нять, кто там балуется
глубокой ночью, -- в эти края даже полицейские патрули предпочитали не
соваться в темное время суток. А тут еще снег кстати повалил... На весь
марш-бросок ушло полтора часа. Снегопад с ветерком, на счастье, все
продолжался, исправно зализывая цепочки и дорожки следов от подошв и шин,
так что Гек отпустил Красного за квартал от дома, сам с легкой душой проник
в дом через все то же окно и медленно двинулся наверх, закрыв на шпингалеты
окно и на автоматическую защелку дверь и заметая следы своего и чужого
пребывания здесь. Все так же орал телевизор, до двери тоже вроде никто не
дотрагивался... Гек выключил телевизор, тщательно выдраил и начистил
ботинки, потом полез в ванну, на треть заполненную холодной водой. Он мылся
долго: сначала включил несильный напор горячей, чтобы постепенно вода
нагревалась от знобящей в ласковую, теплую, истомно горячую... Потом
намылился с головы до пяток, смыл грязь и пот, потом все по новой -- и так
три раза. Барахло приготовил свежее, куртку, резиновые и нитяные перчатки,
визоприбор и шапку отдал Красному, на уничтожение (кроме прибора,
разумеется), а все остальное, включая трусы и носки, -- в стиральную машину
с лошадиной порцией стирального порошка.
Спал он долго, до полудня, нехотя встал, с полчаса потренировался,
принял душ, побрился, позавтракал и уселся за книгу, жизнеописание
двенадцати цезарей Римской империи, написанное Светонием. Книга не шла в тот
день, а от телевизора у Гека начиналась мигрень -- особенно доставало
частотное мелькание экрана. С этой точки зрения для Гека куда приемлемее
было ходить в кино: к дискретной смене кадров мозг постепенно привыкал и в
глазах не рябило... Глаза скользили по строчкам, а мозг не пускал их к себе,
ждал совсем иной информации: кто-нибудь да должен был прорезаться с визитом.
Красный дежурил в пределах прямой видимости, чтобы при резком повороте
событий успеть позвонить из телефона-автомата и предупредить. Зазудел
дверной звонок, а телефон молчал. Надо надеяться, что Красный не дал
оплошки, не прошляпил опасности... Пистолет, незахватанный пальцами,
смазанный еще в позапрошлом месяце, лежал под половицей, в метре от его
кресла.
Однако визитер был миролюбив и вежлив -- господин квартальный
собственной персоной.
Букварь хватился своих людей утром -- никого не нашел, словно корова
языком слизнула. Никто их не видел сутки с лишним. (Ну, это отчасти
объяснимо: он сам велел им исчезнуть за день до этого, для возможного алиби,
но где они сейчас, чертовы дети?) Срочно посланные эмиссары спросили
одного-другого из жильцов -- никто ничего не слышал, вообще ничего. В
соседних домах -- та же картина. В пустующей квартире -- полный и аккуратный
порядок. А ребят нет. Тогда Букварь и попросил квартального, мужика
отзывчивого и не жадноглота, пойти и посмотреть на этого Ларея в домашней,
так сказать, обстановке: говорят, что он уехал, а бедную старуху ограбил и
убил...
Услышав про старуху, Гек кивнул и вместо ответа набрал номер
гостиничного телефона в курортном городишке Парадиз, где проживала Бетти,
заранее предупрежденная о том, чтобы постоянно быть у телефона. Квартальный
лично с ней поговорил -- "нет-нет, все в порядке... просто проверял, не
случилось ли чего... да-да, он объяснил, никаких претензий, конечно,
отдыхайте..." Озадаченный, уселся на стул и принялся чесать в затылке,
надеясь вычесать еще какой-нибудь вопрос, способный оживить или завершить
беседу... Гек сам выручил его:
-- Хотите кофе, сержант? Не стесняйтесь, я же не коньяк предлагаю. Или
не положено чаи-какавы с поднадзорными распивать? Ну и ладушки, пойдемте на
кухню...
Угрюмым и холодным, как и сам хозяин, выглядело жилище этого Ларея. Все
вроде есть: телефон на кнопках, цветной телевизор, ковер, книги даже, но все
равно -- неуютно, как в тюремной камере. Одно слово, старый холостяк. Хоть
бы какую животную завел -- канарейку там, кошака... Но деньги, видать, есть,
коли на книги хватает. И главное -- мужик-то спокойный, солидный, а сцепился
с шантрапой, балаган прилюдный устроил. До сих пор вся улица судачит:
потихоньку, а смеются. А кофе-то дорогой какой -- хорошо жить, когда денежки
в карманах водятся...
Все было легко и просто: на Сицилии ли, в Бабилоне, люди одинаково
страстно относятся к деньгам и не любят зависеть от подонков. А Гек, хоть и
сидел ранее, но наркотиков не продает и не покупает, хулиганья терпеть не
может и шакалов вроде Робина относит туда же... Да, специально, чтобы люди
могли видеть, чего стоят эти "герои", когда им встретится мужчина. Нет, он
их не боится и постарается, чтобы они все стороной обходили эти края. Да-да,
торговцам наркотиками житья здесь не будет... Ну конечно, с таким
финансированием какая борьба да профилактика, только на чернила для отчетов
и хватает... И вокруг беднота, какая там поддержка... Вот, кстати, самому-то
неудобно, вы лучше обстановку знаете -- раздайте тем, кто нуждается не по
пьяни да по лени, а по жизни... Какие расписки, какие взятки, мне от тебя,
сержант, ничего не надо. Лапа в лапу, баш на баш -- нет, не надо... Дотерплю
до конца надзора, и будем просто добрыми законопослушными знакомыми.
