Юрий Дружников. Опасные шутки Альбера Робида
---------------------------------------------------------------
Источник: "Литгазета", 11 января 1995.
---------------------------------------------------------------
Первая же фраза книги заставляет поежиться: "Несчастный случай с
большим резервуаром электричества под литерой N... Вследствие какой-то
случайности, причина которой так и осталась невыясненной, разразилась над
всею Западной Европой страшная электрическая буря... Причинив глубокие
пертурбации в правильном течении общественной и государственной жизни, буря
эта принесла с собою много неожиданностей...".
Чернобыль... "Свободный ток сорвавшегося, если можно так выразиться, с
цепи электричества -- грозной могущественной стихийной силы, которая с
негодованием лишь подчинялась человеку, дерзнувшему наложить на нее свою
властную руку, -- охватывал теперь вихревыми своими струями приблизительно
пятую часть Европы и беспощадно свирепствовал на всем этом протяжении".
И дальше: "Геройское мужество инженеров и нижних чинов
электротехнического поста в"--28... Захватив свободный ток, отвели его в
соответственный резервуар. Помощник старшего инженера и тринадцать рядовых
пали жертвами служебного своего долга, но зато электрическая буря
прекратилась и новых катастроф более уже не предстояло впредь до следующей
ближайшей несчастной случайности".
Читали мы и более красочные картины того несчастья, да только есть
разница: все описывали то, что уже случилось, а этот автор рассказал о том,
что предстоит. И опубликовал в прошлом веке. На две с половиной сотни лет
позже своего соотечественника Нострадамуса, но конкретнее, будто сам побывал
в мрачном будущем и вернулся.
Сто с лишним лет назад, в 1894 году, издана в Петербурге книга, которая
кажется мистификацией, но в руках у меня оригинал. Текст и рисунки в книге
"Двадцатое столетие: электрическая жизнь" А.Робида, перевод В.Ранцова. Книга
дозволена цензурой и выпущена в Санкт-Петербурге, в типографии братьев
Пантелеевых.
Пометы свидетельствуют, что погуляла книжка по рукам. Купил я ее
случайно двадцать с лишним лет назад в московской писательской лавке на
Кузнецком мосту. И тогда задумал: доживу до столетия книги (а время пахло
лагерем), напишу о ней. Вроде б смешной юбилей: сто лет переводу, но перевод
с судьбой России связан. Когда купил, Чернобыля не предвиделось, да и разве
мог прийти в голову такой оборот событий?
Теперь вижу: в дате взрыва автор раритета ошибся почти на 30 лет, да и
не Чернобыль в книжке главное. Ясновидец (английское seer лучше, ближе к
пророку) в разных сферах оказывается прав. Преждевременно и несправедливо
забыт историей Альбер Робида.
Он родился в 1848 году в провинциальном французском городишке. Ему было
три года, когда появился первый роман Жюля Верна. В юности служил в
нотариальной конторе своего отца. Старик был уверен, что дело перейдет в
надежные руки. Между тем, Альбер вел себя вовсе не так, как надлежит
степенному нотариусу в маленьком городке, где все знают друг друга.
Хохмач, сказали бы теперь, он сидел в конторе у открытого окна и
отпускал шуточки прохожим, подчас отнюдь не безобидные. В кафе, напротив
конторы, он посылал бумажных голубей, скатывал шарики из обрывков
юридических документов, из рогатки стрелял по тарелкам и затылкам
посетителей. Когда на него обращали внимание, он строил гримасы или
пародировал манеры. А то, к негодованию субъектов, мгновенно рисовал на них
карикатуры и швырял из окна.
Альбер не ценил сделанного и уж никак не думал, что клочки бумаги,
выброшенные им из окна, через некоторое время будут дорого цениться на
аукционах. Отец же тогда выходил из себя от этих проделок. Степенные
граждане возмущались и призывали на помощь полицию. Но хохот людей,
окружавших пострадавшего, обычно сводил конфликты со стражем порядка на нет.
Не понимал старый нотариус, почему Альбер сделался нестерпимым. А дело
было в том, что у сына созрело решение сменить занудный отцовский нотариат
на рискованную карьеру художника-карикатуриста. Подобно множеству молодых
искателей удачи, он направил стопы в Париж. Знал ли Робида, что он повторяет
шаги Жюля Верна? У знаменитого фантаста была та же наследственная
адвокатура, та же погоня за славой и бегство в столицу.
Была между ними и разница: Жюль Верн слыл человеком-системой, а Робида
-- легкомысленным, увлекающимся, методический труд был не его уделом. К
счастью, ему не пришлось преодолевать особых трудностей. Робида сравнительно
легко стал популярным карикатуристом, его рисунки печатали многие газеты и
журналы. В самый расцвет французской живописи и графики, когда гениев вокруг
него было пруд-пруди и среди них такой мастер гротеска, как Гюстав Доре,
Робида сумел выработать свой стиль, сдержанный и точный. Он стал узнаваем
читателями.
