осуществлении моего великого замысла. Я ненавижу покорность. Я презираю людей, стоящих на коленях. Я исповедую бунт и протест. Если Бог -- покорность и коленопреклонение, я против Бога. Я хочу, чтобы Бог существовал лишь для того, чтобы дать мне силы для бунта и протеста даже против самого Бога. Восстать против всего -- против людей, партий, классов, держав, империй, природы, космоса... Против всего! Но... Но дерзко восстав против всего, я покорно плетусь в комиссию по принудительному трудоустройству и ложусь в кровать с развратной бабой из райкома партии. Христос тоже звал к бунту и покорности одновременно. Для него это было естественно: его бунт-- бунт духа, а не тела, то есть бунт бестелесного Духа. Кесарево -- Кесарю, Богово -- Богу! А как быть мне? Мой бунт есть бунт одушевленного тела, бунт Духа, немыслимого, без тела. Я хочу невозможного, ибо нет никакой религии для тела. Для тела есть идеология. И все же я не оставляю своей претензии. Пусть противоречие. Но именно противоречие движет миром -- не зря же я в свое время получил пятерку по философии. Я - АТЕИСТ Самое трудное в моем положении состоит в том, что я-- атеист. Парадоксально? Ничуть. Есть один-единственный (вырожденный) слу-чай, когда религиозный человек может быть атеистом: если он сам есть Бог. Бог не может верить в свое бытие, ибо он не может относиться к себе как к чему-то вне его самого. Но оставим в стороне чисто логический аспект дела. Верующий безбожник -- одно из самых удивительных, но вполне естественных явлений нашего времени. Религия в моем смысле предполагает Бога как своего создателя, но она не включает понятия Бога в свое содержание. Понятие Бога необходимо лишь отдельным видам религии как обособившимся частям Религии. Идея Бога в них обозначает их религиозную природу, их принадлежность к некоему всеобъемлющему целому. Идея Бога есть признак Религии как целого в ее обособившихся частях. Само же целое не нуждается в этой идее, ибо оно как целое эквивалентно ей. Понятие Бога двойственно: оно отчасти есть - понятие идеологии и лишь отчасти -- религии. В контакте с другими духовными явлениями (идеологии, науки, искусства) религиозные элементы в конкретных видах религии принимают такой вид, что абстрагировать в них первона-чальную религиозную природу довольно трудно. Представление о боге как о всемогущем существе, как о творце природы и человека имеет совсем нерелигиозную основу, хотя и входит как составная часть в конкретную форму религии. Лишь в качестве гипотетического лица, к которому обращается религиозно действующий человек, Бог есть элемент религиозной ситуации, но не самой Религии как таковой. Со временем я объясню эту мысль подробнее. Как стать религиозным человеком, будучи продуктом современной культуры, в том числе будучи атеистом, что дает человеку нашего общества религиозность,-- вот главное, чему я учу людей. А прочее (лечение болезней, улучшение фигуры и тому подобное) есть лишь побочное мое занятие, как и у Христа. ИСКУШЕНИЯ Совершенно случайно я стал свидетелем сцены искушения в нашем подъезде: лысый и пузатый отец трех взрослых детей совращал рано созревшую дочку своего соседа и приятеля. И вроде бы добился успеха. Меня эта сцена навела на размышления, можно сказать, косми-ческого масштаба. Но ведь грандиозные идеи и образы христианства возникли тоже на такой банальной житейской основе. И меня, как и Христа, искушал Сатана. Сначала он явился мне в облике знаменитой на всю страну "Целительницы". Она уговаривала меня стать ее "помощ-ником", обещая мне третью часть выручки, кооперативную квартиру и прочие блага. Она настойчиво совала мне в руки пачку купюр, которая не поместилась бы в кармане пальто. Но я устоял. Претендовать на роль Бога и купиться на положение тайного провинциального богача -- это было бы самое унизительное падение. Потом Сатана явился мне в облике заведующего секретной научно-исследовательской лаборатори-ей. Он предложил мне место в своей лаборатории, гарантируя через год сразу защиту кандидатской диссертации и однокомнатную квартиру в закрытом районе недалеко от города. Я отверг и это предложение, ибо все тайное, скрытое, закулисное противно природе Бога. Наконец, Сатана явился ко мне в облике помощника товарища Сусликова-- товарища Корытова. Он предложил мне стать "техническим" помощником, обещая неслыханную власть над людьми в подведомственной ему сфере партий-ного руководства. Я отверг и это предложение, ибо власть над телами людей лишает существо, претендующее быть Богом, власти над их душами. Кесарево -- Кесарю, Богово -- Богу. В этом я подобен Христу. Но со времени Христа прошло почти две тысячи лет. Кое-что за это время изменилось в мире. Изменились и формы искушений. Появились такие, против которых наверняка не устоял бы и Христос. Вот вам конкретный пример тому. Я вошел в храм (то есть в забегаловку), когда там уже собралось много народу. Прео-бладали местные интеллектуалы. Кто-то из них получил гонорар, и они его коллективно пропивали. -- Эй, Христосик! -- воскликнул один из них, увидев меня.