Кончатся -- добавим. Кто? Никакого Букваря не знаю и знать не хочу...
Повторяю, это они пускай боятся, закона и друг друга. Мне они не нужны, а за
себя постоять сумею, коли до этого дойдет... Обязательно сообщу, не сам же
побегу воевать... Ну и ты тоже, сержант, дай знать в случае чего, если не
служебная тайна, конечно... Счастливо... До вечера, естественно... Порядок
есть порядок... И оставь мне свой телефончик, на всякий пожарный... И сам
звони, заходи... Угу, счастливо, привет жене... Закрою-закрою, да здесь
грабить нечего...
Букварю квартальный ничего путного не рассказал. Ларей дома, квартирка
небольшая, там таракана не спрячешь... Старуха жива... Неважно где,
далеко...
Букварь хоть и не слыхал про дедуктивный метод, но догадался, что
пятеро ребят не в монахи постриглись: Ларей, гад, руку приложил. Надо о нем
в городе справиться, может, кто слышал о нем... Букварю волей-неволей
пришлось обо всем доложить Падле и получить от него нагоняй. И приказ: не
спешить, действовать наверняка. Уж если он пятерых замочил и следов не
оставил -- ушами трясти нельзя, тертый, видать. Может, он сам по себе вообще
ничего не представляет, а это старый Кошеловка сети плетет или еще кто. Надо
все тщательно узнать и мужика в итоге обязательно примочить. В назидание
всем.
Старуха Бетти через две недели вернулась, и никто ее не беспокоил.
Деньги стал получать Гек. Красный привел, с интервалом в неделю, еще двоих
молодцов, голодных и потому отважных. Гек побеседовал и принял обоих. Деньги
пока были, люди на первое время нашлись, оружия -- как грязи, объектов
полно... Лиха беда -- начало.
Глава 5
Я был травою,
И стану травою вновь
Для будущих трав.
-- Ну, Дэнни, уважил старика, давай прощаться. -- До торжественных
проводов на пенсию главы Департамента внутренней (а теперь и внешней)
контрразведки оставалось немногим более пяти минут. Игнацио Кроули, в
элегантном смокинге, разлил по рюмкам коньяк, настоящий французский, не то
безродное сорокаградусное пойло, которым уже полстраны споили... В банкетном
зале шла последняя подготовительная суета, гости все прибывали -- ожидался
стол на пятьсот персон. Господин Президент за множеством дел не забыл,
прислал приветственную телеграмму и дарственную: Республика Бабилон...
тра-та-та заслуги... в пожизненное владение с правом наследования --
пятнадцать гектаров земли и домик возле государственного заповедника, где
живут в почете отставные бонзы, ничем себя не запятнавшие (или не схваченные
за руку).
И вот Игнацио Кроули и его первый зам, а с этого дня глава всея
политического сыска, Дэниел Доффер, также одетый в смокинг, в последний раз
вместе сидели в наследуемом кабинете и тихо беседовали.
-- Не надо, Дэнни, проект приказа я видел собственными глазами, ты шел
за назначением и, видать, уговорил его подождать. Так, я думаю, дело было. И
за это я тебе от души благодарен, не из-за кресла, из самолюбия.
"Так я думаю"... И тут пытается обхитрить, старый черт. Он весь
разговор, наверное, по буквам изучил... Вот только кто ему, опальному,
донес?
-- Не важно, как оно было. Беда в другом. Я планировал взять вас
главным экспертом, в щадящем режиме, разумеется, чтобы вы и для себя
пожили...
-- Да-да, интересно! Не вышло? Вероятно, Сам зарубил?
-- Точно так. "И еще, -- говорит -- Дэниел, о тебе рассказывают, что
окружил ты себя всяким старичьем. Консультанты-фигультанты -- духу их чтобы
не было в Департаменте". Мол, молодым деревьям солнце заслоняют... Такие
дела.
-- Для себя он, видимо, сделает исключение, когда и если доживет... Что
ж, буду осваивать рыбную ловлю и пешие прогулки в деревенский сортир...
-- Ну уж! Я лично осматривал: все удобства, включая ванну и телефон...
-- Ладно, Дэнни, это я так шучу. Пойдем, пора уже. Знаешь такую
пословицу: "Старость -- не радость"? Это не оттого, что смерть близка и ты
уже чего-то не можешь, нет. Это от того, что другие, которые временно
молодые, уже не берут тебя в расчет. Ты еще есть, но загляни им в глаза -- и
не увидишь своего отражения: тебя уже нет для них. Ты -- лишний на этом
свете, потому что морщин много и мышцы дряблые... Да, твои аналитики
сообщали тебе, что предположительно в районе Фолклендов существуют
потенциально огромные нефтеносные слои?.. Ну все, пойдем, это я тебе на
прощание дарю...
* * *
-- ...Том, ты? Езжай ко мне, я про эту падаль Ларея кое-что выяснил.
Жду.
