и до четырех читал Шенье и Пушкина. А сегодня - вот уже четвертый час ночи, и я кончаю эту запись. В окно уже брезжит предутренний свет - светлеет очень быстро. Скоро придут белые ночи. Хороши они были в прошлом году. 12.05.1926 Пришел к АА, она рассказывала о вчерашнем вечере у Щеголева с Толстым. Я поехал к А. Н. Толстому. Он еще не встал. Ждал его в столовой. Вышел он в белой пижаме. Пил с ним кофе. Алексей Николаевич рассказывал медленно, но охотно о Николае Степановиче и дуэли его с Волошиным. И о подноготной этой дуэли, позорной для Волошина. Я спросил Толстого, есть ли у него автографы. Он предложил мне перерыть сундук с его архивами - письмами. Пересмотрел подробно все - нашел одно письмо. "Вам вернуть его после снятия копии?" - спросил я. Толстой махнул рукой: "Куда мне оно! Берите". Толстой отнесся ко мне исключительно хорошо. Это не Кривич, дрожащий над своими архивами. Толстой знает, что у него будет собственная биография, и почему не сделать хорошего дела для биографии другого? Звал меня обедать, обещая за обедом рассказывать о Гумилеве; сказал, что записать все придется в несколько приемов. Весь вечер провел у АА. Она перед этим была у Замятиных, и Замятины проводили ее до дому. Очень много говорили о Гумилеве, об истории его дуэли с Волошиным, и у АА вдруг возник вопрос - откуда печатавшие ругательные статьи о Гумилеве газеты получили сведения? О фразе Гумилева, сказанной по поводу Дмитриевой, знали только Кузмин, Маковский, Ал. Толстой и еще очень немногие - сторонники Гумилева. С другой стороны, знал о ней Гюнтер, а от него - Волошин и Дмитриева... Кто мог информировать газетных корреспондентов? И во всяком случае, не протокол, потому что протокол в мастерской Головина не был составлен (поэтому и возможно было газетам местом происшествия назвать ресторан "Вену"). Логика подсказывает ответ на вопрос. Говорили об окружении Гумилева в те и в последние годы. Попутно АА говорила о Блоке, считая, что Блок, вдавшись в полемику, закончившуюся статьей "Без божества, без вдохновенья", поступил крайне неэтично и нехорошо. А Гумилева упрекнула в отсутствии чуткости, позволившем ему вступить в полемику с задыхающимся, отчаивающимся, больным и желчным Блоком. АА не оправдывает последних лет жизни Гумилева. Причины их находит во всех условиях тогдашнего существования и считает, что если бы Гумилев не умер, то скоро бы сильно переменился: узнав историю с Кельсоном, он прекратил бы отношения с Г. Ивановым и Оцупом, студии ему достаточно надоели (пример - см. воспоминания Фриды Наппельбаум - он хотел отказаться от руководства "Звучащей раковиной"). Вероятней всего - уехал бы за границу и писал бы прекрасные стихи, но образ его жизни стал бы совершенно иным. Рассказывала о непримиримом отношении Гумилева к ней. Пример - фраза его, что "прав Гржебин", которую он сказал, придя к АА перед вечером "Petropolis'a", когда Г. Иванов (даже Г. Иванов!) заступился за АА, сказав: "Гржебин не прав уже по одному тому, что он Гржебин". Г. Иванов-то, конечно, здесь был двуличен, как всегда, желая показать себя хорошо АА и правильно рассчитывая, что со своим-то (т. е. с Николаем Степановичем) он сговорится. Рассказывала о том, как в Москве была в издательстве "Узел" - у С. Парнок и С. Федорченко. Последние говорили исключительно о Волошине, всячески восхваляя его. АА крепилась и молчала. Но когда одна из них рассказала АА о том, как она в отместку за плохое мнение Мандельштама о Волошине обозвала Мандельштама чуть ли не жуликом и пр. и как Мандельштам написал ей "глупое" (слова рассказывавшей) письмо с просьбой дать объяснения, сказать, от кого она это слышала, - если сказавший это - мужчина (а если сказавший - "женщина, - пишет Мандельштам, - тогда, конечно, дело непоправимо", - намекая на то, что с женщины он не может требовать удовлетворения); когда она рассказала это со смехом, издеваясь над Мандельштамом, АА не выдержала и сказала: "Бедный Осип Эмильевич, как, должно быть, это ему неприятно!". Воцарилось гробовое молчание. Потом прозвучал вопрос: "А вы хорошо знаете Мандельштама?" - "Да, я его очень хорошо знаю, я с ним в очень дружеских отношениях...". Разговор продолжался еще очень недолго. АА спросили, действительно ли Мандельштам такой хороший поэт - ибо они этого не считают, и АА ответила, что считает Мандельштама одним из лучших поэтов. АА рассказывала мне это по поводу долгой беседы о дуэли и Волошине. АА не находит оправданий Волошину. Сказала мне, что совершенно не понимает, что думал Волошин, когда - опороченный всем своим отношением к Гумилеву - в свой приезд сюда (в 24-м году) два раза приходил к ней с визитом: сразу после приезда и перед самым отъездом (причем держался Волошин очень глупо; так, на вопрос АА, прочтет ли он ей свои стихи, он ответил: "Не знаю, я очень разобран", - то есть, все его дни распределены). АА считает, что