полезен, он есть признак деградации. Тут все перестали что-либо понимать и запутались окончательно. Мерин сказал Интеллигенту, что все же нет полного совпадения интимного состояния сознания человека и его официального выражения. Интеллигент сказал, что это не играет роли, ибо интимное имеет обычно тенденцию к совпадению с официальным, причем совпадение наступает тем скорее, чем меньшее принуждение испытывает индивид. Выходит по-твоему, сказал Мерин, что люди становятся сволочами добровольно. Интеллигент сказал, что это так даже в тех случаях, когда это происходит по принуждению. Мерин сказал, что это -- диалектика, а он к диалектике с детства относится как к рыбьему жиру. Патриот сказал, что рыбий жир полезен. Мерин послал его на. Тут подошло время обеда, и прения прекратились. МЫСЛИТЕЛЬ Мыслитель знал, что он -- самый умный и образованный человек в Ибанске. Он занимал пост в Журнале и был этим доволен, ибо большинство не имело и этого. Но он был недоволен, ибо другие занимали посты повыше. Поскольку все, не имеющие такого поста, были глупее его, он считал свое положение вполне заслуженным. Но поскольку все, имеющие более высокие посты были глупее его, он считал себя несправедливо обойденным. Он прекрасно понимал, что если бы он был поглупее, то и пост имел бы поболее. И ему от этого становилось мучительно жаль себя, и он еще сильнее презирал жителей Ибанска, вполне заслуживших это презрение всей своей прошлой историей. В глазах передовой мыслящей творческой интеллигенции Ибанска Мыслитель был как бы расстрелянным, причем расстрелянным, с одной стороны, несправедливо (или, скорее, незаконно), но, с другой стороны, вроде бы за дело, так как он имел мысли, выходящие за рамки. Мыслитель не жил, а выполнял Миссию и преследовал Цели. Какую Миссию и какие Цели, никто не знал. Но все знали, что они есть. Все говорили: как хорошо, что Там есть Мыслитель. Что было бы Там, если бы его не было Там. Если бы не он, то было бы еще хуже. В отличие от всех остальных жителей Ибанска Мыслитель был светским человеком. За письменный стол он садился только для того, чтобы тщательно обдумать, за чей счет сегодня сожрать шашлык и выпить бутылку коньяка, у кого взять в неоплатный долг крупную сумму и с чьими женами и в какой последовательности провести оставшуюся часть суток. Впрочем, долги он со временем собирался отдать, так как собирался написать книгу и получить за нее крупный гонорар. Иногда Мыслитель печатал вполне правоверные, но бессмысленные статьи. Появление их становилось праздником для мыслящей части населения Ибанска. Всякий мог своими собственными глазами убедиться в выдающемся мужестве Мыслителя, который первым стал ссылаться на исторические речи нового Заведующего и довел число ссылок на них до рекордной величины. Он даже рискнул сослаться на еще ненаписанную речь Заведующего, чем заслужил незаслуженный упрек в нескромности и подозрение в чрезмерной прогрессивности. Поползли слухи, будто его скоро снимут. Слухи эти в форме грустного предположения высказал сначала сам Мыслитель. А когда они вернулись к нему в виде достоверных вопросов поклонниц, он иронически пожал плечами: сами, мол, понимаете, умному и способному человеку тут не место И уехал по специальному заданию за границу прочитать лекцию и потом обрисовать обстановку. ЮРИДИЧЕСКИЕ ПУСТЯКИ Член пришел крайне взволнованный. Представьте себе, сказал он, меня обвиняют в том, что я своими сочинениями (они изволили так выразиться) наношу ущерб нашему обществу. Позвольте спросить, а кто устанавливает, нанесен ущерб или нет, в какой форме, в каком количестве? Ваша наивность меня поражает, сказал Болтун. На это есть эксперты. Позвольте, кричал Член, а какими критериями они руководствуются? Где они сформулированы? Кем утверждены? Покажите их мне! Они руководствуются чувством долга, общим пониманием ситуации, правильной и проверенной интуицией, спокойно сказал Болтун. Это все софистика, говорит Член. А писать правду -- это тоже наносить ущерб? Смотря, какую и как, говорит Болтун, Вы пишете, что у нас есть система привилегий, процветает взяточничество, карьеризм, бесхозяйственность и все такое прочее. Но ведь всем известно, что это -- лишь отдельные факты, с которыми мы сами успешно боремся. А в целом у нас ничего подобного вообще нет. Так что Ваши заявления -- типичная клевета. А Вы знаете, говорит Член, какой процент нужен для того, чтобы отличить правду от клеветы? Сколько случаев? Сто? Тысяча? Миллион? Кто будет подсчитывать? Я же не обобщаю. Я только факты привожу, понимаете! Факты, факты и только факты. Спор бесполезен, говорит Клеветник. Чтобы спор имел смысл, нужна полная юридическая ясность по этим вопросам, а ее нет. Эта проблема, сказал Шизофреник, в принципе неразрешима как чисто юридическая. Нужны еще специалисты по этим делам, лично заинтересованные в соблюдении установленных юридических норм. Нужна, наконец, гласность, общественное мнение, возможность разоблачать нарушения норм и т.