Владимир Тучков. Дважды не живут. Танцор-2 --------------------------------------------------------------- © Copyright Владимир Тучков Email: tuchkov@rinet.ru WWW: http://www.levin.rinet.ru/ruletka/Ўhttp://www.levin.rinet.ru/ruletka/ Date: 5 Dec 2001 --------------------------------------------------------------- Роман второй ДВАЖДЫ НЕ ЖИВУТ АППЛЕТ I. УБИЙСТВО НА ПУШКИНСКОЙ Танцор сидел на скамейке, отхлебывал "Туборг", приятно холодящий и слегка пощипывающий гортань, и, словно чеширский кот -- самое виртуальное на свете существо, жмурился от удовольствия. Как ни крути, а весна даже и в Москве весна. А тем более в таком культовом месте, предназначенном исключительно для праздности, как скверик между нерукотворно-бронзовым Пушкиным и кино имени его же, призывавшего милость к падшим. И не просто сидел на скамейке, но еще и наблюдал бесплатное представление, искусно срежиссированное всем ходом отечественной истории последнего десятилетия. Рядом с Пушкиным -- нашим Пушкиным, православным -- американский проповедник, окруженный курятником квохчущих сестер, сплошь конопатых и с первого взгляда непроходимо глупых, при посредничестве переводчика наставлял москвичей на путь истинный, раздавая налево и направо яркие глянцевые буклеты, которые издали были неотличимы от какого-нибудь "Плейбоя", а то и "Пентхауса". Прохожие, относясь к происходящему с нормальным столичным безразличием, останавливались лишь для того, чтобы взять баптистский печатный орган, не обременяя себя даже кивком головы или улыбкой, не говоря уж о "Сэнк ю вэри матч". И вдруг в это статичное действие энергично вторглась стайка перманентно возбужденных старушек с красными флагами, которые торопились на какую-то свою коммунистическую тусовку. Старушки остановились, повели чуткими носами ("крючковатыми", -- невольно подумал Танцор) и мгновенно квалифицировали ситуацию как попытку заокеанского капитала одурманить русский народ чуждым баптистским опиумом. Тут же был сформулирован и лозунг: "Гоу хоум. Ирод буржуйский", -- который старушки стали натренированно скандировать. События нарастали стремительно. Наиболее агрессивные активистки освободительного движения начали вырывать из рук благостных заморских дур буклеты и рвать их в клочья. Самые же радикальные марксистки, несомненно, имеющие по три-четыре привода в милицию, нацелили острые металлические наконечники знамен на американского проповедника и пошли в штыковую атаку. По всей видимости, проповедник в свое время изрядно натерпелся от коммунистической идеи в дельте Меконга. Поэтому в его голове, покрытой боевыми шрамами, произошло короткое замыкание. Раздался жуткий вопль, несмотря на сильный акцент, вполне понятный: "Сучары вьетконговские!" И бывший сержант, так и не научившийся жить в гармонии с миром, начал выхватывать у старух флаги и яростно ломать их древки о колено. Индифферентные прохожие мужского пола, несмотря на различия в политических пристрастиях, мгновенно объединились вокруг национальной идеи, сформулированной предельно конкретно: "Наших бьют!" Первые трое, пытавшиеся утихомирить разбушевавшегося американца при помощи грозных слов, приняли на себя град ударов пятисотдолларовых туфель. Остальные ответили на мордобой мордобоем. Вскоре запылали сложенные на асфальте буклеты, искажающие истину при помощи ложноконфессиональной идеологии и дурного перевода на русский. Начали подтягиваться ленивые милиционеры и прыткие репортеры. От посольства США резко стартовал "Форд" с дымчатыми стеклами и стремительно понесся по направлению к Смоленской площади. В воздухе отчетливо запахло паленым. * * * "Да, -- думал Танцор, -- уж если две христианские конфессии собачатся столь яростно, то что же тогда ожидать от контактов с мусульманским миром?" Мысль была до безобразия праздной, никоим образом не связанной с судьбой Танцора, к которому мусульманский мир ни с какими контактами не набивался. Гораздо более он был зависим от злокозненности своих же -- братьев славян. Точнее, москвичей, поскольку в Москве уже давно проживала особая нация, вобравшая в себя множество национальных особенностей самых разнообразных народов, прибывших в первопрестольную на ловлю баксов и чинов. Танцор настолько разрассуждался, настолько прогрелся весенним солнышком, что впал в полную абстрагированность. На что в Москве имеют право очень немногие. Дело дошло до того, что он не заметил, как над ним склонился паренек с маленьким вытатуированным паучком на щеке. Вот из такой расслабухи прямиком отправляются на тот свет, -- понял Танцор. -- Дай огонька! -- испуганно прошептал паренек. Но самым испуганным в нем были, пожалуй, глаза. Истеричные, не способные