Волошин историей дуэли совершенно себя скомпрометировал. И, казалось бы, скомпрометировав себя так (до того, что ему пришлось навсегда уехать из Петербурга: его здесь не хотели принимать - ни Вячеслав Иванов, ни Анненский, ни другие), Волошин по отношению к Гумилеву, а после смерти Гумилева - к его памяти, должен был держаться крайне осторожно и, казалось бы, стремиться загладить свой поступок. И вместо этого Волошин двуличничает до сих пор: пишет (после смерти Гумилева) о пощечине, которую дал ему, и посвящает ему посмертное стихотворение. Перемывает (см. материалы Горнунга) косточки о "Жиль де Реце", рассказывает ложный вздор о примирении Гумилева с ним в 21 году и т. д., и т. д. Примирения не было: Лозинский рассказывает, что Гумилев на его вопрос, действительно ли он примирился с Волошиным, коротко ответил: "Мы при встрече подали друг другу руку". Если Волошин думает, что, встретившись с ним в 21 году - через десять лет после дуэли - и не отведя руки в сторону, Гумилев помирился с ним, - то это доказывает только наглость Волошина и ничего больше. Хорошо, что А. Толстой, свидетель всей истории дуэли, жив и что его можно спросить обо всем; сегодня Толстой мне подробно рассказал все, и мне очень важно его сообщение. Не будь его - Волошина трудно было бы изобличить, тем более, что он сумел создать себе в Москве целые кадры "защитников". Сегодня утром к АА явилась неизвестная дама. Сказала АА, что пришла к ней узнать, не родственники ли ей те Ахматовы, которые когда-то жили в Москве, и не родственники ли ей те (назвала по фамилии), которые живут в Москве сейчас и приходятся родственниками московским Ахматовым. И объяснила, что она впала в крайнюю бедность и надеялась, что АА, по родственным отношениям, окажет ей материальную помощь. АА ответила, что никакого отношения к названным лицам она не имеет и что дама направлена к ней, вероятно, по недоразумению, потому что АА сама находится приблизительно в таком же материальном положении. Дама, тем не менее, стала просить у АА денег, и АА дала ей один рубль из трех, имевшихся у нее. Дама рассказала, что увидела фамилию АА на афише о вечере 10 мая и тогда же узнала у А. В. Ганзен ее адрес. Я убежден, что вся история этой попрошайкой выдумана и что завтра она пойдет еще к кому-нибудь - к Сологубу, что ли - и будет спрашивать - не родственник ли он графа Сологуба... Вот еще "польза", принесенная АА вечером 10 мая. А о вечере 10 мая можно еще вот что сказать: я уже записал раньше, что к АА приходил Борисоглебский (М. В.) и не приглашал АА выступать потому что знал, что она выступать не будет, от имени Союза писателей, в пользу которого устраивается этот вечер, а просил ее разрешения поставить ее имя на афишу (для спекуляции ее именем, конечно). АА была крайне недовольна; но, не желая противодействовать Союзу, согласие вынуждена была дать (уверен, что АА считала себя одолженной Союзу, который в прошлом году дал ей пятьдесят рублей на лечение). Афиши были расклеены, дважды печаталось извещение в газетах; вот второе: "Вечер писателей. В предстоящем сегодня в Филармонии вечере всероссийского Союза писателей, помимо ленинградских писателей: А. Толстого, Л. Сейфуллиной, Ахматовой, Зощенко, Сологуба и др., выступит прибывающий из Москвы Булгаков, автор "Дьяволиады" и "Роковых яиц". ("Красная вечерняя газета", 10.05.1926). Вечер прошел с небывалым успехом. Публики было несметное, доныне небывалое количество. Сологуб и Сейфуллина на вечер не пришли (Сологуб был болен). Публика кричала: "Даешь Ахматову!" и "Даешь Сейфуллину!"... Сбор - небывалый: 600 рублей (чистого сбора). И опять же - хотя АА и очень спорит со мной - я убежден, что такой сбор сделало именно ее имя на афише, - так мне говорили все, кто был на вечере. Публика так настаивала на выступлении Ахматовой, что Ганзен умоляла Замятина (участвовавшего в вечере) доставить Ахматову на вечер во что бы то ни стало. Л. Н. Замятина, желая избавить Евгения Ивановича от неприятного поручения (ездить к Пунину, с которым он в натянутых отношениях, и ездить, конечно, безуспешно), стала звонить АА по телефону из Филармонии. К телефону подошел Пунин и не догадался сказать, что АА в Шереметевском доме нет. АА пришлось подойти (Л. Н. , в конце концов, просила АА только приехать показаться публике, не читать... Но разве это возможно?) и наотрез отказаться от мольб Л. Н. о приезде АА на вечер. АА это было тем более неприятно, что упрашивала ее именно Людмила Николаевна, к которой АА так хорошо и дружески относится. Вся эта история бесконечно неприятна АА, и мы долго обсуждали ее. Я заговорил о выступлении вообще, и спросил АА, почему она так не любит выступать? АА объяснила, что, прежде всего, она никогда не любила выступать, а в последние годы это ее отношение к эстрадным выступлениям усилилось. Не любит - потому что не любит чувствовать себя объектом наблюдения