Букварь не любил бывать у своего шефа: вечно тот шпынял его при всех,
обрывал на полуслове. Никогда он не был доволен -- хоть на ушах пройдись --
вечные придирки и нудеж. Штаб-квартира у Дяди Грега располагалась в пузатом
двухэтажном особнячке на краю парка, ближайшего к заливу. Обширная
территория, полукругом примыкающая к дому, была огорожена двухметровой
решеткой из фигурного чугуна. Летом были видны старания садовников придать
газонам и кустарникам аристократический британский стиль. Падаль вообще был
помешан на старой доброй Англии и себя, наверное, видел этаким эсквайром в
твидовом костюме.
Букварь оставил своего адъютанта сидеть в моторе, с водилой, а сам с
тяжелым вздохом двинулся в особняк. Дверь ему, конечно же, открыл одетый в
ливрею Башка, никчема и неумеха, за безропотность произведенный Падалью в
камердинеры.
-- А-а, Том, наконец-то. Долго едешь, мне чуть было не пришлось
дожидаться...
Если бы на месте Букваря был Гек, он легко бы вспомнил, что напыщенная
фраза эта украдена у Людовика XIV. Но Гека не было здесь, хотя речь пошла
именно о нем.
За большим овальным столом орехового дерева в полутемной зале,
освещаемой зимним солнцем в окне, сидели трое: Дядя Грег, Мураш из соседнего
квартала и Кот Сандро, недавно освобожденный по амнистии (и даже Господин
Президент, земля ему пухом, тоже может на что-то полезное сгодиться!).
Букварь знал его еще до отсидки, недолюбливал и побаивался: Кот Сандро слыл
отчаянным парнем с мухами в голове, с ним было трудно ладить, но легко
воевать бок о бок, -- Сандро сам лез на рожон, служа прикрытием для более
осторожных.
-- Урки к нам припожаловали! Слыхал? Сандро, расскажи еще раз!
-- Да что там рассказывать, Ларей в "Пентагоне" объявился по странному
делу: ходка за побег из "Пентагона", откуда никто никогда не бегал, а ходка
-- первая! Так не бывает. Уж врали про него, такие параши носили... Мол, и
цепи-то он рвет, и сидел он в секретных подвалах президентских... Говорили,
что и шпион черт те чей... Знаю одно: сидеть он -- не новичок. И шустрый
больно: я хотел его пощупать однова, моргнул не вовремя -- и без зубов
остался. Он не дурак, не стал моего удара дожидаться, первым врезал. До
драки у нас с ним не дошло в тот раз, но, может, оно и к лучшему. Был у нас
один здоровенный лоб, ну... очень здоровый, так ушел инвалидом на волю,
Ларей его поломал в две минуты. А сам -- ничего из себя, с меня ростом, в
плечах -- нормально, теперь ему лет пятьдесят должно быть. Все, наверное.
-- А манеры, наколки? Рожай, не тяни...
-- Ну что, говорил же. По наколкам, говорят, козырный урка, я сам не
видел и наколок ихних не знаю. А все, кто его знал, говорят, опять же я с
ним не сидел, так говорят, что все его боялись -- надзиралы, сокамерники,
даже кум наш пентагонный. Тот его трамбовал целый год в карцере, а Ларею
хоть бы что -- воздухом, что ли, питался.
-- Так боялся, что из карцера не выпускал? -- усмехнулся Букварь. -- Не
дай бог всем нам такого испуга в нашу сторону.
-- Шути, шути, попадешь -- поймешь. Он, Ларей, кума избил под конец --
тягуны мамой клялись -- сами видели, а ему всего год набросили и на
периферию угнали, в родные места. Что дальше -- мы не знали, а он вот где
объявился, значит. Я просто горю, мечтаю его повидать.
-- Я видел невдалеке. За сорок ему, точно, но полтинника не будет, лет
сорок пять от силы.
-- Ну, видать, зона в тук пошла. Я все свое рассказал, шеф. Замочу его
-- с веселым удовольствием.
-- Штаны не замочи. -- Дядя Грег неторопливо открыл ящичек,
инкрустированный слоновой костью, оторвал по перфорированному краю лоскут
папиросной бумаги правильной формы, так же неторопливо ухватил в щепоть
пахучие ленточки табака, с помощью специального приборчика свернул
самокрутку. Молчаливый Мураш почтительно поднес зажженную спичку (известный
подхалим: Падаль не жалует зажигалок, так вот, пожалуйста, спичечку поднесем
-- тьфу! Букварю был антипатичен и Мураш).
Все это время подручные Дяди Грега хранили тишину: тот старится
помаленьку, ожирел на своих виллах, хватка уже не та, но его еще очень даже
боялись: убивать строптивых -- не поленится, хоть ночью разбуди.
-- Леон, ты что скажешь?
Мураш неопределенно качнул головой:
-- Это Букварь его на территорию допустил, вот он пусть и решает. Будь
он хоть кто: одного человека заделать -- не подвиг. Скажешь мне -- я решу
проблему. Но Букварь и сам не маленький.
-- Зови меня Томас, сучий ты потрох! У себя в квартале хоть раком
стань, а меня не учи, понял! У меня пятеро ребят как под воду ушли -- один
он там был, нет? Пятеро, а я с их матерями да женами разбираться должен.
Решу... Шеф, Мураш тут на хрен не нужен, с его советами... У...
-- Помолчи. Вот так. Кто нужен, кто не нужен... Пятеро ребят, как ты
говоришь, на твоей совести. Или нет? Мураш виноват? Смотри, Том, Сандро у
меня от безделья мается, может, ему передать твои заботы?
