ти тысяч, а вы... - Велимир Леонидович!.. - Да-да, слушаю вас, Арсений Игоревич? Я весь сплошное внимание! - Будьте любезны не перебивать и не иронизировать, иначе остальную часть разговора вы проведете за дверью. Понятно? - Пока да. - Вот и отлично. Да: - Арсений Игоревич замешкался, восстанавливая в памяти утерянную нить разговора: - Справились с честью, но. Кроме вас над проектом работали другие люди и успешно завершили свою долю порученного, не менее важного, так что не вы одни здесь герои. Я и сам, скажу не хвастаясь, обе руки приложил (При этих словах Велимир нахально ухмыльнулся, как бы показывая полную осведомленность на тему, что и куда прикладывал в эти дни шеф; Филарет, по обыкновению, остался невозмутим).Что же вы хотите - уверить меня в том, что за день непыльной работы на теплом летнем воздухе я пообещал вам двести тысяч уедов??? - Совершенно верно. Только не за день. - Ну за два. - И не за два, Арсений Игоревич. И вообще, условия были об аккорде, а не повременные... - Потише, потише, Филарет Федотович, не громыхайте так, не то люди подумают что-нибудь неправильное. Деньги любят тишину. Филарет умерил голос, но взгляд его по-прежнему был прям и холоден... - Даже если бы мы вернулись через десять минут после полученного от вас лично задания, но с необходимыми подписями на требуемых документах, - Филарет осторожно повысил голос и ткнул пальцем в сторону стола-крейсера, - по условиям нашего с вами договора, на словах, но жесткого и нерушимого, как это и положено среди мужчин, вы должны были бы не медля заплатить оговоренное. А это, как правильно еще раз напомнил Велимир Леонидович, двести тысяч условных валютных единиц. - Арсений Игоревич даже рукой полез к кнопке, якобы колено зачесалось, но проклятая служба безопасности, команда быстрого реагирования из бывших спецназовцев, крыша, услуги который нужны изредка, не то что раньше, а по-прежнему обходятся весьма недешево, не спешила объявляться... - Но двести тысяч уедов - сумма слишком непомерная, чтобы мы с вами всерьез могли обсуждать именно ее. Да вся сделка как таковая по данным документам не стоит и половины этих денег! Где элементарная логика? - Речь шла вовсе не о деньгах, а о долларах и евро, - вмешался Велимир, прижал руку к сердцу и выпучил глаза, чтобы казаться убедительнее, - и было их на бочке восемьсот тысяч! Это я вам говорю, как прирожденный брокер и счетовод. - Заканчивайте балаган, я вас прошу господа! - Арсений Игоревич, убедившись, что кнопка своих функций не исполняет, пролистнул еженедельник для записей, уперся ногтем в какую-то запись и потянулся к трубке. - Быть может, Арсений Игоревич, прежде чем звонить куда-либо, вы соблаговолите с нами закончить разговоры и расчеты? - А я уже закончил. Политику, тактику и стратегию в фирме определяю я и пока это так - я буду предлагать, а не вы, я буду руководить, а вы исполнять. Двадцать тысяч ваши. В евро, не в долларах, раз мы не предусмотрели обозначить конкретную валюту расчета. - Порядочный человек может стать политиком, но этот процесс необратим. - Возможно. Напишете расписочки и забирайте. Сегодня и завтра отдыхаете, а послезавтра на работу, или когда у нас там выходные?.. Думаю, что ваши повышения не за горами. Расписки в произвольной форме, безо всяких паспортных данных: я такой-то, получил тогда-то столько-то от такого-то. Число, подпись. - Или локаут. Сокращение рабочих мест, за счет меня и Филарета Федотыча. А? Точняк? - Вполне возможно, я и этого варианта не исключаю: Алло? АлЈ?.. ЗАО Кугуар?.. Что за: Если речь идет сугубо о вас, то да. Филарету же Федотовичу, который чаще молчит - напротив, кроме вполне заслуженного им повышения: АлЈ?.. Трубка тоже отказалась работать и Арсений Игоревич, видя, что оба его сотрудника не выходят за пределы приличий в своем протесте, ведут себя смирно, хотя и дерзко, сумел унять смущение и легкие уколы совести и даже разгневался на отвратительную работу техники и технических служб... - А с селектором-то что, мать и перемать??? - То же самое, мон ами флибустьер, Арсений Игоревич - не работает проклятый селектор, не выдержал накала фондовых страстей. Да, да, да... Сочувствую: Мы с Филом очень сожалеем. Попробуйте еще раз на кнопку нажать, может быть там просто контакт отсырел? А главный секретарь Илона Дмитриевна занята, у нее бронхи... - Какую ещ: - опешил Арсений Игоревич, но кнопку коленом все-таки нажал... - То есть, говоря по-русски, двести тысяч долларов вы нам платить не намерены? - Какие двести тысяч долларов, Филарет Федотович??? Я вам в любой ваш диктофон скажу, господа хорошие, в сотый раз, ясно и раздельно: никаких двухсот тысяч ни долларов, ни евро, ни швейцарских франков я вам не обещал. Понятно? - Понятно. Что-то мне расхотелось идти на повышение в вашей фирме. Я, пожалуй, уволюсь, последую примеру Велимира. - Да