кже шел предлинными шагами, покамест не постучался у дверей гостиницы. Была поздняя ночь. Herr Шнеллеркопф уже спал, и его жена пошла отворить двери. -- Кто стучит? -- Я, -- отвечал сын стекольщика, -- сын стекольщика, уважаемая фрейлен. -- Я не фрейлен, -- отвечала хозяйка, -- что вам нужно? -- Переночевать в вашей гостинице, любезная фрау. -- Да, -- отвечала хозяйка с достоинством, -- фрау. Подождите, я зажгу свечу и отворю двери. Она вернулась с зажженой свечей и отворила двери. -- Благодарю вас, -- сказал сын стекольщика и ступил шаг. -- Боже мой, -- закричала хозяйка, -- да где же вы? Я никого не вижу. -- Вы вероятно страдаете глазами, -- отвечал странник, оборотясь к ней, -- впрочем, действительно меня трудно заметить. Вы совершенно справедливо отметили это печальное обстоятельство. -- Что такое, -- говорила фрау, поводя вокруг свечею, -- вы меня не испугаете. Я не пугливая женщина. -- Боже меня сохрани пугать вас, -- отвечал сын стекольщика, -- я человек грустного характера и тверд в испытаниях. Надеюсь, вы не будете возражать мне, что твердость есть одно из лучших качеств моего характера. -- Помилуйте, -- возразила хозяйка, -- твердость, конечно, качество, но вы явились сюда в столь странном виде... -- Теченье судьбы скрыто от людей, -- в свою очередь возразил сын стекольщика, -- но я уверяю вас, что я совершенно невиновен в том, что мой отец слишком любил свое ремесло. -- В таком случае я не могу пустить вас в мой дом, -- продолжала хозяйка, по-прежнему размахивая дрожащей свечей в воздухе. -- Любезная хозяйка, -- сказал сын стекольщика, -- вы не можете уверить меня в том, что имеете столь жестокое сердце. Я очень давно в пути, я устал, и вы не можете оставить меня за дверьми вашего почтенного дома. Фрау Шнеллеркопф задумалась. -- Хорошо, -- сказала она, наконец, я провожу вас в комнату, но только, пожалуйста, с утра примите ваш настоящий вид. -- Увы, -- отвечал странник, -- увы, любезная фрау, вы никогда не увидите меня в моем настоящем виде, потому что я имею только один -- ненастоящий -- вид, и в нем я совершенно не поддаюсь описанию. Фрау Шнеллеркопф проводила своего постояльца в отведенную ему комнату, пожелала ему доброй ночи и озадаченная этим странным происшествием, вернулась к мужу. Herr Шнеллеркопф крепко спал, но разбуженный женой выслушал ее внимательно, сел на постели и сказал с сожалением: "ho". 3 На утро сын стекольщика бродил по городу Геттингену, с печалью глядел вдоль узких улиц и снова говорил сам с собой. -- Я ищу осязаемое ничто. Оно не покажется на этой узкой улице. А если бы оно и попалось мне навстречу, я все равно не узнал бы его, потому что я его никогда не видел. Он тихо шел, внимательно разглядывая почтенных бюргеров и полных фрау, что попадались ему навстречу. -- Курт, Курт, -- снова говорил он, -- на что ты тратишь свою злосчастную жизнь? День проходит за днем, минута отлетает за минутой. Тут он наткнулся на седого старика с длинной палкой в руках, который шел по левой стороне улицы, высоко задрав голову и что-то пристально разглядывая на совершенно безоблачном небе. -- Невежа, -- спокойно сказал старик, не опуская головы, -- мерзавец, не уважающий старости и ученых познаний во всех областях науки. -- Простите, Herr, -- отвечал сын стекольщика, несколько озадаченный, -- но вы немного ошиблись в вашем, поразительно полном определении моего ума и характера. Мой характер имеет твердость во всех испытаниях жизни, а что касается ума то он проникает в самую суть человеческого познания. -- Не вижу, -- сказал старик, еще выше задирая