но ваш чек скажет мне и ваше имя. Или вы употребите подставных лиц? -- Вы правы, и во многом, профессор. А мое подлинное имя вы узнаете из чека. Надеюсь, вы извините меня за маленькую и безобидную хитрость. Ведь я не знал вас и даже был несколько насторожен. -- Настолько насторожены, что даже о своем главном деле, о фирме рассказывали изумительно расплывчато. -- Разве? Мне кажется, что я был достаточно подробен... -- Это вам только кажется, Джерри. Под такой подробный рассказ можно подвести любую форму деятельности, от благотворительного религиозного фонда до мафии включительно. Тем более что вы, кажется, итальянец?.. Последние слова Коррада произнес по-итальянски. Гек мгновенно, как будто только этого и ждал, перешел на сицилийский диалект. -- Так же, как и вы, профессор, но к мафии все-таки не имею ни малейшего отношения. Коррада вновь перешел на бабилос: -- А выговор у вас как раз подходящий. Мне, знаете ли, нет дела до профессии моих клиентов. Я ученый и врач, моя область -- личные, а не социальные заболевания. Мафия же, как я считаю, болезнь социальная... -- Знаете, профессор, мне довольно долго довелось жить на Сицилии, но никогда и ни от кого я не слышал там о мафии. И вообще это дурацкая социальная выдумка полиции и журналистов. -- Даже так? И на Сицилии вы не слышали, и здесь ее нет... А взрывы, автоматные очереди, разборки, кровь, отрезанные головы возле перуанского посольства -- это тоже выдумки дураков-журналистов? -- И разборки, и кровь -- все это имеет место. Но давайте разберемся. Вот на Сицилии... Я вас не очень... -- Я на часы не гляжу и вас не тороплю. Продолжайте... -- На Сицилии мне, по долгу службы, довелось общаться с людьми, у которых были проблемы юридического толка, как раз по линии так называемой мафиозной деятельности. Были среди них неплохие люди, встречались и мерзавцы, но никто из них не был и не считал себя мафиози. Человек из сицилийской глубинки, а Сицилия -- даже в Палермо -- это провинция для европейски-провинциальной Италии, испокон веку привык, что пришельцы с севера и мавританского юга облапошат и унизят его, не моргнув и глазом. Ни закон его не защитит, ни карабинер. Вот и рождается из недр народной жизни собственный обычай, уклад и порядок. А его носитель и хранитель -- тот же крестьянин, сосед, родственник. И лупара для них сотню лет была наилучшим адвокатом. А посторонний человек, прокурор или журналист, смотрит на эту жизнь сквозь призму собственных заблуждений и обычаев. Муссолини поперевешал и замучил тысячи этих несчастных "мафиози", но народ остался, Сицилия осталась. Стало быть, сохранились и возродились обычаи, которые недоумки, не говорящие подчас даже на северном итальянском, называют мафией. Я в ближайшем будущем собираюсь туда съездить, хочу повидать одного из своих знакомых, столько лет не виделись. Он теперь на пенсии вероятно, если еще жив, но очень, очень умный был и душевный старик, я только сейчас стал это понимать. И знаменитый сицилийский дух, кстати, похоже, вот-вот выветрится окончательно. И разрушила его не полиция, не закон, а цивилизация и торговля наркотиками. Он еще жив в маленьких городках и деревнях, но кто туда заглянет? Нет, мы будем ужасаться "Козе Ностре", жупелу, который три десятка лет тому назад выдумал один полуграмотный неаполитанец под угрозой электрического стула... Что же касается наших пределов... Да, я читал в газетах ту историю... это где к перуанскому посольству подкинули мешок с головой некоего Сантоса и его телом, перемолотым в мясной фарш вместе с одеждой? -- Да. И это, по-вашему, народный бабилонский обычай? -- Я откуда знаю, наверное нет. Но вот в чем я точно уверен, что этот ужасный и всемогущий международный годфазер Лима-Сантос, "преступник номер один" для полиции и газет, без телохранителей и адвокатов -- точно такой же дебил и трусливый обыватель, как и безработный оборванец из латинских или винегретных трущоб... Ах да -- был, верно... И перед смертью этот газетный супермен небось паскудно рыдал, вымаливая если не свою паскудную жизнь, то хотя бы легкую смерть, и ради этого предавал и продавал всех, кого только мог вспомнить... (Сантос, в юности имевший кличку "Пулеметчик", действительно, плакал до тех пор, пока его, связанного, не сунули вперед ногами в чавкающее жерло гигантской мясорубки на одном из подпольных мясокомбинатов. Тут он и умер от болевого шока, а голову успели отрезать, пока ее не затянуло внутрь. Весь этот балаган и был затеян в сугубо воспитательных целях, чтобы Блондин и остальная присутствующая молодежь плотнее понимала края позволенного и неположенного. Блондин так и не выблевал тогда свои эмоции и сомнения, хотя по желтому с испариной лицу было заметно, что очень этого хотел.) -- ...