ради бога. - А что Светлана Сергеевна? Ей что предстоит получить за проделанную работу? Она ведь наравне с нами действовала и работала хорошо. Вы ей что-то такое отдельно обещали, или я ошибаюсь? - А вот это уже совсем не ваше дело, любезный. Еще вопросы? Так что, собираетесь получать деньги? Писать расписки, заявления об уходе? Решайте побыстрее и постарайтесь больше не испытывать моего долготерпения. У меня нет ни малейшего желания трясти тут с вами языками весь оставшийся день. - Трясите жопой. - Велимир Леонидович? Начнем с вас: Что-о? Что ты сказал? - А хоть что, хоть качучу, хоть верхний брейк. Фил, а куда мы деньги складывать будем: Я не подумал даже, надеялся, что здесь дадут, с тарой вместе... - Вот же кейс. - Филарет поднял левую руку - точно: темно-вишневый кейс, старинных очертаний, какие в восьмидесятых носили: - Покосился надменно в сторону Арсения Игоревича... - Именно про таких говорят: 'не срет, а рожает'. Начальник не сумел вмешаться в обмен репликами между двумя компаньонами, его подчиненными, он поперхнулся, удивленный невесть откуда, прямо из воздуха, возникшим кейсом, а еще больше - наглым спокойствием сотрудников, и сидел, пытаясь откашляться, прочистить горло. Арсений Игоревич не был плохим человеком и негодяем, более того, последние два дня он напереживался вдоволь, не представляя про себя, как ему решить и лично поднести горькую пилюлю этим двоим молодчикам, если они справятся успешно: И все же он решился и вновь почувствовал себя крутым и жестким: И циничным: И во имя Дела - грешным. Грех всегда притягателен. Но даже семи смертным грехам не сбить человека с пути во время срочного поиска туалета. Вдруг нужда, острейшая, физиологическая, большая - заставила позабыть его обо всем на свете, он, по-прежнему покашливая, вскочил, полез напролом вокруг стола, сшибая животом и руками многочисленную канцелярскую мелочь, как-то карандаши, фломастеры в стаканчике, печать, стационарный телефон за шнур зацепил и сбросил под ноги: Но даже и стремительный аврал в желудке не вполне погасил в бывшем флотском офицере, а ныне новоакуле российского капитализма, боевую и бизнес-выучку: на ходу уже он подхватил связку с ключами и опрометью ринулся прочь из кабинета. - Добежит? - Нет. Я очень мстительный чувак: тебе он повышение сулил, а меня обнес хорошими обещаниями, только уволить грозился. А есть там деньги-то? - Сейчас посмотрим, должны вроде бы: - Филарет подошел к огромному сейфу, почти с него ростом, сунул руку прямо сквозь толстенную стальную дверь: - Есть. Там даже больше. - Ты предлагаешь... - Нет, не предлагаю, я не стяжатель. Возьмем оговоренное и только. - Филарет вынул руку из недр сейфа, потянул за ручку: сейф немедленно и подло сдался, позабыв о профессиональной гордости, обо всех обязательствах производителями перед клиентом, распахнулся и замер почтительно. - Дай глянуть?.. Да, удачно подоспели, понимаешь! В понедельник бы в нем уже эхо ночевало. Ого, тут и баксы, и еврики: Что брать будем? - Да какая разница? Евры дороже, баксы привычнее. Давай баксами возьмем? - Нет, нет, нет! Чур, побольше евриков! Это я не из жадности, а из европейского патриотизма! И вообще мне не нравится их роль международного жандарма. Мир должен быть многополюсным. - Ну тогда на, сам наполняй. В кабинет сунулась было выздоровевшая от приступов кашля Илонка, но хитрое лицо ее моментально поскучнело и погасло: она тихо прикрыла дверь, села на место и замерла, не обращая внимания на телефонные трели. - Сто тех и сто этих. Порядок? - А Светке? Забыл, что ли? - Каюсь, босс, больше не повторится! Ей - десять тех и десять этих: И корешок с рублевыми тысячами в компенсацию за потраву угодий. - Каких угодий? А, ремонт: Положи ей больше. - С чего бы это ей больше??? Основную работу выполнили мы, недоедали, недосыпали, а ты хочешь что, чтобы уравниловка процветала в нашем коллективе? Я ей и так уже положил десять тысяч евро, десять тысяч долларов и сто: пятьдесят тысяч рублей, вот еще добавил 'пятихаток'... - Ох ты и жмот, - Филарет даже поморщился от негодования, он подошел, протянул руку в сейф, подцепил наугад еще одну пачку - оказалась с двухсотъевровыми бумажками, и бросил ее в кейс, к остальным деньгам. Поколебался, вытащил еще одну - пятисотенные евро: - Вот теперь нормально. Закрывай и пошли. - Чур, я кейс закрываю, а ты сейф! Чтобы по справедливости! - Гм: Ты хочешь, чтобы я тебя опять идиотом назвал? Хорошо: ты идиот, хотя я не понимаю - зачем? - Филарет толкнул дверцу сейфа и она, тяжелая как танк, послушно двинулась вперед, бесшумно стала на место и с легким щелчком замерла. Затем оба, Филарет впереди, Велимир следом - задержался, чтобы поднять телефон с полу и водрузить обратно на стол, - вышли из кабинета. - Илона, слышишь меня? - Да, я слышу. - Через минуту ты вернешься к своим основным