Оцените этот текст:


                         Комедия в двух частях

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Юрий Дружников, 1976
     Источник: Юрий Дружников. Соб. соч. в 6 тт. VIA Press, Baltimore, т.5.
---------------------------------------------------------------



     ЛАРИСА ЯКОВЛЕВНА, 39
     ГРИША, около 16-ти
     АНЯ, того же возраста
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА, 59
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ, 42
     БОРОДКИН, 44
     ПРОХОЖИЕ

     События происходят в Москве.





     Обыкновенная  квартира,  разве что старомодный письменный стол нарушает
современные мебельные стандарты. Да еще ваза на столе, тоже старинная, в ней
большие оранжевые кленовые листья.
     Утро.  НИНА ГРИГОРЬЕВНА,  седая, подтянутая,  собирается на работу,  на
ходу доедая завтрак. Входит ЛАРИСА.

     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Чего ты в такую рань?
     ЛАРИСА.  У нас на Сахалине уже  вечер... Никак  не  могу  привыкнуть  к
смещению времени.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Гришка спит?
     ЛАРИСА. Он-то дрыхнет... Пускай в последний день.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Бред -- спать в последний день каникул.
     ЛАРИСА. Ты ему тут все лето дохнуть не давала?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Бедная крошка! Скоро паспорт получит, а ты готова его
в колясочке возить. Для этого не стоило сюда приезжать.
     ЛАРИСА.  Ну, знаешь!  Сама бомбила  меня письмами -- одинокая,  старая,
больная женщина...
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Разве не так? Сколько  здоровья мне  стоило  получить
разрешение на вашу прописку!
     ЛАРИСА.  Одной  пропиской  сыт  не  будешь.  Если  бы  Станислав  вдруг
совершенно  неожиданно не предложил  мне работу в своей школе... Да известно
ли тебе, как это трудно -- устроиться в Москве преподавателем литературы?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Представь, известно.
     ЛАРИСА. Думала,  нам всем  троим теперь полегче  будет.  А ты опять мне
жизнь осложнила.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Я? Вот новость! Всегда ты усложняла себе сама...
     ЛАРИСА. Зачем  тогда  записала Гришку в  ту  же школу,  в  которой буду
работать я? Что, в городе -- школ мало?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Тише, ребенка разбудишь!
     ЛАРИСА. Извини,  мама,  это привычка. Боюсь,  не  услышат на  последней
парте.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Я не на последней парте. И вообще -- давай, доченька,
без нервов. Это чепуха!
     ЛАРИСА. Мои нервы -- чепуха?
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА.   Те  нервы,  которыми  ты   себя  сама  обматываешь
добровольно, как  колючей проволокой, -- безусловно. Мальчик всегда учился с
тобой в одной школе. Можно подумать, сыном учительницы быть грешно.
     ЛАРИСА. В одной школе -- непросто.
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА  (смотря на Ларису  в упор). А  насчет  отца?  (После
паузы.) Когда же когда кончится твое детство? Вместе с Гришкиным?
     ЛАРИСА. Глупо сдаваться, стоя на вершине, с которой, как  сказал кто-то
из мудрых, уже виден конец пути.
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА.  Конец?  Что же  тогда петь  мне?  Я  в  старухи  не
собираюсь. Что касается нынешних детей, их нянчат до пенсии.
     ЛАРИСА. До чьей?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. До их  пенсии. (Набивает  в  огромный портфель  вещи,
книги.)
     ЛАРИСА. Собрания сочинений с собой носишь?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Шутить, моя милая, будешь с завтрашнего дня в классе.
Сегодня еще каникулы, отдохни.
     ЛАРИСА. Мне уже сегодня в школу надо. А ты когда вернешься?
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА.   Как  всегда,  около  полуночи.  Если  не  улечу  в
командировку по одному  скандальному  делу. Но вроде обойдется. Меня  теперь
жалеть стали. Словом, не ждите, ложитесь спать... (Уходит.)

     ЛАРИСА  раздвигает  шторы, и  комнату  заливает  солнце.  Только теперь
видно, как Лариса  Яковлевна  хороша  собой. Она поворачивается -- в  дверях
стоит ГРИША в одних трусах. В руках -- тяжелая гиря.

     ЛАРИСА. Встал, наконец?
     ГРИША. Пора привыкать к нагрузке. (Выжимает гирю.)
     ЛАРИСА. Небо, как в первый день творенья!
     ГРИША. А ты день творенья видела?
     ЛАРИСА. Намек женщине на ее возраст?
     ГРИША. Вы, Лариса Яковлевна, не женщина. Вы -- мать... Бабуля отчалила?
     ЛАРИСА. Она тебе нужна?
     ГРИША (не сразу). Разговорчик ваш я слышал. Правда, иногда  приходилось
напрягать уши.
     ЛАРИСА. Чепуха, не обращай внимания.
     ГРИША.  Почему  же чепуха, ма? Ты железно права. До каких  пор мне быть
маменькиным сыночком? Надоело! Я в старой школе устал называть тебя на "вы",
а дома  на "ты". Вечно соображай, когда  говорить "Лариса  Яковлевна", когда
"мать"... Тут и робот бы перегрелся.
     ЛАРИСА. Можешь и на уроке: "Мама, я не выучил!"
     ГРИША.  Тебе-то ведь тоже  противно, когда кто-то думает,  будто ты мне
пятерочки по  блату  ставишь?  Поэтому и боишься прийти к своему директору с
дитятей! А с меня шкуру сдираешь.  Повезло  в жизни, нечего сказать! У  всех
матери, как  матери, а  у меня -- училка. Учительница, учительница!.. Знаешь
что? Давай не будем говорить в новой школе, что я твой отпрыск!
     ЛАРИСА. Обманывать? Кого?
     ГРИША. Молчание --  не  обман. Взаимовыгодные сделки и на международном
уровне проходят. Тебе ведь тоже  без  хвоста лучше! Меньше забот, свобода  и
независимость. (С намеком.) Красота, кто понимает.
     ЛАРИСА. Не унижай себя пошлостью.
     ГРИША. Какая же это пошлость? Может, замуж выйдешь... Ну, ладно, ладно,
не  буду.  Но  мне-то  хватит,  наконец,  держаться  за  твою   юбку.  Факт!
Договорились? Слово? Тогда по рукам!
     ЛАРИСА.  Но  и ты, в  свою  очередь,  даешь  мне  слово:  не подводить!
Натворишь что-нибудь -- сразу поставишь меня в нелепое положение.
     ГРИША. Трусиха! Чего всегда боишься?
     ЛАРИСА. Ты мужчина, а я слабая женщина...
     ГРИША. Слабая? Шутишь!
     ЛАРИСА. Имей в виду, раз уж  ты сам  международные отношения  вспомнил.
Обязательства, нарушенные  одной  стороной,  освобождают  другую,  --  таков
закон.
     ГРИША.  Законы  святы! Значит,  с  завтрашнего  дня  ты для меня просто
Лариса  Яковлевна, одна из  многих  мучительниц, а  я...  Зовите меня просто
Гришей.
     ЛАРИСА. ...Одним из многих мучителей...
     ГРИША.  Не трусь! У нас,  говорят, класс ничего  подобрался... В общем,
установка ясна?
     ЛАРИСА.  Ясна, раз ты этого хочешь, но... В любом  варианте, впрочем, я
делаю большую глупость.
     ГРИША (со значением). Не в первый раз!
     ЛАРИСА.  Это,  к сожалению, правда... Но предположим, завтра выяснится,
что ты мой сын. Тогда?
     ГРИША. Ерунда! Скажешь, что случайно забыла об этом обстоятельстве.
     ЛАРИСА.  Стало  быть,  с завтрашнего  дня на  мои  похвалы особенно  не
рассчитывай.
     ГРИША.  Вот видишь, Лариса Як... то  есть  мать! Даже ты меня  блатырем
считаешь!
     ЛАРИСА. Сам в себе разберись.  Не маленький. (Начинает собираться.) Ну,
я бегу пред светлые очи директора. Купи колбасы, десяток яиц, хлеба.
     ГРИША. Стандарт!
     ЛАРИСА. Вешалку новую прибей -- обещал.
     ГРИША (о другом). А ты что обещала -- помнишь?
     ЛАРИСА. Сравнил тоже!
     ГРИША. Слово дала! Осталось три месяца... А может, не будем тянуть?
     ЛАРИСА. Нет, Гриша, нет! Подожди... (Поспешно выходит.)
     Затемнение.

     Кабинет директора школы. На  шкафу  чучела птиц,  рулоны  плакатов.  За
окном парк, новый кинотеатр. Последний день каникул, тишина перед сражением.
СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ  слегка  прихрамывает, носит красивую  палку,  но на нее
почти не опирается. Сейчас он  на стремянке, вешает на окно гардины.  Звонит
телефон.

     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ (снимает трубку). Привет! Сколько раз говорил себе:
пора относиться к явлениям действительности спокойнее. Спо-кой-нее. Особенно
учитывая  гипертонию. Да, начинаем  год. А чего волноваться? Ремонт  кое-как
закончили,  все  успели.  Осталось натереть  полы.  И  нечего  прикидываться
стариком.  Лучше,  когда  у  директора   настроение,  как  у  пятиклассника.
Начинаются каникулы -- ура! Кончаются... Прощай! (Изображая духовой оркестр,
напевает похоронный марш.)

     Входит ЛАРИСА.