Но и рисунки в газетах ему со временем наскучили. Он начал
иллюстрировать книги маститых авторов, и скоро вышли новые издания Сирано де
Бержерака, Свифта, Фламмариона с графикой Робида. Кажется мне, что именно
Камиль Фламмарион и его популярные труды по астрономии тоже завлекли
художника в мир науки. Но ирония его не исчезла.
Больше того, постепенно к гротеску стала прибавляться фантазия. Робида
начал даже сочинять полушутливые тексты -- комментарии к своим рисункам.
Сначала он с легким, я бы сказал, пиететом стал делать пародии на романы
Жюля Верна. Печатал их отрывками в периодике. Получилось ровно сто частей,
связанных в нехитрый сюжет, эдакая пародийная коллекция рисунков,
изображающих то, что фантасты усматривают в будущем веке. Жюль Верн сделал
тему популярной, и для книги Робида нашелся издатель. Сто частей разделили
на пять небольших книжек, и они вышли: "Король обезьян", "Вокруг света за 80
дней", "Четыре королевы", "В поисках белого слона", "Его величество
правитель Северного Полюса" (Париж, 1882).
Сатирик в душе, Робида, в отличие от великого фантаста, не очень
увлекался мифами утопистов. Верн в своих проектах был серьезен, Робида узрел
в будущем большую карикатуру на настоящее. Мне кажется, я вижу, как весело
ему работается. В восьмидесятые годы прошлого века он опубликовал сперва
пятьдесят статеек с собственными иллюстрациями, затем собралась книга
"Двадцатое столетие". За ней тем же методом была сделана "Электрическая
жизнь" и еще одна: двести отрывков в журнале "Карикатура" под названием
"Война в ХХ-м веке". Русский переводчик Ранцов раздобыл всю трилогию и сжал
в одну книгу, соединив названия первых двух.
Когда Альбер Робида оказался на виду, его пригласили заняться
оформлением Всемирной выставки 1900 года. Неожиданно вместо фантастики,
которой от него ждали, художник воссоздал на выставке уголок старого
Парижского квартала, введя в него фигуры Мольера и других старых писателей.
Получился ироничный взгляд в прошлое, пополам с печалью об уходящей навсегда
эпохе.
Итак, автор -- в науке полный дилетант, в искусстве --
художник-самоучка, а писатель вообще никакой. Прогнозирование будущего --
его хобби. Книгу можно считать фантастикой, жюльвернообразной
беллетристикой. Или -- социальным, научным прогнозом, причем насыщенным
черным юмором. Зависит от угла зрения, под которым станете в нее
вчитываться. Много в ней формулировок, знакомых, как зубная боль. Нам это
твердили в вузах, на кафедрах научного коммунизма.
"Старый мир обречен на слом", -- говорил Ленин во множестве вариантов.
Но это -- цитата из Робида. Революция, насильственное перераспределение
богатства, послереволюционные катаклизмы -- все это у Робида, в отличие от
Маркса, зримо, нарисовано на картинках и даже указано, когда что будет.
Откуда взяться лозунгу, что рай есть Софья Власьевна плюс мадам
Электрификация? А радио как газета без почты и расстояний? А из всех
искусств для нас важнейшим является, извините за выражение, кино? Все это
многократно обыгрывается в "Электрической жизни".
Сопоставим: в конце августа 1893 года двадцатитрехлетний молодой
человек по фамилии Ульянов перебрался из Самары в Петербург, устроился
помощником присяжного поверенного ("легальное прикрытие революционной
деятельности", как написано в официальных биографиях). Бегал по книжным
лавкам и библиотекам, искал для кружка единомышленников полезную литературу.
7 ноября (Боже, опять совпадение!) 1893 года книга "Двадцатый век:
электрическая жизнь" без проблем дозволена в Петербурге цензурой и через
месяц с небольшим вышла. Издана эффектно, продавалась везде и рассылалась
бесплатно подписчикам популярного тогда журнала "Вестник иностранной
литературы" в качестве французской изюминки. О книге говорили все, в первую
очередь молодежь.
Доказательств прямых не имею, но бьюсь об заклад, что книгу Альбера
Робида о будущем любознательный молодой человек, сосредоточенный на утопиях,
не мог не приметить. Иронии автора не понял точно также, как не понял
универсальности сатиры Щедрина. Прочитал "Электрическую жизнь" внимательно и
полезные мысли запомнил. Своих у провинциала-недоучки еще не было, а светлое
будущее, которое его волновало, выглядело гораздо зримее и веселее у Робида,
чем у наукообразного Маркса. И почему тянуло начинающих юристов от хорошей
профессии в сомнительные фантазии?