в бинокли, обсуждения деталей ее внешности и пр. - потому что разве стихи слушает публика? Стихи с эстрады читать нельзя. Прежде всего, читаемое стихотворение доходит только до первых рядов публики. Следующие его уже не слышат и публике остается только наблюдать пантомиму. Помолчав, АА заговорила и о второй причине - отсутствии у нее платья: ведь теперь уж не 18-й год! Очень существенная причина, и понять упрекающим ее в игнорировании желаний публики - следовало бы. АА не говорила, но по чуть заметным намекам я понял, что АА находит и третью причину: публика, по ее мнению, нынче очень груба. Вчера вечером АА была у Щеголевых. Встречалась у них с А. Толстым и с К-чем. После ужина АА говорила с П. Е. о Шенье и Пушкине. Щеголев неожиданно для АА заинтересовался ее работой, был исключительно любезен и принял рассказ АА о ее мнении по поводу взаимоотношений Пушкин - Шенье без возражения, наоборот - соглашаясь со всем; принес книги, искали сравнений по книгам; П. Е. подтвердил правильность суждений АА. С А. Толстым АА говорила обо мне; он охотно согласился рассказать о Николае Степановиче и предоставить все, что можно найти в его архивах. К-ч заявил, что знал Николая Степановича в Париже в 1918 году. 13.05.1926 Позавчера АА спросила Щеголева о знаниях Томашевского - действительно ли он хороший пушкинист? Щеголев взглянул на АА, серьезно, в глаза, помолчал и сказал: "Вот если вы будете руководствоваться тем, что пишет Томашевский, - вы действительно сделаете много ошибок". Сегодня у меня был В. Рождественский. Говорит, что хочет уйти из Института истории искусств (он - на изобразительном отделении), потому что трудно совмещать работу по стихам с ученичеством. Просил меня отвезти в Институт истории искусств (потому что ему самому неудобно) заявление, в котором просит предоставить в качестве преподавателя ему с осени 1926 года занятия на "лито" по одной из следующих отраслей знания: а) семинарий по истории новейшей русской литературы; в) по технике стихотворчества; с) по художественному стихотворному переводу. Просил никому об этом не говорить, боясь отказа. Конечно, ему не дадут просимого. У них свои, формалисты, на то есть. АА собирается во вторник на негрооперетту. 14.05.1926 В 1924 году АА ездила в Москву и в Харьков. В Харькове после ее выступления в театре к ней подошла какая-то пожилая дама и попросила дать ей какое-нибудь стихотворение, которое она могла бы декламировать в разных местах. В руках у АА были прошнурованные листки с ее стихотворениями, на них стояли печати, разрешающие чтение их... - стихи, которые она только что прочла. АА вырвала листок со стихотворением "Клевета" и отдала его даме. В этот момент вошел сын антрепренера - Якобсон, молодой человек лет двадцати. Удивился, что эта дама разговаривает с АА, и, когда та ушла, спросил АА, кто ей представил эту даму? АА: "Как будто без того, чтобы ее кто-нибудь мне представил, она не могла разговаривать со мной!" АА ответила, что никто не представлял. Тот возмутился: "Как никто? Неужели она с а м а подошла к вам?" - и всю дорогу потом и он, и его отец возмущались этой дамой и просили у АА извинения за нее. АА рассказывала это как образец мещанства, узкой буржуазности и очень смеялась над глупым правилом, что человек не может разговаривать с человеком без того, чтобы не быть представленным... АА, рассказывая, дала полную свободу своей иронии над этими отжившими давно свое время, но все еще встречающимися, вот как в этой - в провинциально еврейской семье! - глупыми правилами общежития... 15.05.1926. Суббота Вчера АА показывала мне новые свои открытия о Пушкине и Шенье. Дня два она не занималась этой работой (вернее занималась урывками). Позавчера вечером - деятельно принялась снова. Вчера АА делала уже кое-какие очень интересные обобщения; пока нигде их не записала, не отметила - держит все в голове. Очень внимательно следит за словарем Пушкина и выискивает в нем слова - с виду совершенно русские, в действительности же - перекрашенные из французских. Эту пересадку слов из французского языка в русский Пушкин делает изумительно. В строках: "Стальной щетиною сверкая / Не встанет русская земля" - "стальная щетина" выглядит самым чистокровным русизмом. В действительности - это перевод из Шенье: перевод его... И АА видит у Пушкина большую его работу над языком. Пушкин обогащает русский язык порою совершенно незаметно. Так, еще пример: перенося на русскую почву французское выражение (взятое из Шенье), Пушкин говорит: "...