадил бы ее в клетку из чистого золота! Впрочем, не бойся, Кристиан, я прощаю тебя, прощаю! - Ваша светлость сегодня на редкость великодушны, особенно принимая во внимание то, что обижен я, а не вы. Мудрецы говорят, что обидчик труднее прощает, нежели обиженный. - Что верно, то верно, Кристиан, - сказал герцог, - и, как ты правильно заметил, это нечто совершенно новое во мне: мое великодушие действительно выглядит удивительным. Ну, я отпустил тебе твой грех; когда же я снова увижу мою мавританскую принцессу? - Когда я буду совершенно уверен, что каламбуры, пари и надгробные речи не вытеснят ее из памяти вашей светлости. - Все остроумие Саута, или Этериджа, или даже мое собственное, - быстро сказал Бакингем, - не заставят меня позабыть мой долг перед прелестной мавританкой. - Оставим хоть на минуту эту прекрасную даму. - сказал Кристиан. - Клянусь, в свое время ваша светлость ее увидит и убедится, что она- самая необыкновенная женщина нашего века. Но пока забудем ее, милорд. Давно ли вы получали известия о здоровье вашей супруги? - О здоровье герцогини? - удивился герцог. -Нет... гм... Она была больна... но... - Но теперь уже не больна, - заключил Кристиан. - Двое суток назад она скончалась в Йоркшире. - Ты в дружбе с самим чертом! - вскричал герцог. - Для человека с моим именем это было бы неприлично, - ответил Кристиан. - Но за то короткое время, пока новость, известная вашей светлости, еще не стала всеобщим достоянием, вы успели, кажется, просить у короля руки леди Анны, второй дочери герцога Йоркского, и получили отказ. - Гром и молния! - вскричал герцог, вскакивая и хватая Кристиана за ворот. - Откуда ты знаешь об этом, негодяй? - Уберите руки, милорд, и я, быть может, отвечу вам, - сказал Кристиан. - Я человек простой, старого пуританского склада и не люблю рукоприкладства. Отпустите мой ворот, говорю вам, не то я найду средство заставить вас сделать это. Герцог держал Кристиана за ворот левой рукой, а правую не спускал с рукояти кинжала, но при последних словах Кристиана отпустил его, правда очень медленно и нехотя, с видом человека, который только откладывает исполнение своего намерения, а не отказывается от него. Кристиан с величайшим спокойствием поправил платье и продолжал: - Вот теперь мы можем говорить на равных правах. Я пришел не оскорблять вашу светлость, а предложить вам средство отомстить за оскорбление. - Отомстить? - воскликнул герцог. - В нынешнем моем состоянии духа для меня пет ничего сладостнее этого слова. Я жажду мести, я стремлюсь к мести, я готов умереть, чтобы отомстить. Черт бы меня побрал! - продолжал он почти в исступлении, безостановочно шагая взад и вперед по комнате. - Я старался изгнать из моей памяти этот отказ тысячью разных глупостей - думал, что никто о нем не знает. Но он известен, причем именно тебе, самому заядлому распространителю придворных сплетен. Кристиан, честь Вильерса в твоих руках! Говори, исчадье лжи и обмана, кому обещаешь ты отомстить? Говори! И если твои слова совпадут с моими желаниями, я охотно заключу с тобой договор, так же как и с самим сатаною, твоим господином. - В своих условиях, - сказал Кристиан, - я не буду столь неразумен, как этот старый богоотступник. Я пообещаю вашей светлости, как сделал бы это он, процветании в земной юдоли и отмщение - его излюбленный способ совращать верующих, - но предоставлю вам самим изыскивать возможность спасения вашей души. Герцог устремил на пего задумчивый и печальный взгляд. - Хотел бы я, Кристиан, - сказал он, - по одному лишь выражению твоего лица попять, какое дьявольское мщение ты мне предлагаешь! - Попробуйте догадаться, ваша