     ЛАРИСА. Извините! Я, кажется, помешала. У вас репетиция?
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ (слезая  с  лестницы  и  натягивая  пиджак,  кладет
трубку). Угадали. Духового  оркестра в  школе нет,  заменяю в  торжественных
случаях, Лариса...
     ЛАРИСА (поспешно). Яковлевна. Буравская.
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  Фамилию, представьте,  помню...  А  без  отчества
нельзя?
     ЛАРИСА. Наверное, уже поздно -- без отчества...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (разглядывая Ларису). И на "ты" уже нельзя?
     ЛАРИСА. Надо ли?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ладно, так и запомним теперь на всю жизнь.
     ЛАРИСА. На  всю?  Может, и не потребуется... Еще  пожалеете,  Станислав
Петрович.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Почему?
     ЛАРИСА. Ох, Стас,  Стас! Зови меня на "ты" и вообще как  хочешь. Все не
верится... Будто не  было этих  шестнадцати лет  разлуки, и мы снова в одной
школе,  как  на педпрактике.  Только  я  рядовая  учительница,  а ты --  мой
директор!
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Да, крашу стены, подтягиваю радиаторы.  Что такое в
наше время директор? Правая рука завхоза.
     ЛАРИСА. А в кино с уроков, как с лекций, не срываешься?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Помнишь?.. Теперь нет, положение обязывает.
     ЛАРИСА. Тяжелый у тебя состав...
     СТАНИСЛАВ   ПЕТРОВИЧ.   Да   уж   не  легкий:  восемьсот  двадцать  три
пассажира... Впрочем, теперь и у тебя...
     ЛАРИСА. Мне легче. (Пауза.) Что ты так смотришь?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ты совсем не изменилась. Как была первой красавицей
в институте...
     ЛАРИСА.  Изменилась,  Стас, очень  изменилась...  И морщин  хватает,  и
рубцов... на сердце.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Когда же мы виделись в последний раз?
     ЛАРИСА. Забыл? И слава богу...
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ. Помню...  На перроне  Казанского вокзала,  когда я
уезжал на Алтай.
     ЛАРИСА. Чего  ж  ты  замолчал? Договаривай... А  я должна была приехать
следом, через месяц.  Взяла вот и  не приехала в  твою Белокуриху.  Струсила
забираться в глухомань.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Нет, ты не струсила!
     ЛАРИСА. Сейчас скажешь, что причиной была твоя хромота? Чушь!
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Согласен. Тоже мне несчастье: одна нога чуть короче
другой от рождения. У других, вон, уши разные, и то ничего!
     ЛАРИСА. Думаешь, считала тебя неудачником, да?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Может быть и это, но не главное. Конечно,  директор
школы  -- это  ведь величина  только с  точки  зрения учительницы. Но...  не
поехала ты по другой причине... Сказать? Дело-то прошлое...
     ЛАРИСА. Говори!
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  Ты не поехала, Лора, просто  потому, что не очень
меня  любила... Только не возражай! Теперь ведь это проверить невозможно. Да
и не нужно... У тебя был целый грузовик  поклонников. Да, грузовик! Я помню,
как ездили на  картошку...  Ради тебя  выигрывали на соревнованиях,  сдавали
экзамены. Ты была звездой первой величины...
     ЛАРИСА.  Не слишком-то  великодушно  напоминать  мне о том, что  и я не
стала, кем мечтала.  Стихи оказались посредственными.  Можешь мне не верить,
но я уже давно рада, что стала училкой, как называет меня... (Поправляется.)
Как называют нашего брата. (Помолчав.) Ты не спрашиваешь меня о моем муже? О
бывшем муже... С этого обычно начинают.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Захочешь -- сама расскажешь. Ты еще не жалеешь, что
я тебя к себе в школу выманил?
     ЛАРИСА (не отвечая). Мама стареть стала, ей одной трудно.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Знаю. Встретил ее, когда в наш район переехала.
     ЛАРИСА. Вот как? Она мне ничего не написала... Ты здесь уже года три?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Точно, четвертый год.
     ЛАРИСА.  Видишь,  как  я  издалека  за  тобой  следила.  Ты  вот  очень
изменился. Седина, солидность...  Никак к тебе не привыкну. Даже побаиваюсь.
(Меняет тему.) Школа хорошо расположена. (Подходит к окну.) Вчера я прошлась
парком,  листья собирала.  Девчонки  на скамейках  шушукаются,  с  прохожими
кокетничают. Может быть, мои?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. А ты бы спросила...
     ЛАРИСА. Никогда не видела кленов  с такими  большими листьями. Помнишь,
мы ведь раньше  в Замоскворечье жили, на Пятницкой, там  деревьев не было. А
теперь я привыкла к шуму океана и отвыкла от шума цивилизации.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (идет к Ларисе). Клены у нас старинные. Вон там, где
сейчас кино "Дружба", было кладбище. Могилы засыпали, а клены остались.  Они
видели всех классиков, кто мимо проезжал из Петербурга в Москву.
     ЛАРИСА. Сколько же людей кончило школу за эти годы?
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  Я  однажды  подсчитывал. До  того,  как  мы стали
директором,  1351 человек. И при нас -- 212. Не так много. Но ведь это люди.
Каждый -- человек.
     ЛАРИСА. Каждый? Ты уверен?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ты еще ни с кем не познакомилась?
     ЛАРИСА. Не успела. Все жадно догуливают каникулы.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Поговори  с  Лидией Александровной Шлыковой, она их
из  восьмого выпустила. Такая маленькая, седая.  Ребята зовут ее Колобком, а
она в нашем деле волк.
     ЛАРИСА.  Я  была  у  нее дома, пила чай с ватрушками. Она их потрясающе
печет.
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  Да  ну!  Надо  будет  напроситься...  Ты-то   как
устроилась?
     ЛАРИСА. Тоже напрашиваешься?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. А если?
     ЛАРИСА. У матери новая двухкомнатная квартира -- и устраиваться нечего.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Понятно. Не напросился. (Натянутое молчание.)
     ЛАРИСА. Стас, как ты относишься к Бернарду Шоу?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. В общем положительно...
     ЛАРИСА. Я его ненавижу! Тебя не унижают его  слова: тот, кто  способен,
-- творит, кто не способен, -- учит? Выходит, я -- второй сорт...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Есть еще и  третий сорт: те, кто учат  учителей. То
есть  начальники, которые говорят: вы должны  воспитывать детей так, как это
делал бы я сам, если бы умел. Вот и я это говорю. Но обижаться на пародоксы?
Кто тебе мешает их опровергнуть? Делай, твори, лепи людей!
     ЛАРИСА. Легко сказать! Творить -- это ломать пальцы  от  неудач и снова
приклеивать. И  думать сосредоточенно об одном.  А женщине приходится, мягко
говоря,  отвлекаться:  кастрюли,  очереди,  пуговицы.  Вся жизнь -- сплошное
отвлечение!
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ.  У  тебя?!  Ты же  считала,  что  этого не будет --
никогда!  Стихи об этом писала! Песню твою про Сахалин я и сейчас иной раз в
электричке слышу, -- туристы поют.
     ЛАРИСА. Успела написать, пока семьей не обзавелась. (Пауза.)
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Что же стряслось у тебя с мужем?
     ЛАРИСА. Увы, то же, что у  многих. Он геолог, месяцами в разъездах. Я к
этому привыкла, а он --  отвык. От меня. Однажды он уехал и больше домой  не
вернулся.  Прислал  письмо  с объяснениями...  и без  которых  все ясно... У
тебя-то дома, вероятно, все идеально? Кастрюли не отрывают...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Не отрывают: я обедаю в школьной столовой.
     ЛАРИСА. А жена?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Она у себя в институте.
     ЛАРИСА. Кто она?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Инженер. Химик.
     ЛАРИСА.  Тебе  повезло.  Химик  --  это  как-то  надежнее  гуманитария,
основательнее: материя первична. (Меняя тему.) А что у меня за класс?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ.  Твои  от детей уже  отплыли,  а  к взрослым еще не
причалили. Это состояние, по-моему, похоже на невесомость. А вообще-то класс
неплохой,  спокойный, без "чепе". Все наши, не какая-нибудь сборная  солянка
из разных школ, когда отдают по принципу "на тебе, убоже, что мне негоже". В
классе всего один новичок, из новостроек с той стороны парка...
     ЛАРИСА. Сама там живу.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Присмотрись к новенькому, чтобы быстрей освоился. У
нас  жесткое правило: с родителями самый тесный контакт. У меня на этот счет
и корыстные цели.  Сами-то мы  не  слишком богаты. Родители,  кто чем может,
помогают школе. Пускай мать или отец новенького зайдут ко мне.
     ЛАРИСА. Может быть... Может, лучше я схожу к нему домой?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Это само собой. Тем более, живешь рядом.
     ЛАРИСА  (решившись).  Стас! Я думала, ты сам поймешь...  Я  должна тебе
сказать... В общем, я утаиваю от тебя... один  момент моей биографии. Потому
что связана словом...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Тебя завербовала иностранная разведка?
     ЛАРИСА. Нет.
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  Тогда   разрешаю   утаивать   дальше.  Мне   ваша
искренность мила,  но у  какой  женщины нет моментов в биографии? Особенно у
такой, как ты...

     ЛАРИСА  быстро  выходит.  СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ  смотрит ей  вслед.  Затем
снимает пиджак, кряхтя, лезет на стремянку довешивать гардины.
     Затемнение.

     Перед вторым  занавесом  -- тихий уголок парка неподалеку  от школы. На
аллее оранжевые листья кленов.
     ГРИША по дороге из магазина  лениво волочит хозяйственную сумку. Присел
на скамью, листает журнальчик. Быстро подходит ЛАРИСА.

     ГРИША. Мать, куда спешишь?
     ЛАРИСА (остановившись). И он еще спрашивает? Так вот! Директор попросил
меня  срочно посетить новенького из моего девятого "Б".  Кажется, его  зовут
Григорий Лосев.
     ГРИША (хохочет). Кажется...  Только его  дома  нет. Мать за  продуктами
угнала.
     ЛАРИСА. Очень  смешно. Не крути  сумку, будет гоголь-моголь.  Ты втянул
меня в авантюру.
     ГРИША. Будет о чем вспоминать в старости...
     ЛАРИСА. Это еще не все. Директор просил меня передать  твоим родителям,
чтобы они зашли к нему познакомиться. Срочно!
     ГРИША. Врешь!.. Вот это уже хуже... Где ж я их возьму -- родителей? Ну,
мать туда-сюда... А за твоего бывшего мужа тоже я должен отвечать?
     ЛАРИСА. Григорий!
     ГРИША. Скажи,  для чего ты носишь  кольцо? Давно пора снять. (Повторяет
ее слова.)  Обязательства,  нарушенные одной стороной,  освобождают  другую.
Разве не так?
     ЛАРИСА. Просто я  к кольцу привыкла. Знаешь, зачем птиц кольцуют? Чтобы
о доме помнили.
     ГРИША. Но ведь кольцо им мешает!
     ЛАРИСА. Орнитологи говорят, птицы его совершенно не чувствуют.
     ГРИША. Эх вы, птицы!.. Не чувствуешь -- зачем носить?
     ЛАРИСА.  Трудно объяснить. Понимаешь, женщине нужна защита, иногда хотя
бы иллюзорная...
     ГРИША (взрывается). А мне никто не нужен, тем более -- иллюзорный.
     ЛАРИСА (холодно). Взял бы да и родился у матери получше.
     ГРИША  (смягчившись).  Ладно, ма!  Не  трепыхайся! Подумаешь, родителей
вызывают! В случае чего скажу, что я и с матерью разошелся.
     ЛАРИСА. Не глупи, пусть  к директору сходит  бабушка. Или... я  пойду и
все скажу ему сама. Станислав Петрович -- человек. Я его больше двадцати лет
знаю.
     ГРИША.  Может, он и хороший, но какое ему дело до твоих переживаний?  У
него своих навалом. Сама мне твердишь: ты взрослый, взрослый...
     ЛАРИСА Что же из этого следует?
     ГРИША. То, что решать я буду сам! И выпутаюсь  из дурацкого положения у
директора -- тоже сам! Вот тебе колбаса, яйца, хлеб.  Питайся. Я прошвырнусь
немного.

     Оставив сумку, ГРИША убегает. ЛАРИСА в растерянности садится на скамью,
обняв хозяйственную сумку.
     Затемнение.

     Перед  вторым занавесом.  Та  же аллея  парка. Сентябрь, бабье  лето  в
городе. ГРИША и АНЯ бредут из школы. ГРИША несет портфели -- свой и АНИ.

     АНЯ (пританцовывает вокруг Гриши).  Отдай! Пожалуйста! Лосев, я требую!
Приказываю, слышишь?.. Хорошо, прошу.  Умоляю, Лосеночек,  миленький,  отдай
мой портфельчик... Ну, хочешь, исполню танец маленьких лебедей.
     ГРИША.  Это  уже  кое-что! (Садится  по-восточному на  портфели, поджав
ноги.)

     АНЯ, подпевая,  танцует вокруг  него, приподнимает ГРИШУ за руки. ГРИША
как загипнотизированный.  АНЯ  берет  свой  портфель,  ГРИША спохватывается,
хочет отнять, хватает АНЮ за плечи, останавливается в смущении.

     ГРИША. А ты ничего!.. То есть я хотел сказать: твоя конструкция с точки
зрения технической эстетики соответствует требованиям... (Смолкает.)
     АНЯ. Слушай, а  требованиям эстрадно-циркового училища эта  конструкция
соответствует? Как ты думаешь? (Принимает позы.) Да не смейся! Понимаю ведь,
что  помимо  внешних  данных  нужны  внутренние.  Я  акробатикой  занимаюсь,
жонглировать могу. Хочешь, на руках пройду?
     ГРИША. Пройди, а  что же! Товарищи прохожие! Девушка желает пройтись на
руках до остановки и войти в троллейбус. А билет чем будешь отрывать?
     АНЯ.  Зубами.  (Готовится стать  на  руки.) Нет,  не буду.  (Поправляет
платье.)  И  вообще,  чего  я  с  тобой  разоткровенничалась?  Девчонкам  не
рассказывала,  не  говоря  уже о  матери.  Новенький,  а сумел  втереться  в
доверие. (Передразнивает.) Конструкция с точки зрения технической этики...
     ГРИША. Эстетики, темнота!
     АНЯ. Пускай эстетики, мне не жалко. Сам ты конструкция!
     ГРИША. Я не конструкция -- продукт.
     АНЯ. Какой продукт?
     ГРИША. Продукт высокоорганизованной материи.
     АНЯ. Все равно ты произошел от обезьяны.
     ГРИША. Я?..  Вообще-то верно. (Про свое.) От обезьяны -- и  точка. Надо
вырвать   с  корнем   инстинкты!   Никаких  родственных   чувств  --  только
общечеловеческие.  Их нужно  математизировать  и уложить в формулы.  Вот это
была бы действительно высокоорганизованная материя. Рассчитал -- и все ясно:
кого в степень возводить, из кого корень извлекать.
     АНЯ. А если из тебя извлечь корень?
     ГРИША. Операция "икс". Извлечение корня из джентльмена.
     АНЯ. Ты -- джентльмен? Первым будешь в нашем классе.
     ГРИША. А что ж? И обезьянам суждены благие порывы...
     АНЯ. Но свершить ничего не  дано.  Интересно, насколько  хватит  твоего
джентльменства?
     ГРИША. Насколько надо, настолько и хватит!
     АНЯ. Если ты  рассчитываешь завоевать этим мое расположение,  ничего не
выйдет. Ах, Евгений Онегин, ах, Ленский, ах, Вронский, ах, Форсайт, ах, Витя
Котиков!
     ГРИША. Кто это -- Котиков?
     АНЯ. Парень с  нашего двора. Очень, между прочим, симпатичный.  И я ему
нравлюсь, это точно.
     ГРИША.   Вот  и  нравься  на  здоровье!  Много  ты  о  себе  понимаешь.
(Пародирует танец маленьких лебедей.) Ах, Витя Котиков! Я ему нравлюсь!
     АНЯ  (смеется).  Это  не  танец  маленьких  лебедей,  а  танец  больших
бегемотов.
     ГРИША. Пускай хоть чертей на сковороде.
     АНЯ. Счастливый ты!
     ГРИША (насмешливо). Догадалась или вычислила?
     АНЯ. Это сразу видно.
     ГРИША. А ты?
     АНЯ.  У меня отец, пока трезвый -- человек. Напьется -- лучше бы вообще
его не было.
     ГРИША. Лучше бы? Неизвестно. И потом, чтобы вообще не было -- так вроде
бы не может быть.
     АНЯ (с издевкой). Правда? Чем  плохой, лучше  никакого. Твой-то отец не
пьет?
     ГРИША. Не знаю...
     АНЯ. Как -- не знаешь?
     ГРИША. Да уж так -- не знаю.
     АНЯ (догадалась). Не живет с вами?
     ГРИША (прорвавшись). Отец  всю жизнь  матери испортил! И мне тоже. Мать
бы его, конечно, простила... Но если бы он вернулся, я бы ушел. Пускай они с
матерью голубятся! (Делает вид, что читает афишу на тумбе.)
     АНЯ. Дурак ты! А захочет он вернуться?
     ГРИША (подумав). Нет... Ладно! У тебя свои заботы, у меня  свои. Двушка
есть?
     АНЯ. Кажется. (Находит.) Вот! Куда тебе звонить?
     ГРИША. Секрет.
     АНЯ. Как ее зовут?
     ГРИША. Не знаю.
     АНЯ. Она с твоего двора?
     ГРИША.  Секрет  -- мужского рода. (Заходит  в телефонную будку,  Аня за
ним.) Отпрянь! Подслушивание -- мать всех пороков.
     АНЯ. А кто отец?
     ГРИША (поколебавшись). Отца нет, безотцовщина. Отвались!