Он был мне одолжен / И песен, и любви последним вдохновеньем..." ("Умолкну скоро я..."). "Он был мне одолжен", однако, - галлицизм. Пушкин исправляет его в одном из следующих стихотворений, где он говорит: "обязан". АА вчера демонстрировала мне новые свои открытия: стихотворение Пушкина "Друзьям" (1822), исходное из элегии Шенье "Reste, reste avec nous, pre des bons vins!" (начало ее), и Пушкин выдает себя в последней строке: "Под зашипевшею струей", которая в черновике читалась: "Над зашипевшею струей", т. е. где образ совершенно совпал с тем, который у Шенье. АА деятельно ищет такие "над", выдающие Пушкина. А их всегда можно найти, говорит она. Показывала сходство с Шенье и в стихотворении "Дева", и другие (слова "славянские ручки..." и пр.), новые открытия в "Вольности" и т. д. Вчера я выразил АА свое удивление по поводу того, что она совершенно не была огорчена словами Щеголева о том, что все найденное ею уже известно по работе Никольского (АА, передавая мне разговор со Щеголевым, сказала мне, что все это известно и это очень ее радует, потому что значит она правильно все делала). Вчера АА в ответ на мое удивление сказала, что Щеголев совсем не в такой форме говорил, чтоб ей огорчаться, - наоборот. И конечно, ей нужно радоваться словам Щеголева: ведь разве не приятно сознавать, что ты сделал без всяких соответствующих знаний, без всякой подготовки - и сделал правильно - то, чего и многие специалисты не умели или не смогли сделать (Щеголев давал задание в прошлом году - где-то в ученом семинарии, в котором его слушали Тынянов, Томашевский, кажется, и т. п. пушкинисты, - проделать именно эту работу: найти влияние Шенье у Пушкина - и никто этого не сделал. Щеголев сам это говорил). В работе по Пушкину АА больше всего задерживает и больше всего ей мешает незнание соответствующей литературы по Пушкину. Демонстрируя мне каждое новое открытие АА всегда добавляет, что несмотря на, казалось бы, очевидность влияния данного стихотворения Шенье на соответствующее стихотворение Пушкина, она остается неуверенной, что это именно так и есть. Потому что всегда может оказаться, что исследователям известно влияние гораздо более сильное, чем найденное ею влияние Шенье, другого (и незнакомого ей) поэта. А близость данного стихотворения - Пушкин - Шенье, может быть, совершенно уничтожается гораздо большей близостью, которая, может быть, существует между этим стихотворением Пушкина и каким-нибудь стихотворением другого поэта. Раньше, например, АА всегда боялась общих источников - и у Шенье, и у Пушкина - сближающих их стихотворения с каким-нибудь римлянином. Однако АА узнала на днях, что Пушкин сам сообщает о себе, что с лицейских лет не читал ни одной латинской книги и очень забыл латинский язык. И АА удивляется - как же, не зная языка, Пушкин переводил? Например, с греческого "Идиллию Мосха"? И думает, что, вероятно, с какого-нибудь французского перевода... АА на днях узнала, что Пушкин мог знать Шенье и до 1819 г. Шатобриан печатает отрывки из него и др. Это на руку АА в ее работе. АА высказывала свой взгляд по поводу влияния на Пушкина Байрона и Шенье (Байрона АА не знает по-английски, потому что не знает английского языка). АА предполагает, что влияние Байрона на Пушкина сказывалось таким образом: в идеях, в темах, в общем тоне - и здесь оно о ч е н ь сильно. Но Пушкин не так хорошо знал английский язык, чтобы влияние это могло углубляться в область лингвистики. Французским языком Пушкин владел в совершенстве - не хуже, чем русским... И вот поэтому влияние Шенье касалось, главным образом, лингвистики - самой работы над языком, прививания к русскому языку французских элементов. Причем Пушкин с поразительным уменьем русифировал элементы, которыми пользовался, вливал в них столько русской крови, что они забывали о своей прежней родине. И говоря о Пушкине, АА в одной из своих фраз как-то по-детски воскликнула по поводу какого-то моего замечания: "Пушкин в тысячу раз больше и Шенье, и Байрона!". Говорили о Блоке, и АА как образец лучших его стихов, восхищаясь и упиваясь ими, повторила несколько раз его превосходные строки: "Ты для других и муза... А для меня мученье и ад..." (четыре строки). Цитировала и другие. Говорили о Малларме. АА процитировала на память несколько мест (в одном из них была строка - в переводе: "ты, которая - живая, знаешь больше, чем знают мертвые..."). Его она считает прекрасным поэтом. Сказала - что "надо бы достать Малларме и почитать его - уделить ему один вечер". Я спросил АА, любит ли она "Соловьиный сад". АА очень серьезно ответила, что очень не любит его. Почему? Отделалась шуткой: "В нем ослы, ослы... Слишком много ослов". Но дальше заговорила уже серьезно о том, что "Соловьиный сад" слишком символичен... и т. д. Заканчивала свои слова так: "Но о т д е л ь н ы е строчки в нем превосходны!"