голову, -- не вижу, ибо слежу невооруженным глазом за звездой Сириус, совершающей сегодня свой обычный путь по ниспадающей параболе. -- Не вижу, -- в свою очередь ответил странник, в свою очередь задирая голову, -- небо совершенно безоблачно и ясно. -- Что ты можешь увидеть, -- с презрением отвечал старик -- звезду Сириус можно увидеть лишь по личному с нею уговору. -- Если память мне не изменяет, -- сказал сын стекольщика, -- то кроме Сириуса по личному уговору можно увидеть Большую Медведицу и Близнецов. -- Левая лапа Большой Медведицы не поддается уговору, -- с важностью продолжал старик, -- что же касается головы и остальных лап, то ты не ошибся. -- Я не ошибся и относительно Близнецов? -- Что касается Близнецов, то это вопрос чрезвычайно спорный. На собрании астрологов в Бренне, Близнецы были признаны достойными уговора. Вообще же говоря, прохожий, ты можешь за мною следовать до вечера. Вечером я опущу голову, увижу тебя, и мы подробнее поговорим об этих занимательных вопросах. -- Я очень боюсь, -- отвечал сын стекольщика, -- я очень боюсь, любезный астролог, что меня и по уговору нельзя увидеть. Я в этом отношении гораздо неподатливее левой лапы благородного созвездия. -- Пустое, -- сказал старик, -- в твоей речи я замечаю логическую ошибку. Большая посылка не соответствует выводу. Ты не есть звездное тело. Следовательно, тебя можно увидеть без всякого уговора. -- Дорогой астролог, -- возразил сын стекольщика, -- я советую вам убедиться в истине моих слов вооруженным глазом. Что же касается вашего предложения пробыть с вами до вечера, то я не вижу в этом прямой необходимости. Я буду сейчас смотреть на Сириус, а вы смотрите на меня. Посмотрим, кто из нас скорее что-либо увидит. -- Бездельник, -- возразил астролог, -- не отвлекай скромного ученого, от его высоких занятий. К тому, же если бы даже я и пожелал согласиться с тобой, то я все равно не мог бы опустить головы, потому что у меня затекла шея. Сын стекольщика прислонил к его глазам руку и сказал, смеясь: "Вот вам ясное доказательство моих слов" -- и другой рукой с силой дернул его за бороду. -- Парабола! -- закричал старик, -- ты заставил меня упустить нисхождение! -- Я прошу прощения за мой дерзкий поступок, -- отвечал сын стекольщика, -- но взгляните на меня. Видите вы что-нибудь! -- Я ничего не вижу, -- возразил астролог с спокойствием, -- но не сомневаюсь, что мог бы увидеть тебя по уговору. Вокруг них собралась толпа. -- Астролог Лангшнейдериус, повидимому, сошел с ума, -- сказал один бюргер другому и выпучил глаза на астролога, -- он стоит посреди улицы и разговаривает сам с собою двумя голосами. -- Астролог Лангшнейдериус, повидимому, сошел с ума -- сказал второй бюргер третьему и так же выпучил глаза на астролога, -- в его руках шляпа и палка, одежда наброшена на плечо, и он говорит сам с собой двумя голосами. Но в это время виновники странного приключения последовали далее по Геттингенским улицам. 4 -- Если память мне не изменяет, -- начал старик, когда они добрались до его дома и уселись в кресла, -- то ты ученик знаменитого ученого и философа Гебера. -- Старик принимает меня за кого-то другого, -- подумал сын стекольщика и сказал: -- Точно, Herr Astrolog я ученик Гебера. -- Давно-ли ты оставил своего благородного учителя? -- продолжал старик. -- Недавно, -- отвечал странник с некоторым сожаленьем в голосе, -- недавно, всего лишь года два тому назад. -- Года два тому назад? -- вскрикнул астролог, -- это странно. Гебер уже 8 лет как умер. -- Я не могу ответить на ваше ошибочное заключение -- сказал