Вот вам и вся мафия. Одни уголовники запытали и убили другого уголовника. А попади этот Сантос в тюрьму -- убили бы другие люди, не знакомые никак с первыми. И не за кокаин там, или сферы влияния, как эти первые, а за то, что растлевал десятилетних девочек и мальчиков. А в газетах все равно бы написали, что всемогущая рука мафии дотянулась и до... Это в наших газетах. А соседи из Бразилии или Боливии узрели бы заговор спецслужб. Случается, правда, когда набравший кое-какую силу и деньгу бандит вдруг лишается и без того небольшого ума и начинает подражать манерам голливудских мобстеров; ему кажется, что это очень круто -- цедить слова вполголоса, через рюмку мартини, в собственном ночном клубе, в окружении шлюх и неуклюжих бегемотов. Такие быстро оканчивают свои дни на помойке... Фу, куда это меня занесло... Начал про обычаи, а... Так вот, в применении к нашей бабилонской жизни... -- Прошу прощения, Джерри... Ваши рассуждения весьма примечательны и интересны, почти так же, как и ваши сны. Но давайте оставим что-нибудь и для другого раза. Мы с вами и так наговорили четыре нормы с лишним. -- О, я доплачу, причем наличными, если хватит... Коррада привычно отметил очередную попытку посетителя перехватить инициативу и привычно отбил ее: -- Доплатите, но не сейчас, а позже, когда я дам знать об этом. Дополнительная оплата за сегодняшний вечер не состоится, опять же потому, что я ее не требую и не прошу сверх того, о чем мы договорились. Пора прощаться, но не хотите ли вы еще что-нибудь коротко сказать или спросить? Гек окончательно расстался с первоначальным своим планом: обсудить проблему Коррада--Луиза--деньги, -- не тот вариант, и разговор не пойдет по его сценарию. Слишком силен духом этот Коррада, слишком верток и умен. Напрягся он при упоминании малолетних девочек, или это только показалось?.. -- Профессор, хотя бы два слова: что с моими снами? Подробности потом, когда сочтете нужным... Мне ведь это важно, поверьте... Предвиденные слова, в нужной просительной интонации... На то он и Леонардо Коррада, опыт и адекватность восприятия -- великая сила. И она все еще послушна ему и год от года делается только сильнее. Вот и этот, такой внешне уверенный в себе господин... Коррада неожиданно быстро -- даже для себя -- сместил взгляд на собеседника и обомлел. То, что перед ним сидело, -- показалось внезапно оболочкой совсем иного существа, не того, к кому его ментальная сущность привыкла за два часа знакомства... Коррада с пронзительной ясностью вдохновения осознал, что класть ладонь на эту душу -- все равно что сделать попытку подружиться со ржавчиной или раком желудка... Надо бы немедля порвать листочек с записью... -- Вера не по моей части. В двух словах -- извольте. Ваша личность -- одна большая кровоточащая язва. Ваши мысли, поступки, мотивы -- глубоко инфернальны, вампирически всеохватны. Если попроще -- негативное начало в вас очень сильно, оно изъело вас. И я сомневаюсь, что даже в общении со мною вы обретете мудрость и адекватность зрелой личности. Однако, может быть, все и не так безна... Гек следил за руками Коррады, и когда тот потянулся к ящику стола, успел лишь перебить его скороговоркой: -- Я отрицаю мудрость!.. Он с шелестящей скоростью вымахнул из кресла и в прыжке уже самортизировал руку, чтобы в районе солнечного сплетения не образовалось гематомы... Коррада хватанул было ртом воздух и вырубился. Нервишки, черт бы их подрал... Он, наверное, за мятными леденцами полез, кроме них там ничего не было... Гек с досадой открыл нижний ящик в левой половине стола -- точно, пистолет на месте и разрешение на него. Гек вынул обойму -- битком, кроме одного. Гек удивился и заглянул в патронник -- нет, пустой... Все нормально, просто его смутили интеллектуальное проворство Коррады, скорость реакции и проницательность... Так и не договорили толком... Коррада все еще был без сознания. Пользуясь этим, Гек нажал на скобу в тыльной части декоративного письменного прибора и вынул кассету с записью -- по полтора часа на каждую сторону с автоматическим перескоком (Коррада часто записывал на пленку свои разговоры). Взамен он заправил точно такую же кассету, но пустую. Ребята все четко обрисовали и даже кассету дали той же фирмы. Молодцы парни. Интересно, куда он патрон дел, выронил, может быть? Да какая разница... Все аккуратно протереть... Записочка на месте, пусть так и лежит... Часы-передатчик молчали, не подавая ни звуковых, ни тактильных сигналов, это очень хорошо. Не соблазнился бы Фант сегодня прослушку на меня оставить... Да вряд ли решится... Куда -- в лоб или в сердце?.. В сердце -- грязи меньше... Гек вложил в левую руку Коррады пистолет, помня, что тот -- левша, и, давя сопротивление пробуждающегося сознания, подвел ствол к левой стороне груди... Вот елки-моталки!.. Сколько ни стреляй в замкнутом пространстве -- все равно никак не привыкнуть: обязательно вздрогнешь при этом... Пульс... Зрачок... все как надо, ходу теперь. Замок-автомат на входной двери