... На мой вопрос о "Стихах о Прекрасной Даме" ответила, что очень любит их. Вчера АА лежала в постели. С утра чувствовала себя плохо. Я возил ей обед из Шереметевского дома... Встала только к вечеру - в восемь часов, потому что к ней должны были прийти Рыбаковы. АА очень хочется увидеть работу Никольского; но Щеголев, обещавший ей дать эту книгу (как давать и другие), уехал в Москву, а я ездил вчера в университетскую библиотеку, но не нашел этой книги... АА тоскливо высчитывала - сколько дней уже едет Инна Эразмовна, где она сейчас и сколько дней еще ей осталось ехать. Я спросил как бы невзначай: "А вы свои стихи пишете?". АА, слегка нахмурив брови, сделала вид, что не слышит, и, не ответив мне на вопрос, заговорила о другом. АА лежит в постели весь день - нездорова, а на улице - кромешный дождь. Весь день с увлечением занималась сравнением Пушкина с Шенье. Все время обращая большое внимание на словарь Пушкина, АА отыскивает все новые и новые слова, которыми Пушкин воспользовался у Шенье и которые перенесены им на русскую почву. Они - "как бы переводы". Сегодня АА составила список таких слов, включив в него, однако, только наиболее характерные примеры. В этом списке в числе других (всего двадцать - двадцать пять слов) - "пламенная ночь", "небрежный (в прежнем, потерянном теперь оттенке смысла - "небрежный локон", "небрежная рука" и т. п.), "стальная щетина", "роковой" (от fatal - тоже в прежнем оттенке смысла), "людское стадо" (в уничижительном смысле: ему соответствует у Шенье "troupeau humain"), "незнаемый" (точный перевод "ignor"), предмет (точный перевод "objet", употребляемый по типу - предмет чего-нибудь, например: "предмет любви". В современном языке его заменило в русском языке слово "объект"), "дитя" - когда оно употребляется в не соответствующем его прямому смыслу словосочетании - например, "дитя волны"... Сильно акустированное отрицание "нет", начинающее стихотворение (например: "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем"), по мнению АА, принято Пушкиным от Шенье, в манере которого начинать стихотворения с "non". "Демон" - в смысле "гений" и т. д. Нужна большая чуткость к слову, чтобы так улавливать все оттенки его смысла и замечать, какие из них утеряны. Например, АА о слове "ревнивый" говорит приблизительно так: "Это слово в то время не могло значить того же, что значит оно сейчас. Сказать сейчас "ревнивые одежды" - трудно. Что значит "ревнивые одежды"? Если могут быть "ревнивые одежды", то могут быть, например, и "наблюдательные одежды"! Я уверена, что Пушкин слово "ревнивые" употреблял в каком-то ином смысле, который нами теперь не ощущается"... Заговорили о мастерстве, с каким Пушкин обновлял и обогащал русский язык. Я поставил вопрос: кто из современных поэтов так же, т. е. тем же методом, обновляет язык? АА неуверенно ответила: "Пастернак только этим и занимается - т а к, по крайней мере, про него говорят... Хлебников...". Я возразил, что Пастернак не углубляется в словарь, а работает только над синтаксисом и пр. А Хлебников - не трогал иных языков, а занимался изучением славянских и древнерусских корней... АА не стала спорить со мной, и согласилась, что только Пушкин обладал такой тончайшей чуткостью к слову, и что только он умел превращать иностранное слово в чисто русское. У меня мелькнула мысль о роли самой АА в области обновления русского языка, но я не решился и звука произнести, зная, какой поток негодования АА устремит на меня, если я заговорю о п о э т е Ахматовой... (Сколько бился я, сколько раз начинал разговор о стихах АА, о ее поэтических особенностях и т. д. И всегда с первых же слов встречал жесточайший отпор. АА хмурила брови, голос ее моментально приобретал звучание металла, и в глазах было такое непреодолимое неудовольствие, что я сразу же смущенно, как виноватый, умолкал.) АА жаждет увидеть работу Никольского, о которой ей говорил Щеголев. Но сам Щеголев в отъезде, а домашние его этой работы не наши - я звонил им сегодня. Что сказано в этой работе о влиянии Шенье на Пушкина, АА безмерно интересует. Но вот АА сегодня высказывала свои мысли по поводу влияния Шенье на "Евгения Онегина". Попробую изложить их суть. Когда я достану работу Никольского (а он как раз "Онегиным" занимался) и АА прочтет эту работу, интересно будет сравнить заключения АА с заключениями Никольского. Тезис АА таков: все четыре главных действующих лица "Евгения Онегина" (Онегин, Ленский, Татьяна и сам Пушкин) - вопреки явному желанию Пушкина резко разграничить их типы (Онегин - байронического типа герой, Ленский - чистейший романтик германского склада и т. д.) - носят в себе очень явные классические черты. И давая их характеристику, Пушкин непроизвольно включает в них классические элементы из Шенье и, вероятно ("вероятно" - потому что АА этого не знает), из других классиков. Скажу лишь о Ленском (потому что АА обнаружила это сегодня - обнаружила с большой очевидностью). Описание могилы Ленского (глава 6, строфы XI, XII) в точности совпадет со стихотворением "Гроб юноши", а источник последнего - элегия (?) Шенье. Сходство последних еще яснее сквозит в варианте "Гроба юноши", напечатанном впервые в издании под редакцией Брюсова. (Там, например, упоминание о суеверных крестах, подразумевающее, что могила