А мы за вас. Как тут, куток не прочёсывали?
     - Пока нет, но держим погреб наготове и выглядываем поминутно.
     Зашли в комнату. Федя с Валерой, листая книжку, рассматривали картинки;
Вера  встретила  гостей у  порога. С виноватым видом Борис зашёл  последним,
боясь встретиться  взглядом с пострадавшей. Но, оказалось, напрасно опасался
он её неприязни: Вера  кинулась к нему первому и, обняв (чего за нею пока не
водилось), прильнула к  его стылой  щеке; он почувтвовал, как что-то горячее
обожгло кожу  лица...  В следующую минуту,  вся  в слезах, потянулась она  к
Ваньку. Тот поднял её, как ребёнка, мизинцем смахнул слезинки.
     -  Ты  чё  плачешь? А ну перестань!  - Посадил её на  диван, сел рядом;
Борис пристроился с другой стороны.
     - Это я от радости... Когда сидела, привязанная  к  табуретке, думала -
никогда  больше  вас  не  увижу.  А ночью сон нехороший приснился. Будто вас
поймали и хочут казнить...
     - Успокойся и расскажи  нам, как всё это случилось,  - попросил Ванько.
Тётя взяла на руки "сынулечку" и Федя тоже приготовился слушать.
     - Да  как...  Шли  через  станцию,  Тома  впереди, а  я немного  сзади.
Напротив базарчика немец:  подозрительно так  уставился  на меня,  а потом -
хвать за косу! Рассматривает монисто и что-то  белькочет. Сердито, аж в лице
меняется...  Притащил  меня  в тот  домик, а там  ещё  один.  Снял  монисто,
показывает ему,  а тот и себе  - как психанул,  думала  сожрет живьём. Потом
прикрутили меня к стулу, один куда-то ушёл и через  некоторое время вернулся
с начальником.
     - Привёл, видать, незадолго до нашего появления?
     -  Да,  их  не  было  долго...  Сижу ни  живая,  ни  мёртвая.  Проволка
повпивалась,  сперва было  больно,  а  потом тело  как  занемело,  перестала
чуйствовать. Не знаю, что им  от меня нужно, в голове всякие страшные мысли.
Что вы  меня выручите, я ведь уже и не мечтала... Этот,  третий, сразу начал
выспрашивать, он немного понимает по-нашему, где, мол ты взяла это? Монисто,
значит.  Кто, говорит, тебе  его дал.  А я видела, как они сравнивали цвет с
теми  проводами, что  у  них.  Догадалась,  что  Борьке и  всем  вам  грозит
опасность  и  решила правды не говорить. Нашла, говорю,  на станции.  Когда?
спрашивает. Кто ещё был при этом?  Где живу, добивался. Сперва  по-хорошему,
уговаривал, а когда увидел, что я забрехалась, стал кричать, бить по лицу...
Грозил сделать из меня какой-то биштек.
     Вера снова заходилась хныкать и тереть глаза.
     - Не плачь, - сказал Ванько в утешение, -  я за  тебя отомстил: наварил
ему на голове такую шишку, что нескоро забудет.
     За ночь следы от побоев  не сошли, напротив: чётче обозначились синяки;
нос и губы всё ещё были припухшими. В таком  виде, как Ванько и предполагал,
ей попадаться на глаза посторонним было нельзя.
     Под  вечер  Федя  с Борисом  засобирались домой, а Ванько - на  тамарин
край: проведать Серёжку и заодно забрать из  сарая винтовочные патроны,  так
как порох, столь необходимый при добывании огня, давно закончился.
     - Заночевали б вы  у меня, - предложила  тётя. -  А то  мы  всё одни да
одни, сыночку моему скушно. А завтра все вместе и пойдёте.
     Её горячо поддержала Тамара, и ребята остались.
     С н  е г  шёл  недолго  и к вечеру наполовину  стаял. Снова стало серо,
неуютно и сыро. На макушках деревьев покачивались на ветру голодные вороны и
мрачно, пронзительно каркали. На унылых улицах не попадалось ни взрослых, ни
детворы.
     В  соседнем со спиваковским дворе Ванько  увидел женщину  и  подростка,
пиливших   на   козлах  какую-то   ветку   от  фруктового  дерева.   Заметив
приближающегося к ним человека,  женщина перестала дёргать  поперечку, малец
тоже обернулся в его сторону. Вдруг он сорвался с места  и с криком "ура! Ко
мне друг пришёл!  " бросился  к  Ваньку.  С ходу  растопырив  ноги,  чтоб не
вымазать обувью, сиганул ему на грудь.  Гость подхватил его,  подбросил выше
себя, поймал и поставил на ноги.
     -  Ну, здорово, дружище! - осторожно пожал ему ладошку. - Вот, выполнил
обещание - пришёл к тебе в гости. Не ожидал?
     - Не-е... Я думал, что ты обманул.
     - Ну, брат! Друзья не обманывают.
     Подошли к улыбающейся  матери.  Это была моложавая, приятной наружности
женщина лет тридцати.
     - Здравствуйте, Елена Сергеевна! - Ванько высвободил руку  -  мальчуган
тёрся о неё лицом, словно  игривый котёнок - и протянул матери. - Меня зовут
Иваном.
     -  Вы,  видимо,  тот самый  молодой человек,  что помог Сереже  вернуть
карандаши?
     -  Был такой случай... Вы, тёть Лена, обращайтесь ко мне на  "ты", а то
неудобно: я всего на пяток лет старше вашего сына.
     - В самом деле? А по виду не скажешь. Ну, пройдёмте в хату...
     - Давайте сначала допилим, а то получается, что я вам помешал.
     -  Можно  и так.  У нас совсем  нечем стало протопить. Сережа все сухие
ветки в саду поспилил, теперь вот старую яблоню решили пустить на  дрова. Да
только она нам не очень поддаётся, - посетовала она на житейские трудности.
     Ванько осмотрел поперечку: развод имеется,  а вот  зубья  давно забыли,
что такое напильник.
     - Да,  с  нею сильно  не разгонишься... У вас  напильника треугольного,
случайно, не найдётся?