щелкнул за спиной, Гек махнул во тьму невидимым подстраховщикам и двинулся прочь от дома. Через пару кварталов его должен подхватить Блондин на неприметном моторе, пятнадцать минут крейсерской скорости, и они будут в городе... В ту ночь Гек спустился в Черный ход и не спал до рассвета: прежде чем пленку уничтожить, крутил запись своего разговора с Коррадой. Он ни разу не прерывал запись стопом или паузой, зато трижды -- было чему учиться -- прослушал всю пленку от начала и до конца и слушал ее самым внимательнейшим образом. Зеленые цифры электрического будильника светились на цифре семь, когда Гек решил, что с него хватит, и полез спать. Казалось бы, тепло, а простыни -- как ледяные. Лежа в кровати, он еще немного повспоминал беседу, ухмыльнулся и выкрикнул в укоризненно молчащую темноту: "Я отрицаю мудрость! Я -- ее -- отрицаю". Воля лучше неволи. И забот хватает, и неопределенности, так ведь они и на зоне не исчезают, заботы... Зато возможности резко расширяются и радостей больше. Жизнь сильнее всех живущих -- и как-то весной неизбежное случилось: Гек, в возрасте тридцати семи с половиной лет, влюбился. В последний год Гека сильно стало беспокоить нечто, трудно поддающееся осмысленной формулировке... Атмосфера в городе и стране медленно, исподволь и вкрадчиво стала меняться... По-прежнему Адмирал стоял у руля государственной машины, с той же, и даже большей интенсивностью гремели в его сторону дифирамбы со всех концов бескрайней Родины, но Гек однажды, читая утреннюю газету, унюхал некую новую, постороннюю, что ли, струю и с тех пор не мог отделаться от ощущения, что новый запашок не исчезает. Началось с малого, с заметки некоего Мишеля Артуа о смычке бандитствующих элементов с вражескими спецслужбами, под контролем последних, разумеется... Все бы ничего, да на отдельных моментах Гек враз навострил уши. И не то чтобы этот неведомый Артуа много знал о жизни этих самых элементов, но некоторые подробности показались ему смутно знакомыми... Да-да-да, такое ощущение, что о нем, о его зонной жизни кто-то напел щелкоперам. И намекнул на старинное происхождение антигосударственной уголовщины (читай -- о Ванах!..). С той поры Гек поручил Фанту делать электронные тематические выборки по ряду направлений, а сам, выправив соответствующие ксивы, положил себе за правило каждый день не менее полутора-двух часов проводить в Публичной президентской библиотеке. Он целенаправленно читал только ежедневную прессу, по разделам: официальная хроника, государственные назначения, светские новости и, само собой, криминальные колонки. Там он и познакомился с библиотекаршей, с Орой. Стройная блондинка лет тридцати, всегда серьезная и доброжелательная, довольно быстро запомнила его и по прошествии нескольких недель уже здоровалась с ним, как со знакомым человеком, без напоминания подготавливала привычный набор ежедневных газет. Из его слов она знала, что он магистр социологии и пишет монографию по заказу одной из правительственных комиссий. Ора, хотя и была, что называется, книжным червем, но в жизни повидать успела многое. И родителей похоронила, и работы лишалась, и с мужем развелась. Детей у нее не было, от родителей осталась небольшая квартира неподалеку от Президентского проспекта, нынешняя спокойная работа ей нравилась, а обходиться она привыкла немногим, так что скромная зарплата не очень ее стесняла. Уж кого только она ни видела в читальных залах громаднейшей библиотеки... Нет, разумеется, ни рок- и теле-звезды, ни правительственная знать здесь не появлялись, но разнообразие человеческих типов было безумно велико. И ученые, и сумасшедшие, и студенты, и домохозяйки, экономящие на подписке модных журналов... А холодными зимами и бомжи начинали вдруг пылать жаждой знаний и бесплатного тепла... Этот Ральф Оуки больше походил не на социолога, а скорее на инженера-золотодобытчика с южных приисков, как их иногда рисуют в телепередачах: суровые, крепко сбитые, с резковатыми манерами... Был он неулыбчив, но по-своему обходителен и вежлив и еще не стар. Однажды в воскресенье он засиделся допоздна, на этот раз не читая газеты, а перебирая авторскую картотеку, и так вышло, что они одновременно покинули библиотеку. Оуки тоже принадлежал к категории пешеходов и по темному времени вызвался проводить ее до дому. Идти было всего ничего, минут пятнадцать ее шагом, и она согласилась. А через месяц случай повторился, и на этот раз -- как нельзя кстати. В двух шагах от дома к ним прицепилась кучка хулиганов. Так вот этот Оуки разогнал их моментально и кулаками, и пинками, а двоих очень жестоко побил, так что ей даже пришлось унимать рассвирепевшего ученого мужа. Он не поленился проводить ее до двери квартиры на третьем этаже -- и так все и случилось... Она тогда вдруг испугалась, что побитые подонки захотят отомстить и подкараулят его на обратном пути. Ральф поначалу