по ночам не снятся поющие вагины?" Найду себе здесь юную интеллигентную деву с настоящими дворянскими корнями, обогащенными древнееврейской кровью. Научу ее только одной фразе: "Rest, honey!" - отдыхай, милый! И буду жить счастливо и долго. Детей растить... А где, кстати, ваша малолетняя дочь? - На свидание ушла. - На свидание? Вау! Как летит время! Особенно в Америке... - А ты знаешь, Тапочкин тоже скоро в Америку поедет? - гордо сообщила Катя. - По контракту! - По какому еще контракту? - С фирмой "Золотой шанс"! Знаешь такую? - Еще бы! В Америке ее знают даже негры преклонных годов. - Надежная? - поинтересовался Башмаков. - Как оральные контрацептивы при воздержании. - Я серьезно! - Надежней не бывает. Не волнуйся! А кто к тебе от этой фирмы обращался? - Чубакка. - Чубакка? - Это прозвище... Бадылкин. Я с ним в "Альдебаране" вместе работал. Вспомнил товарища! - Молодец! - Вот видишь, Тапочкин, а ты еще сомневался! - сказала Катя. - Подожди, может, им еще моя разработка не понравится! - А какая у тебя разработка? - По емкости кислородных шашек. - Не волнуйся, понравится. Америка всеядна, как свинья. После десерта Слабинзон сообщил, что обожрался совершенно по-русски и ему пора в "Метрополь". Перед уходом Борька долго целовал Кате руки. Башмаков пошел его провожать. По дороге к метро Слабинзон шумно радовался отсутствию негров и цветных, и только толпа журчащих по-своему вьетнамцев несколько омрачила его настроение. - Борь, я давно тебя хотел спросить: что было в голове? - В какой голове? - В ленинской. - Ничего не было. Родная земля. А ты думал, я туда бриллиант "Третий глаз Шивы" захреначил? - Что-то в этом роде. - Нет. Главное мое богатство было в коврах, точнее, в одном ковре. Помнишь, драный такой, с большими розами? - Помню. Таможенники еще носы воротили. - Вот-вот. А ведь это был редкий экземпляр. Образец русского крепостного ковроткачества. Когда я приволок его антиквару, он расчихался и выгнал меня. Тогда я пошел в библиотеку Конгресса, перерыл все альбомы, каталоги и все-таки нашел почти такой же ковер, сделанный шереметевскими крепостными. Я снял с картинки цветной ксерокс и завизировал его у главного эксперта-искусствоведа. И знаешь, сколько мне заплатил потом тот же самый антиквар? - Сколько? - Восемнадцать тысяч долларов! Американцы - жертвы экспертов. Если по телевизору эксперт скажет, что клизма с патефонными иголками способствует пищеварению, назавтра вся Америка встанет в две очереди. Одна очередь - за клизмами, вторая - за патефонными иголками. И кто-нибудь озолотится на производстве клизм и патефонных иголок. К сожалению, я тут же вложил восемнадцать тысяч в дизельное топливо... - Слушай, а ты долго привыкал? - спросил Башмаков. - К чему? - К Америке. - А что? - Да я вот думаю, если разработка понравится и меня пригласят... Все-таки три года! Мне кажется, я умру от ностальгии! - Ты умрешь не от этого. От совковой доверчивости. Где ты нашел этого Чубакку? - Он сам меня нашел. Приехал прямо на стоянку. Вообще-то в "Альдебаране" его недолюбливали. А вот ведь - хороший оказался мужик. - Замечательный! Он еще за тебя премию получит. Такие мозги для Америки добыл! - Да ладно издеваться! - Серьезно! Я ведь тоже в "Золотом шансе" работаю. Только в другом отделе. - Да ты что! - Да, друг мой, жизнь - это череда глумливых совпадений! Я ведь тоже хотел тебе кое-что предложить. Но раз Чубакка меня опередил - это судьба! - Я могу... - Нет. В Америке так не принято - мешать чужому бизнесу. Вызовут в райком и отберут партбилет. Давай лучше о бабах! - Давай! А что там у вас с Валентиной на самом деле было? - Ничего. Она изменила пол. У нее теперь усы и она работает вышибалой в пивной "У дуба". - Слушай, а как та негритянка, которая на фотографии, ничего? - спросил распалившийся от выпитого Башмаков. - На какой фотографии? - Из солнечной Калифорнии! Забыл, что ли? - А-а, Бекки? Чрезвычайно разносторонняя девушка. Но мы давно расстались. Она оказалась расисткой - не любит евреев... - А потом? - Мой бедный моногамный друг, я чувствую, присутствие в мире внебрачных гениталий отравляет тебе жизнь. Держись - помощь придет... Помощь пришла через три дня. Слабинзон позвонил и сообщил, что хотел бы пригласить Башмакова в ресторан "Гаргантюа" на мальчишник. Катя, конечно, надулась и буркнула, что такого отношения к себе не заслужила. Олег Трудович как раз стоял перед зеркалом, размышляя, какой повязать галстук. И вдруг повязал изменный. Катя замолкла на полуслове и ушла на кухню... Раньше в этом "сталинском" доме на Садовом кольце располагалась диетическая столовая, и Башмаков даже пару раз там обедал. Дом за эти годы облез, обветшал, цементные балясины на балкончиках искрошились так, что обнажилась арматура. Тем фантастичнее выглядел ресторанный фасад, врезанный в разваливающийся