п., т.е. общество должно располагать средствами, заставляющими на деле считаться с юридическими нормами. Наконец, сами юридические нормы должны быть составлены с расчетом на это, иначе все равно ничего не выйдет. Предоставленное самому себе и действию социальных законов право имеет тенденцию к разработке таких систем юридических норм, в которых неопределенность становится принципом. На каждую статью такого рода при этом формулируется статья, ее исключающая, и система оговорок и инструкций, что делает отправление правосудия по таким вопросам делом произвола. Но что-то надо делать, сказал Член. С чего-то надо начинать. Если все будем равнодушно проходить мимо, как вы, молодые люди, так мы ничего не получим. Вы правы, сказал Болтун. Только действие должно превышать некоторый порог до которого оно бессмысленно. Тут я с Вами не могу согласиться, сказал Шизофреник. Бессмысленные в Вашем смысле действия имеют смысл как тренировка, накопление опыта действовали вообще. О СПРАВЕДЛИВОСТИ Это чудовищно несправедливо, говорит Мазила. Я -- художник. Мое законное право побывать в музеях Франции и Италии. Меня неоднократно приглашали туда. Там мои выставки были. Я хочу поехать туда за свой счет. Никаких преступлений я не совершал. Политикой не занимаюсь. И меня не пускают. Претендент был два раза во Франции, ездил отдыхать в Италию. Социолог не вылезает оттуда. Мыслитель обошел все музеи Парижа и Рима. Даже Инструктор уехал в Париж. А меня не пускают. В чем дело? Клеветника единственного пригласили главным докладчиком на конгресс. Поехали сотни людей, Сброд всякий. А его не пустили. Несправедливо лишь то, говорит Болтун, что не соответствует законам данного социального образования. Ты и Клеветник получили свое, -- независимость, известность, репутацию выдающихся деятелей культуры. Чего же еще? Хотите к тому же за чужой счет или за свой (безразлично) за границу ездить? Поездка за границу у нас -- высшая награда особо надежным и отличившимся. Или служба. Или использование служебного положения и связей. Выпустить вас как раз и было бы несправедливо в наших условиях. Вы стали фигурами вопреки воле начальства и коллег, не по законам нашего общества. Вас наказывать надо за это, а не за границу выпускать. Но это же неразумно даже с государственной точки зрения, сказал Мазила. Государственные интересы -- пустая абстракция, говорит Болтун. Есть интересы определенных категории людей, которые они маскируют под государственные. И этим людям, на самом деле, наплевать на государство. Они думают лишь о себе. Ты думаешь, они испытывают гордость и радость за свое государство, слыша там разговоры о тебе и Клеветнике? Ничего подобного. Только злобу и зависть. Они считают при этом себя несправедливо обиженными. И вернувшись, они мстят вам. Но ведь государство от этого все равно несет материальный и моральный ущерб, говорит Мазила. Несет, говорит Болтун. Но оно ничье, и никто из-за этого, кроме людей такого типа, как вы, не переживает. А относительно вас заранее считается, что вы думаете только о себе. О государстве думают только они, его подлинные представители и защитники. Ты выворачиваешь все наизнанку, говорит Мазила. Я возвращаю вещам, вывернутым в нашем представлении наизнанку, их подлинный вид, сказал Болтун. НА АРЕНЕ ИСТОРИИ ПОЯВЛЯЕТСЯ КИС О том, кто такой Кис, в Ибанске знали очень немногие рафинированные интеллигенты вроде Мыслителя, Претендента и Социолога, а также немногие старые сотрудники Лаборатории, куда он однажды на заре туманной юности явился с полными штанами и обстоятельным покаянным письмом, в котором приводились многочисленные фамилии и факты Впрочем, об этом замечательном событии в безупречной биографии Киса будет сказано подробнее ниже. И все же, несмотря на почти полную безвестность, роль Киса в духовной жизни Ибанска была настолько ничтожна, что умолчать о ней было бы грубым отступлением от исторической правды. Кис имел все, о чем может мечтать в ибанских условия порядочный, умный и образованный человек. Он был вполне независим, т.е. мог ничего не делать, получать за это премии, иногда бывать заграничных командировках и регулярно голосовать в различного рода советах, комитетах и комиссиях. При этом он всегда открыто высказывал свое особое мнение против сомнительных идей начинающих авторов, чем заслуженно заслужил репутацию строгого и неподкупного борца за интересы мировой науки. Он имел хорошую квартиру и приличный оклад. Бывшая жена с бывшим сыном сбежали от него к родителям жены, с презрением отказавшись от законной помощи, и это Киса, человека бережливого от природы, устроило вполне. Тем более в освободившейся комнате он устроил библиотеку, какой могли позавидовать даже Мыслитель и Социолог. Одну его статейку в каком-то сборнике перевели на какой-то