     - Найдётся! Наш папа столяром был, у него всяких напильников навалом, -
доложил Сережа. - Мам, можно, я поищу? - И он убежал.
     - А  колун у вас имеется? - Ванько заметил кучу потемневших  от времени
чурбаков,  сложенных в сторонке. Они  со  всех сторон общипаны были топором;
поколоть - у хозяев, похоже, не хватило силёнок.
     - Есть и колун... - Елена Сергеевна покосилась на кучу. - Но они  такие
суковатые, что им и ума не дашь...
     - Ну, это мы ещё посмотрим, скажи, Серёга? Притащи-ка колун!
     -  Ты, мама,  даже  не  представляешь,  какой  он  сильный!  -  отдавая
напильник, воскликнул малец. - Он их в щепки раздербанит.
     Действительно, не  прошло  и  двадцати минут,  как чурки "раздербанены"
были на мелкие полешки. Дрова снесли в сарай и сложили в штабель.
     - Это ж надо! -  радовалась  хозяйка. -  Даже не верится:  не  было  ни
дровинки и вдруг - целый кубометр! Спасибо тебе, сынок, преогромное!..
     - Ерунда, тёть Лена, не стоит благодарности.
     Наточив пилу, которая пока не понадобилась, прошли в хату. Здесь в углу
над  столом  с  точёными ножками мерцала слабая  лампадка, освещая  икону  с
наброшенным вышитым  рушничком.  Её  света было  достаточно, чтобы  заметить
образцовый порядок в  обстановке комнаты. Оставив обувь у порога, присели на
лавку  с ажурными спинками, свидетельствовавшими,  что её создатель  -  это,
видимо, был отец - любил и знал своё дело.
     Мать  заходилась мыть  под  рукомойником ботинки,  а у  ребят завязался
оживлённый разговор.
     - Мама,  он  останется у  нас и  ночевать! - с радостью сообщил Серёжа,
когда она, закончив, вытирала руки.
     - Вот и хорошо: на дворе уже стемнело. Сейчас приготовлю вам поужинать.
     - А чё это у вас такой свет,  тоже керосин кончился? -  поинтересовался
гость.
     -  Уже забыли, как  он и пахнет... Спасибо бабушке: она у нас верующая,
припасла масла лампадного. Но тоже уже мало осталось.
     -  Мы его  экономим, -  добавил Сережа.  -  Токо с вечера  светим, и то
недолго.
     - А как с огнем, у тебя есть кресало?
     -  Не-е... Бегаю к соседям за жаром. Знаешь, как надоело!..  Принесу  в
чугунке,  а  после с  мамой дуем-дуем, пока пламя загорится. У  меня так  аж
голова кружится и в глазах темнеет.
     - И с огнем беда, и куда ни кинь - всюду  одни  беды... Позови,  сынок,
бабушку, будем ужинать.
     Сережа вышел в соседнюю комнату и вскоре вернулся, таща за руку старуху
(та, видимо, шла без особого желания). Ванько поднялся,  поздоровался лёгким
поклоном.
     -  Здравствуй...  Ты,  детка, чей  же  будешь?  -  Она  подошла  ближе,
подслеповато щурясь.
     - Он, бабуля, живёт далеко, ты его  не знаешь! - объяснил  внук громко,
поскольку бабка была, похоже, глуховата. - Помнишь, я  о нём рассказывал? Он
пришёл в гости специально ко мне!
     Сославшись на  отсутствие  аппетита, бабуля вернулась обратно. Проводив
ее, Елена Сергеевна присоединилась к ужинающим и сама. Поглядывая  на ребят,
улыбалась довольно: приятно было видеть горячую привязанность сынишки и  то,
что  гость ведёт себя с ним на равных, слушает его с неподдельным вниманием.
Ужиная,  они  в то же время  рассматривали рисунки, поворачивая их  к тощему
свету лампадки.
     - Мам, сделай нам свет поближе, а то плохо видать! - попросил художник,
довольный похвалами друга.
     - Вы бы, сынок, отложили это дело до утра, - посоветовала она. - Не дай
бог, погаснет -  останемся и без такого. А мне ещё  и со  стола  убирать,  и
постели стелить.
     - И  правда,  Серёга, - завтра и досмотрим, - поддержал её Ванько. - Но
скажу тебе честно, я уже убедился: получается  у тебя  классно!  Мне в жисть
так не нарисовать. Молодец,  из тебя получится настоящий художник. - Отложив
альбом, обратился  к матери:  - Тёть Лена, в  прошлый раз из  слов Сережи  я
понял, что вы со Спиваками были добрыми соседями...
     -  Они  были милые и  скромные  люди.  Причин для ссоры не возникало, -
сказала она, вздохнув. - А вы с Тамарой, выходит, были школьными друзьями?
     - Учились в одной школе. Вам о ней что-нибудь известно?
     - Их  с  отцом забрали  в полицию. Не знаю,  как уж получилось, но отец
застрелил  полицейского.  Мы  надеялись,   что  там  разберутся  и  девчонку
отпустят, но  вместо этого следующей  ночью  увезли и  мать с малышом. Потом
слух прошёл, что родителей казнили... А что сталось  с Тамарой  и братиком -
никто не знает.
     - Так я рад вам сообщить: они с Валерой живы и здоровы.
     - Что ты говоришь! - встрепенулась Елена Сергеевна. - Ты их видел?
     - Перед тем, как идти к вам. От Тамары вам большой привет.
     - Спасибо...  А я  все  эти дни сама  не  своя: что с ними, бедняжками,
сталось? Их что, отпустили?
     - Как же!  От фашистов дождешься...  - И Ванько  рассказал  то, что уже
известно читателю.
     - Я слов не нахожу, чтобы  выразить, как ты меня обрадовал! -  заметила
она под конец. - Прямо камень с души... Спасибо тебе и от меня.
     - И от меня тоже! - вставил Сережа.
     - Ещё я беспокоилась, что не смогу передать кое-что из их барахлишка да
вещичек. Клава - это  их маму так звали - как чувствовала,  что придут  и за
нею. Попросила сложить всё это в узел и сохранить. Надеялась, сердешная, что
деток не тронут.
