- А я и носил, пока партия была... Покуда они пререкались, "механы" рассказали мне, что, выбравшись из катапультного кресла и еще ничего не соображая после удара, Вильегорский достал из кармана летного комбинезона пачку "Винстона", зажигалку и закурил. А рядом оказался какой-то расторопный телеоператор из CNN. В общем, готовый, не придуманный рекламный ролик получился. Около Витька еще врачи суетились, а ему уже принесли факс с предложением от фирмы "Винстон". И он обещал подумать. - Продашься! - Никогда! - За непр-р... за непр-р... за непр-родажность! - с третьей попытки возвестил Базлаков. Выпили... В свой номер я добирался, держась за стены. И еще минут десять простоял, упершись лбом в дверь и пытаясь проникнуть ключом в замочную скважину. После того как я с размаху плюхнулся на кровать, мне еще долго казалось, будто я падаю и падаю куда-то вниз. Но мозг, что интересно, работал при этом совершенно ясно и четко. Спирт есть спирт... С самого начала моего бизнеса у меня не было, если не считать Большого Наезда, о котором я вам еще расскажу, такой крупной неприятности. Аварии, конечно, случались, но чтобы потерять в один день две боевые машины, два МИГа... Они хоть и были на балансе ВВС, но выделили мне их для парада благодаря моим личным отношениям с главкомом. - Смотри, Павлик, - предупредил он, подписывая разрешение. - Боевую технику тебе доверяю! Еще бы не доверять, если за мой счет он уже объехал самые дорогие мировые курорты, да еще я заплатил за обучение его племянника в Сорбонне. Но теперь главком вряд ли сможет меня отмазать. Вся надежда на атташонка, которому по целому ряду причин комиссия из Москвы тут, в Лондоне, совершенно не нужна. Я даже представил себе, как этот породистый щенок уже поднял на ноги всю московскую родню, обширную и всепроникающую, точно раковая опухоль в четвертой стадии. Я отчетливо представил себе, как папа-маршал трезвонит по телефону правительственной связи и, шутливо матерясь, просит... А как ему откажешь? У него большие заслуги перед демократией. В 91-м, когда он был еще генерал-лейтенантом, его почти уже отправили в отставку: дочь - сестра атташонка, - будучи на стажировке в Штатах, выскочила замуж за профессора, работавшего, как и все тамошние профессора, на ЦРУ. Победа Елкина над Горбатым была для генерал-лейтенанта единственным спасением - и он старался так, что лампасы жгутом заворачивались. Наверное, атташонок уже и родственничку пожалился в Вашингтон, а если оттуда в Москву звякнут и скажут - комиссию уж точно не пришлют и больших разборок не будет. Да и не захотят они никаких разборок. Если начать настоящие разборки, то фонарей в Москве не хватит... Так что комиссии, скорее всего, не будет. Но это только полдела. Теперь нужно прикинуть, сколько придется отвалить тому же доверчивому главкому и другим недоверчивым дядькам, чтобы это столкновение не отразилось на участии "Аэрофонда" в салоне Ле Бурже через три месяца... Но это если нет жертв и разрушений... Если, не дай Бог, кого-нибудь прибило или покалечило обломками МИГов - мне конец. Не слышно пока... Возможно, роковую для меня информацию хитроумные англичане пока придерживают... Большая политика! Но как раз это и должна была выяснить моя неверная секретарша. Прикидывая в уме убытки и недоумевая, куда задевалась Катька, я уснул... 7. СТРАШНАЯ МЕСТЬ Проснулся я от наждачной сухости во рту и разрывной боли в затылке. Разлепил веки - ив темноте уловил звуки нежной борьбы и тихие голоса, доносившиеся из прихожей. На мгновение мне показалось, что в результате злоупотребления протирочным спиртом слуховые функции организма перешли теперь от ушей к глазам. Я в ужасе зажмурился - но звуки не исчезли: - Ну все... Иди! - тихо настаивала Катерина. - Подожди! - умолял мужской голос. И я узнал Вильегорского, еще недавно предлагавшего тост против ведьм. - Тебе после катапультирования много нельзя! - убеждала моя любимая секретарша. - Ты должен себя беречь! - Я абсолютно здоров! - Ты уверен? - А почему ты спрашиваешь? - Ну все-таки... С такой высоты! Я думала, ты разбился, даже заплакала... - Из-за меня? - Из-за кого же еще? - А мне показалось, что тебе Базлаков нравится... - Глупенький. - Пойдем ко мне! - Нет, сладенький, хорошенького понемножку... Он проснется и будет сердиться... - Не проснется - он у тебя пить не умеет! - Не будем рисковать. Ты же не хочешь, чтобы я осталась без работы? - А завтра? - До завтра дожить надо. Иди баиньки! Во тьме проскворчал долгий прощальный поцелуй, и щелкнула дверь. Потом из ванной донесся шелест душа. Я сжал кулаки и затаился в широкой молодо-женской кровати, как в засаде. Но, выключив воду и пошуршав одеждой, Катька тихонько вышла из номера. Вот шалава! Спать уже не хотелось, а хотелось расправы, но унизиться до того, чтобы бегать искать ее по чужим