-- Пусть попробует... вставными зубами... Что-о, что ты на меня
щеришься, мяукнуть собрался?.. -- Кот Сандро в ответ уже улыбался Букварю с
налитыми кровью глазами...
-- Ну, дурдом! -- Дядя Грег заколыхал животом в приступе смеха. -- В
волосы друг другу вцепитесь, глаза повыцарапайте... Сандро, цыц. Том...
Томас, ты уже одной ногой в морге, с такой манерой спорить. Я тебе кто --
мальчик? Или нянечка -- сопли вытирать? Ей-богу -- умчишь отсюда вперед
ногами, если не успокоишься. Вот уж не ожидал, что ты как баба расклеишься
из-за дружеской критики... Башка!.. Падаль глухая... Оранжу! Для всех. --
Дядя Грег был доволен: он любил стравливать своих людей, чтобы не
сговорились между собой против него и чтобы можно было рассудить их сверху,
указав правого, виноватого и путь к справедливости. Но и люди были не совсем
уж дураки: если бы каждую перебранку они действительно пытались перевести в
драку с "приправами", то давным-давно извели бы друг друга под корень. Но
нет ведь -- жили бок о бок годами. Бывало дело, когда словарный запас
иссякал, переходили на язык жестов: резались, дрались на убой, -- что взять
с бандита, который читает по складам все, кроме надписей на купюрах. Но чаще
всего дело начиналось и заканчивалось лютым, но безвредным лаем. Тем более
когда речь шла о крайне деспотичном Дяде Греге. Система, им руководимая, как
и любая другая система, стремится сохранить стабильность. А как можно
сохранить стабильность при самодуре и диктаторе, который стремится согнуть и
сломать все, что ниже его ростом (чтобы не выросло выше)? Найти безопасную
щель и окопаться там. Постепенно эти щели выискиваются и заполняются
паразитами, шутами, подхалимами, приживалами, прилипалами и прочими
полипами. По мере качественного и количественного роста они начинают
заслонять хозяину горизонт. Он смотрит на них, а думает, что перед ним
картина мира... Вот и люди Дяди Грега, полусознательно учитывая и потакая
склонностям шефа, грызлись ему на потеху, не переходя определенных границ.
Это был еще не сговор, не попытка бунта, но уже стихийно организованное
противодействие. И если глупый и сытый Башка никогда не имел амбиций или
забыл о них в обмен на теплую тихую радость глиста, то другие, вроде Букваря
и Сандро, нет-нет да и поглядят на сонную артерию своего шефа... Из чистого
любопытства... Они-то вполне в форме: поджарые, мускулистые, полуголодные, а
он -- ожирел, одряб, угрелся... Ослаб...
Но все это впереди. Когда случится это -- через месяц или через пять
лет, -- никто не ведает. А пока ребята злобно урчат друг на друга, а Дядя
Грег, заглазная кличка -- Падаль, отсмеявшись, держит речь дальше:
-- Сидел он на цепи, Ларей ваш вонючий, не сидел -- пулю он вряд ли
переварит. Томас, твой район крайний, а следующий -- Томаса Мураша, потому
он единственный, кроме тебя, из крупных ребят -- здесь. Сандро тоже теперь
не последний человек, будет возглавлять летучую санитарную команду: крошить
недругов -- не по совместительству, так сказать, а специально. Для разминки
я направляю тебя, Сандро, за этим типом. А ты, Томас, подмогни ему, как
гостеприимный хозяин, можешь и своими силами грохнуть. Ну а потом и другие
задачи обмозгуем. Кто обмишурится в этом деле -- ответит головой. Будете
ссориться, вместо того чтобы дело делать, -- то же самое. Сандро, ты понял
меня?
-- Ну, понял...
-- Кому ты нукаешь, падаль?
-- Понял.
-- Уже получше. Повтори-ка еще, более внятно.
-- Понял!
-- И глазками не сверкай, молод еще! Ты, Томас?
-- Все понял. Справимся.
-- То-то же... Башка, свистай челядь: на стол накрывайте. Ребятки,
тормознитесь. Завтра суббота и мой день рождения. Этот день я отпраздную в
лоне семьи, а сегодня небольшой мальчишник. Сейчас остальные подъедут... к
пяти. Не дай бог опоздают... Томас, ты куда?
-- Во двор спущусь за ребятами: что же они, в машине до ночи сидеть
будут? Или их отпустить?
-- Это еще зачем? Зови сюда, в другом зале посидят, с равными себе.
Только пусть не ужираются -- а то как машину поведут?
-- Мои малопьющие, не ужрутся...
Ох, как не хотелось никому из приближенных веселиться на очередном
празднестве у шефа: скучно, тягостно, долго. Всех развлечений --
осточертевшие, тысячу раз слышанные тосты и поучения да тупые магазинные
деликатесы. И много бухалова. Все дела насмарку. Пятничный вечер к черту...
Напиться в дым, что ли?..
Загремел жестяной колокольчик у входной двери: прибыли гости, главари
из других кварталов. Подарков не было, по традиции их вручали Самому, когда
тот объезжал ему подвластные территории, после того как отгулян праздник у
него "на мальчишнике". Все об этом знали, из тех, кто был при делах,
разумеется, а не первый встречный-поперечный...