упирался из непонятной мужской гордости, но потом согласился попить горячего чаю и немного переждать. В тот вечер он даже остался у нее на ночь и, конечно же, попытался к ней приставать, но ничего не добился -- Ора не чувствовала себя настолько одинокой, чтобы в первый же вечер уступать малознакомому человеку, пусть и спасителю. Но он уже намеренно подстерег ее после работы и вновь проводил. А потом и еще раз... Хулиганы, кстати, больше не появлялись, и вообще вдруг в ее районе стало безопаснее на улицах, видимо, полиция сумела найти силы и средства, чтобы навести порядок хотя бы в центре города... И постепенно Ора привыкла к нему, и он ей понравился, и однажды он у нее остался, что называется, "по полной программе"... В доме Оры довольно скоро образовался непривычный по своему размаху достаток: Ральф почти не дарил цветов, но то и дело пополнял скромные недра квартиры обновками: старый телевизор безжалостно обменял на два громадных "панасоника", заменил холодильник, купил музыкальный центр и здоровенную коробку с дисками на все вкусы. Только вот симфонической музыки, которую Ора предпочитала всему остальному, там почти не оказалось. Упомянула невпопад о понравившейся расцветке ковра, который она видела на витрине, -- пожалуйста, из магазина доставили два ковра... Не слушая никаких возражений, принялся, вдобавок, каждую неделю оставлять по три-четыре тысячи, хотя сам бывал у нее не чаще двух раз в неделю -- редко-редко, когда три... Куда такие деньжищи девать... Зато звонки, если вдруг он не появлялся в библиотеке, обязательно и предельно коротко: "Как дела, что делаешь, скучаешь-не-скучаешь, куда пойдем?.." Пить -- не пьет, ест все и всегда хвалит, но какая из нее кухарка... Вот ромштексы делать научилась. Ора попробовала ходить с ним в театры -- и не возражал, но ему явно не нравилось. На художественные выставки гораздо охотнее соглашался, но тоже -- так... А на компьютерных -- ей скучно... Однажды -- р-раз -- посреди зимы -- и отправил ее в недельное турне на Гавайские острова с пятизвездочными отелями и прочими прелестями, сам же не поехал, отговорился делами... Больше всего ему нравилось просто гулять с нею по городу, особенно по садам и паркам, и по набережным, и вдоль побережья залива... Кое-что Ора все-таки тратила, в основном на книги (работать в библиотеке -- это одно, а так приятно дома иметь под боком свои любимые!), но бо2льшую часть оставленного решила складывать в коробку из-под туфель, чтобы при случае вернуть Ральфу: мужчины ведь как дети, швыряются направо и налево, пока везет, а потом глядишь, и самому есть нечего... Он почти ничего о себе не рассказывал, его работа -- закрытая, под контролем правительства... Поначалу она стеснялась вечной его угрюмости, но он никогда на нее не раздражался, голоса не повышал и был с ней добродушен и доверчив. Ора подозревала, что Ральф -- семейный человек, с женой и детьми, но эту тему никогда они не трогали, а может и к лучшему: он -- с ней, а весь остальной мир пусть пока постоит за порогом... Ах, идиллия кончилась внезапно и по их совместной вине. Гек много чего знал и умел, но при всем своем опыте никогда не задумывался о проблемах предохранения от зачатия, женщины успешно справлялись с этим и сами. Но и Ора, привыкнув с первым мужем, что никогда и ничего в этом смысле не происходило, считала себя бесплодной, и вот на тебе -- залетела... Делать нечего -- призналась Ральфу, хотя и глодали ее сомнения и страх. Он явно был потрясен новостью -- Ора научилась разбираться в его неярких эмоциях, -- такова была его первая реакция. Потом он обрадовался, но буквально на какие-то минуты, потом задумался... Потом исчез и не показывался три дня... А потом... Геку никогда и ни с кем не было так покойно и хорошо, как с Орой. Ее странности казались Геку забавными, но все равно симпатичными. Так, она стеснялась при нем раздеваться и одеваться, никогда не обсуждала с ним сексуальные впечатления, боялась грозы, отказывалась носить предметы из натурального меха или кожи... Еще странность: не было ни одного случая, чтобы она попросила у него денег или какой-нибудь подарок, и всегда до красноты смущалась, когда он проявлял инициативу в этом вопросе... Готовила она -- так себе, в постели -- как Луиза, не лучше... Но выдержать без нее хотя бы неделю-другую -- для Гека стало совсем не просто. В начале их отношений он по инерции заглядывал к проституткам, да вскоре завязал, обрыдло. Новость от Оры его оглушила. В тот же день он разбросал все насущные дела и залег в Черном Ходе на трое суток безвылазно. Альтернатива у них простая -- рожать или делать аборт. И тот и другой исход оказались для него равно неприемлемыми; как он ни бился -- все дрянь получалась вместо идеи. Пырь с Вакитокой ничем ему помочь не могли, сочувствовали только -- и на том спасибо... Через трое суток он заявился к Оре и с