койкам, а потом пинками гнать неверную секретаршу на глазах у всех в номер для молодоженов, я не мог. Гордость, не позволяла... Чтобы как-то отвлечься, я включил ночник, сжевал таблетку аспирина, запив ее четырьмя стаканами воды, и, дожидаясь Катькиного возвращения, стал на бумажке прикидывать, кому и сколько придется заплатить, чтобы уж точно попасть в Ле Бурже. Список был составлен, а Катька все не возвращалась. И я предался невеселым воспоминаниям. В первый раз моя всеотзывчивая помощница попалась с Толиком. Через полгода после того, как она разгромила кадры турецкого МИДа и пришла в "Аэрофонд", ко мне на прием по какой-то укоренившейся, видимо, еще с парткомовских времен привычке заявилась жена моего телохранителя. Она жаловалась, что Толик, отец троих детей, совсем отбился от семьи. При выяснении подробностей обнаружилось, что отбился мой телохранитель скорее все-таки не от семьи (зарплату он продолжал отдавать и уроки у детей проверял), а от брачного ложа. - У него появилась другая женщина! - плача, доложила несчастная супруга. - Откуда вы знаете? (Я подумал, что, если бы у Толика появился мужчина, было бы гораздо хуже!) - Подслушала... по телефону. По параллельной трубке. - Здорово! - Я был искренне удивлен тем, что бывшие сотрудники "девятки" попадаются так же банально, как и обыкновенные мужики. - Он ее как-нибудь называл? По имени или еще как-нибудь? - Нет. - А она его? - Сла-а-денький, - зарыдала женщина. - Ясно. Идите домой. Растите детей. Больше это не повторится. И рекомендую вам прочитать книжку "Постельные принадлежности. Брак и гармония". Она сейчас везде продается... Мне надо было сообразить еще тогда, после пикника в лесу. Я сам, идиот, попросил телохранителя показать свое мастерство - и он всадил из пистолета в дерево четыре пули - одна в одну. Катька хлопала в ладоши, и на ее лице появилось выражение хищного восторга. У нее всегда появлялось такое выражение, если ей кто-нибудь нравился. А как у них потом сладилось, догадаться несложно: машина всегда заезжала сначала за телохранителем, а потом за Катькой, если она ночевала дома, а не у меня... Толик поднимался к ней, а шофер ждал и потом врал мне, что попал в пробку. Обслуга всегда договорится, чтобы напакостить хозяину. Шофера я выгнал. А Толику ничего специально говорить не стал - просто через несколько дней, когда он делал мне в сауне массаж, я пошутил в том смысле, что нанимал его телохранителем, а не телорасхитителем... - Я уволен? - хмуро спросил он. - Ну почему же? Наоборот, считай, что мы теперь с тобой родственники. Но больше этого делать не надо. Никогда. - Понял. - А теперь еще раз правую лопаточку! Что-то ломит... Катерину же я вызвал в кабинет якобы для устного перевода и, когда она опустилась на колени, впервые дал ей пощечину. С оттяжкой! - Это что-то новенькое? - удивилась она и побледнела. - Догадалась, за что? - За что? - Если не отстанешь от охранника... - Выгонишь? - Убью. - А-а... Прости, Зайчуган, я больше так не буду! Я простил. Если бы мне стало известно, что она и Толика тоже называет "зайчутаном", я выгнал бы ее уже тогда - и не было бы ни взорвавшихся МИГов, ни всего остального. Впрочем, женщину, в кулаке у которой зажата твоя игла, выгнать не так-то просто! ...Услышав, как снова открывается дверь номера, я еле успел выключить свет и затаиться в своей двуспальной арабской засаде. В прихожей блудливо завозились. - Ты мне делаешь больно! - вскрикнула Катька. - А ты не уходи! - Я узнал голос Базлакова.- Мне понравилось. - Неужели? - А я тебе понравился? - Безумно! А правда, что ты называл меня ведьмой? - А ты и есть ведьма. Давай вернемся! - Нет, скажи, вы в самом деле из-за меня столкнулись? - А из-за кого же? Если бы ты на меня так перед вылетом не смотрела, неужели я бы на вводе в петлю стал обороты сбрасывать?! Я же думал, ты с Витькой... - Бедненький... - Пошли! - А вот этого не надо! Не надо, говорю! Отпусти... Он проснется... - Ну и хрен с ним! Я ему по рогам настучу! - Ага, а зарплату потом ты мне будешь платить? - А сколько он тебе платит? - Сладенький, если я скажу, ты не переживешь... - Ну хорошо... А завтра? - До завтра дожить нужно. Иди баиньки! Утро вечера мудренее. Послышался шум борьбы и щелчок дверного замка. Затем снова - шелест душа и тихие влажные шаги по ковру. - Зайчуган, ты спишь? Зайчуга-ан! Я повернулся и показательно продрал глаза. Обнаженная Катька стояла надо мной, как мраморная богиня в ночном зале музея. И лишь темные пятна сосков да черный, идеально равнобедренный треугольничек нарушали эту ночную мраморность. Правда, я читал, что дотошные греки раскрашивали своих афродит самым достоверным образом там, где положено. - Я-то сплю, а вот ты где шляешься? - Я ребят успокаивала, - чистосердечно призналась она. - Им так сейчас тяжело! - Успокоила? - Кажется, да... - Ну что там? Обломками никого не задело? - Нет, в поле упали. Одного велосипедиста взрывной волной сдуло. Подал в суд за поломку велосипеда... - Переживем! Что еще? - Ничего. - А Перов не застрелился, пока. я спал? - Нет, просто очень сильно напился... - А что там твой атташонок? - Почему это мой? - искренне возмутилась Катька. - Ладно. Как там мой атташонок? - Папуле звонил... Плакал в трубку. Все на тебя валил... - Сволочь! - Я повернулся к стене и сделал вид, будто возвращаюсь к прерванному сну. Катерина легла рядом и прижалась ко мне своим еще влажным после душа телом. Я отстранился: - Ты и меня хочешь успокоить? - Прости, Зайчуган, я очень устала. Такой трудный день... - Еще бы! - Спокойной ночи! Я долго не мог заснуть. Теперь, когда опасность полного краха миновала, можно было спокойно обдумать подробности завтрашней развязки нашего с Катькой романа. Нет, надавать ей по щекам и заставить спать на прикроватном коврике - это не месть! Пилотажники и так смотрят на меня будто на спекулянтика, примазывающегося к их героическому ремеслу. А теперь еще будут всем рассказывать, как по-гусарски оттоптали личную секретаршу Шарманова. Нет, такое не прощается! Все обдумав и воодушевившись, я повернулся к Катерине - она мирно спала, свернувшись калачиком и чуть похрапывая от усталости. Я пошарил по ее нежному теплому тельцу и наткнулся на мягкую щетинку. Катька, не просыпаясь, поощрительно шевельнула бедрами. В голове почему-то крутился сакральный пароль пьяниц времен застоя - "Третьим будешь?". - Буду! - вздохнул я.- Буду!! ...Утром мы завтракали в уютном ресторанном зальчике, специально выделенном для руководства летной группы. Стены были украшены фотографиями знаменитостей, останавливавшихся в отеле. Я узнал длинноносую Маргарет Тэтчер и жизнерадостного губошлепа Бельмондо. Ели вяло. Меня еще поташнивало от вчерашних излишеств. Но шеф полетов Перов, тот просто страдал нечеловеческой мукой и настолько опух с похмелья, что даже внешность его описывать бессмысленно. Лучше бы он и в самом деле вчера застрелился. Баз-лаков и Вильегорский тоже выглядели дохловато, но, несмотря на это, периодически посматривали победно друг на друга, а изредка исподтишка бросали на меня взоры, в которых странным образом сочетались кобелиное торжество и мужское сочувствие моей рогонос-ной участи. И лишь Катерина была, как всегда, свежа и целомудренно невозмутима, словно вообще прибыла сюда, на грешную землю, с далекой планеты, где половая жизнь сводится исключительно к игре на фортепьяно в четыре руки, а в бутылках из-под водки продают только родниковую воду. Обслуживал нас официант с выправкой оперного певца. Я подозвал его и приказал принести шампанского. Он, обалдев, переспросил несколько раз, ибо для англичанина выпить за завтраком шампанское, а не апельсиновый сок, это что-то совершенно противоестественное. Разъяснив ему, что я совсем даже не шучу, и отправив выполнять заказ, Катерина удивленно спросила: - А разве у нас праздник? - Да, проводы. Когда перед каждым стоял наполненный бокал, я постучал ножом по графину, призывая к вниманию, и встал. - Дорогие коллеги! Господа! - начал я.- Товарищи! Прискорбное событие, случившееся вчера, потрясло всех нас до глубины души. Вся Россия без преувеличения содрогнулась от Камчатки до Карпат... - Карпаты теперь не наши! - подсказал Базлаков. - И Камчатку скоро отдадим... - всхлипнул Перов. - Оставим мелочи геополитики, когда речь идет о жизни и смерти! - возразил я. - Но особенно тяжким это испытание было для наших чудом спасшихся героев. Смерть держала их в своих цепких лапах и дышала в лицо мраком вечности... Перов снова всхлипнул. - Но с вами была удача. Небо не отдало вас земле! Я долго думал, чем можно отблагодарить вас за мужество, ибо Отечество вряд ли наградит вас за это. Я не мог уснуть и долго думал, как доказать вам, что жизнь, несмотря на все превратности, прекрасна... Катерина, Базлаков и Вильегорский посмотрели на меня с опасливым недоумением и уткнулись в тарелки. Перов, ничего не понимая, мучительно ждал окончания тоста, с тоской наблюдая глумливую суету шампанских пузырьков в бокале. - ...