-- Топай сюда. Если ты на самом деле Бог, докажи свою силу. Вот ie6e бутылка. Если выпьешь одним дыханием и после этого пройдешь по половице до двери и обратно, не качнувшись в сторону, мы поверим в твою боже-ственную силу и платим десятку. А если нет -- с тебя десятка и бутыл-ка. Согласен? Ни слова не говоря, я взял бутылку и только мне известным способом вышиб пробку. Способ этот всегда поражает воображение свидетелей. Я беру бутылку, смотрю внимательно на пробку, и она с шумом выстреливает в потолок. Свидетели замирают от изумления и восторга. Так я и сделал и на сей раз, повергнув интеллектуалов в уныние и оцепенение. Затем я опрокинул бутылку в рот и всосал ее содержимое в себя с такой скоростью, что собравшиеся не успели разглядеть, что произошло. Этот трюк тоже могу делать только я один. Многие образованные алкаши (особенно из "националистов") и партий-ные руководители предлагали мне большие деньги за обучение ему. Но я отказался. Не потому, что захотел держать в секрете свои трюки, а просто потому, что сам не знаю, как это у меня получается, и потому не могy научить других. Если бы я мог научить других, наша страна давно потешалась бы такими "фокусами". Однажды я демонстрировал свои способности в физическом институ-те. Физики произвели расчеты и доказали, что при такой скорости течения жидкости бутылка взорвалась бы, как бомба, и вообще для жидкости такого рода и объема подобная скорость исключена. Значит, то, что я делаю,-- фокусы и жульничество. Бутылка на самом деле была пустая: я как-то подменил их бутылку на свою. Я не стал с ними спорить. Они -- ученые, правда всегда на их стороне. Я просто предло-жил им найти их бутылку и осмотреть "мою". Потом я предложил повторить "фокус", попросив их связать мне руки за спиной. Они принесли новую поллитровку. Поставили ее на стол. Я усилием мысли (на сей раз это было мне трудно, я покрылся холодным потом, побледнел) вышиб пробку, взял бутылку зубами и повторил физически невозможную операцию. Физики, говорят, до сих пор ищут объяснение этому трюку. Один гениальный мальчик построил новую теорию материи для этой цели. Его посадили в сумасшедший дом, хотя все физики" твердят о необходимости "сумасшедших идей". Но вернемся на землю. Высосав содержимое бутылки, я прошелся по узкой половице до двери и обратно, молча взял положенную десятку и молча вышел из храма. Свернув в подворотню, я отрыгнул выпитое: мне предстояли еще встречи с выпивкой. НОВОЕ И СТАРОЕ Своему способу отрыгивать выпитое я могу обучать других. Странно, желающих научиться открывать бутылки моим способом и выпивать содержимое из горлышка полно, хотя эти способности совершенно бесполезны. А полезному способу отрыгивать выпитое не хочет учиться почти никто: люди пьют не для этого. Лишь начальник областного управления КГБ товарищ Горбань оценил мое "открытие" -- доказа-тельство тому, что у нас именно КГБ идет во главе прогресса. Товарищ Горбань предложил мне продемонстрировать мой метод раз десять подряд, причем -- "на разнообразном материале": с водкой, коньяком, настойкой, наливкой, вином, пивом и комбинациями упомянутых жид-костей. Делалось это, разумеется, за государственный счет. Сам товарищ Горбань в это время тоже "пробовал" экспериментальные материалы, и я бы не сказал, что в дегустаторских дозах. Когда эксперимент успешно закончился (то есть не осталось ни капли спиртного), товарищ Горбань сказал, что мой метод имеет огромное значение для работы советских разведчиков и дипломатов на Западе, и взял с меня подписку "о неразглашении". Но его докладная записка, по всей вероятности, застряла где-то в сетях бюрократизма. Оказывается, и в случае государ-ственных интересов первостепенной важности новое пробивает дорогу себе в жестокой борьбе со старым. В данном случае под "старым" я имею в виду дедовский метод -- два пальца в рот. Впрочем, может быть, я отстал от жизни. Не исключено, что советские разведчики и дипломаты на Западе суют в рот не два, а три пальца. Между прочим, в конце эксперимента сам товарищ Горбань был трезвее, чем в начале его,-- феномен, непостижимый для моего божественного разума. Я спросил его, как это он ухитряется делать. -- Это, брат, высшее искусство, это не всякому дано,-- ответил он.-- Это тебе не фокусы в забегаловках показывать. Но о своем "высшем искусстве" докладную записку в высшие инстан-ции он не послал. ПРИЧУДЫ ИСТОРИИ Горбань оценил мой метод лишь настолько, насколько это касалось спиртного и интересов нашей страны на Западе. Я встречал одного талантливого самородка, который мог глотать даже гвозди и стекла, мог все проглоченное выбрасывать обратно через рот или с поразительной скоростью прогонять по кишечнику и выбрасывать с другой стороны. Я рассказал о нем товарищу Горбаню. -- Кто же наших товарищей на Западе будет гвоздями и стеклами угощать? -- сказал он с усмешкой государственного руководителя большого масштаба.