западный язык. И хотя на статейку никто не обратил внимания, Кис этим очень гордился. И когда жаловался на тяжкое положение ибанской творческой интеллигенции, обычно говорил, что вот, он, ученый с мировым именем, никак не может получить разрешение на расширение дачного участка. В том, что он -- порядочный, умный и образованный человек, Кис был убежден на все сто пять процентов. А так как он был вне всякого сомнения порядочнее, умнее, и образованнее всех остальных, включая Мыслителя (чревовещатель!) и Социолога (болтун!), то свою уверенность он воспринимал как общепринятую, что более или менее соответствовало действительности (всем известно, среди какой мрази нам приходится жить!). За исключением незначительных пустяков, о которых не стоило бы упоминать, если бы они не были столь незначительными. Однажды, еще в те времена его приятель, активный работник, обвинил Киса публично в том, что тот в знак протеста против справедливых акций в отношении врачей-отравителей сделал обрезание. Клеветник посоветовал Кису пойти в соответствующую организацию и показать свой мощный аргумент, опровергающий обвинение. Кис покрылся красными пятнами и заикаясь сказал, что он, к сожалению, этим аргументом воспользоваться не может, Клеветник сказал, что в таком случае надо готовиться к худшему. И вот тогда-то Кис наделал в штаны и написал длинное письмо, в котором выдал всех. В том числе и Клеветника. Но, несмотря на выдающиеся успехи в науке и благополучие в быту, Кис постоянно пребывал в состоянии раздражения и справедливого гнева. Дело том, что в их кругах как-то незаметно и понемногу стали говорить о каких-то идеях и работах Клеветника. Работ Клеветника Кис, разумеется, не читал. Зачем тратить драгоценное время на ерунду! Клеветник учился и работал в тех же местах, где и Кис (за исключением краткого десятилетнего перерыва), а в таких местах появление чего-то значительного (и Кис это очень хорошо знал) было исключено априори. Если уж даже он сам, Кис, не смог сделать ничего такого, на что обратили бы внимание Там (а все значительное может быть только Там, и все, что Там, то значительно!), так уж Клеветник не мог сделать этого тем более. И если Там переводят его работы и говорят о нем, то это -- нездоровое явление, имеющее явно идеологический или даже политический характер. Неужели начальство не понимает этого? Надо при случае сказать об этом честно, прямо и открыто. И Кис написал закрытый донос. Неожиданно произошло событие, поставившее точки над "и" (как красиво потом выразился Мыслитель). С группой сотрудников Кис попал на симпозиум туда, куда был приглашен, но не был выпущен (из-за письма Киса) Клеветник. И им по этой причине пришлось пережить неприятности. Скандал замяли. Но решение поставить точки над "и" обрело действенные формы. С этим пора кончать, сказал Кис. С тем, что в отношении Клеветника пора принять меры, согласны были все. Но никто не решался взять на себя инициативу. Теперь эта проблема была решена. Вернувшись с симпозиума, Кис сделал доклад, в котором осветил огромную работу нашей делегации и вскользь упомянул имя Клеветника, считая его поведение непатриотичным и нетоварищеским. Претендент предложил доработать доклад и дать в Журнал. Воодушевленный успехом, Кис начал собирать материалы. И впервые после многих лет он почувствовал, что, хотя он и бесполезен для общества, зато необходим. ОБ АБСТРАКЦИИ ИНДИВИДА Для тебя элементарный социальный индивид -- бесструктурный шарик, говорит Мазила. Но ведь реальный индивид не таков. Он имеет отростки в прошлое (предки, прошлые события его жизни), в будущее (дети, замыслы) и в пространстве (связи с другими людьми). Попробуй, вырви меня, например, из общественной среды, и я потяну за собой тысячи всякого рода нитей. Ну и что, говорит Шизофреник. Начни строить науку, и сам убедишься в том, что без моей абстракции ничего не сделаешь. Как ты будешь учитывать свои нити? Придется, очевидно, ввести какие-то термины и рассматривать обозначаемое ими в качестве признаков индивидов. Так что будешь ты теперь индивиды рассматривать как гладкие шарики или бесформенные образования с множеством отростков, роли не играет. Набор-то признаков будет тот же самый. Суть дела не в образных представлениях (твердый шарик, уплотнение в сплошной среде, пластичное тело с отростками и т.п.), а в выборе исходных признаков и их зависимостей. У нас теория, согласно которой люди суть винтики, клеточки, ячейки и т.