     АНЯ отходит к  авансцене, разыгрывает пантомиму:  разворачивает газету,
читает,  ничего не находит  интересного. Вдруг что-то  нашла, прочла,  снова
зевает. Гуляет за деревьями.

     ГРИША (плотно закрывает дверь  телефонной будки и тут обнаруживает, что
стекло  выбито.  Набирает номер,  отворачивается,  старается говорить тихо).
Справочное? Телефон Службы  быта  можно?  Ага!  (Снова  набирает,  старается
говорить басом.) Служба быта? Вот... мы  переехали... новая квартира и нужно
передвинуть мебель.  Пере...  да! Можно  нанять  грузчика?  Таких  услуг  не
оказывайте? А какие?  Все  остальные... Полы натереть  можно? А  это мужская
работа?  Надо!  Адрес?  Песчаный  переулок, дом десять,  квартира  семьдесят
три... Метраж? Тридцать два, примерно. Когда? Спасибо! (Выходит из будки.)
     АНЯ. Ну как? Договорился? Придет?
     ГРИША. А как же!
     АНЯ. Куда?
     ГРИША. Много будешь знать...
     АНЯ. ...состарюсь? Глупо! Стареют как раз от недостатка знаний.
     ГРИША. Мне пора, эстрадный философ. Чао!
     АНЯ. Хочешь, я тебя провожу?
     ГРИША (испуганно). Зачем?
     АНЯ. Охота пройтись с джентльменом.
     ГРИША. Слушай, как бы мне от тебя отвязаться?
     АНЯ. Ах, отвязаться?! Еще пожалеешь! (Расходятся.)
     Затемнение.

     Вестибюль  школы.  Уютный  уголок  в  стороне от  главных  магистралей.
Кактусы  на окне. Рядом бюст  Пушкина.  На шее Пушкина дощечка:  "Осторожно,
окрашено!"  Пушкин  словно  прислушивается  к  разговорам.  Впрочем,  может,
наоборот:  абсолютно равнодушен.  Звонок  с урока. Взрыв  шума: топот, смех,
крики, вавилонское столпотворение где-то рядом. Словом, перемена. Появляется
АНЯ,  прячется  за Пушкиным.  Из класса в учительскую идет  ЛАРИСА.  В руках
журнал, плакаты. АНЯ выходит из-за бюста Пушкина.

     ЛАРИСА. О господи! Ты меня испугала. Засада?
     АНЯ.  Я  хотела  вас застать  один  на  один.  Вернее,  одна  на  одну.
Посоветоваться, как мужчина с мужчиной.
     ЛАРИСА. Лучше, как женщина с женщиной.
     АНЯ. Нет,  правда... Вы  нашим девчонкам показались... В общем,  ничего
особенного, смотрели, наш вы человек или нет.
     ЛАРИСА. Вот так ничего особенного! И каков же вывод?
     АНЯ. Вроде наш.
     ЛАРИСА. Если вы хотите предложить мне в чем-то вам потакать, не выйдет.
Комплиментами меня не купите.
     АНЯ. Что вы! Я по личному вопросу.
     ЛАРИСА. По  личному? Это  хорошо, я сама  хотела с тобой поговорить. Ты
рассеянна на уроке. В чем дело? Что-нибудь случилось?.. Мальчишки?..
     АНЯ. С ними все понятно! Двинешь поддых -- и ходят как шелковые.
     ЛАРИСА. А дома у тебя как?
     АНЯ (мнется, колеблется, говорить ли). Да так...
     ЛАРИСА. Может, я помочь могу?
     АНЯ. Вы? Мама-то ничего не смогла.
     ЛАРИСА. А где она?
     АНЯ.  Уехала в  санаторий.  Отец  при ней стеснялся... Ну,  держался. А
теперь почти каждый день выпившим приходит. Не  знаю, что с ним делать. Мама
приедет и  обязательно будет говорить, что это я его  тут распустила. А  как
мне его в руках держать?
     ЛАРИСА.  Держать  в  руках -- трудно, руки у тебя слабенькие.  Да  и  в
сильных-то...
     АНЯ. Я вот  подумала...  Может, скажу, что  вы его в  школу  вызываете?
Пускай придет. Вы его тут... А?
     ЛАРИСА. Я?
     АНЯ. Припугните  его, пожалуйста! Скажите, что у меня  дела плохи,  что
воспитывать меня надо, а то...  Пускай  пример мне  показывает. Возраст-то у
меня опасный, сами знаете! Мало ли чего я могу...
     ЛАРИСА. Ты меня-то не пугай, не нагнетай страстей.  Без этого попытаюсь
поговорить. Попроси его зайти ко мне.
     АНЯ.  Обязательно! (ЛАРИСА хочет уйти). И еще,  знаете, у нас в  классе
новенький -- Лосев...
     ЛАРИСА. И что же?
     АНЯ. Так, ничего... Вы с  ним больно строго сегодня разговаривали. Уж и
мнения высказать нельзя?
     ЛАРИСА. Можно! Только если "Евгения Онегина" цитируешь, не перевирай. И
еще так развязно.
     АНЯ.  Да мы "Онегина"  еще в  прошлом  году прошли, что же --  до гроба
помнить?
     ЛАРИСА.  Лосев  --  любитель авторитетно  заявлять, не очень-то глубоко
вникнув в суть.
     АНЯ. Откуда вы его знаете?
     ЛАРИСА. Так мне кажется.
     АНЯ. А по-моему, он юноша. Ему самоутверждаться надо. Это его суть. Я с
ним на одной парте и вижу, как он нервничает. А вы его...
     ЛАРИСА. Нервничает?
     АНЯ. У него отец с матерью не живет. И мать виновата.
     ЛАРИСА (растерянно). В чем виновата?..
     АНЯ. Почем  я  знаю!  Моя мама  говорит:  если  пар  не  спускать,  все
развалится.
     ЛАРИСА. Какой пар?
     АНЯ. Если не прощать... Она говорит, всегда бабы сами виноваты.
     ЛАРИСА. Ты считаешь, в этом дело?
     АНЯ.  Не знаю. Я вот  за своего  отца  знаете  как переживаю... А когда
совсем без отца?..
     ЛАРИСА. Думаешь, Лосеву жалость нужна?
     АНЯ. Может, не жалость... Просто добрей с ним?
     ЛАРИСА (задумавшись). Ты права. Доброта и жалость -- это разное. Только
пожалеть легко, а быть доброй... ой как трудно!
     Затемнение.

     Снова квартира  Нины Григорьевны. ГРИША дома один, штудирует поваренную
книгу.

     ГРИША. Закуска: холодная курица с соусом из грецких орехов и  паштет из
говяжьей  печенки   по-домашнему...  На  первое   будем  есть   луковый  суп
по-парижски. Или  лучше  нет:  суп Сен-Жермен из зеленого горошка.  А может,
примитивных щей?.. На второе подайте индейку по-рыцарски. (Читает.) "Индейка
обязательно  с  грудкой,  морковь,  чеснок,   две  горошины  черного  перца,
полстакана белого  вина, белые грибы, белое сало шпиг". (Отбрасывает книгу.)
Красок нету -- все белое... Будем есть желтую яичницу с коричневой колбасой.
Надежно,  выгодно, удобно.  (Принюхивается.) Дымком  тянет... Вот она уже  и
готова! (Убегает, возвращается со сковородкой.) Чуть-чуть порозовела. Теперь
надо долить белой воды и положить  белого хлеба. Получится...  Забыл что, но
что-то наверняка получится.

     В  дверь  настойчиво звонят.  ГРИША  спешит открыть. Входит  БОРОДКИН с
импортным саквояжем и пластмассовым футляром для чертежей. Молча протягивает
ГРИШЕ  саквояж и футляр, по-хозяйски  оглядывается. Элегантно  вешает шляпу,
плащ, пиджак. Со  значительностью вынимает  из саквояжа аккуратно  сложенный
халат, причесывается перед зеркалом, массирует  колени,  не обращая внимания
на ГРИШУ.

     ГРИША. Извините, вы к кому? Может, ошиблись этажом?
     БОРОДКИН  (закончив  массаж,  включает   приемник,  находит  подходящую
музыку, открывает футляр, из частей свинчивает  швабру.) Служба быта никогда
не  ошибается, начальник. Полотера  вызывали?  То-то! (Из  саквояжа вынимает
ведро, из ведра --  ведро поменьше, из него -- еще поменьше, оттуда -- банку
с мастикой.) Какая имеется в наличии квадратура?
     ГРИША. Чего?
     БОРОДКИН. Ну, доступно говоря, метраж какой?
     ГРИША. А!.. Тридцать два. С половиной.
     БОРОДКИН. Так-с,  проверим документацию... Плохо дело: вот, в квитанции
ровно тридцать два.
     ГРИША. Дело в том...
     БОРОДКИН. Дело в том, начальник, что это переработка. А у нас наряды со
второго  полугодия  сего  года  планирует  компьютер.  Доступно  говоря   --
ай-би-эм. Я-то тебя  могу  понять,  как  человек человека.  А  компьютер  --
железка.  Ему задали план,  он его гонит. Выходит,  из-за тебя  мне  идти на
конфликт с искусственным разумом? Соображаешь?
     ГРИША. Что ж теперь делать?
     БОРОДКИН.  Ты  же не машина.  Что делать? Мыслить! Раз переработка не в
плане, требуется...
     ГРИША. Понял! Конечно! Это будет, я понимаю...
     БОРОДКИН.  Слава тебе Господи, осознал. А то, бывает, на вид грамотный,
а в суть  явления проникнуть не может... Паркетик хорошо вымыли? Ну-ка зажги
свет, темновато.
     ГРИША. Дело в том... (Нехотя нажимает выключатель.)
     БОРОДКИН  (быстро  подходит  к  приемнику,  резким  движением выключает
музыку). А где паркет?! Не вижу!
     ГРИША. Паркета нет.
     БОРОДКИН. Где  паркет, я  тебя  вежливо спрашиваю, начальник?!  Это  же
линолеум. Чешский линолеум на шерстяной подкладке. Или ты дальтоник? У  меня
простой оборудования! (Развинчивает швабру, укладывает ведра.) Нет, это тебе
даром не  пройдет! Бывает, балуются,  скорую вызывают или пожарную, так  они
теперь засекают, с какого телефона. В газетах уже было... Я в милицию пойду.
(Подумав.) Или лучше в школу.
     ГРИША. Правильно! Я вас за тем и вызвал!
     БОРОДКИН.  Без поллитры не разберешься. Зачем? Говори! Яичницу  кушать?
(Нюхает.) Горелую...
     ГРИША. Но вы не даете мне сказать!
     БОРОДКИН. Могу дать слово. Говори! Я бытовик широкого профиля: слесарь,
плотник, газосварщик.  Хочешь --  трубы достану, водопровод на улицу выведу?
Будешь с ведром по воду ходить. Хочешь -- дверь пробью  в соседнюю квартиру?
Будет коммуналка. Но ты первым делом учти мой простой.
     ГРИША.  Учту,  учту!  (Решившись.) Я вас  вызвал, потому  что мне нужен
отец.
     БОРОДКИН (после паузы). Кто?
     ГРИША. Отец.
     БОРОДКИН. То есть папа?! А... твой где?
     ГРИША. Понимаете, он... У него инфаркт, и ему нельзя волноваться.
     БОРОДКИН. Бывает. У меня  вот не сердце -- мотор. Но и  то болит, когда
недопьешь и переспишь. Полы бы твоему отцу натирать почаще -- и порядок.
     ГРИША. Так вы согласны?
     БОРОДКИН. Таких услуг Служба быта не оказывает.
     ГРИША. Да вам только в школу сходить.
     БОРОДКИН. Зачем мне -- в школу?
     ГРИША. Когда вы учились, ваших родителей вызывали?
     БОРОДКИН  (подумав,  гордо).  Никогда!  Я,  сынок,  был отличником.  Не
круглым,  но  почти.   На  второй  год  только  раз  остался   и  то  не  по
справедливости. Учителя свою неспособность на меня свалили.
     ГРИША. А если что-нибудь другое... Драка, например?
     БОРОДКИН. Я в школе не дрался. Только на улице. Какой мне резон драться
в школе, когда я первый разряд по футболу имел и еще боксом занимался?
     ГРИША. Первый -- по футболу?
     БОРОДКИН. Да я в  силу мастера  играл! Мог  в юные годы таких, как  ты,
десяток  штабелем уложить  и  всех обвести.  А ты  в школе  дерешься?  Детей
бьешь!..
     ГРИША. Да не дрался я!
     БОРОДКИН. А чего же ты натворил, раз отца требуют?
     ГРИША. Ничего.
     БОРОДКИН. Со мной крутить не надо. Ничего -- так не бывает.
     ГРИША.  Бывает! Просто  я  новенький.  Директор  познакомиться хочет  с
отцом. Прочитает вводную лекцию -- и все.
     БОРОДКИН.   И  вся   любовь?  Конфликта  нету?  Ладно,  говори  быстро,
начальник, что конкретно говорить.
     ГРИША.  Сходить  к  директору,  будто  вы мой  отец. Ну, там выслушать,
сказать, мол, все нормально и те-де, как в таких случаях говорят.
     БОРОДКИН. Ага...  Такое мы сказать  можем... Но ты,  значит,  идешь  на
обман общественности? За это -- знаешь что?
     ГРИША (испуганно). Что?
     БОРОДКИН. За это --  дороже. Какая будет пойда? Это  по-казахски вроде
как благодарность. Надо изучать иностранные языки.
     ГРИША. Пойда будет. Сколько?
     БОРОДКИН. Если  по тарифу, то на бутылку. И... еще четвертинку за вызов
на дом.
     ГРИША. Ого!
     БОРОДКИН.  А  ты что хочешь? За  копейку  канарейку и  чтоб пела басом?
Вообще-то положена еще пеня за простой. Но пени брать  не стану,  сбегай  по
дружбе в продовольственный за пивком. Бутылочку!