-- Да и кормят там не то что у нас. Мало, но вкусно и калорийно. Зачем выбрасывать? Пусть это на пользу государству идет. Я И АНТИПОД Как мужу суждена жена, Так Богу нужен Сатана. Муж, бросивший жену, уже не муж. Бог, одолевший Сатану, низложен этим уж. Самое большое искушение для меня, однако, есть порождение Сатаны -- идеология; В меня она врывается в лице Антипода. -- Ты упомянул о современной культуре,-- говорит он.-- А что это такое? Наука? Техника? Медицина? Гигиена? Искусство? Литература? Что?! Ты претендуешь быть на вершине ее. В какой мере обоснована твоя претензия? Насколько мне известно, ты не преуспел ни в одной сфере современной культуры... -- В одной я все-таки преуспел. Это та сфера культуры, в которой я действую,-- духовная культура. -- Допустим. Но эта сфера культуры еще должна только быть развита на основе чего-то другого, а именно того, в чем ты не преуспел. -- Чтобы создавать духовную культуру на уровне современной "мир-ской" (скажем так) культуры, 'необязательно быть выдающимся уче-ным, писателем, художником, артистом... Достаточно быть среднетипичным представителем своего общества, так или иначе впитавшим в себя идеи и результаты культуры своего времени, ее дух. Духовная культура и есть в некотором роде ее квинтэссенция, нечто разлитое в обществе и определяющее тип менталитета и эмоциональности человека нашего времени. Христос ведь тоже не был всезнайкой и всеумельцем. -- Но в таком случае надо создавать идеологию, а не религию, то есть нечто антирелигиозное. Тем более ты-- атеист. -- А что такое идеология? -- Идеология есть учение о мире, об обществе, о человеке и о позна-нии, опирающееся на достижения науки и техники. Задача идеологии -- сделать сознание людей адекватным условиям их существования. -- Зачем? -- В интересах целостности общества и в интересах самого человека как частички единого целого. -- А ты уверен, что превращение человека в частичку целого не наносит ущерба человеку как суверенной личности? Дает ли идеология защиту человеку от его полного поглощения целым? -- Нет, конечно. Но для этого есть неписаная, практическая идеоло-гия. Вот некоторые ее принципы. Человек есть ничтожная тварь. Возьми от жизни все, что можешь. Не пойман -- не вор. Работа дураков любит. Не важно, кто ты есть, важно, кем ты слывешь... Хватит? -- Хватит. Но ведь эти же принципы другие обратят на тебя. -- Выживает сильнейший. -- Если бы сильнейший! Выживает наиболее живучий, низводя каче-ство жизни до уровня ничтожности. -- А что предлагаешь ты? -- Возвысить качество жизни до уровня Бога.  То есть манию величия? -- Пусть так. Но это все равно лучше, чем мания ничтожности. ВТОРОЙ ИСТОЧНИК Чтоб путь к успеху не был долог И чтобы был он не тернист, Тебе поможет идеолог, Все объяснивший ленинист. Вот в таком духе мы препираемся иногда часами. И в этом смысле идеология есть второй источник и соответственно вторая часть иванианства. В свое время сталинизм и гитлеризм уподоблялись друг другу, будучи врагами. Будучи врагом идеологии, иванианство невольно уподо-бляется ей хотя бы уже тем, что включает в себя проблематику идеологии и дает ей свое решение. Современная религия может раз-виться в нечто значительное лишь как антипод и конкурент современной идеологии, причем самым лучшим ее текстам. -- Вот тебе пример преимущества идеологии,-- говорит Антипод.-- Идеология ставит вопрос "Что есть истина?" и дает ему развернутый ответ. А религия? Этот вопрос перед ней был поставлен извне. И он остался без ответа. Не так ли? -- Так,-- говорю я.-- Но проблема истины не есть проблема рели-гии. Проблема религии есть вера. ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА Христос не ответил на вопрос Понтия Пилата "Что есть истина?". Вернее он решил проблему, уклонившись от ответа на вопрос: проблема истины и лжи вообще не есть проблема религии. Любой ответ Христа означал бы нарушение существа религии. -- Что есть истина и ложь?