Предсказал Робида революцию, правда, ошибившись на пять лет: она
происходит в 1922 году. Хаос и беспорядок наступают после революции, но не
смог автор себе представить масштаба и фанатизма разрушителей. В книге точно
описано, как быстро зажирели пришедшие к власти. "Известный революционер...
-- пишет Робида, -- нажив себе во время революции кругленький капиталец,
вернулся к более здравым идеям и живет теперь доходами с собственных
движимых и недвижимых имуществ... поглядывая с благодушной, но слегка
насмешливой улыбкой на развертывающуюся перед духовными его очами
нескончаемую вереницу человеческих заблуждений".
Впрочем, смены власти начинают после революции происходить
периодически. Осуществилось и мрачное предвидение Робида: государство
захватило "право располагать по усмотрению жизнью граждан и устилать землю
их трупами".
Альбер Робида умер в 1926 году, успев проследить по газетам за той
самой революцией, которую предсказал, и ее первыми последствиями. Что думал
он, увидев, что оказался прав? Или, может, реализация прогнозов вовсе его не
интересовала? Узнать это нам не дано. Во Франции, не говоря уж о России,
быстро забыли когда-то прошумевшего семидесятивосьмилетнего чудака,
художника с инженерным умом, пессимистического оптимиста.
Гены как рыночный продукт
Какой бы наивной ни показалась нам, проглотившим уйму современного
чтива, фабула "Электрической жизни", это все-таки роман на триста страниц.
Как пишут авторы статьи об Альбере Робида в "Энциклопедии фантастики" Джон
Клют и Питер Николс, "тексты упомянутых его работ, вообще говоря, не
выдающиеся". Эти два критика хвалят его рисунки пером и пастелью.
Действительно, сюжетная линия сделана Альбером Робида банально, но,
думается, не случайно. Автор стремится, связав происходящие события не
обязательной канвой, не отвлекать нашего внимания от предупреждений о
будущем. А будущее выглядит пародийно. Разумеется, все великие изобретения,
включая и упомянутую выше огромную разрушительно-созидательную силу,
принадлежат главному герою, который, как и сам автор, француз.
Сквозь книгу проходит эдакий собирательный образ
Эдисона-Эйнштейна-Мамонтова-Сахарова. Филоксен Лоррис, "специалист по всем
отраслям знания", которого сделали членом всех академий и научных
институтов, а также кавалером многочисленных орденов как старой Европы и
зрелой Америки, так и юной Океании. У него есть даже титул князя Тифлисского
в Закавказье. Недавно в Париже пытался я по описаниям найти шикарный дом
Лорриса в квартале Сан-Уаз, но не смог. Видимо, конкретный дом Робида вовсе
не имел в виду.
Лоррис -- конечно, гений, но не банальный отрешенный от жизни чудак,
типичный для фантастики, а крупный и властный организатор, "туз из тузов
современной научной промышленности", умеющий делать деньги и вкладывать их в
грандиозные предприятия, бизнесмен. Как истый француз он не упускает случая
для мирских наслаждений. Переводчик много потрудился, даже перестарался,
переведя франки в русские купюры, и француз-миллионер Лоррис в Париже
расплачивается рублями. Впрочем, может, это тоже было пророчество,
основанное на визите русской армии в Париж в начале века и, к счастью, пока
не повторившееся?
Сын гения Жорж, пристроенный папой в поручики химической артиллерии,
хотя и кончил университет, но остался лентяем и прожигателем жизни. Отец
хотел бы сделать его директором двухсот своих заводов, а сын обвиняет папашу
в том, что тот все уже придумал, создал и тем обрек следующее поколение на
лень. Типичные наши проблемы с детьми -- еще одна угадка французского
утописта.
Для исправления рода мудрый и рациональный отец хочет женить сына
научным методом и получить четырех внуков: химика, естествоведа, врача и
механика, а промежуточное звено (то есть Жоржа) считает несостоявшимся, "не
имеющим ценности рыночным продуктом".
Дабы женить сына, он отбирает девицу "с мозгом строго научного типа",
обладающую "высшими научными докторскими дипломами". Сын отказывается. Тогда
отец предлагает ему другую невесту, представительницу трех поколений
математиков, тридцати девяти лет от роду, обладающую дипломами докторов
медицины и права, которая к тому же (для полного счастья молодого человека)
"архидоктор соцнаук" (вот откуда у Ленина его любимое словцо "архи").
Поскольку автор француз, во многих сценах присутствуют амуры: любовь,
скандалы на почве ревности. В процессе чтения становится ясно, что Робида
недолюбливает женщин, и любой психоаналитик найдет в тексте тайные проблемы,
связанные с самим автором "Электрической жизни". Его героини вульгарны, злы,
ругают мужей, не живут с ними или пребывают в предразводном состоянии.