п. сложного механизма общества, официально осуждена, сказал Мазила. Не теория, а идеология, сказал Шизофреник. Осуждена официально, а практически это банальный факт. Тем самым заранее вообще исключается возможность научного подхода к проблемам общества. Стоит заикнуться, как тебя сразу окунают в трясину идеологии и держат так до тех пор, пока ты не околеешь в качестве ученого. Плюс к тому -- обывательские предрассудки. Я же вижу, что даже для тебя мои рассуждения суть лишь более или менее забавное развлечение. А представляешь, как на них реагируют все наши общие друзья? Страшно подумать. НОРМАЛЬНОСТЬ НЕЛЕПОСТИ И НЕЛЕПОСТЬ НОРМЫ Вот смотри, показал Клеветник Мазиле свою книгу, изданную на английском языке. Посмотри цену. Умножь на тираж. Приличная сумма, А валюта государству во как нужна. В свое время можно было издать книгу на английском языке здесь и продать за границей. Вся эта сумма досталась бы нам. Отказались. Коллеги книгу забраковали как не соответствующую уровню. Еще бы, разве они могут допустить, чтоб) популярность Клеветника там выросла! Да и гонорар мог получить, что тоже недопустимо. Ладно, бог с ними. Одно издательство там предложило одной нашей организации заключить договор на издание этой книги. Государство получило бы валюту. Правда, меньше, чем в первом случае, но все же получило бы. И мне кое-что перепало бы. Организация обратилась за советом в наше учреждение. Друзья написали погромную рецензию, и сделка не состоялась. А книгу все равно издали. Только государство уже ни копейки не получит. Я тебе расскажу еще более смешной случай, сказал Мазила. Один иностранец решил купить мои гравюры вполне по закону. Предложил по сто рублей за штуку. Наши отказались. Потребовали двадцать пять. Иностранцу невыгодно покупать дешево, ибо для него это -- вклад капитала. Чем дороже купит, тем дороже продаст. А почему наши настаивали на двадцати пяти рублях, ты можешь понять? Нет, сказал Клеветник. Очень просто, сказал Мазила. Дело в том, что самые дорогие наши академики продаются не дороже двадцати пяти рублей. И допустить, чтобы какой-то Мазила, нетитулованный, ненагражденный, продавался дороже, они ни в коем случае не могут. Чем же кончилось, спроси Клеветник. Сделка не состоялась, сказал Мазила. Я как-то подсчитал, сколько государство могло на мне заработать. Хотя Шизофреник мне вроде бы все объяснил с исчерпывающей ясностью, я все равно не могу понять чудовищной бессмысленности такого рода явлений. Стали говорить о положении творческой интеллигенции и, естественно, сравнивать. Клеветник сказал, что он зарабатывает меньше, чем машинистка-стенографистка там, и профессор его ранга там зарабатывает раз в двадцать больше. Мазила сказал, что все у него с удовольствием берут в качестве подарка рисунки, а покупать не хотят даже за гроши. Болтун сказал, что разговор вследствие обилия выпитого принял нелепый сумбурный характер и призвал к ясности. Много ли профессоров такого ранга, как Клеветник, в наших кругах? Один. Других нет. А остальные? Остальные, имеющие степени и звания, живут не так уж плохо. А если учесть, что они -- дерьмо по сравнению даже со своими титулами, они живут превосходно. Много ли у нас таких художников, как Мазила? Один. Как живут прочие? Это все ясно, сказал Мазила. Я не об этом. Так о чем же, спросил Болтун. Не покупают? Те, которые тебя ценят, денег не имеют и купить не могут. Те, которые деньги имеют, либо тебя не ценят, либо предпочитают по привычке получать даром, либо предпочитают гарнитуры и антикварные люстры и фужеры с вензелями Наполеона Первого или Николая Второго. Одним словом, никаких нелепостей нет. Нелепости здесь -- вы сами и ваши претензии. У нас нет претензий, сказал Мазила. Мы только удивляемся. Ваше удивление и есть нелепость, сказал Болтун. Вы живете в обществе одного типа, а питаетесь культурой общества другого типа. И работаете вы в этой культуре. И критерии оценки своего положения берете оттуда. Вы здесь исключение, а не норма. И потому все нормальное по отношению к вам выглядит как нелепость. Вы здесь чужие, а хотите, чтобы к вам относились так, будто вы есть добродетель этого общества. Почему Клеветник должен жить лучше, чем Социолог или Претендент? Потому, что он выдающийся ученый, а те -- ничтожества? Ерунда. Кто определяет, какие они ученые? По нашим критериям Социолог и Претендент -- выдающиеся ученые, а Клеветник -- неплохой, серьезный и т.п. ученый, но рангом пониже. Кроме того, Социолог и Претендент ездят в командировки, заседают в комиссиях, советах, президиумах. Ходят к Помощникам и даже Заместителям. Короче говоря, они функционируют, а Клеветник лишь гнет спину над бумажками, которые никому здесь не нужны. С ним поступают великодушно, поскольку его терпят. И это для него тут высшая награда. И для Мазилы тоже. Поймите же, в конце концов, что все, происходящее с вами, закономерно. Это не есть всеобщее явление, ибо вас мало. И случаев таких мало. Это закономерное явление. Явление может быть закономерным, т.