Гости во главе с хозяином только-только залудили по второй рюмке, как
вновь забрякал звонок: низкорослый посыльный в ливрее от "Мгновенной
Доставки", пыхтя и кряхтя, протопал в комнату с огромной коробкой в руках.
Судя по квитанции, посылка весила двенадцать килограммов. Дядя Грег
расписался, мигнул в сторону -- Башка сунул посыльному пятерку, и тот,
счастливый, чуть не вприпрыжку двинулся прочь.
Дядя Грег, он же Падаль, он же Свистун (в молодости, по первой ходке),
развязал голубую ленточку, озадаченно посмотрел на изображения игрушечных
гоночных машинок по всему периметру коробки и принялся отдирать клейкую
ленту. Его соратники столпились рядом и, оживленно галдя, смотрели, как их
шеф нетерпеливо терзал коробочные бока.
-- Да что же там такое, мать-перемать, пылесос, что ли?..
Рвануло так, что в полицейском участке, через парк наискосок, полностью
вылетели стекла, а уж от резиденции Дяди Грега остались куцые руины:
двенадцать килограммов мощнейшей пластиковой взрывчатки разнесли в пыль и
шефа, и шестерых его подручных, и лакея Башку, и десятерых бандитских
пролетариев. В ту же ночь в больнице от жутких ран скончались еще двое из
них, а под утро еще один, последний, кстати -- шофер Букваря, застигнутый
взрывом в туалете... Никто из них не успел дать показания...
Через сутки полиция арестовала груз пластиковой взрывчатки,
замаскированной под садовый инвентарь, судя по накладным, предназначенный
для сельскохозяйственной фермы "Земледелец", принадлежащей Дяде Грегу, а еще
через сутки еще один, в мешках нитратов, на той же ферме. Стало ясно, что
Дядя Грег с непонятными целями устроил у себя за городом, на ферме,
перевалочный пункт по отправке большого количества взрывчатки неизвестно
куда. От неосторожного обращения, вероятно, часть груза непредвиденно
взорвалась. Имелись и другие версии, но эта была наиболее удобной, поскольку
по оперативным (агентурным) данным никто из равновеликих войну Дяде Грегу не
объявлял, лапу за наследством не протягивал, да и внутриусобицей не пахло,
ведь все основные из Падалевой шайки взлетели на небеса вместе с ним...
...Больше всего Красный боялся, что ящик рванет в его руках, но Гек все
же сумел пригасить в нем страх, подробно объяснив, как и что будет
происходить... Взрывчатка была основой самодельной радиоуправляемой мины,
снабженной подслушивающим устройством с микрофоном, чтобы Гек, ориентируясь
на голоса, знал, когда можно будет послать по эфиру убойный импульс...
Красный прыгнул в машину, выдохнул облегченно, и Гусек, новый член банды,
взятый по рекомендации Красного, нажал на газ...
Операция обошлась без малого в сотню тысяч. Красный не понимал повадок
Гека -- тратить сумасшедшие деньги на никому не нужные маневры. Гек поначалу
пытался объяснить, а однажды, потеряв терпение от Красного и его глупых
вопросов, попросту дал ему в морду и приказал заткнуться. И подействовало:
Красный с денек подулся, побурчал, но смирился внутренне -- не его ума это
дело -- и вновь принялся служить Геку не на страх, а на совесть.
Взрыв развалил мелкое королевство Дяди Грега на груду бандитских
осколков, каждый из которых пытался продолжать подобие прежней жизни, но
этому препятствовали алчные конкуренты из соседних каганатов и олигархий, а
также внутренние смятение и неопытность наследников, в одночасье получивших
независимость и неизбежные при этом проблемы.
Геку пришлось убрать и тайно похоронить еще двоих из команды Букваря, и
квартал перешел под его руку. С полдюжины малозаметных и невлиятельных
членов прежней банды признали его главенство и старшинство Красного, который
постепенно выдвинулся на роль заместителя Гека, своего рода администратора
при боссе. Из новых, помимо Гуська, Красного и Фанта, к Геку прибились два
брата-близнеца, в малолетке отсидевших по четыре года за автомобильные
угоны. Они имели общую кличку "Пара Гнедых", и плюс к этому Фил откликался
на прозвище "Первый", а Джо -- на "Второй". Перепутать их при свете дня было
трудно, потому что у Фила на правой щеке было фиолетовое родимое пятно
размером с глаз, покрытое отвратительно толстыми волосами. Все они сняли
себе квартиры в том же квартале и буквально в полгода ассимилировались с
местным населением. Но не так было с Геком: он, обладая великолепной
памятью, знал многое о многих, приветливо здоровался в ответ, помогал
советами и деньгами некоторым нуждающимся, особенно многодетным матерям и
старикам (дон Паоло так поступал -- а тот знал, что делает: вековой опыт
сицилийского уголовно-патриархального быта стоял за ним), но не "сроднился"
с народными массами. Его уважали и побаивались: никто никогда не видел,
чтобы он применил против кого-либо насилие (не считая случая со сгинувшим
неведомо куда Штатником), но все замечали, с каким уважением и даже робостью
обращались к Ларею его люди. Гек снял себе сразу четыре квартиры в разных
местах квартала, но не наглел -- три из них размерами и богатством интерьера
напоминали грузовой лифт и стоили бы крайне дешево в любом случае, даже если
Гек вздумал бы за них платить. Однако домовладельцы и слышать не хотели ни о
какой оплате, так что Гек спокойно жил, а вернее ночевал в них, предпочитая
менять ночное лежбище не реже трех раз в неделю -- из осторожности; да еще
пару раз в неделю он ночевал в дорогих столичных борделях...
