атые гангстера-уголовники, возведенные в "пробу" без соответствующего горнила в виде многолетних отсидок и зонных битв за авторитет. Но за колючей проволокой все еще царила старая урочья генерация, которой вовсе не были по душе нравы новых ребятишек и их привязанность к большим деньгам и сытной жизни. Назревал раскол, где одни урки с презрением относились к образу действий других. Именно этой ситуацией Гек и воспользовался. Правильные урки Сюзеренского централа сообща пустили на зоны маляву, в которой жестко осудили недоспелков и тех, кто, видимо за большие "бабки", давал им рекомендации. Обновленные же, к этому времени набравшие множество влиятельных сторонников, издали контрмаляву, в которой ставили под сомнение дееспособность авторитетнейших, но оторванных от действительности урок старого образца... Гек разослал по зонам свою. "...а в нашем Доме порядки должны быть одни для всех. Благо арестантское должно помогать людям, а не б...м обоих полов. Дельфинчика знаю не понаслышке и его суждениям верю. И Слон и Лунь -- только хорошее могу о них сказать, поскольку их понятия правильны, без гнили. А что касается деятелей типа Амазоны, Торча, Полуторного Фила -- я таких урок не знаю и их язычки для меня -- звук пустой. Баклажан, отсидевший два года за хулиганку, -- это еще не урка, нет. И в наших краях, и на воле никто еще не слыхивал, что доброго сделали они для Дома, кого они обогрели и кому помогли. Пусть поднимутся к нам да покажут себя, чем они от скуржавых или от меди отличаются, тогда и поговорим. А обывателей пугать, да газетчикам позировать -- любой дурак сумеет. Бродягам на Крытую Маму персональный привет. Стивен Ларей". Слово Кромешника хоть и не поставило точку в идеологическом споре, но обеспечило значительный перевес уркам старого зонного уклада, что те не понимать не могли. Кое-кто из них пытался все же поставить вопрос о последнем Ван -- де, мол, надо вызвать его на правилку, да пусть объяснится и докажет, да еще надо посмотреть, какой он там Ван... Но это так, вяло и для понта: любой урка знал, что неподсуден, пока ему не "предъявят" его товарищи и не докажут это на сходняке, в присутствии всех. А за Лареем никто не знал никаких огрехов, только фантастические небыли, а главное -- былины во славу арестантского мира. И на сходняк его не имеют права вызывать, поскольку он -- другой пробы, причем высшей. А он, в свою очередь, имеет право не отвечать на их предъявы, но не имеет права голоса на их сходняках, хотя присутствовать и советовать может, если общество разрешит. И новые правила он устанавливать не может, поскольку не бывает сходки из одного человека, а других Ванов нет на белом свете, и новые не появятся. Зато он может оспорить и не признать эдикты ржавой сходки, поскольку его сан дает ему пожизненное право и обязанность -- хранить, толковать и держать в чистоте заветы арестантского мира, сформированные многими поколениями сидельцев страны Бабилон. Теоретически можно было бы объявить его самозванцем, но позориться подобной гнилухой, а вдобавок ссориться с признавшими его Дельфинчиком, Лунем, Ширкой и другими столпами уголовного мира, стариками и молодежью, не говоря уже о самом Кромешнике и его людях -- желающих не нашлось. Кстати, в ту же пору он встретился и навсегда попрощался с Чомбе. Ему пришлось для этого побывать в межзонной больничке, где Чомбе в свои сорок неполных лет умирал от туберкулеза. Гек организовал для него и себя отдельную палату и ночью открылся ему. Полуслепой Чомбе все не мог поверить, что сказочный Кромешник и Гек-Малек -- это одно и то же, долго трогал лицо Гека, а потом тихо заплакал... Проговорили всю ночь. Наутро Чомбе попил через силу чаю, обнял Гека и попросил оставить его одного: "...сам уйду, что мучиться. Не хочу, чтобы кто-то видел, да и псам на тебя зацепки не будет...". Гек в последний раз стиснул друга за худые плечи и отчалил. В тот же вечер Чомбе вскрыл себе вены на руках и ногах. Последствий ни для кого не было -- все равно он был сактирован подчистую и не принадлежал в тот момент ни одному земному ведомству. Но дело свое он сделал: перед смертью послал маляву, в которой также признавал и поддерживал Ларея. А его голос очень много значил для правильных урок. Потребность в мирном сосуществовании и взаимодействии, таким образом, становилась неизбежной, оставалось только выработать соответствующие правила, но и этого не понадобилось: де-факто они уже сложились и не противоречили арестантскому уложению и законам обеих проб. Так уж случилось, что невероятные легенды о последнем Ване получили еще одно подтверждение. Причиной послужило принятое когда-то Геком лицо Джеза Тинера и архивы, им же захваченные во время побега и осевшие в секретном логове Ванов. Ржавые решили снять свое проклятие, распечатать "Эльдорадо", послав для этой цели одного из своих старейшин, Ричи Самоеда. Эту кликуху он получил за