обязанностям. Кстати говоря, тебе надо будет сразу же поспешить в зал, там, благодаря стараниям одного злопамятного брокера, возникли организационные и медицинские проблемы... В зале наблюдалась умеренная кутерьма, но без попыток вовлечь в нее Велимира и Филарета, их попросту никто не видел, не воспринимал как присутствующих. - Что поделаешь, даже товарищу Сталину не удалось отменить 5-е марта. Сколько народу! Врачи я понимаю, с ними комплексный договор, но откуда менты подсуетились взяться? Или это мы забыли обо всем, и о времени, в том числе, при виде денег? Да нет, буквально пять минут прошло, даже меньше... - Вот зачем ты настучал на меня Илонке, я всего лишь понос наслал, а поскользнулся на нем и поимел все последующее - он только и исключительно по твоей вине. - Какая разница? Так он хоть жив будет, а уж ты бы его наверняка... - Откуда тебе знать, босс? Прошу прощения, бывший босс. В паралике и немым до конца дней тоже, знаешь ли, не сладко... - Значит, тогда ему обманывать нас не стоило. Кстати, впервые слышу насчет немоты, я не насылал. - Филарет покосился на компаньона и жестом попросил того идти впереди. Велимир спорить не стал и немедленно перестроился, продолжая говорить на ходу и вполоборота... - Да? Ну, может быть и я по рассеянности: Поскольку такого оперного баса, как у тебя, потенциально драгоценного для общества и искусства, у нашего Игоряныча не наблюдалось, я решил, что ему обидно будет обладать речью при остальной неподвижности в целом. Кроме того, речь, по крайней мере, морзянкой, по типу господина Нуартье, к нему вернется постепенно, однако рассказать о своем последнем в жизни совещании он никак не сумеет. Вот-вот ему будет, вот уже понял, как объяснить про нас с тобой, ан в последний момент - ни фига. Эти сизифовы попытки помогут ему отвлечься от грустных мыслей, да что отвлечься - он этому остаток жизни посвятит, в перерывах между раскаянием! Ах, если бы чести предоставляли хотя бы одну вторую попытку! - Велимир, от наплыва эмоций, даже взмахнул руками, левой повыше, а правой, с тяжелым кейсом в ней, пониже. - Однако, Филарет Федотович, мы уже на свежем воздухе, богатые, свободные, как два муссона, и безработные. Что дальше? - Муссоны - сезонные ветра, они не безработные и отнюдь не свободные... Что дальше, что дальше: Надо для начала поехать в укромное место, разделить деньги... - Хорошо сказано, но не нравится мне, что ты так напряжен: Пазуха твоя наполнена камнями. - Да и ты тоже. - Филарет не отводил взгляда и вообще весь был как натянутая струна - одно неосторожное движение со стороны Велимира... - И я тоже, согласен. У меня к тебе насобирались некие вопросы по разным темам, но... - Выкладывай, раз насобирались. - Я же сказал: но: Проблем я накопил еще больше и к основным из них ты не относишься. Короче, гони штучку-дрючку. - Цепочку, что ли? - Ее. Тебе она чудится цепочкой, мне иначе: Давай ее сюда. - Филарет, по прежнему не отводя взгляда, сунул руку во внутренний карман пиджака, достал серебряный портсигар, открыл... - Бери. - Велимир глянул и ухмыльнулся - Это ты его что, экранировал так, серебром? - Нет, просто взял, что под руку подвернулось, не хочу прикасаться. Вредная вещица оказалась, такого я еще не видел. Как она Светку не смяла?.. - Простая человеческая душа, ей не опасно. Ты, кстати, не рассказал о своих впечатлениях? - Ты тоже. - Верно, и я тоже, но это не значит, что их не было. Но нет охоты рассказывать. Беру. И прячу: Ой, пальцы мои, ногти: О-Ј-Ј-Ј-Ј: Спасибо. Держи портфель. До новых встреч в эфире. - Велимир протянул портфель так ловко, что когда Филарет перехватил его, их пальцы даже кончиками не соприкоснулись. Он беззаботно повернулся спиной к Филарету и пошел: Ему еще нужно было побродить, попрощаться с Городом, отвлечься от предстоящего... - Погоди. - Что еще? - А деньги? Делиться-то будем? Или ты уже извлек свои? - Чиво, какие деньги?.. Да ну: Мою долю разделите со Светой, поровну, или по честному, как хотите. И не сверли мне затылок взглядом, ни тайным, ни явным, я тебе не цыган безмозглый и не елочка - под корешок не срубишь. - Пока. - Та же фигня. Невский проспект - людное местечко. Гуляющих на нем, то есть граждан и гостей города, просто фланирующих, в поисках случайных впечатлений, совсем немного: даже простодушнейшие из иностранцев, штатники, уроженцы США, и те в считанные минуты невольно обретают на тротуарах Невского темп и деловитость аборигенов, и если бы не глуповатые улыбки на зубастых лицах - сливались бы с толпяным фоном не хуже любого коренного петербуржца. Филарет, одиноким утесом, стоящий в волнах людских, тяжело вздохнул - дела впереди и не все приятные. Хотя, не так уж много их осталось в Питере, выдержать не трудно, а вот от настоящих, крутых проблем - куда укроешься? Он подошел к проезжей части, не глядя, не заботясь о конспирации