ведь к Ларисе сама могу поехать! И она мне скажет". Николай Степанович смутился. "Ну хочешь, я тебе по секрету скажу, только ты... - это Тумповская". - "Я решила, что это щит". Блок поздоровался с Л. Рейснер, приняв ее за АА. Николай Степанович сам рассказал об этом АА, может быть, он думал, что АА может все равно услышать об этом. М. А. К.-К. делал предложение через год после свадьбы АА. В десятом году уехал в Африку - без всяких поводов, никаких ссор не было. Единственная причина - страсть к путешествиям. Читает Эдгара По (и это для нее мучительно из-за кровожадности убийств и ужасов, описываемых им). Находит все новые и новые моменты влияния на Н. Гумилева. У нее есть две книги - в переводе Бальмонта. Мотив о девственности - первый раз в "Заре" (а "Зара" - конец 7-го года как будто). Синие листья. Бабочки, как подбрасываемые цветы (Эдгар По). В черном Дике есть кое-что будущей "Гондлы". Полетаев - к девочкам. Из Бежецка нет ответа (три недели тому назад АА послала письмо и пятнадцать рублей - чтоб Лева мог взять хоть несколько уроков по математике). Обеспокоена. 12.04.1926 Попутно в разговоре о биографии Николая Степановича АА упоминала Пушкина и говорила о ложном взгляде на его отношения с дядей, установившемся давно и существовавшем сто лет - и только недавно разрушенном переоценкой и новейшими исследованиями. АА получила письмо от Инны Эразмовны, в котором та пишет, что еще не выезжает, и доводы у нее самые неосновательные - вроде того, что она не хочет приезжать сюда в первый день Пасхи, потому что извозчик от вокзала будет очень дорого стоить. АА очень обеспокоена медлительностью Инны Эразмовны, потому что железнодорожные тарифы уже повышены на 10%, а сегодня в газетах написано, что будут повышены еще. АА предвидит, что, промедлив еще немного, Инна Эразмовна не сможет уехать к брату (Виктору). Вечером была у меня - пришла неожиданно. Говорили о "Трудах и днях", о фельетонах Георгия Иванова и о причинах, которые побуждают Георгия Иванова к такому отношению к Николаю Гумилеву (очень опечалена этими фельетонами); о письме Инны Эразмовны, полученном АА. Около двенадцати вместе вышли, я проводил ее в Шереметевский дом. Оттуда через полчаса АА направилась в Мраморный дворец, провожаемая Пуниным. Мороз, лужи и талый снег подмерзли и хрустят. 1911. Из Константинополя прислал в Царское Село телеграмму о своем приезде. АА хотела выехать встречать его в Одессу, но когда стали рассчитывать с А. И. Гумилевой, поняли, что ехать в Одессу уже поздно, что он раньше туда приедет. Николай Степанович не вписал АА в альбом акростих, потому что альбом был заперт в шкафике, от которого ключ был потерян. (Всего альбом пробыл в таком положении около двух лет.) 12 апреля. АА и С. Толстая у Кузмина (на башне). В пасхальную ночь. "Он бредил. Жестокий приступ лихорадки. Все ушли к заутрене, а я сидела около него. Очень страшно говорил - не хоронить его тело на севере, говорил: "Вези дальше... За Константинополь... За Одессу... Туда вези..." (АА - 29.01.1926). АА сказала мне, что ей всегда вспоминается "Экваториальный лес", когда она думает об этом бреде Николая Степановича. 1912. Во Флоренции АА написала стихотворение "Здесь все то же, то же, что и прежде...". 1911, ноябрь-декабрь - написано: "Как мой китайский зонтик красен...". АА в Цехе прочла весь "Вечер" и все "Четки". Кунина перевела на сербский язык штук восемь стихотворений АА. В их числе "Настоящую нежность не спутаешь...", "Кто-то, во мраке дерев незримый..." (последнее, кажется, напечатано в заграничном журнале. Во всяком случае, первое стихотворение напечатано). 22 апреля, 8 1/2 часов вечера (1911 г.). АА впервые читает стихи публично: на заседании Академии стиха. Там были и незнакомые ей люди. АА считает это выступление в Академии первым своим выступлением. Когда была первая годовщина смерти Анненского, Зелинский читал... Вячеслав Иванов - плакал. АА присутствовала на заседании. Искренен ли был Вячеслав Иванов? Вячеслав Иванов никогда искренним не был. Вячеслав Иванов в отдельной комнате уговаривал АА разойтись с Николаем Степановичем, убеждал ее, что Николай Степанович - неподходящий для нее человек. Знакомство АА с Вячеславом Ивановым продолжалось около двух лет: с 1910 по 1912-13. Когда АА первый раз читала на "башне" (1910), Вячеслав Иванов очень ее восхвалял, называя ее "заместительницей И. Анненского". В редакциях, в "Аполлоне", в годы 10-13 АА постоянно бывала. АА стала сотрудницей "Аполлона". АА была на Раевских курсах на Гороховой, уже когда замужем была. Гимназия: сначала в Царском Селе - Мариинская, а потом кончала гимназию в Киеве. Училась хорошо. Чуть ли не с серебряной медалью. АА родилась 11 июня 1889 года (Валерия Срезневская). Андрей Антонович Горенко (отец АА) - инженер-механик (флота?). Двадцать или двадцать пять лет жил с Еленой Ивановной Страннолюбской. 