Я долго думал, не спал и пришел к выводу: ничто так не взбадривает настоящего мужчину, как хорошая женщина. И я решил вас наградить! Я поручил это непростое дело моей личной секретарше - очаровательной Екатерине Валерьевне! И если кто-то из вас, сладеньких, остался не удовлетворен, жаждет продолжения, прошу подавать заявки! Катя - девушка очень исполнительная и все быстренько исправит... Хорошенького должно быть помногу! Но спешите, потому что завтра она возвращается в Москву... Оба катапультанта застыли с раскрытыми ртами. И только Перов, по причине похмельного тупоумия не уловивший ничего из сказанного, обрадовался паузе и осторожно повел ко рту спасительное шампанское. Но не тут-то было! Катерина, вскочив, как ужаленная, выхватила у него из трясущихся рук бокал и злобно швырнула в меня. Увидев, однако, что хрусталь прошел мимо цели и, едва не задев опешившего официанта, разлетелся о стенку, она зарыдала с досады и опрометью выбежала из зала. Еще несколько минут все сидели молча. - Ну, Павлик, - захохотал вдруг Базлаков. - Ну, ты даешь... Есть, конечно, крутые мужики, но ты... За Шарманова! Ты, Пашка, настоящий мужик! Ура! Официант подал помертвевшему от горя Перову новый наполненный бокал - и все дружно выпили, кроме Вильегорского. - Ты чего? - удивился Базлаков. - Мне пить нельзя. Я лечусь... - От чего? - От хламидиоза. В отпуске поймал. Самое смешное - от медсестры... - Какой еще такой хламидиоз? Триппер, что ли? - Наподобие, - объяснил я, - но гораздо благороднее! Хорошо еще, что тебе, Витя, медсестра попалась. У врачихи мог бы запросто и Синклера Льюиса взять почитать. С венерическими заболеваниями сейчас вообще страшное дело - просто какая-то сифилизация всей страны... Так что ты еще легко отделался! - Погоди, - нахмурился Базлаков. - А что ж ты вчера спирт стаканами трескал? - Забыл, - потупился Вильегорский. - После катапультирования все как отшибло. А сейчас вдруг вспомнил... - Блин. Как же я теперь к жене сунусь? - рассердился Базлаков. - Как он хоть лечится, хламидиоз этот трепаный? - Таблетками разными... Зелененькими, красненькими... У меня с собой даже рецепт есть, - виновато сообщил вирусоноситель. - Ладно, мужики, не расстраивайтесь... - примирительно молвил я. - Сквитались. Ты ему хвост подставил, а он с тобой хламидиозом поделился. Дуйте в аптеку - и на мою долю купите! - И ты тоже? - изумились они. - Ну вы и эгоисты! - рассмеялся я. С хламидиозом меня уже как-то знакомила одна тележурналисточка - и он не произвел на меня очень уж неприятного впечатления. Надо признаться, ко мне вообще легко пристает разная мелкая постельная зараза - и мой уролог, работавший раньше в 4-м управлении, в шутку называет меня "коллекционером". Примчавшийся в гостиницу радостный атташонок обнаружил меня в баре, куда я спустился, оттащив в номер тело Перова, наопохмелявшегося шампанским до состояния, близкого к параличу. - А где мужики? - огляделся он. - Маленький гигиенический шопинг. - Вот неугомонные! Атташонок весело сообщил, что никакой специальной комиссии из Москвы не будет: разобраться во всем на месте поручено ему. И вообще происшествие воспринято со скорбным спокойствием. В стране каждый день что-то падает, сталкивается, обрушивается или взрывается. Пообвыклись. Зато столичное начальство просто взбесилось, узнав, что Вильегорского собираются показывать по мировой телевизионной сети с пачкой "Винстона". Не ровен час мерзавчатый пресс-секретарь подсунет информацию президенту, да еще под плохое настроение, - и тогда начнется! - Сказали: головы оторвут и ему, и мне, и вам, если такой позор допустим! Приказали - отговорить. - Может и не послушаться... Большие деньги все-таки, - усомнился я. - Для настоящего летчика небо дороже денег - не мне вам объяснять! - твердо объявил атташонок. - Будем работать с кадрами... А где Катерина?.. - Сейчас позову. Она как раз о вас все утро спрашивала. - У меня мелькнула похмельная мыслишка и его втянуть в наше хламидийное братство. - Нет-нет, мне надо бежать, - сразу заторопился посольский крысенок. - Англичане уже свою комиссию организовали. В два часа первое заседание. Вас, между прочим, тоже приглашают. - Обязательно приду, если... - Нет уж, без всяких "если"! Знаете, как трудно было убедить Москву в том, что вы ни в чем не виноваты! И потом, на вас два велосипедиста в суд подали... За велосипед... - Почему два? - Они тандемом ехали. В номере я застал Катерину, уже собранную в дорогу: она укладывала в чемодан последние вещи. - Таблеточки не забудь купить. А то некрасиво получится с новым шефом-то! - Какие таблеточки? - От хламидиоза. - Ну вот... Одна от вас, мужиков, грязь! - Она даже села от огорчения на постель. - Ко мне претензии есть? Я сам пострадал. - К тебе - нет. - Тогда давай прощаться! - Прощай... - Место у тебя есть на примете или помочь? - великодушно предложил я. - Спасибо. Я думаю, меня возьмут в "Лось-банк". Это походило на правду: вице-президентом банка "Лосиноостровский" был Костя Летуев - сын крупного гэбешника, специализировавшегося в свое время на борьбе с диссидентами: Сахарова как раз он вел. Сейчас, кстати, написал воспоминания об академике, "Наедине с совестью" называются. Когда "контора" кукарекнулась, папаша, пользуясь своими связями, организовал молодому банку мощную службу безопасности, а в качестве гонорара попросил хорошее место для своего тридцатилетнего сопленыша. Тот быстро вошел во вкус и за три года расколотил четыре банковских лимузина, но