     - Мы с ребятами тоже надеялись, что её, такую больную, оставят в покое,
- сказал Ванько. - На другой день утром пришли узнать, но...
     - Сережа говорил, что ты и во двор заходил.
     - От него я  узнал,  что  ночью  приезжали  на машине, можно было  и не
ходить. Но Тамара сказала, что в  сарае спрятано кое-что, представляющее для
нас интерес.
     - А что это такое? - тут же заинтересовался пацан.
     - Кой-какие боеприпасы.
     - А почему мне не показал?
     - Времени было  в обрез. Кроме того, на соседней улице ждали товарищи и
переживали, не  попал ли я в  засаду.  Тёть  Лена, тогда  у  них возле сарая
лежало несколько срубленных акаций. Они ещё там, не знаете?
     - Брёвна  лежат, я видел вчера, - сообщил Сережа. - А кизяки уже кто-то
забрал. И стекла из окон вытащили.
     -  Я  встану  пораньше,  так  вы не обращайте  внимания. Схожу в сарай,
заберу остальное.
     - Тоже боеприпасы? - поинтересовался сосед.
     - Не только. Там есть кое-что и для тебя. Пока не скажу, что; пусть это
будет сюрпризом.
     - А что такое "сюрприз"?
     - Ну, вроде подарка. Этот,  как его, Гаврюха, кажется, - он тебя больше
не задирал?
     - Не-е! Он теперь меня боится трогать.
     -  Давайте,  ребятки,  заканчивать  разговоры, пора  ложиться  спать, -
напомнила мать. - А то скоро и с вечера нечем будет посветить.
     -  Да и я  собирался  встать  ещё до рассвета. Надо с этим  узлом выйти
затемно, а  то  примут за вора, - поддержал  её  Ванько видя,  что  малец  с
доводами матери не согласен.
     - Тогда, чур, с тобой буду спать я! А ты, мама, иди к бабушке на печь.
     - Хорошо, сынок, так и сделаем, - улыбнулась та.
     Незадолго до рассвета  Ванько проснулся  (умел делать  это  без  помощи
будильника), оделся и бесшумно вышел во двор. В сарае без труда нашёл место,
где  зарыт противогаз  и  подсумки  с патронами. Отвинтив маску, её и обоймы
сложил в сумку, остальное зарыл обратно. Выйдя,  приподнял акациевый хлыст -
тот оказался  ему под  силу. Все  пять брёвен перетаскал  во двор - классные
будут дрова! Управился затемно. Вернувшись в хату, в потёмках натолкнулся на
Елену Сергеевну: одетая, она сидела возле посапывающего Сережи.
     - Тёть Лен, вы чё не спите?
     - Услыхала во дворе  возню, - сообщила  она полушёпотом.  - Испугалась,
пришла к вам и обнаружила, что тебя уже нет. С чем ты там возился?
     -  Перетаскал те брёвна к вашему сараю. Как-нибудь придём, распилим  на
дрова.
     - Да как же ты их осилил, такие тяжеленные?! Мог ведь надорваться...
     - Они оказались не такими уж и тяжёлыми.
     - По земле волочил?
     - Да нет, на плечах. Следов видно не будет.
     - Да  я не  к тому... Их  как-то дедок какой-то хотел  утащить,  да  не
подюжил. Вот я и побоялась...
     - Не  бойтесь,  я к  тяжестям привыкши. Мне  ложиться уже не  стоит,  -
поспешил он переменить тему, - ещё  немного - и отправлюсь к своим. Коптилку
зажечь нечем?
     - Нет, сынок, теперь только утром.
     - Я почему и спросил. Могу вам в этом помочь. Клочок бумажки найдёте?
     - Поищу. Большой?
     - С рублёвку или чуть больше.
     Он  достал  из специального  кармашка "зажигалку"  - пулю с надпиленным
носиком, для  безопасности втыкаемую в гильзу острым концом внутрь. Разрядил
один из принесённых патронов, отсыпал щепотку пороху на ладонь и стряхнул на
светящуюся  голубым  чёрточку  на  бумажке, оставленную зажигательной пулей.
Порох вспыхнул, бумажка взялась пламенем.
     -  Прямо чудеса  какие-то! -  воскликнула  удивлённая  хозяйка, зажигая
лападку.
     - Эти  чудеса,  если хотите, могу оставить вам. Чтоб  Сереже  не бегать
каждый день за угольком. Не побоитесь?
     - А это опасно?
     - Не очень. Если быть аккуратным. Надо, чтоб  содержимое этой  вот пули
не попало на кожу, иначе будет ожёг. Ну  а если всё-таки случится  промашка,
тоже не страшно: сразу опустить руку в воду и стереть тряпкой. Так как?
     - Заманчиво, конечно... Покажи ещё раз, как это делается.
     - И покажу, и вы при мне повторите. Поверьте, ничего сложного нет!
     Продемонстрировав  наглядно  и предложив  то же самое проделать  ей, он
оставил  хитрую зажигалку, а  также насыпал  в  стакан  пороху, разрядив для
этого несколько патронов.
     - Эту сумку спрячьте в надёжном месте, - попросил под конец. - Я за нею
приду  позже.  Сереже,  когда  проснется, привет. И  большое  вам спасибо за
сохранённые вещи, они будут очень кстати.
     -  Спасибо,  сынок,  и  тебе. Привет от  нас  Тамарочке и  Валере. Будь
осторожен:  на нашем краю  ходить небезопасно, - напутствовала она, проводив
за  порог.  -  Немцы или полицаи  по ночам, иногда  под  самое утро, кого-то
расстраливают в карьере неподалёку отсюда. Не приведи господь нарваться!
     - Буду очень осторожен. До свиданья!
     На этот раз Жучок  то ли проспал, то ли поленился встретить на подходе,
как делал  это  зачастую. Лишь когда  скрипнула калитка, он вылез  из будки,
заходился потягиваться и фыркать носом.  Ванько  почесал  у него  за  ушами,
погладил; поднимаясь с корточек, увидел тётю: она поджидала его в дверях.
