Василий Семенович Гроссман. Маленькая жизнь
----------------------------------------------------------------------------
Date: июнь 2002
Изд: Гроссман В.С. Несколько печальных дней, М., "Современник", 1989
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@mail.ru)
----------------------------------------------------------------------------
Уже в двадцатых числах апреля Москва начинает готовиться к празднику.
Карнизы домов и железные заборики на бульварах заново красятся, и матери
всплескивают руками, глядя вечером на сыновьи штанишки и пальто. На площадях
плотники, посмеиваясь, пилят пахнущие смолой н лесной сыростью доски. Агенты
по снабжению везут в директорских легковых машинах кипы красной материи.
В учреждениях посетителям говорят:
- Давайте уже после праздника.
Лев Сергеевич Орлов стоил на углу со своим сослуживцем Тимофеевым.
Тимофеев говорил:
- Вы совершеннейшая баба, Лев Сергеевич, пошли бы в пивную, ресторанчик...
наконец, просто пошляемся по улицам, посмотрим народ. Подумаешь, жена
волнуется. Право же, вы баба, совершеннейшая баба.
Но Орлов простился с Тимофеевым. Он от природы был грустным человеком и
говорил о себе:
- Я устроен таким образом, что мне дано видеть трагическое, скрытое под
розовыми лепестками.
И во всем Орлов видел трагическое.
Вот и сейчас проталкиваясь среди прохожих, он размышлял, как тяжело в
такие веселые дни лежать в больнице, как мрачно пройдут они для фармацевтов,
вагонных проводников и машинистов, чьи дежурства выпадут на день Первого
мая.
Придя домой, он рассказал жене о своих мыслях, и, хотя она принялась
смеяться над ним, Орлов все качал головой и никак не мог успокоиться.
Он до ночи громко вздыхал, размышляя об этом предмете, и жена сердито
сказала:
- Лева, чем жалеть фармацевтов, ты бы меня лучше пожалел и не мешал спать,
мне ведь завтра к восьми часам нужно быть на работе.
И действительно, она ушла на работу, когда Лев Сергеевич еще спал.
Утром на службе он бывал в хорошем настроении, но обычно к двум часам дня
его охватывала тоска по жене, он начинал нервничать и поглядывать на часы.
Сослуживцы знали нрав Орлова и посмеивались над ним.
- Лев Сергеевич уже на часы смотрит, - говорил кто-нибудь, и все смеялись,
а старший счетовод, престарелая Агнесса Петровна, со вздохом произносила:
- Счастливейшая в Москве женщина эта жена Орлова.
И сегодня к концу рабочего дня он занервничал, недоуменно пожимая плечами,
глядел на минутную стрелку часов.
- Лев Сергеевич, вас к телефону, - позвали из соседней комнаты. Звонила
жена. Она сказала, что ей придется перепечатать доклад управляющего и
поэтому она задержится на час или полтора.
- Вот так-так, - огорченно сказал Орлов и повесил трубку.
Домой он возвращался не спеша. Город гудел, и дома, улицы, мостовые
казались особенными, непохожими на самих себя. И это неуловимое, рожденное
общностью, было во многом, даже в том, как милиционер волок пьяного, - точно
по улицам сплошь ходили племянники и двоюродные братья.
Вот сегодня, пожалуй, он бы пошлялся с Тимофеевым. Очень тяжело приходить
домой первому. Комната кажется пустой, неуютной, в голову лезут беспокойные
мысли - вдруг с женой что-нибудь случилось - вывихнула ногу, неловко
прыгнула с трамвая.
Орлов начинал представлять себе, как лобастый троллейбус сшиб Веру
Игнатьевну, как толпятся вокруг ее тела люди, с зловещим воем мчится карета
"скорой помощи"... Ужас охватывал его, ему хотелось звонить по телефону к
знакомым, родным, бежать к Склифосовскому, в милицию.
Каждый раз, когда жена опаздывала на десять - пятнадцать минут,
происходили с ним такие волнения.
Сколько народу на улицах! Почему они без дела сидят на скамейках, шляются
по бульвару, останавливаются перед каждой расцвеченной лампочками витриной?
Но вот он подошел к своему дому, и сердце радостно вздрогнуло: форточка
открыта, - значит, жена уже вернулась.
Он несколько раз поцеловал Веру Игнатьевну, заглянул ей в глаза, погладил
ее по волосам.
- Чудак ты мой, - вздохнула она, - каждый день мы встречаемся, словно я не
из "Резиносбыта" прихожу, а приехала из Австралии.
- Для меня не видеть тебя день равносильно Австралии, - сказал он.