дом, фасад, выложенный цветным пластиком и переливающийся огнями. Над тяжелой дубовой, с огромными медными заклепками дверью попеременно вспыхивало название ресторана - то по-русски, то по-французски. Башмаков уже и запамятовал, когда в последний раз был в ресторане. Он пришел раньше времени, но вовнутрь зайти не решился: его смущали два негра в белых цилиндрах, неподвижно стоявшие у двери на зеленом ковре, расстеленном прямо по тротуару. К ресторану то и дело подкатывали иномарки, из которых вылезали хорошо одетые пары и целые компании. Башмаков раздраженно подивился тому, сколько в Москве народу, желающего, а главное, имеющего возможность провести вечер в дорогом кабаке. Олег Трудович нащупывал в кармане сложенные вдвое купюрки. Когда он уже выходил из дому, Катя появилась с кухни и сурово молвила: - Деньги хоть возьми с собой! - У меня есть. - Возьми еще в хлебнице! Рестораны теперь дорогие - может не хватить. Наконец из такси вышел Слабинзон, одетый в смокинг с бабочкой. А следом, опираясь на галантную Борькину руку, из машины выскользнула длинноногая девица в строгом темном брючном костюме и белоснежной блузке. - Привет тебе, Абул-Сагэ! - поприветствовал друга Слабинзон и представил даму: - Линда, девушка моей мечты! Линда оказалась на голову выше Борьки. У нее была короткая, почти мальчишечья, стрижка, высокая, чуть изогнутая шея и тонкое, обложечной красоты лицо. - Олег, - сказал, смущаясь, Башмаков. И увидел себя глазами этой девушки: новый, точнее, малоношеный синий пиджак с уже немодными петлистыми лацканами, пузырчатые, несмотря на тщательную утюжку, брюки и демисезонные ботинки на толстой подошве. - У вас красивый галстук! - белозубо улыбнулась девушка и подала Башмакову тонкие пальцы с длинными черно-перламутровыми ногтями. - Пройдемте! - приказал Слабинзон. Когда они входили, негры совершенно синхронно, как механические болванчики, распахнули перед ними дверь и сняли цилиндры. Один негр оказался совершенно лысым. Ресторан был оформлен в виде харчевни времен Рабле. На стенах висели мечи, шлемы, панцири и мушкеты вперемежку со старинными гравюрами - иллюстрациями к "Гаргантюа и Пантагрюэлю". В огромном, сложенном из валунов камине горел огонь, и на железной пике жарился целый кабан. Ресторан был полон. Еду между столиками на тяжелых медных подносах таскали официанты, одетые в приталенные бургундские жакеты, старофранцузские штаны-шосси, напоминающие балетное трико, и пулены - матерчатые тапочки с длинными остроносыми мысами. У Башмакова даже мелькнула спасительная мысль, что вот сейчас не окажется свободных мест - и они переберутся куда-нибудь, где поскромнее. Но к ним уже шел молодой человек в очках, похожий на референта. Однажды в "Альдебаран" приезжал кандидат в члены Политбюро Долгих. Так вот, у помощника высокого партийного начальника, постоянно что-то нашептывавшего на ухо боссу, была внешность точно такая же, как у этого ресторанного распорядителя. - Прошу! - "референт" улыбнулся и повел гостей к столику. Над столиком висела большая гравюра, изображавшая королеву Гаргамеллу, объедающуюся соленой требухой. Подвинув даме стул, "референт" точно из воздуха достал три меню - в кожаных обложках с золотыми монограммами Рабле. Названия блюд были написаны по-русски и еще каким-то готическим шрифтом. Башмакова приятно удивили цены, они были или двузначные, или вообще однозначные. Но потом он приметил внизу приписочку: "Все цены в у. е.". У Башмакова противно уйкнуло в желудке. - Здесь очень мило, - заметила Линда. - Тут раньше была диетическая столовая, - сообщил Башмаков. - Гораздо удивительнее, что раньше тут был социализм! - усмехнулся Слабинзон. Возле их столика уже терпеливо дожидался официант, стыдливо прикрывая блокнотиком алый оттопыренный гульфик, завязанный двумя желтыми бантиками. - Дорогая, ты выбрала? - спросил Слабинзон. - А что вы порекомендуете? - Линда подняла на официанта нежные, фиалковые глаза. - Салат из морепродуктов "Нормандские дюны". На горячее - жаркое а-ля Пантагрюэль. Артишоки изумительные. - А вино? - Рекомендую девиньерское пино... - То самое? - удивилась Линда. - То самое, - кивнул официант. - Икра у вас свежая? - справился Слабинзон. - Свежайшая! - Отлично! Официант ушел. Слабинзон некоторое время задумчиво смотрел ему вослед, а потом тихо вымолвил: - Вот он - новый человек, какого так и не смогли воспитать коммуняки. Скромный, опрятный, дисциплинированный. Жалко, дед не дожил! На сцене под огромным розовым кустом музыкант, одетый как паж, в берете с пером, аккомпанировал на лютне белокурой девушке, а та тихо пела на незнакомом языке. На певице была пышная лиловая юбка на каркасе, бархатный корсет и стоячий кружевной воротник. - Такие юбки в старину называли "хранительницами добродетели", - улыбнувшись, сообщила Линда. - Да уж... - покачал