сфокусироваться, плавающие, как у младенца или нокаутированного. Было понятно, что за ним по пятам гонится костлявая с косой. Как всегда, невидимая для посторонних, но четко обозначенная и до осязаемости материальная для приговоренного. Танцор щелкнул зажигалкой. Паренек, почти подросток, жадно затянулся и опять зашептал: -- Спрячь, потом у тебя заберут. Бери и сразу ходу! И незаметно что-то сунул между расстегнутой курткой и свитером. "Так незаметно и нож сунут!" -- понял Танцор. И стряхнул с себя праздную лень, весеннюю расслабленность и кайф беззаботности. Не заглядывая, не изменяя положения головы и выражения лица, осторожно потрогал. Дискета. Обычная трехдюймовая дискета. Посмотрел направо. Паренек был уже метрах в двадцати. Но был он уже не один. Потому что, испуганно оглянувшись, побежал. Вернее, рванул так, словно увидел настигающую волну цунами. Точно так же рванули и двое в одинаковых черных пальто, с зализанными назад волосами и заходившими шатунами локтями и коленями. Расстояние стремительно сокращалось. Напоследок паренек вынырнул из-под достававшей его руки, метнулся пару раз -- влево, а потом вправо. И все. Больше он уже не сопротивлялся. Обшарили. И еще раз обшарили. И положили на красноватую дорожку из толченой гранитной крошки. Даже не положили, а уронили, словно тряпку. Тут же две ближних скамейки поднялись и заторопились, суетливо, не глядя на ту область пространства, где лежал мертвый человек. Лежал уже абсолютно безмятежно, полностью испепелив перед смертью пламенем ужаса все свои нервные клетки. Однако Танцору было уже не до метафор, не до скорби по молодому безжизненному телу, не до сантиментов. Потому что двое ублюдков уже все поняли, повели взглядами вдоль сквера и уткнулись воронеными зрачками в него, давшего прикурить сигарету, которая все еще дымилась точно посередине пути между ним и ими. И встать и пойти, а еще хуже того -- побежать к метро, было бы безумием. Эти сломают и его столь же легко, без заметного напряжения в тренированных мышцах и автоматических мозгах. Поэтому он встал, стряхнул с рукава несуществующую соринку и пошел навстречу. Мрачно и предельно уверенно. Сошлись точно у все еще дымившейся, пережившей своего хозяина минуты уже на две, сигареты. Танцор тщательно загасил ее подошвой и, акцентированно втянув носом воздух, врезал правому в солнечное сплетение, а левому, глядя в переносицу, зло: -- Что же это вы, козлы?! Что вам было сказано?! Дискету! Дискету, ублюдки! А потом уж валить! Где теперь искать?! Где, я спрашиваю?! Оба смотрели тупо. Один -- выпучив глаза, второй -- согнувшись от острой боли и глотая ртом воздух. Танцор продолжил, понимая, что главное -- не перегнуть палку, не пережать и не проколоться: -- Где вас бригадир таких мудаков нашел?! Если через день не будет, то все -- можете к батюшке на досрочное отпевание! Ясно?! Левый наконец-то разлепил рот: -- А ты... Но Танцор не дал опомниться: -- Если послезавтра не будет, так и передайте, сам же вас, мудаков, на куски порежу! Повернулся и неторопливо пошел к метро. Сдерживая себя, чтобы не засуетиться, не выдать блеф. Чтобы как можно дольше не опомнились, не накинулись сзади и не смяли, как салфетку от сожранного гамбургера. Медленно, с колотящимся сердцем, мимо пока еще пустого фонтана. Вверх по ступенькам, мимо левой руки Пушкина. Сквозь разнятое ментами классово-идеологическое побоище. Направо. Вниз по лестнице. Налево, в переход. И тут уже стало ясно, что те двое наконец закончили обмениваться своими: "Кто, бля, такой? -- А я, бля, знаю? -- Ничего тебе, бля, Чика не говорил, что кто-то еще, бля, в доле? -- Ничего, бля! -- А может, бля, кто из пацанов чего слышал? -- Никто, бля, ничего! -- Так никогда, бля, его не видел? -- Никогда, бля! А ты, бля?! -- И я, бля! -- Точно, бля, Ханурик ему дискету сунул! -- Точно, бля!" И тут уж они рванули, словно вспомнили, что оставили включенный утюг на спине у клиента. Мимо Пушкина. По лестнице. Направо, в метро. Перепрыгнули через турникет. Разделились -- один на "Пушкинскую", другой на "Тверскую". И поскакали вниз каждый по своему эскалатору, роняя людей, словно кегли. И все это лишь для того, чтобы пробежаться пару раз по платформе туда-сюда и никого не обнаружить. Потому что Танцор с легкостью вычислил их примитивную траекторию и уже неторопливо шел по Тверской по направлению к Охотному ряду. Шел и соображал: что бы это могло значить? Что за дискета такая, за которую, не раздумывая, не обременяя себя нравственными вопросами, с легкостью мочат людей? Неужели записанная на ней информация способна дать людям здесь, на земле, такое ломовое счастье, что потом, там, не обидно будет бесконечно долго