1893 - дата рождения в трудовой книжке. 12.09 (...?). "Моей дорогой Шурочке от любящей ее Ани. 12 сентября. Слепнево", - надпись на "Белой стае" ("Гиперборей", 1917) А. С. Сверчковой. 14.04.1926 Встречи АА с Николаем Степановичем после его женитьбы на А. Н. Энгельгардт: 1. 18 г., в сентябре в Шереметевском доме. Гумилев заходил, сидел час приблизительно; прочел два или три стихотворения из "Шатра". Судя по тому, что он говорил, было видно, что очень стеснен в средствах и с трудом достает продукты. 2. 3. 4. Весной 19 г., в мае, - целый ряд встреч. "Он приходил, Левушку приводил два раза. Когда семья уехала, приходил один, обедал у нас". 5. Зимой 19-20, вероятно, в двадцатом, в Доме искусств. "Я его видела раз днем, когда он шел на заседание, а я там ждала Корнея Чуковского и Эйхенбаума по делу". 6. На Пушкинском вечере в 1921 г. 7. В Доме ученых в марте, в очереди. 8. На Пасху во Всемирной литературе (21 г.). 9. И наконец, накануне или за два дня до вечера Petropolis'a - "у меня, на Сергиевск." (и Г. Иванов). 10. В Клубе поэтов, "когда я пришла спросить адрес Немировича-Данченко накануне отъезда Орка (Орк уехал с Ремизовым в один день). Это - последняя встреча, незадолго до ареста". 8 августа к Ремизову пошла АА, его уже не было. Вернулась домой и узнала о смерти Блока. На панихиде Алянский сказал, что зас (?) (не ходил к Ремизову, потому что там зас (?)). 16.04.1926 Летом 20 г. встреча с Николаем Степановичем (шел из Зуб. института на Преображенке) на Невском, а Шилейко, Чуковский говорили о Сибири - вздор. Просил Г. Иванова надписать книги Мосолову (Мосолов в Новоржеве) - он то-то и то-то, ему не верят. Он столько знает, обожая, о том, как АА первый раз читала стихи у Вячеслава Иванова. АА отсюда и решила про Мосолова (оттого так и мне советовала пойти). После Николая Степановича в 21 атака на АА Г. Иванова - раз пять заходил, звал... просил прийти в Цех. "Я все отговаривалась, говорила, что больна". Наконец, на Рождество 21 года пришла на Почтамтскую; оказалось, что Цеха нет, потому что Г. Иванов - ссора с Одоевцевой. Были Г. Иванов, Оцуп, Адамович и Вагинов. Очень мило. Читали стихи: Г. Иванов - о кувшине роз, Адамович - пушкинское, Оцуп - ..., Вагинов - о маркизах (Г. Иванов язвит: вот великосветские стихи...). "Я не помню, читала ли я. Потом Оцуп провожал по Невскому - под руку (первый раз было, что я с ним разговаривала)". "Разрешите мне прочитать Вам стихи..." Прочел. Потом заговорил о Расине и о других, о теории, о классической... (называл классиками Мандельштама и АА). (А К. Вагинов ушел, ему не по пути было.) Тут как-то Эльза Яковлевна Радлова, жена Николая Радлова, заходила к АА, пригласила (с Радловым АА очень давно знаком, но за годы революции почти не встречались), и 1 января 1922 года АА пошла к ним обедать. Говорили о стихах... "Было очень натянуто, скучно, они - веселящиеся, разные люди". АА заговорила о том, как она не любит, когда из нее вытягивают мнение о чужих стихах... И рассказала об Оцупе. А через десять дней узнала, что Эльза Радлова - любовница Оцупа... Потом звали еще в Цех. Не пошла (а потом уже все на отлете были). Но перед отъездом Оцуп (уехал первым) зашел - нет ли поручений. Оцуп - низкий человек, еще хуже Г. Иванова (продавали при жизни, а потом продавали - мертвого); взятка с Кельсона за знакомство с Николаем Степановичем. Анна Николаевна (Энгельгардт) согрешила с Г. Ивановым, - рассказывала АА, - а ей Лурье фамилию сказал. Николай Степанович упрекал А. Н. Э. за то, что поссорила с лучшим другом. Кузмина письмо в редакцию. Алянский. Очень дружна была (видела отношение Блока), вполне доверяла... Тихий, скромный, заботливый. Раньше издателем не был. Во время революции решил - на Блока. Здесь "Алконост". Контракт на 1000 рублей (за "Белую стаю"?); должен был - в течение недели со дня выхода. Книга вышла, и он выплачивал год (и то через Рабиновича), по грошам, по несколько долларов. Заручившись согласием АА на переговоры относительно изданий (но не больше, чем по 6000 экземпляров) и по поводу контрафакции Эфрона, - получит деньги. И не имея права соглашаться больше, чем на 6000 экземпляров, воспользовавшись тем, что Блох имеет преимущественные права на издание книги АА, он продал ему по восемь с половиной тысяч тиража каждую и написал письмо АА, что так заключено. АА здесь советовали послать телеграмму, но она решила, что телеграмма уже ничего не изменит, потому что все уже сделано. Приехав сюда, Алянский был у Замятиных, и там же была АА. Он очень много рассказывал о своих трудах с Эфроном и что ничего не вышло. А когда Замятин спросил его - а как Блохом, как вам удалось продать за 15% автору (что очень много тогда), - ответил: "Я Ахматову куда угодно устрою так". А о восьми с половиной тысячах тиража - молчал. АА была у Рыбаковых (на блинах) весной 