порога ударил ее откровенным разговором: выложил в открытую про себя (не все, конечно) и про свое решение. Не сразу ему удалось объяснить ей, что он из себя представляет, но и тогда она все же удерживалась от слез, а потом уже прорвало в четыре ручья, когда он объявил, что ей делать дальше... Уж как только он на нее ни воздействовал -- и логикой, и разумом -- что ей логика -- ревет взахлеб и все тут... Гек настоял, чтобы остаться ночевать, к утру вроде бы примирились в постели, а с утра опять слезы... Тем не менее через две недели все закончилось так, как он для них и наметил: Ора уволилась с работы, обратилась в соответствующие службы, заранее намагниченные как надо, и уехала жить куда-то за границу, обязательно в один из британских доминионов, Гек специально не велел ей рассказывать ему свой конкретный выбор ("Будет все нормально -- отыщу самостоятельно. Но это вряд ли случится раньше, чем через пять лет... А может и того не выйдет") и пытаться установить с ним какой бы то ни было контакт. В кредитных карточках, зарубежных банковских счетах на ее имя и в анонимных австрийских авуарах он зарядил для нее около десяти миллионов талеров (если пересчитать с местных валют) -- все, что удалось с гарантией непрослеживаемо для любых спецорганов и свидетелей собрать за эти две недели. Богатая, беременная и бесконечно несчастная Ора выбрала Австралию, Мельбурн, а Геку все почему-то казалось, что она уехала в Канаду... Однако те три дня раздумий в Черном Ходе не обошлись без идей, и Гек собрал на очередной сходняк всех своих гангстерских Дядек и авторитетных сподвижников по Бабилону (по паре человек было и из Картагена, Иневии, Фиб...). "...Это отнюдь не моя дурная прихоть, парни! Каждый из вас плотно сидит на крючке у государства, в лице его спецшакалов. Сегодня тебя, Эл, и тебя, Втор, защищает от них круговая порука, тугая мошна, верткий адвокат и родная бл...я Конституция. Но тут вам не гангстера с ручными тарахтелками из подворотни. Случись что -- а были такие времена еще у современников на памяти, -- полистают телефонную книгу, найдут и привезут десять пуль в живот с доставкой на дом. Или вы думаете, что ваши гориллы кастетом "ПТУРС" сшибут и вместо вас под гусеницы прыгнут?.. Дальше. Будь у меня жена и ее прихватили бы чужие бяки, мне было бы тяжело сдерживать шантаж. А если бы и детей в придачу... и тогда бы выдержал, но... сильно бы переживал, очень сильно. Из вас -- все бы выстояли при подобном раскладе?.. Вопрос риторический, это означает -- можете вслух не отвечать. Коли ты не урка -- семья святое дело, ну так -- позаботься о ее сохранности. Я чую разные подлости от этих псов и их презуса, хотя и не могу конкретно угадать -- что и от кого. До других идиотов нам дела нет, пусть живут как знают, нам на пользу. Сроку даю -- год. Прикиньте, взвесьте, кто более-менее дорог и значим -- перекрасить и закамуфлировать. Хоть развод липовый, хоть брак фиктивный... Адреса сменить, кто сумеет, детей постарше -- учиться или работать в другие города, а лучше за бугор. Все эти свадьбы-мадьбы, юбилеи и фоторепортажи -- унять до минимума, хоть ставни забивайте... Кто поленится слушать мои советы -- пеняйте на себя. Кстати, на людях и в городе в таком количестве собираемся последний раз. Надо обсудить -- кучкуйтесь без помпы, предельно аккуратно. Перспективным ребятам передайте примерно то же самое, но уже от себя". По правде говоря, Гек не слишком представлял себе, на кого и как он будет воздействовать в случае непослушания, зато "парни" почему-то представляли это очень хорошо и ярко, никто из них не осмелился оспорить вслух его "советы". Расходились подавленные, заранее начиная прикидывать тоскливые перспективы грядущих перемен. Уже за порогом "Коготка" Фант выругался в сердцах и внятно сказал в пространство: "У шефа шмель в башке летает, а мы отдувайся..." Многие слышали его слова, но ни один не возразил. И никто не донес, даже его старинные недоброжелатели, братишки Гнедые. Во время разъезда двое закадычных друзей сели в один мотор. Оба были полноправные Дядьки в своих владениях и оба, Дядя Эрни и Дядя Тор, недавно и почти добровольно примкнули к той гигантски разросшейся части преступного мира, где слово Кромешника было законом. -- Пахан, между прочим, правильное дело говорит и о нас, дуроломах, заботится. Что, не так, что ли? -- Второй собеседник завернул матюгом и повернул к первому жирное лицо, перекошенное злой ухмылкой: -- Не мне, ты лучше это моей кобре растолкуй, если такой правильный! А мне ничего объяснять не надо! Эх, жизнь, ну, подлая штуковина... Поехали, Арнольд, к твоим шкурам, да нажремся, а?.. Было мужчинам по сороковнику с хвостиком. Первый собеседник -- отчаянный бабник, но жил холостяком, второй -- солидный семьянин, воспитывающий троих детей. Одного звали Дядя Эрни, он же Арнольд Подкидыш, второго Дядя Тор, он же Нестор