е. быть следствием действия законов данного общества, если даже оно вообще беспрецедентно. Более того, законом общества данного типа является тенденция к тому, чтобы такого рода исключительных явлений, как Клеветник и Мазила, вообще не было. Замечу между прочим, что АС есть нормальное проявление жизнедеятельности данного общества, хотя к нему и относятся как к врагу. А вы -- отклонение от нормы, хотя к вам и могут относиться как к своим или быть безразличными. Такого рода факты путают общую картину нашей жизни, загоняя в один лагерь качественно разнородные явления. СОЦИАЛЬНОЕ ДЕЙСТВИЕ Социальное действие (поступок) есть действие индивида, обладающее такими признаками, писал Шизофреник. Это есть действие по отношению к другому индивиду или к другим индивидам, так или иначе затрагивающее их интересы. Во-вторых, это есть действие сознательное. Индивид при этом отдает себе отчет в том, к чему приведет его действие для определенных или каких-то индивидов. В-третьих, это есть действие свободное, т.е. индивид волен осуществлять или не осуществлять его. Наконец, индивид осуществляет это действие в своих интересах. Уклонение от действия также может быть социальным действием. Действие индивида по отношению к себе является либо неявно действием по отношению к другим (к неопределенным, возможным, любым индивидам), и тогда оно есть социальное действие (например, самосожжение), либо индикаторным действием, имеющим целью показать окружающим, что из себя представляет индивид, определить свое лицо в глазах лиц, в которых индивид заинтересован. И в этом случае оно также есть действие по отношению к другим, т.е. социальное действие. К числу таких действий относятся часто встречающиеся действия, которые можно обозначить как действия "Я готов на все, что вам угодно", "На меня можно рассчитывать", "Я с вами не хочу иметь дела" и т.п. Обычно социальное действие сразу приносит результат и исчерпывает себя. Случаи, когда кажется, что действие осуществляется с перспективой на длительное время вперед (иногда -- на годы), либо социальными действиями не являются, либо оцениваются как перспективные лишь постфактум, либо имеют неявные результаты, исчерпывающие их. Впрочем, этот вопрос для социологии интереса на представляет. Что заставляет индивидов осуществлять те или иные социальные действия? Обычно в таких случаях говорят о целях и мотивах действий. Но я такой подход принципиально отвергаю как бессмысленный. Люди осуществляют социальные действия в силу социальных законов. И никакой более глубокой основы социальные действия не имеют. Что же касается целей и мотивов, то они относятся к действиям людей совсем в ином, несоциологическом плане, в частности -- в психологическом. С точки зрения социологической, они суть лишь маскировка социальных законов для себя и других. Возьмем такой пример. Человек А выступает на собрании и критикует В. Для себя он мотивирует свой поступок как заботу о В, как желание помочь ему встать на путь истинный. Кто-то другой оценивает поступок А как заботу о себе (выслуживается перед начальством). Третий оценивает поступок А как желание причинить В зло. А что имеет место на самом деле? Никакого "на самом деле" нет, ибо есть и то, и другое, и третье. Остается только общепринятость оценок, последнее слово, отсутствие оспаривающих, безразличие и т.п. Понятие цели здесь также неопределенно и пусто. Цель социального действия -- то, чего хочет индивид, осуществляя это действие. Но человек к себе относится часто как к постороннему наблюдателю и обманывает себя так же, как и окружающих. Кроме того, даже тогда, когда он осознает, что хочет причинить другим людям зло, он не отдает себе отчета в том, что относится к ним по социальному закону, заставляющему индивида делать все, чтобы ослабить социальные позиции своих собратьев. И что есть его цель на самом деле, установить в принципе невозможно. Если индивид в некотором социальном действии по отношению к каким-то индивидам использует другого индивида в качестве посредника или средства этого действия, то этот индивид выступает для него не кав социальный индивид, а как любое другое средство (как нож, ружье, дубина и т.п.). Его действие по отношению к нему не есть социальное действие (если, конечно, этот индивид есть только средство). Такого рода случаи образуют одно из неконтролируемых направлении возникновения неожиданных последствий социальных действий. В частности, желая причинить кому-то зло, индивид может причинить другому индивиду добро, используя его в качестве посредника, ибо в этом случае поступок совершается не по социальным законам. Люди совершают огромное число социальных действий. Последние различаются по степени важности их для лиц, на которых направлены действия. Ко многим из них люди привыкают, не замечают их, не придают им большого значения. Таковы, например, оскорбления людьми друг друга в местах скопления (в очередях, в транспорте), грубости продавцов в магазинах, намеренное задерживание посетителей в учреждениях, хамство всякого рода начальников, уверенных в безнаказанности, и т.п. Другие играют более заметную роль в жизни людей, влияя на их судьбы существенным образом. Таковы, например, предательство, ложный донос, удар в спину и т.