Семейные сцены протекают между двумя фонографами, принадлежащими мужу и
жене, когда самих супругов вообще нет дома.
Один из героев Арсен Маретт сочиняет трактат "История неприятностей,
причиненных мужчине женщиной с периода каменного века и по сие время". В
этом сочинении он в новом ракурсе переписывает всю человеческую историю, на
которую, по его мнению, слишком повлияла женщина. При этом великий ученый
Лоррис и его друг Маретт сделали открытие века. Оно гласит: конфликты с
женами способствуют научным успехам мужей, не давая им погрузиться в дремоту
спокойствия и поставляя нервной системе возбуждающие импульсы.
Думает Робида о том, как усовершенствовать процесс женитьбы: "Каждая
семья обладает определенным духовным капиталом, служащим как бы резервуаром
для потомства". Многое зависит от случая, говорит автор, но природа
вынуждена черпать только из капитала, собранного предками, поэтому
необходима величайшая осмотрительность при заключении брака, чтобы избежать
"атавистических влияний".
На фоне такой серьезной брачной доктрины Лоррис-младший звонит по
фоноскопу, то есть видеотелефону. Едва контакты смыкаются, Жорж видит на
экране все, что происходит на другом конце провода. Естественно, он
разглядывает девушку, ее носик, глазки, изящную ножку под столом, а она, не
ведая, что ее разглядывает чужой человек, элегантно читает за столом в своей
комнате в Швейцарии. Мама ее поехала на метро (на пневматическом поезде) в
Париж купить новую розовую шляпку.
Само собой, девушка (ее зовут Эстелла Лакомб) оказывается будущим
молодым инженером, слушающим по фонографу лекции из Цюрихского университета.
Для углубления образования она берет дополнительно частные фонографические
уроки. Остался один пережиток прошлого: экзамены все еще надо сдавать не по
фоноскопу.
Дочь смущена знакомством, а маменька (тоже пренеприятная женщина)
быстро смекает, что этот контакт выгоден и поможет папочке продвинуться на
лучшую должность. Во сне мать уже встречается с самим Филоксеном Лоррисом, и
он дарит ей новейший электрический прибор для увеличения зарплаты служащим.
Неплохое изобретение, оно и сейчас бы сгодилось!
Постепенно эмансипация в романе достигает максимума. "Женщина работает
теперь рядом с мужчиной, как мужчина, столько же, сколько мужчина, -- в
конторе, в магазине, на фабрике и на бирже", -- сперва сообщает Робида.
Женщина выступает в качестве мужчины и вместо мужчины. Она победоносно
вытесняет мужчину в политической сфере. Предводительница женской партии
Луиза Мюш становится министром внутренних дел Франции, и в стране начинаются
решительные перемены. При этом, показывает Робида, женщина теряет обаяние,
мягкость, тепло и сексуальную привлекательность.
Как результат, для противовеса появляется "глава мужской партии,
организовавший грозную оппозицию женской партии". Члены мужской партии не
против женщин, они против чрезмерных притязаний, предъявляемых женщинами.
Для спасения пола, противоположного прекрасному, в романе создается "Лига
эмансипации мужчины". Но остановить процесс эмансипации женщины не удается.
Нет, в чувстве юмора Робида не откажешь. В конце концов эмансипация так
преуспевает, что возникает отдельная женская биржа, и таким образом
экономика Франции разделится на мужскую и женскую.
Не без иронии Робида рассказывает историю посредственной актрисы
Сильвии, которая вдруг ощутила в себе силы медиума и стала вещать с экрана,
излечивая людей "медиумической энергией" -- эдакий Кашпировский в юбке.
Иногда она приглашала на сцену умерших писателей: Вольтера или Гюго, которые
читали собственные стихи, "свидетельствовавшие, что гений их продолжает
совершенствоваться и в загробной жизни".
Инженер-медик Сюльфатен, умеющий извлекать из своей деятельности по
омолаживанию стариков большой доход, решает жениться на медиуме Сильвии,
чтобы она втайне вызывала ему тени гениальнейших умов прошлых веков, а он
знакомил бы их с современной технологией, от чего могли б произойти новые
открытия, которые он будет использовать. Получается вариант почище
чичиковского, -- такой своеобразный семейный бизнес на базе мертвых душ. При
этом, ревнуя Сильвию, Сюльфатен помещает в ее доме "миниатюрные и совершенно
незаметные фотофонографические приборы... облегчающие щекотливое дело
тайного надзора".