вариться в котле со смолой? * * * Остановился у недурно пахнущего киоска, взял хот-дог по-французски, набрал Стрелкин номер и, пережевывая, с сильно набитым ртом спросил: -- Стрелка, ты ведь в Париже была? -- Была, -- ответил мобильник. -- Что это за блажь на тебя накатила? Да и свинство это -- звонить любимой женщине и чавкать в трубку, словно ведешь репортаж с сельхозвыставки! -- Так ты видела, чтобы французы хот-доги жрали? -- Нет, они ими только туристов травят. Что за дурацкие вопросы? -- Да тут мне девушка хот-дог "по-французски" продала, -- продолжая играть отморозка, сказал Танцор, с еще более набитым ртом. -- Вот ты у девушки и спрашивай, а мне нечего мозги пудрить! -- взвилась Стрелка. -- Да смотри, не переусердствуй там, с девушкой. А то, блин, оскоплю! Но я-то какая дура, борщ ему тут варю, стараюсь, думаю, по-семейному обедать будем. А он там с какими-то девками по-французски! -- Так ты ей это все и скажи, -- решил развить игру Танцор, -- я-то здесь при чем? Все зависит от женщин. И со словами: "Девушка, вас тут спрашивают", -- протянул трубку рыженькой хотдогщице, которая в связи с погодой уже и не пыталась прятать пикантные веснушки под слоем тонального крема. И Стрелка, нормально въехав в роль, заорала погромче, чтобы Танцор услышал и оценил: -- Девушка, милая! Гоните от себя этого кобеля, пока не поздно! Меня обрюхатил, да еще четырем таким же дурам алименты плотит! А если бы знали, сколько у него всяких подарочков венерических! Полный букет! Гоните, гоните, девушка!.. Горячесобачница недоуменно посмотрела на Танцора, вернула трубку и лениво изрекла: -- Заняться, что ли, нечем? Заняться было чем. Это Танцор прекрасно чувствовал всей своей нервной шкурой. Дискета таила нечто такое, что при ее прочтении заставит его забыть: -- о расслабленности, в которой они со Стрелкой пребывали уже четыре месяца; -- о Ницце, где они пережидали неласковую московскую зиму; -- о Монако, откуда Стрелка его, скупавшего оптом жетоны для рулетки, еле уволокла; -- об Альпах, которые поразили Стрелку не сверкающими снегами и розовощекими миллионерами-крепышами, а невероятных размеров горнолыжными ботинками, которые она, спустившись пару раз и наглотавшись при этом снега, положила под подушку, отчего еженощно видела волшебные сны... Абзац! Отпуск закончен! Танцор вновь заглотил блесну, и чья-то неведомая рука совсем скоро начнет наматывать на катушку звенящую от напряжения леску. Стрелка изо всей силы свистнула в свою трубку. Танцор очнулся, приложил свою к правому уху. -- Ну что, -- спросила уже все понявшая Стрелка, -- опять во что-то вляпался? Игрун ты мой ненасытный! У тебя, что ли, магнит внутри, что ты всякую мерзость к себе притягиваешь? Что у тебя там, горе ты мое луковое, за полтора франка тарелка?! -- Да, можно сказать и так. -- А конкретней? -- Приеду -- покажу. Не по телефону же. -- Ну давай, жду, сгораю. Да, и жратвы с собой прихвати. -- А борщ? -- Какой борщ?.. Блин, кончай! Нашутились уж! Танцор убрал мобильник, поймал тачку и поехал домой. * И со словами: "Давненько не брала я шашки в руки", -- Стрелка сунула дискету в трехдюймовое окошко. Открыла "Нортенкомандер" и шифтом с F1 выбрала диск А. Щелкнула сдвинутая предохранительная пластина, и пара движков -- шаговый для головок и вертушка -- начали негромко дрыгаться и изредка подвывать на сбойных доменах. Наконец-то на синем поле мерзкими красными буквами выскочило: "data-zip". Мерзкими, потому что при разархивировании зиповского файла наверняка понадобится пароль. Так оно и вышло. На Alt -- F6 выскочила заставка пока еще нейтрального серого цвета с идиотской просьбой ввести пароль. Стрелка по сложившейся традиции по первому разу ввела "fuck" и зло стукнула по энтеру. Выскочила уже красная табличка: "Ошибка: неправильный пароль для данного файла". И внизу две кнопки: "ОК" и "Отмена". Полчаса Стрелка колола пароль, то и дело раздраженно приговаривая: "С этими вонючими Европами на хрен всю квалификацию растеряла!" В конце концов дурная железяка, проглотив "utwv yxtp xvwy vtux qropq ypta 6)+4/2 !"!3(%6 uxst rpvw ywya qsry qqopq qsyq !.4/. !"%,-!. vqav twps wqpr vsva pyopq xwra )6!. !"2/3)-/6 vsaq yups wapw vtpt qpopq xptq )'/2 :!+(!2/6 vyps tvrp yvwp trsq qropq yaxs !,%+3!.$2 053(+). utpw ptxr xaqq xytp qqopq typw ,%/ 4/.34/9 wyys rspu xttq psyq qropq vups )6!. "5.). utqw quqp prpq rwvp pyopq qyvs )6L 452'%.%6 vprs srpq sqpr ywvq qropq wtpw "/2)3 0!34%2.!+ uxyv utpq qppv tsws qqopq putx *52)9 *!'