     - Ты почему ж  не  предупредил,  что там  и заночуешь? - упрекнула  она
вместо приветствия. - А я тут сама не своя - не случилось ли чего... Что это
у тебя за узел такой?
     - Сюрприз для Тамары. Соседка сохранила кое-что из ихних вещей.
     -  Мне бы только их метрики нашлись! - воскликнула тётка. - Заходи, а я
ставни пооткрываю, рассвело совсем.
     Оставив  сюрприз в сенях и разувшись, Ванько осторожно, чтоб  никого не
разбудить, отворил  дверь  в комнату. Но,  похоже,  "сама  не своя" была  не
только  хозяйка: на краю печи, свесив ноги,  в исподнем сидела Тамара.  Сняв
фуфайку, подошёл к ней.
     - Почему не спишь, ещё ж рано!
     - Не хочется, - пояснила она одними губами. - Ссади.
     Протянув к нему руки, спрыгнула и, подхваченная, обвила его шею.
     - Какая ты тёпленькая! - Он медлил отпускать, желая, видимо, напитаться
её теплом. - Наверно, рано легли?
     -  Нет, заснули поздно. Но  мне  такой  сон приснился, что проснулась и
больше не могла уснуть... Уже, наверно, с час.
     - Хороший или плохой?
     - Страшный. Будто тебя схватили немцы... Ой, тётя идёт, пусти!
     - Она, между прочим, не против, чтоб я был ещё и её зятем. - Посадил на
диван. - Ты её тоже тётей зовешь?
     - Ага. Валера - тот сразу стал звать мамой. А мне как-то непривычно.
     Пооткрывав  ставни,  вернулась  тётя,  приветливо кивнула  на  тамарино
"доброе утро" и прошла к себе - возможно, чтоб не разбудить остальных.
     -  А  тётю  Гашу  один  раз  нечаянно  назвала  мамой,  -  вернулась  к
прерванному разговору.
     - Нечаянно, говоришь?
     - Честное слово, не умышленно.
     - Да я разве упрекаю!.. А она что?
     - Ничего, обозвалась и всё. Я аж хотела извиниться...
     - По-моему, не за что. Она тебя давно дочкой кличет. Так что схватившие
меня немцы, - напомнил о недорассказанном сне, - хотели меня расстрелять?
     - Ой, даже не это... готовились повесить, и знаешь, где?
     Однако  досказать  сон  снова  не  пришлось:  проснулись   и  остальные
обитатели печи. Оказывается, с вечера  была  жарко натоплена русская чечь  и
все пятеро изъявили желание спать именно на ней. Правда, Валера, наигравшись
со взрослыми, запросился потом к маме.
     Девчонки юркнули одеваться в тёткину комнату, Федя с Борисом подсели на
диван.
     - Ну как,  всё  нормально?  Наверно, помогал  по  хозяйству? -  спросил
Борис.
     -  Да. Десятка  полтора суковатых  чурбаков  поколол...  пока  занесли,
сложили - темнеть начало. И уж больно пацан не хотел отпускать.
     - Патроны принёс?
     - Из сарая забрал, но прихватил не все, придется сходить ещё. Случилась
ноша более срочная...
     Он не успел пояснить, какая  именно, так как вернулись  девчата. У Веры
опухоль  с губ сошла да и на  лице следов  от побоев почти не стало заметно.
Однако припухлость появилась у Бориса. Она явно бросалась в глаза, Вера то и
дело косилась в его сторону.
     - Борь, а что это у тебя с нижней губой? - поинтересовался и Ванько.
     - А вон, - кивнул он на свою ненаглядную. - Локтем двинула, чумичка.
     - Не будешь распускать! - заметила та назидательно
     - Думаешь,  я  с  тобой  целоваться  собирался?  Больно  нужно... Хотел
сказать что-то на ушко, так ты сразу...
     - Ничего, до свадьбы заживёт! А после она и дичиться не станет.
     - Если я ещё захочу на ней, дурёхе, жениться!..
     - Ну, а с Тамары причитается: у меня для неё сюрпризик! -  Ванько вышел
в сени и вернулся с объёмистым узлом.
     Она  сразу же узнала свою скатерть,  и  ей  стало не до вознаграждений.
Молча  развязала, стала  разбирать содержимое. Это  были какие-то документы,
письма,  фотографии, одежда. К каждой вещи она припадала лицом, словно желая
насладиться запахом родного дома. Не всхлипывала, не причитала, только слёзы
лились в два ручья... У Веры и тётки глаза тоже были полны слёз. Девчонку на
время оставили одну, чтобы не мешать горестным воспоминаниям.
     В и  н т о в о ч н ы й порох  из  патронов, найденных в зарослях  после
ухода наших, а также конфискованных  у полицая и даже  тех, что прихватил  с
собой недавно ночью, расходовали бережно, он тянулся  долго, но вскоре снова
кончился. Как и запас серы, которой навыколупывали было из ребристых катков,
каковыми молотили на току хлеб  (ею были закреплены железные штыри-полуоси с
боков).  Из  этой  серы  приловчились  делать  "спички",  окуная  в  расплав
нарезанные кусочками  стебли куги. Она легко загорается от тлеющей ваты либо
уголька  и  воспламеняет  спичку.  Но всё  это кончилось  и  приходилось  до
головокружения  и слёз дуть-раздувать,  пока добьёшься пламени, чтобы зажечь
лампу или в печи.
     И Ванько с Рудиком отправились на Чапаева забрать остальные  патроны да
заодно и распилить акациевые брёвна.
     Зима  стояла  сиротская,  с неустойчивой погодой.  С  утра  было  вроде
по-божески,  осадков  не ожидалось. Но  на  подступах к  станице  неожиданно
потемнело,  завьюжило,  повалил густой  снег; округа,  посветлев, на  глазах
преобразилась. Станичная детвора высыпала на улицы играть в снежки. На место
прибыли задолго до обеда.