странник, -- потому что вы, несмотря на то, что я оказал вам уважение, которое я питаю ко всем лицам старческого или дряхлого возраста, повернулись спиной ко мне и к моему креслу. -- Странник, -- отвечал астролог и на этот раз действительно повернулся к нему спиной, -- тебе должно быть известно, что зрение у астрологов вообще не отличается остротою. Кроме того, тебе, как ученику Гебера, ведомы многие тайны нашей священной науки. Твое исчезновенье есть, конечно, прямое следствие занятий магией и астрологией. -- Не совсем, -- отвечал сын стекольщика, делаясь вдруг необыкновенно мрачным, -- не совсем. Мое исчезновенье есть прямое следствие слишком сильной любви моего отца к своему ремеслу. -- Непонятно, -- сказал старик, -- значит, твоему отцу были известны эти тайны? -- Мой отец, -- начал сын стекольщика, -- был стекольщик. А моя мать, дорогой астролог, была пугливая женщина. Он так любил свое ремесло, что каждую неделю выбивал все окна в нашем маленьком доме, исключительно для того, чтобы вставить новые стекла, а что касается будущего ребенка, то не хотел иметь никакого другого, кроме как в совершенстве похожего на свое ремесло. Не знаю, как это случилось, но родился я, родился сын стекольщика, и я родился, увы, совершенно прозрачным. Это обстоятельство однажды заставило моего отца вставить меня в раму. По счастливой случайности эта рама находилась в комнате доктора Иоганна Фауста, и вот так я познакомился с знаменитым ученым, который руководил мною во время всей моей дальнейшей жизни. -- Фауст? -- сказал старик, -- не помню. -- И он, любопытствуя, научил меня многим наукам. Я брожу по многим городам нашей страны, но через год я должен вернуться в Вюртемберг. До сих пор я не придумал еще каким путем итти мне к моему открытию. -- Что же ты ищешь? -- Осязаемое ничто. -- Осязаемое ничто? -- повторил старик, -- но что значит осязаемое ничто, и для чего ты его ищешь? -- Я ищу его, -- отвечал странник, -- для того, чтобы убедиться, что осязаемое ничто ничего не значит. -- Известно-ли тебе -- с глубоким убежденьем начал старик, -- что я теперь не только не знаю худ ты, или толст, высок или мал, но даже имеешь ли ты голову на плечах? -- Имею, -- отвечал сын стекольщика, поднимая руку и ощупывая голову, -- имею. Я ее осязаю. -- Осязаешь? -- Осязаю, -- сказал сын стекольщика и задумался надолго. Задумался и старик. Но они ничего не придумали, потому что пятый странник уже держал открытым ящик для кукол. Вечером же старик сказал сыну стекольщика: -- В городе Аугсбурге живет некий Амедей Вендт. Явись к нему и скажи, что тебя послал астролог Лангшнейдериус, и он направит твои шаги по отысканию искомого. 5 -- В путь, в путь! По дороге ветер. С неба сумерки, и зажигаются звезды. -- Память мне говорит -- будь тверд, -- а судьба говорит иное. Так он говорил, повторяя эти слова снова и снова, пока не добрался до города Аугсбурга. Он долго искал Амедея Вендта в этом городе, но не нашел его, да и не мог найти, потому что Амедей Вендт родился ровно через 200 лет, после его путешествия. Тогда он сел на камень и горько заплакал. А на утро он пустился в дальнейший путь. 6 Из Аугсбурга в Ульм, из Ульма в Лейпциг, из Лейпцига в Кенигсберг, из Кенигсберга в Вюртемберг, из Вюртемберга в Шильду, из Шильды в Билефельд, из Билефельда в Штетин, из Штетина в Бауцен, из Бауцена в Штетин. А когда он добрался до Свинемюнде, то оттуда прямо в ад, потому что хозяйка гостиницы в Свинемюнде сказала ему, что в аду есть осязаемое ничто. В аду такая мгла, что ее можно схватить руками. Пятый странник захлопнул над ним крышку ящика и молвил. -- А вот.  * Глава IV. Путь шарлатана Гансвурста *  1 Дорога убегала под ногами осла, а он пофыркивал, поплевывал и бодро задирал морду в голубое небо. Шарлатан сидел, подпрыгивая, размахивал одной рукой, а другой придерживал у рта, свою огромную трубку. -- Куда я еду? -- говорил он с печалью -- никто не знает даже моего имени, а меня зовут Гансвурст, и я родился на два века позже моего Пикельринга. -- Дымок вился за его головой, трубка хрипела и плакала, мимо уходили поля и кустарник, и леса, и бесплодные земли. Так он ехал много дней, осел его утомился и утомился он сам, когда однажды, поздней ночью, он добрался до города Данцига. -- Отворите, -- закричал он, остановившись у дверей гостинницы на самой окраине города -- отворите мне, я очень устал, и осел мой тоже устал. А ныне поздняя ночь, и уже пора отдохнуть в теплой постели от тяжелого путешествия. Дверь отворилась, и он был в пущен в гостиницу. По дороге он поцеловал девушку, отворившую ему дверь, и сказал: -- Девушка, я не должен бы был касаться тебя, но я знаю, что у тебя свежие губы, -- и, добравшись до постели, тотчас свалился на нее и уснул. Осла же отвели к другим ослам, и он там жевал жвачку и жаловался соседям на легкомыслие своего господина. 2 Утром шарлатан откинул одеяло, сел на постели и принялся думать. Потом оделся и спустился вниз в общую залу, где топился камин и за столом сидели посетители. Он тоже уселся и попросил себе кофе. Но у него не было, чем расплатиться, и он сказал девушке: -- Девушка, известно ли тебе, что у меня нет денег, чтобы заплатить за твое кофе? -- Кофе принадлежит моей хозяйке, сударь, -- отвечала девушка, -- а впрочем, сударь, вы, вероятно, шутите. -- А где же находится твоя хозяйка, девушка? -- Она еще спит, сударь, ее комната наверху. -- Но в это время хозяйка гостиницы, высокая и худая женщина, спустилась по лестнице вниз. -- Хозяйка, -- приветливо сказал шарлатан, -- известно ли вам, что у меня нет денег, чтобы заплатить вам за кофе, за ночлег и за корм моего осла? -- Ты не уедешь отсюда, пока не заплатишь денег, -- отвечала, хмурясь, хозяйка, -- или оставишь взамен денег своего осла. -- Лучше останусь, -- сказал шарлатан. И остался. Так он жил три дня и все думал, а на четвертый снова пришел к ней и сказал: -- Хозяйка, я уплачу вам все деньги, но прежде вы должны подарить мне помет всех ослов, что останавливались за это время в гостинице. -- Помет стоит денег, -- отвечала хозяйка, -- если я отдам тебе его, то к твоему счету придется прибавить несколько талеров. -- Хорошо! -- вскричал шарлатан, -- но вы должны провести меня в стойло. И его провели в стойло. -- Ослы! -- бодро закричал он, -- ослы, помогите бедному страннику, помогите шарлатану Гансвурсту, у меня к вам нижайшая просьба. Ослы подняли морды и очень дружно закричали в ответ. -- Ослы! -- продолжал шарлатан. -- Видит бог, я всегда любил вас, я всегда заботился о вас, и мой осел не замедлит подтвердить вам это. Я назвал его философом Кунцем -- в честь философа Кунца, и вы видите, как он любит своего хозяина. Философ Кунц фыркнул и в знак одобрения трижды поднял и опустил хвост. -- Помогите, -- продолжал шарлатан, -- мне нечем заплатить за ночлег и за корм -- хозяйка повесит меня, если я не заплачу ей за ночлег и за корм, а я еще молод и хочу жить. -- Испражняйтесь! -- вдруг закричал он с отчаянием в голосе, -- я уже вижу, что ваш вчерашний помет не оправдал моих ожиданий. Но ослы стояли неподвижно. И только один, самый молодой и глупый, поднял хвост, собираясь исполнить