й, переоделся. Старую, зонную, отдал шныряющей вокруг бабке, санитару природы, сверху сунул ей сотню, не слушая радостных бабкиных причитаний, пожал электрику руку и полез в вагон. Ехал он один в двухместном купе и всю дорогу, семь с лишним часов, смотрел в окно. А исполнилось ему в ту пору двадцать четыре года. * * * Холодно и слякотно было в городе, дождь, дождь и дождь. Гек поехал по привычному адресу и снял себе квартиру в том же доме, в той же парадной, только этажом выше, на четвертом, последнем. Стоило это уже сто шестьдесят талеров, а не сотня, как прежде. Был, правда, телефон, но за него шла отдельная плата. А с деньгами намечалась проблема. В конторе Малоуна, после сердечной пятиминутки, адвокат, по требованию Гека, представил подробный отчет о состоянии Гековой наличности. За вычетом гонораров, потерь -- как в случае с покойным Кацем -- и трат на руках у Малоуна осталось ровным счетом девять тысяч талеров -- чуть меньше двух тысяч долларов, если перевести по курсу. Геку в дорогу ребята собрали почти четыре тысячи -- пришлось взять, чтобы не обижать отказом. Итого -- двенадцать-тринадцать, только-только Малоуну заплатить за два предстоящих месяца... За границу в ближайшие три года не выпустят; с золотишком, не зная броду, тоже не сунешься -- вмиг повяжут. Кассу, что ли, где подломить? Деньги позарез нужны. Деньги и люди. Людей найти можно, есть адреса, но платить надо сейчас, а дело -- когда еще оно раскрутится... Гек наковырял в записной книжке одну идейку, собрал все деньги и, не откладывая, покатил в Иневию, играть. Помимо официально разрешенных казино, с их ограничениями и длинными ушами Службы, в столичных городах существовали подпольные игорные притоны -- "мельницы", где играли по-крупному и куда пускали только с рекомендациями. Гековы рекомендации сработали, он подвергся обыску на предмет оружия и уселся пятым к покерному столу, купив себе фишек на десять тысяч -- "для начала". Больше у него не было, только на обратный билет, но признаваться в этом не стоило. Гек, памятуя о былом, дотошно уточнил все нюансы в правилах, заказал себе кока-колы и сделал первую вступительную ставку -- сотню. Игра шла удачно: соперники были богаты, в блефе не сильны, высоко не задирали, -- и к трем часам ночи (а пришел он в девять вечера) Гек настриг к своим десяти еще шестьдесят тысяч. Состав играющих к тому времени наполовину обновился, игра пошла крупнее и интенсивнее, хотя прухи особой по-прежнему никому не было. Гек на двоечном каре взял одномоментно еще тридцать тысяч и решил соскочить, поскольку уже получилась сотня, на раскрутку вполне хватало. Но игра неожиданно вышла на новый виток: за его столом сконцентрировались постепенно крупные и удачливые игроки, а среди них один -- шулер. Гек мгновенно его вычислил, стоило лишь тому приняться за "исполнение". Катала был умен и опытен: отыграл два часа, осмотрелся, прежде чем взялся за дело. Своих денег у него было много, на сотни тысяч, и игру он взвинчивал соответственно, чтобы поймать момент и выиграть максимум в одной сдаче -- постоянное везение настораживает партнеров. Гек поблагодарил судьбу за то, что удержался от соблазна и сам играл честно... Как и ожидалось, на сдаче шулера всем пришла крупная карта -- Геку, к примеру, три семерки с джокером до прикупа, соседу слева -- заготовка на "рояль", соседу справа флеш червонный, готовый, напротив -- тоже, видимо, лом -- Гек не сумел подсмотреть толком -- "подкаретник" на тузах либо королях. Ну и себя он, конечно, не обидит после прикупа... Впятером доторговались до шестидесяти тысяч (с каждого) -- и решили прикупать... Сбросили карты... -- Стоп! -- заорал Гек, прижав банкомету кулак с картами к столу, -- ваш номер старый! Сейчас вы получите каре, вы -- либо стрит, либо флеш, у вас должна быть готовая карта, а я так и останусь с четырьмя семерками. А он, как банкующий, крупнее наберет. Я отвечаю! Он выломал из посиневших пальцев колоду, попросил партнеров положить карты пузом кверху и принялся подчеркнуто медленно раздавать прикуп. Охрана уже держала подозреваемого за плечи, покамест аккуратно -- возможна ведь и ошибка. Но мужик был так бледен и молчалив, что все все сразу поняли про него. А на столе уже лежали два каре, червонный флеш, бубновый флеш-недорояль и его высочество стрит-флеш трефовый от восьмерки до дамы без джокеров. Охрана уже без церемоний заткнула шулеру рот и поволокла вон, однако Гек был настороже: -- Момент! Правил еще никто не отменял! Сначала сюда его: цвет наружу! Делать нечего -- охрана вернулась с извивающимся и мычащим каталой: мужик опытный и в своем праве -- все деньги разоблаченного каталы делятся поровну между остальными играющими за этим столом. Если бы они забыли об этом -- ну тогда да, законная добыча охраны, а сейчас -- разве что колечки да часики, ему-то они теперь... Лбы, глядя на ускользнувший свой