25 года. Были и Сергеев, третий (на букву "Р"), Софья... (мать), Лидия Яковлевна и другие. Пили. АА сказала об Алянском, что он "не лучше других издателей" (имея все основания к тому, чтоб быть недовольной). Больше ничего. Р. пошел домой, выпил еще шампанского в Европейской гостинице и, придя, сказал брату Алянского, что Ахматова портит карьеру Алянскому, осуждая его при его начальнике - Сергееве. Через несколько дней к АА пришел Замятин и заговорил о неприятной истории ("Я бы не взяла на себя такого поручения - идти писателю от издателя - к поэту"), сказал, что Алянский (...) о том, что АА не получила с него денег и т. д. и что он требует третейского суда. Очень гнусно и неприятно. АА со мной вернулась (с прогулки с Тапом), на столе письмо. Прочла - от Алянского. "Прошу подтверждений получения денег и подтверждений, что я честен"... Грубое письмо. АА очень расстроилась. Это большое значение для болезни было. Совсем слегла... Приходил Каплан... АА физически не могла к третейскому суду и очень жалела об этом. Написала на пишущей машинке ответ, что деньги все получила (но уж не написала про то, что не через неделю, а через год и через Рабиновича; если Алянский подл, то АА не нужно быть некорректной). "А после того письма, что вы мне написали, я думаю, что моральная оценка ваших действий вас интересовать не может". (Замятина отдавала переписывать на машинке.) Послала. Никто никогда так гадко не поступал с АА, как Алянский. Это единственный случай. Книга, изданная Алянским, в течение недели разошлась в двух тысячах, и попросили в Москве еще тысячу (или наоборот). Он был доволен. "Подорожник". АА за него получила столько, что ничего не купила для себя - все деньги ушли на уголь, на картошку, на такое - и их хватило на три недели. "Anno Domini" (Блох) - 6500 экземпляров. (АА получила деньги за такое количество.) Разошлись в течение четырех месяцев. Зашла в магазин Petropolis'а. Спросила продавщицу: "Нет?" - "Как нет? Сегодня тысячу экземпляров из типографии получила" (не сказала АА, конечно, об этом Блоху), - т. е. уже 7500 экземпляров есть, а сколько еще таких "тысяч" могло быть? Сказала, что Клюев, Мандельштам, Кузмин - люди, о которых нельзя говорить дурное. Дурное надо забыть. Говорит, что А. Блок потому так приблизил к себе Алянского перед своей смертью, что (по-видимому) смутно чувствовал (полубессознательно) в Алянском последнюю материальную опору. Говорила о творчестве Клюева. Отметила, что два эпитета первых вариантов стихотворений в последующих вариантах у Клюева часто сливаются в один, двойной: например, "белые крылья" - "белокрылия". Таким способом Клюев часто делает стихотворение "более славянским". "Огненный столп" - 5000 экземпляров. Издания Блока - посмертно на газетной бумаге (Алянский прогорел). 10 000 экземпляров. Блок охотно читал стихи. "Г. Иванов дотянуться не мог и злился..." Недоброво, Лозинский, Гумилев, АА, Шилейко - пафос, друг к другу большое чувство - и насмешничали совсем по-иному, из патетических чувств друг к другу. Насмешничанье было только очень поверхностным, внешним покровом у них, а у Г. Иванова ничего иного не было. О современном положении - пишет о добродетельной жизни (как по-мещански - при живой вдове). Рыбаков - печальные глаза - что же будет? Массовое в молодежи блудство. Сегодня в газете - о последователях Есенина. Железная экономия. Пастернак рассказывал о Г. Иванове в Берлине (Париже?) - девицы в розовых чулках и прочее... О Шилейко. Открестил десять яиц. Красит первый глобус. Четыре тысячи лет до Р. Х. Черепа. "Шилейко оборванный, а книги приносит. Я уверена, что есть книги по сто рублей. Но на книги не жалко - он их читает, а потом такой доклад, открытие делает. А Щеголев - за полторы тысячи картину купил, дал вексель, тот принес Рыбакову; Рыбаков отказался учитывать, так что через три месяца платит. Беспринципность - на картину, в которой он фигу понимает, - когда денег нет. Он докатился. А мне жалко его. Я все-таки люблю его, Елисеича. Маня и Г. Иванов пришли в "Аполлон" к... Тот выдал им несколько комплектов. поехали продали. Лозинский узнал - за голову схватился". 1913. 