то, что в молодости, сидя на той, еще "доатомной" зоне, проиграл в карты левое ухо, сам его отрезал и якобы съел. (На самом деле он закопал его недалеко от колючки за бараком, похоронил, так сказать, но неизвестно кем пущенная шутка прижилась, и Ричи уже никому ничего не мог доказать. А ведь его и прихватили той ночью, сразу после "похорон", и ухо злополучное нашли, иначе тянуть бы ему три добавочных года за попытку к побегу, но тщетно -- съел он свое ухо и погоняло поменял: был Дымок, а стал Самоед. С этой кличкой его и в пробу возвели.) Ричи прибыл не один, с ним вместе причалили к берегу "Эльдорадо" еще трое полноправных ржавых урок, а с ними пристяжь, четверо подающих надежды нетаков. Кроме Самоеда, все они были молоды, от двадцати с небольшим до тридцати, в то время как Самоед давно уже разменял седьмой десяток. Он был не по-стариковски шустр и отличался цепким и жестоким умом. Миновали те времена, когда он сам махал пером в кровавых разборках, но и сегодня по его слову на правильных зонах молодежь вершила суд и расправу. Теперь же он без робости и с большим интересом ждал встречи с Лареем-Кромешником: слишком много о нем болтают, так ли он хорош будет при ознакомительном базаре с ним, с Ричи Самоедом, который протоптал все зоны и этапы великой Родины и повидал на своем веку не меньше самого Дельфинчика? В плохом раскладе можно, конечно, и в вечную мерзлоту нырнуть от щедрот Кромешника, но Ричи почти привык к смерти -- уж очень часто он видел ее рядом. Ребят жалко, но на то и риск -- урки все-таки, не фраты укропные. Остальные побаивались предстоящего рандеву, хотя виду, понятное дело, не подавали. Вот и четвертый барак. Верзила со здоровенным шрамом через нос заглянул в каптерку, бормотнул туда, обернулся и осклабился: "Ждем. Добро пожаловать". Пристяжь осталась ждать, когда позовут, снаружи, а золотые вошли... Яхмед, Тиль и Косой клялись и божились потом, что Самоед словно дури насосался: сам белый, как труп у зимней вахты, челюсть отвисла, а изо рта только слюни капают и блеяние идет: не человек -- абсолютный маразм, в натуре. -- Здорово, урки! Ричи Самоеда узнал, остальных пока нет, извиняйте. Чай вскипел, сейчас познакомимся, и все к столу... Ричи, что с тобой? Валидолу, может быть?.. -- Джез... Ты ли это... Ты?.. -- Ричи выдавливал из себя слова, губы прыгали, не слушались, выцветшие глазки, застланные сереньким безумием, таращились на Гека. (Гек заранее получил кое-какую информацию о вновь прибывших, но Ричи Самоеда вспомнил еще по архивам, которые вызубрил без малого наизусть. Вот и пригодилось. Надо же, он меня за Тинера принял... Ну-ну...) -- Очумел ты, старина. Ларей меня зовут. Достань давно уже припухает за небесным Хозяином, с тех пор как ты еще Дымком ходил... Не путай никого и не брякай что ни попадя. Ты меня понял? -- И видя, что потрясенный Самоед все еще молчит, пояснил окружающим: -- Внешность у меня нехарактерная, как бы на всех похожая, меня часто и путают... Ну что молчишь, Ричи, осознал свою ошибку? -- Как скажешь... Откуда же тогда про Дымка знаешь? -- Самоед взял себя в руки, но все еще не мог отдышаться. -- А кто же тебя не знает? Говорят -- сам не бывал -- в лягавском музее бабилонском твое ухо экспонатом на стенде лежит, все в глине до сих пор. Слышал об этом, нет? -- Пусть себе лежит, если правда. -- Мысли у Ричи крутились с ураганной скоростью: и про ухо недаром ляпнул, маяки кидает... Шутит... Он ведь был тогда в бараке и знает, что уха я не ел... Это он! Точно -- он! Сколько лет прошло, и все мимо него -- чика-в-чику такой же... (Отличия, видимо, были, но под тяжестью сорока прошедших лет разгладились в оглушенном сознании Самоеда. Достань был его паханом, пусть и не близким, но с одной зоны... И голос вроде тот же, и повадки... Всегда был легок на расправу...) Вспомнился страх, который испытывали они, желторотые молодые урки, перед грозными и всемогущими Ванами. Вспомнился и уже не проходил: как не было этих десятилетий, вновь перед ним высился пахан, один из великих в заколючном мире... -- Представьтесь, ребята, -- простецки и не совсем по правилам предложил Гек, -- а я вам уже назвался. Но повторю: Стивен Ларей. -- И добавил в сторону Самоеда: -- Можешь называть меня Стив. Молодые урки не совсем понимали, что стряслось с Ричи, что он увидел такое странное и на что намекал... Вразнобой представились. Видя, что Самоед вцепился в ладонь Кромешника обеими руками, преодолели замешательство и на рукопожатие ответили -- все вроде бы нормально... Что с Самоедом стряслось?.. -- Чай стынет. Сам я чифиря не понимаю, потому и вам не предложил. Могу коньячку, если очень хочется? Или тебе, Ричи, западло со мной кушать? А может, я пробой для тебя не вышел? -- Что ты... Стив. Почту за честь. Я пробой никогда не кичился, тем паче перед тобой... Мне сердечко чифиря не позволяет, но крепкий уважаю. Индюха? -- Цейлон. Конфеты, сахарок