     ГРИША, поколебавшись, уходит. БОРОДКИН, напевая нечто бодро-спортивное,
по-хозяйски  лезет   в  холодильник,  готовит   бутерброд,  хочет  откусить,
раздумывает, торжественно кладет на стол. Облизывает пальцы. Ждет пива.

     БОРОДКИН.  Сфера услуг  с  каждым  годом  расширяется.  Задачи  растут.
Почему, собственно говоря, няню  можно вызывать по телефону, а  папу нельзя?
Не будем  стоять на месте. Пойдем навстречу  растущим запросам  потребителя.
(Подходит к окну.) Во сколько понастроили! Бородкин, шевелись, перевыполняй,
Бородкин! Вздохнуть, доступно  говоря,  некогда.  Так по нарядам находишься,
что  и за получкой сил нет сходить. А тут еще тебя внепланово эксплуатируют.
И приходится культурно обслуживать. Потому что клиент всегда прав. Сервис --
это значит: проси что хочешь. Я -- твоя золотая рыбка.

     Вбегает ГРИША, размахивая бутылкой пива.

     ГРИША. Лифт пустили! Здорово!
     БОРОДКИН. Тише, пену взобьешь. Свежее? (Берет бутылку, ловким движением
открывает.) Ясно, на лифте за пивом быстрее.
     ГРИША. Это вы чем пробку снимаете?
     БОРОДКИН. Авторучкой, чем же еще? (Пьет из горлышка, закусывает.)
     ГРИША. Так что? Пошли?
     БОРОДКИН.   Сейчас?   Уже   надвигается  обеденный  перерыв.   Трудовая
дисциплина, понял? Давай аванс, я в стекляшку забегу...
     ГРИША. Вот...
     БОРОДКИН. Давай, давай, мелочь тоже сгодится. За тобой еще...
     ГРИША. Я вам потом отдам.
     БОРОДКИН. Смотри, не  обмани папу! Ну, я побежал.  Через полчаса ожидай
меня  у  стекляшки, вон там. (Показывает в окно.) Аппаратуру мою  не забудь!
(Убегает.)
     ГРИША. Ага!.. (Звонят в  дверь.) Мама! (Прячет имущество полотера, идет
открыть.)

     Входит ЛАРИСА. Она взволнована.

     ЛАРИСА.  Какой-то псих  чуть с  ног не сбил...  (Оглядывается.)  У  нас
никого не было?
     ГРИША. А что?
     ЛАРИСА. Так, ничего!.. У меня кошки на душе скребут, а тебе весело.
     ГРИША. Почему кошки -- на душе? Без пол-литры не разберешься.
     ЛАРИСА. Без чего?
     ГРИША. Без пол-литры, Лариса Яковлевна.
     ЛАРИСА. О боже, лексикон!  Но  тогда уж -- без полулитра!.. И тут  -- я
твоя мать, мог бы...
     ГРИША. Тут мать, там не мать. А я кто тут и кто там?
     ЛАРИСА (обнимает его, целует,  он отстраняется). Не сердись, Гришенька!
Ты сейчас в таком возрасте...
     ГРИША. В каком -- таком?
     ЛАРИСА. Боюсь за каждый твой шаг.
     ГРИША. Не надоело бояться?.. (После паузы.) Ма, дай денег, не спрашивая
зачем.
     ЛАРИСА. Завтра зарплата... Ты так это сказал -- можно подумать ужасное.
     ГРИША. Ничего серьезного. Заходил мастер -- надо заплатить.
     ЛАРИСА. Какой мастер?
     ГРИША. Мастер... своего дела... Я скоро вернусь. (Исчезает.)

     ЛАРИСА  начинает  прибираться  в  квартире.  ГРИША  тихо  возвращается,
незаметно забирает инвентарь Бородкина и выбегает.
     Затемнение.

     Снова перед вторым занавесом аллея парка неподалеку от школы. На скамье
ГРИША поджидает БОРОДКИНА.

     ГРИША. Удивительная все-таки штука --  школьная парта... И Эйнштейн,  и
Гитлер учились в одинаковых школах в одно время. Когда они были детьми -- их
воспитывали  взрослые.  А когда  выросли? Кому  вообще-то воспитывать,  если
получился брак?

     Появляется БОРОДКИН. Вытирает рукавом рот.

     БОРОДКИН. Ну, теперь можно и отдохнуть. (Усаживается.) Принял  дозу для
согрева и скушал две половинки харчо.
     ГРИША. Почему две половинки, а не целое?
     БОРОДКИН.  Молодежь! Всему  вас  учить  приходится. Перенимай  опыт, не
жалко. Потому  что в двух половинах  больше положат мяса, чем в  одной целой
порции, ясно?
     ГРИША. Учту.
     БОРОДКИН. Закурим?
     ГРИША. Спасибо, не балуюсь.
     БОРОДКИН. И правильно! А я вот имею этот отдельный недостаток... Давай,
сынок, малость подремлем на солнышке. На последнем, на  осеннем,  подремлем,
примем дозу лечебного сна. (Устраивается поудобнее, закрывает шляпой глаза.)
Жизнь,  сынок, борьба. По-грузински, брдзоли. До  обеда  брдзоли  с голодом,
после обеда -- брдзоли со сном.
     ГРИША. Вам в школу нужно.
     БОРОДКИН. Мне? Что-то не помню... Так это тебе нужно! Это твоя брдзоли.
А  я  должен расхлебывать, рисковать,  можно  сказать,  своей честью,  своей
незапятнанной  репутацией. Я -- лучший полотер участка, так  я считаю.  Надо
понимать!  Пойду  к  твоему  директору, буду нервную энергию  затрачивать. А
нервные  клетки  в организме не восстанавливаются. Лично читал  в  "Науке  и
жизни" и на себе проверил. Получается, ты  меня посылаешь на вредные условия
трудовой деятельности. Соображаешь?
     ГРИША. Мы же договорились...
     БОРОДКИН. Договорились! (Обиженно.) Добавлять надо, начальник.
     ГРИША. Сколько добавлять?
     БОРОДКИН. Сколько? За расход нервных клеток -- еще на бутылку. Итого ты
мне должен две.
     ГРИША. Ладно, только сейчас нету.
     БОРОДКИН. Отдашь! Не тяни -- курс  фунта  стерлинга  в Англии падает --
читал? Поспать ты мне не дал, разгулял. Пошли! Где твоя школа?
     ГРИША. Да  вон, через улицу. Как  в дверь войдете, налево канцелярия, а
рядом кабинет директора. Только не забудьте, вы мой отец.
     БОРОДКИН.  Не бойсь!  Как же  я забуду,  когда ты  мне  на  две бутылки
должен? Карауль тут аппаратуру. (Идет, возвращается.)  Да, имя-то с фамилией
у тебя есть?
     ГРИША. Фамилия Лосев. Гриша.
     БОРОДКИН (смеется). Лосев...
     ГРИША. Лосев. А что?
     БОРОДКИН. Выходит,  на  сегодняшний день  я  тоже Лосев?  Я  тебя вроде
усыновил.
     ГРИША. Это я вас у... упапил... Упаперил.
     БОРОДКИН. Только без матерщины... Я пошел. Разбирайся пока. (Крестится.
Уходит.)
     Затемнение.

     Кабинет директора школы. СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ  за  столом  напевает свое
любимое, изображая духовой оркестр. Листает  бумаги. В дверь стучит и входит
БОРОДКИН.

     БОРОДКИН. Извиняюсь за беспокойство, вы будете директор? Очень приятно.
Я, можно сказать, прибыл, явился, одним словом. Вызывали, начальник? Я хотел
сказать, товарищ директор.  Я  являюсь папой Лосева Григория из этого... как
его... Сами знаете, чего мне вам объяснять?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Вы -- отец Лосева?
     БОРОДКИН. Вот именно. Такая нагрузка. Извиняюсь, может, не вовремя?
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  Нет,  очень  даже  вовремя.  Да,  нагрузка  у вас
тяжелая. Хорошо, что зашли, я хотел с вами посоветоваться.
     БОРОДКИН  (обретая  твердость).  Правильно  делаете.   С  народом  надо
советоваться. Мой-то  Лосев  натворил  чего? Верно, что родителей  на помощь
призываете.  Родители  -- это  сила.  (Показывает  кулак.) Мы мобилизуемся и
примем все меры!
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Нет-нет, товарищ Лосев. Все меры принимать -- зачем
же? Для беспокойства пока нет оснований.
     БОРОДКИН. Когда основания будут, тогда поздно. Надо  сейчас, сразу бить
по  основанию. Будьте спокойны, я ремешочек берегу,  солдатский. И если что,
не сомневайтесь...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ни в  коем случае! Прошу: никаких таких мер. Просто
ваш сын -- человек в нашей школе новый. В коллектив еще  не вошел. Новенький
-- всегда кот в мешке.
     БОРОДКИН. Значит, мой сын -- кот?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Это просто образ... Я  вас пригласил  познакомиться
со школой. Школа  наша,  должен сказать, в районе на очень хорошем счету.  И
нам хотелось бы выяснить, какая обстановка у вас в семье?
     БОРОДКИН.  Обстановка нормальная. Гарнитур чешский  за семьсот двадцать
пять, холодильник ЗИЛ сделал, стиральная машина "Рига", швейная...
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ  (перебивая). Я  про  обстановку  в ином смысле.  В
духовном.
     БОРОДКИН. Намек понял. И в  духовном -- ажур. Телевизор цветной "Сони",
транзистор, конечно,  импортный, проигрыватель, пластинки имеются, есть одна
симфоническая. Сонату на балалайках исполняют.
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ. А отношения у вас  в семье? Не бывает похолоданий,
грубости?
     БОРОДКИН. Грубости? Никогда. Я домой пришел -- с женой лишнего слова не
говорю. Дай, убери --  и никакой грубости.  Она, правда, грубит. Это бывает,
если под дозой придешь.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Как?
     БОРОДКИН. Неужели не понимаешь? (Показывает.)
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ах вот что! Ясно...
     БОРОДКИН. Но ты не думай, я свою меру знаю... Раньше, правда, бывало...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Грубость?
     БОРОДКИН.  Бывало, и посуду бить приходилось. Приходишь  -- а  она тебе
мороженое подает. Она у меня мороженым торгует, а сейчас как раз в санатории
профзаболевание излечивает -- радикулит. Я, значит, мороженое в рот не беру,
мясо уважаю, а она... Зачем мне мороженое? Пускай ребенок кушает.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Я  вижу, жизненные условия у  вас весьма хорошие, а
вот...
     БОРОДКИН  (настороженно).  Это как  понимать  ваши  слова  --  хорошие?
Выходит, если хорошие, школе и делать нечего? Парень лентяй, труда чурается.
Чтоб курил, этого, правда, нет, но моральный облик...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. То есть?
     БОРОДКИН. А кто его знает, где он вечерами с приятелями шляется. Может,
и  выпивает  с приятелями, разве уследишь? Алкоголь  в  молодом возрасте  не
полезен. Я,  понимаешь, требую,  чтобы школа не чикалась. По  всей строгости
закона с ними надо. Забалуете, а мы, родители, отвечай. Они ведь разные вещи
вытворяют, обманывают нас, как малых детей...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Сын вас обманывает?
     БОРОДКИН. А ты что думал? Еще как!
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. У вас есть факты?
     БОРОДКИН  (одумавшись).  Не,   фактов  нету.  Но   вы  тут,  понимаешь,
дисциплину крепите, а то...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ  (устало).  Ладно, ладно, товарищ  Лосев, обещаю вам
крепить  в  школе  дисциплину.  Обещаю  исправиться  и  мягко  с  детьми  не
поступать. И насчет вашего сына я буду иметь  в  виду. Но  и вы, пожалуйста,
имейте нас в виду... Скованы мы с вами одной цепью.
     БОРОДКИН (с опаской). Какой цепью?
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  Детьми.  У меня  к вам, как к  родителю, просьба.
Школа  испытывает  некоторые  трудности.  Это  касается  внутришкольных дел:
оборудования кабинетов,  оформления  коридоров, уборки. Не  готова  выставка
наших работ, паркет до  сих пор не натерт...  Не все могут ребята сами,  тут
важно родителям на общественных началах...
     БОРОДКИН. Натирать паркет? На  общественных  началах?  Мне? (Изображает
полотера.)
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ.  Ну,  зачем  вам? Каждый может  сделать, что ему по
силам. Вы чем занимаетесь?
     БОРОДКИН. Я?.. Я в сфере бытового обслуживания населения.
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ. Замечательно! Мы бы вам нашли  применение. Было бы
только у вас желание.
     БОРОДКИН. Знаю! На общественных началах... Дело в том, начальник, что с
желанием  в этой  области  у меня как  раз туго.  Доступно  говоря,  времени
дефицит...  Вот и сейчас я тут у вас прохлаждаюсь. А работа  горит. Я пошел,
если все в ажуре...
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  Понимаю!  Спасибо,  что  зашли,  давайте  держать
контакт, помогать друг другу. Не забывайте про нас, у нас  ведь с вами  цели
одни.
     БОРОДКИН. Ясное  дело, будем  держать! Ладно, директор, дай пять! (Жмет
руку.) Покедова! Будь! (Поспешно уходит.)