!2). txys wywv ppuq uxrq pyopq swup '122) +!30!2/6 wspt vtyr urxv sqry qropq tqpv 3%2'%9 ,%-%3(%6 Если с файлом поработали пиджипишным шифратором, то дальше можно было не суетиться. Подобрать два ключа -- шифровальный и дешифровальный -- было возможно лишь теоретически. Однако Стрелке было крайне любопытно: за что же сейчас в Москве убивают людей средь бела дня в самом бойком месте? И, набив рот бутербродом из четырех компонентов и отхлебывая кофе, который приготовил дежурный по кухне Танцор, решила поколупаться еще маленько. Чем черт ни шутит? В том, что это именно его, чертовские, проделки, сомневаться не приходилось. На Танцора накатила волна кобелячества, и он начал тереться о нее сзади всякими разными частями своего тела, включая щеки, нос, язык и уши. -- Отвянь! -- строго сказала Стрелка. -- Делу время, потехе час. Именно час, никак не меньше. Хотя лучше, конечно, больше. -- Ну а что по этому поводу говорил вождь международного пролетариата? -- Мне про него не только ни один отчим спьяну не рассказывал, но я его даже и в школе не проходила. Это ты у нас -- аксакал, а я -- девушка, не отравленная большевистской идеологией. Так что же он говорил? И уж не тебе ли? Уж не ходили ли вы с ним вместе по девочкам? -- Во-во! -- откликнулся Танцор из кухни, куда он ушел, поняв, что с сексом придется повременить. -- Помню, подошел Ильич ко мне в питерском борделе, что на Сенной, и говорит, лукаво прищурившись и фирменно картавя: "Танцог, догогой, повегте мне, стагику, лучше меньше, да лучше!" -- Хрен-то! Лучше больше и лучше! А иначе это половой саботаж! Я слыхала, за саботаж Хрущев в своей Чека к стенке ставил! Так или не так, дорогой? Подкинь-ка мне еще бутербродов, у меня процесс идет. Танцор начал строгать хлеб, колбасу, сыр, перец, маринованные огурцы, поливать получившиеся конструкции соусом и заворачивать в салатные листы. Прикинул на глазок свой кулинарный шедевр -- пролезет или нет? Должен пролезть, рот у Стрелки был хороший. Большой. Из комнаты раздалось: -- Bay! Давай сюда скорей! Кажется, я его поимела! -- Кого -- Хрущева или Владимира Ильича? -- Все, шутки в сторону. Давай бутерброды. Танцор подошел к компьютеру. На мониторе висела все та же абракадабра. Однако Стрелка открыла еще одно окошко, вордовское, и вписывала туда что-то, заглядывая то в дискетную информацию, то в какую-то толстенную книгу. -- Смотри, -- начала объяснять она свое открытие, -- видишь, в пятой колонке на трех последних позициях стоят одинаковые символы: "орq". Запоминаем это и идем дальше. Теперь внимательно изучаем шесть первых столбцов и замечаем, что в них стоят не все латинские буквы. А только с "о" до "у". Нет первых четырнадцати и последней "z". Итого: нет пятнадцати. -- Ну и что из этого следует? -- спросил Танцор, дожевывая Стрелкин бутерброд. -- Нельзя ли покороче, Холмс? -- Заткнись и слушай, если умишком не вышел. И еще следует обратить внимание на "о", которая как бы ненастоящая, потому что стоит четко на одной позиции и нигде больше не встречается. Значит, к пятнадцати прибавляем одну приблудную и получаем шестнадцать. Сколько букв в английском алфавите? Ну, Танцор, блесни-ка эрудицией. -- Сейчас -- не знаю. А когда учился, двадцать шесть было. -- Правильно, Ватсон! Из двадцати шести вычитаем шестнадцать и получаем десять. А десять -- это, как известно, число пальцев на руке и цифр в десятичной системе. -- Девять, -- тупо возразил Танцор. -- Один, два, три, четыре, пять... -- Сюда еще ноль надо прибавить, Митрофанушка! Значит, этими буквами зашифрованы цифры. А теперь берем Аськину таблицу... -- Чью-чью? -- Аськину. Это такая таблица компьютерных символов, ASCII называется. И смотрим, что у цифр в старшем полубайте стоит троечка. А у латинских букв четверка и пятерка для прописных. И шестерка и семерка для маленьких. Как видим, все встречающиеся в файле маленькие буквы имеют в полубайте семерку. Если ее заменить на тройку, то есть вычесть из семерки четверку, то и получаются цифры с нуля до девяти. Смотри, что выходит. И Стрелка показала ему в вордовском окошке расшифрованную первую строку: 5476 9840 8679 6458 12/01 9045 6)+4/2 !"!3(%6 -- А что это за косая черта в пятой колонке, как она получилась? -- недоверчиво спросил Танцор. -- И что делать с этой ахинеей на хвосте? -- Черта -- это элементарно, Ватсон. Буква "о" имеет код 6F. Из шестерки опять вычитаем четверку и получаем 2F. А это по Аськиной таблице код косой черты. А с хвостом мы проделаем обратную манипуляцию. К старшему полубайту этих значков и цифр прибавим ту же самую четверку. И получаем буквы, но не десять, а все двадцать шесть. Смотри, какая интересная штука нарисовалась: 5476 9840 8679 6458 12/00 9045 viktor abashev -- Блин, -- вскричал Танцор, -- живой, реальный человечек! -- Уж не знаю, какой он там живой, но что-то это сильно напоминает. Давай-ка посмотрим следующую