     На этот раз Елена Сергеевна обрадовалась не меньше Сережи, когда Ванько
вручил ей двухлитровый бидончик с керосином.
     - Ой, какое ж вам спасибо, ребятки! - воскликнула она, подняв  крышку и
понюхав с таким удовольствием, словно это был мед. - Без света - хоть плачь.
Было  немного оливкового масла, но и оно кончилось. А этого богатства хватит
теперь до лучших времён!
     - Верите, что они скоро придут?
     - Без такой веры жить бы стало совсем невмоготу. Верим и надеемся. А вы
разве нет?
     - Мы, тёть Лена, тоже. И даже знаем, что ждать осталось недолго.
     -  Твои слова  да богу бы в уши,  как  говорит наша бабушка!  А  это  с
тобой...
     - Мой товарищ, Рудик. Пришли распилить акации. Тащи, Серёга, пилу!
     - У нас и те дровишки ещё тянутся, - сказала Елена. - Как топим, так  и
поминаем тебя добрым словом.
     - Зима только началась. А с Сережей вы с такими брёвнами не справитесь.
     Вскоре брёвна одно за другим стали превращаться в кучу чурок. Когда она
выросла  до внушительных  размеров, Ванько уступил  место у козел  хозяйке и
взял в руки колун. Сережа принялся таскать поленья в сарай и делал это столь
шустро, что друг едва успевал обеспечивать его работой.
     -  Ну ты и моторный!  - похвалил он его, когда дело шло  к  завершению.
-Закончим - сделаю тебе подарок.
     - Который сюрприз? - вспомнил тот прежнее обещание.
     - Сюрприз да ещё какой! Хочешь иметь настоящий прящ?
     - А то нет? А где ты его возьмёшь?
     - Сами сделаем. Имеется отличная резина! Кончай трудиться, найди старый
ботинок для  кожатки да срежь  покрасивше рогатку. Вот тебе ножик. Но смотри
не порежься, он острый.
     - Ура! У меня будет настоящий прящ! -  Взбрыкивая от радости, он убежал
выполнять задание. И вскоре вернулся. - Вот,  нашёл  аж три штуки. Такие?  -
показал срезанные заготовки.
     -  Вот эта  - годится. Но давай  сперва договоримся, что  ты не  будешь
стрелять по птичкам, даже по воробьям. Идёт?
     Управившись с дровами, Рудик ушёл навестить  тётку,  Елена Сергеевна  -
готовить  обед,  а Ванько с  Серёгой  занялись прящом. Резинки  вырезали  из
противогазной  маски,  и  он  получился  на загляденье.  Для  мишени нашлась
дырявая сковородка, на боеприпас ушла пара кирпичей. Меткости стрельбы стали
учиться метров с десяти.
     Стрелял, разумеется, Сережа. Он,  пожалуй, впервые  держал в  руках эту
заветную мечту всех подростков, и на первых порах не всё получалось - мазал.
     - Ты, старик, не спеши  отпускать  кожатку, - наставлял его Ванько. - И
когда  целишься,  представляй, будто перед тобой не сковорода, а полицайская
морда. И ты хочешь вмазать ему в лоб. Отомстить за тётю Клаву.
     Дело  вскоре  пошло на лад. После  нескольких удачных попаданий стрелок
счёл необходимым уточнить, в кого ж можно стрелять.
     - А ворон и кряков можно убивать?
     - Ворон  -  пожалуй. Они птичьи  гнёзда зорят.  Но, опять же, старайся,
чтоб и на расплод немного осталось.
     Во время обеда  он решил  выяснить-таки и насчёт лягушек, или "кряков",
которых летом в зароях "не меньше миллиона"
     - От них больше вреда, чем от ворон. Потому что писаются, а потом на на
руках бородавки, - пояснил он.
     - Сережа,  ты же за столом находишься! - укоризненно заметила мать. - А
ну прекрати!
     Пришлось разговор  этот  отложить и  главное внимание уделить обеду. На
стол были  поданы  суп гороховый с мясом  и  кукурузные  лепёшки. А кто ж не
любит  гороховый суп, даже  если  он  и без  мяса!  Елена Сергеевна  всё  же
заметила извинительно:
     - Вы, конечно, заслужили лучшего угощения, но...
     - Отличный  супец! - не согласился Ванько. - Да ещё и со с мясом. У вас
вроде и худобы никакой не видно.
     -  Была   и   худоба,  да  кончилась.  Бычка  променяла  на   кукурузу,
коровку-кормилицу  забрали немцы.  Пришлось, хоть  и  жалко  было  до  слёз,
извести и овечку. Её да с пяток кур засолила в кадке, упрятала в погреб. Вот
и тянутся понемножку - и мясцо, и соль.
     -  Тёть  Лена, - управившись  с  добавкой,  поинтересовался,  на всякий
случай, Ванько, - вам, случайно, не знакома такая фамилия: Голопупенко?
     Сережа прыснул, а мать сказала:
     - Что-то вроде знакомое... Нет, не припомню. Тебе зачем?
     - Я как-то познакомился с ихним пацаном. Я с Тамарой и он убежали тогда
из казаматки. А вот адрес, где живёт, спросить не додумался.
     - Может, наша бабушка знает, пойду спрошу.
     Едва мать вышла, как Сережа вернулся к несостоявшемуся разговору:
     - А  по крякам из пряща можно стрелять? Их за станицей больше миллиона.
Квакают - аж сюда слыхать. Мы летом ходили на них с лозинами.
     - Всех перелупили?
     -  Не-е!  Может,  штук  сто.  Мама перестала пускать: там полицаи стали
людей убивать. Я не видел, но слышал, как они из пулемёта: ды-ды-ды, ды-ды!
     -  Ты  чего  это  раздыдыкался,  вояка?  -  вернулась  мать. -  Бабушка
вспомнила:  году  в  двадцать шестом или  седьмом дочка её подруги  выходила
замуж за казака  с такой фамилией. Тогда  они жили на улице,  которая сейчас
называется Заройной. Это недалеко отсюда.
     - Бабушка и фамилию своей подруги назвала?