п. Каждый индивид обладает более или менее устойчивой сложившейся в его индивидуальном развитии предрасположенностью совершать действия определенного типа, так что бывает возможно дать его поведенческую характеристику: двуличен, труслив, надежен, откровенен, мстителен и т.п. Но не всякая характеристика такого рода есть характеристика социальная. Поскольку все индивиды подчиняются одним и тем же социальным законам, то социальная поведенческая характеристика индивида может содержать только чисто количественные и структурные свойства действий (говоря о структурных свойствах, я имею в виду, например, предрасположенность к действиям через посредников или без них). По этой причине нет и принципиально не может быть никаких объективно стабильных социальных оценок индивидов, кроме чисто количественных. И часто встречающиеся случаи, когда один человек высказывает о другом человеке различные и даже противоположные оценочные суждения, свидетельствуют не о какой-то порочности людей, а о том, что они суть лишь люди, и ничего более. Они поступают так в силу социальных законов, и угрызения совести их, как правило, не мучают. Для двух или более индивидов имеет место социальная ситуация, если и только если каждый из этих индивидов совершает социальные действия в отношении других из них или сам является объектом действий Других (или то и другое), причем все индивиды осознают свое положение в этих действиях и положение других индивидов этой группы. Прочитав этот отрывок рукописи Шизофреника, Социолог по забывчивости сунул его к себе в карман и унес домой. СНИМУ КОМНАТУ Вот уже много лет каждая осень для Клеветника начиналась с того, что он покупал бланки для объявлений и заполнял их таким текстом: одинокий ибанчанин научный работник снимет изолированную комнату в тихой квартире. Лица, сдававшие комнаты, по опыту знали, что жилец такого типа является наивыгоднейшим со всех точек зрения, и через несколько дней Клеветник находил комнату, вполне удовлетворявшую его сверхскромные потребности. Изучив за эти годы фактически существовавшую неофициальную систему сдачи комнат. Клеветник был потрясен следующими обстоятельствами. Снимающие платят за комнаты (и квартиры) огромные деньги. Число снимающих колоссально. В результате буквально сотни миллионов рублей перераспределяются в обществе, минуя официальную финансовую систему. Произведя несложные расчеты, Клеветник установил, что несколько десятков упрощенных гостиниц с повышенной оплатой окупились бы за несколько лет, приносили бы государству огромный доход и облегчили бы людям существование. Об этом он рассказал у Ларька. Член пришел в сильнейшее возбуждение. Болтун, как всегда, быстро разрушил иллюзии и посеял разочарование. Во-первых, сказал он, кому и как будут сдавать номера. Кому угодно? У нас этот номер не пройдет. Номера будут сдавать лицам, которые и без этого более удовлетворены гостиницами, -- командировочным и за взятки. А тем, кто снимает частным порядком, в большинстве случаев в гостиницу попасть не удастся. Разошелся, например, человек с женой. Дома метраж достаточный. Почему ему предоставлять гостиницу? Разводитесь и делитесь. И лица, снимающие комнаты сейчас, будут это делать по-прежнему. Во-вторых, такая система гостиниц противоречит принципу прикрепления человека к месту (паспортному режиму, скажем так) и принципу зависимости жилищных условий от социального положения индивида. Такая гостиничная система будет увеличивать степень независимости (или, лучше сказать, ослаблять степень зависимости, так как говорить тут о степени независимости смешно) индивида от общества, что противоречит социальным законам этого общества. Наконец, в случае реализации Вашего проекта фактически никакой экономической выгоды не получится. В своих расчетах Вы не учитываете факторы социальные: если у нас сообщают, что строительство дома обошлось в миллион, то читайте это так, что разбазарили по меньшей мере два. Затем штаты. Умножьте Ваши цифры на три. Ремонт, -- а ремонтировать здания нужно будет еще до сдачи их в эксплуатацию. Цифры по амортизации умножьте на три или, лучше, на пять. Наконец, система управления. Над Вашими комплексами гостиниц вырастет такая система руководящих лиц, бухгалтерии, контор и т.