строку. Стрелка поковырялась минуты две, и получилось: 5834 2067 9765 1329 11/01 anton abelman -- Тащи-ка сюда свою голдовую "Визу", -- сказала Стрелка, сосредоточенно потирая указательным пальцем переносицу. Танцор достал из стола пластиковую карту и убедился, что все очень похоже. Первые четыре колонки -- это номер карты. Потом срок действия: до декабря 2001 года. И потом, скорее всего, шел ПИН-код. Карта была выдана некоему Виктору Абашеву. Вторая карта принадлежала Антону Абельману. -- Ну, и какие перспективы это перед нами открывает? -- спросил он с отвисшей от изумления челюстью. -- Тут сведения о нескольких тысячах карт. Если не больше. -- Лично для тебя перспективы довольно хреновые. Но пока не будем об этом. Потому что у меня сейчас, после напряженного умственного труда, лишь одна перспектива -- как следует потрахаться для отдыха мозгов. И уж теперь меня никто и ничто не остановит. И Стрелка начала стремительно освобождать себя и Танцора от фиговых листков, навязанных человечеству ложными представлениями о предназначении цветущих тел противоположного пола. Столь стремительно и энергично, что один листок, бюстгальтер, вылетел из распахнутого окна и, трепеща крылышками, опустился на скамейку у подъезда, где сгруппировались мартовские старушки, встретившие прекрасную белоснежную птицу остервенелым карканьем. Уже через пятнадцать минут Стрелка кричала в беспамятстве: "О! О, Мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!" И крик этот длился и длился, возвеличивая Танцора, давая ему ощущение одновременно Демиурга, формующего податливую глину, и виртуоза, возносящего в небеса пением нервных струн своего божественного инструмента молитву счастья: "О! О, Мамочка! Ох! Мамочка! Блядь! Мамочка! О-О-О!" Прошло полчаса. А может быть, полдня. Стрелка разразилась рыданиями. Солнце скрылось за горизонтом. По подоконнику забарабанил первый весенний дождь. Танцор осторожно закурил, зная, что Стрелка будет всплывать из первопучины еще минут двадцать. И потихоньку лег рядом на спину. На потолке пульсировало отражение проезжавшей под окнами машины с мигалкой. То ли скорая. То ли ментовская. То ли пожарная. Проезжавшей молча, без сирены. Отсутствие этого тревожного звука восполнил телефонный звонок. * * * Танцор нехотя поднялся и брезгливо взял трубку. А потом вспомнил про дискету и испугался. --Да. Но в ответ кто-то закашлялся, словно хватанул по ошибке вместо воды стакан чистого спирта. Наконец-то, отдышавшись, рванул с места в карьер: -- Танцор, дорогой! Рад тебя слышать! Как ты там? Я уж переживать начал: уж не стряслось ли с вами со Стрелкой что-нибудь. Как ни крути, а Европа -- не место для русских. Точнее, место враждебное, где нам больше двух недель никак нельзя. Так вы еще и в Австрию подались, ноги в Альпах ломать! Ох уж мне эта легкомысленная молодежь! Голос был абсолютно незнакомым. Непонятно было, откуда этот хрен знает о делах Танцора. Хрен между тем продолжал с прежним нахрапом: -- Ба! Да ты, я вижу, меня не узнаешь! Это после всего хорошего, что я для тебя сделал! Вот она, человеческая, неблагодарность! Стрелка, поняв по лицу Танцора, что что-то здесь не то, скомкала фазу послетрахания, вскочила и начала записывать разговор в вэйвовский файл. Потом включила на аппарате кнопку трансляции и стала мрачно слушать. -- Да нет, -- ответил Танцор, -- не имею чести быть знакомым. -- Вай, вай, вай! Администратор я. Или, по-твоему, Сисадмин. Неужто не узнал? Наверняка богатым буду! Танцор вспомнил, как год назад, когда они единственный раз говорили по телефону, Сисадмин то и дело менял и тембр голоса, и интонации. И поверил, что это он. Хоть этого и не могло быть. -- Какой, на хрен. Администратор?! Администратора не стало, когда я в декабре грохнул на хрен "Мегаполис" со всей его требухой. Человек в трубке зашелся каким-то пугающим смехом, угрожающим нормальному организму удушьем. Танцор внимательно дожидался, прикидывая в уме, что бы это могло значить. Но ответа не находил. -- Значит, ты все время считал, что отделался от меня? -- продолжил Сисадмин, отдышавшись. -- Нет, дорогой, хоть "Мегаполиса" и нет, но игра продолжается. Ты, конечно, классно тогда все это дело грохнул... -- А тебя разве нет? -- Чудак! Но раз ты так считаешь, то переубеждать не стану. Считай, что повернулось колесо Сансары, произошла наша с тобой реинкарнация, и мы перешли на следующий уровень. -- Кончай полоскать мозги, -- разозлился Танцор. Разозлился оттого, что начинал верить этому ублюдку бессмертному. -- Нет, дорогой, все это правда. И ты это вскоре ощутишь. Собственно, новая игра уже началась. Дискета, думаешь, на тебя с неба свалилась? Ведь это очень