-- говорит мой собеседник,-- Жизнь прожил, умирать пора, а не знаю. В начале войны был я курсантом военного училища. Немцы дошли до Сталинграда. Положение крити-ческое. В училище поступил приказ: отчислить четыреста курсантов в пехоту, под Сталинград. Я попал в число отчисленных. На подго-товку к участию в боях нам дали всего месяц. Как мы готови-лись -- смех. Впрочем, от нас другого и не требовалось. Когда нас бросили в бой, наша задача свелась к тому, чтобы бежать, падать, мерзнуть и быть убитыми. Можешь вообразить такое: мы наносили удар по противнику тем, что давали возможность убить себя. И что самое удивительное-- мы победили. Но дело не в этом. Наша под-готовка сводилась к тому, что мы спали, добывали самыми немысли-мыми способами добавку к жалкой еде и по очереди ходили к одной девчонке в хутор километров за пятнадцать. Девчонка молоденькая, но видавшая виды. Видать, не один полк пропустила через себя. И страшненькая к тому же. Но что поделать?! Нам было не до принцесс. Скоро в бой. Наверняка убьют. Обидно умирать, не попро-бовав бабу. Мы ей, конечно, кое-что носили. Кто что мог-- еду, обмундирование. Посуду воровали в столовой. И был в нашем взво-де парнишка. Интеллигентный, начитанный, даже утонченный. Мы его Аристократом звали. Красавец. Он осуждал наше скотское (как он утверждал) поведение. Сам же он нашел себе где-то девчонку, к ко-торой питал самые что ни на есть чистые чувства. Уходил он к ней после отбоя и приходил под утро. Приходил грязный и измученный: дорога и днем-то была хуже не придумаешь, а ночью... Из лужи в лужу... Как он нам описывал свою красотку! Принцесса! Сначала мы не верили, смеялись. Но он так убедительно говорил о ней, что мы вольно-невольно поверили. И стали ему завидовать. И убогими стали казаться нам наши походы к страшненькой потаскушке. Мы уговаривали его, чтобы он "трахнул" ее и потом с нами поделился. Он возмущался, говорил о чистой и непорочной любви. Стихи сочи-нял. Неплохие, между прочим. Мы переписывали, заучивали наизусть. Аристократ сказал нам, что его Принцесса поклялась ему в вечной любви и верности, а он, если останется жив, вернется к ней и же-нится на ней. Промчался месяц. Мы приготовились к отправке на фронт. И Принцесса сама пришла проводить нашего Аристократа. Мы, естественно, все бросились взглянуть на нее, игнорируя крики ко-мандиров. Прибежали мы туда, где Аристократ прощался со своей Принцессой, и... остолбенели от изумления. Это была она-- наша страшненькая потаскушка. Можешь представить себе, как мы хохота-ли, когда прошло первое изумление! Хохотали до слез, до колик в животе. Падали на землю, корчась от хохота. Но надо было видеть их самих-- Аристократа и его Принцессу! До смерти не забуду эту картину. Они не подали друг другу руки, не взглянули друг на дру-га, разошлись, не промолвив ни слова. Но лица! Лица! Надо было видеть их лица. Глаза! И это-- любовь? Чистая и непорочная лю-бовь? Где она, эта "чистая и непорочная", скажи мне? Я понимаю, что мы были последними сволочами. Но почему они разошлись так? Если была любовь (была же она!), куда она девалась? Куда? И по-чему в жизни все происходит так грязно и подло? Ответь, почему? Мне эта проблема с тех пор покоя не дает. Жизнь прожил, а так ни разу и не видал ничего такого "чистого и непорочного". Почему? Отвечай! Что есть истина? НЕ ВСЕ В ВОЛЕ БОЖИЕЙ Выслушав того человека, я сказал себе следующее. Жалкий червяк! Ты претендуешь на роль высшего изо всех мыслимых существ-- на роль Бога, а не можешь решить самую примитивную задачку самого примитивного человечка! Признай свое ничтожество! Завтра же иди в комиссию по трудоустройству и соглашайся на любую работу, какую тебе предложат! Это будет твой самый весомый вклад в дело спасения человечества. Приняв такое решение покончить со своей божественной миссией, я почувствовал необычайное облегчение. Сразу пропала изжога, появив-шаяся после только что съеденного обеда. Взгляд мой стал задержи-ваться на встречных женщинах. Но это продолжалось недолго. Я вспомнил о том, что мне через полчаса предстоит встреча с партийным руководителем городского масштаба, жаждущим вылечиться от заика-ния. И понял, что люди просто не позволят мне снять с себя функции Бога. Я им нужен именно как Бог, а не как ничтожный страдалец, радующийся простейшим проявлениям жизни. Я им нужен как страдающий, но как Бог-- как страдающий Бог. Я И АНТИПОД -- Почему ты думаешь, что твое идеологическое учение есть исти-на? -- спрашиваю я. -- Потому что оно основано на науке,-- говорит он. -- А на чем основана уверенность в истинностиутверждений нау-ки?-- не унимаюсь я. -- На практике,-- говорит он. -- Но практика отвергла массу утверждении, считавшихся научными,-- не сдаюсь я.-- И кто сосчитал, сколько утверждений науки и религии отвергла и подтвердила практика? К тому же твоя идеология такая же фантазия, как и религия. Она сосет соки науки, но сама не есть наука. Возьми утверждение идеологии о бесконечности мира в про-странстве и времени. Логически оно недоказуемо. Опытным путем его не подтвердишь. Чем оно с этой точки зрения лучше утверждения о сотво-рении мира неким высшим существом? -- Есть опыт людей в течение миллионов лет,-- говорит он.