и приличиях, тормознул автомобиль, так же не глядя назвал маршрут - водителем оказалась женщина, по виду бизнес-вумен: Выбор мог быть и поудачнее: женщина, естественно, не возражала и не перечила, но она совсем не знала маршрута и Филарету, вместо того, чтобы погрузиться в свои невеселые думы, пришлось прямо указывать ей дорогу, а попутно решать проблемы с гаишниками и встречными машинами. Поехал он к Свете, которая осталась дома, волноваться и ждать. - Ура! - прыжок на шею, поджав ноги, поцелуй, второй, будто из фильма. Ах, Светка, взрослый человечек, чудо-юдо, как ты в таком большом городе, да при Арсении Игоревиче такая непосредственная сохранилась?.. - Я уже места себе не находила. А Вилечкин где? - Вил по своим делам помчался, у него тоже накопились. Да и зачем нам сегодня Вил? Ты помнишь, что у нас сегодня выходной? - Я-то как раз помню, я боялась, что ты забудешь. Я так переживала, вся в неизвестности, это нечто! Ты же запретил звонить на трубку. Ну что, все нормально? - Более чем. Кстати, мы все уволены в бессрочный отпуск. - Как?.. А.. За что? - Не за что, а почему. Арсений Игоревич сильно заболел, очень серьезно и надолго, если не навсегда. Хорошо еще, что деньги мы до этого получили, он все расчеты заму поручил, Вадику, Петровичу, знаешь его, который на облигациях: А так бы еще и по деньгам засада вышла. - Ой, ни хренушеньки себе новости: - Света удивилась про себя, насколько мало затронули ее слова о серьезной болезни человека, которого она еще неделю назад считала своим возлюбленным. И не было злобы на него, и не жаждалось мести за измену и вероломство, а просто: ровно на душе, хотя и жаль, конечно: - Филечка, а как же теперь с работой?.. - А зачем работа? Точнее, работа нужна, понятное дело, но не с целью заработать на хлеб насущный, а для интереса и самоутверждения. Что тебе в секретаршах - медом намазано? Деньги у тебя отныне есть, так что хватит на много лет безбедной жизни. Захочешь - найдешь работу, не захочешь - так будешь как сыр в масле кататься. На портфель, кинь его куда-нибудь подальше, но аккуратно, там деньги. И иди сюда, сначала ты меня обнимала, а теперь моя очередь тебя обнимать... - Ой, дурачок, пусти: Я пока не готова: Обед же остынет... - Пусть стынет, вот мы его после... Подошла очередь и обеда, по обыкновению вкусного и обильного. - Растолстеть не боишься?.. Тебе бы в повара, в поварихи... - Нет, я за фигурой слежу, все до калории считаю. Но считаю своим долгом вкусно накормить хорошего человека. А ты - самый лучший на всем белом свете! Филечка!.. Давай я тебе еще добавочки положу? Ну пожалуйста. Можно, я тебя с ложечки покормлю? - Нельзя. А добавочки - пожалуй. - Молодец какая. Очень вкусно! Тихо, тихо, тихо: Мера - мать вещей, я сыт, предельно сыт. Ну что, поехали в город, пока солнце светит и греет, или ты устала? - Я от тебя не устаю, мой дорогой. Нет, вру: физически я чуточку-малюточку притомилась, благодаря некоторым бессовестным, но и дома сидеть больше не хочу. А куда ты меня приглашаешь? - Куда захочешь. В кино, в ресторан, в планетарий, в зоосад: В театр еще рано и не сезон. В музеи можем еще успеть, только надо сообразить в какие. - Не хочу в зоосад, я там заплакать могу. - А-а, понятно. Ну, в Петергоф можем съездить, или в боулинг сходить сыграть. Есть еще пинбол, где шариками пуляют, но я его не люблю. В бутик можем завернуть. - Хочу, хочу! Но только не сегодня. - Или в комиссионку. - В комиссионку??? Ты еще скажи на барахолку в секонд-хенд. Нет уж, лучше в музей. - В музеях - все секонд-хенд, чтобы ты знала - Филечка, а ты бы чего хотел? Я хочу, чтобы как тебе хочется... - Мне? Я бы просто погулял по городу, бесцельно. В районе Петроградской, Заячьего острова... - Так и сделаем! О, мой повелитель, позволь недостойной сопровождать тебя всюду! - Позволяю. Стало быть, мы на моторе доезжаем до Петроградской, а оттуда пешочком, попутно отвлекаясь на все, что прельстит наши зрение, обоняние, слух, нюх и так далее. Да? - Да, принимается! Только обоняние и нюх - это одно и то же. - Разве? Виноват, ошибся. Тогда одеваемся - и вперед! Захочешь какую-нито покупку - только скажи, деньги есть. Они ели мороженое и пили сок, поиграли на бильярде, послушали уличных музыкантов, покатались на катере по Неве и каналам, много смеялись и целовались, но: Света ощущала, что Филарет не в своей тарелке, видела, что того гнетут какие-то тайные и тяжелые мысли, и все же твердо рассчитывала, что она сумеет защитить, согреть, оттянуть на себя хотя бы часть его забот... Что бы ему такое сделать, или подарить, чтобы он улыбнулся, чтобы он засмеялся, забыл о невзгодах, вновь стал мягким и нежным, как вчера: И как сегодня днем: Она сумеет. Надо только исподволь выведать в чем дело, и тогда она... - Я уезжаю. - Куда? - Света состроила было хитрую любопытствующую улыбку, но