     - А как же: Сергиенковы. Матрена Кирилловна.
     -  Так  я,  пожалуй,  щас к ним наведаюсь.  Спасибо за вкусный обед!  -
поднялся он из-за стола.
     Ветер   утих,   и   валил   густой   снег.   Снежинки    величиной    с
бабочку-капустницу, снижаясь, делали замысловатые пируэты и тихо ложились на
землю, заборы, налипали на  ветви деревьев. Хаты в нескольких  метрах теряли
очертания,  различались  лишь  их  силуэты,  сливавшиеся с  небом,  которое,
казалось,  опустилось донизу. Пройдя метров двести в указанном  направлении,
Ванько услышал ребячий гомон, а потом увидел и их самих, лепивших на пустыре
снежных баб. Делали это так увлеченно, что ему  и самому захотелось тряхнуть
стариной.  Свернул к ним  и  занялся  делом. Снег  мягок и липуч.  Словно  к
магниту, клеится к заготовке,  навёртывается, как  бумага на  рулон, обнажая
землю.  Едва  он  поставил на-попа громадное тело  будущего  снеговика,  как
ребятня, бросив свои занятия, окружила его со всех сторон.
     - Оце будэ баба так баба! - раздались восхищённые голоса.
     - Баба-великан!
     - От бы нам таку сробыть!
     - Поможете делать - считайте, что она ваша, - пообещал Ванько.
     - Поможем! А шо нада делать? - хором согласились дети.
     -  Тебя как звать? -  посмотрел он на озорного, всё  ещё веснущатого, в
облезлом треухе, мокрого с ног до головы сорванца.
     - Митя, - представился тот.
     - А меня Гриша!  А меня Витя! А меня Шурик!  - наперебой сообщили  свои
имена желающие помогать.
     -  Прекрасно! Витя и Митя - вы скатаете правую руку. Гриша и Шурик - вы
займитесь левой. Чтоб были вот такой толщины и  одинаковые. Ты -  тоже Витя?
Сбегай к плетню и принеси два прута: воткнём, чтоб руки  не отваливались. За
дело!
     Через  короткое   время   на   пустыре  возвышался  почти  двухметровый
толстяк-снеговик. с глазами, носом, ртом и даже  с пальцами на растопыренных
руках. К восторгу всех создателей.
     - Братва, а кто из вас знает, где  живут Сергиенковы? - поинтересовался
на всякий случай главный скульптор.
     - Я! - вызвался один из Вить. - Вин живэ коло нас.
     - Кто - вин? - не понял Ванько.
     - Дедушка Михей.
     - А разве баба Мотя... она уже там не живёт?
     - Так вона ж вмэрла, ты шо, нэ знаешь?
     - И он теперь живёт один, дедушка Михей? - допытывался Ванько.
     -  Чичас  з  ным отой, як его... О-он  ихняя хата, -  показал малец и с
полдороги припустился назад, к снеговику.
     Двор  Сергиенковых  выглядел  запущенно  и неуютно,  даже прихорошенный
снежным   покрывалом.  Стены  хатёнки   облуплены,  ставни  некрашены,  окна
наполовину "застеклены" фанерками. Если б  не дымок из  трубы да  не  свежий
след от  порога  до  сарая, можно  бы подумать,  что  подворье  давным-давно
нежилое.
     На  зов  и стук  откликнулись  не  сразу. Лишь после  настойчивого  - в
фанерку  окна  - за дверью послышалась возня, звякнуло по  меньшей  мере два
крючка  и  в  притворе   показалось  тронутое  оспой   лицо,  которое  хмуро
осведомилось:
     - Чиво надо?
     - Надо Степу Голопупенка.  - Ванько узнал товарища по несчастью и ждал,
улыбаясь, приглашения войти.
     - Ваня, ты?! Заходи! Как же ты меня нашёл?
     - Было б желание! - Гость несильно пожал протянутую  руку. - Язык  ведь
до Киева доводит.
     Прошли в хату. Сквозь окошко в два стекла (фанерки не в счёт) в комнату
проникал  сумеречный  свет,  позволявший,   впрочем,  разглядеть  отсутствие
должного порядка и здесь.  Но было тепло: в печи весело потрескивали  дрова.
Отблески  пламени падали  на дощатый стол  с немудрящей утварью -  ведром  с
водой, ковшиком и другой мелкой посудой.
     - Один хозяинуешь? - спросил Ванько, не найдя взглядом деда.
     - С  дедушкой. Но он почти не слазит с печи. Садись вот сюда, к огню, -
указал  Степан на примитивный табурет о трёх  ножках  врастопырку и вогнутым
сидением из войлока; сам устроился на чурке рядом.
     - У тебя что, родных больше никого нет?
     - Почему? Мама и сестрёнка. Я, вобще-то, живу не здесь.
     - Отчего ж не заберёте к себе деда?
     - Пока переходить не соглашается.  Мы бабушку недавно похоронили, ещё и
сорока дней не прошло. Помянем - тогда. Но ты не думай, я всё время при нём!
     -  Ты  с  кем там, внучок,  разговариваешь? - донёсся  с печи скрипучий
старческий голос.
     - Это, деда,  ко мне товарищ пришёл  в гости. - Внук поднялся и подошёл
ближе. - Вам ничего не нужно?
     - Нет, не нужно... Слышу - незнакомый голос, вот и спросил.
     - Я думал, больше  не придется  с тобой свидеться, -  вернулся на  свой
чурбак  Степа. - Жалел,  что  не  удастся  поблагодарить за  находчивость  и
смелость. Если  б  не  ты  -  не  знаю, чем бы всё кончилось... Ты-то какими
судьбами попал к нам тогда в компанию?
     - Понимаешь, днём раньше что-то приключилось с нашим товарищем. Он ушёл
в станицу к знакомой  девочке  поздравить с днём  рождения.  Обещал к вечеру
вернуться. Не пришёл.  А парень он  не из таких, что пообещает и не сделает.