и так далее... С чем пожаловали в наши края?.. -- Так и то сказать -- осмотреться. Зона, передают, правильной стала... Но каждая проба себя единственно правильной обзывает, вот сходка и послала проверить... -- Меня думаешь проверять? -- Откуда я знал: Ларей, Ларей, Кр... э-э, не поймешь, где правда, где параша... Я тебя совсем другим представлял, -- двусмысленно забросил крючочек Ричи, вопрошая Ларея взглядом. Но Гек не принял намека, отбил своим: -- Людям свойственно ошибаться. Главное -- не упорствовать в своих ошибках. Так, говоришь, проверять приехали? -- Да. Но на днях отваливаем с первым же этапом. Ты здесь, какие могут быть проверки. На сходке подтвердим, что зона чистая, вот и вся любовь. Ты уж сердца на меня не держи, такова жизнь... -- А вы что скажете, молодые люди? -- Гек вернул старика к действительности: формально все возведенные урки равны между собою и даже самый авторитетный в одиночку решения не принимает. Урки переглянулись. Что-то странное происходит. Эти двое знают друг друга, и Самоед явно дрейфит Кромешника. Дрейфит, но за врага не считает, факт. Не бывало такого, чтобы Ричи перед кем-то прогибался... Ну дела... Слово взял Яхмед: -- Мы, конечно, Ричи верим, но желательно было бы получить ваших объяснений: как так -- бух-трах, всем все известно, а мы сбоку. Непонятно. -- И что же тебе, мил друг, непонятно? Какие прикажешь тебе доказательства нести? Чай попьешь -- по зоне походи, посмотри, порасспрашивай... Я ведь с тебя визы не требовал? Что увидел -- все твое. Знай копи впечатления. -- Не выступай, Яхмед. И походишь, и посмотришь, но сделай милость, не лезь в разговор. Мы не на сходке, и мы в гостях. А за себя отвечаю по полной и на любой сходке свое слово скажу. Ларей здесь главный, и я рад, что встретил его. Мне здесь проверять нечего, я сказал. Это не наша епархия. -- Брось, Ричи. Парни имеют право. Я бы и сам попросил вас тормознуться. Мне на волю скоро, зону поддерживать надо, есть вопросы и проблемы, которые легче решать с вами. А порядки тут вот какие будут, пока я здесь. Вы определились в одиннадцатый барак -- почти соседи. Живете своей семьей или как там пожелаете. Если кто у вас попросит суда или поддержки -- имеет право. Если при этом останутся недовольны -- их проблемы. Если одна сторона к вам обратилась, а другая ко мне -- разберемся на месте. Можете держать собственный общак или присоединяться к нашему. Отстежка без давилова и нахрапа -- сугубо добровольно. Что кому положено и не положено -- знаете, у нас все по понятиям, без открытий и новшеств. Ширевой кайф, а равно крэк с кокаином, колеса, рауши -- под моим запретом. Причем предупреждаю жестко: я откинусь, но с воли прослежу. Чтобы потом недоразумений не возникло. Я присмотрел ребят хороших, одного намечаю на зыркового по зоне, скорее всего, им будет Ацтек. Но у нас проблема: они из нетаков выросли, а дальше без вас им некуда двигаться... Присмотритесь, подумайте... Кворум у вас уже есть, да язычки по вашим людям побросаем, ребята много где известны, люди свое мнение скажут... Естественно, что в этом вопросе я вас понукать не могу, хотя советовать имею законное право. Полагаю, что возведение достойных -- не только им авторитета прибавит... Сколько недозрелых развелось нынче, того и гляди -- наших перевесят. Туман! Подогрей еще чайничек, будь добр, да конфет подсыпь... Таким вот образом. Слушай, Ричи, а ты свой зарок все еще соблюдаешь? (Гека озарила мысль: усилить ситуацию с внешним сходством. По данным архива, Дымок после проигрыша публично побожился навсегда завязать с картьем и любыми другими "интересными" играми. Гек рассчитывал на две вещи: во-первых, свидетелей и очевидцев, помнящих или слышащих о зароке, уже не осталось поблизости, во-вторых -- если уж лягавые отметили на карандаш божбу, значит, и тогда зарок мог быть известен широко, в том числе и Джезу Достаню. В зависимости от того -- соблюдает Ричи или не соблюдает -- можно было думать дальше.) Урки непонимающе уставились на Самоеда. Они вполне расслабились, подлянок не видно, Ларей -- не пряник, но базарит по делу, не гнет и не пыжится... Да что такое с Ричи -- сейчас кружкой подавится человек... -- Держу, как бог свят! Соблюдаю навек. С тех пор ни разу в руки не брал, даже домино. Но если... Отку... Гм, ребята подтвердят, хоть у кого спроси... (Случайность -- то же чудо: Достань был как раз в бараке, когда Ричи Дымок божился. Он тогда выслушал Дымка, подошел к параше, помочился, пукнул и внимательно поглядел на Ричи. "Смотри, сынок, сказанное слово -- как вода и ветер, обратно не впихнешь..." Ричи глянул на парашу, потом на Джеза и еще раз, мысленно, крепко-накрепко дал себе клятву -- не играть! И не играл...) -- Верю, зачем спрашивать. Еще посидите? Или вам пора? -- Ребята пойдут, а я бы задержался на пару минут, если разрешишь? И еще, с ребятами нашими, что ждут снаружи, не познакомишься, нет? -- После, наспех