-- Есть правила интерполяции и экстраполяции... -- Они суть правила логики, а не закона природы,-- говорю я. -- Идеология в духе эпохи,-- пускает он в ход последний аргумент. -- А ты уверен, что "дух эпохи" не изменится в ближайшее вре-мя? -- наношу я свой решающий удар. На этот раз я победил. Но чаще побеждает он. Меня это не смущает. Немцы в прошлую войну выиграли все битвы, но продули войну в целом. Так и я могу проиграть Антиподу все отдельные дискуссии, но могу выиграть в конечном результате, ибо религия побеждает, идя дорогой поражений,-- такова ее историческая роль. МОЙ МЕДИЦИНСКИЙ СТАТУС Само собой разумеется, меня поставили на учет в психиатрическом диспансере, хотя я там до этого ни разу не был и никакого обследова-ния с этой точки зрения не проходил. Произошло это так. За мелкое хулиганство, которого на самом деле не было (меня избили незнакомые лица), меня осудили на пятнадцать суток. В один из этих дней меня посетила "комиссия" из трех человек. Главный из них просил меня "признаться чистосердечно", являюсь я шизофреником или нет. -- Если я скажу "нет",-- ответил я им,-- то вы будете рассуждать так: он шизофреник, поскольку шизофреники отрицают, что они шизоф-реники. А если я скажу "да", вы будете рассуждать так: он парень образованный, знает только что приведенную истину, и потому соглаша-ется считать себя шизофреником, чтобы скрыть тот факт, что он шизофреник. -- А ты не дурак,-- сказал глава комиссии.-- Значит, шизофреник. Так и запишем. И записали. На всякий случай. Чтобы можно было в любое время изолировать. В связи с важными событиями (праздники, приезд руково-дителей из Москвы) город очищают от всякого сброда вроде меня. Таких "шизофреников" в городе сотни. И их всех в таких случаях забирают в сумасшедший дом, знаменитый на всю страну. Я же теперь на это время исчезаю сам. В последний раз я исчез на даче у самого начальника областного управления КГБ -- работал на его участке (копал землю, пилил дрова, красил заборы и даже чинил печи). В тот раз один из членов "комиссии" задержался на минутку. -- Я себя чувствую так, будто меня не было, нет и не будет никогда,-- тихонько сказал Он.-- Вместе с тем мне кажется, что я был, есть и буду всегда. Что это по-твоему? -- Божественное начало в человеке,-- сказал я.-- Человек отличает-ся от животного своей причастностью к Вечности. -- Ясно,-- сказал он.-- Только по-дружески советую, не говори больше никому об этом. ТРУДНОСТИ ПРОФЕССИИ Моя профессия принадлежит к числу трудных и опасных, хотя оплачивается крайне низко. Об опасностях расскажу потом, а трудности заключаются главным образом в том, что мои ученики и пациенты почти никогда не понимают меня и потому обижаются на меня. Вот, например, средних лет мужчина, занимающий приличный пост, потребовал (не попросил, а потребовал) научить его быть красивым. Я сказал ему для начала следующее: если хочешь иметь красивое лицо, мой регулярно ноги. Он не понял фигурального смысла моего изречения: приведи сначала в порядок все, что в тебе скрыто от посторонних. Он понял мои слова буквально. Разгневался. Поносил меня последними словами как жулика и шарлатана. Не заплатил ни копейки. Погрозился сообщить обо мне "куда следует" (это уже из области опасностей). Я сказал ему, что "там, где следует" могут заинтересоваться, как он встретился со мной, и это может ему повредить. Он выругался матом. Но, по-видимому, не донес. И на том спасибо. Другой человек попросил меня научить его выражать заложенные в нем потенции, так как он хочет самосовершен-ствоваться. Я сказал ему, что надо стремиться выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле. Он тоже обиделся. И тоже не заплатил. Правда, он не ругался матом и не грозился донести: как-никак он собирался самосовершенствоваться. Но то, что я ему посоветовал, есть единствен-но возможный путь самосовершенствования, ибо в человеке вообще нет никаких скрытых потенций. Это предрассудок, будто такие потенции есть. Бывают и смешные случаи. Одна длинноносая женщина попросила помочь ей придумать что-нибудь такое, чтобы нос не казался таким длинным. Я ей сказал, что ее проблема тривиальна: надо ей самой сделать свой нос предметом шуток и подчеркнуть его размеры и безоб-разие. В истории такие прецеденты уже имели место. Она тоже сначала обиделась. Тоже ушла, не заплатив. Но через месяц она разыскала меня и заплатила по-царски. И была счастлива. Я ей посоветовал изучить литературу, касающуюся носа: шутки, анекдоты. Через полгода она успешно вышла, замуж. Я был приглашен на свадьбу, потом -- на пьянку по поводу рождения сына. Упившийся муж отозвал меня в сторонку и попросил придумать что-нибудь такое, чтобы уменьшить нос его супруге,-- за это время он стал еще длиннее и уродливее. ДОБРО И ЗЛО Один старый забулдыга рассказал мне такой случай. Сталину доложи-ли, что профессор Н. прислал в "Коммунист" статью, в которой оспари-вает некоторые утверждения Сталина о языке. -- Товарищ Н. впал в ошибку,-- сказал Сталин.-- Человек он заслу-женный, надо ему по-товарищески помочь преодолеть заблуждение. -- Как конкретно?