юноши, лежащая в стороне от тех могил с "суеверными крестами", не имеет креста. А почему эта могила без креста? У Пушкина на это нет ответа, ответ в Шенье, и Пушкин, сознавая неоправданность этих слов, выбрасывает их в окончательной редакции.) Влияние Шенье на три остальные фигуры АА найдено раньше, и, кажется, у меня отмечено уже. Сегодня в "Красной газете" помещена заметка Модзалевского о пьесе "Пушкин и Дантес"; АА к ней неодобрительно отнеслась, потому что в ней Модзалевский хвалит пьесу, несмотря на то, что она ему явно не нравится. АА не видела этой пьесы, да и не хочет видеть, считая, что изображать самого Пушкина на сцене, как бы это ни было сделано вообще, а особенно так, как это сделано в этой пьесе, - кощунство. Но отзывы о пьесе АА слышала, и отзывы эти - неблагожелательны. Между прочим: Данзас в пьесе почему-то заменен Соболевским. Чтоб публика не спутала Данзаса с Дантесом, что ли? Пушкин сейчас завладел АА. Вот я разговариваю с ней. Вот на минуту вышел в другую комнату - зажечь примус, возвращаюсь - и вижу АА склоненной над томом брюсовского Пушкина и скользящий по странице карандаш. Я вошел - и АА отложила Пушкина в сторону, откинулась на подушку и продолжает со мной разговаривать... Но и за эту минуту АА успела найти новую жемчужинку - слово ли, образ ли или сравнение - и подчеркнула его. Недоверие АА к редактору толстого тома Шенье (1862) подтвердилось. Щеголев, когда АА была у него, это издание изучал - безграмотность. Сегодня АА опять высчитывала дни путешествия Инны Эразмовны. Она обещала ей написать из Иркутска и дать телеграмму из Николаевска-на-Амуре. АА высчитывает - через сколько дней она их получит. 18.05.1926 18 мая был на негрооперетте в цирке. Там были и АА с Пуниным и Рыбаковыми. 20.05.1926. Четверг В понедельник был у АА в Мраморном дворце и она мне показывала новые свои находки в Пушкине - "Чернильницу" и др. Она составила подробный список всех стихотворений Пушкина, в которых нашла влияние Шенье. В списке указала и стихотворения Шенье, влиявшие на Пушкина. Говорили о Пушкине. АА говорила о том пиетете, который был к Пушкину даже у его ближайших друзей - у Дельвига, например. Между прочим - АА рассказывает о новейших исследованиях, доказывающих, что к Вяземскому у Пушкина не было хорошего отношения - всегда в их отношениях была натянутость. Когда мы говорили о влиянии Шенье на Пушкина, я спросил - неужели никто из друзей Пушкина, несомненно замечавших в его стихах это и подобные влияния, не указывал ему на них? АА ответила рассказом, что когда один из приятелей Дельвига хотел напечатать стихотворение Пушкина и Пушкин дал ему гекзаметр, в котором не хватало одной стопы, и приятель Дельвига попросил последнего сказать об этом Пушкину, Дельвиг ответил, что он Пушкину сказать этого не может. Даже Дельвиг не мог сделать никаких указаний Пушкину! Правда, Пушкин иногда советовался с друзьями, но именно о н с а м просил. Да, и это бывало очень редко и очень скупо. И АА заговорила о том, кому из поэтов она не решилась бы сделать указания на какой-нибудь недостаток. Стала думать - Блок? Блоку, пожалуй, она могла бы сказать... Такого случая с ней не было, но она представляет себе, что он мог бы быть. "Он поблагодарил бы и сказал - "Хорошо, я посмотрю потом"...". Гумилев? Ну, ему АА неоднократно делала такие указания. Но вот Мандельштаму, например, АА никогда бы не могла сделать такого замечания. Совершенно не представляет себе, как бы она это сделала. "А Николай Степанович, - добавляет АА, - постоянно грыз Осипа - и даже очень любил его корить". День был жаркий - первый такой хороший. АА, отдохнув, встала с постели. Сидела на краешке стола, у окна. Форточка была открыта, и теплый воздух широкой струей входил в комнату... АА несколько раз повторила: "Из рая ветер", - вдыхая теплую струю... Под окном загремел бубен - повели медведя. АА стала говорить о том, что ей всегда жаль "мишку", что она не может видеть его с ошейником, мучимого вожаком, заставляющим "лесного зверя" выделывать фокусы для жадной толпы. АА с грустью и жалостливо взглянула на медведя и отошла от окна, пока его не увели. Сидела у окна, любовалась зеленью Марсова поля, чистым, ясным небом. Мечтала. Так тихо мечтала. Молчала, и только изредка сказав два-три слова, молчала опять. Потом стала говорить о себе, о весне, которую она не любит (о весне в г о р о д е), потому что вся грязь, все ядовитые испарения, которые были скованы зимой весной накидываются на людей и душат, и отравляют их. Потом - у стола в кресле сидела и разбирала тот ящик стола, в котором В. К. Шилейко хранит все ее записки, письма, книги... Показала мне свои фотографии - детских лет. Читала свои письма к Шилейке и некоторые фразы прочитывала вслух мне. "Очень мне не хочется, чтоб все это хранилось..." Письма, записки - написаны на клочках бумаги - серой, скверной бумаги, относятся