просьбу. -- Ну, ну, -- говорил шарлатан, -- ну, ну, понатужься, дорогой осел, помоги странствующему шарлатану. И осел понатужился. -- Не то, не то, -- закричал шарлатан, -- не то. Золотом, золотом, не то. Золотом, усеянным драгоценными камнями. И когда он не увидел золота, то сел на землю и горько заплакал. Горожане, девушки и посетители гостиницы стояли за его спиной и переговаривались о том, что шут должно быть сошел с ума и может натворить многие беды в гостинице. -- Сударь, -- сказала давешняя девушка, сжалившись над ним, -- сударь, пожалуйте в вашу комнату. Вы должно быть очень устали, сударь, от долгого путешествия. Тогда он отправился в свою комнату и лег на постель. И вновь прожил в этой гостинице три дня, и его перестали кормить, как других посетителей гостиницы. Однажды вечером девушка пришла к нему и сказала: -- Сударь, вам нечем заплатить, но если вы честный человек, то я одолжу вам деньги. -- Девушка, -- отвечал шарлатан, -- когда-нибудь ты будешь жить в стеклянном дворце на берегу рая и ангелы будут прислуживать тебе золотыми пальцами. Он крепко поцеловал ее в губы, а потом взял деньги и уплатил их хозяйке. На утро же вновь уселся на своего осла и отправился в дальнейший путь. 3 Дорога убегала под ногами осла, а он пофыркивал, поплевывал и бодро задирал морду в голубое небо. -- Куда ты ведешь меня, пыльная дорога? -- говорил шарлатан -- на краях твоих уже нет кустарников и вдали не виднеется леса. Камни и пыль -- куда я еду? -- В город Ульм, -- отвечали камни, а пыль молчала и только кружилась вихрем под острыми копытами осла. -- Согласен, -- вскричал шарлатан, и к вечеру ворота Ульма раскрылись перед ним. 4 -- Ну, -- говорил он, проезжая по Ульмским улицам, -- ну, умный странник, ну шарлатан Гансвурст, что ты придумаешь в этом городе, чтобы найти золотой помет. Доколе будут продолжаться твои странствия? И он склонялся на шею своего осла в великой печали. Так он доехал до площади, слез с осла, привязал его к фонарю и уселся на крыльцо дома в глубокой задумчивости. -- Траузенбах -- золотых дел мастер, -- сказал над ним чей-то голос. Он поднял голову. -- Никого не было вокруг. -- Траузенбах, Траузенбах, золотых дел мастер, -- настойчиво повторил голос, и тогда он догадался, что это он сам в задумчивости произносил эти слова. -- И точно, -- сказал он раздумчиво, -- в городе Ульме проживает Траузенбах. -- Осел поднял морду. -- Золотых дел мастер! -- вскричал шарлатан и снова задумался. Потом весело вскочил, сел на осла и поехал дальше по Ульмским улицам. -- Шут, -- сказал ему пожилой бюргер, когда он остановился у небольшого домика, с твердым намерением найти в нем Траузенбаха, -- шут, ты знаешь, что по закону вольного Ульма в городе может быть только один шут, и что всех прочих повесят на его воротах. -- Я кнехт, -- с гордостью сказал Гансвурст, -- я не шут. Я кнехт золотых дел мастера Траузенбаха. -- Ты -- кнехт Траузенбаха, -- с изумлением переспросил бюргер, -- я очень хорошо знаю каждого из кнехтов Траузенбаха и могу поклясться, что не встречал тебя среди них. -- Пустое, -- отвечал шарлатан, -- пустое. И он поворотил осла. -- Подожди, -- крикнул бюргер, -- там ты не найдешь дома Траузенбаха, а что ты чужестранец, я вижу по твоему ослу. Зайди-ка в этот дом, не найдешь ли ты там того, кого ищешь? Когда же шарлатан в'ехал в ворота и слез с осла, бюргер позвал дочку и спросил у нее: -- Дочка, видела ли ты когда-нибудь этого человека среди моих кнехтов? Девушка близко подошла к шарлатану. -- Мейстер, -- сказал он, оборотясь к бюргеру, -- простите мне, что я, только