17.04.1926 АА получила телеграмму от Инны Эразмовны о том, что она завтра приезжает. В пять часов АА позвонила мне специально, чтоб сказать мне об этом. Ее волнует приезд Инны Эразмовны - и из-за устройства ее здесь, и из-за того, как ей удастся устроить отъезд на Сахалин, и из-за здоровья Инны Эразмовны, и из-за денег, которых нет... Около двух часов дня сегодня, когда АА собиралась уходить из Мраморного дворца и была уже в шляпе и была взволнована только что полученной телеграммой от Инны Эразмовны и расстроена чем-то, о чем мне не сказала, к АА явился какой-то тип - один из кузминских "юрочек" прежнего времени - 1913-14 гг., который приехал из Пскова и узнал ее адрес у Фромана. Вошел жеманный и неприятный. Стал просить у АА разрешения прочесть ей стихи, которые он написал за десять лет (АА удалось отвлечь его от этого обещанием, что она ему позвонит через неделю, если будет свободна). Хвастливо рассказывал ей о том, что он сейчас "секретарь Корнея Ивановича Чуковского" (а Чуковский любит по временам привлечь к себе какого-нибудь "мальчика", чтобы тот был у него на побегушках, и держать при себе, пока не высосет из него все соки. Так было с Евгением Шварцем, например. Чуковский делает это с исключительным талантом). Надоедал АА рассказами о себе, о своих стихах, обо всем, что никому не может быть интересно. АА с трогательной незлобивостью, только с большим юмором рассказывала мне о нем. 18.04.1926 Из Подольской губернии приехала и остановилась в Шереметевском доме Инна Эразмовна Горенко. Она пробудет здесь некоторое время и отсюда уедет на Сахалин. 19.04.1926 Вчера к АА приехала из Подольской губернии Инна Эразмовна, чтобы, пробыв здесь несколько дней, уехать на Сахалин к Виктору Андреевичу Горенко. Уже давно этот отъезд предполагался. Давно Виктор Андреевич прислал Инне Эразмовне денег. Инна Эразмовна все медлила; Виктор Андреевич ждал ее приезда туда к 15 апреля (во Владивосток), Инна Эразмовна ждала весны и тепла. АА очень беспокоилась и торопила Инну Эразмовну в письмах, потому что боялась, что повышение железнодорожных тарифов (недавно повысили на 10% и ждут дальнейшего повышения) лишит Инну Эразмовну возможности уехать туда. Наконец, Инна Эразмовна решила ехать. Позавчера АА получила ее телеграмму о приезде сюда. И вчера утром с Пуниным поехала ее встречать на вокзал. В одиннадцать часов встретила Инну Эразмовну, и АА вдвоем с ней поехала в Шереметевский дом, где Инна Эразмовна пробудет эти дни до отъезда на Сахалин. Я уже несколько дней тому назад узнавал об условиях путешествия (а еще раньше - о стоимости билета). Вчера АА несколько раз звонила мне, но не застала меня дома. Сегодня в двенадцать часов я поехал к АА в Мраморный дворец. (АА все эти дни будет ночевать в Мраморном дворце). Застал ее одну (была Маня, но Шилейко не было). АА еще не совсем оделась, и минут двадцать мы не выходили - я дожидался. Бросилась в глаза необычайная оживленность, исключительно хорошее настроение ее. А это все отражается на манере говорить, на ее движениях: походка становится легче и движения - "лебединей". Расспросил об Инне Эразмовне - приехала в полном здоровье и нисколько не озабоченная трудностями предстоящего путешествия. Вышли. По местами просыхающим, но большей частью - невероятно мокрым и грязным тротуарам, по неожиданно теплому, мягкому воздуху (второй день такой! - раньше все холода были) пошли в Шереметевский дом. Но то, что не пугает Инну Эразмовну, - очень волнует АА: она перебирает в уме все трудности такого длительного путешествия, неизвестность условий, маршрутов, расписаний, стоимостей и всего прочего. Тем более - принимая во внимание старость и неопытность в таких делах Инны Эразмовны. Речь АА пестрит такими словами, как "Николаевск на Амуре", "анкета" (которую нужно заполнить, чтобы получить разрешение на въезд на Сахалин). И с одной стороны - радость от того, что приехала Инна Эразмовна, а с другой - волнение за нее; а все вместе делает АА необычайно оживленной. АА с юмором рассказывает мне о муже ее тетки Викторе Модестовиче Ваккаре, почти восьмидесятилетнем старике, который в Деражне ведет мемуары, о наивном непонимании Инной Эразмовной условий современного существования, и т. д. Попутно по дороге АА говорит мне, что читала вчера Шенье (Шилейко купил вчера для себя томик Шенье. А тот, который принадлежит АА, сейчас у меня). И, читая Шенье (о котором отзывается как о прекрасном поэте), обнаружила в нем места, совершенно ясно использованные Пушкиным, Баратынским, Дельвигом... Не те, которые известны уже исследователям, а другие, еще никем не подмеченные. Так, из Шенье взяты строчки "Не трогайте..... вострушки / Не трогайте парнасского пера..." (только у Шенье тон гораздо серьезней в данном случае). И другое место АА цитировала из Пушкина: "Мой голос для тебя и ласковый и томный / Тревожит позднее молчанье ночи темной..." - и т. д. (АА процитировала соответствующие места из Шенье, но я не запомнил). И голос - тихий, внятный, гортанный голос АА вибрировал пушкинскими стихами в мягком, глушащем весеннем воздухе. АА лукаво взглянула на меня: "Все, все - и Пушкин, и Баратынский - брали у него!". И затем заговорила о том, что теперь уже так много выясняется в области взаимодействий одного поэта на другого - того, о чем десять лет тому назад и не задумывались просто, - что, вероятно, изменится взгляд на сущность поэтического творчества. Такое исследование, какое сделал Эйхенбаум над Лермонтовым, сейчас звучит почти как укор Лермонтову: "Никто не пользовался чужими