п., что от Ваших сверхприбылей не останется ни копейки. И будет Ваша система жить по общим законам нашего общества так, что Вам даже в голову не придет мысль рассматривать ее как реализацию своей утопии. Клеветник поднял руки в знак капитуляции. С таким блестящим умом, как у Вас, сказал он Болтуну, Вам надо бы руководить крупными делами. Ерунда, сказал Болтун, для руководства нужны совсем иные качества. Спросите Шизофреника. Он в этом деле кое-что смыслит. Член сказал, что он все же этой проблемой займется. ПРОБЛЕМА ИСТИНЫ Жизнь, читал Инструктор, дана человеку один раз, сказал Литератор. Неизвестно, что будет с нами завтра. И пропадут наши наборные мундштуки, ножи и запасы сахара. Есть идея: устроить выпивон. У меня в городе есть баба знакомая, она все обделает. После получасовой дискуссии все выложили свои резервы, и один из караульных отправился вместе с Литератором к его бабе. Та, сверх всего прочего, подкинула мешочек домашних пышек. Выпивон получился необыкновенный. Такое единение людей им уже не пришлось видеть потом никогда. Патриот, успешно сачковавший на свободе за счет художественной самодеятельности, читал с выражением "Балладу". Особенно здорово у него получились места, посвященные караульной службе. И в неделю пару раз В караул гоняют нас. До развода нам морали Пуда на два прочитали. Старшина потом приходит. Ту же музыку заводит. И чего, великий боже, Часовой ему не должен! Должен бодрствовать, не спать. На посту как штык стоять. Вот окончился развод. В караул идет народ. Карнача карнач сменяет. "Как делишки?", вопрошает. Руки жмут. Цыгарки крутят. Над начальниками шутят. Первый молвит: "Я тебе, Братец, верю, как себе!". Когда Патриот дошел до описания сцены смены караула, прибежал дежурный по роте и призвал к тишине. Уходя, он сказал: "Живут же люди!". Смена боком, по кустам, Разбрелася по постам. Звезды на небе блестят. В карауле мирно спят. Вся земля кругом уснула. Спит начальник караула. Огоньки горят вдали. Рядом воют кобели. Их с постов мои солдаты Трехэтажным кроют матом. Небосклон прозрачен, чист. Вдруг раздался страшный свист. Часовые все в тревоге: Кто-то прется по дороге. Разводящий сгоряча Кроет матом карнача: "Поднимайся, идиот! Поверяющий идет!". Далее шла живописная сцена подготовки караула ко встрече поверяющего, и глава заканчивалась так: Поверяющий приходит И порядочек находит. Пишет в ведомости: "Тут Службу бдительно несут. Часовые на постах. В карауле чистота". Уклонист сказал, что это -- типичный пример расслоения общества на информативно автономные группы. Представители таких различных групп живут вроде бы вместе. Даже жрут в одной столовой и ходят в один сортир. А того, что называют правдой или истиной, они друг о друге не знают и знать не могут. Знание правды в таких случаях социально наказуемо для всех, и потому все ее скрывают. Поверяющий не заинтересовал в том, чтобы в части было Чрезвычайное Происшествие из-за того, что какой-то Ибанов дрыхнет на посту на бензоскладе, а Ибанов не заинтересован в том, чтобы его застукали за этим занятием. Правда в таких случаях вылезает наружу лишь в исключительных случаях, когда ее нельзя замять. И расценивается она не как обще нормальное положение дел, а как из ряда вон выходящее ненормальное исключение. Нормальная общественная жизнь сплошь состоит из таких сокрытий правды. Часовой сказал, что по его наблюдениям часовые почти всегда спят на посту. Он, во всяком случае, спать начал с первого же раза. Он спал даже у полкового знамени. Неудобно было -- ноги все время подкашивались и винтовка имела тенденцию вывалиться из рук. Но все равно спал. И никогда не попадался. Тут, надо полагать, в хромосомах заложена какая-то программа: никто не учит, как нужно правильно спать на посту, а все сразу же умеют это делать. Перед войной он служил на самой границе. На соседнем посту стоял бдительный кретин и во всю бодрствовал. Так его диверсанты прирезали. А он хорошо спрятался и уснул. Так его, оказывается, диверсанты не нашли, и он остался жив. Кто-то спросил, почему же он не проснулся. Часовой сказал, что врожденная программа, о которой он говорил, рассчитана лишь на своих -- на разводящего, карнача, поверяющего и т.п. Мазила сказал, что можно установить на постах подсматривающие устройства, например, телевизор, и тогда не поспишь. Уклонист сказал, что это ничего не меняет, так как в качестве тайного средства телевизор недоказателен и подобен доносу, а в качестве официального средства он известен, и потому его можно обмануть. И потом, дело тут совсем не в технических возможностях наблюдения. Тут сказывается ситуация, в некотором роде противоположная ситуации в квантовой механике. В квантовой механике неизвестно, что происходит на самом деле, а утверждения об этом неизвестном можно доказать официально признанными методами. Тут же, наоборот, всем известно, что происходит на самом деле, а утверждения об этом невозможно доказать официально признанными методами. Вы что, не знаете разве, во сколько раз больше нас по стоимости потребляют сильные мира сего? А поди докажи. Мазила сказал, что у них был такой случай: бросали с парашютом, один курсант сдох в воздухе от страха, а когда хоронили, на гроб положили ленту с надписью "Безумству храбрых поем мы славу!". Интеллигент сказал, что надо учитывать переход правды во вранье, что, наверно, тоже заложено в генотипе. Вот, например, Литератор в будущем романе напишет: у сортира стояли ломы и лопаты, и