светлость, - ответил Кристиан, спокойно улыбаясь. - Нет, - возразил герцог после минутного молчания, во время которого он пытливо вглядывался в лицо своего собеседника. - Ты такой лицемер, что твои подлые черты и ясные серые глаза могут одинаково скрывать и государственную измену и мелкое воровство, более для тебя подходящее. - Государственную измену, милорд? - повторил Кристиан. - Вы ближе к догадке, чем можете предположить. Я восхищен проницательностью вашей светлости. - Государственная измена! - отозвался герцог. - Кто осмеливается предлагать мне участвовать в таком преступлении? - Если это слово пугает вас, милорд, можете заменить его мщением - мщением клике министров, которые расстроили ваши планы, несмотря на ваш ум и доверие короля. Мщение Арлингтону, Ормонду, самому Карлу! - Нет, клянусь богом, нет! - вскричал герцог, снова принимаясь беспокойно шагать по комнате. - Мщение этим крысам из Тайного совета - еще куда ни шло. Но королю - ни за что, никогда! Я и так раздражал его сотни раз, а он лишь однажды взбесил меня. Я мешал ему в государственных делах, соперничал с ним в любви, брал над ним верх и в том и в другом, а он, черт побери, все мне прощал. Нет, если бы даже эта измена помогла мне взойти на его трон, и тогда мне не было бы оправдания. Это хуже, чем гнусная неблагодарность! - Благородно сказано, милорд, - заметил Кристиан. - Ваши слова достойны милостей, полученных вашей светлостью от Карла Стюарта, и того, как вы их цените. Впрочем, все равно: если вашей светлости не угодно стать во главе нашего дела, у нас есть Шафстбери, Монмут... - Негодяй! - воскликнул герцог в полной ярости - Ты думаешь, что сумеешь осуществить с другими то, от чего отказался я? Нет, клянусь всеми языческими и христианскими богами! Я прикажу сейчас же арестовать тебя, и в Уайтхолле, клянусь богом или чертом, ты выдашь все свои замыслы. - И первые же мои слова, - невозмутимо ответил Кристиан, - откроют Тайному совету место, где можно найти некоторые письма, которыми ваша светлость удостаивали вашего бедного вассала и которые его величество прочтет скорее с удивлением, нежели с удовольствием. - Будь ты проклят, негодяй! - вскричал герцог, снова хватаясь за кинжал. - Ты опять перехитрил меня! Не знаю, что удерживает меня от того, чтобы заколоть тебя на месте. - Я могу умереть, милорд, - ответил Кристиан, слегка покраснев и сунув правую руку за пазуху, - но я не умру, не отомстив: я предвидел опасность и принял меры для защиты. Я мог умереть, но - увы! - письма вашей светлости находятся в верных руках, и руки эти не преминут передать их королю и Тайному совету. Что вы скажете о мавританской принцессе, милорд? Что, если я завещал ей исполнить мою волю и объяснил, что нужно делать, коли я не вернусь невредимым из Йорк-хауса? Нет, милорд; хоть голова моя в волчьей пасти, я сунул ее туда, только удостоверившись, что десятки карабинов выстрелят в волка, когда он решится захлопнуть свою пасть. Стыдитесь, милорд, вы имеете дело с человеком бесстрашным и неглупым, а обращаетесь с ним, как с трусом или ребенком. Герцог бросился в кресло, опустил глаза и, не поднимая их, сказал: - Я сейчас позову Джернингема, но не бойся: я спрошу стакан вина. То, что стоит на столе, хорошо, чтобы запивать орехи, но непригодно для разговоров с тобой. Принеси мне шампанского, - сказал он слуге, вошедшему на его зов. Джернингем возвратился с бутылкой шампанского и двумя большими серебряными чашами. Одну из них он наполнил для Бакингема, которому, против всех правил этикета, у него в доме всегда подавали первому, а другую предложил Кристиану, но тот отказался. Герцог осушил огромный бокал и