вдруг замерла: смысл сказанного стал до нее доходить. - Далеко. И навсегда. - Что??? - Света остановилась ошеломленная, не понимая, где стоит, что происходит, почему она слышит это... - Так надо. Давай не будем стоять на проезжей части. Пойдем, дай сюда руку. - Света, все еще оглушенная услышанным, протянула безвольную руку и пошла спотыкаясь, через дорогу. Они остановились возле мостика, Филарет махнул рукой и реденький ручеек прохожих стал огибать их послушно и неслышно. - Говори, говори, я слушаю... - Собственно, я уже все сказал. Ты вся дрожишь, тебе холодно? - М-мне тепло. Очень тепло. Объясни: - Света хотела продолжить, но поняла, что сейчас зарыдает и не сумеет вымолвить ни единого слова... - Мне будет грустно без тебя, Светик. И я очень не хотел, чтобы все у нас так вышло.- Света упрямо помотала головой, из последних сил борясь с непрошеными слезами... - Что: вышло... - Что мы с тобой сблизились. Я не удержался, я виноват. - Понимаю. 'Крепка девица' - удивился про себя Филарет, - 'даже голос вернулся, а слез все нет. Это она сама справилась:' - Понимаю: - повторила Света. - Я тебе не нужна. - Гм: В какой-то мере стала нужна, к великому моему сожалению. Но вот я тебе точно не нужен. - Неужели? - Да. Кроме того, ты замужем. - Я замужем? Ты же отлично знаешь, что нет. Ведь знаешь? - Филарет помешкал пару секунд: и согласно тряхнул головой: да, он быстро разобрался и в фальшивой фотографии на столике, и остальных деталях наивной Светкиной легенды о замужестве... - Знаю. Только не пойму, зачем тебе эта выдумка понадобилась? - Ой, я теперь и сама не вспомню. Девичья дурость, придумала зачем-то. Но при чем здесь это: И вообще, будь она проклята!.. - Кто она? - Жизнь эта, вот кто! - И слезы хлынули, первые секунды робкими каплями, а потом все смелее, смелее - и вот уже целый водопад с рыданиями. Филарет положил ей руку на плечо и девушка тотчас же прижалась к нему, спрятала лицо у него на груди, словно бы ожидая, что он защитит ее от: От кого и от чего он будет ее защищать? От себя самого? Да ведь он и так: - Филарет обнял ее и второй рукой, а сам все смотрел, почти не видя, вдоль Иоаннова моста, туда, на деревянные сваи, где сидел тотем Петропавловской крепости - бронзовый заяц беляк: шкурку его приготовили к зиме городские снега и дожди, богатые солями и кислотами, лето пришло, а заяц так и не полинял ему навстречу, разве спинка чуть пожелтела под солнышком... - Мы с Велимиром свои заработанные доли тебе отдаем. Так что ты богата. - Света замерла на миг, отстранилась, попыталась поймать взглядом взгляд Филарета, но не успела: слезы вновь застлали ей окружающий мир и она зашлась в тихих рыданиях. - Это около трехсот тысяч, в том кейсе, у тебя дома. Там даже рублями немножко присыпано, сто пятьдесят тысяч: - Света застонала и попыталась сказать что-то, но слова никак не получались: Филарет погладил ее по спине, не представляя, что делать дальше: Лишать ее воли, успокоить своими средствами, он почему-то не захотел, ну не было на это никаких душевных сил... - С документами все в порядке, я, кстати, успел о твоей трудовой книжке позаботиться, на всякий случай: Хотя, зачем тебе она?.. Что?.. - Куда ты уезжаешь? - Далеко. Очень далеко, - повторил Филарет. - И успокойся, прошу тебя. Не то как раз и я заплачу. А уж если я зарыдаю - Нева из берегов выйдет... - Я хочу с тобой поехать. Филечка, возьми все деньги себе! Возьми, ладно? Но: не бросай меня пожалуйста-а-а... - Ну вот опять: Не могу я тебя взять с собой, это невозможно. - Почему невозможно??? Ты сам говорил: когда хочешь - все возможно! А я хочу. Я ничего так в жизни не хочу, как быть навсегда с тобой! Я: я тебя люблю. - Но я тебя не люблю. - Света замерла. Плач прекратился и даже дрожь прошла, девушка еще помедлила секунду в его объятьях и высвободилась. Непослушные слезы опять наворачивались на глаза, но она утерлась ладонью, не заботясь более ни о своей красоте, ни о косметике... - Нет?.. - Нет. - Почему, Филечка? Господи, Боже мой! Почему? Ведь я люблю тебя и нам было так хорошо вдвоем? Я плохая, да? Плохая, скажи? Честно, не жалей, скажи, чем я плоха, что все, кого я люблю, меня бросают! Чем??? - Ты хорошая. Ты очень хорошая, за всю мою жизнь девушки, подобные тебе, попадались мне настолько немыслимо редко - на пальцах одной руки перечесть... - Так в чем тогда дело? Я понимаю, такой суперский: мужчина, как ты, не на одной руке, а сотнями поклонниц считать должен, но: Но я: Я ведь не такая как все, или даже как эти: на руке... Я тебя люблю всей душой, пойми ты это! Пойми! - Света опять заплакала и даже замахнулась кулачком, чтобы ударить в широкую грудь Филарета, но разжала ладонь и осторожно и бережно прижала ее напротив сердца. - Филечка, мой дорогой... - Погоди. Давай поговорим серьезно. Ты можешь прервать слезы минут на пять-десять, хотя