Харум Атилла, чернокожий общеизвестный торговец героином из соседнего
винегретного района, подкатил под окна своей очередной пассии на роскошном
темно-зеленом открытом "континентале", бибикнул пару раз и полез из машины
-- почесать языки с ребятами, которых он более или менее знал -- учились
когда-то вместе в школе и вне ее. А Синтия, выглянув из-за занавески,
покивала, помахала ручкой и теперь не меньше получаса будет мазаться,
краситься и примерять трусы и бусы. Был Харум под метр девяносто и весил сто
пятнадцать килограммов, но жирным при этом не казался. Гек, проходивший в
этот момент мимо него и его собеседников, выглядел куда скромнее, однако это
не помешало ему остановиться и в упор осмотреть с ног до головы Харума.
-- Чего тебе, папаша? Что пялишься на меня, не телевизор, чай?
-- Интересуюсь -- каким тебя ветром занесло в наши края? Здесь не
торгуют, по крайней мере твоим товаром...
-- Ну а что? Какие дела -- к телке своей приехал, решили культурно
провести вечер. Какие претензии?
-- Никаких. Раз так -- имеешь право. -- Гек без лишних слов развернулся
и двинулся дальше, он любил ходить пешком, предпочитая такие прогулки
автомобилю, однако Гусек на новеньком моторе постоянно следовал параллельным
курсом, то отставая, то догоняя Гека, но не упуская его из поля зрения -- а
вдруг понадобится?..
Харум запоздало сообразил, что вроде как оправдывался перед незнакомым
мужиком -- а ведь территория вроде как бесхозная, шантрапа не в счет... Он
осклабился собеседникам:
-- Старость надо уважать -- ишь: куда да почему? Все неймется, все
думает, что может кому-то что-то диктовать... Кто этот парнишка?
Вопрос не предназначался никому конкретно, ответить мог любой, кто был
в состоянии это сделать, но собеседники, все четверо, словно бы замялись
поначалу, не решаясь обсуждать того хмурого мужика.
-- Что дрейфите? Да он никто и звать никак: никто из серьезных ребят о
нем не слыхивал. Падали нет, Букваря, земля ему пухом, нет, а этот -- просто
шакал в отсутствие тигров. Скоро мы его в дом престарелых наладим, чтобы
воздух не портил... Синти! Уснула, что ли?.. Ну что, покурим, братва? --
Атилла достал из внутреннего пиджачного кармана золотой портсигар,
изузоренный бриллиантовой пылью, и щедро его раскрыл навстречу всей
компании, отоварился сам, прикурил...
В портсигаре, почти полном, разместилось полтора десятка
сигарет-самокруток без фильтра, формой напоминающих дирижабли с двумя
острыми носами (чтобы начинка не высыпалась). Парни оживленно заурчали,
заулыбались; им не нужно было объяснять очевидное -- самокрутки-то с
качественной "дурью". Харя (заглазная кличка Атиллы) в конопле разбирается и
мусор шабить не станет...
-- ...Хорошие парни, крепкие! Главное, чтобы не сачковые были -- и мы
тут живо порядок наведем! Видели мотор? Каждому такой купим -- китаец буду!
Фанеры -- как... Ну все, вышла наконец... Парни, я на вас надеюсь, завтра и
начнем. Чао!..
Лето подходило к концу, а ночи все еще были на диво теплыми.
Полицейский патруль -- двое полисменов на моторе -- лениво объезжали свой
участок; им удалось покемарить пару часиков в укромном, засаженном огромными
кленами дворе, а на рассвете все тишь и гладь, никаких драк и ограблений...
А через два с небольшим часа дежурству конец... Их внимание привлек огромный
открытый автомобиль, припаркованный возле сквера с неработающим фонтаном, и
непонятный предмет, прикрепленный на соседнем фонаре. Увы, опыт и чутье
мгновенно и безошибочно сориентировали патрульных: под фонарем на телефонном
кабеле тихо висел мертвяк -- ни ветерка, ни свидетеля. Старший патрульный
тяжело вздохнул и выдохнул, поднес к губам рацию и по-деловому, почти
равнодушно (на голос) вызвал дежурную оперативную бригаду: черт их попутал
закосить два часа службы, теперь, если не отовраться грамотно, -- все жилы
вымотают. Они вылезли из мотора и, чтобы скоротать время ожидания, подошли
поближе к повешенному. Нет худа без добра: что ЧП на их шее -- это плохо, а
что еще одна тварь усопла -- это очень даже хорошо! Харум Атилла -- тип
известный, пуля по нему давно плакала, но петля нисколько не хуже. И не
беда, что его замочили такие же подонки, правосудие так или иначе -- а
свершилось. В их районе Атилла был одним из самых влиятельных представителей
уголовного дна, его звезда ярко горела в последние год-два, да вот --
погасла. За что же его, болезного, эдак-то?
Благодаря длинному телефонному кабелю, удерживающему труп в полуметре
от кончиков ботинок до земли, патрульные могли подробно рассмотреть
натюрморт до приезда экспертизы.