не люблю. Я сам к ним зайду, покалякаем. Оставайся, Ричи, хоть на десять минут, я только рад буду... Самоед отхлебнул чаю, помялся, покосился на дверь: -- Так как все-таки... Ты -- или не ты? -- Я. Но совсем другой. Пойми, Ричи, у каждого есть свои личные дела и секреты. Ну начну я болтать тебе о наболевшем -- ты имеешь право утаить от сходки наши с тобой разговоры?.. То-то. У тебя свои зароки и обязанности, у меня свои. Подумай не спеша, сам поймешь мою правоту. -- Многие сгинули тогда бесследно. Мне повезло -- на этап вовремя сдернули... Был у меня задушевный кент, Воробей, -- как в воду канул. Не слыхал о нем? -- Случайно знаю. Когда реактор потек -- его и многих других отрицал прямо в бараке положили, по закону военного времени. С бельмом на глазу, да? (Ну Гек, ну память!..) Не соображу, кто-то мне рассказывал, может быть и Джез... -- Да, похоже... С тех пор о нем никто и ничего не слышал... А... -- Бэ. Ричи, я тебя как брата прошу: поаккуратнее в своих воспоминаниях, ладно? Двигай спать. И без обид -- дел у меня невпроворот, завтра поговорим. Давай краба! Попрощались за руку, и Ричи Самоед в смятенных чувствах побрел в свой новый дом, одиннадцатый барак, где он отныне был главным, но не для всего барака, а только для своих и для тех, кто добровольно присягнет на верность ржавой пробе... Прошел месяц, за ним другой... После ряда мелких недоразумений ржавые обжились в Эльдорадо. Встретили с этапа еще троих возведенных, окончательно признали главенство Ларея на зоне, тем более что он вот-вот пойдет на волю, зону оставляя на них. Все рекомендованные Геком люди, включая Ацтека, Шипа, Тодора, -- были возведены в золотую пробу на специальном сходняке. С одной стороны, получалось, что Гек терял своих людей в пользу ржавых, но если посмотреть поглубже -- как раз наоборот: в ржавой пробе росла и крепла прослойка тех, кто жил и действовал с ним бок о бок, уважал его и видел в нем пахана. В больнице Эль-Кондора, куда одномоментно съехались золотые урки со всего Юго-Запада, якобы лечиться, на всех произвел большое впечатление Ричи Самоед. Многие подумали было, что старик тронулся разумом -- столько фанатичного блеска было у него в глазах, но Яхмед и Ацтек, прибывшие с ним, встали на его защиту, отвергая домыслы о старческом слабоумии. Их поддержал и Лунь, и Сим-Сим, верные сподвижники Ларея по прежним временам. А Ричи заявил на сходке, что не верит -- знает, что Ларей-Кромешник последний Ван, поскольку-де сидел с ним сорок с лишним лет тому назад. Только он погоняло сменил и в непознанке стоит -- ну, это объяснимо, сами понимаете. И выглядит он молодо, лет на сорок с небольшим, как и тогда, когда сам Ричи был еще юным. Так что Суббота ведал, когда прокричал про вечно молодого Кромешника. Дельфинчик, ведший сходняк, только головой покрутил, слыша такую речь, но поразмыслил, уточнил вопросом и вдруг заявил, что сам он, не в юности, правда, а лет пятнадцать назад, Ларея видел: точно, под пятьдесят ему было, или за сорок, если угодно... В этих чудесах надо будет разобраться, но Ларей законный урка. Более того, он -- последний Ван, живая реликвия старых времен. Может, он черту душу продал, но это его личное дело. Захочет -- обратно выкрадет. Давайте утверждать зырковых по зонам и территориям. Ацтек, с тебя начнем... И пришло лето. Гек вышел на волю утром, после развода и завтрака, в возрасте тридцати пяти лет с половиной. Вся знать, все нетаки и фраты, кто имел такую возможность -- вышли его провожать, и администрация не препятствовала этому, ведь не каждый день случается такое. Полтора центнера индийского чаю бросил на зону Гек в виде отвальной, из своих кровных, не трогая общак; да и что жалеть: своих денег -- миллионы, за жизнь не истратишь. Впрочем, Гек не видел особой разницы между своими деньгами и общаковыми, в том смысле, что его насущные потребности были неизмеримо скромнее возможностей, а общак -- дело живое, туда сколько ни сунь -- всегда применение найдется: то зону малолеток подогреть, то псов подмазать, то крытку на дыбы поставить -- всюду деньги нужны. А в последние годы Гек сделал открытие: безналичные бывают удобнее, а стало быть, изволь, отрабатывай механизмы перелива нал в безнал (наоборот -- не проблема), благо есть на воле родные структуры... А за вахтой его ждал одинокий хлипкий "фордик" с Ушастым за рулем. Так велел Гек, и его распоряжение выполнили буквально. Однако и Арбуз, и Сторож, и все остальные схитрили, понимая, что шеф не будет трындычать на них в этот день: когда чартерный двухмоторный самолет с двумя пассажирами на борту приземлился на глухом летном поле в сорока километрах от Бабилона, у кромки их ждал с десяток роскошных лимузинов, сплошь "мерседесы" и "кадиллаки" -- вся команда главарей прикатила встречать. -- Вы бы еще цветы в букетах принесли, -- буркнул Гек Арбузу, по очереди обнимая каждого встречающего. -- Но -- рад, всем вам рад и благодарен, что уважили. Собрались ехать, но вот загвоздка: чей мотор выбрать -- Сторожа, Арбуза, Фанта?.. -- Вик! Кисель, рожа каторжная, которая телега твоя? С тобой сяду, дольше всех не виделись. Показывай. Что ж, хитромудрый шеф решил никого не обделять выбором и сел к Киселю. По крайней мере никому не обидно, к Киселю никто не ревновал... Кисель, широкоплечий и кривоногий, одного роста с Геком, заурчал довольнехонький, улыбка разъехалась поперек всего ромбовидного лица. В свои тридцать два он имел уже приличные залысины на покатом лбу и прекрасные вставные зубы из металлокерамики. Образование по-прежнему не давалось ему в руки, однако на бизнесе его это никак не сказывалось, поскольку природный ум, в сочетании с осторожной властностью и безудержной энергией, заменяли ему все остальное. А занимался он, с подачи Гека, строительными подрядами, где конкуренция между бандами была особенно сильна: экономика столицы переживала бум, и через коррумпированную казну в карманы удачливых лились бешеные деньги. Приходилось и постреливать, и запугивать, и экстренно доставать специальные сорта цемента, только вот банки грабить нужды уже не было... Все остальные команды из Гекова гнезда так или иначе имели у него свою долю, и Кисель, не будучи очень уж большим авторитетом, умудрялся ладить и с Гнедыми, и с Ушастым, и с Дядьками -- Арбузом и Сторожем. Четыре мотора выстроились впереди, пять пристроились в хвост, и блистательный кортеж с ревом понесся в столицу. Радость Киселя омрачало только одно обстоятельство: курить хотелось страшно, но об этом и думать было нечего, когда рядом некурящий Ларей... Так и шел треп до самого города -- кого видел, да о ком слышал, как семейная жизнь, да как зовут собаку... -- Эй, малый, -- Гек похлопал по плечу водителя (киселевского двоюродного племянника), -- тормозни-ка вон там, подальше за остановкой. Вик, брякни по рации на первый мотор, чтобы остановились... Ну по телефону, какая разница. Гек выбрался из мотора прямо под мелко-мелко моросящий дождик, не по-летнему холодный и противный. Захлопали дверцы, к нему уже бежали с встревоженными лицами и Тони, и Эл, и остальные... Задние автомобили кортежа угнездились прямо на автобусной остановке, но водители, матерясь сквозь зубы, терпеливо выворачивали свои автобусы и объезжали рядом, не жестикулируя и не бибикая, -- с этой поганью лучше не связываться, их даже постовой не видит... -- Все нормально, парни. Ноги затекли, укачало с непривычки, вот и вышел размяться. Где и на сколько намечен ваш светский раут, он же банкет, он же мальчишник? -- В "Коготке" на восемь вечера. А пока мы думали... -- И правильно делали, Эл, что думали. В восемь вечера я туда подойду. Теперь же не фиг гусей дразнить своими моторами и манерами. Езжайте, я же сам прошвырнусь по городу. Один. Соскучился, честно говоря, по одиночеству. Вперед, вперед и побыстрее, мы тут не клоуны на арене цирка... Эл! Ромштексы будут? И хорошо бы крабов. Глава 12 Тик-ток, так-тук-тек -- Скачет весенний дождик На первом ручье. Город здорово изменился за шесть лет. Стало больше рекламы, ярких вывесок, автомобилей. По-прежнему всюду висели портреты Господина Президента, но они уже почти сливались с фоном иных плакатов и портретов, жрущих, улыбающихся и обещающих неземное блаженство для владельцев кофеварки и кроссовок. И люди другие... Да нет, те же люди, просто они не знают ходьбы под конвоем и не боятся попасть в непонятное из-за серег в ухе или еще чего-нибудь такого, неположенного. Да-а, одичал... Гек шел и заново привыкал к ощущениям простого прохожего: никто не расступается перед ним, никто не шепчет за спиной, ходят, толкаются даже. Как все забавно. Гек решил перекусить в харчевне, где молодые люди в одинаковых одеждах мгновенно содрали с него изрядную сумму, взамен отдав здоровенный круглый бутерброд, кока-колу в бумажном стакане и странного типа картофель -- вроде бы жаренный полосками, но очень легкий, как воздушный. В зале было пусто, опрятно и скучно. Гек и раньше видел подобные заведения, но теперь они торчали на каждом шагу, и Геку любопытно было отведать местную кухню. "Кухня!" Ерунда какая-то. Вот и книжный магазин, где Гек привык в свою бытность на воле пополнять "подземную" библиотеку, но не было настроения заходить, хотя неизменный вид обшарпанного магазинчика порадовал его сердце; сквозь пыльную витрину Гек рассмотрел, что старичок-продавец все тот же. Два часа пополудни. Он сыт, до восьми свободен, наличность имеется... Нет, сегодня не до баб. А вот лучше он проведает "Черный ход", пылищи небось на метр накопилось... Возле парадняка, где в бывшей дворницкой находился секретный лаз в подземелье, лежали выброшенные облысевшие елки, следы новогодних праздников, картонные коробки, иной мусор -- вроде бы уже и не трущобы, но пока и не цивилизация, черт бы побрал этих скотов, гадят прямо