ему все сходило с рук. В "Лось-банке" у меня был счет и еще кое-какие полузаконные делишки. Всякий раз, когда я появлялся там, сопровождаемый Катериной, сопленыш Летуев смотрел на нее, как пионер, которому в почтовый ящик вместо "Мурзилки" засунули "Плейбой". Все сходилось. Что ж, пусть теперь он позайчутанит! - Надеюсь, после твоего прихода "Лось" простоит еще хотя бы месячишко! - улыбнулся я. - Об этом я не волнуюсь. Я переживаю, как ты без меня будешь... - Да уж как-нибудь... Найду себе другую помощницу, не такую общедоступную. - В этом я не сомневаюсь... Только вот как ты без меня в Ле Бурже будешь? - А что такое? - насторожился я. - Понимаешь, я тебе все забывала сказать: когда папа работал в Париже, я училась в одном классе с сыном нынешнего министра транспорта... Замечательный мальчик... Антуан. Скромный - папа у него тогда еще в оппозиции был. Мы с ним целовались. Один раз. - С папой? - Нет, с сыном. Но дома я у них бывала. Папа, кстати, страшный бабник. А мать - алкоголичка. Типичные аристократы. Я Антуану недавно позвонила, он очень обрадовался и обещал во время салона притащить папашу к твоему стенду. А папаша - личный друг президента. Но, вероятно, все это тебе уже не интересно... - Катька, ну почему ты такая стерва? - с восхищением проговорил я. - Когда-нибудь расскажу. - Сам не понимаю, почему не могу на тебя долго злиться? - Наверное, потому что у нас много общего. - Много - не много, а одно общее у нас действительно есть. - И что же? - поинтересовалась она. - Хламидин. ...Когда по возвращении в Москву я привел Катьку к своему урологу, он с таким непрофессиональным интересом ее осматривал, что стало ясно: никакая многолетняя генитальная рутина не может притупить во враче чувство восхищения красивой пациенткой. - К сожалению, на период лечения вынужден рекомендовать вам воздержание, - вздохнул доктор. - Если что, приходите еще! Не стесняйтесь... - А мы и не стесняемся, - ответила Катерина. - Постельные болезни - это всего лишь разновидность отрицательной информации, которой обмениваются люди во время общения. Вас обругали - и вы пьете валерьянку. Вас заразили - и вы пьете антибиотики... Вам никогда это не приходило в голову? - Никогда, - опешил уролог. - Жаль! - Она встала и протянула ему для поцелуя руку с таким величественным видом, словно осматривалась только что в гинекологическом кресле не на предмет мочеполовой инфекции, а в связи с зачатием наследника престола. Так для меня закончилась эта история с МИГами. Атташонка, по слухам, вскоре перевели с повышением в аппарат ООН. Базлаков перешел в отряд космонавтов. Вильегорского долго уговаривали, грозили лишить разрешения на полеты - и он отказался от всех предложений фирмы "Винстон", хотя на эти деньги мог, забросив авиацию, жить безбедно лет десять. Он разбился через год, катая на истребителе какого-то любителя острых ощущений... 8.ЛЕБУРЖЕ Парижский авиасалон стал триумфом "Аэрофонда". Мои маленькие спортивные самолетики произвели в небе Ле Бурже фурор - мы даже "сочинили" две новые фигуры высшего пилотажа. Известное дело, если хочешь, чтобы тебя заметили в России, добейся сначала признания в европах. Даже старый мерин Братеев, председатель Национального авиационного комитета, прислал ко мне в шале своего помощника с поздравлениями и приглашением познакомиться лично. Познакомиться лично! Вот тварь застойная! Сколько времени я бездарно просидел в приемной у этого окаменевшего номенклатурного говна! На всех совещаниях, куда меня, естественно, не допускали, он визжал, что в российской авиации никогда не будет частных собственников! Познакомиться лично? Да он знает меня как облупленного! Досье, которое этот собачий оглодок собрал на меня, весило раза в четыре больше, чем его высохшая в руководящих креслах задница! Я четыре года отбивался и откупался от насылаемых им технических комиссий, от подсылаемых им ментов и фээсбэшников! Познакомиться... А кто еще накануне, за два дня, на совещании орал: - Почему Шарманов со своими летающими мандавошками попал на салон? Мало вам лондонских обломков?! Разобраться сейчас же! А чего тут разбираться? Потому и попал, что все чиновники делятся на две неравные категории: берущие гниды и неберущие гниды. Так вот, у неберущей гниды Братеева все заместители были гнидами берущими. Так я и пробился в Ле Бурже. - Сергей Феоктистович ждет вас на ужин, - повторил приглашение помощник. - У меня нет никакого желания ужинать с вашим шефом! - ответил я холодно. - Т-так и п-передать? - Парень от изумления начал заикаться. - Так и передайте! Да, это был вызов! Очень рискованный ход. Но я рассчитал все верно: через два дня Братеев уже сам плясал вокруг моих "авиэток", взахлеб рассказывая французскому министру о том, ядрена Матрена, что может собственных невтонов рожать и Россия-матушка. Глава