стихами, а он один это делал!". В действительности же - не он один, не Лермонтов, - все это делали, но исследован-то только один Лермонтов. Теперь все занялись исследованиями и над другими поэтами, и в скором времени, конечно, многое узнается и выяснится. И, конечно, не попрекать поэтов этими заимствованиями придется, а просто изменить взгляд на сущность поэтического творчества. Оно будет пониматься немного иначе, чем понималось до сих пор - лет десять тому назад, например. "А вы записываете все, что вы обнаруживаете в этой области?" - спросил я. Конечно, не записывает. Записывает только то, что относится к Николаю Степановичу, остальное уйдет от всех. И если бы АА узнала, что крохи этого записываю я, она была бы очень недовольна. Мы пришли в Шереметевский дом. АА представила меня своей матери. Высокого роста старушка. Есть что-то татарское в лице. Сморщенное лицо и дряхлый голос; держится прямо, но при ходьбе чуть-чуть припадает на одну ногу. АА в разговоре с ней - стояли друг против друга - смотрит на нее мерцающим, ласковым, ясным-ясным взглядом. И говорит с ней ласково, в этой ласковости пробиваются, смешиваясь, нотки дочернего подчинения и чуть-чуть снисходительной доброты к более слабому существу. Кабинет Пунина опустел: из него вынесли письменный стол, который поставили в спальне. Кабинет предоставлен Инне Эразмовне. АА провела нас туда и оставила меня одного с Инной Эразмовной. Инна Эразмовна ставила мне вопросы об условиях путешествия, и я записывал их, чтобы навести справки. Я ушел за справками. И через два часа - в четыре часа - пришел в Шереметевский дом опять, узнав, что билет стоит около 80 рублей, что поезд идет дней восемнадцать, и пр. Застал АА, Инну Эразмовну и Пунина оканчивающими обед в столовой. Сел к столу. Пунин положил и мне оладьи, АА покрыла оладьи вареньем, и я стал есть и рассказывать. Принесенные мной сведения вызвали очень горячее обсуждение. АА, волнуясь, горячась, спорила со мной, и с Пуниным, и с Инной Эразмовной - мы все более оптимистичны были, высказываясь о путешествии. А АА - и справедливо, конечно, - убеждала Инну Эразмовну помнить то-то и то-то, касающееся анкет и Виктора Андреевича. Волненье и горячность прерывались смехом и подтруниваньем - АА надо мной и Пуниным, Пунина и моим - над АА. Так как настроение у всех было хорошее, то подцепляли друг друга неимоверно. Выпив чаю и просидев около часа и пообещав собрать сведения о недостающих подробностях, я ушел домой. Что-то Инна Эразмовна заговорила о своем отце, кажется, и, кажется, сказала, что он был комендантом Петропавловска. Но здесь я боюсь соврать и поэтому никак не утверждаю ни того, что здесь фигурировал отец, ни того, что - "комендант", ни того, что далекий сибирский город - именно Петропавловск. Пунин дразнил меня, что узнал много нового и интересного об АА, чего мне и не снилось узнать. Я вслух завидовал, а АА с поразительной укоризной в глазах слушала о наших "свинских" наклонностях к записыванию. 26.04.1926 Пушкин. Скабичевский - все врет о Пушкине, а Н. Н. Ефремов показывает это, но в других местах и сам врет: например, о Керн. Мы же не знаем вкуса самого Ефремова, поэтому его суждения о женщине не доказательны. Шенье ввел enjambement. Стихов не писала в эти дни. Прочитала книгу Л. Гроссмана о Пушкине. Гроссман новых фактов не нашел, но общий взгляд правилен. Ясный, солнечный, теплый весенний день. Не виделся с АА несколько дней, потому что уезжал на Волховстрой. Сегодня - рассказывал о Волховстрое, но АА рассказывает мне другое, а именно: за эти дни она, все больше и больше вчитываясь в Шенье, обнаружила еще неизвестные исследователям, хотя и совершенно явные моменты влияния Шенье на Пушкина. Некоторые примеры АА мне показывала. АА находит влияние в трех направлениях; на Пушкина влияют: 1. идиллии; 2. элегии; 3. политические стихотворения Шенье. В гражданских стихах Пушкин явно был учеником Шенье. Вообще Пушкин "хищнической, яростной хваткой" подмечает у Шенье его недостатки и, когда пользуется его стихами, всегда сам делает лучше, исправляя в своих стихах недостатки Шенье - расплывчатость композиции и др. Шенье часто сентиментален, чувственен... Пушкин, пользуясь его стихами, использует только то, что согласно с его credo, остальное откидывает. Пушкин всегда усложняет композицию Шенье, укорачивает стихотворение количественно, часто переворачивает наизнанку мысль Шенье - и такой вводит ее в свои стихи. Пушкин узнал Шенье в 1819 году, когда вышло первое собрание стихотворений Шенье; и с этого времени - влияние. Больше всего - в 1823-24 г., меньше - в 1825, но и дальше постоянно встречается, во всех классических стихах... Встречается и в поэмах даже: в "Евгении Онегине" - две строчки... Стихотворение "Ночь" 1823 года - целиком из Шенье ("Элегия XXII"), только у Шенье перед поэтом встает образ спящей, а у Пушкина - бодрствующей женщины. У Шенье это - длинное стихотворение, у Пушкина - всего восемь строк. С элегией Шенье XXVI (или XXVII?) сравнить: "Ненастный день потух...". Здесь то же самое. И еще усилено интонацией; enjambement: "Теперь она сидит печальна и одна...". "Одна" (у Шенье: "un autre". Отрицание: "Ни плеч, ни властных уст..." - и т. д. у Пушкина соответствует строкам Шенье, где только не отрицание, а все эти поцелуи отнесены к действиям "un autre"... И наконец - "много точков...". Здесь-то и были, по-видимому, максимально схожие с Шенье моменты. Пушкин их заменил точками, рассчитывая в будущем заполнить их. Но напечатав это стихотворение (между прочим - вместе со стихотворением "Ночь"), увидел, что и так хорошо, и оставил эти точки. Дальше совпадение полное: "Ты плачешь...", и наконец поворот: "Но если..." - уже совершенно подтверждающий соответствие с Шенье. В стихотворении "Простишь ли мне ревнивые мечты..." переводом из Шенье звучат строчки: "Заводит ли красавица другая / Двусмысленный со мною разговор: / Спокойна ты; веселый твой укор...". Ода "Андрей Шенье" (1825) - амальгама из слов, образов, сравнения А. Шенье. Стихотворение "Желанье славы" вполне соответствует "Элегии XXVI" (или XXVII?) Шенье. Только все положения у Пушкина противоположны. И мысль к такому противоположению Пушкину дала последняя строчка "Элегии" Шенье "Лира моя будет мстить..." - как-то так). АА недоумевает, как до сих пор все исследователи замечали влияние Шенье только в тех стихотворениях Пушкина, которые он посвящал Шенье или к которым брал эпиграф из Шенье, и совершенно не замечали явных подражаний Шенье в стихах, стоящих рядом с теми... Я убеждаю АА записать все это. АА не хочет и говорит, что во-первых Л. Гроссман только что издал книгу, в которой хоть и не сделал ничего нового в смысле изыскания новых соответствий, но привел все уже найденные до него и хорошо осветил их. Во-вторых, Томашевский сейчас как раз занимается Пушкиным и Шенье, и АА убеждена, что он найдет все решительно - и то, что уже нашла она. АА удивительна - это уже не скромность, а что-то отрицательное: найти вещи поразительные и даже не записать их. Вечером АА была у меня с томом Эдгара По, где она уже давно нашла соответствие Гумилеву. Кое-что показала, но потом бросила показывать и оставила книжку мне, чтоб я сам прочел, - ей Эдгара По читать донельзя скучно и "отвратительно". Неожиданно ко мне явился Всеволод Рождественский. Пришлось впустить его, и АА и я были не слишком довольны, и я вышиб его через двадцать минут. АА с ним разговаривала строго и величественно, а у него на лице разыгрывались все оттенки льстивости и подобострастия. Бедняга. Мне его жаль и где-то в глубине я все же люблю его. Весь вечер с АА за бутылками вина и финиками мы провели в разговорах о Пушкине, о Шенье, о Гумилеве... Совсем иной взгляд на Пушкина: ведь он совершенно сознательно пользовался Шенье как материалом для своих стихов. Так, вероятно, бывает и со всеми поэтами вообще. 27.04.1926 Шилейко сегодня уезжает в Москву, и я не рассчитывал повидаться сегодня с АА. В восемь часов вечера звонок - АА спрашивает, в котором часу точно уходит скорый поезд. Я сказал, что в одиннадцать, но неуверенно; сказал, что позвоню ей. На это АА ответила, что она сейчас выходит. Условились, что если я узнаю, что поезд идет не в одиннадцать а в другое время, я приеду к ней - сообщу. Повесив трубку, я, однако, надел кепку и пальто и вышел на улицу. Дошел до Марсова поля и тут ждал. Пропустил несколько трамваев, осматривал пешеходов - АА не было. Вдруг я заметил АА в проходящем трамвае - сидящей внутри. АА, увидев из окна меня, замахала рукой, я вскочил в трамвай на ходу, и вместе доехали до Мраморного дворца. Шилейко укладывался, вернее - раскладывался: по всей комнате - на столе, стульях, кровати - лежали книги. Те, которые на столе, он везет с собой; те, которые на кровати - ему будут посланы посылкой. Стали увязывать - он не умеет. Взялся я, съездил домой за веревкой, корзинкой, бумагой. Упаковали. Шилейко пил чай. Я уехал с книгами, условившись встретиться на вокзале в 10 1/2, "там, где пьют пиво". Заехал домой, поехал на вокзал. АА и Шилейко были уже там - в буфете, Шилейко пил портер и потчевал АА, а когда я приехал - и меня. Пошли в вагон. Билет - купленный в мое отсутствие, с помощью носильщика (это было поручено АА - с особыми инструкциями: подальше от паровоза, внизу, в курящем вагоне, поперечная скамейка), оказался - на место в дамском вагоне, для некурящих. Шилейко был немного озадачен и много и тайно сердит. Поменялся с какой-то дамой, и все устроилось. Но АА расстроилась, и когда потом я заметил ей это, она ответила, что ей неприятно, что ей дали поручение и она не сумела его выполнить. У вагона простилась с Шилейко - поцеловались. В вагон АА не вошла, а