под себя. На зоне бы такое... Ладно, здесь не зона... Дом принадлежал, по инициативе Гека, банде Дяди Тони Сторожа, и квартиры первого этажа пустовали по его же повелению, мол, пригодятся для будущих идей (каких -- Гек не пояснял, а спросить у него было некому). Гек легко вскрыл дверь отмычками (оба комплекта ключей были им специально оставлены внутри, а дверь запиралась автоматически), составленными еще на зоне, и вошел в квартиру. Здесь явно бывали люди пару-тройку раз, может воришки, может службы коммунальные -- смятые бумажки, окурки -- раньше их здесь не было... Однако ничего не украдено, да и нечего здесь красть, разве что чугунную ванну с ободранной эмалью -- ни мебели, ни обоев, вместо паркета -- деревянные половицы, источенные всякими там древоточцами... У унитаза Гек, еще до зоны, лично отколотил изрядный кусок -- из тех же соображений, чтобы не разорили... Ключи в тайничке на месте, там же свечи и спички (фонарик -- дело ненадежное после такого перерыва), круглый люк в прихожей на месте, не сразу и найдешь... Гек оставил ключи на месте, но вынул пакет, из него добыл и натянул на себя "бумхлопный" дешевенький комбинезон, чтобы не испачкаться при спуске, и глубоко-глубоко вздохнул: "Еще немножко -- и я дома". А пыли накопилось гораздо меньше, чем он представлял, видимо, исходного материала для нее было маловато. В помещении тепло, зимой и летом около двадцати. Заготовленные когда-то тряпки, конечно же, обветшали в труху; Гек разодрал на части комбинезон, разделся до трусов и принялся за уборку. Сплошь хромированная и никелированная сантехника выдержала, но коричневая вода минут двадцать хлестала из раскрученных до отказа кранов, прежде чем Гек удовлетворился степенью ее чистоты и прозрачности. Пыли-то вроде бы и немного, да пока ее сотрешь со всей поверхности, особенно с книг, -- семь потов сойдет. Полиэтиленовую пленку с кровати долой вместе с пылью -- все облегчение, матрац придется поменять -- не сопрел, так слежался до каменной консистенции... Полкомбинезона ушло на то, чтобы протереть смазку со всего оружия, табуретки не скрипят, лампочки все до единой целы -- ах, здорово, хоть сегодня ночевать можно, надо только жратвой затариться и питьем. И одежды подкупить, плюс пару комбинезонов. На полках, на книжных -- места до фига, холодильник пусть поурчит, попривыкнет к новой жизни... Дома-то -- гораздо лучше, чем на зоне, уютнее и нет никого... На угрюмых старопрокрашенных стенах, цвета кирпича в шоколаде, не было ни портьер, ни гобеленов, ни постеров из журналов, пять двухсотваттных лампочек сроду не ведали абажуров, бетонный пол -- как был, так и лежал под ногами голышом, без паласов и дорожек. Металлический стол без скатерти и без клеенки, кроватное белье -- тюремного почти качества и образца... Гек очень своеобразно понимал уют, ему даже открытые всем жилищным просторам унитаз и душевая абсолютно не мешали: то, что нужно для жизни, -- есть, принадлежит только ему, в употреблении удобно -- что еще надо? Да, это верно... Однако вряд ли кто из посторонних влюбился бы в это помещение даже при ярком электрическом свете... А без света, в кромешной тиши, даже Геку иной раз становилось жутковато, так что он частенько оставлял включенным радиоприемник, и тот до утра наяривал шепотом спокойную музыку. И приемник отлично работает... Если сеть сюда дотянул, то надо бы поднапрячься и телевизионный кабель прогнать, метров четыреста -- многовато, тяжелый будет, зараза. Или черт с ним: опять по всему маршруту маскировать придется, с радио намучился по самую маковку... Да и радио -- баловство, при случайном обнаружении -- как по ниточке весь клубочек размотают. Надо подумать. "Девятнадцать часов десять минут. На волне "Эха столицы" весь этот час с вами..." Как время-то бежит. Пора на банкет. Гек, как был в утреннем костюме, в котором на волю выходил, двинулся на выход. Выключить, обесточить, закрыть, специальным табачным порошком (от собак-ищеек) подновить подходы -- вперед, путь неблизкий. Гек захватил с собой, за спину за пояс со специальной петелькой, легкий ствол, старинный наган, поскольку не любил пристегивать кобуру, а современные страшилы хоть и убойны, да тяжелы и объемны -- отовсюду видны, если приглядеться. В случае чего и с наганом можно отбиться в первые, самые важные секунды. Главное не замарать одежду при подъеме, но Гек уже придумал, где и как будет выходить на поверхность -- аккурат неподалеку от "Коготка". Лето в Бабилоне. Ночи серы и коротки. Когда тучи и дождь, то и день сер и люди, и мосты и улицы, но вот расчистилось небо, стукнулся мягко об асфальт солнечный луч, за ним еще один, неизвестно откуда посыпался со всех сторон детский галдеж, воробьи и голуби засновали веселее в поисках съедобного мусора, щерятся в обшарпанной улыбке арки проходных дворов -- город на краткий миг становится приветлив и мягок. В восемь часов пополудни -- совсем светло, да еще тучи разбежались -- кто куда, солнышку нет уже хода во дворы-колодцы, но оно еще полный хозяин на улицах, уложенных с запада на восток. Тепло и сыро, но уже мгновенно подсохли тротуары, испарились, оставляя после себя грязные кружочки, капельки воды с капотов роскошных моторов, вновь расправили крылья многочисленные запахи: от урчащих двигателей, с помоек, из распахнутых форточек... Обе стороны узенькой улочки на подступах к "Коготку" заставлены автомобилями, да все непростыми -- от джипов до "кадиллаков", в каждом сидят молодые люди с квадратными плечами и телефонными трубками наготове, охрана больших людей. Сами же боссы внутри, праздновать собрались, ждут Ларея-Кромешника, который только что откинулся с зоны и вот-вот прибудет, по крайней мере -- так пообещал. По периметру квартала, и в укромных местах, и напоказ, расставлены люди Арбуза -- это его территория, и он в ответе за сегодняшний вечер. Все ждут, и на улице и внутри, и всем до смерти любопытно взглянуть на Самого! Уж сколько о нем слухов было, сколько воспоминаний и вестей с далеких приполярных зон. Целое поколение новых ребят выросло за это время; тех, кто помнил и знал Ларея лично, -- немного и почти все они в большом авторитете нынче. А тоже нервничают -- как-то теперь будет... "Коготок" только по названию и остался "Коготком", харчевней и штаб-квартирой прежней Гековой банды; Эл Арбуз трижды перестраивал его за прошедшие годы, превратив в маленький роскошный клуб для узкого круга вечерних посетителей, как правило, ранее неоднократно судимых и связанных с Элом узами дружбы и подпольного бизнеса. Обеденный зал впускал в себя обычно пять, от силы семь человек, сегодня же собралось около двух десятков высоких гостей, все как на подбор -- бабилонские авторитеты лареевской ориентации. В "Коготке", в главной зале, построили настоящий камин из дикого камня, но сейчас -- время летнее -- поместили электрическую имитацию, по узорчатому паркетному полу разбросали в кажущемся беспорядке тигровые и медвежьи шкуры. Кофейно-белый потолок весь был в золотой лепнине, тяжелые, темно-зеленого бархата портьеры закрывали окна с мощными жалюзи, двери на кухню и в туалет; мебель -- громоздкая, ореховая, якобы из эпохи Австро-Венгерской империи. Парадная двадцатичетырехрожковая люстра не горела: взамен ее на длинном, покрытом роскошной льняной скатертью столе стояли серебряные шандалы, по шести свечей на каждом. Но все равно в зале было бы темновато, если бы света не добавляли электрические светильники, искусно вмонтированные в панели на стенах, а так -- царил мягкий полумрак, при котором вполне можно разобрать короткую газетную заметку, но трудно читать книгу. Вся эта купеческая элегантность была предметом восхищения и ревнивой зависти коллег Арбуза по ремеслу. Кое-кто попытался было завести в своих районах нечто подобное, да все как-то не так выходило -- то ли бордель выстраивался, то ли офис пополам со свинарником. Без пяти восемь. Съехались все приглашенные, пора свечи зажигать, только эти скоты Гнедые неизвестно где запропали, но это их проблемы... И трубка автомобильная отключена. Хоть бы раз по-людски все сделали, так нет... На улице тоже поглядывали на часы: Ларей, говорят, не терпит опозданий и сам старается быть пунктуальным. Залитая вечерним солнцем улица непривычно тиха: мамаши, оценив ситуацию из окошек своих квартир, быстро-быстро загнали чад по домам, хулиганистые подростки, снедаемые любопытством, целыми бандами засели по подвалам и чердакам, чтобы на улице эти шкафы рыла не начистили -- кого-то ждут... А хрен его знает, может, разборка будет, гильзы потом пособираем... Шел один пьяный, фишки не рюхая, подошли, ни за что ни про что стукнули промеж рог и пинками прогнали прочь. Квартальный со всей семьей отправлен в трехдневный тур в Бразилию от местной турфирмы по путевке, которую он выиграл в уличную лотерею. С патрулями, со всей сменой, Арбуз договорился, чтобы не совались, от конкурентов подляны не предвидится, да и парни по всему кварталу стерегут. Улица пустынна. Вдруг, откуда ни возьмись, по ней идет человек. В костюме без галстука, руки свободны, шаг спокойный... мама родная, это же ОН! Откуда он взялся? До "Коготка" ему метров двадцать... пальцы нервничали, раз-второй не по той цифре ударили, Эл замордует, если не успеем предупредить, господи, откуда он нарисовался, что никто не видел, не предупредил на подходах... Фу-у-х, пронесло! Тормознулся с Гнедыми. Эл, Эл, он здесь... Хитрые Гнедые давно уже подъехали к "Коготку", но входить не стали, предпочли сидеть в своем моторе, невидимые за тонированными стеклами. Наружная охрана видела, что автомобиль -- "свой", привычный, внутрь и не заглядывала, а гости Арбуза и сам он не удосужились выглянуть на улицу, чтобы лично проверить обстановку. И как только Ларей обнаружил свое присутствие, Пер и Втор с ухмыляющимися рожами