     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ трубит нечто грустное.
     Затемнение.

     Перед вторым  занавесом аллея парка. Появляется БОРОДКИН. Тяжело топает
к сидящему на скамье ГРИШЕ с кулаком, поднятым над головой.

     ГРИША. Как дела, папа?
     БОРОДКИН. Своего  отца  с  инфарктом бережешь, а меня, значит, чуть  до
инсульта не довел?!
     ГРИША. Да нет у  моего отца никакого  инфаркта! Просто не  живет  он  с
нами. Зачем отец, когда их и так сколько угодно? Заплатил за вызов --  и вся
любовь. Верно?
     БОРОДКИН. У,  парень! Я думал, у тебя так, шуточки. А  ты всерьез...  Я
стараюсь, конфликты заглаживаю, на сделку с совестью из-за него иду, а он...
Но ты учти: если что, я тебя  покрывать  не стану, нет! Так и знай! И на кой
ляд я в это дело ввязался? Вредная работа. Нервные клетки не возобновляются.
А у меня их и так мало. Все на учете. Когда долг отдашь?
     ГРИША. Завтра достану -- отдам.
     БОРОДКИН. Доставай больше. Еще добавить надо -- сверхурочные, понял?
     ГРИША. Я давно все понял.
     БОРОДКИН.  Правильно!  Ладненько,  давай сюда аппаратуру. Рабочий  день
кончается,  а   у  меня  еще  четыре   наряда.  (Листает.)  Двухкомнатная...
Двухкомнатная...  И  две однокомнатные. Придется  встать на трудовую  вахту.
Одной ногой -- двухкомнатную, другой -- однокомнатную. (Зевает. Уходит.)
     Затемнение.

     Квартира Бородкина. Вечер. Много мебели, тесно.  АНЯ  сидит  на  тахте,
закутавшись  в кусок  пестрой  материи,  как в шаль. Играет на гитаре,  поет
страстный цыганский романс о безумной любви, встает, пританцовывает.
     Танцуя, достает тетради, в руках  пляшут  учебники. Входит БОРОДКИН,  с
любопытством останавливается  у  двери,  ставит инвентарь,  держит  в  руках
газету.

     АНЯ (продолжая петь). Уравне-енья, и-эх, не ре-шены-ы!..
     БОРОДКИН   (зажигает  свет,  обнаружив  себя).  Уравне-енья,  и-эх,  не
решены-ы! Оно и видно. Стоило матери уехать -- началось.

     АНЯ  складывает  шаль,  кладет  гитару.  БОРОДКИН замечает,  что  Аня в
шортах, свертывает газету трубочкой, действует как указкой.

     БОРОДКИН. Это что?
     АНЯ. Ничего особенного -- модные шорты, только и всего. Сама сделала...
     БОРОДКИН.  Сама?! Но из чего? Из моих брюк, на  которые  я  всю  премию
ухлопал. А ну, стягивай!
     АНЯ. Ты их не носил.
     БОРОДКИН. Стягивай! Приказываю!
     АНЯ.  Все равно уже  поздно:  я их  немножко  укоротила... Скажи лучше,
почему от тебя опять пахнет?
     БОРОДКИН. Это скипидар.
     АНЯ  (берет у  него  газету, обмахивается,  как веером). Это  портвейн!
(Вздыхает.) Ты, наверное,  голодный?  Садись,  обед  разогрею,  хотя ты и не
заслужил. Мама велела кормить тебя каждый день. А я ее послушная дочь.
     БОРОДКИН. А мне ты -- не дочь?
     АНЯ (пожав плечами). Не знаю... Но купила тебе даже лимонада.
     БОРОДКИН. Мне -- лимонаду?
     АНЯ. Тебе -- лимонада.
     БОРОДКИН. Ладно, перетерпим.
     АНЯ. Но мое терпение может кончиться. Для чего полы натираешь?
     БОРОДКИН. Не  ведаешь, для чего?  (Смеется.)  Не могу же  я  сам деньги
печатать. Стало быть, натираю для денег.
     АНЯ.  Вот и видно, что  для  денег,  а  не для людей. И пьешь  поэтому.
Ничего  у  тебя, папка,  святого  не  осталось,  рублегонцем  стал.  Смотри,
поскользнешься  на бумажке!..  (БОРОДКИН машет  рукой:  отвяжись!)  Иди руки
мыть.  Не  зря мама  говорит,  что тебе лень  рубаху  вывернуть, если  надел
наизнанку.
     БОРОДКИН. Оставь свои джентль-ментели! Отдай газету и готовь поесть.
     АНЯ (щелкает каблуками). Слушаюсь, начальник! (Убегает.)

     БОРОДКИН включает репродуктор, передают известия: "В  мире интересного.
Чилийка Маргарита Рейес родила двадцать третьего ребенка. Ей шестьдесят один
год. Она жена сельскохозяйственного рабочего. Мать и новорожденный чувствуют
себя  хорошо. В  беседе  с корреспондентом  газеты "Сигло"  Маргарита  Рейес
сказала, что желала бы иметь еще больше детей".

     БОРОДКИН (разворичивая газету). Отца бы спросили...
     АНЯ (входя). А  я бы не  отказалась иметь столько  детей. Это же просто
счастье!

     Звучит музыка. АНЯ  продолжает  метаться из кухни в комнату и  обратно,
накрывая  стол.  Собирает учебники и тетради, разбросанные  по всей комнате.
Садится напротив отца.

     АНЯ. Прошу, месье! Тебе радио не мешает?
     БОРОДКИН.  Пускай  поет,  раз  уплачено.  (Откладывает   газету,  ест.)
Слыхала, что пишут: детям в этом году надо уделять внимание.

     АНЯ удивленно смотрит на отца, прокрадывается к репродуктору, выключает
музыку так, чтобы отец не заметил, садится за уроки.

     АНЯ. У меня детей еще нет...
     БОРОДКИН.  Почитай, говорю, полезно! (Показывает газету.) Вот,  статья:
"Дети чужие  --  дети  свои",  автор Н.Ятаган... Смелый  мужик... Ну, пишет!
Хулиганство    долбает.    Подростки   такое    вытворяют!    Куда   смотрит
общественность?.. (Вспоминает.) Давай  второе!..  Вообще-то ничего,  вкусно.
Кто тебя научил?
     АНЯ. Мама, конечно. Не ты же!
     БОРОДКИН. Не я. Это точно.
     АНЯ  (смотрит  газету).  А  у  нас в  школе  мальчишки учатся готовить.
Директор сказал, это каждому  пригодится. Даже соревнования устраиваем:  кто
сварит вкуснее. И есть такие ребята, что лучше девочек варят.
     БОРОДКИН. И харчо могут?
     АНЯ. Харчо в программе нет.
     БОРОДКИН. И шашлыка нету? Чему же вас учат?
     АНЯ. По шашлыку у нас мальчишки факультатив провели, когда  мы  в поход
ходили. Вечером  выкопали яму,  угли раздули,  а на  них  положили палочки с
мясом. Вкуснотища! Не сравнишь с твоей стекляшкой!
     БОРОДКИН. Вечером... выкопали? А домой? Домой когда же?
     АНЯ. Домой? На другой день. Чтобы  не холодно было,  мы огромный костер
разожгли и, когда земля прогрелась, песком засыпали. Спали в  палатках,  как
на печке.
     БОРОДКИН. А эти... Мальчишки?
     АНЯ. Тоже спали -- что же им делать?..
     БОРОДКИН. Где они спали?
     АНЯ. В палатке. Не под кустом же! Ты наелся?
     БОРОДКИН. Сыт по горло. (Закуривает. АНЯ молча собирает грязную посуду,
уносит на кухню.) Спину гнешь, создаешь блага, а  они там  шашлык в спальном
мешке! И матери,  как  назло, нету. Дочь  болтается,  а ей и забот  мало. Ей
радикулит  дороже... А  поет! Нет,  что  ребенок поет?!  (Повторяет слова из
романса  о  безумной любви.  АНЯ  возвращается, удивленно  смотрит  на отца,
вытирает стол, начинает  петь  с ним дуэтом. БОРОДКИН входит  в  раж,  потом
спохватывается.) Стань здесь! Как у тебя в смысле ученья?
     АНЯ.  Что это  с тобой? Здоров?.. В  жизни  не спрашивал. (Прикладывает
ладонь к его лбу.)
     БОРОДКИН. Не спрашивал, но теперь спрошу. Отец я тебе, нет?
     АНЯ. Ты? Мама -- точно, мать. Она даже в школу на родительские собрания
ходит. А ты? Это надо подумать... Ну, допустим, отец...
     БОРОДКИН.  Видали? Допустим... Во, поколение прет! Воспитываешь их днем
и  ночью, здоровья не щадишь. А они? Не только харчо, а черт те чо! Может, и
ты звонишь, отца заказываешь?
     АНЯ. Как -- заказываю?
     БОРОДКИН.  Тут один  деятель  нашелся  --  вызвал паркет натирать, а на
деле, чтобы я, значит, заместо его отца в школу... Слыхала такое?
     АНЯ. И ты пошел?
     БОРОДКИН (патетично). Как ты можешь подумать?! Видали, какие дети?!
     АНЯ (равнодушно). Какие отцы -- такие дети. (Меняет тему.) Ты уже поел,
а  телевизор  еще  не  смотришь.  Заболел?  (Целует  отца  в  лоб,  включает
телевизор, садится за уроки.)
     БОРОДКИН (про себя). Подлизывается... Рыльце в пушку.
     АНЯ  (искусственно). Ах  да,  чуть  не  забыла...  Тебя,  между прочим,
просила зайти Лариса Яковлевна.
     БОРОДКИН. Это еще кто?
     АНЯ. Наша новая классная.
     БОРОДКИН. Зачем? Говори, что натворила?
     АНЯ. Ничего! Сама удивляюсь...
     БОРОДКИН (после паузы). Анна, а школа твоя где?
     АНЯ. Не знаешь?
     БОРОДКИН. Не поучай -- говори дело.
     АНЯ. Да у парка, против кино.
     БОРОДКИН   (встает,  ходит   по   комнате).  Так-так-так...   По  новой
знакомиться...  Ребенок  распустился,  а  мать  там  моционит... (Крадется к
холодильнику,  вынимает одну  бутылку, другую -- в них  кефир.) Опять расход
нервных клеток, а они не восстанавливаются...
     АНЯ. Ты мне говоришь?
     БОРОДКИН (сердито). Нет,  это телевизор.  (Выходит на авансцену.) Что ж
это я -- многосерийным папой сделаюся? (Включает джаз на полную громкость.)

