В последние несколько столетий смысловое значение понятий "бытие" и "обладание" претерпело некоторые изменения, что нашло отображение в западных языках следующим образом: для их обозначения стали чаще использовать существительные и реже -- глаголы.
Существительное обозначает вещь. Можно сказать, что обладаешь вещами [имеешь вещи], например: у меня есть [я имею] стол, дом, книга, машина. Глагол обозначает действие или процесс, например: я существую, я люблю, я желаю, я ненавижу и т.д. Однако все чаще действие выражается с помощью понятия обладания, иными словами, глагол заменяется существительным. Но такое обозначение действия словосочетанием глагола "иметь" с существительным неправомочно с точки зрения правильного употребления языка, так, нельзя владеть процессами или действиями; их можно только осуществлять или испытывать.
Пагубные последствия указанной ошибки были отмечены еще в XVIII в. Так, Дю Маре, описывая данную проблему в посмертно изданной работе "Истинные принципы грамматики" (1769), пишет: "В высказывании "У меня есть [я имею] часы" выражение "У меня есть [я имею]" следует понимать буквально; однако в высказывании "У меня есть идея [я имею идею]" выражение "У меня есть [я имею]" употребляется в переносном смысле. Такая форма выражения неестественна. В рассматриваемом случае выражение "У меня есть идея [я имею идею]" означает "Я думаю", "Я представляю себе это таким образом". Выражение "У меня есть желание" означает "Я желаю", "У меня есть намерение" -- "Я хочу" и т.д.".
Через столетие после того, как Дю Маре обратил внимание на явление употребления существительных вместо глаголов, та же проблема обсуждалась Марксом и Энгельсом в книге "Святое семейство", но более радикальным образом. Их критика "критической критики" Бауэра включает небольшое, но очень важное эссе о любви, в котором цитируется такое утверждение Бауэра: "Любовь... есть жестокая богиня, которая, как и всякое божество, стремится завладеть всем человеком и не удовлетворяется до тех пор, пока человек не отдает ей не только свою душу, но и свое физическое "я". Ее культ -- это страдание, вершина этого культа -- самопожертвование, самоубийство". В ответ Маркс и Энгельс пишут: Бауэр "превращает" любовь в "богиню", и притом "жестокую богиню", тем. что из любящего человека, из любви человека он делает человека любви,-- тем, что он отделяет от человека "любовь" как особую сущность и как таковую наделяет ее самостоятельным бытием" [К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т.2, с.22-23]. Маркс и Энгельс указывают здесь на важную особенность -- подмену глагола существительным. Существительное "любовь" как некое понятие для обозначения действия "любить" отделяется от человека как субъекта действия. Любовь превращается в богиню, в идола, на которого человек проецирует свою любовь; в результате этого процесса отчуждения он перестает испытывать любовь, его способность любить выражается теперь поклонением "богине любви". Человек перестает быть активным, чувствующим -- он превращается в отчужденного идолопоклонника.
Даже сам Дю Маре не мог предвидеть, каковы будут языковые изменения в будущем и какие масштабы приобретет за два столетия, прошедшие после опубликования его работы, тенденция заменять глаголы существительными. Приведем типичный, хотя, возможно, и несколько утрированный пример из современного языка. Представим себе, что некто, нуждающийся в консультации психоаналитика, начинает свою беседу с ним таким образом: "Доктор, у меня есть проблема, у меня бессонница. Я имею прекрасный дом, чудесных детей, у меня счастливый брак, но я испытываю беспокойство". Вероятно, несколько десятков лет тому назад этот пациент сказал бы "я обеспокоен" вместо "у меня есть проблема", "я не могу заснуть" вместо "у меня бессонница", "я счастлив в браке" вместо "у меня счастливый брак".
Современный речевой стиль свидетельствует о наличии большой степени отчуждения. Когда я говорю "у меня есть проблема" вместо "я обеспокоен", субъективный опыт как бы исключается: "я" как субъект переживания заменяется на объект обладания. Я преобразовал свое чувство в некий объект, которым я владею, а именно в проблему. Но слово "проблема" -- это абстрактное обозначение всякого рода трудностей, с которыми мы сталкиваемся. Я не могу иметь потому что это не вещь, которой можно обладать, в то время как проблема мною владеть может. Другими словами, я сам себя превратил в "проблему", и теперь мое творение владеет мною. Подобный способ выражаться свидетельствует о скрытом, бессознательном отчуждении.