выскочили из мотора и заорали слова приветствия шефу. Ларей ничем не выдал своего удивления (да и не удивился вовсе: прежде чем выскочить на улицу, Гек из укрытия минут десять внимательно изучал обстановку перед "Коготком", через лобовое стекло засек и Гнедых), остановился, приобнял обоих за плечи. Перу при этом слегка врезал по загривку, и так, втроем, они подошли к двери, которая немедленно отворилась перед ними. Арбуз успел метнуть косяка в сторону хитрожопых подхалимов, но они -- ноль внимания, фокус-то удался, отметились перед Лареем раньше всех. -- Бабы будут? Арбуз в растерянности оглянулся на Сторожа, словно ища поддержки, но и тот смешался, не зная, как ответить. -- Гм, -- Арбуз откашлялся, -- только скажи, никаких проблем, но в первой части нашей программы они не предусмотрены. -- Обязательно скажу. Но попозже. Свечи горели. Столовое серебро и саксонский фарфор как бы приобщали присутствующих к обычаям и стилю светского общества, и многим это очень нравилось. Арбуз специально проследил, чтобы тускловатое старинное серебро было надраено до блеска, а перед каждым из присутствующих обязательно лежала не только вилка и нож, но и еще какая-то короткая вилка (Эл объяснил, что для рыбы). Гек оглядел стол: всего было навалом. Салаты, шубы, винегреты, колбасы, ветчины, фрукты... В хрустальной глубокой вазе посреди стола черной горкой, килограмма на три, красовалась свежая икра, контрабандная, только что с побережья. И оливки есть, а Гек их очень любил, и соусы и горчицы черт те какие... А горячее, видимо, потом принесут. И среди всего этого великолепия сиротливо, соки и лимонады не в счет, прижимались друг к другу три бутылки шампанского. На двадцать-то с лишним рыл. -- Ну, Эл, молодчага! Хорошо выглядишь, прямо как Дон Корлеоне на свадьбе дочери. И смокинг, и перстни, и бабочка... Только с бухаловым подкачал: парням пить нечего. Пошли кого-нибудь за коньяком, чтобы все как у людей было, ну в самом-то деле -- смешно. Арбуз засопел смущенно, сунул лицо за портьеру, загораживающую кухню, окликнул кого-то... Двое молодых парней в одинаковых черных костюмах выскочили в залу, каждый прижимал к груди по несколько бутылок. Гости оживленно загудели. -- Штопоры, штопоры неси, одним не управиться. -- Добровольцы захлопали пробками, уставляя стол обезглавленными панфырями -- сплошь "Наполеон" и местный "Президентский", девять звездочек... Шесть литров -- для начала хватит. -- Теперь порядок. Эл, командуй. Гек, естественно, устроился в торце стола. По правую руку от него разместился Арбуз, по левую -- после короткой борьбы -- Тони Сторож, рядом с ним Малыш, напротив Малыша -- Ушастый, рядом с Ушастым Китаец, рядом с Китайцем Вик Кисель, напротив него и Китайца расселись Гнедые (Пер все еще был красен после неудачной попытки захватить у Тони место поближе к шефу). Дальше сидели Фант, Ворон, Блондин, Профессор, Шустрый и так далее, помельче калибром и стажем совместной работы. Должен был приехать из Картагена Сим-Сим, там обосновавшийся после освобождения, но валяется в госпитале с перитонитом. Красный прислал поздравления, роскошный гобелен местного производства и горячие извинения: никак не отъехать -- дела... По знаку Арбуза расплескали шампанское на дно больших фужеров, кое-кто нерешительно потянулся к коньяку... Гек тронул за локоть Арбуза и встал. -- Сидите, это я чтобы удобнее речь было толкать. Коньяк налить... По полной. Рад вас видеть ребята, в добром здравии и на воле. За встречу! -- Гек налил шампанское в рюмку, какую остальные задействовали под коньяк; когда пена осела, вина в ней осталось едва ли на треть, но никто этого тактично не заметил и не напомнил, что шеф сам первый и нарушил свою команду "по полной". Все вскочили с рюмками в руках. -- За Ларея!.. -- С возвращением!.. -- За волю!.. -- За шефа!.. (Фант выкрикнул, зараза упрямая...) Выпили. Сели. Гек опрокинул свою рюмку единым махом, сморщился, ухватил бутылку за длинное горло: -- "Дом Периньон". Ну и кислятина. Где кока-кола? Плесни, Тони. Ушастый тотчас проглотил недопрожеванную закуску, отхлебнул. Точно, аж скулы сводит. Ну, Эл, тамада хренов, мог бы ради такого случая и на полусладкое расстараться, не досмотрел... А Фант -- ничего, коньяк пить не пьет, а шампанское потягивает, как будто так и надо, с понтом дела, нравится ему. Образованный... Гек медленно жевал салат из свеклы с селедкой, "курицей морскою", и поочередно разглядывал своих драбантов. Все дружно увлеклись разглядыванием тарелок и их содержимого, нет-нет да и прокидывая быстрый взгляд на угрюмого шефа -- молчит, думает о чем-то. Рассердился, что ли? Ребята взматерели. Молодежи почти нет: Фанту возле тридцатника, Элу с Тони под сорок, столько же Китайцу. Малышу тридцатник, Киселю немногим больше... Ворон молод и Блондин, но опять же относительно, четвертак уж разменяли мальчишечки... И все привыкли к самостоятельной жизни, когд