     Занавес




     Перед вторым занавесом -- аллея парка. Деревья голые, ветер. Пасмурно.
     Сутулясь,  входит БОРОДКИН,  придерживая  воротник,  поеживается, долго
глядит  на небо. Укладывает на скамейку инвентарь.  Садится рядом, открывает
газету, просматривает.

     БОРОДКИН.  Во,  Службу  быта хвалят. Давно пора!.. О-хо-хо!..  Вот  так
всегда:  учинишь  чуткость,  и  сам же  от этого  страдаешь. Нарядов  полный
карман,  а у  тебя вынужденный  простой оборудования. Ребенок дополнительные
хлопоты  создает.  Девке  грозит  шестнадцать,  а  мать  радикулит  отдыхать
повезла. Приедет  -- такую бучу закатит, я те дам!  А  я дочь уважаю, люблю,
можно  сказать...  Человечка  бы, чтобы  вместо меня в школу забежал. В чем,
мол,  дело? Не волнуйтесь. Примем меры, соберемся  с силами, налягем... Если
что не так, виноваты, исправимся...

     Появляется прохожий. БОРОДКИН вскакивает со скамьи.

     Товарищ, эй!.. Чего спешит, будто где лишнюю зарплату дают? Вот еще...

     Прохожий исчезает. Появляется другой.

     Гражданин,  минуточку!  Слушай,  друг...  Нет,  это  женщина. Подумает,
пристаю...
     Так всю  жизнь  просидеть  можно... Покуда  ты  в  форме, ты, Бородкин,
незаменим. А чуть  сошел --  на тебя  верхом... Десять лет  назад я  еще  за
"дубль" играл. На скамейке сидел запасным. Здоровье было хоть куда. И сейчас
осталось,  но поубавилось. В магазине "Спорттовары"  подорвал. Мне говорили:
или, говорят,  спорт, или, говорят,  деньги --  выбирай, Бородкин! Выбрал по
любви, ан осечка.  Завсекцией трудился  -- чуть не посадили. Образования  не
хватило. Все бумажки разноцветные, купюры.

     Появляется третий прохожий.

     А  может,  с  вами  договоримся?  Не, серьезно... Вот вы  -- вид у  вас
ничего, представительный... Сходите в школу, а? Сходи, друг,  с учительницей
побалакать, только и делов! Школа вон -- за деревьями видать.

     Другие прохожие возвращаются, смотрят.

     Или вы -- который даже  на меня похож... Полчасика не жаль потратить --
выйти на дело? Я в долгу не  останусь. Кому какие услуги требуются, доступно
говоря? Кому  сделать  чего?  Можем  проводку  скрытую  вывести  для красоты
наружу. Или потолок паркетом покрыть, чтобы гулять  шире было. А  то санузел
перенесем на балкон -- окрестности обозревать... Как Бородкин нужен, он всех
готов  выручить. А  его  обслужить  -- все  взгляд отворачивают.  И Бородкин
отдувайся. Заслоняй всех  своим  широким профилем. И  заслоняю. (Влезает  на
скамью,  митингует.) А может, пойдВ¦  требуется? Будет. Ну,  кто? Не могу  я
идти -- вишь, запах какой? Не озон! Никак не выветрится... Боитесь?  У самих
рыльце в  пушку? Так я  вам скажу: вот  вы тут сидите,  а ваши-то,  доступно
говоря, дети, знаете,  что сейчас вытворяют? Где? И с кем?  А  Бородкин,  он
цельный  день на  улице,  по дворам да  подъездам...  Такого  наглядишься!..
Сидите, сидите...  Вы еще ко мне обратитесь, упрашивать будете. Но я хорошее
отношение так понимаю: ты мене, я тебе.  А нет -- я  окаменеваю. Завтра сына
или дочь вашу встречу, хоть что  делай, не буду их  воспитывать. Не  буду --
учтите!

     Проходит еще один человек.

     Эй, гражданин! (Бежит  вслед.) Хоть ты-то  помоги! Даже  не  обернется,
деляга! Ну, и не надо! Вы Бородкина недооцениваете. Думаете, у него у самого
совести  нет? Есть! Есть все! Я и  сам управлюсь. При помощи общественности.
(Потрясает газетой.)

     Прохожие надвигаются на скамью.

     Нет,  покрывать не стану! А  что? Бородкин -- не человек?  (Забирает  в
охапку инвентарь, пятится, грозит всем кулаком, влезает в телефонную будку.)
     Затемнение.

     Знакомый кабинет директора.

     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (в дверях). Лариса  Яковлевна, можно вас на минутку?
Ты тетради проверяла, я оторвал, извини.
     ЛАРИСА. Ничего, мне  немножко осталось. На следующей  перемене успею...
Что-нибудь важное?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Ну как твой класс? Освоилась? Не кусаются?
     ЛАРИСА. Я и сама кусаться умею. Так что мы квиты.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. А как новенький?
     ЛАРИСА. Лосев? Ученик как ученик. (Помолчав.) Почему он тебя занимает?
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ. Я  с  ним  разговаривал  дважды.  Целеустремленный
парень,  математикой  интересуется.  Мой  старший сын Иван такой  же. Видно,
время -- для точных наук... Так вот насчет Лосева. Приходил его отец.
     ЛАРИСА (испуганно). Кто приходил?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Отец Лосева. Так он...
     ЛАРИСА. Подожди... К тебе приходил отец Лосева?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Чему ты удивляешься?  Сама поручила Лосеву привести
отца -- по моей просьбе. Забыла?
     ЛАРИСА  (сдержавшись).  Нет, я  так...  Да,  конечно, отец.  Что же тут
особенного? Как он выглядит?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Да так... (Рисует в воздухе.) Энергичный человек. У
него  такое выражение лица, будто  он лично помнит чудное мгновенье.  Только
вот какое -- сразу не поймешь.
     ЛАРИСА. Я бы очень хотела с ним познакомиться.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Непременно. Мы договорились держать контакт.
     ЛАРИСА. Интересно, что он говорил о... сыне?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Жаловался. Лентяй, говорит, труда чурается, сделать
что-нибудь не допросишься. Возможно,  плохая компания. Есть  подозрение, что
выпивает с приятелями.
     ЛАРИСА. Выпивает? Чушь какая-то...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Я  тоже так думаю.  Не похоже.  Но смотри, пока  не
поздно,  как  бы  он кривую  дисциплины  в  твоем классе  не загнул в другую
сторону. Сходи-ка к ним домой.  С матерью познакомься,  чтобы  не запускать.
Она, кажется, мороженым торгует. По-видимому, педагогики никакой.
     ЛАРИСА. Я не поняла: кто торгует мороженым?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Мать Лосева. Что тут особенного?
     ЛАРИСА. Да  нет,  ничего,  конечно... (Решительно.)  Стас! У  тебя  так
бывает? Сделаешь глупость, а потом не знаешь куда деваться?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ.  А куда денешься? Глупость -- она всегда с тобой...
Я хотел сказать -- со мной!
     ЛАРИСА. Перестань, я серьезно.
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ.  К серьезному  разговору о  глупостях  я сейчас не
готов, тороплюсь на комиссию по делам несовершеннолетних.
     ЛАРИСА. У тебя в кабинете есть подпол?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Подпол? Хм...
     ЛАРИСА. Я бы туда охотно провалилась.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Будет  тебе!.. Я могу помочь? Ты же знаешь, как я к
тебе отношусь...
     ЛАРИСА. Я  в тупике,  дорогой директор.  Скажи, можно  идти на поводу у
детей?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. На поводу у детей? Хм-м... Если они умней нас...

     Звенит звонок.

     ЛАРИСА. Я давно должна была тебе сказать...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Да что, наконец, произошло?
     ЛАРИСА (встает, приводит  себя в порядок). Извини,  у  меня  урок...  Я
поговорю с ним. К тебе еще зайду. (Стремительно выходит.)

     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ удивленно смотрит ей вслед.
     Затемнение.

     Вестибюль  школы. Взрывы смеха,  беготня, крики  прокатываются волнами,
как прибой. Входят ЛАРИСА и ГРИША.

     ЛАРИСА  (кладет  руку  Грише  на  плечо,  тот  высвобождается).  Может,
все-таки объяснишь мне, чтобы я не выглядела круглой дурой?
     ГРИША. О чем ты?
     ЛАРИСА. Не играй со мной в жмурки, я не твоя одноклассница!
     ГРИША.  Это  не  жмурки, а  шахматы.  Ты ходишь так, я  так.  Каждый по
очереди. В прятки играют дети. Я  не дети,  начальник... То есть, мать... Ты
объясни мне -- я тебе, и вся любовь.
     ЛАРИСА.  Опять  начинаешь меня мучить. Но что?  Что я могу прибавить  к
тому, тебе известному?
     ГРИША.  Все остальное.  Только не повторяйся. (Скороговоркой.) Отец  --
геолог,  вы разошлись, ты сама себе  хозяйка, так  даже лучше, независимость
женщине  так же необходима, как мужчине, -- все это я уже слышал. Слышал сто
раз. Он с нами не  живет --  сам вижу. Раньше я был  телком, мне всего этого
хватало. А теперь --  нет. Нет! Где мой отец?  Не  он  сам мне нужен. Я хочу
знать правду, только и всего.
     ЛАРИСА.  Но,  может,  сперва  ты  объяснишь,  что  произошло   вчера  у
директора? Скажи, ради всего святого, кого ты привел?
     ГРИША. Ничего особенного -- отца.
     ЛАРИСА. Но какого?
     ГРИША. Какого? Ну, святого не нашлось... Привел...  временного. Закрыть
амбразуру...
     ЛАРИСА. Очень мило. Очень! Прежде чем делать, мог...
     ГРИША. Что? Что мог?!
     ЛАРИСА. Не знаю. Посоветоваться!
     ГРИША. А ты  со  мной  советовалась, когда выбирала  мужа?  Тоже, между
прочим, временного... Учти: мне просто прекрасно без  отца. Он мне вообще не
нужен!  Отцов  на свете  сколько  угодно. Только плати по таксе. Бери --  не
хочу!
     ЛАРИСА.  Что такое  ты  говоришь?  Что с тобой?  Твой  отец -- честный,
хороший человек...
     ГРИША. Да  если бы он,  например, вернулся, ноги моей  в  вашем доме не
было бы! Знаем эту честность! Любите  друг друга сколько хотите. Готовь  ему
каждый день индейку по-рыцарски. А я...
     ЛАРИСА. Какую индейку? Гриша, Гришенька! (Плачет.)
     ГРИША. Хороший? Честный? Да он тебя бросил! Жениться надо совсем. Когда
не можешь  без человека дышать, есть, спать! Я-то  уж никогда не женюсь.  На
внуков -- не рассчитывай. Он мне все испортил.
     ЛАРИСА. Почему -- все?
     ГРИША. Почему? Да потому! Если бы не твое легкомыслие,  моим отцом стал
бы другой человек, который не бросил бы меня!
     ЛАРИСА.  Я! Мне!  Меня!  Какой  пещерный  эгоизм!  Отец  --  бесплатное
приложение к тебе. А обо мне  ты подумал? Тебя еще не  было, но  мы-то были!
Любовь, семья, ребенок -- это не одно. Это разное, не всегда бывает слито...
Легко  говорить, а понимаешь  это не сразу,  с годами, с  опытом. И  не  все
зависит от людей, есть обстоятельства,  удачи, неудачи, судьба... Как просто
подгонять все под один стандарт, давать советы и придумывать афоризмы. У нас
с тобой не получилось, как у всех, -- что же  теперь?.. И потом, я думала, я
верила, что так будет лучше...
     ГРИША.  А он? Что он? Пора, наконец, выяснить,  кто виноват. Может, это
не  он бросил, а ты? (Звенит звонок на урок. Школа затихает.) Молчишь? Так я
и думал.  Значит,  виновата ты! Ты сделала  этот ход. Ты виновата,  что он с
нами не живет!
     ЛАРИСА. Мне... надо на урок... И ты должен идти...
     ГРИША. Нет, сперва ответь!  Где он? В Сибири? На приисках? На секретной
работе? Я должен знать. В конце концов ты не имеешь права скрывать!
     ЛАРИСА. Хорошо,  хорошо... Я скажу, обещала, значит, скажу. Но  мы ведь
договорились -- в шестнадцатилетие!
     ГРИША. Сколько  раз ты мне твердила  про это шестнадцатилетие. Осталось
два года, год, три месяца... Что изменится?  Я поумнею? Или ты? Разве дело в
числе?
     ЛАРИСА.  Нет, не в числе. Но должна  же  быть  хоть  какая-то  условная
граница -- начало взрослости.
     ГРИША.  Граница...  Опять  граница...  Я  в  кино  через   эту  границу
давным-давно перехожу -- и ничего.
     ЛАРИСА. Жизнь -- не кино. Паспорта у тебя еще нет.
     ГРИША. Паспорта?.. Некоторым  его и в двадцать  пять  рано давать...  А
некоторым...
     ЛАРИСА. Возможно, ты прав. Но дай мне собраться с духом. Прошу тебя.
     ГРИША. Последний раз спрашиваю: скажешь?  Нет?  Тогда  мне  и  не нужно
твоего  ответа.  Тоже не с луны  свалился, понимаю что  к  чему. Я это давно
подозревал.  Только  сам  себе  не  хотел признаваться. А  теперь...  теперь
начинаю  вообще о  тебе думать иначе. И о себе тоже. Нет, я-то простачок, а?
Конечно! Я обыкновенный нагулянный ребенок. А ты... ты...
     ЛАРИСА. Подлец! (Бьет Гришу по щеке. Он хватается  за щеку. Лариса бьет
его  по  другой.)  Даже  если  бы... Если бы!  Все равно  я  твоя мать. И не
временная!
     ГРИША (шепотом). Можешь  ударить еще. Что же ты?.. Все  равно я тебе не
верю. И не поверю! Слышишь? Поверю только самому себе. Сам найду отца, сам с
ним поговорю начистоту, по-мужски!.. Домой меня вечером не жди! (Убегает.)