французской транспортной авиации, неторопливый, ухоженный господин, тратящий на обстоятельные обеды времени раза в три больше, чем на государственные дела, слушал его с тонкой, мудрой улыбкой, которая бывает только у людей, регулярно читающих донесения спецслужб. Рядом скучал министерский сынок Антуан - тощий красавчик с влажными черными кудряшками и легкой паскудинкой в личике. Обычно такие гаденыши и устраивают своим блестящим папашам общенациональные скандалы с наркотой или какой-нибудь выбросившейся из окна малолетней проституткой. Впрочем, и папаша периодически становился героем разнообразных сексуальных скандальчиков, на что, впрочем, президент, сам известный ходок, смотрел сквозь пальцы. Братеевские рулады сначала переводила француженка, изъяснявшаяся по-русски с акцентом говорящей вороны. Катерина, скромно стоявшая за моей спиной, подсказывала ей недостающие слова и исправляла совсем уж чудовищные ошибки. Наконец ворона каркнула и безнадежно запуталась в авиационной терминологии. Она растерянно улыбнулась, надула щеки и издала звук, означающий у французов полное бессилие перед коварством судьбы. Мы обычно в подобных случаях чешем затылок или задницу. Катерина вышла из-за моей спины и решительно взяла дело в свои руки. - Это правда, что у вас не поощряется частный капитал в области высоких технологий? - спросил министр, кивая на роскошный стенд новых разработок "Аэрофонда", стоивший мне страшенных денег. - Ну что вы, господин министр! - улыбчиво возразил Братеев. - Вот перед вами владелец абсолютно частной авиационной фирмы. Господину Шарманову нет и тридцати... Прямо, можно сказать, со студенческой скамьи - в большой авиационный бизнес... И мы, конечно, помогаем ему, чем можем! Два года назад, когда мой первый самолетик поставил мировой рекорд, этот невыкорчеванный пень застоя орал про меня на всероссийском совещании: "Шарманов ничего не понимает в авиации! Недоучка..." Он и теперь, хорек, намекнул министру на мое незаконченное высшее, которое все равно лучше его партшколы, как живой член лучше резинового! - Господин министр, - вмешался я, особым выражением глаз давая Катьке понять, что если хоть одно слово из моего выступления пропадет, я проеду по ней асфальтовым катком, а потом запечатаю в пластик. Министр и вся свита уставились на меня с интересом, и, как по команде, полдюжины операторов развернули в мою сторону свои камеры, одетые в специальные чехлы, словно таксы на прогулке. Лицо Братеева застыло в ненавидящей улыбке. - Господин министр, - продолжал я, - наши российские чиновники изобрели уникальный способ помощи частному капиталу. Я называю это методом протянутой руки... Катерина переводила. Министр благосклонно кивал, а следом за ним кивала и вся свита. Братеев от неожиданности засветился гордостью строгого отца за своего смышленого сына. - Эта рука, - объяснил я, - протягивается, конечно же, не для помощи, а за взяткой. И если предприниматель тут же не вкладывает в эту руку пачку долларов, то его бизнес обречен... Братеев предынсультно покоричневел. Министр, выслушав виртуозный Катькин перевод, тепло засмеялся, убедившись в том, что источники благосостояния французских и российских чиновников в принципе ничем не отличаются. И вся свита покатилась со смеху. Журналисты взвыли от восторга и тут же начали бормотать в диктофоны комментарии к моему скандальному заявлению. Тем временем министр вдруг погосударственел и произнес коротенькую речь о том, что Россия только выиграет, если во всех сферах ее экономики будет присутствовать частный капитал, а представители нового поколения, лишенные предрассудков и предубеждений коммунистической эпохи, энергично возьмутся за дело. Катерина, переводя, успевала строить глазки своему бывшему однокласснику, не забывая проверять мою реакцию на это. А я вдруг подумал о том, что, возможно, министр со своим сынком происходят от какого-нибудь донского казака, завалившего в 1813 году молоденькую вольтерьянку. Ничего удивительного. По семейным преданиям, я сам происхожу от пленного французского улана, который, узнав поближе русских женщин, воскликнул "Шарман!" - и навсегда остался в России. Кстати, почти все журналисты обыграли потом в своих репортажах французский смысл моей фамилии. Я ликовал. Мой дерзкий ответ обошел все телевизионные программы и газеты. Попутно комментаторы объяснили общественности, что такое "Аэрофонд", кто такой Шарманов и почему министр транспорта Французской Республики, личный друг президента, оказался у выставочного стенда молодого российского бизнесмена. Видела бы меня моя мама, всю жизнь просидевшая в своем Арзамасе-16, засекреченном до неузнаваемости. Слышал бы это мой папа, талантливый конструктор крылатых ракет. Он мог бы стать вторым Королевым, но всю свою творческую энергию потратил на семейное