гонорар, мысленно кромсали бедового мужика-разоблачителя на части: из каталы вытряхнули больше семисот тысяч наличными, по триста с лишним на рыло бы вышло... К моменту сдачи у Гека было около ста двадцати тысяч. Да с кона разделили шестьдесят на четверых (свои ставки каждый назад забрал), да еще по сто восемьдесят тысяч, минус червонец в кассу мельницы (выигравшие платят три процента) -- на круг выходит около трехсот тысяч. Отлично! Можно возвращаться домой и забыть о "кассах" -- время требует других идей. Гек успел на утренний бабилонский экспресс и весь путь до вечера проспал у себя в купе, велев проводнику никого не подсаживать и ничем не беспокоить. На Бабилонском вокзале у тамбура проводник с поклоном принял сотню и откозырял. Ему явно хотелось что-то сказать, его прямо распирало, но пассажир был щедр и угрюм, мало ли -- кто он там... И таксер поначалу молчал и все многозначительно поглядывал на Гека, так что тот не знал, что и подумать -- глаз на лбу вырос или в розыск его объявили... А по радио все никак не могли сообщить прогноз погоды, увлеклись похоронной муз... -- Что-о?! -- Ага! -- Плотину прорвало, и торжествующий таксист закивал головой: -- Сегодня утром с женой телик смотрим, вдруг бац! -- заставка с цветами и музыка. Я на другую программу -- то же самое! Я на пятую-десятую -- то же самое. А тут брательник звонит: его жены брат, тоже водила, из Дворца прибежал -- хана, мол, нашему! И точно: неутешная всенародная утрата -- умер великий президент великой страны, весь мир скорбит. Музыка повоет-повоет и опять -- соболезнования, телеграммы. Кто теперь будет на троне? Не знаете часом? -- Нет, политикой не увлекаюсь. Да хрен бы с ним! Был бы трон, а жопа будет. Нам-то какая разница -- кто там придет? -- Это-то верно, а любопытно все же. Сейчас сцепятся, глаза друг другу выцарапывать... Со смертью Юлиана Муррагоса во всем южном полушарии парагвайский Стресснер остался единственным долгоиграющим диктатором: его ровесник, "старший политический брат", с которым они почти одновременно пришли к власти в своих странах, отныне стал историей. И рухнули в пыль казавшиеся несокрушимыми ценности: личный мажордом Господина Президента -- тихая, но влиятельная фигура на очень хлебной должности -- кому он теперь нужен? У преемника будет свой мажордом, и новый начальник охраны, и иной кабинет министров, и другие любовницы. А родственники? Прежним -- кратковременные соболезнования, а потом -- хорошо, если просто забвение: поверженных грех не потоптать -- должны же быть виновные в бедах и неудачах государства... Чиновникам полегче, но тоже несладко -- адресно низвергнут самых крупных, а на нижних этажах пойдет тотальная чистка: победившие кланы будут пожирать побежденных, целыми колониями налипших за многие десятилетия на бока государственного корабля. Ох уж эти традиции! Немыслим Дворец без лампасов: пятидесятидвухлетний начальник Генерального Штаба (как он попал на традиционно сухопутную должность -- сокрыто в склеротическом мраке президентских кадровых служб), адмирал флота Леон Кутон, обойдя на повороте своего министра-маразматика и официального вице-дебила, провозгласил себя исполняющим обязанности Президента. Воздух, можно сказать, еще сотрясался от траурных салютов, а государственный совет из представителей парламента и правительства уже перевел его из и. о. в полноценного Господина Президента, так что войсковое оцепление вокруг Резиденции Правительства можно было снимать. На заседании не было господина Председателя, который пил вмертвую, сидя под домашним арестом: ничего хорошего в оставшемся будущем ему не светило. Министр обороны был обвинен в злоупотреблениях -- можно было и в бездуховности обвинить, восьмидесятилетний алкаш мало уже что понимал, вице-президент поддержал по бумажке все, что ему велели, парламент -- это уже вообще неважно... -- А-а, Дэниел Доффер, вольно. Проходи поближе, к столу. -- Леон Кутон, отныне Господин Президент, сдвинул очки на лоб и постарался сделать улыбку максимально добродушной. -- Знавал я твоего батю, не близко правда, но в деле видел не раз. Даже под его началом довелось побывать, на маневрах "вода--воздух", где он всеми нами командовал. Вот кому бы Президентом быть, не мне -- рожден был править твердой рукой. Что у тебя? -- Прибыл согласно вашему приказанию к четырнадцати ноль-ноль, Господин Президент! -- не моргнув глазом, отчеканил Дэнни. Клевать на фамильярное ностальгирование по покойному батюшке он не собирался -- адмирал славился прямолинейным коварством, крутостью обхождения и любовью к военным порядкам. Господин Президент с одобрением оглядел мощную подтянутую фигуру Доффера, в безупречно выглаженном и вычищенном штатском костюме. -- Прибыл без опозданий, что, впрочем, естественно. Но -- к делу. Видит бог, не искал я себе этот хомут на шею -- да так уж сложилось. Коли надо Отечеству послужить -- служи и не ной. Правильно я говорю, Дэниел? -- Так точно. (Раз Кутон перешел на "Дэниел", то и отвечать следует также на флотский манер -- четко, но без титулов.) -- Каков там глас народа -- ты бы должен знать по службе? -- Народ многолик, и мнений много. Есть те, кто о старом скорбят. Но в большинстве, в основе своей -- воспрянули после решения Госсовета. Господин Президент, я не подхалим и не специалист... льстить, -- Дэнни споткнулся на липком звукосочетании, -- но ничего иного доложить не сумею. Да, спектр мнений широк, но процентов восемьдесят -- безоговорочно за вас! -- Ну уж, восемьдесят! Врешь, поди? -- Никак нет -- статистика, на компьютере обработано, машина врать не умеет. -- Зато люди -- ох как умеют! Беседовал я тут -- с наследием, так сказать... Не можешь ничего делать, обленился, зажрался, обабился, ну так и доложи, сукин ты сын! Но не ври, не втирай очки! Простить -- не прощу, но и под трибунал не отдам, за честность хотя бы. Так нет -- изолгался, проворовался -- и дальше, понимаешь, норовит: "под вашим мудрым руководством, я, мы..." А у самого в Штатах миллионные счета в банке на сына-дипломата. Расстреляю, без разговоров. Кутон легко встал с кресла и пошел по кабинету, растирая поясницу. -- Принимай Департамент под свою руку. Команда мне нужна -- страну поднимать, авгиевы конюшни чистить. Одному -- не потянуть, хоть тридцать часов в сутки работай. А я от дела да от службы бегать не приучен. И нужны не старые пни, а упорные молодые парни! Тебе небось лет тридцать пять? "Да, где-то так", -- самым краешком сознания усмехнулся про себя Дэнни, преданно глядя в глаза Господину Президенту. -- Самый тебе возраст для больших дел. Но спать на рабочем месте нам не придется, обещаю. Не раздумал еще? -- Кто, если не я? Так у нас в десантуре учили, Господин Президент! -- Лихо учили. И на флоте так. Что о Фолклендах можешь сказать? Без подготовки, в двух словах. -- Гм, гм. -- Дэнни откашлялся. -- Острова, почти безлюдные, несколько тысяч населения. Так называемые спорные территории. Но никакие они не спорные, а исконно бабилонские, оккупированные Британией. Стратегически важны для нашей безопасности. Аргентина также претендует на Фолклендские, для них -- Мальвинские, острова, причем безосновательно. -- Кроме географического расположения -- еще какие плюсы? Ископаемые, плодородие, рыбные ресурсы? -- Это прерогатива внешней... контрразведки, с кондачка, без подготовки, боюсь соврать... -- Ну и разведку бери себе, незачем службы дробить да крыс кабинетных плодить. Справишься? -- Так точно. Единый организм и должен быть единым. Разрешите обратиться, Господин Президент? -- Обращайтесь. -- Кутон, весьма чуткий на нюансы, тотчас среагировал на официальные нотки в словах своего собеседника и перешел на официальное "вы". Дэнни оценил свой промах и мгновенно перестроился на просчитанное легкое нарушение субординации по типу отец -- сын: -- Господин Президент, разрешите мне еще два месяца с неделей в заместителях походить? Я потом -- ночей спать не буду -- наверстаю! -- А-а, это ты об Игнацио заботишься? Да я, признаться, хотел его на пенсию, но с полной выкладкой отправить, с орденами, с выслугой, со всем почетом. Что эти два месяца решат? Ладно, будь по-твоему. Вступился, значит, за шефа, вместо того чтобы в спину плюнуть... Это редкость в наше время... Ну, есть еще ко мне вопросы? -- Никак нет. Разрешите идти? -- Иди. Да, Дэниел, впредь постарайся не обращаться ко мне с просьбами, по которым решение уже принято. Понял? -- Так точно. -- Ступай. -- Кутон с интересом наблюдал, как Дэн Доффер делает четкий поворот через левое плечо: печатать шаг в штатском костюме нелепо, а тон армейский уже взят -- что он будет дальше делать? Но Дэнни не сплоховал: безупречно развернувшись на сто восемьдесят градусов, он пошел к двери уверенно и мягко, почти не размахивая руками. Уже у выхода он четко повернулся, склонил голову, выпрямил, прищелкнув каблуками модных кожаных штиблет, и вышел в распахнутую вездесущим адъютантом дверь... Целую неделю Гек ошивался по публичным домам Бабилона, выбирая те, что поспокойнее и классом выше среднего. Впрочем, из-за объявленного траура три дня всюду соблюдалось спокойствие: отменены все шоу, премьеры, концерты и спортивные матчи. Гек за неделю так и не ночевал дома ни разу, некогда было. Девок он выбирал длинноногих и грудастых, без выкрутасов в поведении, а блондинки они были, брюнетки -- он и не вспомнил бы на следующий день. Поначалу все шло распрекрасно, и все же к концу недели Гек нет-нет да и вспоминал американочку Тину, которая хоть и не умела почти ничего, но была с Геком от души, без шкурного интереса, и о презервативах с ней можно было не думать. Эти же -- хорошие в основном бабы, но глупые и жадноватые. И какого черта все они, как одна, норовят в чулки с пажиками нарядиться -- думают, что красивее становятся, что ли? И Рита была такая же... В детстве Гек думал, что чулки с поясом -- это отличительный знак заведения Мамочки Марго, но и в Европе шлюхи так же одевались... В Дом к Мамочке Гек идти убоялся: мало ли -- опознают татуировки. Рита их часто видела... Вообще говоря, если по уму, то ее при случае убить бы надо... -- Знакомьтесь, Стивен Ларей, мой главный и постоянный клиент. Моя супруга, Луиза. -- Малоун натянуто улыбнулся и забегал, задергался по кабинету, перемещая кресло, путаясь в телефонных шнурах, в поисках кофейника, который за полчаса до этого сам же убрал в стенной шкаф. -- Очень приятно. Муж много рассказывал о вас... -- Рассказывал? Обо мне? -- Гек комично вытаращил глаза. -- Как интересно! Что же он этакого обо мне рассказал, что вам от этого стало приятно? -- Луиза Малоун смутилась и густо покраснела. Она и не собиралась заходить на работу к мужу, но уже на улице обнаружила, что не взяла из дому денег, и решила заглянуть, чтобы далеко не возвращаться, к Джози. Он лапушка и не рассердится. Об этом страхолюдном мужчине с волчьим взглядом она, конечно, слышала от мужа. Теперь он вышел из тюрьмы, и, Господи, хоть бы у Джози не было из-за него неприятностей. Не надо никаких его денег, Господи. Муж говорит, что ладит с ним, но мало ли... Гек видел ее испуганное, напряженное лицо, и ему стало завидно от осознания того, как один человек может так беспокоиться и переживать за другого, близкого и любимого. Он улыбнулся, погладил себя по еще лысой, но начинающей обрастать голове: -- Я недавно освободился из мест заключения. Грехов у меня множество, но я настолько испорчен, что ни один не отдам вашему мужу, все себе подберу. Кроме того, если бы великолепный Джозеф Малоун из адвокатов перешел бы работать в прокуратуру, то ему пришлось бы иметь дело, извините за выражение, с государственными чиновниками от Фемиды, а грязнее и опаснее этого народца не сыскать и в Голливуде, не то что в тюрьме. Врач ведь не смотрит -- кто хороший, а кто плохой: лечит всех, кто под руку попадется. Так же и адвокат -- кто-то должен оградить меня от произвола местных властей, пока я не выкарабкаюсь из этого болота. Вы меня поймете, надеюсь? Слыша грамотную и вежливую речь с потугами на шутки, Луиза закивала, немного успокоенная этими странными доводами, и почти забыла о его глазах. -- Это вы меня извините, что я вторглась так несвоевременно, так... оторвала вас от дела. Видимо, секретарша отлучилась и не поставила меня в известность, что ты занят. Еще раз прошу меня извинить; Джозеф, можно тебя на минуточку?.. Ей-богу, господин Ларей... Я присмотрела дочке платьице, поехала, пока с ней нянечка сидит, а кошелек забыла... Да, хватит безусловно, мой дорогой. Я убегаю, не мешаю, до свидания. Джози, мы ждем папочку, не задерживайся! Малоун с облегчением закрыл дверь и развел руками: -- Женщины! Она училась в пансионе у кармелиток, знаете ли, правила хорошего тона... Я, естественно, упоминал вас, первопричину нашего благосостояния, но рассказывать... -- Да все нормально, Джозеф. Если можно мечтать о женитьбе, то только на такой женщине, как твоя супруга. И я даже не красоту ее имею в виду. Она молодчина, а тебе счастливый фант выпал, тьфу-тьфу-тьфу!.. Ну так что? -- Я верю в ваше благоразумие, Стив, я согласен. И если даже иной раз придется, как тогда, с чиновниками... -- Не придется. Взятки и без тебя дадут и возьмут. Ты будешь моей легальной, абсолютно законной, подчеркиваю, защитой. Более того, в качестве моего -- и моих людей -- адвоката тебе не придется сталкиваться с наркотиками, политикой и сексуальными преступлениями. За это ручаюсь. Законопослушным гражданином, так вдруг, может, я и не сумею стать в ближайшее время, но вдов и сирот не ограблю. Да и вообще, для тебя я буду честным человеком -- обыватилум-вульгарис. И, если уж на то пошло, даю тебе право: если ты почувствуешь нежелание со мной работать -- клянусь своим словом -- ни упрека, ни крюка, не говоря уже об угрозах, не будет. Мы не один год знакомы, ты меня знаешь. -- Знаю. Потому и соглашаюсь, пусть даже с колебаниями, простительными в моем положении. Но ничего худого я о вас Луизе не говорил. -- Ну, по рукам!.. Так, раз с делами мы покончили -- можешь хвастаться. Что ты там по телефону говорил про какую-то сказку? -- А вот она! -- Малоун подошел к углу и сдернул кожаный чехол с некоего устройства. Гек с удивлением поглядел на все это хозяйство. -- Это телевизор, вижу. А это что за фигня? Что прибор -- понимаю, а вот дальше... -- Это микро-ЭВМ, мой персональный компьютер. Сам из Штатов привез -- три тысячи баксов! И это без программного обеспечения. За него еще штуку накинули. -- Круто! Я слышал про ком...пьютеры, правильно, да? Это чтобы считать очень быстро. -- Не совсем, -- засмеялся Малоун, плотоядно потирая толстые ручки. Считать -- вон у меня на столе и у секретарши калькуляторы стоят. А это... Это чудо из чудес! -- А телевизор при чем? -- Это монитор, чтобы я мог наблюдать за работой компьютера. А это -- клавиатура, как на пишущей машинке. Правда -- английского алфавита; и команды понимает он только по-английски, на бабилосе не попишешь. Восемьдесят четыре клавиши, с переключателем регистра. -- Восемьдесят три. -- Что? -- Клавиши, их здесь восемьдесят три. -- Да? Ну, может быть. Машина -- 820, фирмы "Ксерокс" -- зверь в работе, мощь и красота... -- Да что он делает-то, если не считает? И что такое -- программное обеспечение? -- Многое. Программы -- это правила, по которым действует компьютер. Я накупил разного, теперь у меня есть возможность хранить и набирать документы в электронном виде. Печатная машинка и архив на одном столе. На одной такой дискетке можно сохранить сорок страниц текста. А если я подключусь -- а я добьюсь -- к нашей ЭВМ, адвокатской коллегии, -- то вообще... -- Интересно. А можешь включить? Уж очень ты аппетитно расписываешь, даже меня разобрало любопытство... -- Малоун с умоляющим жестом выхватил из рук Гека черный плоский квадратик: -- Стив, ради бога, аккуратнее, дискетки очень нежные, боятся пыли, пальцев... Вся информация на них, включаю... Замерцал зеленоватый экран, побежали какие-то цифры, значки... Малоун увлечено показывал, как буквы записываются и стираются, как запоминаются, но Геку уже стало неинтересно: никаких чудес он не увидел, никаким электронным мозгом тут и не пахло -- просто пишущая машинка с экраном, который зверски мелькает, нагоняя головную боль. -- Как у тебя от него голова не болит? Он так мерцает дико... -- Да нет, вроде не мерцает... Ну, конечно, полночи за ним посидишь -- так резь в глазах, а сейчас -- нормально. -- Ну-ну. Что ж, если нравится. Ты парень молодой, прогрессивный. А я уже, сам понимаешь, в другом времени остался... -- Да что вы, Стив. Вам еще далеко до старости, вот отдохнете как следует... -- Малоун надеялся, что его голос звучит вполне искренне. Юношей Ларея не назовешь... хотя за четыре года знакомства, с тех пор как Малоун впервые увидел своего первого клиента в комнате для свиданий, Ларей ведь практически не изменился, может разве в плечах стал пошире. Даже седины в нем нет, что иногда встречается у некоторых людей до самой старости... Гек положил Малоуну пятнадцать тысяч в месяц, не считая дополнительной оплаты в предусмотренных случаях, с тем чтобы Малоун всегда и приоритетно был готов выполнять при Геке обязанности юриста. Пятнадцать тысяч -- это примерно три тысячи долларов. На такие деньги и в Штатах можно безбедно существовать, а здесь жизнь куда дешевле. И потом, остальную практику можно продолжать почти в прежних объемах, в конце концов, нанять помощника. Это принесет еще столько же. Тридцать тысяч за офис, семьдесят на оплату работникам, шестьдесят туда-сюда -- налоги, скрепки, ремонт унитазов, -- останется двести тысяч в год -- не предел, но как ни крути -- совсем не плохо. Это если без дополнительной оплаты... Теперь можно думать и о собственном доме, и в Европу съездить с Луизой вдвоем... Малоун пересчитал клавиши -- верно, восемьдесят три штуки, когда Ларей успел их сосчитать? И где он мерцание увидел -- все абсолютно в норме, разве что боковым зрением можно что-то такое различить... Да, теперь Геку предстояло найти щедрый финансовый родник-источник: не на игру же, в самом деле, садиться. Самому жить, Малоуну платить, зону свою бывшую греть время от времени -- обещал. И он решил пойти по проторенному пути -- защита интересов одних граждан от интересов других, прямо противоположных. В районе, где Гек снимал себе пристанище, правила банда Дяди Грега, по заглазному прозвищу Падаль. Это было его любимое слово: и ругательство, и обращение к нижестоящим, и отзывы о посторонних. Вот только как собственную кличку он это слово не жаловал и грозился убить любого, кто при нем оговорится... Банда была не так уж велика и влиятельна, если сравнивать с ей подобными, сфера влияния ограничивалась пятью-шестью кварталами, расположенными вдоль улицы Веселой, но в винегретных этих кварталах доминировала абсолютно. Старуха Бетти, домовладелица, где Гек снимал квартиру, платила тяжкий оброк, полторы тысячи в неделю. С жильцов она собирала в среднем восемь-девять тысяч ежемесячно, да три магазинчика в подъездах платили ей по полторы тысячи арендных, затраты и налоги составляли четыре тысячи с лишним, так что ей на жизнь оставалось две тысячи в месяц, хорошо -- две с половиной. Иногда парочкам площадь сдавала на время, но это все гроши. На такие деньги можно было безбедно жить, даже богато, по меркам полутрущобного района, но старуха Бетти страдала еженедельно, собственными руками отрывая от себя защищенную старость, беззаботную жизнь и приличные похороны. И кому платить-то, она же всех их знала сопляками мокроштанными, а теперь -- поди ж ты, ножик к горлу тычут, смеются над ней. А ведь она еще могла бы и счастье сыскать, найти себе хорошего деда, солидного и непьющего, ей-то всего шестьдесят -- жить и жить. А кто замуж возьмет? Богач побрезгует ее двумя тысячами, когда узнает про истинные доходы владелицы четырехэтажного дома, а голь да шантрапа ей самой даром не нужна... Беда пришла в пятницу, в день очередного платежа. -- Деточка, -- прогундосил ей на прощание Робин Штатник, черномазый сборщик дани в этом квартале, -- со следующей недели готовь две штуки. -- Как, Господи Боже святый! Да где же я столько возьму! Робин, да ты с глузду съехал. Да мне... -- Засохни, ведьма старая, инфляция на дворе. Во всем мире все дорожает. Ты и раньше убивалась на весь квартал, когда тебе штуку заряжали, -- а ничего, живешь ведь? -- Штатник раздвинул губастый рот и показал старухе безвременно прореженный частокол длинных черно-желтых зубов. Он только что подкурился и пребывал в благодушном настроении. Ему хотелось горланить во всю глотку, вот он и горланил, не печалясь по поводу того, что их торг могут услышать посторонние люди. -- Не вой, не вой, крыса! А то буфер отрежу... -- Он засвистел песенку из Би Джиз и направился дальше. Бетти, потрясенная новостью, грузно опустилась на ступеньки лестничной площадки, да так и сидела, не умея справиться с непослушными ногами. Слезы тихим потоком лились из ее глаз. Надо помолиться, да в петлю головой, все одно не жизнь. А не примет ее Господь к себе, за то что руки на себя наложила, значит, и на небе справедливости нет. Была бы она мужчиной, ох была бы она мужчиной... Или был бы у нее сын... А в полицию обращаться -- разорят. И те зарежут. И сидела старуха Бетти, и лила горючие слезы, не замечая, что загородила дорогу постояльцу с четвертого этажа. -- Я слышал ваш разговор, матушка, -- обратился он к старухе Бетти, -- вам что, действительно непосильна эта плата, или вы торгуетесь таким образом? Старуха подняла голову: этот мужчина, ее жилец, серьезный, положительный, не буянит, часто в отъездах, платит аккуратно, она его с давних пор помнит, когда он у нее на третьем этаже снимал квартиру, тоже однокомнатную. Не похоже, чтобы он над ней потешался. -- Непосильна -- не то слово. Хоть в петлю лезь. И полезу, и письмо посмертное пошлю, лично Господину Президенту. Может, их после меня хоть к ногтю-то прижмут. А мне уж не дожить, -- и Бетти зарыдала в голос, время от времени утираясь беретом, снятым с круглой седой головы. -- А раньше вы сколько платили? -- А тебе-то что? -- всхлипывая, спросила она. Удивление от непривычной участливости жильца медленно стало проникать в ее сознание. -- Тысячу платила, теперь две хотят. Тебе-то что? -- Странно, а мне показалось -- полторы платили вы до сегодняшнего разговора. А пятьсот монет в неделю вас бы устроило? -- Что тебе надо, вот что скажи? И при чем тут ты? -- Прежде всего я вам помогу встать, во-от... И пойдемте к вам, поговорим о деле. Не орать же нам на все этажи, подобно тому отвратительному юноше... Разговор состоялся. Старуха Бетти пылала к своим мучителям ненавистью настолько лютой, что впервые ужас перед бандитами уступил в ее душе жажде возмездия. Незнакомец просил немного: пятьсот талеров в неделю, и не сразу, а по окончании "хлопот", а также, тоже впоследствии, долгосрочную аренду квартиры номер пять на первом этаже, где сейчас бакалея Салазара. Через четыре дня Бетти, распатронив загашник, уехала на север, отдохнуть зимой на летнем солнышке. Уж пропадать, так напоследок радость себе доставить... Гек всю неделю обзванивал и объезжал мало-мальски перспективные адреса, хотел подобрать ребят в подручные. Но неудачи всюду преследовали его, только Красный, пентагоновский однокамерник, безоглядно принял приглашение. Он два года как откинулся и промышлял то кражами, то такелажными работами в порту. Был он низкорослый, щуплый, профессии хорошей не знал. Но Гек помнил за ним определенную честность и верность в товариществе. Это многого стоило в глазах Гека, и он решил, что для начала управится и так. А уж Красный смотрел на него как на икону. В субботу Гек заранее спустился на второй этаж, где проживала сама Бетти. И сел на ступеньки, там, где она сидела ровно неделю назад. Красный был отправлен сидеть в бар-харчевню на углу, опорную базу местных бандитов, гангстеров, как они теперь назывались в народе. Штатник опять был весел и не ждал худого от визита к скопидомной толстухе. Он поднимался по лестнице и вдруг уперся взглядом в глаза пожилого, за сорок, плечистого мужика. Дурь сразу выскочила из Штатника, хотя мужик не произнес еще ни слова... Гек ударил пару раз и уволок к себе мычащего, слабо трепыхающегося Штатника, а там подверг его допросу с пытками. Все интересовало Гека: место Штатника в иерархии, количество сборщиков, количество точек сборки, кто главный на местном уровне, сколько платила старуха (это чтобы затушевать договоренность с ней), с кем из полиции имеют дело, сколько берет квартальный... Первые полчаса Робин только ругался и угрожал. На вторые полчаса Гек залепил ему рот пластырем поверх кляпа, а сам стал раз за разом несильно и точно бить в пах и пережимать при этом ноздри. Когда Штатник закатил глаза и изобразил обморок, Геку было достаточно грамотно пошевелить мениск на ноге, и Штатник моментально ожил, в исступлении мотая кудлатой головой. Из глаз его текли искренние слезы. Робин был нужен абсолютно невредимым, поэтому к настоящим пыткам, с кровью и разрывом тканей, Гек не прибегал. К исходу первого часа знакомства он освободил ему рот. -- Ну, Робин-Бобин Барабек, теперь поговорим спокойно. Вопрос первый: сколько вам платила старуха? Вопрос второй: сколько объектов в твоем ведении?.. Робин заговорил. Он молотил без умолку, только чтобы мучения не возобновлялись. Врал -- напропалую, лишь бы вырваться отсюда, а там -- там будет расчет за все! Гек поймал его на вранье в нескольких ответах, заранее известных, и когда прошел второй час -- подвел предварительный итог. -- ...А я-то тебе было поверил, надеялся, что ты покинешь этот дом здоровым человеком, а не беспомощным калекой. -- Он опять залепил ему рот и, глядя в залитые ужасом глаза Робина, приветливо ему улыбнулся. Но и на этот раз он был предельно аккуратен. Гек бил его в солнечное сплетение, лишал воздуха, надавливал за ушами и в паху. Только на этот раз все это сильнее, чаще и дольше -- ровно час. К исходу второго часа у Робина кончились слезы, и Гек решил, что теперь можно добавить немного крови. С этой целью он с помощью плоскогубцев выломал ему один коренной зуб, давая таким образом возможность Штатнику промычать мольбу о пощаде. Тот был практически в той же степени жив и здоров, как и до своего визита сюда, но уже ощущал себя изломанным инвалидом. Гек опять заткнул ему рот и принялся разгибать пальцы, экономно демонстрируя Штатнику случаи его вранья. -- ...Так нехорошо, Робин. Между нами должно быть полное доверие. А ты лжешь и плачешь, как баба! Именно что как баба. Цепочки, колечки, патлы длинные в косичках. Ты часом не педераст? -- Гек взялся за молнию на своих брюках и словно бы в задумчивости подергал ее вверх и вниз. Даже сквозь кляп и пластырь наружу прорвался дикий жалобный вой сломленного Робина Штатника, грозы микрорайона, образца для подражания мелкой уличной шпаны. -- Последний раз спрашиваю: готов ли ты искренне и полно ответить на все мои вопросы? Или мне отловить кого-нибудь другого, более сознательного?.. Ага, хорошо. Но если хоть один раз соврешь -- станешь педерастом... ненадолго. Понимаешь намек?.. Робин отвечал торопливо и без вранья, инстинктивно все же умалчивая, если можно было о чем-то умолчать. Но Гек заранее смирился с такой возможностью и старался задавать вопросы плотнее, с минимальными информационными прорехами. Любознательный, как выяснилось, Робин знал довольно много, и марихуана еще не побила ему память на имена, события и даты. Теперь его можно было бы и убить... Но... -- ...Значит, договорились. Отпускаю тебя живым, здоровым и где-то даже невинным. Только чур -- ты проводишь меня до вашей штаб-хавиры... С ошейником, дружок, непременно с ошейником, иначе пристрелю, как гада! Пош-шел!.. Уличные фонари и окна в домах более или менее исправно освещали прихваченную легким морозцем улицу, не пустынную в этот час, но и не битком забитую прохожими. От парадной, где проживал Гек, до харчевни, опорной базы "падалевцев", было никак не более двухсот метров, но за то время, пока Гек дошел туда, ведя Робина на поводке и на четвереньках, вокруг них собралась внушительная толпа, так что к концу короткого маршрута шествие напоминало стихийную демонстрацию протеста из иностранных телерепортажей. Уже у самой стеклянной вертушки дверей Штатник, осмелев от стыда и родных стен, попытался встать на ноги, но Гек ударил его сверху вниз по голове. У Штатника подогнулись ноги, а Гек ухватил его за волосы и поставил на колени. Потом сильно пнул в живот, и Робин вновь оказался на четвереньках. Гек погладил его по голове, незаметно ткнув в болевую точку за ухом. Тот жалобно закричал, Гек дернул за поводок и силой втащил его внутрь. -- Он сказал, что здесь его контора. А мне кажется -- здесь его конура. Забирайте. -- Гек пыром поддел его в солнечное сплетение, и Робин Штатник беззвучно скорчился на полу. А Гек развернулся и пошел к себе. Красный сидел в углу и пил пиво, у него была задача -- смотреть, слушать и запоминать; все шло по плану. Поздно вечером Красный пришел к Геку на квартиру с докладом. Собственно говоря, докладывать было особенно не о чем: по сигналу кабатчика-бармена из внутренних дверей выбежали двое и под руки уволокли парня. Он описал всех троих. Затем рассказал, что и как обсуждали в общих чертах посетители, которых набилось в тот вечер видимо-невидимо. Общий вердикт: теперь ему, Геку, плохо придется, Падаль пришлет своих горилл, порядок наводить. А пока -- наводят справки... Дядя Грег не снизошел собственноручно разбирать происшествие, он даже и не знал о нем. Но Букварь, один из его шайки, заправляющий в данном квартале, кликнул под свои светлые очи Штатника и в компании двоих своих ближайших помощников провел дознание. Все собранные до этого эпизода деньги были в целости и сохранности, не хватало лишь двух тысяч от старухи Бетти и денег, до сбора которых очередь не дошла. Не всюду было гладко собирать, после того как Падаль объявил о повышении размеров сбора, но только здесь дошло до открытого сопротивления. Букварь и его люди никак не могли понять: почему Робин, проверенный, не робкого десятка парень, так обгадился при всем честном народе? Подумаешь, зуб выбил, или вырвал... Никаких других повреждений, кроме еще шишки на голове, Штатник им продемонстрировать не смог, а мучения, о которых он рассказывал, как-то не звучали в его изложении, не леденили слушателям кровь. Посыпались насмешки, и Штатник, сопля, совсем опарафинился -- заревел в голос, разнюнился. Теперь всем стало ясно, почему он встал на четвереньки, позорник... Некий Шест предложил наказать новичка-отморозка немедленно, прямо сейчас, но Букварь назначил ответ на завтра, чтобы до этого времени люди рылом поводили и узнали про незнакомца еще что-нибудь, кроме его понтовитой фамилии Ларей. От квартального удалось узнать, что он сидел на периферии и недавно откинулся, а теперь должен еще четыре месяца с хвостиком отмечаться у квартального, как поднадзорный. Срок отметки -- самое позднее 23-30, ежедневно. Днем Ларея дома не было, вечером тоже. Может, он в бега ударился? За домом тем не менее велось постоянное наблюдение. Старуха Бетти уехала, оказывается, на прошлой неделе неведомо куда. Если она, конечно, еще жива... Вечер уже подходил к тому моменту, когда должны были забить куранты у Президентского дворца, объявляя тем самым полночь. В харчевню почти одновременно ворвались две параллельно наблюдавших шлюшки: Ларей, или как его там, вышел от квартального и зашел в дом, к себе. Букварь знал, что из окон повсюду наблюдают любопытные до зрелищ местные жители, поэтому не торопился: Ларей не уйдет никуда, а лишних глаз ему не надобно. Он основательно поужинал, попил белого вина, посмотрел телевизор и в полвторого ночи демонстративно, с шумом, выехал "со двора". Все потом подтвердят, что он уехал, а до этого ни шагу из харчевни не сделал. Да он и не собирался разбираться сам -- есть для этого люди, деньги получают немеряные, вот им и карты в руки: не все коньяк жрать да по бабам таскаться. Пока он мигал фарами, смеялся и дудел, отвлекая внимание любопытствующих, в дом тихонько и незаметно, через окошко первого этажа, проникли пятеро: четверо молодых парней покрепче, с "холодным" и "горячим" в карманах, на случай, если мужик действительно серьезный, а пятым был Робин Штатник, которому был дан единственный шанс оправдаться перед ребятами. Робин был трезв и заведен до такой степени, что готов был рвать Ларея зубами. И действительно -- что он тогда так облажался, перекурился, наверное?.. На лестничных площадках лампочки в тот вечер не горели, что устраивало всех заинтересованных, но у Гека был прибор ночного видения, а у "карателей" нет. Он придушил всех еще на лестнице, превращая их в трупы одного за другим, продвигаясь вслед за ними снизу вверх. Шумовой фон в парадной, заглушающий звуки схватки, он организовал запросто: включил телевизор погромче и приоткрыл входную дверь. Квартал -- одна большая дружная помойка, все все обо всех знают, поэтому никто не вылез на лестничную площадку и не поинтересовался шумом, чтобы не стать будущим свидетелем. Старуха Бетти же, обязанная следить за порядком, вроде бы уехала... Крикнуть успел только последний, между прочим -- Робин Штатник. Но тут уж Гек не церемонился: хрюп -- и шею набок. В то же окошко пустующей квартиры на первом этаже он вытащил покойников, одного за другим, и через переулок, дворами, перенес в машину, накануне взятую Красным напрокат. Красный сидел в кабине и исправно смотрел по маленькому переносному телевизору обусловленную программу. Пока они с Геком мчались к полузаброшенной свалке, облюбованной для этих нужд бандитами еще во времена Дяди Джеймса, Красный подробно рассказал содержание развлекательной передачи, чтобы у Гека потом была отмазка. Яму, заранее намеченную Геком, нашли быстро, погрузили туда трупы, вылили полную двухсотлитровую бочку серной кислоты (хотя Гек четко велел купить соляную, но теперь уж...), засыпали сверху мешок негашеной извести. Красный сел в бульдозер, оказавшийся поблизости (в противном случае Гек выбрал бы другое место захоронения), и через пять минут все было кончено. Можно было не бояться, что владелец бульдозера примется выяс