провел рукой по лбу; но тут же, отведя ее, сказал: - Кристиана скажи прямо, что тебе от меня нужно. Мы знаем друг друга. Если моя честь в твоих руках, то, как тебе хорошо известно, твоя жизнь - в моих. Садись, - добавил он, вынимая из-за пазухи пистолет и кладя его на стол. - Садись и изложи мне свой план. - Милорд, - сказал Кристиан, улыбаясь, - я не собираюсь предъявлять вам подобный ультиматум, хотя в случае нужды я мог бы это сделать не хуже вас. Моя защита - в самих обстоятельствах дела и в спокойном - я в этом не сомневаюсь - рассмотрении их вашим величеством. - Величеством!-воскликнул герцог. - Милейший Кристиан, ты так долго дружил с пуританами, что запутался в придворных титулах. - Не знаю, как мне извиняться, милорд, - ответил Кристиан, - разве что сослаться на то, что мне явилось пророческое видение. - Такое же, какое дьявол явил Макбету, - сказал герцог. Он встал, прошелся по комнате и снова сел. - Ну, Кристиан, говори смелее! Что ты задумал? - Я? - спросил Кристиан. - Что я могу? Я ничего не значу в таком деле, но я считаю своим долгом сообщить вашей светлости, что благочестивые жители Лондона (слово "благочестивые" он произнес с насмешкою) не хотят долее оставаться в бездействии. Мой брат Бриджнорт стоит во главе Уэйверовской секты, ибо, да будет вам известно, после долгих сомнений и колебаний, он, пройдя все должные испытания, стал приверженцем Пятой монархии. В его распоряжении двести отлично вооруженных молодцов, и они готовы выступить хоть сию минуту. Если люди вашей светлости чуть-чуть им помогут, они легко завладеют Уайтхоллом и захватят в плен всех его обитателей. - Наглец! - сказал герцог. - И ты смеешь предлагать это мне, пэру Англии? - Нет, что вы! -ответил Кристиан. - Было бы величайшей глупостью, если бы ваша светлость появились там до окончания дела. Но позвольте мне от вашего имени сказать несколько слов Бладу и его товарищам. Среди них есть четверо немцев - они настоящие книппердолинги, анабаптисты, и могут быть особенно полезны. Вы умны, милорд, и знаете, сколь ценен может быть свой личный отряд гладиаторов, как знали это Октавий, Лепид и Антоний, когда с помощью такой же силы разделили между собою весь мир. - Постой, постой, - сказал герцог. - Предположим, я позволю моим псам соединиться с вами - разумеется, если буду совершенно уверен в безопасности короля, - какими средствами вы надеетесь овладеть дворцом? - Храбрый Том Армстронг <Томас, или сэр Томас, Армстронг еще в юности прославился своими дуэлями и пьяными похождениями. Он был частично связан с герцогом Монмутом и, как рассказывают, замешан в Амбарном заговоре, за что и был казнен 20 июня 1684 года. (Прим. автора.)>, милорд, обещал использовать свое влияние на гвардию. Затем на нашей стороне молодцы лорда Шафтсбери. Тридцать тысяч человек готовы восстать, стоит только ему пошевелить пальцем. - Пусть шевелит хоть обеими руками, и если на каждый палец найдется по сотне людей, это будет больше, чем можно рассчитывать, - заметил герцог. - Вы еще не говорили с ним? - Конечно нет, милорд, пока мне неизвестно решение вашей светлости. Если вы рассудите не прибегать к его помощи, то у нас есть голландцы - паства Ганса Снорхаута на Стрэнде, французские протестанты с Пикадилли, все Леви с Льюкеиор-лейн и магглтонианцы с Темз-стрит. - Убирайся ты прочь с этаким сбродом! Воображаю, какая поднимется вонь от сыра и табака. В ней сразу потонут все ароматы Уайтхолла. Избавь меня от подробностей, любезный Нед, и скажи коротко, сколько у тебя этих весьма пахучих молодцов? - Полторы тысячи человек, притом хорошо вооруженных, милорд, - ответил Кристиан, - не считая