надеясь стать вашим кнехтом, уже назвал себя этим почетным именем. -- Хорошо, хорошо, -- отвечал мейстер, -- заходи, заходи в дом. Шарлатан вошел в дом. 5 На утро мейстер обратился к нему с такими словами: -- ты хочешь быть моим кнехтом, а у кого ты работал до сих пор. -- У Агриппы, -- отвечал шарлатан, -- у философа Кунца и у Никласгаузенского проповедника. -- Как? -- удивился мейстер, -- я не знаю этих имен! -- Это были славные мастера, -- промолвил Гансвурст, -- они научили меня многому в нашем благородном мастерстве. -- Наше ремесло воистину благородно, -- отвечал мейстер, а наш цех -- это самый богатый цех в городе Ульме. Ты же славный парень, чужестранец, и ты будешь у меня первым кнехтом. Так Гансвурст стал кнехтом у золотых дел мастера. Он работал три или четыре дня, а потом явился к мейстеру и сказал: -- Мейстер я сыт и мой осел тоже сыт. -- Очень рад за вас обоих, -- отвечал мейстер. -- Однако, -- продолжал шарлатан, -- чтобы стать мастером, нужно работать 9 лет кнехтом. -- Так, -- отвечал Траузенбах, -- 8 лет или 9 лет по соглашению. -- По соглашению, -- сказал шарлатан, -- или 5 лет или 4 года. -- Точно, -- отвечал мейстер, -- если одарить своего мейстера, то и меньше 8 лет. -- По соглашению -- или два года, или даже один год, по соглашению, мейстер. -- Точно, -- повторил Траузенбах, -- все зависит от того, как одарить своего мейстера. Потом они помолчали немного. Кнехту не дают золота для работы, -- думал шарлатан, -- а если он сделает меня подмастерьем, то я утащу золото и накормлю им своего осла". Он теребил свой клок в раздумьи и тяжком молчании. -- Имеешь ты чем одарить? -- спросил Траузенбах. -- Имею, -- отвечал Гансвурст, -- мы можем заверить обязательство в магистрате. И они заверили обязательство в магистрате на 50 талеров. Он сделался подмастерьем, а чтобы стать мастером, должен был выполнить образцовую работу. 6 На другой день мейстер передал ему золото в своей мастерской. -- Ты сделаешь кольцо, -- сказал он, -- кольцо, а на нем герб свободного города Ульма: два орла, а между ними знамя, а на знамени -- Stadt ohne FreihIit, Leib ohne Leben. -- Хорошо -- отвечал шарлатан -- я сделаю это, нибудь я странник Гансвурст. На другой день с утра он отправился к своему ослу. -- Философ Кунц, -- сказал он, -- я придумал знатный способ вернуть себе власть синей, белой, красной, голубой и зеленой магии. Я размельчил золото в тончайший порошок -- и ты с'ешь его с хлебом, а в помете твоем я найду это золото. Осел глядел на него жалобными глазами. А он смешал мякиш хлеба с золотым порошком и заставил своего философа с'есть эту смесь. И осел с'ел. -- Мейстер, -- сказал Гансвурст, возвращаясь к Траузенбаху -- к вечеру я отдам вам ваши 50 талеров и потом я подарю вам еще 50 талеров и ваших кнехтов я одарю, как граф, или как купец, который может купит целый Ульм. -- В добрый час, отвечал мейстер и поглядел на него очень внимательно. А Гансвурст затанцовал на месте и снова отправился к своему ослу. -- Ну философ, ну дорогой осел, как ты поживаешь, ты перевариваешь его, а? Ты его перевариваешь, любезный друг? Он прикладывал ухо к животу осла и слушал, как тот переваривал. Но когда он пришел к вечеру, то нашел простой ослиный помет и в нем не было золота и драгоценных камней. И тогда, горько плача, он оседлал осла и ночью бежал из города Ульма, оставив там мейстера Траузенбаха и своих кукол и все свои разбитые надежды. Мейстер Траузенбах ругался день и ночь и снова день, куклы лежали спокойно в углу мастерской, а разбитые надежды побежали вслед за своим хозяином. 