-- спросили Сталина. -- Расстрелять мерзавца,-- сказал он. Глаза его в этот момент источали доброту. Сталин понимал соотношение добра и зла. Он был почти что Бог, но не Бог: он был Сатана. Потому он говорил с акцентом. Советский человек охотно причиняет зло ближнему и делает подло-сти. Но он предварительно убеждает себя в том, что он имеет на это моральное право, что его действия оправданы так или иначе, что они в конце концов суть не зло, а добро. Мне, например, приходилось беседовать с десятками людей, совершавших супружеские измены. Лишь немногие из них делали это без психологического и морального самооправдания. Как правило, они находили причину своего предатель-ства в недостатках супругов, которым изменяли, и рассматривали свое поведение не как предательство, а как некий выход из создавшегося положения, как стремление преодолеть трудности и даже как желание облагодетельствовать тех, кому они изменяли. Почти во всех таких случаях результатом была аналогичная реакция второго из супругов, причем тут моральное оправдание уже не вызывало сомнения. Подлость за подлость, зло за зло! И так устанавливалось некое житейское равновесие, именуемое добром. Совершенно аналогичные случаи я ви-дел в служебных отношениях людей, в творчестве, в "светской" жизни. Зло за зло -- вот практически действующий принцип нашего жития. Бог уже не в силах противостоять ему. Что я делаю, если люди хотят делать зло? Такие люди ко мне не приходят. Тот, кто хочет делать зло, в советах не нуждается. Он и без советов сам хорошо знает, как это делать. Кроме того, я не учу ни добру, ни злу. Я учу тому, как жить в таком разрезе бытия, в котором теряют смысл понятия добра и зла. Вот против меня за столиком в дешевом кафе сидит почтенный отец семейства. На ресторан у него денег нет. Да и на эту беседу он, я чувствую, экономил за счет желудка. У него сын кончает школу. Парень способный, но далеко не гений. Особых склонно-стей ни к чему нет. Хороший комсомолец, но не активист. На карьеру ни желания особого, ни энергии не имеет. Как быть? Отцу, естественно, хочется, чтобы сын хорошо устроился в жизни. Чтобы не был рабочим или мелким служащим. Но не хочется, чтобы сын становился обычным хапугой, горлопаном, холуем и все такое прочее. Как быть? Где тут добро и где тут зло? Простая жизненная проблема. Я уж не говорю о таких проблемах, как улучшение фигуры, похудение, накачивание мускулов, сохранение половых потенций до крайней старости, преодоле-ние бессонницы, преодоление страха смерти... Где тут зло и где добро? А вот вам другой случай. Лучший ресторан города. На столе лучшие вина и лучшие закуски. Два официанта почтительно изогнулись перед нами. Мой собеседник на сей раз профессиональный грабитель, вор, мошен-ник. Он не спрашивает меня о том, как убивать, не оставляя следов, как воровать и мошенничать, оставаясь неуловимым для правосудия. В этих делах он сам выдающийся специалист, профессор, академик. Его интересует другое. В последнее время у него стали появляться призна-ки страха, нерешительности, сомнений и прочих нежелательных в его деле состояний. Как их преодолеть или хотя бы ослабить? Что должен делать я? Отказать ему в моих советах? Это не соответствует моим принципам: то, чему я учу, не зависит от того, кого я этому учу. Кроме того, этот человек есть злодей с юридической точки зрения, а я на себя брать функции официального судьи не хочу. Для меня он просто человек, нуждающийся в моей помощи. "Если бы Вы знали (он обраща-ется ко мне на "Вы" в отличие от многих добропорядочных людей), с какой мразью мне приходится иметь дело,-- говорит он,-- Вы бы сочли меня самым благородным человеком в этом гнусном обществе". Если этот человек снимет хотя бы половину драгоценностей с той толстой бабы, которая требовала оторвать ее от пола, не прикасаясь к ней руками, сделает он доброе или злое дело? Судить об этом есть функция суда мирского, а не божьего. В одном, несомненно, даю я поруку, Что эту российскую серость и скуку. Российскую пошлость до боли и рвоты Не буду менять на любые красоты. Я рожден именно для этой безысходной русской тоски, для решения неразрешимых русских проблем. Нельзя быть пророком в своем отече-стве, считал Христос. Мое положение иное: мне не суждено стать пророком вне своего отечества. ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ -- Мы тебя, Лаптев, под землей найдем,-- сказали мне эти люди,-- от нас не спрячешься. Но не бойся, сегодня мы тебя не берем, а приглашаем для консультации. Меня посадили в черную "Волгу" и повезли в район, где расположе-ны загородные дома высших чиновников города. И вот меня ввели в кабинет самого товарища Корытова. -- Вы абсолютно здоровы,-- сказал я ему вместо приветствия. -- Сам знаю! -- грубо ответил товарищ Корытов.