черни, которая наверняка восстанет. Толпа уже чуть не разорвала на куски тех людей, что были сегодня оправданы судом по делу о заговоре. - Понятно. А теперь выслушай меня, христианнейший Кристиан, - сказал герцог, поворачиваясь вместе со стулом прямо к стулу своего собеседника. - Ты сообщил мне сегодня множество разных новостей. Отплатить ли тебе тем же? Доказать ли, что и мои сведения так же точны, как твои? Сказать ли тебе, для чего ты решился двинуть всю эту орду, начиная с пуритан и кончая свободомыслящими, на Уайтхолл, не дав мне, пэру королевства, ни минуты, чтобы обдумать и приготовиться к такому отчаянному шагу? Сказать ли тебе, для чего ты хочешь уговорами, обольщением или принуждением заставить меня участвовать в твоей затее? - Если вам угодно, милорд, сообщить мне ваши мысли - я откровенно отвечу, отгадали ли вы. - Сегодня в Лондон приехала графиня Дерби, и вечером она будет при дворе, надеясь на благосклонный прием. В суматохе ее нетрудно будет захватить. Не прав ли, господин Кристиан? Предлагая мне насладиться мщением, ты и сам жаждешь вкусить этого изысканного лакомства? - Я не осмелюсь, - ответил Кристиан, слегка улыбаясь, - подать вашей светлости кушанье, не отведав его предварительно сам. - Сказано от души, - заметил герцог. - Что ж, иди, друг. Отдай это кольцо Бладу. Он знает его и станет беспрекословно повиноваться тому, в чьих руках оно окажется. Пусть соберет моих гладиаторов, как ты остроумно называешь моих coupe-jarrets <Головорезов (франц.).:>. Можно также пустить в ход наш давний козырь - немецкую музыку; я уверен, что инструменты у тебя настроены. Но помни, мне ничего не известно, и Раули должен быть в полной безопасности. Я перевешаю и сожгу на кострах всех подряд, если с его черного парика <Карл, у которого было смуглое лицо, всегда носил черный парик. Он постоянно возмущался том, что актеры, желая представить на сцене злодея, "вечно, черт побери, напяливают на него черный парик, в то время как величайший во всей Англии плут (Карл имел в виду, очевидно, доктора Оутса) носит белый". - См. "Оправдание" Сиббера. (Прим. автора.)> упадет хоть один волос. А что потом? Лордпротектор королевства? Нет, погоди, Кромвель сделал этот титул несколько непопулярным. Лорд-наместник? Патриоты, взявшие на себя задачу отомстить за оскорбление нации и во имя справедливости удалить от короля злонамеренных его советников - так, я полагаю, будет объявлено, - не могут ошибиться в выборе. - Никак не могут, милорд, - подтвердил Кристиан, - поскольку во всех трех королевствах есть только один человек, на которого может пасть выбор. - Благодарю, Кристиан, - сказал герцог. - Я во всем полагаюсь на тебя. Ступай, подготовь все как следует - и можешь быть спокоен: я не забуду твоих заслуг. Мы приблизим тебя к нашей особе. - Вы привязываете меня к себе двойными узами, милорд, -сказал Кристиан. - Но помните, что, избавляясь от неприятностей, которые метут произойти при схватках с войсками противника, вы должны быть готовы в любую минуту встать во главе ваших друзей и союзников и явиться во дворец, где вы будете приняты победителями как командир, а побежденными - как спаситель. - Понимаю... Понимаю тебя и буду готов, - ответил герцог. - И, ради бога, милорд, - продолжал Кристиан, - пусть любовные забавы, эти настоящие Далилы вашего воображения, не станут вам сегодня поперек дороги, пусть они не смогут помешать выполнению нашего великолепного плана. - Ты считаешь меня идиотом, Кристиан! - с горячностью воскликнул герцог. - Это ты тратишь время попусту, когда пора отдавать последние приказания перед смелым ударом. Иди. Нет, постой, Нед, скажи мне, когда