7 Дорога уходила под ногами осла, а он пофыркивал, поплевывал и задирал морду в голубое небо. -- Теперь я одинок, -- говорил шарлатан, -- я потерял даже моего Пикельгеринга: Мимо него проходили поля и леса и снова поля и бесплодные земли. -- Куда я еду? -- говорил он с печалью, -- куда лежит путь мой, в какие земли? Дымок вился за его головою, прохожие чаще попадались по дороге и оставались позади его. -- В город Кельн, -- отвечали придорожные камни, -- в город Кельн. И после трех дней пути он прибыл в город Кельн. 8 Фонари погасли, потому что уже наступило утро, солнце встало над шпилем ратуши, а луна, бледная и печальная, спряталась за башнями церкви св. Цецилии. Потом она побледнела еще больше, но Гансвурст в туманном свете был еще бледнее и печальнее. -- День встает, -- сказал он, -- день встает и ночь окончилась. А я -- шарлатан и странник Гансвурст не имею чем прокормить себя и своего осла. Осел услышал своего хозяина и закачал ушами. Так они пробирались по Кельнским улицам, но на площади Гансвурст слез с осла и, припав к нему на грудь, стал рыдать столь громким голосом, что почтенная старушка фрау Гегебенфлакс даже подумала, что шведский король снова собирается на Пруссию с неисчислимым войском, а бородатый император потонувший в реке по несчастной случайности, встал уже из гроба, чтобы предотвратить грозные беды, что надвигаются на его милое отечество. И фрау Гегебенфлакс послала служанку на площадь. -- Увы! -- кричал шарлатан совершенно невероятным голосом, -- увы, я гибну, или уже погиб; о, граждане города Кельна! Я не могу найти золотой помет, я не могу прокормить моего осла и ни один осел в целой Германии не желает помочь мне в моих несчастьях. Вот уже год, как я покинул Вюртемберг и вот уже скоро минет еще полгода, когда я должен буду вернутся туда с пустыми руками. -- Увы! -- возопил он снова -- увы, с пустыми руками! А все другие верно нашли уже то, что они ищут. И схоласт Швериндох уже нашел дух для своего Гомункулюса, и сын стекольщика отыскал свое ничто, и доктор Фауст свой философский камень. Так он рыдал горько, а осел качал ушами, переступал с ноги на ногу, или, оборотясь задом, помахивал хвостом над головой своего хозяина. Тогда многие граждане Кельна покинули свои дома и собрались вокруг него, слушая печальную повесть о его бедствиях. -- Чужестранец, -- сказала ему одна девушка, -- что случилось с тобой? Ты проиграл деньги в тридцать один, или тебя покинула твоя возлюбленная? Если второе, то позабудь о ней и пойдем со мной. Я тебя утешу, чужестранец, хотя волосы твои рыжего цвета, а ноги напоминают палки. -- Нет, девушка, нет, -- отвечал шарлатан, -- нет, меня не покинула моя возлюбленная, но я не могу найти золотой помет осла, и приближается срок, когда я должен буду вернуться в Вюртемберг с пустыми руками. -- Гансвурст, -- сказал ему один гражданин (он тотчас узнал в нем своего Пикельгеринга). -- Пойдем со мной, я укажу тебе верный путь, чтобы отыскать то, что ты так долго ищешь. Они покинули площадь и втроем направились дальше по улицам Кельна. -- Направо за углом этой улицы, -- сказал Пикельгеринг, -- живет аптекарь Трауенбир. Он даст тебе такое снадобье, от которого философ Кунц начнет испражняться золотым пометом. -- Я не верю тебе, -- вскричал шарлатан, -- но он слушал внимательно. -- Ты пойдешь к нему, -- продолжал Пикельгеринг, -- и скажешь ему, что я прислал тебя за корнем готтейи. И когда он даст тебе этот корень, то ты заставишь своего осла с'есть этот корень. -- Как, -- вскричал шарлатан, -- корень готтейи? Но, обернувшись, он не увидел