Особенно  мать  переживала.  Чует,  говорила,  моё  сердце:  что-то  с   ним
случилось... С сердцем у ней  неважно, волноваться нельзя. Я собрался - и  в
станицу,  -  неспеша,  обстоятельно  стал  рассказывать   Ванько.  -  Адреса
именинницы ещё не знал. Решил пройти к комендатуре, где работает её мать...
     - Да ты что! - перебил Степан, нахмурившись. -  Он что, дружил с дочкой
фрицевской прислужницы?
     -  Видишь ли, они подружились, когда  мать  ещё не работала у немцев, -
пояснил Ванько. - И тогда они жили у нас на хуторе. Вобщем, я держался около
входа, хотел дождаться, пока Ольга Готлобовна зачем-либо  выйдет. Поскубался
с одним придурком-полицаем. За это и задержали.
     - Понятно... Наверно, в тот же день и я чуть не влип в одну историю,  -
вспомнил собеседник. - Твоего товарища звали, случаем, не Андрей?
     - Точно. А ты откуда знаешь? - удивился на этот раз гость.
     И тот рассказал  ему, при  каких обстоятельствах произошло знакомство с
Андреем и Мартой.
     -  Нам стало  известно, - под конец его рассказа сообщил  Ванько, - что
они  - и ваши ребята  тоже - живы  и в  безопасности:  их  каким-то  образом
вызволили партизаны. Ты никого из тех своих одностанишников не встречал?
     - Как же, видел. Но никто из них подробностей не рассказывал. А от кого
стало известно вам, если не секрет?
     - Вообще-то,  конешно, секрет... Но ты, вижу, парень надёжный,  поэтому
скажу: от переводчицы.
     - Странно... А она откуда узнала?
     - Неважно.  Главное - она  передала  нам  записку, написанную андреевой
рукой.
     - Вот это да!.. Выходит, её мать  - наш человек. А я ей  в тот день, во
время допроса, нахамил, как последний сукин сын.
     - Да ты не переживай. Ей и не такое приходится выслушивать...
     - Ну а вы как, я имею в виду тогда, в каталажке?
     -  Мы с  девчонкой убежали вслед за тобой, а её отец так и остался. Она
тоже было  заупиралась, но я унёс её силком. Зашли за малышом, и  теперь они
живут у моей тёти. Вот токо мать... она оказалась тяжелобольной.
     - Слыхал,  их повесили на воротах стадиона... Но, говорят,  и карателям
непоздоровилось: кто-то швырнул в них гранату, прям из толпы.
     - Раз уж я тут разоткровенничался,  то так и быть,  признаюсь: наша это
работа.  Случайно  попали  на  стадион, стали  свидетелями  казни,  ну  и не
сдержались. К слову сказать, кроме родителей Тамары, тогда повесили и одного
из полицаев, что приходил сводить  нас в туалет.  А второго ты так звезданул
прикладом, что проломил череп, и его пристрелили.
     - Ну, ты меня сёдни порадовал! - воскликнул Степан.  - Где ж вы гранату
взяли? - Ванько рассказал и это.  - А у нас, гадство, ничего такого нет, - с
сожалением вздохнул он. - В магазине  винтовки,  что я тогда прихватил, было
всего  четыре  патрона.  Мы  их  уже  израсходовали.  Такой обрезик  из  неё
получился! Но он оказался  почему-то наш, советский. А патронов к нему нет -
вот в чём беда.
     -  Этой  вашей беде  я, пожалуй,  помогу, - пообещал  Ванько,  тронутый
жалобными нотками  в голосе собеседника. - Правда,  боюсь, не наломали б  вы
дров. Уж больно ты, извини, рисковый малый...
     -  Да всё будет  нормально! - схватил его руку Степа. - Слово даю! Я за
время  оккупации  лет на десять  повзрослел  и поумнел. А у  тебя  их много,
патронов?
     - Много дать не смогу. Обоймы две-три, не больше.
     - А когда? - Парень снова, теперь уже в благодарность за услугу, потряс
его руку.
     - Можно прям сейчас. Одевайся и сходим, тут недалеко.
     У ч а  с т о  к  степи, на  котором Борис с  Мишей установили петли  из
телефонного провода,  получился исключительно "урожайным": за весь ноябрь не
было,  пожалуй, случая, когда  бы они возвратились из обхода порожнём.  Но в
декабре зачастили дожди, порой со снегом и ветром.  В ненастье заяц, видимо,
предпочитал отлёживаться в сухом кубле: уловы резко упали либо отсутствовали
вовсе. По этим  причинам  пропадало желание тёмными утрами "мокнуть заздря".
Но, случалось, к обеду становилось на погоде, и нужно было наведаться, чтобы
хоть поправить сбитые непогодой  петли. И  как было обидно и  досадно, когда
один,  а  то  и  два "дурошлёпа" всё-таки  попадались,  но  к этому  времени
оказывались расклёванными вороньём!
     А  однажды  зайчатников ждал пренеприятнейший сюрприз: на застолблённом
ими участке кто-то насторожил  свои  петли.  Да  ещё  какие  -  из сталистой
оцинкованной   проволоки.  Причём,  петли  эти  порой  установлены  были   в
нескольких метрах от ихних.
     Чья-то откровенная наглость возмутила  ребят и обозлила. Решено было на
следующее утро прийти сюда пораньше, чтобы  узнать, кто же решился на такое.
Может быть,  даже  отдубасить. Однако  наглецами оказались  двое  ивановцев,
постарше и посильней физически. Поговорить с ними по-хорошему не  пришлось -
не захотели.
     - Мало того, эти лбы, -  жаловался Миша Ваньку, -  ещё и  отняли у  нас
двух зайчуганов. И пригрозили, воще, посчитать ребра, ежли застанут ещё хоть
раз.
     Ванько пообещал разобраться с ними, как только станет на погоде.
     Благодаря  нежданно-негаданно  раздобытому  керосину долгие декабрьские
ночи, столь тягостные для детворы (выдержи-ка  семнадцать  часов на боковой!