Гиппопо. Это были заглазные клички, наклеенные на них с юношеских лет... Глава 15 И смерть не мила, И жизнь опостылела. Мрак. Боль. Вдох, выдох... Подбритые усики, эспаньолка с проседью, волнистые кудри чуть ли не до плеч, элегантные дымчатые очки -- вылитый профессор консерватории... Кто бы сумел узнать в нем скокаря Бычка или даже кадрового офицера Службы Уильяма Бонса? Однако это был он, полковник Уильям Бонс, подручный и доверенный генерала Эли Муртеза, который сам, в свою очередь, по-прежнему был другом и правой рукой самого Дэниела Доффера, одного из влиятельнейших лиц государства Бабилон. Полковника Бонс получил еще прошлой зимой, в счет старых заслуг и авансом за будущие. Для будущих заслуг Дофферу и Муртезу требовались в доску надежные люди, способные на многое, а также и на все, Бонс им подходил по этим и иным параметрам. В тот звездный для природы и Бонса вечер Эли Муртез лично пожелал обмыть с ним "большой треугольник", и это была честь, которая очень редко выпадала на долю рыцарей Службы. По плотоядному совету Муртеза местом ужина они выбрали дорогущий ресторан "У Пьера", где благодаря стараниям шеф-повара, специально выписанного из Франции еще при покойном Президенте, старались бывать почаще самые привередливые гурманы столицы. Ресторан к тому же славился известным либерализмом: ни один знаток не мог придраться к качеству ритуалов, исполняемых перед ним метрдотелем и официантами во время вскрытия бутылок, к примеру, или при подаче счета; но с другой стороны, если какой-нибудь провинциальный нувориш требовал к рыбе мускат -- ему подавали без звука все просимое и не раздражали деликатными советами. Как ни странно, но и эта особенность "Пьера" нравилась очень многим: одним не приходилось задумываться о назначении крючочков и ложечек, другие же, искоса посмеиваясь, приятно самоутверждались на их фоне. И десерт, как и все прекрасное, подошел к концу. Муртез сунулся своим огромным носом в пустую ликерную рюмочку и обиженно запыхтел сигарой. -- Черт бы побрал этих французов с их микроскопическими изысками! Я эту рюмочку не менее чем наполовину вынюхал, а не выпил... -- Зато каков аромат... -- философски возразил ему Бонс, прикуривая "гавану" прямо от свечи. -- Не спорю. Но уж кофе я одной чашечкой не обойдусь, клянусь Вакхом! И предупреждаю вас, Уилл, счет, который вы будете оплачивать, не станет от этого меньше. -- От судьбы не уйдешь, ужин того стоил. -- Ну-ну, все не так больно: ровно половину его я вам завтра или послезавтра верну, запущу лапу в оперативные фонды... -- Не смею отказываться. Я теперь хоть и полковник, но по-прежнему остаюсь самым дисциплинированным офицером нашего заведения. Только прикажите. -- И прикажем, когда момент наступит. Шеф доволен вами, хотя и ругает за внешний вид, ему все стрижку и двубортные пиджаки подавай, как приснопамятному Эдгару Гуверу из Штатов. Еще ему показалось, что вы слишком обильно орошаете столичную прессу, в ущерб провинции. -- Есть грех, сам недавно понял это, и мы учтем. -- Как ваш старый друг и босс -- не установили еще контакта? -- Гм... Тут уместнее был бы термин "пахан". Нет, никак не подобраться, нигде не засечь. Не знал бы его воочию -- подозревал бы, что он -- выдумка желтых журналистов. Оба рассмеялись. Муртез обернулся на шум -- в зал входили двое посетителей -- и удивленно поднял брови: -- Уилл, глаза мне изменяют, или я все же знаю этих двух типов? Сейчас-сейчас, даром я разве столько лет ими занимался... Вон тот моложавый седеющий франт носит кличку Подкидыш, а тот громадина -- Нестор Гиппопо. Оба -- паханы в своих бандах. -- А вот тут более уместен термин "Дядьки"... -- Да что нам термин: пидор -- это пидор, хоть геем назови его, хоть нет... -- Любите Шекспира? -- Только как творца. Ну так я прав?.. -- Да, это они, хотя к нашему "другу" прямого отношения не имеют, насколько я понимаю современную ситуацию. -- Прямого? -- В последнее время некий Сторож из предполагаемой орбиты Кромешника и этот Гиппопо стали тереться друг о друга границами своих владений. Стреляют помаленьку... -- И у них, оказывается, бывают проблемы, не связанные со жратвой и выпивкой... А вид у него цветущий, морда так кирпича и просит... Боже праведный, Уилл, что они такое вытворяют!.. -- А что? -- Бонс с осторожным любопытством глянул в их сторону. -- Они заталкивают, если не ошибаюсь, "Курвуазье" в ведерко со льдом! -- Действительно... Ну так они хотят, чтобы остыл. -- Варвары, тараканы, микроцефалы! -- Французские коллекционные вина все же сумели слегка разгорячить обычно флегматичного Муртеза. -- Теперь им как следует придется напрячь языковые сосочки, чтобы вкусить прелесть букета. Хотя если на голодный желудок и не в конце трапезы, и в дубовую голову... -- Не беда, недостаток температуры они возместят количеством. О, что я говорил!.. Гиппопо и Подкидыш, конечно же, не стали нюхать