строительство. Теперь папусик в четвертый раз воздвиг брачные чертоги, а его сын моложе моей дочери. Вероятно, и Татьяна, лежа в постели с каскадером, имела возможность на Майорке порадоваться за своего супруга. В каминном зале арендованного шале я с упоением по десятому разу просматривал записанный на видеопленку триумф знаменитого русского авиатора Шарманова, а Катерина бесилась. Еще бы. Как она все тонко рассчитала! Так изящно свалить от меня: министерский сынок, когда-то сидевший с ней за одной партой, ложится с ней в одну постель. А уж как она умеет привязывать к себе мужиков двойным морским узлом, мне известно. Потом я, как сявка, умолял бы ее поспособствовать развитию совместного франко-российского авиабизнеса, а она бы наслаждалась моим унижением! Не вышло. Антуан помахал Кате ручкой и удалился вслед за папашей в неведомый мир галльского разврата, утонченно-отвратительного, как сыр "рокфор". В утешение я купил Катерине невдолбенно дорогое колье. Но она была безутешна, хныкала и даже, ссылаясь на приближающиеся женские недомогания, предложила заказать мне девушку по телефону. - Ну не-ет! - засмеялся я. - Наш триумф мы отметим вместе! И знаешь, кем ты будешь сегодня? - Кем? - осведомилась она упавшим голосом. - Жанной д'Арк! - А ты ослом! - заорала Катька и отшвырнула ювелирную коробочку. - Что-о?! - нахмурился я. Так с моими подарками могла обращаться только одна женщина - Татьяна, но именно поэтому она и сидела на Майорке. - Извини, Зайчуган, - одумалась Катерина и покорно подняла подарок с пола. 9. ЛЮБИМЫЙ ПОМОЩНИК ПРЕЗИДЕНТА Лет десять назад наше участие в любом авиационном салоне вызывало фурор, так как СССР обычно выкатывал два-три абсолютно новых самолета, каждый из которых тянул на мировую сенсацию. По количеству экспонатов мы забивали любую страну, а то и всех участников, вместе взятых. Давая интервью западным журналистам, наши авианачальники, вроде Братеева, без всякого блефа объясняли, что смогли привезти и показать только то, что уже рассекречено. А настоящие новинки можно пока увидеть только на полигонах. Наши делегации были не только самыми многочисленными, но и самыми дисциплинированными: пили по вечерам и лишь со своими, закрывшись в номерах. Каждый специалист имел строжайшее, утвержденное где надо задание по изучению иностранной техники. А половина делегации и вообще состояла из сотрудников спецслужб, но выделялись они лишь тем, что легче остальных переносили похмелье. Кстати, противопохмельные таблетки - это, пожалуй, единственный еще не разболтанный секрет КГБ. А ведь озолотиться можно! Теперь же от былых имперских времен осталась только одна стадная многочисленность делегаций, но пьют уже где попало, а депутаты демократической ориентации еще и норовят наблевать в нагрудный карман своему зарубежному коллеге. Привозят же с собой эти шумные официальные оравы всего-навсего деревянные макеты гениальных задумок прошлого, забракованных когда-то разными высокими и тупыми комиссиями. Привозят и безбожно врут об успешных испытательных полетах, выпрашивая, как цыгане, инвестиции и подачки под обещания продать все секреты. Я даже иногда думаю, что же у нас в России закончится раньше: полезные ископаемые или бесполезные секреты? Но в последние годы появилась одна, прежде неведомая традиция. Официальную делегацию возглавляет обычно замухрышка, вроде Братеева, а в самый разгар выставки появляется какая-нибудь настоящая шишка со свитой, напоминающей по количеству дармоедов похоронную процессию за гробом рок-звезды. Организаторы авиасалонов теряются в догадках, как принимать неофициально свалившихся им на голову заоблачных российских чиновников. А русские конструкторы, покорные от многодневного пьянства, выстраиваются вдоль своих достижений и с холопскими ужимками жалуются залетному начальству на нехватку денег и тихое умирание отечественной авиации. - Уж прямо и умирает? - качает обычно головой высокий гость. - Вон сколько добра наволокли! Людям с хорошим пищеварением любая смерть, в том числе и авиации, кажется надуманной проблемой. Они в Кремле вообще, наверное, спохватятся, когда в Замоскворечье заколосится сельхозкооператив имени 10-го всекитайского партсъезда. Но нет худа без добра: в России-то им недосуг заняться проблемами авиации, а в Лондоне или Париже из них, позирующих перед телекамерами, иной раз и удается выудить какое-нибудь обещание, вроде: - Ладно, разберемся! На сей раз в Ле Бурже прибыл Второй Любимый Помощник Президента России - высокий, по-теннисному подтянутый, твердолицый человек лет пятидесяти. Он давно уже ездил за границу без жены, которая безвылазно сидела дома и стерегла, как он любил выразиться, домашний очаг, чтобы в старости было на чем щи подогреть. Вообще-то помощника звали Владимиром Георгиевичем, но за глаза именовали попросту "Оргиевичем". И совсем даже не случайно. В какую бы часть света ни отправлялся Второй Любимый Помощник, опережая его, по спецсвязи летело закодированное по всем шифровальным правилам и обладающее семнадцатью степенями защиты указание организовать к приезду высокого гостя "хорошенькую бордельеру". Оргиевич в свои пятьдесят лет был полон мужских и государственных сил, а полноценную ночную гульбу переносил с легкостью студента, до утра зубрившего сопромат. Понятное дело, заботы по организации сексуального досуга Второго Любимого Помощника поручались российским послам. Поначалу, конечно, находились и такие, что пытались возражать, даже возмущаться. Но им резонно отвечали: - В ЦК КПСС пожалуйтесь! - и добавляли: - Если не можете организовать такую малость, то на хрен вы вообще нужны здесь державе! И тогда седовласые дипмужи, возросшие еще под сенью легендарного Мистера "НЕТ" со странной фамилией Громыко, вызывали сотрудников помоложе и, отводя глаза в сторону, давали задание по организации "бордельеры". - Так нужно... для России! - объясняли они. Юные дипломаты, особенно карьерные, не прошедшие комсомольскую школу времен позднего застоя, частенько проваливали такие мероприятия - и это уже стоило места двум послам, отправленным на преподавательскую работу, вероятно, с тайным расчетом, что, обжегшись, они введут-таки в МГИМО спецкурс по организации и проведению "хорошеньких бордельер" для высоких московских гостей. Наш посол во Франции, к счастью для себя, накануне уехал в отпуск. На дипломатическом хозяйстве остался временный поверенный, бывший полковник внешней разведки - юркий седовласый губастик в огромных очках, с трудом удерживающихся на красной лоснящейся носопырке. Боясь как огня преподавательской работы, за день до прибытия высокого гостя он специально приехал на выставку, подошел к стенду "Аэрофонда" и отозвал меня в сторону: - Павлик, вся надежда на тебя! Найди девочек... - А мальчиков не надо? - Таких указаний не было... - растерялся он. - А что, есть информация? - Шучу. Это Третий Любимый Помощник голубой, как яйца дрозда, а Оргиевич - нормальный мужик! - Ну и шутки у тебя! Значит, девочек... И лучше русских, их тут много по ночным клубам пляшет. Местных не надо - они нас сразу прессе сдадут... Еще и сами опишут, жоржсандки хреновы! Да, вот чуть не забыл - ужин тоже тебе придется оплатить... Сам знаешь, как посольства теперь финансируются - скрепки купить не на что! - А что я с этого буду иметь? - Лично представлю тебя Оргиевичу! - Мало. Знаете, во сколько мне влетит эта "бордельера"? - Что еще? - Братеева там быть не должно! - Ну ты и мстительный. - Козлов надо наказывать. - Согласен. Познакомиться в непринужденной обстановке с самим Вторым Любимым Помощником - о чем еще можно мечтать! Человек, удачно выпивший вместе с десятым клерком, который в администрации Президента промокашки носит, получает иной раз возможность заработать столько, что и отдаленные потомки не будут знать, куда еще засунуть наследственную зелень. А тут сам Оргиевич! Но, пораскинув мозгами, на организации "бордельеры" я еще решил и заработать. К стенду "Аэрофонда" уже несколько раз подходил французский хмырь, обсыпанный перхотью, как конфетти. Он имел в России серьезные интересы, разнюхал о предстоящем визите Оргиевича и все выпытывал, когда тот должен посетить авиасалон. Я навел справки и выяснил, что хмырь был чуть ли не последним Бурбоном, наследником французского престола, и славился деловыми связями, а также грандиозными пьянками, которые регулярно устраивал в своей огромной квартире на Елисейских полях. Я заслал к нему Катерину. Бурбон не только согласился полностью профинансировать "бордельеру" у себя в квартире, но и предложил мне сто тысяч франков за посредничество. Возможность нажраться и покуролесить в обществе Второго Любимого Помощника, попутно решив деловые вопросы, стоит дорого! С прикомандированным ко мне советником по культуре мы объехали лучшие ночные клубы и отобрали дюжину танцовщиц - милых, изящных дев с крупами нежными, как шелк, и твердыми, как курс на рыночную экономику. Мы брали только "экстракласс" и никого из серии: "Мужчина, не хотите ли познакомиться с моей киской?" Эх, вот почему, как верно заметил Серега Таратута, нет женщин в русских селеньях - они все давно в парижских и гамбургских борделях. Проинспектировать девушек я поручил Катерине, еще злой после подлого поведения Антуана и ночного исполнения роли Жанны д'Арк. Получив от временного поверенного общее представление о сексуальных пристрастиях Помощника, она осмотрела девиц с дотошной ненавистью эсэсовки, отбирающей славянок для господ-офицеров. Советник по культуре, в прежние годы курировавший по линии КГБ проституток, кормившихся вокруг Интуриста, провел суровый инструктаж: - Шаг влево, шаг вправо - поедете