бы? - Я: я постараюсь. - Верю в тебя. Итак, предположим, я возьму тебя с собой, мы поженимся и станем счастливы. Так? - Если ты меня не любишь - как же ты будешь счастлив? И я тоже: Ты точно меня не любишь, да? - Светик, не перебивай, мы же условились. И станем счастливы. На некоторое время. Ты знаешь, что я не совсем обычный человек? - Да, Филечка, успела заметить. И ты, и Вил. Я как раз хотела сегодня вечером у тебя спросить... - И я, и Вил. Но, поскольку речь обо мне, то - я. Вил уехал в свои восвояси и мы с тобой вряд ли встретим его когда-либо: А я: Я, как бы это сказать: Нечто вроде супермена, колдун, если хочешь, маг. Только не такой, как в бесплатных газетах, а настоящий. Поверь, это так. - Я верю, мой дорогой. Но я не за это тебя люблю. - Вот. И как ты думаешь, сколько мне лет? - Я догадываюсь, к чему ты клонишь, но: Под тридцать на вид. А на самом деле? - У Светы от вспыхнувшего любопытства даже глаза просохли, но носиком она все еще подтягивала влагу... - А на самом деле не сто, и не триста, и не тысяча, и не две. И даже не три: дальше в прошлое не имеет смысла заглядывать, поскольку ты и это представить не в состоянии. Такой вот я долгожитель. А тебе реальных двадцать два и ты не колдунья. Понимаешь?.. - Да. Я понимаю, что ты хочешь сказать: я состарюсь и умру, а тебе опять тридцать. В смысле не опять, а по-прежнему. Да? - Примерно так, хотя я могу выглядеть и на сто тридцать земных, но это не очень красиво. - А ты меня научишь - и я тоже стану колдуньей? Ты же можешь? - Так не бывает в реальной жизни. Вот, собственно, в этом все и дело... Знаешь, что? надоело мне стоять среди толпы, давай-ка хотя бы мостик перейдем, у воды постоим... - Пойдем, ладно. - Слезы, казалось, совсем перестали литься из прекрасных Светкиных глаз, но и сияние, в них, впервые за двое последних суток, угасло: - А если цыган на меня опять нападет? Ведь тебя уже не будет рядом, чтобы защитить, а я сама не умею... - Не нападет. Я его прогнал и так далеко, что он никогда не вернется. Ни он, ни орда его... - Какая орда? - Немазано-сухая, не важно какая. Главное, что будешь жить, ничего не боясь. - Не боясь: Значит, опять мне не судьба быть счастливой. - Почему не судьба? Ты молодая, красивая, богатая: Это само по себе большое счастье, не согласна? Погоди. Светик: Ты помнишь, как я однажды сказал: 'я подумаю'? - Н-нет. Когда это? Я не помню... - Ну, когда ты еще рассуждала насчет старения, что не хочешь стареть? - А, да, помню, в парке. И что дальше? - А стихи мне вчера читала, помнишь? - Да, только я не заметила, чтобы тебе какие-нибудь стихи понравились. - Какая разница, лишь бы тебе нравились, а у меня, вероятно, полно иных достоинств. Я не могу, поверь мне на слово, не могу взять тебя с собой и сделать равной себе, ибо я служу совсем иным делам:. Но я хочу сделать тебе подарок, как раз на тему возраста и старения. - А именно? Хотя, не нужны мне теперь никакие подарки... - Не спеши, послушай. Я сделаю так, чтобы ты, начиная с этого дня, с этого часа и до конца твоей жизни старилась вдвое медленнее, чем это сейчас заставляют тебя делать твои внутренние биологические часы. Более того, я сделаю так, мне это по силам, чтобы первые три года ты вовсе не старилась, ни на минуту. А поскольку замедление процессов старения начнет действовать немедленно после заклинания, то эти три года растянутся в шесть. Ты слушаешь меня? - Да, да. Да. Филечка, говори, я: я слушаю тебя. - Таким образом, через шесть лет твои процессы в организме, заведующие возрастом, включатся вновь, но будут проходить вдвое медленнее. Ты долго, очень долго сможешь оставаться молодой, как никто из людей на земле. Примешь ли ты от меня этот подарок? - Если ты не шутишь: О, да! - Стоит ли он утраченной любви? Света? Что молчишь? - девушка действительно молчала. Вдруг она покраснела густо и склонила голову, словно бы соглашаясь. И вновь закапали слезы и она заревела, униженная собственной слабостью. - Не плачь, моя дорогая и не надо конфузиться. За такой подарок любой человек на земле душу бы отдал... - Ты хочешь мою душу? Возьми. - Вовсе нет, я не охотник до них. Просто, тебе действительно кое-чем придется заплатить за этот подарок, но твоя душа здесь ни при чем. - Чем же я должна заплатить за твой подарок? - Памятью. Процесс заклинания, знание о том, что ты обладаешь даром моим и самые события последних дней должны будут изгладиться в твоей памяти. - А еще что? - А больше ничего. Я уеду, а ты останешься, молодая, свободная, богатая и очень красивая... - И я ничегошеньки не буду помнить? О тебе? О том что было в эти дни, с тобой, со мной? - Реального - ничего. Твоя память будет прикрыта непротиворечивыми воспоминаниями о деньгах и перемене места работы, но и всего лишь. Ни обо мне, ни о Велимире ты ничего не будешь помнить, это да. - Но... - Согласна ли ты