- О господи, у меня эта Австралия вот тут сидит, - сказала Вера
Игнатьевна. - Просят помочь печатать стенгазету - я отказываюсь, Осовиахим
пропускаю, сломя голову мчусь к тебе. У Казаковой двое маленьких детей, а
она прекрасно остается и в автомобильном кружке состоит.
- Ну, ну, дурочка, курочка ты моя, - сказал Орлов, - где это ты видела
жену, которая в претензии к мужу за то, что он домосед?
Вера Игнатьевна хотела ему возразить, но вдруг вскрикнула:
- Да ведь у меня сюрприз для тебя... У нас местком сегодня записывал на
ребят из детских домов на праздничные дни, и я подала заявку на девочку. Ты
не сердишься?
Орлов обнял жену.
- Умница моя, чего мне сердиться, - сказал он, - мне страшно только
думать, что бы я делал и как жил, если бы случай не столкнул нас на именинах
у Котелковых.
Вечером двадцать девятого апреля Вера Игнатьевна приехала домой на
"фордике" и, поднимаясь по лестнице, раскарасневшаяся от удовольствия,
говорила своей маленькой гостье:
- Что за прелесть ездить на легковой машине, - кажется, всю жизнь бы
каталась.
Это была ее вторая поездка на автомобиле - в позапрошлом году они со
свекровью, приехавшей погостить, наняли на вокзале такси. Правда, та первая
поездка была немного омрачена - шофер всю дорогу ругался, говорил, что у
него камеры спустят и что для такого багажа нужно нанимать трехтонку.
Не успели они зайти в комнату, как раздался звонок.
- А вот и дядя Лева пришел, - сказала Вера Игнатьевна и взяла девочку за
руку, повела ее к двери.
- Знакомьтесь, - сказала она, - это Ксенья Майорова, а это товарищ Орлов,
дядя Лева, мой муж.
- Здравствуй, дитя мое, - сказал Орлов и погладил девочку по голове.
Вид гостьи разочаровал его, он представлял ее себе крошечной, миловидной,
с печальными, как у взрослой женщины, глазами. А Ксенья Майорова была
коренастая, некрасивая, у нее были серые узкие глаза, толстые, красные щеки
и немного оттопыренные губы.
- Мы на машине ехали, - хвастливо сказала она басовитым голосом.
Пока Вера Игнатьевна готовила ужин, Ксенья ходила по комнате и
осматривалась.
- Тетя, а радио у вас есть? - спросила она.
- Нет, деточка, пойди-ка сюда, мне нужно тебе кое-что сказать.
Вера Игнатьевна увела ее по всяким делам, и в ванной комнате они
беседовали про зоологический сад и планетарий.
За ужином Ксенья посмотрела на Орлова и ехидно рассмеялась:
- А дядя рук не помыл.
Голос у нее был густой, а смех тоненький, хихикающий.
Вера Игнатьевна спрашивала Ксенью, как по-немецки называется дверь,
сколько будет семь и восемь, расспрашивала, умеет ли она кататься на
коньках. Она поспорила, как называется столица Бельгии, - Вера Игнатьевна
предполагала, что Антверпен.
- Нет, Женева, - утверждала Ксенья и упорно трясла головой, надувала щеки.
Лев Сергеевич отвел жену в сторону и шепотом сказал:
- Уложи ее, и я посижу возле нее, расскажу что-нибудь, она чувствует себя
у нас как-то по-казенному.
Вера Игнатьевна сказала:
- Лев, может быть, ты выйдешь покурить в коридор, а мы пока проветрим.
Орлов ходил по коридору и старался вспомнить какую-нибудь сказку. Красная
Шапочка? Эту она, наверное, знает. Может быть, просто рассказать ей о тихом
городе Касимове, о лесах, о прогулках по берегу Оки, рассказать про брата,
бабушку, сестер.
Когда жена позвала его, Ксенья уже лежала в постели, Лев Сергеевич сел
рядом с ней и погладил ее по голове.
- Ну как, нравится тебе у нас? - спросил он.
Ксенья судорожно зевнула и потерла кулаком глаза.
- Ничего, - сказала она и серьезно спросила: - Вам, верно, очень трудно
без радио?
Лев Сергеевич принялся рассказывать ей про свое детство, а Ксенья зевнула
три раза подряд и сказала:
- Одетым сидеть на кровати вредно, с вас микробы переползут.
Глаза ее закрылись, и она, полусонная, начала лопотать неясным голосом,
рассказывать какие-то дикие истории.
- Да, плаксиво говорила она, - меня на экскурсию не взяли. Лидка в саду
видела, почему она не сказала, а я два раза в кошельке его носила, вся
поколотая хожу... а про стекло не я сказала... сама она легавая...
