ыл немножко знаком с надсмотрщиками в предпоследней тюрьме, где он сидел, он как-то услышал ночью, как двое из них разговаривают, стоя перед его камерой. Один сказал: - Но ведь если он не изменит своих убеждений, то, пожалуй, никогда не сможет выйти на свободу. Почему он так крепко держится? А другой ответил: - Наверное, им руководит любовь к человечеству... И он, не думавший до тех пор о том, крепко или некрепко он держится, почувствовал, что если даже надсмотрщики так говорят о нем, то, кажется, он одерживает победу над тюрьмой. Он прочитал автобиографию Веры Фигнер63. Она пишет, что после двадцати лет заключения она не могла говорить, ее не слушался язык. Он не может сказать о себе, что его не слушается язык, но, когда на девятом году у него были последние свидания, ему трудно было говорить на этих свиданиях; ему казалось более простым выражать свои чувства взглядами - взглядами и молчанием. - В какое время тюремных суток вы писали стихи? - спрашиваю я. - Вернее, складывал и запоминал,- мельком поправляет меня он и задумывается.- В разное, но больше всего ночью. В тюрьме очень длинные ночи. По правилам нельзя ложиться позднее положенного знака, и нельзя вставать раньше положенного знака, и нельзя читать на протяжении этого времени, а время это - с семи вечера и до половины седьмого утра, до той минуты, когда ты по команде должен сложить свой футон и умыться. Это одиннадцать с половиной часов - очень длинное время, особенно если и вчера были те же одиннадцать с половиной часов, и завтра будут те же одиннадцать с половиной часов, а ты лежишь на циновке, подогнув ноги и мечтая о времени, когда ты сможешь их вытянуть... Не прочтет ли он стихи? Да, он прочтет и будет объяснять все, что покажется мне в них непонятным, а такого там, наверное, будет много. Сначала он будет читать мне вслух целое стихотворение, без перевода, чтобы я услышал его сразу, а потом будет повторять его строчку за строчкой, с тем чтобы мне так и переводили, а потом мы будем говорить о том, что мне непонятно, или о том, что ему самому захочется рассказать мне в связи с этим стихотворением. А потом он будет читать следующее стихотворение, и так далее... - Устраивает ли вас такая длинная процедура? - вдруг улыбается он, и глаза его опять на мгновение становятся круглыми и веселыми, как в начале беседы. Я уже почти забыл, что они могут быть такими. - Да, конечно, устраивает,- говорю я. И он, откинувшись в кресле и чуть-чуть в ритм пристукивая пальцами по столу, начинает читать стихи, называющиеся "Осенний вечер"... Я хочу есть пищу, приготовленную руками матери, Приготовленную из бамбука и молодого папоротника. Я вспоминаю старую кухню и теплый пар над кастрюлей. Воспоминание проходит по всему моему телу, Воспоминание о нашей старой кухне И о теплом паре из-под крышки кастрюли. Я слышу шуршащий звук рваного веера, Он шуршит и звенит от осеннего ветра. О, этот звон и это шуршание, Я хочу есть пищу, приготовленную руками матери. К зеленому берегу приближается лодка, Приближается, но, не коснувшись земли, уходит. В глухой тишине и в холодном спокойствии Железное время проходит мимо меня. Когда было написано это стихотворение? Поэт на минутку склоняет голову к плечу и прикрывает глаза, вспоминая, потом снова открывает их - круглые, задумчивые и спокойные. Он написал эти стихи примерно десять лет назад, на второй год после ареста. Он написал их матери и хотел послать ей, но так как кисточка давалась заключенным в руки, только когда было положено по закону написать письмо родным, а в этом письме было не положено писать стихов, то он написал их в своем письме к матери не как стихи, а в строчку, как текст письма. А мать в ответ прислала записку, что сварила для него варенье и принесла в тюрьму, но что передать ему варенье ей не разрешают. Он не получил варенья, но был очень рад этой записке. Это была последняя записка, которую он получил от матери. Он некоторое время смотрит на меня, видимо ожидая, не спрошу ли я еще чего-нибудь об этом стихотворении. И, еще раз повторив то, что он уже один раз объяснил мне,- что амигасой называется сделанная из болотной травы шляпа-клетка, которую надевают на голову заключенным, начинает читать стихи, которые так и называются: "Амигаса". Иду в баню - амигаса, Иду на прогулку - амигаса, Осенью - амигаса, Весною - амигаса. Прохожу по лестнице Мимо друга - Слышу шаги, Но лица не вижу. Нас разделяет амигаса. Моя амигаса И его амигаса, Две одинаковых Амигасы. По осеннему небу расшвыряны тучи, И я, сидящий в глубокой яме, Смотрю на них, запрокинув голову. Пусть мой взгляд, ударясь о небо, Залетит осколком к соседу. Я стучу на прогулке подметками, Пусть товарищи слышат мои шаги, Я шагаю, значит, я жив. После того как мне переводят все, строчку за строчкой, он объясняет, что это лишь первая часть стихотворения. А сейчас он прочтет вторую, заключительную часть. Когда волна ударяется о берег, от нее летят брызги. Первая часть стихотворения, которую он прочел, это как бы волна, а вторая, которую он прочтет сейчас, это - брызги. Самое же сильное мгновение именно то, когда волна, ударяясь, разбивается в брызги. Поэтому и в тех стихах, которые он мне читает, по его собственному мнению, самое красивое место - это молчание, пауза между первой и второй частью. Объяснив все это, он читает мне вторую часть стихотворения. В русском переводе она звучит так: Тень идущего человека, На голову которого надета амигаса, Похожа на чехол из стеблей риса, Который надевают на сосну, Защищая ее от гололедицы Но от кого хотят защитить меня? Я жду, когда в синем небе Мелькнет сорванная с меня амигаса, Я жду, когда в синем небе Она полетит, как желтый осенний лист. Я жду, когда это случится. Я жду, когда это случится... Он написал это стихотворение вскоре после ареста, когда было арестовано сразу много коммунистов и почти все они сидели в той же тюрьме, где сидел он. Однако общаться друг с другом не было никакой возможности. О том, что они живы и по-прежнему находятся здесь, они могли давать знать друг другу только шумом своих шагов во время прогулок. Он писал разные стихи - не только о тюрьме, но и о том, что происходит за ее стенами. Примерно в то же время, как он написал стихи об амигасе, он написал и другие стихи, о друге, который вышел из тюрьмы за недоказанностью обвинения и женился на женщине, которую любил, женщине, такой же хорошей, как он сам. Он сейчас прочтет стихи, которые были написаны по этому поводу в тюремной камере. Они называются: "Песня о цветке". Муж, чья жена горда, Счастлив потому, Что у него в душе Нет места для стыда. Счастлива жена, Чей муж душою горд, Нет у нее причин Стыдиться никого. Муж и жена горды Друг другом и собой, Как белые цветы На берегу ручья. А дети, что любовь В семью их принесет Пусть будут как роса, Упавшая с цветов. Счастливы гордый муж И гордая жена! Вообще у него часто бывала потребность писать стихи не только о самом себе и тюрьме, где он сидел. Ему часто хотелось писать стихи о тех, кто на воле. Сейчас он прочтет стихотворение которое он написал одному из своих товарищей по заключению. Это стихи по случаю дня рождения сына этого товарища, стихи, посвященные молодежи. У них нет названия, а если их все-таки называть, их надо назвать по первой строчке: "Молодежь, укрепляй здоровье!" Молодежь, укрепляй здоровье! Имей красивую душу! Имей сильное тело! Помни - придут испытания, Когда всей силою тела II всей души красотою Ты будешь с врагом бороться, И все-таки будет трудно. Готовясь к дням испытаний, Молодежь, укрепляй здоровье! Он писал разные стихи. Он посвящал их и живым и мертвым, потому что среди друзей с годами все больше становилось мертвых. Иногда ему казалось, что его душа очерствеет и он начнет легче привыкать к потерям. Но его душа не очерствела, потери продолжали его волновать, и, в общем, сейчас, когда он заглядывает в прошлое, это свойство собственной души не кажется ему слабостью, хотя бывали минуты, когда оно казалось ему слабостью. Он прочтет сейчас стихи, посвященные памяти одного товарища, который в безвыходном положении покончил с собой, не желая доставить полиции слишком большое удовольствие. Они называются: "Памяти друга". Я слез не удержал - пускай текут... Покойный друг, ты был как море летом. И как волна ушел за горизонт, Неотвратимо, молча и спокойно. Так далеко от нас твоя могила, Что мы тебе цветов не принесем. Но главное, что надо помнить, помним: Что ты героем был. Так жил. Так умер. Я слез не удержал - пускай текут... А теперь он прочтет еще одно, последнее стихотворение. Оно тоже посвящено умершему товарищу. Этот товарищ был