Пикельгеринга, и только ветер кружился вокруг него и насвистывал в уши непонятные песни. На утро он отправился к аптекарю Трауенбиру и, придя, увидал маленького человечка в длинном сюртуке, с большой головой. -- Сударь, -- начал он, -- вы -- аптекарь Трауенбир? -- И не только аптекарь -- ответил маленький человечек с необыкновенной быстротой набивая нос табаком, -- а также доктор естественных наук, философии и алхимии, магистр университета в Лейпциге, цирюльник в Аугсбурге. -- Сударь, -- перебил его шарлатан, с вежливостью поддавая воздух рыжим клоком, -- ваши многочисленные достоинства поддерживают во мне счастливую уверенность в том, что вы поможете мне найти выход из всех моих злоключений. Аптекарь, магистр, доктор и т.д. поднялся на ноги и с любезностью во всех движениях тела сунул табакерку к самому носу шарлатана. Странник с вежливостью отказался и, закурив трубку, рассказал аптекарю о всех своих бедствиях. И аптекарь слушал его, покачивая головой с сочувствием, а когда Гансвурст кончил, он вынес ему из задней комнаты корень готтейи... И осел с'ел его. А когда с'ел, то взбесился и так ударил шарлатана копытом, что тому показалось, что он отправился прямо в ад за золотым пометом. И пятый странник захлопнул над ним крышку ящика.  * Глава V. Путь доктора философии и магистра многих наук Иоганна Фауста *  1 Путь доктора Фауста был короче пути Швериндоха и короче пути шарлатана Гансвурста и короче пути сына стекольщика. Вернувшись из магистрата, он уселся у камина в молчании. Но потом сказал: -- Вот слова моей молодости: -- я бы море превратил в золото, если бы оно было из ртути. Я стар и дряхл. Минуло время, и я не нашел философский камень. Звенели реторты. Он поднялся, зажег свечу и стал обходить свои приборы. И это были первые века его путешествия. 2 -- Свинец -- легкоплавкий, он -- отец благородных металлов. Краску, которая окрасит жидкое серебро -- неверную ртуть, назови философским камнем. Он качал головой и шел дальше. Под ударами ног звенели реторты и колбы. -- Я стар и дряхл, глаза мои слабнут, голова седа -- я не нашел философский камень. -- Металлы растут в земле, -- сказала реторта, что стояла на краю стола, между горелкой и тонкой колбой. Она засмеялась и повторила: -- Металлы растут в земле. Но Фауст остановился молча и смешал вино с ядом. И это были вторые века его путешествия. 3 -- Возьми кусочек боба, размельчи его в тонкий порошок и смешай с порошком красным. И тогда вся смесь станет красной. Возьми частицу этой смеси и раствори в ней тысячу унций ртути. И не забудь заклинаний. -- Ртуть -- Меркурий, -- сказала та же реторта, -- солнце -- золото, а свинец -- Венера. Не забудьте о планетах, доктор. Но мы готовы, попытайтесь, попытайтесь еще раз. -- Поздно -- отвечал доктор -- скоро смерть явится за мной. На плечи -- саван вместо тоги схоласта. Я оставлю вас. Быть может я в аду найду философский камень? Он разбил приборы и растоптал стекла со звоном. И тогда выпил вино и яд и так отправился в путь за философским камнем. С запада на север, где полная луна, по точным законам алхимии. И это были третьи и последние века его путешествия. Заключение Милостивые государи и милостивые государыни: шарлатаны, ученые, мастера и подмастерья, все умершие и все живые и все еще не рожденные, города, страны, реки, горы и все небесные светила: Занавес опускается. Рассказ о 4-х странниках окончен. Приходит время показать вам пятого странника. Куклы в ящике, ящик за спину, палочка в руки -- пятый странник отправляется в дальнейшее путешествие. Октябрь -- декабрь 1921 г.