А Жорж, сын великого изобретателя, не столь прагматичен, как отец, и,
влюбившись старым способом в Эстеллу, делает ей предложение. Автор
"Электрической жизни" утверждает, что к середине ХХ века свадебное
путешествие заменится обручальным, до свадьбы. За время досвадебного
путешествия молодые люди лучше узнают друг друга. А для покоя родителей
обручальное путешествие проходит в сопровождении пожилого доверенного лица,
неотлучно находящегося при молодых. По возвращении достаточно одному из
обрученных прислать нотариальное заявление, чтобы предположительный брак был
отменен. Благодаря обручальным путешествиям, пишет Робида, число разводов
значительно уменьшилось. Его бы устами мед пить!
И когда Жорж отправляется в обручальное путешествие со своей невестой,
Робида делает второй шаг в сюжете, сегодня вполне отработанный фантастами, а
тогда оригинальный. Из придуманного им будущего он отправляет героев назад,
в настоящее, в жизнь, которая повседневно окружала автора. Тут сатирический
талант автора разворачивается на реалистической почве, ибо настоящее -- это
особые зоны в будущем, в которые прогресс не проникает.
Законом постановлено сохранять эти территории в неприкосновенности. Из
них изъято научное и промышленное движение. В них старая жизнь, тишь и
благодать. Даже газеты отсутствуют. И "все переутомленные электрической
жизнью малокровные интеллигенты" ищут там спасительного отдыха, почитая
высшим удовольствием прокатиться на дилижансе.
В сущности, никакого предвидения тут нет. Первый национальный парк в
США был создан за два десятилетия до того, как Робида опубликовал свои
пророчества, и об этом, конечно, писали французские газеты. Важней другое:
такого контраста между технологией и дикой природой, между черным дымом из
труб и каплей росы, висящей под листом ландыша, тогда еще не было, и
рисуемые автором картины более соответствуют нашему времени, чем тому, в
котором он жил.
Жорж с невестой беспечно путешествуют. Но, оказывается, обручальный
вояж тоже записывается для отца, который был против брака своего сына. Отец
хитростью вызывает сына из обручального путешествия. Сына призывают в армию.
Другой чрезвычайной важности прогноз Робида: о войнах следующего, то
есть нашего века.
Война, когда вышла книга, не предвиделась. Первая мировая началась
через двадцать лет, а вторая -- через полвека. Робида рассказывает, как мир
содрогнулся. Готовятся химическая артиллерия и наступательные медицинские
войска с удушающими снарядами, команды при насосах с ядовитыми газами и при
воздушных торпедо. Не ракеты ли? Гениальный изобретатель превращается в
инженер-генерала химической артиллерии.
Несколько раньше я упомянул про деление мира на три части, включая
Океанию. Идея периодических войн между ними, придуманная французским
художником, дала толчок другой утопии, сочиненной Джорджем Оруэллом, который
в молодости жил в Париже и веровал в коммунистические идеалы. "1984"
писался, когда будущее, согласно Альберу Робида, наступило, и Оруэллу
пришлось сдвинуть время еще на тридцать лет. Многое к тому времени стало
реальностью, судя по первой в мире стране осуществленной утопии, но
технические, а главное, социальные придумки Робида пригодились Оруэллу:
тайная любовь, всевидящие экраны в домах, доносительство.
Прогресс не приведет к совершенствованию моральных качеств личности, --
приходит к выводу автор прошлого столетия. "Добродушные мечтатели минувших
веков, -- пишет Робида, -- воображали себе, что прогресс, в триумфальном
своем шествии по арене наших цивилизаций, улучшит как людей, так и
учреждения и водворит раз и навсегда вечный мир. В действительности, однако,
оказалось, что прогресс, приводя народы в более тесное соприкосновение,
вызвал вследствие этого лишь более запутанные столкновения интересов,
соответственно увеличивая число поводов и случаев к войне". Человечество,
посмеиваясь над антиутопистами, добровольно затягивает себя в омут, и ничего
с этим не поделаешь.
Написано будто сегодня, но так рассуждал политический мудрец Робида.
"...Старинная поговорка, -- пишет он, -- "Если хочешь мира, готовься к
войне", -- оказывается теперь справедливой более чем когда-либо". Для
обеспечения внешнего мира необходимо держать армию во всегдашней боевой
готовности и тщательно охранять свои пределы с сухого пути, с моря и со
стороны атмосферы. Для того, чтобы военная машина пребывала во всегдашней
готовности ежечасно и ежеминутно проявить всю свою энергию по первому
востребованию, или, точнее сказать, по сигналу, поданному нажатием
электрической кнопки в кабинете военного министра, необходима тщательнейшая
детальная отделка всего военного механизма и содержание всех его частей в
полнейшей исправности".