я вновь увижу это существо, сотканное из воздуха и огня, эту восточную пери, умеющую проникать в комнату сквозь замочную скважину и исчезать через окно, эту черноглазую гурию из мусульманского рая? Когда я вновь унижу ее? - Когда у вашей светлости в руках будет жезл лорданаместника королевства, - ответил Кристиан и вышел из комнаты. Некоторое время Бакингем был погружен в глубокое раздумье. "Правильно ли я поступил? - рассуждал он сам с собой. - И мог ли я поступить иначе? Не поспешить ли мне во дворец и не предупредить ли Карла об измене? Клянусь богом, я это сделаю! Джерншпем, карету! Брошусь к его ногам, признаюсь ему во всех глупостях, о которых размечтался вместе с этим Кристианом. И тогда он посмеется надо мною и прогонит меня? Нет, я уже был у его HOI сегодня и услышал отказ. Снести два оскорбления в один день - слишком много для Бакингема". После таких размышлений герцог сел за стол и принялся наскоро писать имена молодых дворян и лордов, а также связанных с ними всевозможных проходимцев, которые, как он надеялся, признают его своим вождем в случае мятежа. Едва он покончил с этим занятием, как Джернингем принес ему шпагу, шляпу и плащ и доложил, что карета подана. - Вели отложить, - сказал герцог, - но пусть кучер будет наготове. Пошли ко всем, чьи имена написаны здесь; вели сказать, что мне нездоровится и я прошу их к себе на легкий ужин. Отправь посыльных немедленно и не жалей денег. Почти все они сейчас в клубе на Фуллерс Ренте. <Место встречи членов клуба "Зеленая лента". "Их место встречи, - говорит Роджер Норт, - находилось возле перекрестка на Чансери-лейн, в деловом и оживленном центре, наиболее подходящем для подобного рода забияк и драчунов. С фасада дом, как можно видеть и поныне, имел два яруса балконов, чтобы члены клуба могли, когда им заблагорассудится, побыть на свежем воздухе, в шляпах, но без париков, с трубкой в зубах, повеселиться, надрывая глотку потешательством над толпой внизу".(Прим автора.)> Поспешные приготовления к неожиданному празднику были вскоре окончены, и во дворец начали съезжаться званые гости, большую часть которых составляли люди, всегда готовые повеселиться, хотя и не столь охотно откликавшиеся на зов долга. Тут были юноши из знатных фамилий; были также, как это часто водится в свете, и такие, кто родовитостью похвалиться не мог, кому талант, наглость, живость ума и страсть к игре открывали путь к сердцам высокопоставленных прожигателей жизни. Герцог Бакингем покровительствовал людям такого разбора, и число их на сей раз было весьма значительно. Вино, музыка и азартные игры сопровождали, по обыкновению, празднество во дворце герцога. Разговоры отличались таким острословием и пересыпались такими пряными шуточками, каких наше поколение не позволяет себе, не испытывая к ним вкуса. Герцог в тот вечер в совершенстве доказал свое умение владеть собою: он шутил, острил и смеялся со своими друзьями, но внимательное ухо его чутко прислушивалось к самым отдаленным звукам, которые могли бы означать начало осуществления мятежных замыслов Кристиана. Время от времени ему казалось, что он слышит такие звуки, но они вскоре стихали без всяких последствий. Наконец, уже поздно вечером, Джернингем доложил о приезде Чиффинча из дворца. Этот достойный господин тотчас вошел в залу. - Произошли странные вещи, милорд, - сказал он. - Его величество требует, чтобы вы немедля явились во дворец. - Ты меня пугаешь, - ответил Бакингем, вставая. - Надеюсь, однако, ничего не случилось... Его величество здоров? - Совершенно здоров, - ответил Чиффинч, - и желает сейчас же видеть вашу светлость. - Это приказание неожиданно д