Очевидно, что вешали уже мертвого человека -- овальные кровяные пятна
на груди и спине подсказывали, что в Атиллу стреляли (во всяком случае --
попали) четырежды из крупнокалиберного ствола, в упор. Это было в другом
месте, пока сюда привезли -- кровь уже свернулась и перестала капать. Об
ограблении и вопроса не стояло -- часы на руке блестят как позолоченные, на
пальцах три перстня того же металла, да с камушками... О боже! Уже рассвело,
и хорошо стало видно, что в окровавленном рту у Атиллы, разорванном до
нужных размеров, торчит золотой портсигар, а в мертвые зрачки воткнуты
иголки от шприцев.
Это уже был знак, намек на причину казни. Эксперты определили состав
содержимого в самокрутках -- афганский гашиш, до которого Атилла был большой
охотник. Убивали в помещении, две пули в сердце, две рядом, отрезали язык и
раздирали рот до этого, еще живому. Вот так. Версий много, все убедительные,
только виноватых никак не найти -- висяк-с! Агентура прояснила дело, но
слухи в дело не вошьешь. Тем не менее "на помойках" считают, что Атилла на
совести нового "делавара" из соседнего микрорайона, некоего матерого мужика,
вроде как урки (!?!), по кличке Ларей. Местный квартальный показал, что
никакого компромата не имеет. Ларей, пока считался под надзором, исправно
ходил каждый вечер отмечаться (это действительно было так), числится
сторожем в местном баре "Коготок", живет один, тихо и скромно, "левых"
доходов не имеет.
А ежемесячные пять тысяч налом в лапу "для сирот" -- из зарплаты, что
ли? Естественно, что нет. Но это уже не ваше дело, господа хорошие, вы на
своем этаже вдесятеро воруете, в белых-то перчаточках. На лимузинах ездить
-- оно, конечно, проще, чем обоссанную синявку в новогоднюю ночь в участок
нести. Не любит наркоманов и пушеров (это верно, а кто их любит?),
пользуется уважением населения и даже местной шпаны (да уж! Одного
великовозрастного наркомана-хулигана-гопстопника мамаша на коленях отмолила
у Стивена -- пощадил, но велел съехать из квартала). Дружки у него -- да...
разные и всякие, но, как говорится, -- его личное дело, с поличным не
хватали. Обстановка криминогенная в квартале -- чуть ли не лучшая из всех
трущоб города: ни рэкета, ни убийств. Ну, убийства случаются, но в основном
бытовые, да и то теперь бывает так, что по месяцу и дольше ни одного жмура.
Ларею платят вдвое-втрое меньше, чем при Букваре, зато платят все, и жалоб
нет и порядку больше... Э, нет, шалишь: Атиллу загубили в соседнем районе, а
кто что кому сказал -- не улика... Вот в соседнем районе и разбирайтесь --
кому это было выгодно да кто за этим стоял... С соседа и спрос... Рапорт?
Вот он, со всеми подробностями...
Ларею он, конечно, всего этого разговора "на ковре" в Конторе не
пересказал, но намекнул, что им -- интересовались...
Гек принял к сведению намек и удвоил осторожность. Время шло, его
территория расширялась, росли и доходы. Гек установил сверхльготные подати
только в своем квартале, в остальных местах они были существенно выше, но
обязательно ниже, чем у предшественников. И в этом, как всегда, случались
накладки и недоразумения: некоторые "данники" воспринимали облегчение
финансового бремени как слабость и мягкотелость. Таких карали жестоко,
напоказ и "с оповещением" -- чтобы вся округа знала. Росли и расходы. У Гека
на допжаловании стояло уже два отделения полиции, да зону свою "греть"
приходилось, да кадры оттуда пристраивать. Да квартиры содержать, да шофера
-- Гусек забыл уже, когда волыну в руки брал... Да на теток много уходит...
Была у Гека еще одна статья расходов, поглощавшая безумную прорву денег и
сил: он ухлопал только за первый год более двух миллионов на оборудование
нормального цивилизованного логова на базе тайника старых Ванов в Черном
Ходе -- городских подземельях. В разных местах района пробиты были (и
замаскированы) три входа в подземелье из снятых на подставные лица квартир.
В самом подземелье пришлось основательно перестроить систему защиты и
камуфляжа от случайных "посетителей", а комнаты оснастить приборами,
специальными и бытовыми, добавить мебель, кухню, запасы жратвы и питья,
оружие, книги, радио, телефон с суперсверхсекретным подключением к сети и
номером, чтобы позвонить можно было не только от -- но и на него. Телефон
вскорости пришлось все-таки убрать, риск выслеживания показался ему велик.
За деньги можно было купить всю материальную требуху и даже заказать
"архитектурные" проекты с заранее измеренными параметрами, но вкалывать
приходилось самому. Гек как проклятый работал ночами и днями, не высыпаясь
иной раз, забывая про тренировки и в кровь стирая непривычные к лопате и
сверлу пальцы. Через несколько месяцев мысль о мастерах, доставленных к
месту работы с завязанными глазами, стала казаться ему не такой уж и
идиотской, но Гек мужественно претерпел все до конца. Хотя конца как
такового и не предвиделось: и это надо сделать, и здесь подправить, и отсюда
убрать... Но подземная цитадель его уже пригодна была для долгого
использования, и только здесь Гек чувствовал себя по-настоящему дома.