Военные соображения в государстве важней всех остальных. Война
подгоняет науку. "Миниатюрной бомбой величиною с горошину можно взорвать на
воздух целый город с расстояния в двадцать верст". И бесконечные
перевооружения, описанные в книге, сопровождаются подсчетами, во что
обойдется это налогоплательщику и как ухудшится жизнь населения. Детально
описав самые гнусные способы массового уничтожения людей за полвека до
происшедшего в действительности, автор в отчаянии восклицает: "Да
здравствует прогресс!".
Как известно, противогаз появился во время Первой мировой войны. Но, в
отличие от рембрандтовской богини войны Беллоны, висящей в музее
Метрополитен в Нью-Йорке, Беллона Альбера Робида в противогазе, с длинным
списком взрывчатых веществ, удушающих и парализующих газов, который она
держит в руке. Робида надевает еще не существовавший тогда противогаз на
каждого солдата. Он в "каске с раздвижным забралом, закрывающимся при
производстве химических операций с ядовитыми веществами". И даже "резервуар
кислорода с эластичною трубкой".
Угадал дату второй войны Робида. Когда печатал отрывки книги в
периодике, указал, что всеобщая война произойдет в 70-е годы, а в книге
изменил дату, перенеся войну в 40-е. Описания войны настолько современны,
что опять думаешь о мистификации, например, когда речь идет об артиллерии,
напоминающей "катюши".
Успокаивает ошибка: не германские нацисты начинают оккупацию Европы, а
китайцы. Китайский инженер-мандарин нацеливает орудия на Париж. Победа
Запада достигнута под руководством "престарелого фельдмаршала Заговича,
бывшего генералиссимусом европейских вооруженных сил, отразивших в 1941 году
великое китайское вторжение и уничтоживших после восемнадцатимесячных битв в
обширных равнинах Бессарабии и Румынии две армии Средиземного царства, в
каждой из которых насчитывалось под ружьем по семисот тысяч человек,
снабженных военными приспособлениями, гораздо более совершенными, чем все,
что имелось тогда в Европе".
Холодок пробегает по спине. Робида ошибся, проигнорировав агрессивность
России, а ведь именно она стала угрозой человечеству во второй половине XX
века. Дай-то Бог, и угроза инженер-мандаринов обстрелять Европу оттянется во
времени, а может, и не произойдет. Впрочем, эксперты отводят Китаю ведущую
роль в политических играх XXI века. Когда война заканчивается, в романе
появляются энергичные темнолицые люди в военной форме из Южной Америки. Они
говорят Лоррису: "В интересах обеспечения мира мы желали бы приобрести
партию новоизобретенных пушек". И Европа, на погибель себе, вооружает обе
воюющие стороны, получая гигантские барыши.
Герой романа заявляет: "Науке, как вы тогда убедитесь, удастся еще раз
радикально преобразовать войну и сделать ее кроткой и человеколюбивой, а не
варварски истребительной". Армии можно упразднить, боевые медики пойдут в
атаку, пользуясь средствами, укладывающими армии противника в лежку, после
чего надо лишь продиктовать хворому врагу условия мира. А если необходимо,
правительство тайно прибегает к "репрессалиям" -- необнаруживаемым
смертоносным веществам. Или к "миазмам", вызывающим эпидемии. Созданы даже
миазмы злословия и клеветы. Это для врагов.
А для своих граждан -- выведен микроб здоровья. Робида знает цену
словесной пропаганде, и населению прописывается "спасительное национальное
лекарство" в виде инъекций. В другом месте Робида называет это лекарство
"патриотическим". Сенат постановил: "Прививка национального и
патриотического лекарства обязательно предписана раз в месяц всем французам,
начиная с трехлетнего возраста". Словом, "медицинская война" окончательно
преобразит военное искусство.
Гениальный изобретатель миазмов и патриотического лекарства Филоксен
Лоррис оказывается в глупом положении, когда на торжествах в его доме все
именитые гости из-за рассеянности его помощника, плохо закрывшего кран в
лаборатории, оказываются зараженными какой-то болезнью, к счастью, конечно,
не смертельно.
"Показывая язык прогрессу".
Робида предсказал численность населения Парижа в одиннадцать миллионов,
ошибившись на один миллион, при этом отметил рост в нем азиатской и
африканской рас. Он предвидел строительство небоскребов из стали и стекла со
светящимися маяками на крышах. За десяток лет до первого полета братьев Райт
в книге показано развитие авиации, включая воздушные такси-вертолеты, линии
прямого сообщения между городами всего мира.
Робида, никогда не взлетевший и на три метра от земли, очень точно
описывает наше состояние во время межконтинентального полета. Автор
несколько увлекся и перенес весь транспорт с земли в воздух, чем создал
неимоверный хаос и бесконечные крушения над городами. Даже трехлетние дети
сами управляют воздухоплавательными аппаратами. К космосу же Робида
равнодушен. Да, до других планет добрались, связь с ними есть, но это его
мало интересует: интересы Альбера Робида вполне земные.