пробку и рассматривать рубашку, а запросто налили в бокалы граммов по семьдесят тягучей влаги, чокнулись и залпом опорожнили. Для аппетита. Даже если бы они принялись вместо закуски обгладывать друг друга, многоопытный официант и глазом бы не моргнул: такие господа хоть и заталкивают салфетку за ворот, но платят хорошо и не капризничают, и не рассиживаются подолгу. -- Скоты. Хотел бы я знать, что они так горячо обсуждают в данную минуту. Хотя, вероятнее всего, баб или результаты скачек на ипподроме. -- Может, имело бы смысл организовать здесь прослушку? Тут интересный для нас народ бывает... -- Нет, Уилл, дохлый номер: основной владелец "Пьера" и начальник президентской канцелярии женаты на родных сестрах. А любая прослушка подобного масштаба в нашем вонючем крысятнике, именуемом по недоразумению государственной машиной, почему-то становится известной всем и вся на второй день. Представляете, что может начаться, тем более что у многих, высоко сидящих и сладко жрущих, рыло и без того в пуху... Увы. Скажите, Уилл, Кромешник ваш так велик и грозен, почему же тогда он никак не выкорчует торговлю наркотиками, если он действительно против нее? -- Он корчует, да новые растут. Уничтожить наркоторговлю в целом -- это и ему не по зубам. Дело ведь безумно прибыльное, и спрос не угасает. А Ларей, по-моему, не так уж и стремится эту торговлю прикончить... Впрочем, может, это только мои домыслы, основанные на некоторых его давних репликах и высказываниях, но он, кажется, считает, что перманентная война с наркоторговцами -- отличный повод держать свои орды в боеспособном состоянии. Без тренировки люди слабнут, жиреют, а у него всегда война, все умеют стрелять и прятаться, и держать ухо востро, и стоять друг за друга. К тому же когда есть общий конкретный враг -- не до грызни между собой. Он -- совсем не простой мужичок; иногда мне кажется, что я его, при всем своем извращенном восхищении, недооцениваю... Ого! И цены же тут!.. Не о бегах и не о бабах беседовали в тот вечер Нестор и Арнольд, ошибся Муртез, о Ларее-Кромешнике толковали. Однажды Гек, без предупреждения, как всегда, возник в штаб-квартире Тони Сторожа и попал на военный совет (Блондин заранее проинформировал), который держал Тони с Блондином и Киселем. Постоянные стычки с людьми Дяди Тора, Гиппопо, привели к тому, что шестеро человек приземлились в "Пентагоне" "от трех до восьми", двое стали безрукими и безглазыми инвалидами, а еще двое угодили на погост. И это -- только за полтора месяца. Весь сыр-бор шел из-за контроля над игорным залом, здоровенной сетью закусочных и районным рынком возле церкви св. Андрея. Территория исконно принадлежала Гиппопо, но очень уж она неудобно вклинивалась во вновь захваченные нивы Тони Сторожа... Кто первый начал -- какая теперь разница, Гиппопо сам готов на всю округу лапу наложить, и ребята у него буйные и злые. Гек молчал и слушал, но Тони все казалось, что пахан далеко от них со своими мыслями... -- Где, ты говоришь, он наверняка будет? Девятнадцатого, да? -- Девятнадцатого, на католическом кладбище. Мы достоверно узнали, что в этот день он там бывает ежегодно, типа родственников проведывает. -- Все отложить. И, Тони, башка у тебя неплохая, с идеями, но впредь воздержись снайперов на кладбище гонять -- слишком много поднимется общественной вони, да и не совсем по понятиям такое... А идея грамотная: просто и изящно, главное -- точно узнать время и место. И если место еще и пустынное... Блондин постарался? -- Вик подсказал. У жены Вика цветочный магазин, при нем кофейня, а мать жены Гиппопо любит там покалякать с подругами. -- Я сам съезжу на кладбище и постараюсь с Нестором договориться. Думаю, что у меня все получится мирным путем. Все трое почтительно слушали, но им безумно хотелось расхохотаться: Ларей -- миротворец! Бескровнее было бы Гиппопо завалить, а машины с охраной взорвать, чем спустить на переговоры самого Ларея... Но тут уж, как говорится, не наше дело спорить, может, у него старые счеты накопились... Старожилы не припоминали такой мягкой осени: солнечно, тепло, листья пожелтели, покраснели, но еще и не думали опадать, легкие перистые облачка на синем небе давали земле студеную апрельскую тень, и солнце с беззаботной улыбкой смотрело вниз, как будто не кладбище оно освещало так ярко, а площадку для гольфа. В среду кладбище было почти пустынно, и Нестор краем глаза сразу же засек приближающуюся неспешным шагом фигуру. Он повернул голову и, вытряхнув из себя умиротворяющую расслабуху, стал в упор разглядывать идущего к нему мужчину. Крепкий, в джинсах, в свитере, в черной просторной куртке, без шапки... Что-то очень знакомое было в резких чертах его лица, что-то... важное для памяти... И только когда незнакомец -- пустые руки, опущенные и сложенные перед собою в замок -- остановился перед ним, Нестор вспомнил: развороченный "Трюм", смерть