арестован одновременно с ним самим и умер в тюрьме. Как раз сегодня днем в Токио было собрание, посвященное памяти этого товарища,- его звали Эйтаро Норо. И ему хочется именно стихами об этом товарище закончить наш сегодняшний разговор. Незадолго перед тем, как они оба были арестованы, они встретились в последний раз в маленьком кафе. Эйтаро Норо был уже тяжело болен. На столике, за которым они сидели, стояла ваза с большим гладиолусом. Он любил гладиолусы. Это гордые цветы. Умирая, они не хотят умирать, и выше увядающего цветка каждый раз распускается новый. Каждый раз новый и каждый раз выше. Они тогда сидели вдвоем и разговаривали о делах, и оба смотрели на гладиолус, не думая, что больше уже никогда не встретятся. А потом, когда Эйтаро Норо умер в тюрьме, он вспомнил эту встречу и написал стихи, которые сейчас прочтет. Когда человек ослабел от болезни, У него горячее мокрое тело, Его лихорадит температура, Скулы его выпирают наружу. Я с болью смотрел на Эйтаро Норо: Слабый, больной, волочащий ногу, Он через силу пришел на свиданье. Я с болью смотрел на Эйтаро Норо... И все-таки, услыхав, что он умер, Я вспомнил но слабость его, а силу. Стол, за которым мы с ним сидели - А на столе стоит гладиолус, Как жизнь, торжествующая над смертью, Таким я вспомнил Эйтаро Норо... Я записал подстрочный перевод этого последнего стихотворения в ту же самую свою уже изрядно потрепанную за поездку толстую клеенчатую тетрадь, все последние страницы которой были вкривь и вкось поспешно исписаны за этот длинный вечер. Поэт поднялся, и, только когда он поднялся и встал во весь рост в нашей маленькой низкой комнате, я снова увидел то, о чем забыл, пока он весь вечер сидел в кресле,- что это очень большой и очень сильный человек. Он коротко тряхнул мне на прощанье руку своей большой рукой, как человек, не любящий проволочек, раз уж он собрался уходить, и, поправив берет на круглой, начинавшей седеть голове, пригнувшись в дверях, вышел из комнаты. Он ушел, а я остался наедине с той тетрадкой, которая теперь, через много лет, сохранила для меня этот длинный ночной разговор в зимнем Токио тысяча девятьсот сорок шестого года. ПРИМЕЧАНИЯ Составляя проспект настоящего Собрания сочинений, Константин Симонов сразу определил, что должно войти в первые девять томов, но не решил, каким будет том 10-й. Он сознательно откладывал это решение, полагая, что за время издания предшествующих 10-му томов напишет новые вещи - планов и даже уже начатых работ у него было немало, - и тогда выберет из нескольких предварительно намеченных вариантов оптимальный После кончины писателя мы [После смерти Константина Михайловича все решения о составе и структуре готовящихся его изданий (в том числе и последних трех томов настоящего Собрания сочинений) принимались при участии недавно скончавшейся вдовы писателя Ларисы Алексеевны Жадовой, ей принадлежало последнее слово. Вместе с ней мы приступили к подготовке 12-го тома Собрания сочинений, опубликовали в периодической печати несколько подборок писем К. Симонова. Я многим обязан ей и пользуюсь случаем, чтобы выразить свою глубокую признательность.], естественно, не смогли воспользоваться теми его проектами состава, которые рассчитаны на новые произведения - их Симонову уже не суждено было написать. Но по одной из предварительных авторских наметок 10-й том своей структурой и составом должен был походить на его книгу "Сегодня и давно. Статьи. Воспоминания. Литературные заметки. О собственной работе", трижды издававшуюся "Советским писателем" - в 1974, 1976, 1978 годах (четвертое издание вышло в 1980 г, уже после смерти автора). При этом мы учитывали и то обстоятельство, что Собрание сочинений, став из прижизненного посмертным, было увеличено на 2 тома. Поэтому, беря за основу эту идею автора, мы отдаем три последних тома тем жанрам, которые представлены в "Сегодня и давно" В 10-й том войдут дневники и воспоминания, 11-й отводится для публицистики, литературно-критических статей и заметок, 12-й - для эпистолярии. Следует, однако, иметь в виду, что хотя последние тома Собрания сочинений гораздо шире, чем книга "Сегодня и давно", в них также помещено лишь избранное из всего, что было написано Симоновым в этих жанрах. Надо сразу же сказать, что публикуемые в первом разделе тома дневники - "Далеко на Востоке" и "Япония. 46" не являются, как это свойственно дневникам, с точки зрения литературоведения, поденной записью происходившего. В первом случае Симонов вообще восстанавливал увиденное на Халхин-Голе по памяти через восемь-девять лет, да и японские впечатления уже "организованы" автором в гораздо большей степени, чем это "разрешает" жанр дневника Называя свои произведения - за неимением более точного термина - дневниками, Симонов отдавал себе отчет в условности этого определения. Он говорил: "Дневников в точном смысле слова я никогда в жизни не вел и не веду и не знаю, буду ли вести. Я никогда не занимался такого рода самоанализом, не уделял главного внимания тому, что я сам сделал, подумал или почувствовал в тот или иной день". ["Константин Симонов рассказывает...". М., "Советская Россия", 1981, с. 62-63.] На это следует указать еще и потому, что в жанровом отношении печатаемые в настоящем томе дневники близки занимающим вторую часть книги мемуарным очеркам (чтобы убедиться в этом, достаточно сравнить "Далеко на Востоке" и "Халхин-гольскую страницу"), с той разницей, что в первом случае это воспоминание о поездке, о связанных с нею событиях и людях, во втором - о человеке, с которым автора сводила судьба. Довольно обширный цикл мемуарных очерков, впервые собранный с такой полнотой в этом томе, не планировался Симоновым заранее. Они писались на первых порах от случая к случаю, поначалу это были большей частью даже не мемуарные очерки, а зарисовки (сравните воспоминания о Борисе Горбатове 1955 года и 1978-го или о Константине Федина 1965 года и 1978-го). Они существовали как бы обособленно, автор еще не осознавал их как фрагменты более широкой картины, которую представляет собой его жизнь, подарившая ему встречи с множеством интересных и значительных людей - военачальниками, режиссерами, актерами, художниками, писателями. Но постепенно Симонов стал постигать, что не одни внешние обстоятельства - скажем, необходимость участвовать в сборнике воспоминаний о том или ином человеке, которого он хорошо знал, общение с которым оставило в душе его след,- должны быть импульсом для такой работы, нужен был какой то объединяющий разрозненные впечатления замысел. Он не раз говорил о том, что непременно со временем засядет за книгу воспоминаний. Есть упоминания об этом и в его письмах. 12.6.1973 г, он писал вдове Вилиса Лациса: "...внутренне я все еще не ощущаю себя готовым к тому, чтобы писать воспоминания. Видимо, дело в том, что через два или три года, когда я закончу свои работы над книгами о войне, придет время для того, чтобы садиться и писать воспоминания о нескольких десятилетиях жизни, которая сводила меня в разное время со многими хорошими, значительными, интересными людьми. Наверное, именно в такой книге все, с чем я сталкивался, все встречи, которые у меня были, найдут свое закономерное место. Ведь в жизни одно связано с другим, и, скажем, если брать данный случай, особенно запомнившиеся мне встречи с Вилисом Тенисовичем связаны с поездкой в Англию, а эта поездка, в свою очередь, связана с воспоминаниями также и о Фадееве, которые я еще но писал, с воспоминаниями о Самеде Вургуне, которые я тоже еще не написал. И мне хочется написать обо всем этом вместе - и об этой поездке, и о тех прекрасных людях, вместе с которыми мне посчастливилось быть в этой поездке". [Цитируется по машинописной копии, находящейся в архиве, К. М. Симонова, который хранится в его семье.] Действительно, многое из того, что впоследствии писал Симонов в мемуарном жанре, делалось уже с внутренним прицелом на будущую книгу. Правда, представление о том, какой она должна быть, у него менялось. Судя по только что процитированному письму, был момент, когда он предполагал строить ее как нечто близкое собственному жизнеописанию. Но очень быстро от этой мысли отказался: такой угол зрения внутренне был глубоко чужд Симонову - не случайно он никогда не вел дневников в истинном смысле этого слова. Будущую книгу - к этому он совершенно закономерно пришел - должны составить рассказы о его встречах с людьми крупными, самобытными, яркими, их портреты. Он же сам в этих рассказах должен присутствовать не как объект изображения, а лишь как свидетель и очевидец, где только возможно отступающий на задний план, в тень. Борис Слуцкий писал о документальном фильме Симонова "Шел солдат...": "Сознательно отойдя в сторону, не позволяя себе даже того, что позволяли авторы старинных живописных композиций - небольшого автопортрета, где-нибудь с краю у самой рамы,- Симонов снова и по-новому показал сильные стороны своего дарования - и точность историка, и правдивость участника событий, и лиризм поэта". [Б. Слуцкий. Слава рядовых.- "Искусство кино", 1975, No 11, с. 148.] Эту характеристику вполне можно распространить и на симоновские воспоминания, здесь он тоже ни в коей мере не рисует свой автопортрет, заботясь прежде всего об исторической достоверности картины, о глубоком постижении характера "модели". Симонов настойчиво искал для книги воспоминаний сквозной "прием". Готовя к печати фронтовые дневники "Разные дни войны", работая над фильмами "Шел солдат..." и "Солдатские мемуары", писатель особенно остро осознал поэтические возможности, поэтический потенциал документальности. Видимо, этот опыт и подсказал ему сквозной "прием": его воспоминания должны опираться на документальную основу - переписку с теми людьми, которым посвящены его мемуарные очерки. Вот что он говорил об этом в одном из последних своих интервью осенью 1978 года: "Сейчас занялся своим литературным архивом. Хочу написать и, очевидно, напишу в дополнение к тому, что у меня уже написано, книгу воспоминаний. Причем особенность этой книги будет заключаться в том, что в большинстве случаев - не всегда - она будет опираться на переписку о литераторами, о которых я буду писать. Там, в переписке, присутствует время с его иногда отделенной от нас многими годами подлинностью. Последнее самое, что я сделал, это три вещи: воспоминания о Константине Федине, воспоминания о Михаиле Луконине и воспоминания о Борисе Горбатове. Причем два первых основаны главным образом на переписке и широкой ее цитации. Может, я в этом духе и продолжу. Я даже когда-то первоначально для такой книги придумал название "Пачка писем". А потом мне почудилось, что в этом немножко что-то дамское есть, и отказался. Но названия другого, кроме "Книга воспоминаний", пока не придумал". ["Константин Симонов рассказывает...", с. 152.] О том, что Симонов уже решил приступить к непосредственной работе над этой книгой, что из дальних, перспективных планов она передвинулась в первоочередные, свидетельствует и общий заголовок - "Из книги воспоминаний", который он дал, публикуя в журнале "Дружба народов" мемуарные очерки о К. Федине, Б. Горбатове и М. Луконине. И характерна оговорка, сделанная в очерке о Б. Горбатове: "В данном случае мои воспоминания опираются только на память",- оговорка, вообще говоря, странная, когда речь идет о воспоминаниях, но в данном случае закономерная, так как Симонов намеревался большинство своих мемуарных очерков строить на переписке. По первоначальным планам автора книга воспоминаний должна была быть посвящена не одним только литераторам и деятелям искусства, но и некоторым известным военачальникам, с которыми Симонов был близко знаком. Но в самое последнее время писатель стал говорить о том, что, быть может, будет делать не одну, а две книги воспоминаний, считая, что у мемуарных очерков о военачальниках должна быть несколько иная документальная основа - здесь должны были быть использованы главным образом обширные записи его бесед с этими людьми: "Работа над книгой "Послевоенные встречи", о которой я мельком упомянул в дневниках, когда вспоминал об очень короткой встрече на фронте с Иваном Степановичем Коневым, с которым я потом часто встречался,- это работа длительная. Я не знаю, какую форму она окончательно приобретет. Я написал около пяти листов, связанных со встречами с Георгием Константиновичем Жуковым, с разговорами с ним. Напечатал кусок из этого в "Халхин-гольской странице", остальное лежит у меня, еще не готовое для печати. Просто сделал это, чтобы не ушло из памяти. Я довольно много встречался с Александром Михайловичем Василевским. Думаю написать некоторые впечатления, связанные с этим человеком, с моими представлениями о нем, о ею жизни, о его книге, замечательной во многих отношениях. Есть материал для такой же работы, скажем, о Коневе - большое количество записей встреч с ним и стенограмм. С адмиралом Иваном Степановичем Исаковым я тоже часто встречался, много интересного записано". ["Константин Симонов рассказывает...", с, 151.] Из бесед с Константином Михайловичем я знаю, что он так и не принял окончательного решения - одну или две будет делать книги воспоминаний. Он рассказывал мне, что был намерен не только написать о людях, о которых он еще не написал - скажем, об А. Фадееве или П. С Коневе,- но и существенно расширить уже готовые очерки - например, об А. Твардовском, И. Эренбурге, И Исакове. На это прямо указывают, кстати, и некоторые заголовки или подзаголовки - "Несколько глав из записей об А. Т. Твардовском", "Из записок о Г. К. Жукове"... Наверное, в его будущую книгу вошли бы и те воспоминания, которые использованы им в комментарии к "Разным дням войны" (мы не включили их в настоящий том, чтобы избежать повторов в Собрании сочинений) - о Е. Петрове, А. Серафимовиче, П. Трошкине, М. Бернштейне. Симонов не успел завершить работу над книгой воспоминаний, но ее характер, ее контуры ясно видны. И при этом каждый из его мемуарных очерков - вполне самостоятельное произведение. Написанные с разной степенью подробности и полноты, они представляют собой точные, живые, богатые содержанием портреты и зарисовки многих замечательных наших современников, так или иначе определявших духовный облик прошедших десятилетий. Воспоминания Симонова публикуются в настоящем томе в хронологическом порядке - так, как они писались. Отступления от хронологии сделаны в двух случаях - для того, чтобы поставить рядом два очерка о Пабло Неруде и два очерка о Г. К. Жукове,- более ранние присоединены к более поздним. Каждой паре этих очерков, посвященных одному лицу, даются общие примечания без каких-либо взаимных отсылок. Все произведения Симонова печатаются по тексту последних прижизненных публикаций, что в примечаниях специально не оговаривается. Цитируемые в примечаниях письма Симонова, кроме опубликованных, источники которых каждый раз указываются, воспроизводятся по машинописным копиям, находящимся в архиве К. М Симонова, который хранится в его семье. Сокращенные слова дополнены и взяты в квадратные скобки, редакционные названия - в угловые. УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В ПРИМЕЧАНИЯХ АКС - Архив К М. Симонова, хранящийся в его семье. ЛГ - "Литературная газета". ЛР - "Литературная Россия". РДВ - К. Симонов. Разные дни войны. Дневник писателя (т. 8, 9 наст. собр. соч. ). РСТ - К. Симонов. Разговор с товарищами. Воспоминания. Статьи. Литературные заметки. О собственной работе. М., "Советский писатель", 1970. СИД-1 - К. Симонов. Сегодня и давно. Статьи. Воспоминания Литературные заметки. О собственной работе М, "Советский писатель", 1974. СИД-2 - К. Симонов. Сегодня и давно. Статьи Воспоминания. Литературные заметки. О собственной работе. Изд. 2-е, доп. М., "Советский писатель", 1976. СИД-3 - К. Симонов. Сегодня и давно. Статьи Воспоминания Литературные заметки. О собственной работе Изд. 3-е М, "Советский писатель", 1978. СИД-4 - К. Симонов. Сегодня и давно. Статьи. Воспоминания. Литературные заметки. О собственной работе. Изд. 4-е. М., "Советский писатель", 1980. ЯПОНИЯ. 46 Впервые - в журнале "Новый мир", 1976, No 6, 7 (под назв. "Япония-46. Страницы дневника"); "Рассказы о японском искусстве" -в журнале "Иностранная литература", 1958, No 7, 8. Печатается по: К. Симонов. Япония. 46. М., "Советская Россия", 1977. 1 ...в длительную командировку в Соединенные Штаты...-См. примеч. к воспоминаниям Симонова "Встречи с Чаплином" (с. 594 наст. тома). 2 Симонов в соавторстве с Агаповым Борисом Николаевичем (1899-1973) написал дикторский текст документального фильма "Люди голубого огня. Кинорассказ о строителях газопровода Джаркак - Ташкент" (см. "Твой друг, товарищ, брат. Литературно-художественный сборник". М, "Советская Россия", 1962, с. 73-94). 3 Горбатов Борис Леонтьевич.- См. о нем воспоминания Симонова "Самый разный Горбатов" (с. 544 наст. тома). На материале поездки в Японию Б. Горбатов написал в 1946-1947 гг. цикл очерков "В Японии и на Филиппинах". 4 На материале поездки в Японию Кудреватых Леонид Александрович (1906-1981) написал в 1957 г. очерки "Японские записи". Л. Кудреватых посвятил "Японии. 46" заметки "Вместо рецензии" ("Неделя", 1978, No 7, с. 17), в которых писал: "...все сто дней путешествия по Японии, которое мы предприняли вместе с Борисом Агаповым, Борисом Горбатовым и Константином Симоновым, мы были рядом, и поэтому я могу засвидетельствовать, что дневник Константина Симонова написан с дотошной достоверностью"; в воспоминаниях о Симонове "Сто дней в Японии" ("Дружба народов", 1981, No 5, с. 236-245) Л. Кудреватых широко использует свои дневниковые записи того времени. 5 Кузько Муза Николаевна - в послевоенные годы литературный секретарь Симонова. (См. о ней т. 9 наст. собр. соч. и алфавитный указатель.) 6 Книга "Японцы", написанная Михайловым Николаем Николаевичем (1905-1982) в соавторстве с З. Косенко, опубликована в 1963 г. 7 "Сад камней" Гранина Даниила Александровича (р. 1919) опубликован в 1971 г. 8 "Ветка сакуры" Овчинникова Всеволода Владимировича (р. 1926) опубликована в 1970 г. 9 Последней по времени... была книга Бориса Агапова...- Книга Б. Агапова "Воспоминания о Японии. 1945-1946" опубликована в 1974 г., в ней автор много пишет о Симонове. 10 ...знаменитую Фудзи...- Фудзияма - действующий вулкан на о. Хонсю, самая высокая вершина Японии, имеющая форму правильного конуса: "священная гора" японцев, национальный символ. 11 ...ездили на "джипах" американцы...- "Джип", или "виллис" - американский армейский легковой автомобиль. 12 Мы приехали в корреспондентский клуб... - Впечатления от американского корреспондентского клуба в Токио отразились в стихотворении Симонова "В корреспондентском клубе" (т. 1 наст. собр. соч.). 13 Людоедка Эллочка - персонаж романа И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцать стульев". 14 ...так называемых х и б а т и .. - Этот предмет японского быта послужил Симонову поводом для стихотворения "Хибачи" (см. т. 1 наст, собр. соч.). 15 О Макартуре Дугласе см. также РДВ, т. 8, 9 наст. собр. соч. и алфавитный указатель к ним. 16 Гарриман Аверелл (р. 1891) - американский дипломат и финансист, в то время посол США в СССР. 17 Оффис (англ.)-контора, канцелярия, служебное помещение. 18 ...театра "Кабуки"... - См. "Театр "Кабуки" в Токио" (с. 279 наст. тома). 19 ...театра "Но"..- См. "Театр "Но" в Киото" (с. 291 наст. тома). 20 ...синтоистским храмом. - В основе синтоизма лежит культ божеств природы и предков; с 1868 по 1945 г. синтоизм был в Японии государственной религией. 21 После антикоминтерновского пакта...- Антикоминтерновский пакт, заключенный между Германией и Японией в ноябре 1936 г. в Берлине, был под флагом борьбы с Коминтерном направлен на завоевание ими мирового господства. В ноябре 1937 г. к пакту присоединилась Италия. 22 5 января, на второй день рождества...- Впечатления этого вечера отразились в стихотворении Симонова "Я в эмигрантский дом попал..." (т. 1 наст. собр. соч.). 23 Асеев Николай Николаевич (1889-1963) и Третьяков Сергей Михайлович (1892-1939) начали свою литературную деятельность во Владивостоке в первые послереволюционные годы. 24 Стеценко Андрей Митрофанович (1903-1960)-советский военачальник, контр-адмирал, в то время сотрудник Союзного совета для Японии 25 Того Хэйхатиро (1847-1934) - японский адмирал флота, командовавший японским флотом во время нападения в 1904 г. на Порт-Артур и в 1905 г. в Цусимском сражении. 26 Рождественский (Рожественский) Зиновий Петрович (1848-1909) - русский вице-адмирал, командовавший 2-й Тихоокеанской эскадрой, которую японцы разгромили в Цусимском сражении. Был в этом сражении захвачен японцами в плен. 27 ...место падения первой атомной бомбы.. - По приказу президента США Трумэна первая атомная бомба была сброшена на Хиросиму бомбардировщиком Б-29 "Энола Гей" 6 августа 1945 г. 28 Я дважды был с тех пор в Хиросиме...- Симонов ездил в Японию в 1961 и 1967 гг., во время второй поездки он вел записи, которые хранятся в его архиве. 29 Центр падения второй атомной бомбы... - Вторая атомная бомба была сброшена на Нагасаки бомбардировщиком Б-29 "Блок Кар" 9 августа 1945 г. 30 ... мое плавание по Черному морю в Констанцу... - См. об этом у Симонова в РДВ (т. 8 наст. собр. соч.). 31 ...серьезные инструкции не спускать с нас глаз...- Этот эпизод отразился в стихотворении Симонова "Военно-морская база в Майдзуре" (см. т. 1 наст. собр. соч.). 32 Ямада Косаку (1886-1965)-японский композитор и дирижер. 33 ...член РАБИСа...- РАБИС - сокращенное название профессионального Союза работников искусства. 34 ...написана танка... - Танка (короткая песня)-один из древних жанров японской поэзии: нерифмованное пятистишие, состоящее из 31 слога. 35 Хидзиката Ёси (1898-1959) - японский режиссер и театральный деятель левого направления, в 1938-1941 гг. работал в Москве в Театре Революция. 36 Курахара Корахито (р. 1902) - японский литературный критик-марксист, переводчик русской классической и советской литературы. 37 ...немецкого свободного театра Макса Рейнгардта... - Рейнгардт Макс (1873-1943) - немецкий режиссер и актер, руководивший в Берлине Немецким театром с перерывами с 1905 по 1933 г. 38 Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874-1940) - советский режиссер и актер. 39 ...Международное объединение революционных театров... - Международное рабочее театральное объединение (МРТО) возникло в 1929 г. под воздействием Международного объединения революционных писателей (МОРП), с 1933 г.- Международное объединение революционного театра (МОРТ). Распущено в 1935 г. 40 ..."Бронепоезд".. - "Бронепоезд 14-69" - пьеса В. Иванова. 41 ...большим квадратным одеялом - футоном...- Этот предмет японского быта послужил Симонову поводом для стихотворения "Футон" (см. т. 1 наст, собр. соч.) 42 ...те полей... - японская мера площади; 1 те = 0,9918 га. 43 Автаркия - политика хозяйственного обособления отдельной страны, официальная экономическая доктрина фашизма. 44 ...сестре принца Каноэ .. - Каноэ Фумимаро (1891-1945) - премьер министр Японии в 1937-1939 и 1940-1941 гг. 45 Ноги Маресукэ (1849-1912) - японский генерал, в русско-японскую войну командовавший армией, которая участвовала в осаде Порт-Артура и Мукденском сражении. 46 Ояма Ивао (1842-1916) - японский маршал, в русско-японскую войну главнокомандующий сухопутной армией. 47 ..."херц" или "глюклих"... - "Сердце" или "счастливо" (нем.). 48 Тодзио Хидэки (1884-1948) - премьер-министр и военный министр Японии в 1941-1944 гг., приговорен Международным военным трибуналом в Токио к казни как один из главных военных преступников. 49 ...корреспондент "Майнити"...- "Майнити симбун" ('"Ежедневная газета") - японская газета, основанная в Токио в 1872 г 50 "Школьное сочинение". - Симонов имеет в виду фильм, который в работах по истории кино называется "Урок литературы" (Л. Кудреватых в своих воспоминаниях "Сто дней в Японии" называет его "Урок сочинения"), поставлен в 1938 г. режиссером Кадзиро Ямамото; главную роль в фильме играла четырнадцатилетняя Такаминэ Хидэко. 51 "Пятеро мужчин в Токио" - фильм, снятый в 1946 г. режиссером Торадзиро Сайте по сценарию Есиити Ямасита. 52 Домото Инсе Санноскэ (р. 1891) - японский живописец. 53 ...к речи императора о капитуляции...- 15 августа 1945 г. император Японии обратился по радио к народу, приказывая сложить оружие и точно выполнять все условия капитуляции. 54 Херст Уильям Рандолф старший (1863-1951) - глава организованного в 1895 г. газетного концерна, объединившего периодические издания, характеризующиеся крайне реакционным направлением и бульварщиной. 55 Мураяма Томоеси (р. 1901)-японский драматург, режиссер и театральный деятель, один из руководителей движения пролетарского театра. 56 Тайсе - название периода правления (1912-1926 гг.) японского императора Иосихито. 57 ...ездили вместе с "Кабуки" в Москву не то в 1930, не то в 1931 году...- Театр "Кабуки" гастролировал в Москве в 1928 г. 58 ...историей айну...- Айны - народность, живущая на острове Хоккайдо. 59 Тоетоми Хидэеси (1536-1598) - японский полководец, один из феодальных объединителей страны. 60 Тикамацу Мондзаэмон (1653-1724) - японский драматург. 61 "Акахата" ("Красное знамя") - ежедневная газета, центральный орган Коммунистической партии Японии, основанная в Токио в 1928 г. 62 "Записки Нобиле". - Нобиле Умберто (1885-1978) - итальянский дирижаблестроитель, полярный исследователь, генерал. В 1928 г. руководимая им экспедиция на дирижабле "Италия" потерпела в Арктике аварию, оставшиеся в живых в крайне суровых условиях двинулись пешком к земле - об этой эпопее рассказывал в своих записках Нобиле. 63 ..прочитал автобиографию Веры Фигнер.. - Фигнер Вера Николаевна (1852-1942) - член исполкома "Народной воли", была приговорена к вечной каторге, 20 лет провела в Шлиссельбургской крепости. Речь идет о воспоминаниях В. Фигнер "Запечатленный труд". Л. Лазарев