В связи с перенаселением пяти материков в бесполезном до сих пор Тихом
океане строится новый материк. За столетие до "Джерассик парка" сообщается о
воскрешении первобытных животных, птиц и рыб. Детей научились производить в
пробирке. Причем преимущество людей, полученных искусственно, в том, что они
не несут за собой груз генетических дефектов, а их мозг полностью открыт для
развития логическим путем. Кроме того, человек из пробирки не боится
болезнетворных инфекций.
Легко предвидеть чудовищное загрязнение окружающей среды, что Робида и
сделал. Труднее -- энергию, которая станет всеохватывающей. А у него
"электрическое сообщение по сети всемирных проводов", телеэкран, который он
называет телепластинкой, почту заменили фонографические клише -- то есть,
попросту, факс. Библиофилы превратились в библио-фонофилов и собирают
фонокниги, а музыка на дому имеется "даже в постели, без оркестра". От диких
звуков современной поп-музыки, усиленных динамиками, у Робида заболела
голова за сто лет до появления музыкальной стереоэлектроники: "Такое до
сумасбродности громадное потребление музыки... Музыка эта визжит и скрипит;
отдельные ноты словно цепляются друг за друга".
Робида придумал коммерческую рекламу по телевизору, столь популярную в
сегодняшнем мире, платное кабельное телевидение. Мимоходом автор прошлого
века сообщает детали нашей жизни во второй половине двадцатого: "Даже и в
тех случаях, когда даются самые удачные и блестящие пьесы, -- говорит он, --
нынешние театры оказываются зачастую почти совсем пустыми, так как благодаря
телефоноскопам можно следить за представлением, не выходя из дому и даже,
пожалуй, не вставая из-за стола". Робида предложил захиревшему театру
Мольера продавать телеабонементы, и театр продал их четыремстам тысячам
телезрителей. Походя автор предложил модернизировать классику на сцене, чем
успешно стали заниматься режиссеры уже в нашем веке.
Помните в записной книжке Ильфа? "В фантастических романах главное это
было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а
счастья нет". За полвека до этого, предчувствуя, что такое будет, Робида изо
всех сил, но безуспешно цеплялся за жизнь без перемен. Впрочем, развитие
социалистических идей в конце века было настолько модным, что они все же
повлияли и на нашего скептического прогнозиста.
Он пообещал читателям, что кухонь в домах не будет, поскольку это не
выгодно с точки зрения разумной политической экономии. У людей абонементы в
Главную акционерную компанию рационального продовольствия, из которой они
будут получать готовые обеды, завтраки и ужины через посредство особой
системы труб и трубочек. Или, может быть, это пародия на Общепит?
"Сливочное масло из нефти, -- перечисляет Робида. -- Питательные
вещества из каменного угля. Фабрикация химических вин и молока. Минеральная
мука. Искусственный маргарин. Перегонка всяких отбросов". Появляются
"фармацевтические рестораны", где кормят пилюлями. Некоторые герои романа
активно протестуют против еды, приготовленной кулинарными инженерами,
предпочитая старомодных кухарок из глухой деревни, которых почти не
осталось.
Быстро забываются звезды второй величины, однако есть среди них
писатели, которые дали импульс другим. К таким, без сомнения, отнесем
Альбера Робида. Им запущены идеи, заимствованные потом многими фантастами.
Инженер Гарин -- двойник инженера Лорриса, с которым Алексей Толстой
познакомился в эмиграции в Париже.
Кажется, книга Робида "Часы столетий", опубликованная в 1902 году, --
самая ранняя о путешествиях во времени. Идея эта использована потом Филиппом
Диком в фантастическом романе "Назад по времени", Брайоном Алдиссом в романе
"Возраст" или, скажем, Мартином Амисом в "Векторе времени".
Робида кратко замечает, что банкир Понто организовал строительство
"большой электропневматической трубы заатлантического сообщения между
Францией и Америкой". Из этих нескольких строк советский писатель Александр
Казанцев, сменив французов на советских героев труда, вытанцевал толстый
роман "Арктический мост". Поэт Свен Биркертс заимствовал название
"Электрическая жизнь" для книги эссе о современной поэзии.
Не раз попадалась нам в фантастике идея влияния предка на потомка,
подробно описанная Альбером Робида. Много сказано о перебросе масс тепла и
холода между полюсами и экватором. Он издевался над гигантскими стройками
коммунизма за полвека до их осуществления. Десяток идей я насчитал у
сатирика, которые ждут своей реализации, так что политическим маньякам надо
его книжку изучить.