Она уснула, а Лев Сергеевич и Вера Игнатьевна молча смотрели на ее лицо.
Спала она бесшумно, губы ее еще больше оттопыривались, рыжие хвосты косичек
шевелились на подушке.
Откуда она - с Украины, с Северного Кавказа, с Волги? Кто отец ее? Может
быть, он погиб на славной работе в забое, в дыму на колосниковой площадке
или он утонул, сплавляя лес? Кто он? Слесарь? Грузчик? Маляр? Лавочник?
Что-то величественное и трогательное было в этой спокойно спящей девочке.
Утром Вера Игнатьевна ушла за покупками, нужно было запасти продуктов на
три праздничных дня. Кроме того, она хотела сходить в большой "Мосторг" и
купить шелкового полотна на летнее платье. Лев Сергеевич остался с Ксеньей.
- Слушай, mein liebes Kind, - сказал он, - гулять мы сейчас не пойдем, а
посидим дома.
Он усадил Ксенью к себе на колени, рукой обнял ее за плечи и принялся
рассказывать.
- Тихо, тихо сиди, будь умницей, - говорил он каждый раз, когда Ксенья
пыталась сойти с его колен. И она успокоившись, сидела, посапывая и
внимательно глядя на говорившего дядю Леву.
Вера Игнатьевна вернулась к четырем часам, очень уж много народу было в
магазинах.
- Что это ты такая надутая? - испуганно спросила она.
- Да, надутая, - сказала Ксенья, - может быть, я есть хочу.
Вера Игнатьевна побежала на кухню готовить обед, а Лев Сергеевич продолжал
развлекать девочку.
После обеда Ксенья попросила бумаги и карандаш, чтобы написать письмо.
- Марки не нужно, я его сама Лидке отдам, - сказала она.
Пока Ксенья писала, Вера Игнатьевна предложила мужу пойти всем вместе в
кино, но Лев Сергеевич замахал на нее руками:
- Что ты говоришь, Вера, сегодня жуткая толкотня, мы, во-первых, билетов
не достанем, во-вторых, в такой вечер хочется посидеть дома.
- Мы, слава богу, все вечера дома сидим, - возразила Вера Игнатьевна.
- Ну, не спорь, пожалуйста, - рассердился Орлов.
- Ей скучно, она ведь привыкла всегда на людях, с подругами.
- Ах, Вера, Вера, - ответил он.
Вечером все пили чай с кизиловым вареньем, ели торт и пирожки. Торт очень
понравился Ксенье, и Вера Игнатьевна забеспокоилась, пощупала живот девочки
и покачала головой. А у Ксеньи после чая действительно заболел живот, она
помрачнела и долго стояла у окна, прикладывая нос к холодному стеклу, -
когда стекло делалось теплым, она передвигалась немного и снова грела носом
стекло.
- Ты о чем думаешь? - спросил, подойдя к ней, Лев Сергеевич.
- О всем, - сердито сказала она и снова расплющила нос об стекло.
Теперь, наверное, собираются ужинать. Подарки она не успела взять, и ей
оставят что-нибудь плохое - книжку про животных, а у нее уже есть такая
книжка. Правда, можно будет обменяться... Очень славная тетя эта Вера.
Жалко, что она не воспитательница. А девочки, которые остались, целый день
катаются на грузовике. Вот она сделается летчиком и сбросит на этого
дяденьку газовую бомбу. Какие-то старые девочки во дворе - наверное, из
седьмой группы.
Она стоя задремала и ударилась лбом об стекло.
- Иди спать, Ксанка, - сказала Вера Игнатьевна.
- Как баран об стекло стукнулась, - сказала Ксенья.
Ночью Орлов проснулся, он протянул руку, чтобы тронуть жену за плечо, но
ее не было рядом с ним.
"Что такое, где Верунчик?" - в испуге подумал он.
С дивана раздавался негромкий голос, всхлипывания.
Он прислушался.
- Ну, успокойся, дурочка ты такая, - говорила Вера Игнатьевна, - куда я
тебя ночью поведу, трамваев нет, а нужно через весь город идти.
- Да-а-а, - сквозь всхлипывание говорил басистый голос, - он у вас
какой-то малахольный.
- Ну, ничего, ничего, он ведь хороший, добрый, видишь, я ведь не плачу.
Лев Сергеевич закрыл голову одеялом, чтобы дальше не слушать, и,
притворяясь спящим, тихонько захрапел.
1936
Last-modified: Mon, 30 Dec 2002 19:41:35 GMT