к лету 21 года, и от их внешнего вида веет голодом, нищетой, годами первых лет революции. Говорила о них, говорила, что все ее письма к Шилейко - пока она была с ним - холодны, сдержанны, во всех - какой-то натянутый тон... И наоборот - после расхождения с ним письма становятся гораздо дружественнее, лучше, проще... Говорила об О. Судейкиной. "Я к ней хорошо относилась... Хорошо... Очень..." - стала рассказывать о ней. Сказала, что О. Судейкина была необычайно остра в разговоре, и этой остротой речи поразительно умела скрывать недостаток культурности. "Она не была культурной - нет, совсем... но с поразительным уменьем скрывала это". С грустью и любовью говорила о ней - жалела ее, добывающую сейчас в Париже средства к существованию - шитьем и вышиванием... Мечтая, несколько раз повторяла вслух - без всякой связи с нашим разговором, а так, неожиданно: "Я сегодня не помню, что было вчера, по утрам забываю свои вечера...". Я обратил ее внимание на это. Сказала, что очень любит это стихотворение. К АА должны были прийти Гуковские и Данько. Я ушел на вечер Маяковского. Народу была тьма - на плечах друг у друга сидели. Маяковский валял дурака, говорил глупости - явно рассчитанные на грубый успех. Так и было - аудитория (девочки, главным образом) смеялись каждому слову, им сказанному, хотя бы в нем не было и ничего смешного. Оттуда я уговорился с Тихоновым идти в пивную, но его забрал Маяковский в Европейскую гостиницу, и я с М. К. Тихоновой, с Эрлихом и еще тремя другими пошли в "Бар", а оттуда к Тихоновым - и пьянствовали до утра уже там. Утром на следующий день долго пили чай, и Н. Тихонов рассказывал о Маяковском. Рассказывает он великолепно. Зашел к АА. Она, по словам Мани, уехала в Царское Село. Оставил ей записку и пошел к Литейному. Неожиданно на Моховой увидел АА, идущую с Л. Н. Замятиной. Подошел к ним. Л. Н. простилась и пошла домой, а я проводил АА до трамвая - она ехала на Царскосельский вокзал. 21.05.1926 21 мая зашел утром к АА, дал ей адрес Мухиных. (Сам я решил не идти к ним. Это было бы компрометантно.) Вечером провожал АА в трамвае к Мухиным. Я сделал неловкость вчера. Мне не следовало подходить к АА вчера - ибо никакие силы не убедят теперь Л. Н. в том, что встреча была случайной. А получилось нехорошо: АА от Замятиных звонит Пунину, называет его "Чучулин" и пр., потом выходит на улицу и "здесь ждет ее Лукницкий". АА это было очень неприятно. Вчера она не сказала мне этого, а сегодня была со мной очень официальна. Однако к концу нашей сегодняшней встречи АА простила мне мою глупость и была хорошей - всегдашней, милой и ласковой. Я зашел за АА в Шереметевский дом, и мы сейчас же вышли, чтоб ехать к Мухиным. АА была очень расстроена: сегодня она заходила к В. А. Щеголевой, чтоб передать ей результаты вчерашней поездки в Царское Село (АА ездила, чтобы присмотреть комнату для В. А. Щеголевой, которая больна), и Щеголева рассказала ей об аресте Лившица - одного из двух издателей "Петрограда". Арестован он по обвинению в подделке векселей на крупные суммы и в других мошенничествах. А делал он это потому, что добивался какой-то женщины, добиться которой не надеялся без больших денежных средств. АА ужасает этот упадок нравственности в обществе - как он, упадок, должен быть велик, если даже такой мирный, толстый, пожилой, а главное - хорошо обеспеченный человек, как Лившиц, мог пойти на преступление для удовлетворения своих страстей, которых никогда бы и нельзя угадать в нем. С другой стороны - ей жаль Лившица. Она говорит, что Лившиц к ней всегда хорошо относился, был и любезен, и предупредителен, и ничего плохого с его стороны она не видела - насколько неприятен ей другой издатель "Петрограда" - Гессен, настолько приятен был Лившиц. АА пытается проникнуть в психологию Лившица и признается, что не понимает ее. Как мог он, совершая преступление, спокойно есть, пить, спать, встречаться с этой женщиной? Как мог он быть спокойным, зная, что никуда не уйдет от наказания? В других странах можно бежать, скрыться, а у нас ведь никуда не скроешься... Знал же он это?.. Пока мы ехали - пошел сильнейший дождь. Решили переждать дождь в трамвае, т. е. проехать до конца линии и вернуться обратно. Ехали пустырями (прицепной вагон, 618), и кроме нас в вагоне не было никого. На петле стояли долго - минут двадцать, в страшном зловонии - ... (Обрыв.) ...и где дивно хорошо сейчас. "Почему бы вам не поехать на лето в Царское Село?" - спросил я, и АА ответила, что самая дешевая комната стоит там семь рублей в сутки. Говорили о негрооперетте - обменивались мнениями... О работе, об Анненском, о котором ей предстояло говорить у Мухиных. АА главной целью посещения Мухиных ставит - установление дат стихов, потому сейчас ей совершенно ясно, что если стихи Анненского не будут датированы, ни один серьезный исследователь не возьмется за изучение творчества Анненского, и оно станет объектом спекуляции всяких литературных захватчиков и шарлатанов. Вчера (20-го) АА получила из Москвы сборник стихов московского Союза поэтов. Читала их, и находит их безнадежно плохими: "Мне особенно трудно после Пушкина читать их". Во всех стихах АА видит небрежное отношение к слову. Слова "зацеплены за бок", ни одно слово не использовано до глубины - все поверхностно, все приблизительно, все неточно. Стихи многословны, жидки, водянисты. ...