головой Слабинзон. - Не завалишь. - Интересно, на каком языке она поет? - риторически, чтобы замять скабрезность товарища, поинтересовался Башмаков. - На средневековой латыни, - определила Линда. Олег Трудович с уважением посмотрел на невесту друга и только теперь, при свете ярких электрических канделябров, заметил, что строгая Линдина блузка почти совершенно прозрачна и рубиновые соски просвечивают сквозь материю, словно свежая кровь сквозь только что наложенный бинт. И Башмакову вдруг страшно захотелось, чтобы этот необыкновенный ресторан стал обычным советским общепитом - с запахом подгоревшего мяса, доносящимся с кухни, с хамоватыми неопрятными официантами, с убогим ВИА и предпенсионной солисткой, поющей на пределе вокальных возможностей: Ты помнишь, плыли в вышине И вдруг погасли две звезды?.. - Икра. Ассорти "Нормандские дюны", - объявил официант. Он поставил перед каждым по огромному керамическому блюду и положил рядом металлические финтифлюшки, напоминающие ювелирно изготовленные клещи. На блюде перед Башмаковым лежал, грустно уронив натруженные клешни, большой лангуст, обложенный креветками и устрицами. Официант тем временем разливал из обернутой салфеткой бутылки в тяжелые мельхиоровые бокалы белое вино. Закончив, он поставил бутылку на стол. Башмаков приметил год урожая - 1984-й - и тревожно нащупал в кармане сложенные купюрки. - Трудыч! - Что? - спохватился Башмаков, выплывая из прекрасного прошлого в суровое настоящее. - Давай выпьем за Линдочку, мою любимую девушку! Выпили. Вино напоминало молдавский рислинг, но было намного приятнее. Линда уверенно взяла затейливые щипцы и раздробила ими клешни своего лангуста. Олег Трудович с облегчением последовал ее примеру. - Вы друзья детства, да? - спросила девушка, изящно прожевав кусочек. - Мы братья, - сообщил Слабинзон. - Не похоже. - Просто Башмакова крестили, а мне на всякий случай сделали обрезание. И наши пути разошлись... - Что ж, это возможно, если кровные родственники растут в разной культурно-знаковой среде. Но вы все равно не братья. Слабинзон с восторгом посмотрел на Линду. - Вы учитесь? - спросил Башмаков. - Да, в аспирантуре МГУ. - Видишь, Тапочкин, девушка, которую я люблю, аспирантка МГУ. Я просто не стал тебя сразу расстраивать. - А о чем ваша диссертация? - Я пишу о семантике возможных миров. Яакко Хинтикка, Пол Крипке... Представляете? - Не очень. - Это довольно просто. Вы кто по образованию? - Мы по образованию советская техническая интеллигенция, - гордо объявил Слабинзон. - Тогда вы легко поймете! Например, высказывание математики или логики "а равно а" - это, как говорил Лейбниц, необходимо истинное высказывание, истинное во всех возможных мирах, а высказывание "Завтра я выхожу замуж" - возможно истинное высказывание, истинное не для всех возможных миров. Дальше только шаг до идеи виртуальных миров... Линда замолчала и отпила вина. - Тапочкин, я должен тебе признаться: Линда согласилась выйти сегодня за меня замуж. Так ведь, обожаемая? Девушка улыбнулась и утвердительно потупилась. Под жаркое а-ля Пантагрюэль пили восхитительное бургундское. Несколько раз подходил "референт" - убедиться, что у гостей все в порядке. - Неужели Рабле ел икру? - Конечно, ел... - Скажите, - спросила Линда, улыбаясь, - а "дикие колбасы" вы тоже подаете? - Разумеется. По четвергам. Все как у Рабле. Рекомендую попробовать! - В следующий раз обязательно. - Скажи, чаровница, а он, - Слабинзон кивнул вслед удалявшемуся распорядителю, - он у вас в МГУ случайно не преподает? - Нет. Но, кажется, я видела его однажды на конференции по гротескному реализму... Девушка взяла сумочку, достала зеркальце, поглядела на себя и, сделав огорченную гримаску, грациозно удалилась. - Ну как? - Апофегей! - ответил Башмаков. - Завидуешь? - Чудовищно. - То-то! К таким невестам с моими деньгами в Америке близко не подойдешь. А Россия - страна необыкновенных возможностей. За Россию! Друзья чокнулись и выпили. - Когда свадьба? - Считай, сегодняшний ужин и есть свадьба, а ты свидетель. Да, кстати, Бадылкина посылай к чертовой матери! И больше с ним не связывайся! - В каком смысле? - оторопел Башмаков. - В прямом. "Золотой шанс" - компания проходимцев. Но придумано гениально: обещают хороший контракт, дают заказ как бы на контрольную разработку. Наши отечественные лохи выкладываются, мозги выворачивают наизнанку, стараются даже какой-нибудь государственный секретик для убедительности засунуть. А им потом коротенькое письмо на роскошном бланке: "Благодарим за сотрудничество, однако Экспертный совет признал нецелесообразным ваше привлечение к работе фонда..." Отечественный лох с горя запивает, клянет отсталость советской научной мысли в целом и свою тупость в частности, а "Золотой шанс" тем временем за хорошие бабки впаривает разработку Пентагону или другим интересующимся товарищам! Агенты, Бадылкин и я, имеем процент со сделки... - Ну и сволочи же вы! - посерел Башмаков. - Почему же? Так хоть твои идеи вольются в мировую технотронную цивилизацию, а не протухнут вместе с тобой на Востряковском кладбище. Я не сволочь. А вот Чубакка на самом деле гад, потому что у нас есть такое джентльменское соглашение: друзей, знакомых, подруг и родственников не кидать. А Чубакка... То-то я смотрю, у него лучшие показатели по отделу! - Спасибо, что сказал. - Башмаков встал и нащупал в кармане купюрки. - Сколько я должен за ужин? - Ну, не обижайся! Я-то в чем виноват? Не уходи! Хочешь, я с тобой Линдой поделюсь? Тебе половина и мне половина... Ага? - В каком смысле? - В том самом. Распишем девчонку на двоих... - Линду?! - Башмаков, у тебя мозги совершенно покрылись моногамной плесенью. Ты шуток, что ли, не понимаешь? Она такая же Линда, как я Билл Клинтон. Это - бордельный псевдоним. Она проститутка, правда, очень дорогая. По вашим ценам. По американским - почти даром... - Но ведь она же аспирантка? - Как будто аспирантка не может быть проституткой! Учиться-то надо на что-то. А за Яакко Хинтикку ни хрена не платят... - Слабинзон, гад, ну сколько можно меня разыгрывать?! Как раз в этот момент и вернулась Линда. Освеженное макияжем, нежное лицо было как-то особенно романтично и загадочно. - Линдочка, у меня к тебе философский вопрос, - решительно начал Слабинзон, едва она села. - Да? - А почему бы тебе сегодня не выйти замуж за нас двоих? - Двоих? - она посмотрела на них фиалковыми глазами. - Па де труа? - Да, секс - унтер зекс ауген! - Почему бы и нет... - Линда взглянула Башмакову в глаза. - Но это будет стоить папаше Дорсету втрое дороже. - А почему не вдвое? - удивился Слабинзон. - Потому что это любовь втроем! - засмеялась девушка... 24 Снова раздались частые междугородные звонки. "Дашка! - подумал эскейпер. - Чё-орт! Совсем ведь забыл..." Когда в последний раз он разговаривал с дочерью по телефону, она, помимо всего прочего, попросила купить и передать с оказией "Суперпрегновитон" - новый импортный витамин, который нужно принимать в последние месяцы беременности, особенно если будущая мать с момента зачатия вела не очень-то здоровый образ жизни. Вроде бы в Америке проводили исследования, и выяснилось: благодаря "Суперпрегновитону" детишки получаются здоровенькие, красивенькие и умненькие даже от весьма изможденных родителей. Говорят, сама Мадонна, когда бегала с брюхом, жрала "Суперпрегновитон" горстями. И это при американском-то изобилии! Что же тогда говорить о Дашке, запропастившейся в этой Богом забытой бухте Абрек? Хорош папаша! Пообещал и не выполнил. Выходит, Башмаков не эскейпер, а самая настоящая свинья, причем не только перед беременной дочерью, но и перед не родившимся еще внуком. Внуком! Два месяца - и Башмаков станет дедушкой. Мальчик Олег, описавшийся от восторга, когда на счет "три!" зажглась огнями большая елка в актовом зале Третьей образцовой типографии, станет дедушкой! А Дашка, отрезавшая Куньке хвост в доказательство того, что кенгуру в минуты опасности, как ящерица, теряет заднюю конечность, станет матерью! Дашка - матерью... Боже ж ты мой! Дашка выросла сами не заметили как. Однажды Башмаков по рассеянности вошел в незапертую ванную и обнаружил там в пенной воде пышногрудую, розовотелую нимфу. Нимфа голосом его дочери недовольно сказала: - Аллё, на субмарине, перископ спрячьте! - И сердито махнула телефонной трубкой. Дашка специально выклянчила у матери радиотелефон, чтобы, принимая ванну, не упускать ухажерских звонков. Башмаков ретировался, переживая довольно сложный комплекс ощущений - нечто среднее между гордостью товаропроизводителя и пытливым смущением мальчишки, подглядевшего купающуюся голышом девочку. До девятого класса Дашка училась в общем-то неплохо, и вдруг ее как подменили: она повесила над письменным столом большое зеркало, чтобы в процессе приготовления уроков ни на минуту не спускать с себя глаз, ибо в любой момент на лице мог выявиться очередной подростковый прыщ, а процесс надо обнаруживать и обезвреживать в самом начале. Вскоре тетрадки и учебники были потеснены флаконами, дезодорантами, многоцветными наборами теней, тюбиками, карандашами и прочими симпатичными женскими излишествами. Наконец учебники и тетрадки вообще куда-то исчезли - и письменный стол в один прекрасный день превратился в трюмо. Безутешная Дашка сидела перед зеркалом как живой пятнадцатилетний укор подлой природе, гнусно сэкономившей на ее, Дашкиных, ресницах, зато явно перестаравшейся в смысле носа. Уроки она теперь делала лежа на паласе, болтая по телефону или оседлав голову огромными стереонаушниками. Катя и раньше-то приходила из лицея не особенно радостной, а тут просто озверела. Почти каждую перемену к ней подбегал кто-то из преподавателей, отводил в дальний угол учительской и с таинственным состраданием сообщал: - Екатерина Петровна, я, конечно, не стала записывать Даше в дневник, но вы, как мать... Или: - Кать, вот посмотри, чем твоя Дашка занималась на уроке! Или: - Катюш, я, конечно, поставила ей тройку, но это чистая единица! Перелом в Дашкином поведении совпал с тем моментом, когда она со школьными подругами впервые посетила дискотеку и после этого ей стал названивать какой-то странный мужик с бархатным баритоном совратителя несовершеннолетних. Если к телефону подходили родители, Дашка тут же перехватывала трубку и вела с Бархатным долгие разговоры, точнее, он что-то мурлыкал, а маленькая дура время от времени старательно хохотала. Один раз Катя успела соврать, что Дашки нет дома, и положила трубку. Был страшный скандал со швырянием косметики на пол и обещаниями убежать из дому. Катя перепугалась, на пару вечеров попросила у Анатолича телефон с определителем - и запеленговала номер Бархатного. Потом, в отсутствие Дашки, позвонила ухажеру и заявила, что лично знакома с начальником отдела Московского уголовного розыска, и если Бархатный не отвяжется от ее дочери со своими растлительными намерениями, ему придется очень хреново. Бархатный, взмолясь, поведал, что на самом деле он никакой не растлитель, а инвалид первой группы и прикован к кровати, а телефон Дашки ему дал племянник, познакомившийся с ней на дискотеке. Жизнь у него тяжкая, инвалидская, он собирает на дому электровыключатели, а невинные разговоры по телефону с девушками - единственная в его жизни радость. Потом он стал подробно рассказывать, как обезножел в ранней юности, спасая выбежавшую на проезжую часть девочку, стал жаловаться, что мир к нему жесток, а люди, в особенности женщины, равнодушны... Башмаков, слушавший беседу по параллельному телефону, с удивлением заметил, как Катин голос потеплел - и разговор перешел на трудности воспитания подростков и вообще на проблемы семьи и брака. Далее Бархатный сурово раскритиковал отцов, самоустраняющихся от воспитания детей. Впрочем, они устраняются не только от этого, но и от того, на чем, собственно, и зиждется полноценный брак. Такой лентяй годами живет с замечательной женщиной, даже не удосужившись разгадать тайну ее неутоленного тела. А тем временем есть мужчины, пусть даже они в чем-то инвалиды, но тем не менее все остальное у них в порядке и они готовы... - Да нет уж! - снова посуровела Катя. - Вы сильно ошибаетесь, если считаете, что, кроме ног, у вас все в порядке. Голова у вас не в порядке. И больше нам не звоните. Никогда! Повесив трубку, Катя посмотрела на Башмакова с некоторым вызовом. Олег Трудович смутился и вспомнил, что не разгадывал Катино тело уже по меньшей мере недели три. Катя рассказала о случившемся приятельнице. та посетовала, что в последнее время развелось жуткое количество разных маньяков - и чрезвычайно опасно, если первый сексуальный опыт девочки будет связан с таким неадекватным персонажем. Приятельница как раз начала посещать спецсеминар "Психогигиена подросткового гиперэротизма" в американском центре на Воздвиженке. Там опытные специалисты рекомендовали родителям для начала привести себя в отличную физическую форму диетой, потом съездить к морю и загореть, а уж затем пригласить в спальню подростка и на его глазах по возможности эстетично, но обязательно с наглядным применением противозачаточных средств совершить полноценный половой акт. А потом тут же в спальне ответить на вопросы, возникшие у тинэйджера. При этом желательно иметь под рукой анатомический атлас или макеты половых органов в разрезе. Называлось это "продвинутой методикой сексуального воспитания". Башмаков, услышав про такую методику, возмутился: - Совсем они там уже передвинулись! - Да, - ехидно согласилась жена, - с таким животом, как у тебя, эта методика не годится. Сама Катя считала, что Дашкино охлаждение к учению связано не столько с половым созреванием, сколько со знаменитым бандитом Мишкой Коровиным, наглядно показавшим их доверчивой дочери: не в знании сила. На неокрепшую Дашкину душу этот эпизод наложил важный отпечаток. В истории Катиной школы было всего два знаменитых хулигана. Первого, Рената Беляллетдинова, она не застала. Он учился в шестидесятые годы и прославился тем, что хранил в кабинете химии в пустой банке из-под реактивов наган, из которого застрелили инкассатора. Брала Рената особая группа МУРа, а шел ему всего тринадцатый годик. Говорят, он потом так и сгинул в колониях и лагерях... А вот Мишку Коровина Катя застала. Это был неприятный черноволосый парень с красным, бугорчатым лицом и маленькими глазами, излучавшими какую-то утомленную жестокость. - Знаешь, Тапочкин, я когда в класс вхожу и его вижу - у меня мороз по спине! - жаловалась иной раз Катя. Учителя даже замечания боялись Коровину делать. Ну его! Пырнет потом где-нибудь в темном переулке... Не боялся Коровина только пожилой учитель математики Григорий Борисович. Григорий же Борисович имел одну чудаковатость: он никогда не ставил оценки без комментариев. Скажем, выводя в дневнике пятерку, он обязательно приговаривал: "умница", "молодчина"... А, соответственно, вцарапывая двойку, шипел: "баран", "тупица", "дебил"... Мишку Коровина Григорий Борисович просто терпеть не мог, вызывал к доске всякий раз, когда хулиган - а случалось это нечасто - появлялся в кабинете математики. И приговор был всегда один и тот же: "баран". Однако все это происходило в те времена, когда учителей заставляли бороться за успеваемость, и до восьмого класса Коровина кое-как дотащили, всем педсоветом заставляя Григория Борисовича натягивать ему тройку. Наконец общешкольного хулигана с облегчением сплавили в ПТУ. Там он вскоре стал героем какой-то поножовщины - и загремел в колонию. О нем начали забывать, и только Вожжа, никогда не сидевшая на переменах в кабинете, любила иной раз схватить расшалившегося ребенка за вихор или косу и спросить скрипучим голосом: - Хочешь к Коровину в колонию? Отправлю! Это была высшая степень возмущения. После такого вопроса обычно вызывались в школу родители. В общем, Мишка Коровин превратился в мрачную тень проклятого прошлого, в некий символический жупел, в эдакого педагогического Фредди Крюгера, которым пугали разозорничавшихся детишек. И вот в один прекрасный день возле школы, визжа тормозами, остановились два черных джипа. Из машин высыпали коротко стриженные парни в кожаных куртках. Звеня золотыми цепями на бычьих шеях и поигрывая телескопическими дубинками, они двинулись к школьному подъезду. Впереди походкой мстителя шел заматеревший, заквадратевший Мишка Коровин. Один из парней, следовавших за ним, нес в руке тяжелую спортивную сумку. А в школе к тому времени, как во всяком уважающем себя учреждении, появился охранник, сорокалетний недоделок, похожий на гуся, одетого по прихоти изощренного птицевода в пятнистую спецназовскую форму. Как-то Башмаков зашел к Кате на работу, охранник упер ему в грудь резиновую палку и стал нагло допытываться, кто он такой и куда идет. Иногда ученики средних классов жаловались, что охранник успокаивает их при помощи дубинки. От старшеклассников таких жалоб не поступало. И вот охранник, не сообразив, видимо, что к чему, заступил дорогу Коровину: - Вы кто? - Конь в пальто, - не останавливаясь, разъяснил Мишка. А следовавшие за ним мордовороты, не сделав ни одного резкого движения, лишили беднягу охранника трудоспособности на несколько дней. Коровин скомандовал - и парни рассредоточились по зданию, точно для захвата важного военного объекта. Один остался охранять входную дверь, второй влетел в приемную директора. На глазах у онемевшей от ужаса секретарши и Кати, как раз принимавшей телефонограмму из города, он с мясом вырвал из стены телефонную розетку и рявкнул: - Сидеть! Остальные двинулись за Коровиным, который уверенно вел их к какой-то кошмарной цели. Была перемена. Прижимаясь к стенам, школьники и учителя наблюдали, как всемогущий Коровин шагает по коридору. Особые опасения вызвала огромная спортивная сумка в руках одного из мордоворотов. Нигде не задерживаясь и никого не трогая, налетчики проследовали к кабинету математики, где сидел Григорий Борисович. Он редко выходил на перемене из класса, используя это время для особо жестоких терзаний двоечников. Мишка зашел в кабинет. Мордоворот плюхнул на пол сумку и встал у дверей, скрестив руки по-янычарски. Через мгновение из класса бочком выполз бледный, как школьный мел, двоечник. Собравшиеся возле кабинета дети и учителя затрепетали, перешептываясь: - А что в сумке? - Пулемет... - Нет, огнемет, - поправил кто-то из продвинутых старшеклассников. - Школу жечь. За всё! Месяц точно учиться не будем! Когда раздался звонок, Коровин вышел из кабинета. Его бугристое лицо лоснилось от удовлетворения. В это время, набравшись храбрости, Вожжа решительно подошла к бандиту и голосом, в котором странно уживались учительская строгость и бабья мольба, спросила: - Михаил, я надеюсь, вы не будете в самом деле жечь школу? - А чего жечь-то? Сами скоро развалитесь! - и Коровин кивнул на облупившиеся стены, на вытершийся до дыр линолеум, на дранку, зиявшую в потолке. - Вот так живем, Мишенька! - пожаловалась Вожжа. - Еще зайдем... Потом он важно кивнул своему заединщику, тот открыл сумку и пригоршнями начал швырять в испуганную ребячью толпу "сникерсы", "марсы", жевательную резинку и прочие противоестественные сладости. Послышались крики восторга, и образовалась куча-мала. Мишка наблюдал все это, добродушно посмеиваясь. Заединщик выгреб из сумки последнее, и бандиты двинулись в обратном направлении. Детская толпа уважительно расступилась, образовав почетный коридор. У лестничной площадки стояли школьницы, бегавшие в садик перекурить и потому опоздавшие к раздаче лакомств. Коровин задержался, со знанием дела осмотрел длинноногих дурочек и остановил свой взгляд почему-то на Дашке. Изучил ее от сменных тапочек до челки и предложил: - Покататься хочешь? - Хочу! - с вызовом ответила Дашка, гордо косясь на подруг. И Коровин повел ее вниз по лестнице, по пути снимая расставленные посты. В вестибюле они перешагнули через все еще корчившегося на полу охранника. Последним здание покинул бандюк, охранявший директорский кабинет. Буквально через мгновение после его ухода туда ворвалась толпа учителей и закричала: - Катя... Коровин... Дашку... Увозит... На джипе... - Как увозит? Куда?! Она бросилась на улицу и буквально повисла на отъезжающем джипе, уцепившись за боковое зеркало. Опустилось стекло, и высунулась красная, бугорчатая физиономия Коровина: - Ну? - Миша... Я же... Я же тебе никогда в полугодии двоек не ставила... - Кто это? - спросил он у Дашки. - Мама... - ответила она и заплакала. - Что ж ты сразу не сказала? Что ж ты такая дура? Ты, слушай, к пацанам в машину больше не садись! Поняла? - Поняла... Джипы умчались, а Дашка осталась в Катиных объятиях, осыпаемая вперемежку пощечинами и поцелуями. Не менее драматические события разыгрались тем временем в кабинете математики. Вожжа в сопровождении нескольких учителей, заранее мужая сердцем в предчувствии трупа, проникла в кабинет и обнаружила там живого Григория Борисовича. Старый педагог, закинув голову и ерзая кадыком, лил валерьянку из пузырька себе прямо в открытый рот. На доске хорошо всем известным каллиграфическим почерком было выведено: Я САМ СТАРЫЙ КОЗЕЛ И БАРАН. А внизу для убедительности, чтобы никто не усомнился, стояла затейливая подпись Григория Борисовича. Вызванный по такому случаю с Петровки отец одного из учащихся оболтусов внимательно выслушал сбивчивые рассказы учителей и только покачал головой: - Сам Бык! С ума можно сойти! Оказалось, Мишка - один из главных уголовных авторитетов Москвы, лидер бибиревской группировки, контролирующей почти все автосервисы и торговлю запчастями. Прозвище у него - Бык, и все его жутко боятся. Два раза Петровка Коровина почти прихватывала, но свидетели до суда не доживали. - Пишите заявления! - предложил муровец. - Попробуем... За нанесение побоев и оскорбление педагога... - Заявления... - заколебалась Вожжа. - Конечно, мы возмущены! Но есть некоторый этический момент... - Какой же? - Видите ли, Миша Коровин - вроде как бы плод нашей педагогической недоработки. Конечно, тут виновата и семья, и двойная мораль брежневской эпохи... Но тем не менее со стороны педагогического коллектива это было бы неэтично. - Ясно, - кивнул муровец. - Тогда даже и не знаю, как вам помочь. Значит, обещал еще зайти? - Обещал... - Плохо дело. Засаду в школе не разрешат. Детей постреляем. Конечно, можно было бы попросить алтуфьевскую группировку. С ними у нас отношения вроде бы ничего. Тем более что у них с бибиревскими есть кое-какие конфликтные интересы. Рынок запчастей. Но тут еще неизвестно, как говорится, кто кого. Надо подумать... Через неделю, когда учителя и учащиеся еще не остыли от налета и не доели все "сникерсы", к школе снова подрулил знакомый джип, и оттуда выскочил громила с кейсом. Испуганный охранник, предусмотрительно пропустив бандита и даже отдав ему честь, тут же бросился звать на помощь великого Вадима Семеновича. Тот все сокрушался, что в день налета его не было в школе, а то бы... Бандит тем временем вошел в канцелярию и толкнул дверь директорского кабинета. Там как раз совещались Вожжа и Катя. Он, ничего не говоря, плюхнул кейс на стол, щелкнул замками и откинул крышку. Женщины ахнули: в кейсе, ну просто как в кино, лежали пачки долларов в банковских упаковках, а сверху записка: "На ремонт родной школы. М. К.". Когда могучий историк, каратисто взвизгнув, влетел в кабинет, бандита уже не было, но валюта осталась. - Сколько там? - спросил Вадим Семенович. - Не знаем... - Надо пересчитать! На экстренном заседании педсовета по рекомендации хитроумного историка решили на эти деньги не только сделать ремонт, но и закупить компьютерный класс, телевизоры, видеомагнитофоны, обновить мебель и наглядные пособия. Осталось даже на премии всему педколлективу и на ценный подарок Григорию Борисовичу, который после того случая сразу как-то сдал и стремительно вышел на пенсию. Через полгода школу нельзя было узнать. Собственно, тогда-то и родилась идея переименовать ее в лицей. Вскоре в лицей пришли работать несколько известных в Москве методистов, а мерзавец Вадим Семенович перевелся на полную ставку. Мишку Коровина застрелили в том же году во время разборки между бибиревскими и алтуфьевскими. Вот эти события и оказали, по всей видимости, роковое влияние на ребенка. Дашка, с раннего детства твердившая, что, как и мама, обязательно станет учительницей, вдруг передумала после школы поступать в пединститут. А ведь Катя заранее пригрела ей местечко, так как на заочном отделении вела курс выразительного чтения и литературного произношения: "У тети Тины - дело, у дяди Димы - тик" - и так до тех пор, пока язык за зубы не зацепится. В общем, никого не спросив, Дашка поступила на курсы секретарей-референтов при каком-то занюханном колледже. Она со смехом рассказывала, как несколько раз поправила даму, принимавшую экзамен по английскому языку. Вот такой колледж! Катя была в ярости: - Кофе будешь в чашечке разным мерзавцам таскать? - Почему только кофе? Могу еще и интим-услуги оказывать! - Дура! - Не знаю, не знаю... По статистике, миллионеры чаще всего женятся на своих секретаршах, и только на втором месте - топ-модели. Возьмите хотя бы Принцессу! Ее опять вчера по телевизору показывали. Она подарила детской больнице двух пони с колясочкой... - Я же говорю - дура! - Катя обернулась за поддержкой к мужу. - А что, - пошутил Башмаков. - Выйдет замуж за какого-нибудь Онасиса. - Ананасиса! - буркнула жена. - Тем более! И нас не забудет... - Да уж, на карманные расходы буду вам давать побольше, чем вы мне, - заверила дочь. Бурная личная жизнь началась у Дашки, как только она поступила на курсы. Там имелось еще отделение официантов и стюардесс со знанием языков. Несколько раз, отправившись в гости или на дискотеку, дочь возвращалась домой только поутру. В первый раз Катя совсем обезумела, подняла на ноги всех знакомых и полузнакомых, даже додумалась позвонить Бархатному. Тот стал утешать Катю, убеждая, что нельзя замыкаться на интересах дочери, забывая о своей женской судьбе, в то время как еще встречаются мужчины, пусть даже инвалиды, но... Когда Дашка утром вошла в квартиру, распространяя аромат вчерашнего шампанского, не сомкнувшая глаз Катя набросилась на нее с ремнем, а точнее, с черным лакированным пояском. Башмаков, повинуясь приказу жены, держал дочь, чтобы не увертывалась. Дашка все-таки вырвалась и со словами: "Больше никогда... никогда..." - исчезла на несколько дней. Как потом выяснилось, жила она у однокурсницы, которой состоятельный друг снимал двухкомнатную квартиру в Сокольниках. В отместку родителям Дашка решила выйти замуж за своего одноколледжника - будущего метрдотеля. Катя съездила в училище, все разведала и застукала подружек прямо на квартире. Девчонки сидели с влажными волосами (они только что выкрасились в совершенно идиотские цвета) и рассматривали каталог свадебных нарядов. При этом они заливались мерзким пэтэушным хохотом, потому что все брачующиеся мужики в каталоге были одеты в смокинги, галстуки-бабочки и страшно напоминали официантов. Доставив дочь домой, Катя радостно объявила, что теперь Дашке совсем не обязательно возвращаться в свою девичью постельку по ночной опасной Москве, ей разрешается ночевать там, куда ее забросят радости юной жизни, но при этом она обязана позвонить домой и сообщить о своем местонахождении. Однако вскоре Дашка и сама перестала оставаться где-то на ночь, объяснив это очень просто: - А о чем с этими лохами всю ночь разговаривать! - И добавила, что она безвозмездно передает свое право ночевать вне дома матери в порядке компенсации за силы и нервы, потраченные на ее воспитание. Катя даже не улыбнулась: после случая с Вадимом Семеновичем она не любила шутить на эту тему. А потом вдруг появился брокер Антон. Однажды Дашку подвезла к дому приличная иномарка - Башмаков за время работы на стоянке разбираться в этом научился. Вскоре у дочери появилась дорогая косметика и такой парфюм, что даже гордая Катя нет-нет да и душилась тайком из умопомрачительного флакона. Дочь великодушно не замечала. Как-то Башмаков, выпивший накануне с Анатоличем пивка, вскочил поутру и обнаружил дверь в туалет запертой. Дашка с детства использовала санузел как избу-читальню. В последнее же время она увлеклась дамскими романами, зачитывалась в туалете, и это превратилось в настоящее бедствие. Олег Трудович для интереса исследовал несколько книжонок. На обложках мускулистые мужчины с орлиными профилями страстно лобзали разнообразно откинувшихся в поцелуе дам, отличавшихся калиброванно роскошными бюстами. Содержание соответствовало обложкам. Башмаков поскребся в дверь туалета и прогундосил, глумясь над привычкой дочери читать дамские романы в месте общественного пользования: - "...Кэнтон схватил Мэри в свои могучие объятия и осыпал ее грудь нежными поцелуями, а она в ответ только часто задышала, скрыв знойный взгляд в тени пушистых ресниц..." За дверью раздались звуки и шорохи, обыкновенно свидетельствующие о том, что место скоро освободится. Башмаков обрадовался