Дуста, таинственный дебошир, увиденный им сквозь потайное зеркальное окно. А мужик-то -- как из кукольной коробки, абсолютно такой же, временем не попорченный. Но сколько же лет прошло -- поди пятнадцать, а то и больше... -- Привет, Нестор. -- Здорово, коли не шутишь. Но что-то я тебя, мужик, не припомню... -- Откуда бы припоминать?.. Главное, что я тебя помню и знаю заочно и очень давно. А зовут меня Стивен Ларей. "Вот оно!.. Вот они кого на меня приготовили, гады... И сам бы мог догадаться, значит, не зря параши ходят, что он заговоренный от времени... Может, он и вообще тут, на кладбище живет, а днем по ошибке вылез..." -- Имя громкое. А ты не врешь, случаем? "Где ребята, ослы сонные?.. Мой, что ли, час пришел?.. Так просто я не дамся... Если его заломать..." -- Что тебе, верительные грамоты показывать? Не вру, смысла в этом не вижу. -- Ну, и что тебе надо от меня? -- "Джеймс Финрер упокоился здесь". Дядя Джеймс! Вон куда закопался... Надо же, такой длинный был, а могила стандартная... Твои цветы? -- Мои. А ты что, знал его? -- Джеймса? Я его еще мальчишкой знавал... -- Гек с досады тяпнул зубами кончик языка: надо же, разволновался, идиот, расчувствовался... Делать нечего, авось не обратит особого внимания. В крайнем случае, если к слову придется -- вместе росли... -- Мне от тебя надо немногое: помирись со Сторожем, перестань якшаться с антрацитниками и с прочими "заморышами" дружбу водить. Если согласишься -- сможешь отстегивать в наш общак, я за тебя походатайствую. -- Совсем чуть-чуть, а? Я привык своей головой жить. И на хрен мне ваш общак? Тоже мне -- привилегия, пустоту кормить. -- Пустоту? Твоим ребятам, как я слышал, на "Пентагоне" не сладко живется, фратуют-мужикуют, как максимум... Но это, конечно, пустяк. Ты не удивлен, что я тебя здесь встретил? -- Ну, напели, настучали. Дальше что? -- Ты -- наглый... Или со страху грубишь? Ты сейчас не астры -- кишки бы выложил, прямо к Дяде Джеймсу на колени, если бы не я сюда пришел... -- Допускаю. Ну а с чего бы такая доброта по отношению ко мне? Не очень понятно... -- Как сказать... Мир нередко лучше войны... Да и за тебя очень уж крепкое было ходатайство. -- От кого?!. -- Не важно от кого, был один паренек, который о тебе хорошо отозвался. Паренек умер давным-давно, а маза его на тебя до сих пор живет... Как, по-видимому, и Дядя Джеймс жив в твоем сердце, чего я как раз не понимаю... Кстати, пока мы еще разговариваем, не подскажешь, где Патрика похоронили, а то я смотрю, смотрю -- не найду никак... -- Не знаю, честно говоря, никогда не интересовался. Помню, что где-то там, -- Нестор махнул рукой, -- а точнее не знаю. Надо у сторожа спросить. -- У Сторожа?.. -- Да нет... у кладбищенского... Мне надо подумать. -- Само собой. Подумай и вечерком брякни Сторожу по этому телефону, я там рядом буду, договоримся о дальнейшем, и о цветах, и о теще... -- Какой еще теще? -- Позвонишь -- узнаешь. Давай тогда, двигай первый, а я пока поброжу немножко, посмотрю... Люди Нестора сидели в машинах, бледные от злобы и стыда. -- Что вы тут, морды, заснули все, что ли? -- Уснешь... -- огрызнулся его адъютант и главный телохранитель, по кличке Стакан. -- Сидим, ждем. Вдруг смотрим -- у кого на ухе, у кого во лбу -- красные зайчики дрожат. На лазерный прицел каждого взяли... Подходят два штымпа, один к нам, другой к сопровождению. "Сидите тихо и ждите шефа", -- говорит. Ну и второй так же... Выгрузили обоймы из стволов у каждого и вернули врозь. Они отвалили, а мы сидим, смотрим, как ты с каким-то хмырем базаришь... Минуту назад зайчики ушли, а ты пришел... -- Стакан хотел было дополнить, что прижали их явно по наводке и что никто из них до последнего часа маршрута не знал, кроме Нестора и него, а он-то никому ничего не говорил... Но решил смолчать, Нестор не дурак, сам допрет... -- А что за хмырь с тобою был?.. Нестор сердито посопел-посопел, помолчал-помолчал, но потом решил произвести впечатление на своих молодцов: -- Кромешник. ...За дорогой следи, морда, чуть бордюр не снес!.. -- Впечатление было произведено, стыд и унижение у слушателей как рукой смыло. -- И... как? -- Добазарились кое о чем. Мы с ним старые, как говорится, знакомые... Муртез и Бонс расплатились и ушли, а Нестор, тряся зажатыми в кулачищах ножом и вилкой, гудел в собеседника басовитым шепотом: -- ...Я тебе отвечаю за каждое слово! Помнишь, я тебе про "Трюм" рассказывал и про своего племяша? Так вот это он был... Почти двадцать лет прошло, а он не изменился на морду. Я ведь его тогда хорошо запомнил! -- Ой, Нестор, грузишь ты мне, зачем -- не знаю. Ну и как, ты ему напомнил тот случай? -- Нет. Да пойми ты, Арнольд, что мне тебе врать? Он, между прочим, Дядю Джеймса знал, когда тот еще пацаненком был. Он его знал! И Патрика, и остальных. А где, говорит, сволочь Зеленый-то лежит? Я так думаю, что он его и закопал туда