Дело разрасталось, на Гека работала масса народу, счет "кадрам" уже
пошел на сотни. Однажды его чуть было не достали из снайперской винтовки,
ибо он (и охрана его) упустил из виду, что дом напротив офиса фирмы
"Консультант", где Гек, ее фактический глава и владелец, числился опять же
охранником, пошел на ремонт и стоял, пустуя по ночам, весь в фасадных лесах.
Эти самые леса отлично скрывали от посторонних внутренности дома и позволяли
предприимчивому злоумышленнику, найдись таковой, сматываться с места
происшествия разными путями -- и снаружи и изнутри. И злоумышленники
нашлись, и люди Гека во главе с ним уши подразвесили, но спасла среда
обитания. Гек недаром особо заботился и патронировал в пределах своего
квартала: обыватели хоть и не приглашали его на крестины-именины, как это
было бы на Сицилии в аналогичных условиях, но были ему по-своему благодарны
и даже как бы гордились им, ну, как гордятся своим вулканом или тем, что в
их краях волки -- самые большие и свирепые. А благодарны они были, потому
что не слепые -- видели, что хулиганья на улицах убавилось и за детей можно
не бояться, что кто-то им шприц преподнесет. Другие-то банды ничем не
брезгуют, а здесь пределы понимают и пиратствуют на стороне... Одним словом,
бдительные оконные зеваки заметили подготовку и мельтешение в доме напротив
и стукнули людям Гека. Потом уже, когда двоих исполнителей взяли и тихо
спустили на дно залива (после результативного допроса, разумеется), Гек
распорядился: Красному собственноручно выдать информаторам по пять тысяч с
благодарственными словами "от одного уважаемого человека".
Свершилось: винегретный полутрущобный квартал, избранный Геком в
качестве плацдарма почти случайно, из многих ему подобных превратился в
логово, где все знали всех, мгновенно различая посторонних, где люди, на
фоне привычного отчаяния и вселенской злобы, вдруг увидели некое подобие
справедливости и порядка, когда очевидно, что жить стало чуть полегче,
нежели обитателям соседних кварталов (или тем стало труднее -- это кому как
приятнее мироощущать), а потому круглосуточно готовы были проявить
лояльность перед новой ночной властью, олицетворяемой "наследниками" Букваря
и "Самим" -- Лареем, жутковатым и непонятным вождем банды и всего квартала.
Даже квартальный, с рождения живший в этих местах, осторожно, но вилял перед
ним хвостом: шила в мешке не утаишь -- все видели, как стремительно возросли
потребности и магазинные траты у его супруги и как преобразились в
фирменных-то шмотках его дети... Да и то сказать, служить стало легче -- не
в пример прежним временам, когда что ни день -- ну и ночь, само собой, --
одного порезали, другой ширнулся грязью и помер прямо в парадной... Или еще
что... А теперь только забулдыг и гоняешь с тротуаров, да пацанву
разнимаешь, когда с черными или с другими "винегретами" стенка на стенку
сходятся... А все потому, что марафетчиков сдуло новыми ветрами. Вот и думай
-- где честь, а где совесть! Пока он пользы больше приносит, чем вреда, --
пусть себе живет, как умеет, а там посмотрим.
Джозеф Малоун не хотел думать о будущем -- настоящее было таким
прекрасным, следовало жить сегодняшним днем, а неприятности -- естественно,
когда-нибудь наступят, ну, тогда что ж... Он постепенно превратился из
адвоката в управляющего собственной конторы, где в поте лица (за достойную
оплату) трудились десятки людей. Телом он раздался вширь, начал лысеть со
лба, но темперамента и хватки не утратил. Ларей подкинул ему грандиозную
идею и, увидев интерес, помог осуществить: лавочники и ларечники нескольких
кварталов создали ассоциацию "Быт-сервис", а его контора с тех пор
обеспечивает членам ассоциации комплексную юридическую защиту, весь спектр
услуг -- от нейтрализации произвола муниципальных служб до аудиторской
проверки. Малоун помнил, с каким воодушевлением он выступал перед
собравшимися впервые членами ассоциации, и тот непонятный холодок, с которым
встретили его энтузиазм слушатели, которые сами же его и пригласили. Но
время шло, и все наладилось: года хватило, чтобы члены ассоциации
распробовали и оценили удобство легальной юридической крыши, поскольку
расходы, в пересчете "на нос", были невелики, а претензии и штрафные санкции
отбивались с несравнимо бо2льшим успехом, чем раньше. А Малоуну тоже был
очевиднейший профит: многочисленные дела хорошо сортировались в однотипные,
можно было дополнительно нанимать под них людей и ставить на поток. Часть
дел... связанных с угрозами, рэкетом... Ну, их брал на себя Ларей и решал
их, по всей видимости, успешно. Малоун жил теперь в малюсеньком и очень
уютном особнячке, двести сорок метров на двух этажах, плюс мансарда со
всякой рухлядью, перспективный подвал и лоскуток двора для гаража и клумбы с
цветами. В месяц для дома выходило до полутора сотен тысяч, и Малоун хотел
купить чуть ли не палаццо, но Луиза воспротивилась: большую площадь самой
убирать тяжело, а прислугу брать не хотелось -- чужие в доме так стесняют
душу, от них меркнет радость и кончается уют. Няня -- единственное приятное
исключение, она любит нас, а мы ее. Да и зачем никому не нужные хоромы? Анна