     ЛАРИСА идет в одну сторону, возвращается.  Наконец, берет себя в  руки,
уходит. Пауза. В вестибюле тишина, в классах идут уроки.
     Появляется ГРИША, скрывается за Пушкиным. Входит АНЯ. Она  в прекрасном
настроении.  Крадется, прячется  за портьеру,  видя, что никого  нет, читает
записку.

     АНЯ. Срочно! Восклицательный знак.  Я за Пушкиным!! Два восклицательных
знака.  Сорваться  можешь?  Вопрос.  Подпись:  Г.Л. (Вытягивает  из-за бюста
Пушкина ГРИШУ.) Ге-Эл,  ты  почему  не  на  уроке?  Англичанка рвет  и мечет
икру...
     ГРИША. Тс-с-с... Отпросилась?
     АНЯ. Элементарно.  Записку как подкинул --  сразу выдавила из авторучки
все  чернила  на  руку.  Англичанка  увидела,  говорит:  "Бородкина!  Это не
гигиенично.  Пойди немедленно  вымой!"  Пришлось подчиниться...  (Показывает
руку -- всю синюю.) Уже высохло, можно не мыть. (Только теперь замечает, что
Гриша мрачен.) Ты чего хмурый? Случилось что?
     ГРИША. Ничего особенного... Я возвращаюсь в старую школу.
     АНЯ. На Сахалин? (После паузы.) Шутка?
     ГРИША. Нашутился уже! Хотел с тобой попрощаться...
     АНЯ. А деньги?
     ГРИША. Деньги у меня есть. Скопил -- как раз хватит. А там заработаю --
грузчиком в порту.
     АНЯ. Ты псих.
     ГРИША. Не исключено.
     АНЯ. А в чем все-таки дело? Мне можешь сказать, раз уж позвал?
     ГРИША.  Да  тут...  Отца  липового  привел,  когда  вызывали. В  общем,
заварушка.
     АНЯ. Отца? Липового?
     ГРИША. Ага, но не в этом дело.
     АНЯ. А в чем же?
     ГРИША.  Мать крутит!  Я  ее на  голову выше -- нечего меня манной кашей
кормить. Хватит! Поеду  -- найду отца. Уж ему-то вертеть ни к чему, раз он с
нами не живет.  А не  найду,  тогда гипотеза подтвердится. Сам проживу. Чего
замолчала?
     АНЯ. Так... Между прочим, что это за липовый отец?
     ГРИША. Один подработать согласился. Полотер.
     АНЯ. Полотер? (Все поняла, но решает пока не говорить.) Учтем. Зачем же
бежать? Я ведь тоже вопреки  родителям  расту  -- и  ничего. Своя  голова на
плечах. А с матерью что будет, когда узнает? А с Ларисой Яковлевной?
     ГРИША.   До  чего  мне  все  надоели!  Разжевываю:  Лариса   и  есть...
(Запинается, потом  уже  уверенно.)  ...моя мать. Так что нервов будет вдвое
меньше.
     АНЯ.  Дай лоб  потрогаю! Холодный... Поклянись, что  не валяешь дурака!
Поклянись... Пушкиным!
     ГРИША (кладет руку Пушкину на плечо). Ну, клянусь, клянусь.
     АНЯ. Чего же ты скрывал, идиот? Матери стыдишься...
     ГРИША. Смотря какая мать...
     АНЯ. Она где?
     ГРИША. На уроке -- где ж ей еще быть?
     АНЯ. Остроумный ход придумал: поедешь искать отца, который ее бросил, и
сам  ее  бросишь? Пусть  вообще останется одна! Все вы такие  --  эгоисты. А
после чуть что -- женщина виновата!
     ГРИША. Не кричи, первоклассников испугаешь -- заплачут.
     АНЯ. Пускай закаляются.
     ГРИША. Ты себя считаешь взрослой?
     АНЯ. Я и есть взрослая. Доказать? Ты не поймешь.
     ГРИША. Это почему?
     АНЯ. Потому что ты --  еще не взрослый. Вот ты ни с кем не здороваешься
из принципа, так? И говоришь, что современный деловой человек -- не попугай,
чтобы  повторять слово "здрасте!" сто тысяч раз. Что глупо  тратить  столько
слов и  времени ни на что.  И "до свиданья" тоже не  говоришь. Экономишь еще
сто тысяч слов. А  тратить время  на человеческое отношение к  людям -- тоже
предрассудок? Да твой деловой человек -- обыкновенный хам.
     ГРИША. Не возводи в степень мелочи.
     АНЯ.  Наоборот!  Твоим  методом:  извлекаю  из  них  корень.  К  другим
предъявляешь жесткие требования, а сам?  Вот и выходит, что я взрослей тебя.
Можешь обижаться. Ты же мужчина, а я -- слабая женщина.
     ГРИША. Вы что -- сговорились? Все мне это твердите...
     АНЯ. Кто все?
     ГРИША. Мать, ты...
     АНЯ. Уж такие  мы  есть. Не думаю,  что  ты -- как все! Тех, кто сам не
думает, а поступает, как все, я просто презираю.
     ГРИША. Решение принято, ясно?
     АНЯ. Вы только послушайте! Нет, это фантастический индивидуум. "Решение
принято...  Сам  решаю, сам голосую, сам  выполняю".  А  каково другим,  ему
наплевать!    Эх   ты,    продукт   высокоорганизованной   материи!    Разве
самостоятельность в том, чтобы смыться?
     ГРИША. Послушай: всем известно: настоящие друзья помогают, липовые дают
советы. Я начинаю думать...
     АНЯ. Ничего  я не  советую!  (Вдруг.) Просто...  Мне будет  плохо, если
уедешь... Никогда не увидимся... Поцелуй меня!
     ГРИША (Растерянно). Сейчас? Здесь?
     АНЯ. А что -- боишься?
     ГРИША. Я?!
     АНЯ. Не я же!
     ГРИША (оглядываясь). Пожалуйста! (Целует.)
     АНЯ. Ну вот! Теперь прощай.
     ГРИША. Я тебе напишу.
     АНЯ. Можешь выполнить просьбу, первую и последнюю?
     ГРИША. Допустим.
     АНЯ. Ты решил. Ты едешь. Ты сильный. Ты никого не боишься?..
     ГРИША. Допустим...
     АНЯ.  А  я за  тебя  боюсь.  Перед тем как  ехать, сходи  к  Станиславу
Петровичу.
     ГРИША. Зачем?
     АНЯ.  Он  --  голова,  что-нибудь  посоветует.  Справочку  даст. Вместо
паспорта. Он и денег ребятам давал, когда взяли в поход в прокате транзистор
и под деревом его оставили.
     ГРИША. Обойдусь!
     АНЯ. Тогда  -- прощай. Мне остается ждать, чем кончится  история с моим
отцом.
     ГРИША. При чем тут твой отец?
     АНЯ. А это он -- твой  персональный полотер... Я пошла на урок -- опрос
уже кончился. Привет, начальник! (Уходит.)
     ГРИША. Подожди! Как же так!.. (Бежит за ней.)
     Затемнение.

     Перед   вторым  занавесом  --  аллея  парка.   На   скамье  сидит  НИНА
ГРИГОРЬЕВНА. Она  сосредоточенно вяжет  --  нитка выползает из ее  огромного
портфеля.
     Входит  БОРОДКИН  --  с  инвентарем. Садится  на  противоположном конце
скамьи, складывает аппаратуру.

     Пауза.

     БОРОДКИН (откашлявшись). Мамаша... Гражданочка!..

     НИНА ГРИГОРЬЕВНА не реагирует. БОРОДКИН деликатно трогает ее за плечо.

     НИНА ГРИГОРЬЕВНА (оторвавшись от вязания). Что вам угодно?
     БОРОДКИН.  Виноват,  отвлекаю...   Но  я  так  наблюдаю:  вы  как  есть
пенсионерка. Не  могли  бы вы кислород на другой лавочке  поглощать? А то  у
меня аккурат на этой совещание назначено.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. У меня -- тоже.
     БОРОДКИН (насмешливо). Интимное?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Нет, деловое.
     БОРОДКИН. Не деловей моего. Я представителя  жду оттуда. (Присаживаясь,
показывает пальцем вверх.)
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Из космоса?
     БОРОДКИН. Из органа  печати. (Значительно.) Печать -- знаешь что такое?
Орудие.  Как пальнет, два выхода: или снят, или уволен.  Читать надо газеты,
мамаша, они расширяют!
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА (без  эмоций).  Я  иногда  читаю.  Это  вы  писали  в
редакцию, Бородкин?
     БОРОДКИН. Шутка юмора?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Вот мое служебное удостоверение. (Показывает.)
     БОРОДКИН (вскочив). Вы -- Н.Ятаган?! А это?  (Изображает  вязание.) Для
конспирации? У меня сразу подозрение возникло, что это вы, но виду не подал.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Я так и поняла.
     БОРОДКИН. Вот-вот, на всякий случай обознался. Так вы, значит...
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Старуха, хотите сказать?
     БОРОДКИН. Я думал, мужчина.
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА.  Уж  извините, какая  есть. Садитесь, пожалуйста! По
телефону  вы сказали, что хотите сообщить вопиющий  факт,  касающийся облика
молодежи. И дело не терпит отлагательства.
     БОРОДКИН. Точно так! Являясь сам отцом, доступно говоря, папой... В том
смысле, чтобы другим неповадно было... Ну и,  сами понимаете, как это у  вас
там, принять меры, пропесочить...
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Прошу ближе к сути. Излагайте!
     БОРОДКИН (осторожно).  Извините  за  нескромный  вопрос:  какая у вас в
печатном органе пойда?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. То есть?
     БОРОДКИН. По-вашему -- гонорар...
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Разумеется, всякий труд оплачивается. Что вас  больше
заботит, Бородкин, -- моральный облик или гонорар?
     БОРОДКИН. Облик -- нет вопроса! Это я так, на всякий случай.
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА.  Тогда,  если можно, перейдем  к  фактам.  Там  и  с
гонораром видней будет.
     БОРОДКИН.  Слушаюсь и повинуюсь. Доступно  говоря,  живет тут  в  нашем
микрорайоне,  в новостройке, пацан и учится вон в той  школе.  Директор отца
его  вызвал, а  малый этот за трешку нанял постороннего, чтобы тот,  значит,
удар на себя принял, а он -- сухим из воды.
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА.  Для чего  же  столько  сложностей? Свой-то  отец...
дешевле.
     БОРОДКИН.  Парнишка этот -- безотцовщина, понятно? Нет  чтобы  прийти к
директору и прямо заявить: так, мол, и так, имеет место недовоспитанность по
причине отсутствия пятидесяти процентов родителей, -- он на обман  пустился.
А ежели каждый отцов и матерей нанимать будет...
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА (вынимая диктофон, блокнот и ручку). Имя?
     БОРОДКИН (осторожно). Чье?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Парня вашего.
     БОРОДКИН. Э, нет! Ничего себе, добрая услуга!
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Тогда этого человека, которого он нанял...
     БОРОДКИН. Это еще  труднее  вспомнить...  Вы  ведь  все  равно обобщать
будете. Ну, там: некоторые школьники доходят до  того, что... И так далее...
Или придумайте сами фамилию какую-нибудь.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Что у вас за амплуа? Вы кто по профессии, Бородкин?
     БОРОДКИН. Бытовик широкого профиля.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Образование?
     БОРОДКИН. Высшее. Неначатое... Шутка юмора.
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА.  Как же  вы,  сами  отец,  да  еще широкого профиля,
согласились на предложение этого парня?
     БОРОДКИН. Минуточку! Откуда вы знаете, что это я и что согласился?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Предполагаю. Вы ведь клиента не хотите подвести?
     БОРОДКИН (после паузы,  перестраиваясь на ходу). Взвалил ношу, да... Но
почему? Чтобы был  налицо состав пр...  хм... проступка. А  иначе --  как их
махинации  разоблачишь? (Воодушевляясь.) Я специально пошел  на это дело для
уяснения и разоблачения его морального облика.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Оставлять случай нельзя. Факт есть,  надо разобраться
не торопясь.
     БОРОДКИН. Только уговор: фамилию этого Лосева надо заменить.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Как вы сказали? Лосева?!
     БОРОДКИН.  Проговорился.  Вижу,  вы человек  свой...  Лосев...  Лось  с
рогами...
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Лосев?!. А зовут -- Гришей!
     БОРОДКИН (изумленно). Точно! Уже кто сообщил?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА (садится).  Никто!  Профессия  такая... Гришей  его  в
честь прадеда назвали.
     БОРОДКИН. Вот прадеду не повезло!
     НИНА  ГРИГОРЬЕВНА.  Не  только  прадеду...  Дело  в  том,  что  я  Нина
Григорьевна  Лосева. С рогами, его  бабушка. Ятаган -- мой псевдоним.  Такие
наши дела, бытовик широкого профиля...
     Затемнение.