дорогой подарочек, из-за которого пришлось Ханурика жизни лишить. Так звали того человека. А впрочем, ты уже сам когда-то догадался, что и людей вокруг тебя нет, да и вы со Стрелкой тоже не люди. -- Ты все врешь, подонок! -- заорал Танцор. -- Ладно, онтологию оставим до другого раза. Поговорим об Игре. Ты должен и на сей раз постараться как следует. Потому что на тебя поставили очень большие деньги, которые тебе и не снились, очень большие люди, которые очень не любят, когда их кто-то разочаровывает. А Игра теперь, на этом уровне, совсем другая. Очень интересная Игра, мало чем отличающаяся от жизни. То есть никаких тебе игровых сайтов, на которых тусуется всякий десятибаксовый сброд, никаких заданий от Магистра, никаких бонусов. Полная свобода и полная неизвестность. А дальше... -- А дальше пошел ты!.. И Танцор яростно бросил трубку на аппарат, в котором от сотрясения запустилась микрокассета автоответчика, запевшая дурным голосом: "Трансвааль, Трансвааль, страна моя! Ты вся горишь в огне!" Хоть никто на нее ничего подобного отродясь не записывал. И тут же Танцор понял, что сейчас в окно влетит пуля и раздолбит что-нибудь полезное для хозяйства. Так оно и вышло. Спокойно стоявшая в вазе роза переломилась пополам. Голый стебель остался торчать вертикально, а верхняя половина с ярким бутоном плюхнулась на стол. Одновременно с этим в комнате взвизгнуло что-то невидимое, и на пол осыпалось немного бетонной крошки. -- Bay! -- сказала Стрелка. -- Ты уж вначале думай, а потом трубками кидайся. А то большой ущерб может получиться. Вновь зазвонил телефон. -- Я смотрю, -- сердито сказал Сисадмин, -- тебе никакая учеба впрок не идет. Ведь знаешь же уже все мои аргументы, а по-прежнему, как и год назад, на рожон лезешь. Ну, продолжаем? -- Продолжаем, -- вздохнув, согласился Танцор. -- Так вот, значит... Черт, с мысли меня сбил... Ах, да. Тебе досталась дискета. И больше тебе никто ничего рассказывать не будет. Ты волен поступать и с нею, и со своей и Стрелкиной судьбой и жизнью как заблагорассудится. То есть ты должен угадать, что должен делать. И чем заканчивается Игра. Понял? -- Да это ж бред какой-то. Ты случайно не тронулся разумом после того, как я раздолбал этот гребаный "Мегаполис"? Что же это за Игра без правил? -- Ничуть не глупее, чем жизнь. Сами живущие себе правила и придумывают, хоть им и давались заповеди. Кстати, а на Востоке даже такой подсказки не было. А уж насчет того, как несчастные людишки ищут смысл жизни, то, глядя на них сверху, просто сдохнуть можно от смеху! Одни не пропускают ни одной службы в храме. Другие беспрерывно защищают родину, уничтожая на войнах несметное число врагов, таких же, между прочим, людей. Третьи пытаются облегчить страдания больныx и нищих. Четвертые нескончаемо плодят детей, продлевая род. Пятые возводят дворцы до небес с золотыми нужниками. Шестые сочиняют всякую чушь собачью, называя это литературой. Седьмые в тиши научных кабинетов постигают тайну мироздания, причем слово "постигают" я бы поставил в кавычки. Восьмые беспрерывно бередят свое тщеславие, выходя на сцену и произнося чужие глупые слова. Или не глупые, но все равно чужие... И всяк, кто способен хоть как-то думать, считает, что именно он знает, в чем состоит смысл жизни. -- Слушай, Сисадмин, сколько же в тебе избыточности! Нельзя ли конкретнее? -- Можно. -- Сисадмин перещелкнулся, напружинился и выдал в стремительном темпе: -- Значит, так. Отныне никто тобой руководить не будет. Будешь, как люди, будешь самостоятельно искать смысл Игры. Пройдешь ее правильно, значит, спасен. Нет, -- тогда дальше не будет ничего, никакого следующего уровня. Никакой Сансары. Погубишь и себя, и Стрелку, которую тебе дали для душевной стабилизации. Вас засунут в архиватор arj. И это будет равносильно аду, конечно, с человеческой точки зрения-Стрелка не выдержала, заорала в трубку: -- А у нас какая точка зрения? Козел ты ублюдочный! Кто мы, по-твоему? -- А, Стрелочка, -- голос Сисадмина аж расплылся, как масло на горячем блине, -- рад, рад тебя слышать! Искренне рад! Как отдохнула, дорогая? Кстати, не думаешь пока маленького бэби заводить? А то это было бы рановато... -- Ладно, шут гороховый, -- прервал его Танцор. -- Кончай. Пока мы тебя не кончили. И как ты в прошлый раз уцелел? Уму непостижимо. Что там еще? -- Да, собственно, я уже все и сказал! До чего ж ты непонятливый. Ты полностью предоставлен сам себе. И тебе надо всего лишь правильно прожить определенный отрезок времени. Вот и все. Ну, а насчет замысла замочить меня, то ты это из головы выкинь. Ты на второй уровень поднялся, а я уже на третьем. Теоретически невозможно. Да, и напоследок, давай-ка обменяемся