-- Я тебя не за тем позвал. Вот что, Лаптев! Есть важное партийное поручение. Выручишь-- награжу, нет-- пеняй на себя. Завтра в городском театре выступает Ермилкин. Как, ты не знаешь, кто он такой?! Тем лучше. Так вот, ты должен сделать так, чтобы он в ответах на вопросы... В докладе ничего не сделаешь, он его читать будет, а в ответах можно. Так вот, в ответах на вопросы Ермилкин должен допустить серьезную идеологическую ошибку. -- Кто меня туда пустит?!-- пробовал отделаться от такой задачи я.-- Откуда мне знать вопросы, что считать ошибкой? Я же не знаю и знать не хочу вашего учения! Я же не знаю, что у вас считается истиной и что заблуждением! -- Все будет устроено, Лаптев,-- спокойно сказал товарищ Коры-тов.-- Будешь сидеть в ложе, совсем рядом с трибуной. Вот тут вопросы, которые будут заданы Ермилкину. А вот ответы на них, которые заготовлены заранее Ермилкину. -- Так как же...-- заикнулся было я. -- Мы все продумали, Лаптев,-- оборвал мою попытку Корытов.-- Когда руководители отвечают на вопросы "трудящихся", они стараются делать вид, будто отвечают без бумажки, кое-что стараются запомнить, допускают некоторые вольности и иногда даже импровизируют. Психо-логический контроль ослаблен. Вот тут-то их можно сбить с панталыку. Умело, конечно. Вот тебе ответы на вопросы, которые ты должен внушать Ермилкину. Понял? Хотя бы один. Но обязательно хотя бы один. Иначе... Что тебе нужно для этого? -- Отдохнуть и сосредоточиться,-- сказал я, почувствовав себя бездарным учеником великого маэстро Корытова. Отсыпался я на даче у Корытова под охраной (как бы не сбежал). Первый раз за полгода принял ванну. Мне хотели сбрить бороду, но я запротестовал: без бороды я потеряю свою "психицкую силу". Вечером, одетый с иголочки, и даже с галстуком, я сидел в ложе бенуара, всего метрах в шести от трибуны, с которой начал произносить пламенную речь секретарь обкома партии по идеологии (как я узнал от охранников) товарищ Ермилкин. Начал и....споткнулся на слове "реорга-низация". Он несколько раз пытался преодолеть его и каждый раз допускал ошибку. В ложу ворвался побледневший помощник Корытова. -- Тебе, М...К, сказано было...-- зашипел он мне в ухо. -- Я тут ни при чем,-- зашипел я в ответ,-- это он сам... Наконец товарищ Ермилкин одолел коварное место доклада, и речь его снова ликующе-уверенно загремела в зале. Пока товарищ Ермилкин читал речь (он еще раз пять споткнулся аналогичным образом), я изучал его и пытался установить с ним духовный контакт: мне нужно было, чтобы он сам почувствовал мою заинтересованность в нем и чтобы я ощутил в себе способность воздей-ствовать на его душу. Контакт не получался. Я почувствовал, что это существо либо покрыто некоей духовно непроницаемой оболочкой, либо у него нет вообще такого органа, на который можно было бы оказать духовное влияние. -- Ну как,-- зашептал помощник Корытова,-- подготовился? Сейчас начнутся ответы на вопросы. Действуй! -- Он не поддается духовному воздействию,-- прошептал я в ухо помощника. Тот умчался куда-то, вернулся бледный, запыхавшийся. -- Ищи, Лаптев, выход из положения,-- зашептал он,-- ищи! Иначе!.. -- Я могу работать вон с тем жирным типом в президиуме, который перебирает бумажки,-- прошипел я. Помощник опять убежал. -- Ладно,-- сказал он, вернувшись.-- Действуй хотя бы так. Пусть он спутает бумажки с вопросами, понял? Пусть седьмую положит на место пятой, пятую на место девятой, а девятую-- на место седьмой. Действуй! Эта задача для меня оказалась примитивной. После первого нелепого ответа Ермилкина в зале началось веселое оживление. После второй нелепости начался сдержанный смех. До третьей нелепости дело не дошло: объявили, что вопросы исчерпаны, устроили товарищу Ермилки-ну овацию и прикрыли совещание. Помощник Корытова похвалил меня за то, что я нашел выход из затруднения, но в наказание не выплатил гонорар. Думаю, что он зажал его себе. Я не стал настаивать: я был рад, что меня отпустили с миром. По дороге в свою "берлогу" я думал над проблемой духовного опустошения и духовной непроницаемости совет-ских чиновников. Для религии тут, конечно, не остается никакой надежды. СНОВА О ДОБРЕ И ЗЛЕ То, что человек делает лично для себя, не есть добро и не есть зло. И не все приятное другим людям есть добро. И не все неприятное есть зло. Если ты делаешь приятное злодею, ты не делаешь добро, хотя, может быть, не делаешь и зло. Нет общих критериев добра и зла. Их можно выдумать, но их нельзя применять. Надо просто составить список дел, считаемых добром или злом. Христос так и поступал. Его заповеди во многом потеряли смысл для нашего времени. И их очень" мало. Нужны новые заповеди. Может быть, сотни или тысячи. Их надо найти так, чтобы советы для конкретных случаев получались как их следствия. Для этого нужен гений такого масштаба, что имя "Бог" не будет сильным преувеличением. ЖУЛИКИ Если в обществе есть настоятельная потребность в чем-то и если общество не удовлетворяет ее законно, обязательно возникнет неле-гальная сфера удовлетворения этой