Шилейко, забравшись в вагон, уже не вылезал оттуда. Еще до отхода поезда я с АА пошел в зал. АА позвонила Пунину, осталась ждать его на вокзале, а я пошел домой. Но стал сочинять стихи и бродил с ними по улице около моего дома, не желая войти в него, пока не окончу стихи. Вдруг увидел АА и Пунина проезжающими на извозчике. Окликнули друг друга, и они проехали. Тут мне пришло в голову незаметно вскочить в трамвай и встретить их у Мраморного дворца. Так и сделал. Они были удивлены, а я заявил, что меня в городе много - столько, сколько столбов. АА рассмеялась и заявила - это хорошо сказано! Вы начинаете "говорить"; вот это запишите. Что-то еще поострили и расстались - я пошел домой. Забавно, что мы встречаемся так часто случайно: не мог же я думать, что АА проедет мимо моего дома - это и не по дороге ей, это уж вольность извозчика. Шилейко уехал в Москву к невесте, и поэтому уехал охотно. АА в глубине довольна его отъездом, хотя и старается не показывать этого. 28.04.1926 В восемь часов АА позвонила и сказала, что сейчас выходит с Инной Эразмовной и пойдет в Мраморный дворец и чтоб я пришел туда читать "Труды и дни" - 1920. Я пришел. АА одна. Инна Эразмовна не собралась пойти и осталась в Шереметевском доме. Сегодня утром была с Маней генеральная уборка квартиры после отъезда Шилейко. Все опять по-старому - и книги, и вещи, и даже две рюмки с особенным звоном на прежних местах. Насколько возможно, комната приведена в порядок, и АА наконец может спать в более чистом воздухе (в "столовой" отвратительный сгущенный запах - из-за пола, что ли - запах гнилой конюшни). Застал АА за чтением Шенье и сравнением его с Пушкиным. Спросила, какое стихотворение я написал "Вольдемару Казимировичу" (я вчера сказал ей так). Прочел "В этом логове хмуром...". АА выслушала без замечаний. Попросил показать Шенье. АА поднялась: "Я вам другое покажу". Пошла в "столовую", рылась в книгах, принесла Батюшкова, том 1, издание 1834 года. 30.04.1926. Пятница В двенадцать часов пришел к АА. АА уже встала, комната убрана. В маленькой комнате - Инна Эразмовна. АА ждет Маню, чтобы послать ее за покупками, - надо купить провизии на три пасхальных дня; сегодня последний день торговли. Маня бессовестно не идет. АА простужена - вчера выходила в туфельках без калош, а подошвы - как бумага, и она, промочив ноги, простудилась. Редко, очень редко, значит, но все же простужается. Застал АА сидящей в кресле перед столом, на котором раскрыты: Пушкин (однотомный, Павленкова, которого я дал АА) и два тома Шенье (один толстый и большой - издания 1862 года; другой, позднейший, - маленькая книжка в красном переплете, но очень полная). Толстый Шенье напечатан по изданию 1819 г., а все стихи, которых не было в издании 1819 года, всегда отмечены. Таким образом, АА имеет возможность знать все, что было в издании 1819 г., т. е. в том, которое читал Пушкин... Когда я пришел, АА закрыла книги и стала со мной разговаривать. Я предложил - и очень настаивал на своем предложении - поехать (я приехал на велосипеде) купить ей все необходимое, не дожидаясь Мани. АА никак не соглашалась и хотела идти сама. Наконец уговорились дожидаться Мани до часу. Этим временем АА прочла мне стихотворение Есенина - ненапечатанное, а я ей прочел отрывки из вчерашней "Красной газеты". Стук в дверь: принесли письмо. АА распечатала, стала читать и дала мне прочесть, чтоб я угадал, от кого. Письмо от Гизетти. Начинает он его так - словами о том, что посещение АА оставило в нем "светлое, светлое" впечатление, что он очень хотел бы побывать у нее еще... А дальше и объяснение этого "светлого, светлого": он пишет, что 17 мая он будет читать доклад об И. Анненском, и ему очень важно д о (подчеркнуто) доклада побывать у АА, чтобы поговорить с ней и разведать у нее как можно больше об Анненском. (Сколько человек пользуется знаниями, исследованиями, мыслями, соображениями АА!) Впрочем, добавляет Гизетти, ему в самом деле хочется повидать АА и помимо Анненского! Без четверти час пришла Маня. АА заметила ей, что она напрасно не предупредила, что придет поздно. Маня разъярилась и заявила, что она очень устала, переутомилась и что не могла прийти раньше. АА не ответила ни слова. Это первое замечание АА прислуге, которое я слышал за все время, было сделано тихим, "безропотным" голосом, а Маня ярится; бессовестная до последней степени! Маня пошла за керосином и хлебом для Тапа (по три фунта в день; на три дня - девять фунтов), а я поехал за прочими продуктами. Пришел в три часа. Застал АА опять за Шенье и Пушкиным. За время моего отсутствия АА успела сделать еще одно открытие, о котором сказала: "Я хочу вас кое-что показать". Прочла мне стихотворение "Арион", а потом - соответствующее ему "Dryas" Шенье. DRYAS I "Tout est-il prt? partons. Oui, le mt est dress; Adieu donc". Sur les bancs le