на эти условия? Из экономии сил и времени я спрашиваю один раз. - Да. - Хорошо. А что но? - Что?.. - Ты сказала: но: У тебя сомнения, вопросы? Спрашивай, пока возможно. - Я бы хотела попросить: Как тебя по-настоящему зовут? - Вот спросила: Не знаю, как ответить, чтобы это было правдой: В последние годы іси, потом Филарет, раньше - чаще всего Сэйси звали, но это не имеет значения. Зачем тебе? - Я бы хотела помнить о тебе. Я: не хочу забывать тебя и свою любовь к тебе. Филечка, ты моя первая настоящая любовь. - Глупенькая: Этой любви осталось жить минуты и никто о ней не вспомнит, не заплачет и не пожалеет. Через час ты будешь весела, как птаха в поднебесье, а я... - А ты что? - А вот я буду обречен помнить о тебе. Долго и очень-очень долго: Без единого шанса зайти еще раз в эту же воду. - Значит, ты любишь меня? Любишь, Филечка??? Ну скажи! - Не скажу. Это не имеет значения. Нет. Но: Знаешь, пусть будет но. Слаб человек, а я покамест человек, здесь и сейчас, поэтому сделаю себе и тебе одну поблажку... - Ура!!! - Тихо. Призрачную поблажку, теоретическую. Существует поверье, что в каждом колдовстве есть слабая точка, узелок, за который можно потянуть и все развязать. И хотя это все бред, людские сказки, но на этот раз пусть все так и воплотится. После того, как будет прочитано заклинание - ты все и навсегда забудешь из того, что мы говорили, однако: Ты помнишь Лука? - Лука? А, да. Он что, тоже волшебник? - Нет, обычный человек. Но не отвлекай меня. Так вот, если вдруг ты когда-нибудь увидишь Лука и заново познакомишься, и заговоришь с ним, и скажешь ему: Лук, Лук, верни мою память - сделаешь правой рукой вот так, - Филарет показал как и Света невольно повторила, - да, правильно, тогда ты сохранишь мой дар и действительно вернешь себе память. Более того, я тотчас узнаю об этом и навещу тебя: Хотя и ненадолго... - Да, но как я встречусь? И как догадаюсь? Это же невозможно, если я памяти лишусь? - Почти невозможно. Вероятность близка к нулевой, а все же она есть. И все, и больше не торгуемся и не обсуждаем. Согласна ли ты? - Да. - Приступим к заклинанию? - Прямо сейчас? - А что тянуть? Секунды твои тикают и они теперь очень дорогие, сама понимаешь. - Да. Да, начнем. Филечка. Я хочу тебя поцеловать, в последний раз. И ты меня. Умоляю тебя! - Нет. Напомню: ты уйдешь, счастливая, а я останусь вспоминать, не будь эгоисткой. Телефон дай сюда, будь добра, на секундочку, я и ему память сотру... - Хорошо, Филечка. Ты прав, но знай: в эти дорогие секунды я тебя все еще люблю и счастлива этим. - Света поклялась про себя, что она соберет в себе все силы и ничего не забудет, и никакое колдовство не помешает ей любить. - А что это за заклинание? - Хм: Не далее, как вчера вечером, вернее ночью, ты мне читала наизусть стихотворение какой-то местной самочки. - Она не самочка, а поэт, причем настоящий! И стихотворение это - мое любимое. - Будь по-твоему, мне все равно. Ты поняла, как надо руку поставить, так, как я тебе про Лука говорил? - Да. - Вот и сделай: Да, правильно, это необходимо, чтобы заклинание сработало. Повернись ко мне спиной: Смотри во-он туда. Я стану у самой воды, а ты впереди, спиной ко мне. Встань и четко, громко, не сбиваясь, прочти его вслух. Это и будет моим заклинанием, очень крутым и немедленным. О, представляю, если бы кто-то смог услышать и повторить: Но оно - подарок, оно только для тебя, только тебе, поэтому никто не увидит, не услышит и не воспользуется: Не успеет последний звук стихотворения сего растаять в воздухе, как сбудется все затеянное мною: Нет. Не поворачивайся больше, не испытывай сердце мое, читай... И стало тихо вокруг, и голос девушки, испуганный, мягкий и негромкий, окутал маленький кусочек берега, на котором стояла она, спиной к воде, ставшею Летой в этот летний миг. Триста секунд хранит сосуд И не одной крупинки лишней, Часы песочные идут Совсем неслышно. Пять осязаемых минут, Не торопясь, не отставая, Сквозь горло узкое текут, Меня пугая. Разбить часы, в кулак зажать Остановившееся время. И не стареть, не умирать со всеми... Света сделала шаг вперед, еще два шага: Солнце по-прежнему было свободно от облаков и туч, но уже почти не грело - горизонтальные лучи его с большим трудом пробивались сквозь влагу и смог, до краев напитавшие многострадальный питерский воздух: Вдалеке, на западе, среди великого множества исторических и нечастых ничем не примечательных зданий, черным прямым когтем выделялся шпиль Инженерного замка. Почему черным?... Света помнила, что он должен быть оранжевым. Или зеленым?.. Света вздрогнула и ладонями крест накрест погладила плечи. Еще и лучше, что так получилось с работой: не век же в секретаршах сидеть. Самое верное средство успокоить нервы: никого не слышать, ни с кем не болтать, ни с Илонкой, ни с Татой, а просто погулять у воды, послушать волны. На