совершенно примиренная со мной, сказала мне о том, как ей была неприятна история с встречей на Моховой - то, что я записал раньше. Сказала без упрека, так, как только она умеет сказать. Затем ласково простилась со мной. Союзу Поэтов - на Мойке 94 - на сегодня предоставили прекрасное помещение. Народу была тьма, и публика странная - с одной стороны, девушки - "литературные девушки" - в несметном количестве; с другой - красноармейцы; с третьей - пролеткультовские комсомольцы. Сегодня предпоследняя пятница Союза перед летним перерывом. Поэтов собралось много, в том числе был и Н. Тихонов. Читали. Читал и я - прочел три стихотворения - "На паровозе", "На улице"... Рассчитывал сегодня получить экземпляр союзного альманаха, первые десять экземпляров которого я получил из типографии в среду (отдал их тогда же, в Союзе, Фроману). Однако остальные будут получены из типографии только завтра, и сегодня я ничего не получил. Из Союза ездил к Н. Шишкиной - взял у нее новые ее воспоминания о Гумилеве, гумилевские таблицы, которые она получила от одной студентки, и адрес Н. Н. Михайлова, которому она говорила обо мне. Она с каким-то музыкантом записала ноты моего "Догорал закат косматый". В час ночи был уже дома и лег спать. 30.05.1926 Черновик стихотворения АА, переписанный мною: О знала ль я, когда в одежде белой ("в ночной порфире" - зачеркнуто) Входила муза в тесный мой приют Что к навсегда (2) окаменелой (3) лире (1) Мои живые руки ("с моленьем тщетным" - зачеркнуто) припадут, Заложницей страны, которой нет Ты отнял все, что я отнять молила, Не дав того, что я молила дать И на себе теперь я знаю силу Моих молитв. И неба благодать. О знала ль я, когда неслась, сверкая ("блистая" зачеркнуто) Моей любви последняя ("весенняя" - зачеркнуто) гроза Что лучшему из юношей на свете Закрою я орлиные глаза О, знала ль я, когда, томясь успехом Я искушала ("гр", "гневную" - зачеркнуто) дивную судьбу Что скоро ("Что те же" - зачеркнуто) люди беспощадным смехом Ответят на предсмертную мольбу. И ("О" - зачеркнуто) будь благословенно, о Незнанье Единое из нам доступных благ И да хранят твое очарованье И верный ("милый" - зачеркнуто) друг мой и жестокий враг 30 м. (мая? или марта?) А. 31.05.1926 Эти дни я не записывал - некогда было. Встречи мои с АА распадаются на две части - до 27-го и после 27-го. 21-го АА у Мухиных была недолго. Ей казалось неудобным при Аркадии Андреевиче расспрашивать Екатерину Максимовну об Анненском, и чувствовалась фальшь во фразах Екатерины Максимовны, которые она кстати и некстати вставляла в разговор - фразах типа: "Иннокентий Федорович меня и А р к а д и я А н д р е е в и ч а очень любил", "Мы с А р к а д и е м...А н д р е е в и ч е м очень ценили Анненского", "Я и Аркадий Андреевич..." Зачем такое соединение? Известно, что для Анненского существовала именно Екатерина Максимовна, и совершенно посторонним человеком ему представлялся Аркадий Андреевич Мухин. Поэтому, чувствуя эту неловкость и не расспрашивая ни о чем, АА вела очень отдаленный разговор. Целью своего посещения Мухиных АА поставила установление дат стихотворений Анненского. Мухина обещала АА летом обязательно сделать это. АА вполне удовлетворена, потому что ей важно, чтобы эти даты были установлены вообще, а не чтоб они были установлены для нее, т. е. чтобы имелись у нее. Мнение АА о Мухиной - очень хорошее: АА была просто удивлена культурностью ее, тем вниманием, с каким она следит за современной литературой, она - человек другого поколения, тонкими наблюдениями, которые сказались в двух-трех случайных замечаниях во время разговора. Мухина полна желания отдать имеющиеся у нее материалы по Анненскому любому, кто занялся бы Анненским с достаточными знаниями и любовью (только не Кривичу, конечно, ибо о нем Мухина говорит с пренебрежением). 20-го или 21-го АА получила из Москвы почтой сборник стихов московского Союза поэтов и приглашение дать свои стихии для следующего выпуска. Сборник АА прочитала весь, в тот же день, и мнение ее о стихах этих - очень плохое: стихи безвкусны, неграмотны, просто плохи, а некоторые - отвратны (Зубакина, Чичерина, например). Асеева - одно неплохое. Другое - дрянь. В первом стихе Асеева ("Курские края") очень нехорошо беспомощное подражание Пастернаку - в приеме, каким описывается дом (очеловечивание его). 22-го я получил экземпляры "Сборника стихотворений" петроградского Союза по