),  нашим  ребятам  страшны не  были. Скорее, являлись весёлым и  интересным
периодом  отдыха от многодневных  забот. Собираясь у кого-либо в натопленной
хате, а то и на русской печи, они и далеко за  полуночь то  резались в карты
или  лото,  то  просто  фантазировали,  сочиняли  сказки,   соревнуясь,  кто
придумает поволшебней да пострашней.
     Когда приходила погостить Тамара, собирались у Шапориных; приглашалась,
разумеется, и Клава. В  такие вечера было  особенно интересно, так как кроме
сказок да загадок затевались развлечения пощекотливей.  Всем нравилась, даже
Вере, игра в бутылку. Правда, её не признавал Миша, не желавший целоваться с
девчонками; но обходились и без него.
     Ранее  Ванько рассказал о своём разговоре  со Степаном. Получалось, что
их  станичные  сверстники - а  он  наверняка  у  них  за старшого - тоже  не
упускают  случая  как-то  насолить  оккупантам.  Или, по  крайней  мере,  их
прислужникам-полицаям, которые в  своём усердии зачастую беспощадней хозяев.
Решено было познакомиться с ними покороче. Может быть, даже удружить им один
из пистолетов.  И уж конечно - поделиться секретом  мины, с помощью  каковой
так удачно насолили Гапону.
     Впрочем, что до  удачи, то разве  что  керосин. Пожар  старосту  особо,
похоже,  и не напугал...  Сено вскоре  появилось у  него новое,  дрова тоже.
Достал  он,  надо  полагать  и  керосину (правда, флягу  у  будки больше  не
оставляли).  А вот худобу у хуторян изымать продолжали по-прежнему.  Как  на
этой стороне балки, так и на той, с чисто казачьим населением, райскую жизнь
которому так щедро сулили в листовках. По словам Клавы, в один из дней свели
коров  сразу у семерых её соседей; отогнали  на станцию и погрузили в вагон.
Командовал  грабежом обретавшийся на хуторе  толстый, как боров, в  очках  с
толстыми же стеклами, немец.
     Над  учётчицкой всё ещё  болтался  флаг со  свастикой. Там  по-прежнему
находился возглавляемый им полицейский участок. Не раз уже  у  ребят заходил
разговор  о том,  что  надо  бы поджечь  это  осиное  гнездо, но  всякий раз
приходилось считаться со сложностями и откладывать затею.
     Об этом  же зашёл у них разговор, когда в один из вечеров собрались они
у Ванька поиграть в  лото. Горела  неярко лампа, порывисто хлестал  за окном
дождь, а  на  столе  перед каждым  участником лежали  потрёпанные карточки с
цифрами в  квадратиках. Федя доставал  из кисета "номера" и, объявив, ставил
на свою.
     - Помните, Андрей говорил, что видел в бинокль с  кургана... Голодовка!
- объявил он очередной номер. - Видел, как из грузовика что-то перегружали в
амбар... Кочерёжки! Какие-то ящики  и тюки.  Ты глянь, опять цифры-близнецы,
на этот раз барабанные палочки!
     - Ты,  Хветь, или  играй,  или говори  -  что-нить  одно! -  сделал ему
замечание Борис.
     -  И  чё ты, воще, хотел  этим сказать? - накрыв  тыквенными  семечками
цифры 33, 77 и II, спросил Миша.
     -  Что  сказать?  -  отложив  кисет  с  бочонками-цифрами  в  сторонку,
обозвался Федя. - Что амбар  этот постоянно на  замке и по ночам охраняется.
Клава  говорила,  что в  него,  кроме  как с очкастым, никто не ходит -  он,
видать, никому ключа не доверяет. А это значит, что в амбаре хранится что-то
очень важное.
     - Так мы об этом уже толковали, ещё когда было тепло, - припомнил Миша.
- Что надо бы в него слазить на разведку, и если там нет такого, что рванёт,
- поджечь. Ты это же обратно хочешь предложить?
     - Не обратно, балда, а снова, - поправил его Федя. - Только не поджечь,
хотя теперь это - как раз плюнуть. У нас ведь есть лимонка.
     - Предлагаешь взорвать, воще?
     - Причём, вместе с очкастым!
     - А как это, воще, сделать, воще?
     - Залезть внутрь, закрепить  там  лимонку,  а кольцо ниткой соединить с
дверью, она открывается наружу. Дёрнет - и вдребезги!
     - Хорошая мысля! -  похвалил  Ванько. - Но,  опять  же,  если  там  нет
взрывчатки.  Иначе кой у кого повылетят стекла, а на дворе зима. Надо,  чтоб
не навредить своим.
     -  Ежли  нельзя  будет взорвать,  то  разведать, нет ли чем поживиться.
Правда, дело это рисковое, не нарваться б на пулю, - заметил Борис.
     - Риск  можно  свести  на  нет, - возразил Ванько. -  Полицай наверняка
отлучается погреться. Надо установить, надолго ли, как часто и всё такое.
     -  В  холодрыгу долго и не понаблюдаешь, разве что из окна  хаты. Кто у
нас живёт там ближе всех к амбару? - Борис посмотрел на Федю.
     -  Если имеешь  в виду Клаву, то их хата  далековато,  я уже думал. Вот
Иринка - их двор почти напротив.
     При  упоминании  этого  имени  Рудик  вздрогнул  и  живо  повернулся  к
говорившему:
     - Ир-ринка? Это какая же?
     - Уже и забыл? А помнишь, летом на ерике... - усмехнулся Миша.
     - Ты ей тогда ещё и  письмо накатал. Клава мне по секрету говорила, что
оно очень её взволновало, - не  Клаву, конешно. Иринка долго мучилась - идти
или не идти к тебе на свидание; но гордость пересилила.
     - Сурьёзно?.. - Эта новость не  на шутку и  его  взволновала. - Она мне
тогда крепко в душу залезла... Я бы и теперь не прочь с нею задружить!
     - Знаем, как ты дружишь! Не вздумай!.. - поморщился Федя.
     - Да  ты чё ровняешь! Это же не  Нюська, я бы её  ни в жисть не обидел,
честное слово, - горячо заверил недавний блудник.
     -  Зарекалась  свинья дерьмо  жрать, да  никто  не  ве