зайчика посмотреть: И деньги: Да, надо, пора ехать домой, потому что дверь, по большому счету, никуда не годится, заходи и бери. Как же это она забыла, сколько денег перепало ей в результате этой последней операции?.. Помнит только, что много. Она уже склеротик? Нет, это просто потому, что она извелась из-за этих событий с Арсением, с работой: Кошмар! И ноги болят, отходила за целый день, и плакать почему-то хочется: Но он ее первый бросил, на Илонку променял. А дома пусто и одиноко... ГЛАВА 15 Настоящая любовь живет не дольше хомяка, иначе это уже порок сердца. Удивляюсь я, все-таки, на нашу Светку: Филарет не почуял моего дальнего незримого присутствия, а простая девушка, никакими особыми талантами не отмеченная, - едва-едва не ощутила! Быть может, дело в том, что и я ей оказался не совсем безразличен, и мой человеческий образ затронул краешек ее сердца?.. Если припомнить, я тоже был не просто возлюбленным, а и влюбленным! И это вполне оправданно и полезно, потому что, как я заметил, породить ребенка проще - ненамного, на какие-то проценты, все равно невероятно тяжело, но полегче - от женщины, в которую ты как бы влюблен. Цветы, улыбки, дорогие подарки и все такое... Впрочем, сентиментальность для меня - из тех редких пороков, которым я не готов предаваться глубоко и надолго - ощутила и ощутила, было и прошло, началось и завершилось: Мечтать о прошлом - удел усталых, а я, что бы там ни воображала эта железяка с камушком, отнюдь не устал и очень скоро докажу это. Интересно, а кому я собрался это доказывать? Или чему? Ответ прост... прежде всего себе! Единственному и неповторимому, без кавычек и ироний. Но жаль: Жаль мне: Множество раз я листал, перелистывал и дочитывал до конца страницу, главу, книгу той или иной жизни своей - и каждый раз делал это, вздыхая об утраченном. И в этот раз будет так же, более того: сей раз - очень уж особенный, и скоро начинать. Но покамест, я расположился на самой вершине Инженерного замка и гордым оком своим озираю окрестности. Люблю панорамные виды. В полете - не совсем то: если на крыльях витаешь - досадуешь, что ощущения не вполне человеческие, своего рода - мезальянс впечатлений образуется, ежели на вертолете - грохот, запахи, тусклое оконце-иллюминатор, убожество: А вот со стационарной точки - любо-дорого: и круто, и по-человечески. Пару раз я взбирался на телебашню, - не понравилось, слишком урбанистично. Иногда выбирал шпиль Адмиралтейства, много раз на Исаакиевском куполе сиживал-стаивал, чаще же всего - верхом на моем любимом флюгере Петропавловского собора: А сегодня впервые выбрал шпиль Инженерного замка. Именно с него я и наблюдал, как Филарет творит, устами девушки, свое нехитрое заклинание и пятится, пятится в воду и растворяется в ней, чтобы вынырнуть где-нибудь э-э: В общем, путь он держит на Тибет, в свое логово, и пусть себе держит. Надо будет - достану, не спрячется, не ему со мной возможностями меряться. От меня никто не спрячется и ничто не уйдет, если я того пожелаю. А Светику и от меня подарок, для хохмы. Готов биться об заклад - да не с кем! - что она о моем подарке никогда не узнает и по простоте душевной даже не догадается, не отличит моего от Филаретова, что меня больше всего и прикалывает. Я безо всяких там рифм и бормотаний удваиваю ей срок 'нестарения' и, вдобавок, еще вдвое замедляю процессы будущего старения. Но, поскольку заклинание вступает в силу немедленно, уже вступило, результаты будут таковы: три года, дарованные Филаретом и им же продленные, удвоенные, превращенные в шесть, прямо удвоенные мною, превращаются в двенадцать и вдвое продленные - становятся двадцатью четырьмя: Ого! Не слабо я размахнулся в щедрости своей! Причем - ни разу не целованный, в щечку не считать! Двадцать четыре года подряд она будет двадцатидвухлетней, а потом будет жить и поживать: четыре календарных года за год биологический: Чуть было сам не позавидовал: И все. И хватит рассусоливать. Нет, еще забегу наугад в ресторан, какой подвернется, поужинаю без водки - и в Пустой Питер, сразу, без дверей и прибамбасов, так надо! Тем более, что все нужное - при мне. Словно бы я чувствовал, когда в своем одиночестве выгородил себе уголок предельного одиночества: Что бы мне выбрать, где устроить битву Вселенной с повелителем Вселенной? Это я повелитель, но Вселенную представляю с большой буквы, а себя с маленькой, потому что, все-таки, часть, как правило, меньше своего целого, если не считать парадоксов о равномощности математических множеств, а я - часть, грубая, зримая, безотрывная, чувствующая и пока еще мыслящая. Вот об этом-то у нас и пойдет нынче диспут... Вывалился я из трактира-бистро около полуночи, сытый, трезвый и решительный, вышел на Невский и двинулся туда, к Дворцовому, чтобы гуляючи перейти через него, выйти на самый восточный край Васильевско