О будущем искусства художник Робида не смог сказать ничего
оригинального. "Место прежней живописи: робких художественных попыток разных
Рафаэлей, Тицианов, Рубенсов, Давидов, Делакруа, Дюреров и других пионеров
искусства, -- заступила сперва фотоживопись, представлявшая собою по
отношению к ним уже громадный прогресс. Нынешние фотоживописцы должны будут,
однако, в свою очередь стушеваться перед завтрашними фото-никтомеханиками".
Гуманитарное образование потеряло практическую ценность, и все идут в
инженеры. Инженерный крен начинается с 12-летнего возраста. Ум и знания
будут способствовать развитию циничности. Гениальные технические изобретения
пойдут на то, чтобы принести максимальный вред человечеству. История,
говорит деловой гений в сочинении Робида, обо мне напишет так: "Этот витязь
интеллигенции умел собирать с простых смертных налог в пользу более
развитого своего ума".
Робида предвидел растущую массу бездельников, сидящих на шее у
государства. Потребители общественного богатства ничего не делают; они
"сидят, показывая язык прогрессу". Но автор промахнулся, решив, что таковыми
станут прежде всего потомки знатных родов.
Не прекратил Робида свои путешествия во времени и потом, сделав
забавную серию рисунков со своими рассказами для журнала "Маленькие
французские иллюстрации"; книга называется "Давным-давно с нами сегодня".
Сочинил он веселую книгу о женщинах "Прошлое дамы: столетие изящества". Его
последней фантазией, законченной незадолго до смерти, стало иллюстрированное
сочинение "Замок в воздухе" (1925). Но он немного повторял сам себя, и это
оказалось менее интересно, чем его прежние создания. Вершиной осталась
трилогия "Двадцатое столетие", "Электрическая жизнь" и "Война в ХХ-м веке".
Русский переводчик Ранцов это угадал и взялся за дело. Перевести такую книгу
было нетрудно. Переводчику и в страшном сне не могло присниться, какие
практические мысли извлечет из книги один его соотечественник, нацеленный
всерьез на мировую революцию.
Итак, кто же он -- мифург или борец против мифов? фантаст? ясновидец?
случайно угадал или опирался на последние достижения наук? Думается, все
было в синтезе.
Во время чтения нас не покидает ощущение, что молодой Жорж Лоррис
является alter ego самого Альбера Робида, отец которого принуждал его к
работе, требовал серьезности, занятий наукой и, возможно, противился
женитьбе сына. Сын этот -- и, может быть, тут мы приходим к причине
появления на свет сей странной книги -- пытался вырваться из привычного
круга, изменить свою жизнь. Но он не нашел иного пути, кроме как
эмигрировать. Не в Америку, что делали в конце прошлого века многие
французы, да и не только они, а -- в будущее. Его жизнь не изменилась, не
сделался он ни богатым, ни счастливым, зато высказался, и его услышали, а
это тоже немало.
Однажды в семидесятых советская газета вспомнила Робида. Он изображен
эдаким легкомысленным французиком-балагуром, который, хотя и необузданно
фантазировал, но, ха-ха, не предвидел грандиозных успехов советской страны.
А Робида предвидел и ее грандиозный закат. Писатель и художник, в России ни
разу не побывавший и даже ни разу ее не упомянувший, Робида тем не менее в
нее мистически проник, а может, как ни странно или как ни смешно, оказал
какое-то влияние на исторический процесс.
Не употребляя марксистского лексикона, он показал финал: коммунизм есть
советская власть плюс чернобылизация всей страны. Вообще-то, мы знаем, что
никакие предостережения и антиутопии, будь то Нострадамус, Щедрин, Замятин
или Оруэлл, не действуют на тех, кто решает судьбы человечества.
Волей странной судьбы сатирические картинки французского карикатуриста
ожили в России. Он подсказал молодому помощнику присяжного поверенного
Ульянову некоторые ленинские лозунги, внеся посильную лепту в строительство
государства, построенного на мифе. Ответственен ли Робида за это? Не более,
чем любой другой юморист, шутку которого люди без чувства юмора принимают
всерьез.
Но вот что интересно: хотя многие адские предположения сбылись, мир в
целом в течение ста лет после прогноза развивался более разумно, чем
виделось Альберу Робида.
Не все мы стали коммунистами или неврастениками, не все обленились и
выродились. И значит, если не власть имущие, то мы с вами что-то усваиваем.
Сгущая краски, стремясь запугать, антиутопист пытался предотвратить худшее.
Слава Богу, что человечеству иногда удается отскочить в сторону, не
оказаться раздавленным колесами собственной истории.
Ироничный читатель спросит: это что же -- рецензия на книгу через сто
лет после выхода? И будет, как ни выкручивайся, прав.
1995.
Last-modified: Mon, 07 Jan 2002 07:40:14 GMT