rameur est plac; La voile ouverte aux vents s'enfle et s'agite et flotte; Dj le gouvernail tourne aux mains du pilote. Insens! vainement le serrant dans leurs bras, Femme, enfants, tout... - и т. д. - о семье, чем Пушкин не воспользовался, потому что ему не нужно было, - до слов: "...longtemps il les salue...". ...L'automne imptueux amassant la tempte L'attendait au passage, et l, loin de tout bord, Lui prparait bientt le naufrage et la mort. II ... Mon navire est bris. Sous les ondes avares Tous les miens ont pri... ... Et la vague en roulant sur les sables pierreux Blme, expirant, couvert d'une cume sale, Le vomit... Дальше - опять о семье, несущественной для Пушкина. АРИОН Нас было много на челне; Иные парус напрягали, Другие дружно упирали В глубь мощны веслы. В тишине На руль склонясь, наш кормщик умный В молчаньи правил грузный челн... Введение личности поэта: "А я - беспечной веры полн..." - у Шенье нет; Пушкин вводит его в своем стихотворении. ...Вдруг лоно волн Измял с налету вихорь шумный... Погиб и кормщик, и пловец, Лишь я, таинственный певец, На берег выброшен грозою... - и окончание соответствует окончанию у Шенье. Но странно: в издании 1819 г. стихотворения "Dryas" нет. Откуда его мог знать Пушкин? И АА предполагает, что у Пушкина и у Шенье в данном случае есть один общий источник, которого АА не знает. АА просит меня добыть как можно больше примечаний к "Ариону", надеясь найти в них какое-нибудь указание на источник. АА стала говорить мне о том, что, по ее мнению, классицизм (стремление к античности) делится у Пушкина на три периода: 1. Ранний, где Пушкин подражает Парни и др. и изображает античность в "рококошном" виде, - так, как она представлена XVIII веком во французской литературе; стилизованность: "диваны, как гребни волн; гребни волн, как диваны; пастухи у ручьев"... и т. д., и т. д. 2. Период сознательного, понимающего отношения к античности - и он весь может быть назван периодом Шенье. Здесь Пушкин пишет александрийским стихом - или этот александрийский стих проскальзывает. Античность - через французов. 3. Период поздний. Здесь александрийский стих уже не удовлетворяет Пушкина. Здесь он употребляет античные размеры, здесь он лапидарен - две, четыре, шесть строк достаточны для стихотворения; и АА прочла мне: "Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила..." и "Отрок". Пришел Пунин - звать АА с собой в церковь. АА очень плохо чувствует себя. Решили, что она выходить не будет. В церковь тоже не пойдет. (Вчера на Двенадцати Евангелиях тоже не была - очень уж сильно устала. А Пунин был.) Я ушел, чтоб скоро опять прийти. Пришел в пять часов. Пунин ушел очень скоро, минут через двадцать после моего ухода, и я уже его не застал. Не было дома и Инны Эразмовны. А АА все сидела за столом и читала. За этот час АА сделала еще находки. Прочла мне из Шенье эпилог "Hermes'a" и спросила: "Что вы находите здесь?". Я подумал и ответил: "Борис Годунов"?" - "Да". - "Сцена с Пименом?" - "Да... Именно с Пименом", - и АА прочла: Когда-нибудь монах трудолюбивый (sage) Найдет мой труд усердный, безымянный, Засветит он, как я, свою лампаду - И пыль веков от хартий отряхнув, Правдивые сказанья перепишет, Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу... Это в т о ч н о с т и соответствует куску из Эпилога к "Hermes'y". Уже менее доказательно то место, где поэт говорит о своем, о к о н е ч н о м труде (Шенье называет его своим детищем). В толстом томе Шенье примечание, что указанная часть эпилога - подражание Ронсару. Но у Ронсара сходство с Шенье о ч е н ь незначительно по сравнению со сходством Шенье - Пушкин (кстати, АА не очень доверяет редактору толстого тома Шенье: "Французик-то очень слабенький был..." - и поэтому ей хотелось бы более подробных сведений о Шенье). Конец апреля 1926 Нашла два стихотворения Шенье, повлиявшие на "Сожженное письмо" Пушкина. Весна 1926 Гржебин купил у АА книги и по договору должен был их быстро издать. Уплатил ей 40 000 аванса. Книги не издавал два года. АА хотела взять книги у него и передать их Алянскому. Гржебин не отдавал. АА решила вернуть Гржебину аванс (хотя и не должна была делать этого по договору). Гржебин не отдавал Алянскому книги и тянул дело. АА судилась с ним. Неожиданно выяснилось, что Гржебин завтра уезжает за границу: приехал к АА Алянский на велосипеде и сказал об этом и сказал, что "все пропало, потому что Гржебин увезет договоры с собой". АА сейчас же обратилась к Щеголеву, и все вместе пошли в Зимний дворец (зачем-то именно туда). АА подождала, а Щеголев пошел к Гржебину. Пробыл минут сорок, сказал какое-то "рыбье слово" и вернулся к АА с договорами. Деньги (аванс) АА Гржебину вернула - по расчету это вышло два миллиона рублей. Решительно все были на стороне АА, и только один Николай Степанович, придя к ней, сказал, что Гржебин