потребности. Сейчас наш город превращается в гигантский индустриальный и культурный центр. Все старые сдерживающие средства оказались бессильными. Партийные и комсомольские организации сами с головой окунулись в эту мешанину. Супружеские измены стали настолько обычным делом, что на них уже совсем не обращают внимания. Дети (особенно девочки) вовлекаются в сексуальную жизнь уже в школе. Милиция уже не справляется с проституцией, причем большинство городских проституток -- несовер-шеннолетние девочки, часто из благополучных семей. Появились нарко-маны. Откуда они в наших краях берут наркотики? Из картошки получа-ют? Неизвестно даже КГБ, а о Боге и говорить нечего. Алкоголизм вообще не в счет -- это теперь сравнительно невинный порок. И если с ним борются, то отчасти по привычке, отчасти с намерением повысить дисциплину и производительность труда. Появление в этих условиях множества проходимцев вроде меня вполне закономерно. Каких только персонажей тут нет! Я с этой средой знаком лично. Как-нибудь при случае я попробую описать ее подробно. Поскольку эта среда тоже есть массовое явление, она подчиняется общим законам поведения масс людей и людей в массе. Есть у нас выдающиеся таланты и серые бездарности, добросовестные и шарлата-ны. Хотя мы все официально слывем за жуликов, но те, кого мы сами считаем жуликами, суть сверхжулики. В прошлом году, например, в город приехал из столицы некий психиатр, который начал учить женщин, как не беременеть без всяких противозачаточных средств. Чисто психологически. Одним усилием воли. Мне было достаточно взглянуть на него, чтобы понять, что это за птица. Он потребовал оплатить курс обучения вперед, причем за каждый урок среднюю заработную плату советского служащего и рабочего. Желающих учиться оказалось больше тысячи. В день, когда было обещано начало занятий, "психиатр" сбежал с чемоданом денег в неизвестном направлении. Среди записавшихся на курсы "культуры секса" (как он их называл) были жены и дочери всех руководителей области без исключения, генералов и офицеров гарнизона и прочих платежеспособных лиц горо-да. Представительницы мира искусства оплатили (и вперед, конечно!) дополнительные частные уроки, которые тоже, впрочем, не состоялись. После бегства "психиатра" в городе были произведены повальные аресты всяких "целителей", "ясновидцев", "гомеопатов" и прочих представителей нашего преступного мира. Я избежал этого, поскольку находился под покровительством самого высокого начальства. Впрочем, почти всех арестованных вскоре выпустили: общество уже не могло существовать без них достаточно долго. Само собой разумеется, офици-ально наша преступная сфера считается несуществующей и всячески маскируется. Наше общество должно выглядеть совершенно здоровым в морально-бытовом отношении. Кстати, оно таким и является с точки зрения официальных критериев здоровья. БОГИНЯ В доме, где я сейчас обитаю, живет Богиня. Это девочка лет шестнадцати. Она учится в балетной школе. Поскольку балет есть наше важное политическое и идеологическое оружие, в городе есть оперный и балетный театр и балетная школа. И неплохие. На Западе, говорят, даже в столичных городах таких нету. Не знаю, какая балерина выйдет из моей Богини. Думаю, что плохая. Она слишком хороша (или недоста-точно страшна) для хорошей балерины. Но женщина из нее выйдет красоты неописуемой. В ней собрались воедино все лучшие качества женской русской красоты. Когда она выходит на улицу, жильцы высовы-ваются из окон, прохожие замирают и оглядываются на нее, шоферы тормозят, ловеласы преследуют ее. При встрече со мной она вздрагивает и уступает дорогу. Я с ней регулярно здороваюсь. Она не отвечает на мои приветствия. Я мечтаю о ней все ночи напролет. Ради нее я тща-тельно моюсь, стираю свое бельишко, особенно носки, запломбировал зубы, холю шевелюру и бороду. Хотя одет я как живущий на одну стипендию студент, на баб я произвожу неотразимое впечатление, я это знаю. Знакомые (даже мужчины) считают меня красавцем. Лишь Богиня не обращает на меня внимания. Она еще не знает, что я -- Бог и что она предназначена мне, ибо она-- Богиня. А как ей дать знать, что я Бог, если она примерная комсомолка, если у нее свои представления о богах, если ее красота уже принята в расчет в ее жизненной карьере? Я мечтаю о том, чтобы с нею случилась болезнь, какие я и только один я умею лечить. И тогда... Но она здорова и уравновешенна. Безмятежное чело ее свидетельствует о том, что у нее нет проблем и мысли ее просты. Один забулдыга, увязавшийся за мною, остолбенел при виде моей Богини и выругался витиеватым матом. -- Вот "трахнуть" такую! -- резюмировал он свои восторги. -- Чудак,-- сказал я,-- такие Богини появляются для безмолвного обожания. А для "траханья" больше подходят вот такие красотки.-- Я кивнул ему на посудомойку кафе, вытаскивавшую помои с черного хода. МО