это свидетельствовало о том, что тут работают, Но он умолчит о том, что работают плохо. А на самом деле, тут даже не столько работают, сколько плохо. Мерин добавил, что в обсуждаемой проблеме есть еще один аспект, -- оценочный. Старшина, например, для Сачка -- зверь, а для себя -- загнанная лошадь. Сачок для Старшины -- паразит, а для себя -- жертва травли и несправедливости. Когда люди говорят о житейской правде, то имеют в виду не какую-то объективную и беспристрастную истину, а некую справедливость, да еще в своих сугубо личных интересах. Интеллигент как наиболее трезвый (он совсем не пил) сказал, что так ни до чего ясного не договоришься, и предложил прекратить разговорчики. А в общем-то спор пустой, а проблема примитивная, сказал он Мерину. Истина -- то, что считается истиной. ПРИЕМ У СОЦИОЛОГА Вернувшись из очередной заграничной командировки и написав отчеты для Лаборатории и Института, Социолог устроил грандиозный прием. Были приглашены Претендент, Мыслитель, Сотрудник, Литератор, Художник, Шизофреник, Клеветник, Карьерист и многие другие. Поводов для приема было несколько. Во-первых, Социолог был в такой командировке в какой никто из приглашенных еще не был и вряд ли будет. Помимо разнообразных умопомрачительных вещей (джинсы, порнографические открытки, книги запрещенных здесь писателей и т.п.), Социолог привез впечатления и стремился их выложить во всеуслышание. Во-вторых, он наконец-то закончил меблировку новой квартиры, которую он, в отличие от большинства представителей творческой и прогрессивной интеллигенции (за исключением Претендента, Мыслителя, Литератора, Художника и кое-кого других), получил на службе за заслуги, а не купил в кооперативе. В квартиру были вложены огромные деньги. Два гарнитура мебели по четыре тысячи, один гарнитур за полторы тысячи, прочая мебель поштучно из комиссионных магазинов, три хрустальные антикварные люстры, около сорока антикварных подсвечников, несколько распятий, полтора десятка икон, более десяти комплектов книжных полок, битком набитых заграничными книжками, и прочая и прочая и прочая. Социолог хотел было купить у Мазилы одну гравюру за двадцать пять рублей, но у него случайно не оказалось с собой денег, и Мазила подарил ему на новоселье пару гравюр по полторы сотни каждая. Все это великолепие надо было показать. Правда через это великолепие было практически невозможно пробраться в спальню, и та почти всегда пустовала. Но это мало беспокоило Социолога и Супругу, так как они в основном жили и работали на бесплатной даче, предоставляемой им Институтом на время написания отчетов и в коротких промежутках между ними. Но главным достоинством квартиры Социолога был дом, в котором она помещалась. Когда Социолог, гладя бороду и любуясь на себя, небрежно сообщал, где он получил квартиру, все делали круглые глаза и говорили "ого". Над квартирой Социолога жил Чемпион, а под ним -- Испытатель. У Чемпиона каждый вечер гремела музыка и топали так, что у Социолога тряслись хрустальные подвески в люстрах, а Испытатель поносил все на свете и в особенности наши порядочки с такой ужасающей силой, что подпрыгивали многочисленные подсвечники, а иконы и распятия начинали угрожающе раскачиваться. Но это не раздражало Социолога и его Супругу, а наполняло их сознанием своей значительности и причастности к высшим сферам. В-третьих, Супруга Социолога сшила по рисунку крупнейшего в Ибанске Модельера необыкновенное платье, заплатив за рисунок тысячу рублей, за шитье пятьсот рублей, за марлю (платье было из марли) пятерку и за раскраску марли масляными красками пятьсот рублей. О платье в Ибанске ходили противоречивые слухи, и чтобы внести в эту проблему ясность и определенность, платье было решено продемонстрировать публично. Стол был завален едой из закрытого распределителя. Шизофреник, увидев в огромном количестве красную и черную икру, севрюгу, судака, салями и прочие вещи, названия которых он не знал, спросил, настоящее ли все это. Болтун сказал, что он считал такие продукты давно вымершими ископаемыми. Вечер прошел непринужденно, весело и, как заметила Супруга, содержательно. Социолог говорил о том, на сколько порядков выше уровень жизни Там и как жалко мы выглядим в сравнении с ними. Супруга говорила, что Мы должны вместе. Нам нужно сообща. Мы должны Их. Претендент говорил, что Они невежды, реакционеры, хапуги и карьеристы, приводил примеры и излагал планы. Из его слов было убедительно ясно, что если Претендент не станет Директором, Мыслитель -- Редактором, Социолог -- Корреспондентом, Супруга -- Руководителем, а все присутствующие -- начальниками, заместителями, помощниками и сочувствующими Нам, то все достижения и успехи пойдут прахом, и цивилизация не сможет подняться на еще более высокий уровень. Мыслитель сидел, закинув одну вельветовую штанину на другую, подперев лысину пухлой ручкой с грязными ногтями и иро