     Снова кабинет директора. СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ, чуть прихрамывая, ходит по
кабинету. ГРИША сидит, наклонив голову, за ним стоит АНЯ.

     АНЯ. Понимаете теперь?!
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Семнадцать лет в школе работаю, а такого не слышал.
Ай  да Лосев! Мне  казалось,  что вы человек с  развитым рефлексом  цели. Не
плывете  по течению,  а  правите  сами!  Вот так направил!..  Ну,  что будем
делать?
     ГРИША (поднимает голову). Не знаю, что вы, а я насчет себя решил.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. То есть?
     АНЯ. Он решил уехать обратно на Сахалин.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Вот оно что!.. И чем же намереваетесь там заняться?
     ГРИША. Не пропаду!
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Не сомневаюсь. Если все обдумал и  решил  твердо...
Но -- зачем?
     ГРИША. К отцу!
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ. Вот  что! Значит,  к  настоящему отцу... А мать  и
Лариса Яковлевна -- знают?
     АНЯ. Его мать и есть Лариса Яковлевна! Конечно, знает. Из-за нее...
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ  (выбегая  из кабинета). Где же  Лариса  Яковлевна?
Целый день ее ищу!.. (Останавливается. Грише.) А в школу тебя записывала...

     Стремительно входит НИНА ГРИГОРЬЕВНА с портфелем, за ней ЛАРИСА.

     НИНА ГРИГОРЬЕВНА  (заканчивая реплику Станислава Петровича). ...В школу
его  записывала  бабушка.  Вы  тогда были  в  отпуске,  Станислав  Петрович.
Здравствуйте!
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ  (автоматически).  Здравствуйте.   Очень   приятно.
(Узнав.) Нина Григорьевна, вы?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Я! А с дочерью вы, кажется, знакомы.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. С дочерью -- да.
     ЛАРИСА. Мама, прошу тебя...
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Видите ли, Станислав Петрович...
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (перебивает). Минуточку! Лариса! Дело,  видите ли, в
том, что... Словом, я хочу вас познакомить...
     ЛАРИСА (тихо). Да, Стас, это мой сын.
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Наконец-то и до директора школы дошло!
     ГРИША (бросается на защиту матери). Это я просил ее не говорить! Я!..
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА  (решительно).  Гриша  и девочка,  --  не  знаю твоего
имени, -- могу я вас попросить оставить нас? (Ждет пока Гриша и  Аня уйдут.)
Лора! Стас! Объясните мне, что здесь происходит?
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Видите, Нина Григорьевна...
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА.  Вижу. И удивляюсь своей дочери. Вы, Стас, порядочный
человек... Погодите, я не договорила. А Лариса...
     ЛАРИСА. Мама, замолчи!
     НИНА  ГИРГОРЬЕВНА.  Нет,  я почти  семнадцать  лет  молчала.  Больше не
намерена!
     ЛАРИСА. Мама, ради Гриши!..
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Нет уж, именно  ради Гриши! Нельзя же  семнадцать лет
измываться  над  человеком.  От перенапряжения  даже  в  металле  появляются
усталостные  трещины. Это  называется, кажется, сопромат. Такого  предмета в
пединститутах  не проходят, а зря! Так вот, Стас! Я обязана вам это сказать.
Гриша носит мою фамилию, да мою... И вообще наш женский монастырь ему должен
был рано или поздно надоесть.
     ЛАРИСА. Мама, ты не имеешь права!
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Ты говоришь  о праве? Но теперь  оно не твое. Вернее,
только наполовину твое --  сын  вырос. Вырос!.. И вы должны знать,  Стас!  В
любом случае должны, как бы вы к этому не отнеслись! Вам в жизни не повезло.
Попалась  вам  на  пути  так  называемая  независимая  женщина,  гордячка. К
несчастью,  это  моя дочь. И скрыла... Словом, беру  грех на душу, разглашаю
государственную тайну. Грише не надо ехать искать отца, которого его  родная
мать выдумала. А уж нанимать за две бутылки водки -- тем  более. Его отец...
(Указывает на Станислава Петровича.)
     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ. Лариса, это правда?
     ЛАРИСА. Прости... Стас...

     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ отступает к стене.

     НИНА ГРИГОРЬЕВНА. Я все сказала, Стас, чтобы вы  с Ларисой  сами теперь
решили,  говорить  ли  это Грише. И, если говорить, то  когда: сейчас, после
шестнадцати, после школы? А может, вообще не говорить? Как  вы решите, так и
будет. Я все сказала, и я умываю руки.

     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ как-то сразу постарел. Он  резко поворачивается  и,
прихрамывая, выходит.

     Пауза.

     ЛАРИСА. Зачем ты это сделала, мама?
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА (будто не слышит). У  меня в кармане билет  до Тюмени,
мне пора.  Там  склочная история, не чета вашей. Дальше разбирайтесь сами, а
меня увольте... Жаль, домой зайти не успею.
     НИНА ГРИГОРЬЕВНА (прежде  чем уложить в портфель вязание, разворачивает
в воздухе спинку будущего свитера). В самолете Гришке довяжу... За  окном-то
слякоть,  бррр...  Чует  мое  сердце,  рейс  отложат,  и  придется  сидеть в
Домодедове. Тогда свяжу быстрей.

     НИНА ГРИГОРЬЕВНА уходит. Снова пауза. Крадучись, появляется БОРОДКИН. В
руках у него саквояж.

     БОРОДКИН (обрадованно). Здравия желаю!
     ЛАРИСА. Ох, вы меня испугали...
     БОРОДКИН.  Виноват.  Вызывали, начальник...  Хм... Вроде, так  сказать,
учительница... Я хотел у вас выяснить  насчет  Бородкиной Анны...  Вытворяет
чего?
     ЛАРИСА. Вы -- ее отец?
     БОРОДКИН (радостно). Отец! Отец! Натуральный!..
     ЛАРИСА. Ну  что  же? Девочка  самостоятельная. Ничего  не вытворяет.  А
вот... Я могу говорить откровенно?
     БОРОДКИН. Как же -- всю правду-матку!
     ЛАРИСА. Вот семья ее меня беспокоит...
     БОРОДКИН. У нас мать -- того... Уехала. По радикулитному делу. А я несу
бремя. Но если что, не сомневайтесь: ремешочек берегу. Солдатский.
     ЛАРИСА. Ремешочек? Про воспитание почитайте лучше...
     БОРОДКИН.  Пока читать будем, они загремят туда, куда и Макаренко телят
не гонял.
     ЛАРИСА. Хочу вас спросить, папаша Бородкин: вы дочь любите?
     БОРОДКИН. Да  у меня, кроме нее, ничего  святого нет!  Она  меня к  вам
сейчас и привела. Вы  что думаете, Бородкин -- человек конченый?  Да я, если
хотите знать, сегодня сам харчо сварил... Она у меня уже невеста на вид... У
нее данные цирковые, говорят. А я зевнул. Встрял в историю... Это все Лосев!
Но теперь все, завязал!
     ЛАРИСА. С моим сыном разговор будет особый.
     БОРОДКИН (пятится). Сын?! Я думал, у него одна бабка... С рогами!..
     Затемнение.

     Вестибюль школы с бюстом Пушкина. Уроки кончились. ГРИША и АНЯ.

     АНЯ. Подожди до школьного вечера!
     ГРИША. Нет! А зачем?
     АНЯ. Затем. Потанцуем!
     ГРИША. Я не умею...
     АНЯ. Хочешь, научу? Правда, ты нескладеха.
     ГРИША. В принципе я не такой уж неспособный, как это кажется...
     АНЯ. Девушку держат вот так. (Берет его  руку.) И крепче. Чтобы  она не
потерялась  в  толпе.  Третья  позиция.  Оркестр,  музыку,  пожалуйста!  Нет
оркестра -- не надо. И... раз-два-три! Раз-два-три!..
     ГРИША (смущенно). Ну как? Подаю надежды?
     АНЯ. Такая учительница, как я, и гиппопотама научит.
     ГРИША. А долго надо учиться танцевать?
     АНЯ. Хорошо -- наверно, всю жизнь.
     ГРИША.   Тогда  проще   траекторию  танца  рассчитать  математически  и
выпустить робота.
     АНЯ. Робота? Но ведь он и будет танцевать, как робот!

     АНЯ танцует вокруг Гриши, имитируя робота.

     ГРИША. Здорово у тебя получается!
     АНЯ (простодушно). Ага!.. Я... хотела узнать твое мнение. Бывает любовь
с первого взгляда?
     ГРИША (категорически). Нет! Конечно, нет!
     АНЯ. А со второго?
     ГРИША. Ты серьезно?
     АНЯ. Абсолютно. Если  не бывает с  первого, то  с  какого же  бывает? С
восьмого?  С  тридцать третьего? По-моему, бывает даже  с первого. Только...
надо угадать, какая... (Неожиданно.) Говорят, девчонкам и то  нельзя, и это.
Я так решила: все могу сама. Полюблю -- сама предложение сделаю...
     ГРИША. Кому?
     АНЯ. Никому! Вообще...
     ГРИША. А если он тебя бросит?
     АНЯ. Разорвусь! Как граната, когда ее бросают... Почему так получается?
Труднее всего делать  то, что проще  всего. Жить  дружно, говорить правду...
Ведь сколько  калорий тратят  на  вранье,  на то,  чтобы идти  не  прямо,  а
зигзагами!  Я поняла:  надо жить проще. Легко и  ясно,  как цветы  живут.  И
всегда поступать естественно. Тянуться вверх, к солнцу, и все.
     ГРИША. Если не получается просто, а все получается сложно?
     АНЯ. А вдвоем?.. Уже чуть-чуть легче...
     ГРИША (упрямо). Я вообще в любовь не верю.
     АНЯ.  Ну да?!  Любовь  --  это крылья, несущие  тебя...  (Неопределенно
крутит пальцем в воздухе.) Я читала...
     ГРИША.  Ты  читала, как  орлы  разбиваются  о скалы?  Орлы!  А люди тем
более...  (Задумывается.) Так я  считал еще  вчера. А  сегодня -- не знаю...
Тс-с-с...

     Прячутся  за  бюст  Пушкина.  К  нему медленно  приближается  СТАНИСЛАВ
ПЕТРОВИЧ. Он снимает дощечку "Осторожно, окрашено!"
     АНЯ за руку вытаскивает из-за Пушкина ГРИШУ.

     СТАНИСЛАВ ПЕТРОВИЧ (увидев ребят). Вы здесь? (Поколебавшись.) Гриша,  я
вас ищу. У меня к вам мужской разговор. Извините, Аня...
     АНЯ. Я понимаю. Пожалуйста... (Уходит.)
     СТАНИСЛАВ  ПЕТРОВИЧ  (кладя  руку Грише на  плечо).  Пройдем  ко мне  в
кабинет, там нам никто не будет мешать. (Уходит в другую сторону.)

     В пустой школе появляется БОРОДКИН с саквояжем. Оценивающие осматривает
Пушкина, крутит пальцем у его виска.

     БОРОДКИН.  Гипс...  (Оглядывается.)  А  в  школе  паркетик  того...  не
зеркало...

     БОРОДКИН  степенно разворачивает  и подготавливает аппаратуру, надевает
халат, посыпает пол восковой стружкой, в общем священнодействует.

     Возникает  тихий барабанный  ритм.  БОРОДКИН  начинает  натирать  полы,
ритмично  двигаясь  под  музыку  вдоль  рампы.  Музыка  становится громче  и
быстрей. ВСЕ участники спектакля выходят из-за кулис и смотрят, как работает
БОРОДКИН.
     Занавес.

     Конец.

     1976, Москва



Last-modified: Wed, 24 May 2000 17:09:26 GMT

Оцените этот текст: