онь под ним был по-прежнему неподвижен, а Бронзовый Царь -- Леха вдруг понял его -- силился в одном из любимейших своих воплощений воспользоваться Древней Ночью, сбросить вековое заклятье и вернуть себе жизнь, пусть мертвую, загробную, но позволяющую ощущать и хотеть, вернуть и вновь воцариться над проклятым местом, над запредельем, неиссякаемым источником мощи и бед, жадно пожирающим судьбы, силы, жизни, взамен дающим иные судьбы, иные силы и то, что кому-то кажется жизнью... Ведь это он, еще в той, первой жизни нашел, учуял, раскрыл этот источник, в надежде обрести желаемое, но твари, подлые нечистые твари отняли у него принадлежащее ему по древнему праву... Подойди, червь, подойди же скорее, отдай свою кровь... Леха сумел отвернуться и освободиться от зова. Леха понял и то упорство, с которым мать хранила его городскую жизнь от всех видов колдовства: В Питере легко обрести, но пропасть -- гораздо легче, как на заколдованном болоте, в липких глубинах которого полно кладов и тех, кто их искал... -- Аленка, выходи в полный размер и держись поближе. В оба смотри, охраняй, ибо стремно мне, как никогда раньше! Вру: разок и страшнее было, но временно обошлось. Вот и сейчас прорвемся, Главное -- ни к чему такому не подходить. -- Леха бормотал вслух и голос его подрагивал. Аленка скользила справа рядом, и как-то получалось так, что две волны ее двадцатиметрового тела шли впереди Лехи и сзади, создавая дополнительный барьер между ним и Ночью. -- Нет, Аленка, то же самое, но слева. Переместись. -- Леха вынул дубинку и вытянул ее на всю длину. Аленка послушно переместилась по левую руку. Ее Леха тоже слегка чувствовал и если бы можно было заподозрить в змее эмоции, то Леха определил бы то, что он в ней чуял, как восторг и удовольствие узнавания. -- Ну-ну, хоть кому-то здесь хорошо... Надеюсь, хоть ты не сбежишь и не предашь... А, Аленка? Аленка откликнулась на прямой вопрос усомнившегося повелителя, потянулась к нему упругой веткой своего языка, трепетно огладила в несколько быстрых и мягких тычков грудь и лицо. Счастье -- счастьем, -- словно бы отвечали ее неподвижные глаза, -- а повелитель -- это повелитель. -- Н-ну ладно тогда, дальше пойдем. А все-таки любопытно: дядя Саша мой страх убрал перед этаким урловищем или я сам так быстро к тебе привык? Или я еще раньше, от Мурмана и папаши, закалился на монстроузов? Как считаешь, зеленая? Да ползи-ползи, не отвлекайся, это я так болтаю, чтобы страх заглушить... А еще побежал этого ловить, типа, поднимите мне веки... Нет уж, сначала стабильность силы, а потом уже, не по запарке и не на глюках, матч Пересвет -- Челубей. Надо же, а мост не разведен... И в то же время разведен. Не ловушка, нет? Колдовским зрением Леха видел привычную дневную, сведенную, дугу моста, а обычным, задвинутым на периферию сознания, угадывал контуры поднятых почти вертикально двух частей центрального пролета. Даже и здесь, на набережной, откуда было видно далеко и вправо, и влево, по Английской и Дворцовой набережным, и на Васильевском, через Неву, не ощущалось ни ветерка, ни движения, ни звука. Непонятно, то ли гудок, то ли плеск... Видимо, звуки издают те, кто способен на это в Древнюю Ночь... Но никого не видать. Леха вертел головой, мучимый букетом одновременных несовместимых желаний: рассмотреть как следует пустынный, обезлюдевший город, принадлежащий тебе одному, увидеть все-таки что-нибудь живое, кроме него и Аленки, не видеть и не встречать никого и благополучно добраться до квартиры. (Лехе почему-то казалось, что дома все новые силы вернутся к нему и Древняя Ночь отступит перед ним, как только что в "Денежках"). Прямо и чуть правее перед ним, сразу за Невой, Румянцевский садик, еще правее -- Первая линия, по которой он и дошлепает до Тучкова моста. Перейдет через Тучков, а там рукой подать! И в садик он заворачивать, естественно, не будет, потому что в нем что-то не так, непривычно выглядит... Ох ты! Оказывается, не в садике дело, а в сфинксах! Пропали, точняк! Леха не почувствовал в этом странном факте ничего неприятного для себя, но на всякий случай вгляделся получше, стараясь попеременно задействовать обычное зрение и колдовское. Нет, в любом варианте оба постамента были пусты. Может, на реставрацию увезли... Хм, странно все же. Познабливало. Леха начал было на ходу энергично махать руками и ногами, зная, что интенсивный бой с тенью по крайней мере согревает, но опять неведомая ему раньше осторожность заставила пригасить резкие движения и возгласы... Вперед, на мост и сквозь пролеты, у него получится, он право имеет, да, он же колдун, а не тварь дрожащая... Леха уже вступил на мост, когда вдруг громкий, отчетливый всплеск заставил его сойти с середины проезжей части моста и подойти поближе к краю. Вот он! Сфинкс. Оживший! Громадный каменный лев с теткиной головой в высокой шапке-тиаре (либо гигантская тетка, в фараоновской бородке, с львиным телом, но тоже в шапке*), сфинкс, медленно выбиралась из воды -- с нее текло, отсюда и плеск -- как раз недалеко от моста, там где спуск к воде... Лехе сверху было очень хорошо видно, как правая задняя лапа сфинкса своротила гранитную ступеньку и соскользнула в воду. Там же узко, она не пройдет наверх... Прошла. И куда, интересно знать, она теперь, надеюсь не... Красными лучами хлестнули глаза обернувшегося сфинкса: она глядела на Леху и, неуклюже переваливаясь, двигалась к мосту, к нему... Леху объял ужас: ошибки никакой, это за ним. -- Аленка, ходу! Потом подеремся, не шипи! Ходу, быстрее! -- Последние слова Леха предназначал себе; Аленка явно превосходила его в скорости, но продолжала держаться рядом--слева от повелителя. Гудок впереди. Есть. Вот и второй... Вторая в смысле. Сфинкс, и тоже глазки горят по его душу... Леха и Аленка успели промчаться сквозь призрачные пролеты над призрачной пропастью, а теперь путь им преграждало второе ожившее чудовище. Таким же зловещим красным светом горели ее глаза, пасть (ртом назвать это было невозможно) ухмылялась, серый язык ерзал среди черных острых зубов-клыков... И лицо ее, где борода, цело, не выщерблено, почему-то подумалось Лехе. Аленка метнулась вперед, не дожидаясь команды. Огромная змея в один миг оплела шею чудовища, ее длины хватило, чтобы дважды поперек перетянуть туловище и передние лапы. Сфинкс завыла и правой передней лапой попыталась сковырнуть с себя змею, разорвать ее пополам, но Аленка, видимо, была скроена из материала не менее прочного, чем каменное чудовище: значительно меньшая по массе, она, однако, умудрилась лишить сфинкса способности двигаться по собственному усмотрению. Сфинкс теперь уже выла не таясь, голова ее, подчиняясь чудовищным Аленкиным мускулам, медленно закидывалась назад, удар каменного хвоста снес в воду кусок чугунных перил, тупые лапы безуспешно вминали змеиную кожу... Сзади!!! Как -- непонятно, однако же Леха умудрился почуять и отскочить; кусок мостового покрытия, где он только что стоял, лопнул кусками и бороздами от удара каменной лапой второй сфинкс, точнее первой, той, которая вылезла из воды на Английской набережной... От испуга и неожиданности Леха выпустил из рук дубинку, и та, благополучно преодолев перила и расстояние до Невы, булькнула в вечность. Да и хрен бы с ней, тут зенитка нужна как минимум или хотя бы противотанковая граната... Леха опять извернулся, спасся от удара и перебежал. Нельзя, нельзя убегать по прямой траектории, догонит... И в воду нельзя... Да в воду бы, наверное, можно... А!.. И еще раз Лехе удалось перехитрить сфинкса, но удача не вечна. А Аленка, она же одна, как она там, не посмотреть же... И Мурман бы тут не... Джинн! Дядя Петя... Леха, петляя и прыгая, увернулся в четвертый раз, и в те скромные мгновения, что сфинкс разворачивалась, успел выдернуть из кармана валидольную пробирку с джинном и метнуть ее в сфинкса. -- Выходи, сучий потрох! Пробирка ударила сфинкса в середину каменной тиары, над правым глазом, и взорвалась белой вспышкой. Рев джинна с лихвой перекрыл Аленкино шипение и вой обоих каменных чудовищ. Первое, что увидел разъяренный джинн, похожий на пышущего багровым пламенем циклопа, была широко разинутая глотка сфинкса, туда он и ударил огненной секирой. Брызнули каменные ошметки сфинксовой плоти, ее зубы, кусок губы, бугор плоского носа... Сфинкс поперхнулась, так что даже вой ее стих на мгновение, встала на дыбы и передними лапами, всей своей каменной тяжестью рухнула на плечи джинну. Мост содрогнулся от удара, и Леха скоренько отпрыгнул еще дальше, назад. Впереди шла схватка джинна и сфинкса, за ними -- не рассмотреть в подробностях -- Аленка пытается то ли задушить, то ли сломать свою противницу... Туда, на Васильевский, не прорваться, а возвращаться тоже нет смысла... Джинн с визгом повалился навзничь, и сфинкс всеми четырьмя лапами, животом, прыгнула сверху. Пасть ее стала еще более широкой и уродливой, сфинкс отворила ее и потянулась к горлу, к груди джинна. Но джинн вдруг стал вытягиваться в огненный поток, гротескно сохраняющий человекоподобность, вернее, человеко-джинноподобность, этот поток выскользнул из-под лап и живота и устремился навстречу намерениям сфинкса, прямо ей в глотку. Секунда -- и он втянулся туда весь, без остатка. Но, судя по жалобному крику, сфинксу вкуснее от этого не стало: она опять вскинулась на дыбы, села на хвост, прыгнула свечой вверх -- у Лехи аж зубы лязгнули, и он отбежал еще, но, пользуясь недостатком внимания к своей особе, уже туда, на ту половину моста, где почти неподвижной скульптурной группой замерли Аленка и ее сфинкс... Проглотившая джинна сфинкс визжала, уже не переставая. Она ничего больше не могла придумать, кроме как орать на всю Неву, хлестать хвостом и высоко подпрыгивать на месте, раз за разом смещаясь к краю моста. Еще прыжок... и сфинкс исчезла с глаз долой. Через секунду в уши ударил грандиозный по масштабам плюх. Леха ничего не успел сделать, даже шага шагнуть, как из-под моста, с места падения, рвануло по-настоящему. Прежние звуки не выдержали никакого сравнения с новым, одним, но более могучим, чем все прежние, вместе взятые. Ударной волной Леху подбросило метра на два над мостом и чудом не выбросило за чугунные перила. Он даже умудрился приложиться к асфальту так удачно (задницей), что лишь губу прикусил и ушиб копчик и больше ничего не повредил. Столб воды раздробился высоко над рекой и грохочущим водопадом ухнул вниз. Малая часть его угодила на мост и части той хватило на всех присутствующих: Аленка и сфинкс просто намокли, а маленького человечка Леху опять чуть не смыло с поверхности моста. Кое-где с водой попадали на мост, но, к счастью, все мимо каменные куски, в одном из которых очумевший от впечатлений Леха узнал не что иное, как каменное ухо свалившейся с джинном сфинкса. Что собиралась делать со своей добычей Аленка, Леха решительно не догадывался, но у него не было никакого желания досматривать до конца. Он вскочил на ноги и во всю доступную ему прыть понесся с моста на Васильевский. -- Аленка, -- крикнул он в атмосферу, больше надеясь на силу мысли, чем на осипшие голосовые связки, -- догоняй, как управишься! Леха бежал сквозь Древнюю Ночь, боясь остановиться, боясь оглянуться на бегу, весь во власти паники и ужаса. Если джинн победил -- а похоже, что именно он, -- все равно плохо, Аленки-то нет рядом. Сил нет, дубинки нет, Мурмана нет... Леха мчался прямо по Первой линии, сквозь редкие призраки автомобилей, не видя ничего вокруг и не слыша. Случись поблизости враг -- в лице Лехи был бы ему легкий подарок... Но Лехе, наверное, везло: на всем пути, от моста Лейтенанта Шмидта до конца Тучкова моста, ничего и никого он не встретил. Ни джинн его не догнал, ни Аленка... Совесть заговорила в Лехе, пробудила раскаяние и заставила остановиться: он, который Аленку заподозрил в измене, сам первый ее бросил, чуть только припекло. Трус поганый! Леха, едва отдышавшись, налег животом на парапет и, вглядываясь через Малую Неву, заорал, уже не боясь, что его услышат и увидят: -- Аленка! Где ты, чудовище мое! Аленушка! На фиг... Пойду за ней, и будь что будет! И вдруг Леха ощутил контакт: не только Аленка его, но впервые он ее почувствовал мысленно! Жива, Аленушка-зеленушка! И сигнал от нее все сильнее, то есть ближе! И опять Леха обалдел от изумления, хотя, казалось бы, из увиденных им чудес Древней Ночи это было чуть ли не самым скромным и невинным: из-за поворота, от Первой линии выкатилось странное колесо, скорее даже эллипс, огромный упругий эллипс, вытянутый горизонтально, зеленый с пятнами. Этот эллипс -- половины минуты не прошло -- очутился возле Лехи и разомкнулся в десятиметровую Аленку. -- Жива! Ну, дорогая! Ну, моя ненаглядная! Хоть меня сожри -- все прощу! Ну-ка, сдуйся в... двухметровую, я осмотрю... Нет, вроде вся цела. Ах, ты умница моя! А что со сфинксом, а? Дай-ка я тебе животик ощупаю... Да нет вроде бы... Куда сфинкса подевала? Аленка только радостно сипела в ответ, не умея ответить повелителю, а он держал ее, двухметровую, на руках и на плечах и все гладил ее и говорил что-то ласковое. -- Не слабо! Питон, что ли? Твой? -- Леха опомнился и обернулся. Из раздолбанной "Ауди" на него с Аленкой таращились трое: водитель-парень и две девчонки, все чуть постарше Лехи. "Ауди" урчала, давала выхлопы. -- Это ваша змея? -- А, да, моя. Мосты ей показывал. -- Прикольно! Виталя! Жалко фотика нет! А вы с ней здесь обычно бываете? Леха метал глазами вправо, влево... Йо-о-о! Светло на улице, оказывается, утро наступило. А значит, кончилась Древняя Ночь и он жив! Это главное, что жив! Остальное приложится. Ну и ночка выдалась. Леху внезапно пробило на смех. -- Нет, я случайно здесь. А змею больше не вынесу, ей городской воздух вреден и вода дрянь. Так что, извиняйте... Не обращайте на меня внимания, смешинка в рот попала... -- Леха согнулся от смеха и даже присел на корточки, тут же, на запыленном газоне. Парень за рулем понимающе хмыкнул и тачка рванула дальше, а Леха, обуреваемый дурацким нервным хохотом, остался. В тот же день Леха прямо на вокзале взял билет в Псковскую губернию и поехал "железкой" в деревню Черную, докладывать бабушке и советоваться с нею же насчет дальнейшего. Реакция на пережитое наступила к полудню, на перроне он уже едва терпел, а в вагоне, сунув проводнице билет, растянулся на верхней голой полке -- сумку под голову -- и мгновенно вырубился и проспал, все вновь переживая от кошмара к кошмару, до самой своей станции. у вот -- куда деть обертку от мороженого, если все городские урны мобилизованы на борьбу с террористами, но при этом мусорить в своем городе по-прежнему не хочется? Липкая, не в карман же прятать ее? А Морка с Ленькой, хотя и убежденные проглоты -- что один, что другой, но такое не едят... Денис комкал, прессовал в кулаке обертку от сахарной трубочки и совсем уже решился избавиться от нее самым подлым способом: сбросить с Дворцового моста в пучины Большой Невы, но вдруг фыркнул от смеха и постучал согнутым указательным пальцем себе по темени. Две интересные, неплохо прикинутые девицы, шедшие навстречу, засмеялись в ответ и одна из них показалась Денису похожей на... Не надо сердце бередить, только этого не хватало... Дворцовый как раз закончился; Денис повернул направо к Стрелке и, на ходу, подстрекаемый собственным любопытством, раскрыл ладонь с бумажным комочком и дунул на него. Вслух он решил ничего не произносить, а только загадал, чтобы бумажка сгорела в необжигающем пламени. И слов не понадобилось! Бумажка вспыхнула синим и исчезла, не оставив даже пепла. Пальцы едва-едва почувствовали тепло, словно бы солнышко дотянулось до них из-за горизонта... Класс! Настроение повысилось еще на пару градусов и явно не желало возвращаться в дневное, "убитое" состояние. И причина угадывалась даже не в предвкушении белой ночи, одной из тех -- легких, летних, безоблачных и нежных, прихода которых Денис так ждал каждый год... А в чем же тогда? Может быть, это ему знак, что... Что все будет хорошо? И как это девчонки умудряются насыщаться шоколадками и мороженым? Это же не еда, а так... развлечение возле еды. Мясо -- вот настоящая пища настоящих мужчин! Говядина. Баранина. Свинина. Лосятина с медвежатиной. Птица всякая-разная: если хорошо приготовить гуся или перепелок... Форель -- тоже приятная рыба. Но единственное, от чего мама прямо-таки в невменяемое состояние приходила, весьма походившее на бешенство, это когда Денис при ней пытался есть сырое мясо, чтобы испытать ощущения дикарей и людей, внезапно оторванных от цивилизации. В этом отношении никакие просьбы и капризы на нее не действовали, даже заступничество отца не помогало... Такая уж у мамы фишка была; а сырое мясо на вкус -- не беднее жареного, если его не солить, не перчить и в уксусе не вымачивать. Но если мясо не свежее, а после разморозки (Денис исхитрился -- пробовал такое пару раз вне дома), то это уже совсем, совсем не то, хоть жарь его, хоть так ешь... Все равно надо зайти в какую-нибудь забегаловку и поужинать. Ой, а деньги... С полпачки сотенных он захватил -- с запасом должно хватить. В крайнем случае и бесплатно отоварится, волшебным, так сказать, путем... У Дениса была своя тропа в этом направлении: со Стрелки он обычно сворачивал в сторону Университета, оставляя слева здание Биржи, временно набитое военно-морским антиквариатом, потом вдоль комплекса имени Отто, где Ника родилась, она даже окно показывала и Денис запомнил... Потом через площадь, которую Денис упорно не хотел признавать как "имени Сахарова", к Академии транспорта и тыла, ну и вдоль набережной... А потом, под настроение, либо на Петроградскую, либо в глубины Васильевского, или вообще к заливу. Но это днем; а поздним вечером, как сейчас, надо будет просто зайти в круглосуточную забегаловку "Император" и обратно, к основным мостам -- Дворцовому, Троицкому... Кто-то жалобно и тихо плакал... Денис как раз остановился, раздумывая, куда свернуть после того, как он минует истфак (университетское здание с аркадой по периметру, по типу Гостиного двора, -- прим. автора), может быть, вообще вернуться "на материк" и поужинать там? И кто же это так носом хлюпает? Денис мысленно цыкнул на Мора и пошел на звук всхлипов, стараясь ступать бесшумно. У самого входа на истфак, на ступеньках между колоннами плакала девушка. Была она в джинсах, сандалетах и клетчатой рубашке, сидела зажмурясь, подобрав к подбородку и обняв руками колени. -- Не хочу мешать, но... Может, помочь чем? Случилось что? -- Денис остановился метрах в двух от девушки, дабы не вторгаться в ее личное пространство, и даже присел на корточки -- левая нога на полной ступне, колено вверх, правая -- на носке, колено вперед смотрит, рука на колене расслаблена, головы вровень -- все по науке, чтобы не испугать... -- Мх... мх... си-гаретки не будет? -- девушка посмотрела на него в упор. Она наверняка знала, что тушь потекла, разрисовав ее щеки и нижние веки грязными некрасивыми узорами, но даже не сделала попытки спрятать свое лицо от взглядов незнакомого человека или вытереть его... Равнодушие и усталость. -- Не курю, извини. "Ломки, что ли?" -- хотел спросить Денис, но удержался и прислушался: никаких ломок у нее нет и курить-то не особенно хочет... И ничего она не хочет, только умереть... Ох, ты! -- Да ты же не куришь. Это же очевидно, как, впрочем, и то, что ты не ела с самого утра, да и то, если чашка растворимого кофе... без сахара, считать за завтрак. Не так, что ли? Девушка с унылым любопытством уставилась на Дениса. -- Угадал. Ну и что? Хреново мне, Денис. Денис так и подавился следующим незаданным вопросом. Вот это да! Но нет: Морка и Ленька на его эмоциональные всплески дергаются, никакой опасности ни он, ни они не чуют... Вот уж врасплох... -- Угадала. Слушай, я действительно Денис. Или знаешь меня? По Голливуду? -- Не знаю, и если честно, знать не хочу. Не обижайся, ничего личного. -- Ну а тогда как ты угадала? -- Денис растерянно торкался в ее сознание, но маленький опыт не позволял ему четко осознать и разложить по полочкам весь этот воспринятый сумбур: кашу из мыслей, эмоций, страхов, обрывков разговоров и песен... -- интересно же? -- Или ты мысли умеешь читать? -- Возраст похож. В приличных семьях тогда в моде были Денисы и Ксении. А по тебе издалека видно, что ты пай-мальчик из хорошей семьи. Точно не куришь? -- Точно. А ты, в таком случае, Ксения? -- Не-а. Мария. Семья у нас, ох, была нетипичная. И все, а? Свали, будь друг. -- Прямота, с которой девушка "отшивала" Дениса, не могла его обмануть, все ее мысли, слезы, истерзанные нервы кричали другое: "Не уходи, о, не уходи, человек, не оставляй меня одну! Ну, пожалуйста!". -- Но согласись, Мария: хоть я и пай-мальчик, а с твоим завтраком я круче угадал, чем ты с моим именем? -- И что из этого? -- Как это что? Элементарно, Ватсон: голод нужно морить едой, и он не умрет до конца, конечно же, но временно отступит. Я как раз иду в кафе на водопой и пищеедение. Пошли... пойдем вместе? -- Манек нет. Денег. -- Девушка была согласна идти куда угодно и чуть ли ни с кем угодно, лишь бы не оставаться одной, на ночь глядя. Денис, аккуратно одетый, не грубый, ее ровесник, если и вызывал у нее подозрения, то только самую малость, как и всякий неожиданный доброхот. -- Лишь бы аппетит был, а в остальном я угощаю. -- Денис чуть поднажал на ее эмоции, пытаясь добавить в них тепла и спокойствия. -- А потом? -- Потом? После победы над голодом разбежимся, по отдельности переваривать. Либо пойдем мосты разводить, если не разбежимся. Не боись, у меня есть постоянная герл-френд, -- зачем-то соврал Денис, -- и я по этим самым делам нисколько не страдалец. -- Ну тогда лучше уж мосты... А куда двинем? -- В "Император". Это хоть и не ресторан "Максим", но зато нас пустят без галстуков и вечерних платьев, картошку натурально, без дураков жарят, не то что во всяких там макаках и дамнельдах. -- Да знаю я, мы там с ребятами иногда пиво пили после уроков. -- Нет, вот как раз пиво я не пью и тебе не советую. Пиво и шампанское -- это вульгарно. То ли дело настоящая грузинская "Хванчкара", никакие французские вина с ним не сравнятся. Под мясо -- ой-ей-ей! Денис ойкнул с такой заливистой радостью, что девушка, глядя на его вытаращенные кверху глаза и улыбающиеся губы, сама невольно рассмеялась. -- Уговорил. Как ты ее назвал? -- "Хванчкара". Его. Вино -- среднего рода, его. Но только там "Хванчкары" нет, увы. Можно будет взять какого-нибудь красного итальянского, под мясо. Или, если хочешь, в "Денежки медовые" закатимся. -- Нет, далеко и дорого. И я не в настроении, если честно. -- Это заметно, что не в настроении. На самом деле и недорого, и недалеко, если тачку взять... Но как хочешь, "Император" так "Император", мне он нравится. -- Я вообще-то не пью, особенно с незнакомыми новорусскими, -- осторожно-примирительно сказала девушка. Она тронула Дениса за предплечье, чтобы он подождал немного, а сама с помощью зеркальца, носового платка и карандаша принялась приводить свое лицо в порядок. Получалось у нее ловко и быстро. И сама она была симпатичная. И даже красивая. -- Я вообще-то тоже. Но под знакомство можно и остограммиться, греха в том нет. Или французской "минералки" возьмем, тоже классно под одноименное мясо пойдет. Любишь мясо по-французски? Или по-аргентински? -- Ничего, можно. Я больше жареные грибы люблю. И шоколад. Но не тот, который в шоколадках, а настоящий, твердый, чтобы немножко с горечью. Ты ел когда-нибудь такой? -- Мария даже на сандалетах без каблуков была почти с Дениса ростом, худенькая, но с формами, и это ему тоже нравилось. -- Доводилось, -- уклончиво ответил Денис. -- Шоколад -- не мое призвание. Ему хотелось спросить, почему все-таки, по какой причине Мария так горько плакала на ступеньках истфака, но он решил отложить вопросы: на сытый желудок больше вероятности получить правдивый ответ. Юноша и девушка шли по набережной; как-то так само получилось при переходе улицы, что узенькая ладошка Марии сначала держала его за локоть, потом, у Тучкова моста, когда перебегали проезжую часть, оказалась в разгоряченной ладони Дениса, да так и осталась в ней, хотя уже и условная надобность в этом миновала. Куда девались все черные мысли, ощущение безысходности? А никуда, просто отошли на шаг, чтобы попозже, когда уже не будет рядом улыбки и теплой ладошки, вернуться и довести подопытный объект до логического конца... Подошло вплотную к полуночи, и все равно еще было светло. -- ...Ты что такая мрачная? Изжога, порция мала показалась? Вода несвежая? -- Ой, Денис... Мне домой надо. -- На фиг тебе домой, Маш? А мосты разводить? -- Денису смерть как не хотелось забираться в сознание и подсознание своей новой знакомой; она успела ему не на шутку понравиться и он боялся увидеть что-либо, могущее его отвратить или разочаровать... -- Ну... все равно. Тогда нужно на минутку зайти и предупредить. Если хочешь, зайдем вместе. Да нет, лучше не надо. В другой раз... Денис решился и приоткрыл для себя самый-самый краешек ее мыслей... Вау! Что это, екарный бабай? Мария тихо стояла перед ним, ее рука в его руке, глаза грустные... А внутри, в голове, сплошной дурдом, который словами описывать -- примерно, как если бы диджея с винилом вусмерть заело на одной бороздке: "прогнать --не отпускать!" "Ни за что! -- во что бы то ни стало!"... -- А кто у тебя предки? Злобыри, что ли? -- Они на даче. Люся, старшая сестра, на девять лет меня старше. Она очень болеет, с постели не встает, и мне обязательно нужно посмотреть. Ну так идешь? Денис тут же нарушил только что данную самому себе клятву и подсмотрел еще раз: хм... Врет и в то же время вроде бы и не врет... Странно. -- Ну все, Динечка, пока! Я побежала, еще встретимся. -- Девушка ткнулась губами в щеку Дениса, круто развернулась и побежала. Но не успев и трех шагов сделать, споткнулась и шмякнулась на асфальт. Денис подскочил с готовностью, схватил за плечи, помог подняться... -- Видишь, это судьба. Дай отряхну. Не ушиблась? -- У-у, нет. Самую малость. -- А почему опять дождик под глазами? Пойдем-ка, я тебя все-таки провожу. Это как минимум. А как оптимум -- перед сестрой отмажу и сманю на мосты. Ты говорила, на Третьей линии? -- Да, уже, считай, пришли. За те несколько минут, что понадобились на дорогу, Марию словно окончательно подменили: она уже не улыбалась, не стреляла глазками, не спрашивала, да и вообще перестала поддерживать разговор; только слезы -- Денису видно было сбоку -- одна за другой, как да кап... -- Денис, пожалуйста, ну, пожалуйста... Отойди... -- Поздно уже, я на звонок нажал. -- Какой звонок? -- Никакой, идиоматическое выражение. Открывай же скорее, а то мосты кончатся, пока мы тут спорим... Денис поразился тусклому и невыразительному голосу девушки, она словно бы потеряла сознание, оставаясь при этом на ногах и с открытыми глазами, как сомнамбула. Мария ткнула старомодным ключом в скважину, раз, другой, расковыряла наконец, повернула трижды, и дверь отворилась. Это была трехкомнатная часть старинной многокомнатной разгороженной квартиры, в запущенном почти до разрушения доме, каких немало на Васильевском острове. Высокие потолки, узенькие коридорчики, уродливая планировка и ветхость, ветхость, которую не замазать тщедушными косметическими ремонтиками, не укрыть от посторонних глаз коврами и стенками... Иной жилец, в новорусское время поймавший за хвост жар-птицу той или иной степени упитанности, соблазнится на "евроремонт" и засадит в него "кучу бабла" как раз для того, чтобы обнаружить дорогостоящую тщету своих усилий: отдельно взятая квартира категорически не желает -- не протекать, не перегорать, не дымить, не осыпаться... А весь дом ремонтировать за свой счет... Даже среди самых новых русских таких богатых дураков-лоховиков не сыскать... Денису нечасто доводилось бывать у кого-либо в гостях, и ему всегда было интересно заглянуть в быт других людей. Жили здесь бедно, скудно... Но чем-то таким пахнуло из комнат, что сердце у Дениса замерло на миг... и разочарованно застучало дальше. Домом повеяло, что-то чем-то очень похожее, но только затхлое, дешевое. -- А почему свет всюду? -- Денис понизил голос почти до шепота, сам не понимая зачем. -- Счетчик не работает, не жалко. Зато заходить не так страшно. -- Денис удивленно глянул на девушку: фраза-то нормальная, житейская, но словно бы ее робот произнес... -- Проходи в комнату. Прямо. Я сейчас. Денис прошел, куда ему было указано, и уселся за круглый, покрытый несвежей скатертью, стол. Комната -- практически куб 4х4х4. Две двери, одна из коридора, другая куда-то в другую комнату. Окно... О-па! Она уже спит, сознание у нее закрыто от всего... Во рту сразу же пересохло. Интересно. Денис быстренько встал со стула. Да, да Ленечка, тоже чую. Сейчас мы форточку откроем, впустим Мора и... Отворилась вторая дверь, и оттуда сначала выглянула женская голова, а потом уже показалась и вся фигура. Тетке было лет сорок, а то и больше, может быть, и все восемьдесят. Хитрая старушечья улыбка явно предназначалась Денису, и облизнулась она, вероятно, на него же. Ростом она была с Марию, одета -- куда как скромно: в белую ночную рубашку, сама вся жирная, рубашка в пятнах, седые волосы по пояс, как пакля, нечесаные. Жутко было Денису, но не страшно. Он круче, явно круче. Главное -- не терять бдительности, а Морка потерпит. Тихо, птица! Через пять минут запущу. -- Здравствуйте. -- Здравствуй, мой дорогой, здравствуй, золотко. А куда ты пошел, куда? Так и будем через стол разговаривать? -- А зачем вам ко мне подходить? Мы и так познакомимся. Мы с Машей буквально на минутку зашли, вас предупредить. Вы ее сестра, да? Меня Денис зовут. -- О, да ты не простой Денис. Ножки мне путаешь, препятствуешь. Видишь, а я все равно распуталась. Ну, куда же ты, красавчик... Маша сейчас выйдет, садись за стол. Сейчас будет ужин. -- Огромное спасибо, но мы только что великолепно поужинали. С Машей. Под музыку... Вивальди... и Эминема... -- А вас как зовут? -- Старая мерзость неожиданно оказалась гораздо сильнее, чем поначалу показалось Денису, но все равно -- она была никем в сравнении с ним. Ты поужинать собралась, гадина, ну-ну... Пока ты на стол или под стол не прыгнешь -- поводим хороводы. -- Люся, да? А не Лизой, часом? А то все облизываетесь. -- Иначе меня зовут, иначе. На спинке у тебя нежить нежится, а сам ты живой, молочком, маменькой пахнешь. Я и с колдунами дело имела, все довольны остались... Стой. Замри. -- Вы, бабушка, как еретица какая! Голос у вас страшненький. И жарко тут; ничего, если я форточку открою? Внезапно тварь остановилась, замерла, и Денис тоже вынужден был притормозить. Ну что, хватит, наверное... Ничего, он даже и спиной повернется -- Ленька на страже. А то уже Морка извелся там, за стеклом. И правильно: дисциплина и разум, пернатый, прежде всего. А стекло и любой дурак, любой булыжник высадить умеет... -- Настоящее, -- тенорок еретицы противно подпрыгнул и разлетелся по комнате скрежещущим хохотком. -- Имя твое -- Денис. Повелеваю тебе, раб мой, именем твоим: замри! Денис споткнулся, шага не дойдя до окна, развернулся лицом к еретице, повел плечами. Тоненькие и неожиданно прочные нити заклятья натянулись больно и лопнули с мышиным писком, а старуху смяло пополам и невидимой волной откинуло назад, шарахнуло спиной и затылком об угол мебельной стенки. -- Да откуда же в тебе столько силы, свинья ты жирная? -- Денис в считанные дни, пусть еще смутно и неуверенно, на ощупь, научился распознавать и использовать собственные и чужие магические возможности, и сейчас тоже вроде бы неплохо все держал под контролем, но как тут не удивиться: не должно бы в ней быть столько прыти! -- А вот теперь ты замри! Скотина, гнилуха! Старая сволочь. Сучка! Ишь ты, имя ей понравилось! А знаешь почему твой фокус не рулит? -- Старуха молчала, спеленутая с ног до головы Ленькиной паутиной, хотя рот ее, по молчаливому повелению Дениса, остался свободным. -- А потому, что еще мама с папой наградили меня тысячью тысяч имен и все они -- настоящие. Ну-ну, не ворчи, Морочка, не каркай, я не нарочно. Все, все уже, не надо перышки топорщить, я же извинился. Видишь, тетя стоит, пыхтит, светится вся, как милицейская мигалка, это она виновата... На место, Мор!!! Ишь... Тоже мне анархист Сипатый, привык к самосудам, понимаешь... Это не для тебя, да и не для Леньки. Да что с тобой? Морка? Птица места себе не находила. Глаза ворона полыхали багрово -- и это было заметно даже при включенной люстре, когти то и дело стискивали плечо. Но это не знак угрозы. И не страх. И не голод. А, Морик? Ты чего такой?... -- Господин! Мой Господин! О, Господин! -- Это ты мне? -- Да! Умоляю, Преславный! К стопам твоим припасть! Я не узнала! О, как я ждала этого мига! Ты пришел к нам! О, мой Господин! Славьтесь вовеки, Ты и Пославший Тебя! Я верная раба твоя и пославшего тебя Всесильного Князя в обоих мирах! Повелевай мною, о, Господин! -- Эй, бабушка!.. С чего это вдруг в тебе такие глубокие перемены? Только что облизывалась на меня, а теперь вдруг камлаешь? -- Прости, Господин! Знак Твой был сокрыт от меня... Прости, я верная раба Твоя и Отца твоего! -- Гм... Бог простит. А у меня другие планы, честно говоря... Да, а что Мария? Она тоже... -- Нет еще, мой Господин! Но совсем бы немножко, и я бы сама успела. Сил недоставало мне покинуть место, к которому была я прикована, и вот почему та, что считает и видит меня сестрою, исполняла волю мою, не ведая обо мне. Живую плоть приводила она ко мне, а я лишала эту Марию памяти, чтобы удержать ее подле себя и не лишиться пищи... -- Ой ли? Хватит... Верю. -- Денис смотрел на синее пламя вокруг ликующего демона и уже еле сдерживался. Да, она не врет, эта отвратительная кикимора или кто она там по кадастру... Эта сила должна стать частью его силы. При чем тут жалость? Марию -- да, ее жалко, а эту шкуру -- нет. Что-то такое странное вокруг деется, сердце не на месте... И Морка с Ленькой необычно себя ведут, не так, не по событиям... -- Что замолкла? -- Ты велел остановиться, мой Господин! -- А-а, да, точно. В общем, так... Кстати, я вижу, что мощь в тебе -- не по рангу, что называется. Откуда и почему такое? Или я не прав? -- Да, мой Господин, ты прав, конечно же. Заклятье меня держало, двойное, тройное, четверное... Оно держало меня, и я терпела, сколько лет терпела. И я копила. Но пришел час, мой Господин! Ведь сегодня Ночь, Прежняя Ночь, и я знала, что Ты придешь! И восторжествует Пославший Тебя, и наградит нас, верных рабов своих! О, мой Господин! -- Что за "прежняя ночь" такая? -- Не ведаю. Знаю, что тысячи лет ныне отделяют одну Прежнюю Ночь от другой, и она, редчайшая в эпохах, пробуждает оставшихся Прежних и сокрытую мощь их и усиливает у нас, у могущих, у верных... Я знаю это и не больше, мой Господин! Все ждут ее и надеются, ибо помогает она избранным. -- Ну... Тогда так... Извини, конечно... А, впрочем, можешь не извинять... Мне надобна твоя сила, и я ее выпью. Понятно? -- Нет, о, нет, Господин мой! Только не это! Я умоляю Тебя, я верная раба Твоя и хочу служить тебе! Ты не должен так поступать с верными Тебе и Пославшему Тебя! -- Что-что? Кому?.. Я?.. Чего?.. Должен??? Я тебе что-то должен, тварь? -- О, мой Господин!!! -- Одним словом, ты теперь же, сию секунду послужишь мне, а потом, вероятно, поступишь в распоряжение Пославшего Меня, как ты выражаешься; все челобитные и кляузы, буде таковые случатся, -- к нему, а я, пожалуй, попью и пойду. Мне еще животных выгуливать... -- Ты не можешь так со мной... Старуха перестала кричать и вырываться, она замерла, глядя на Дениса... И кто его знает, что там было в ее мертвоживых глазах -- ужас ли, надежда ли, покорность судьбе?.. Может, и слезы, но Денис глядел не на нее, а чуть в сторону... -- Разве??? Ленька! Впрочем, осади назад, я сам... Замотай поплотнее... Еще... Всю голову... -- Денис подошел к тускло-серому кокону, в верхней части которого густо мерцала призрачная синева, потянулся губами... Сильнейший магический разряд сотряс его с ног до головы, Денис захлебнулся обжигающим морозом синей, дарующей волшебную мощь субстанции, бешеной струей ударившей в горло, потерял равновесие, ухватился за что-то и продолжал пить, давясь и содрогаясь от боли, но уже зная по недавнему опыту, что вслед за нею и судорогами к нему придет несравненный миг мрачного торжества, радости обладания новой, словно бы нарочно для него накопленной силой... Пронзительная синева померкла, выветрилась из сознания, уступила место электрическому свету трехрожковой люстры. Шустрый и чуткий к мельчайшим переменам в состоянии Дениса, ворон единым скоком вспрыгнул со стола на правое плечо и успел первым: Ленька в нерешительности сучил верхними лапами, покачиваясь, как повешенный, на люстре, между потолком и полом. Денис опустил взор -- тьфу ты, пакость!.. В руках он держал грязный сморщенный ком из ночной рубашки, Ленькиной паутины и старушечьего праха... -- И не помышляй даже, Морик... -- Денис отбросил от себя гадостный комок подальше, в угол, вытер сухие руки о скатерть... надо бы помыть... Нет, лучше так: он поочередно дунул на кисти рук с обеих сторон: черно-багровое пламя смахнуло с них реальную и воображаемую грязь, пыль, бактерий, ненужные уже, отшелушенные чешуйки кожи, но не тронуло даже ни один растущий на тыльной стороне ладоней волосок. Толково, без слов понимает!.. -- Только клюнь попробуй... Ты был простой зевака, дружок, от силы -- заинтересованный зритель, в то время как Ленька честно и бесплатно работал за двоих. -- Прыгай, старичок мой дорогой, сигай, Ленька, не бойся. Он тебя не то что не обидит, он тебе арию герцога споет из "Риголетто", если надо будет. Вот так, устраивайся... Оба хорошие, да, и ты хороший, только клюв закрой... Ну, что, готовы к вечерней прогулке? Тогда... Погодите-ка, ишь, разъерзались... Ну-ка, оба: прыг с меня! Сидите здесь и смирно ждите, я буквально на пару минут. Денис, весь в противоречивых чувствах, вошел в комнату, где закрылась Маша. Та лежала на спине, сложив на груди руки крест на крест, одетая, бледная, с закрытыми глазами. Покрывало на тахте под нею смялось под тяжестью тела, но и только: спящий человек обычно шевелится, ворочается, сминая подушки, простыни и одеяла, а здесь -- словно бы статую положили... Денис подошел поближе, прислушался, притронулся к сознанию... Нет, ложная тревога: жива-здорова, спит под заклятьем, вот и неподвижна. Бедная, живцом служила для твари... То-то она так плакала: вероятно, следы, обрывки нестертых до конца воспоминаний и ощущений жили в ней и мучили ее... И все ради сестры, которую, вполне может быть, одной из первых скушали. Но сама девушка... Она же не виновата, что в плен попала. Денис растопырил большой и указательный пальцы правой руки -- лоб-то у нее какой холодный! -- и коснулся ими висков. Щелк искорка! Есть контакт! Вот и все заклятьице -- разве что муху из него сделать, максимум две, на большее не хватит. Теперь у тебя обычный сон, Маша, и пусть снятся тебе море, солнце и алые паруса из Зурбагана, н