адресочками. У тебя ведь сейчас, если я не ошибаюсь, танцор-рамблер-ру? Так? -- Да ты же обещал не соваться в мои дела. -- А я и не собираюсь соваться. Так, иногда по-стариковски что-нибудь черкану -- какие-нибудь свои праздные мысли. А ты мне, может быть, ответишь. Я ведь сейчас одинок, очень одинок. Никого не осталось после того, как ты "Мегаполис" раздолбал. Вот, собственно, и все. И комнату наполнили короткие гудки, словно концентрированное мировое зло, бесконечно капающее на выбритое темя. Стрелка вырубила мерзкий сисадминовский остаток. АППЛЕТ 2. КРАХ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОГО ПРЕДПРИЯТИЯ Как и предрекал покойный Безгубый, Осипов стал Следопытом. Потому что оставаться Осиновым не имело никакого смысла. Майор Завьялов, узнав о самоуправстве молодого лейтенанта, пришел в ярость и уволил его из Управления "Р" в сорок пять минут. Сорок две из них ушло на сквернословие и стучание кулаком по столу. Трех минут хватило на то, чтобы подписать третий рапорт, потому что два первых он порвал яростным росчерком пера. Следопыт по этому поводу особо кручиниться не стал. За полтора года он обзавелся необходимыми связями, прекрасно изучил царившие в электронном криминале нравы, обеспечил себя необходимой аппаратурой. Главным оружием был, конечно же, шестнадцатипроцессорный мэйнфрейм, который удалось восстановить после атаки Танцора. Но главное, чего добился Следопыт за полтора, года службы в милиции, -- не нажил врагов в среде преступников, работающих в сфере высоких информационных технологий. Во-первых, он не столько служил, сколько прислуживал майору Завьялову. Во-вторых, особо не усердствовал в борьбе с торговцами контрафаксной продукцией, прекрасно понимая, что искоренение компьютерного пиратства неизбежно повлекло бы за собой возврат страны в мрачное прошлое логарифмических линеек, таблиц Брадиса, печатающих машинок "Москва" и громоздких калькуляторов "Элка", уже десять лет почивающих в музее счетно-решающей техники, словно Ленин в мавзолее. Следопыт прекрасно понимал, что ни у одного русского юзера рука не поднимется выложить несколько сотен долларов за такой нематериальный продукт, как лицензионный программный пакет, который он привык покупать на Горбушке максимум за четыре доллара. Если же прикрыть продажу пиратских копий майкрософтовских Виндовозов, то в России полностью прекратится всякая компьютерная жизнь. Юзер, поставленный перед фактом необходимости жить не по лжи, конечно, положит в карман несколько сотен долларов и, конечно, поедет в сверкающий витринами магазин "Мир ПК". Однако по дороге свернет в кабак и пропьет эти несколько сотен долларов дотла. И с этим ничего поделать невозможно. На исходе второй недели свободы, которая не принесла ничего, кроме головной боли, захламленности квартиры горами пустых бутылок, забытого женского белья и горького ощущения бесцельно уходящего здоровья. Следопыт понял, что пора заняться делом. Своим делом. И, долго не раздумывая, открыл фирму с красивым названием "Sledopyt Incorporated", в учредительных документах которой разрешенный вид деятельности был обозначен более чем туманно: "оказание услуг населению в сфере высоких информационных технологий". Однако реально Следопыт вместе с четырьмя нанятыми работниками -- гиперсексуальной бухгалтершей, жалким спившимся актером и двумя охранниками -- занялся противозаконной деятельностью, которая, впрочем, не была лишена определенного благородства. Следопыт предложил той части населения, которая в начале девяностых годов была ограблена финансовой пирамидой "МММ", свои услуги по возвращению потерянных денег. При этом Следопыт предлагал сильно обманутым людям совсем безобидный обман, информируя их, что его инкорпорейтид будет возвращать похищенное при помощи судебных процессов по каждому частному случаю и наложения ареста на заграничные авуары господина Мавроди. Однако господин Sledopyt принимает имущественные претензии лишь от тех граждан, которые в состоянии документально доказать факт вложения ими денег в АО "МММ". При этом глава инкорпорейтида берет себе тридцать процентов комиссионных. В действительности Следопыт и не думал покушаться на авуары Мавроди, а уж тем более затевать с ним судебные тяжбы. Деньги, которые инкорпорейтид намеревалась вернуть своим клиентам, предполагалось добывать хакерским путем, за счет нападения на те банки, где они плохо лежат. Какая, в сущности, разница, считал Следопыт, -- все крупные капиталы нажиты точно таким же преступным путем, каким баснословно обогатился Мавроди. Просто механизмы разные, а уголовная статья одна и та же для всех. Возникает вполне естественный вопрос: зачем Следопыту нужно было городить весь этот огород? Не проще ли было, засев в одиночку за мэйнфрейм, грабить банки, ни с кем не делясь? Нет, считал он, не проще. Не проще в первую очередь для совести, которую за полтора года службы во внутренних органах он не успел растерять. То было бы банальное воровство. А так -- помогал пострадавшим. Если он и воровал, то в основном для других, себе же оставлял сущие крохи. То есть законные комиссионные. В случае же разоблачения его незаконной деятельности Следопыт предстал бы перед судом уже не как взломщик виртуальных сейфов с вполне реальным содержимым, а как некий Дубровский -- защитник униженных и оскорбленных. И ни у одного присяжного не повернулся бы язык сказать: "Да, виновен". Прежде чем перейти к рассказу о конкретных результатах деятельности "Sledopyt Incorporated", необходимо описать его сотрудников. Следопыт не предъявлял к охранникам практически никаких профессиональных требований. Единственное, что они должны были уметь делать, -- останавливать движение возбужденной толпы. Поэтому парни были выбраны исключительно по весу, приближаясь в сумме к трем центнерам. Бухгалтерша Нина, как уже говорилось, была гиперсексуальна, что доставляло ей, женщине замужней, неизмеримые физические и душевные страдания. Поскольку муж, во-первых, большую часть времени проводил на службе, а во-вторых, был человеком нормальным, не рассчитанным на чрезмерно интенсивную эксплуатацию. В-третьих же, Нина мужа любила и, изменяя ему с первым подвернувшимся, скажем так, под горячую руку, терзалась угрызениями совести. Поэтому она, будучи женщиной вполне обеспеченной, пошла на работу исключительно для того, чтобы приглушить зверский голос плоти. Нина, не имевшая бухгалтерского образования и никогда не занимавшаяся этим популярным нынче делом, наивно полагала, что риск, связанный с растратой, с заключением на много лет в женскую колонию (где ни одного мужика!), способен повлиять на нервную систему таким образом, что она снизит выделение в организм гормонов секса. Несчастная жила этой иллюзией лишь три дня. На четвертый она решительно овладела Следопытом прямо на рабочем месте. На шестой, выпив его до дна, переключилась на охранников, которые вскоре начали худеть, теряя квалификацию. В связи с этой напастью шеф приказал подчиненной срочно отложить все бухгалтерские дела и шить мешочки для песка, которыми стали обвешивать охранников для увеличения массы. Но самым колоритным членом команды был, конечно же, актер Юра. Его загримировали под Леню Голубкова, который в свое время по всем российским телеканалам очень убедительно призывал соотечественников вкладывать деньги в "МММ". И в таком виде держали в прочной металлической клетке, что было прекрасным рекламным ходом. Всякому новому клиенту показывали бедолагу, которому для пущей убедительности навели фиолетовый синяк под левым глазом, и объясняли, что поймали подлеца и теперь строго, с пристрастием допрашивают его о том, где его гнусный хозяин Мавроди прячет народные деньги. Юра в этот момент жалобно постанывал. Ну и, естественно, аккуратно, чтобы не нарушить грим, стирал с лица плевки. * * * Предприятие было задумано прекрасно. Казалось бы, совсем скоро, когда Следопыту удастся взломать защиту какого-либо неправедного банка, наступит всеобщее ликование: клиентам начнут возвращаться потом и кровью заработанные деньги, а честные предприниматели наконец-то получат средства не только для уплаты налогов, но и для повышения своего благосостояния. Правда, существовала вероятность, что среди вкладчиков банка, который взломает "Sledopyt Incorporated", могут оказаться и клиенты Следопыта. И они, следовательно, будут ограблены во второй раз. Но вероятность такого совпадения была настолько мала, что на нее не стоило обращать внимание. Однако вскоре Следопыту стало понятно, что его клиенты, которых в свое время погубила жадность, помноженная на глупость, которые не сообразили, что пирамида "МММ" уже зашаталась и совсем скоро рухнет, и что, схватив свои трудовые грошики, необходимо бежать как можно быстрее и дальше, -- что все эти несчастные люди приспособлены лишь для того, чтобы их обворовывали. Использовать их каким-либо более полезным для общества образом было невозможно. Когда по Москве распространился слух о благодетеле, который держит в железной клетке, словно мятежного Емельку, Леню Голубкова и собирается вернуть народу украденное, случилось неизбежное. Рядом с офисом "Sledopyt Incorporated" стали собираться огромные толпы вкладчиков "МММ". Через некоторое время это на первый взгляд однородное сообщество разбилось на несколько партий. Одни считали, что деньги должны вернуть всем. В том числе