Можно, конечно, заметить, что бессонница -- это такой же симптом физического состояния, как боль в горле или зубная боль, и поэтому мы как будто имеем такое же право сказать "у меня бессонница", как и "у меня болит горло". И все же эти выражения несколько различны: боль в горле или зубная боль -- это телесные ощущения, которые могут быть разными по силе, но психическая сторона в них выражена слабо. У меня может быть боль в горле, поскольку у меня есть горло, и может быть зубная боль, потому что у меня есть зубы. Бессонница же является не телесным ощущением, а неким психическим состоянием. Если я говорю "у меня бессонница" вместо "я не могу уснуть", то я выражаю таким образом свое желание освободиться от ощущений тревоги, беспокойства и напряжения, которые не позволяют мне уснуть, т.е. бороться с явлением психического порядка, как если бы это был симптом физического состояния.
Рассмотрим еще один пример: выражение "У меня большая любовь к вам". Это выражение бессмысленно, так как любовь -- это не вещь, которой можно обладать, а процесс, определенная внутренняя деятельность, субъектом которой является сам человек. Я могу любить, могу быть влюбленным, но, любя, я ничем не обладаю. В действительности, чем меньше я имею, тем больше я способен любить.
"Иметь" -- простое слово на первый взгляд. Каждый человек что-нибудь имеет: тело1, одежду, жилище и т.д., вплоть до того, чем владеют современные мужчины и женщины: автомобилем, телевизором, стиральной машиной и многим другим. Практически невозможно жить, ничего не имея. Почему же в таком случае обладание должно быть проблемой? Тем не менее история слова иметь свидетельствует о том, что оно представляет собой настоящую проблему. По-видимому, многие считают, что "иметь" -- самая естественная категория существования человека, но они будут удивлены, узнав, что слово "иметь" во многих языках отсутствует. Так, в древнееврейском понятие "я имею" передается косвенной формой "это относится ко мне".
Фактически в большинстве языков понятие "обладание" выражается именно таким образом. Интересно отметить, что в процессе развития многих языков конструкция "это относится ко мне" заменялась конструкцией "я имею", а обратный процесс, как указал Эмиль Бенвенист, не происходил1. Этот факт приводит к мысли, что развитие слова "иметь" связано с развитием частной собственности, причем в обществах, в которых собственностью владеют с целью ее использования, т.е. она имеет утилитарное назначение, такая связь отсутствует. Дальнейшие социолингвистические исследования покажут, в какой степени обоснована данная гипотеза.
В отличие от понятия "обладание", которое является, по-видимому, достаточно простым, понятие "бытие", или такая его форма, как "быть",-- гораздо сложнее и более трудно для понимания. Грамматически глагол "быть" может употребляться в разных качествах: 1) в качестве связки, как, например, в английском языке: "I am tall" ("Я [есть] высокий"), "I am poor" ("Я [есть] бедный"), -- т.е. эта связка выполняет роль грамматического показателя тождества (во многих языках нет слова "быть", употребляемого в таком смысле: так, в испанском языке постоянные свойства, относящиеся к сущности предмета (ser), отличаются от случайных свойств, которые сущности предмета не выражают (estar)); 2) в качестве вспомогательного глагола для образования страдательного залога, как, например, в английском языке: "I am beaten" ("Я избит"), здесь "я" является объектом, а не субъектом действия (ср. с "I beat" -- "Я бью"); 3) в значении "существовать" -- и, как показано у Бенвениста, в этом случае его следует отличать от глагола "быть", употребляемого в качестве связки для обозначения тождества: "Эти два слова сосуществовали и всегда могут сосуществовать, будучи совершенно различными" [Бенвенист, 1974, с.203].
Исследование Бенвениста открывает новое значение слова "быть" как самостоятельного глагола, а не глагола-связки. В индоевропейских языках "быть" выражается корнем "ее", имеющим значение "иметь существование", принадлежать действительности. "Существование" и "действительность" определяются как "нечто достоверное, непротиворечивое, истинное" [там же, с.204]. (В санскрите sant -- существующий, действительный, хороший, истинный; превосходная степень этого слова sattama -- самый лучший.) Таким образом, "быть" по своему этимологическому корню означает нечто большее, чем просто тождество между субъектом и атрибутом, большее, чем описательный термин. "Быть" -- это реальность существования того, кто или что есть; оно констатирует его или ее достоверность и истинность. Утверждение, что кто-то или что-то ость, относится к сущности лица или вещи, а не к его или ее видимости.
Из приведенного предварительного обзора значений слов "иметь" и "быть" можно сделать следующие выводы:
1. Обладание и бытие -- это не просто некие отдельные качества индивида, примером которых могут быть выражения "у меня есть машина", "я белый", "я счастлив" и др., а два основных способа существования, два разных вида ориентации и самоориентации в мире, две различные структуры характера, преобладание одной из которых является определяющим для всего, что человек думает, чувствует, делает.
2. При существовании по принципу обладания отношение к миру выражается в стремлении сделать его объектом владения, в стремлении превратить все и всех, в том числе и самого себя, в свою собственность.
3. Что касается бытия как способа существования, следует различать две его формы. Одна из них является противоположностью обладания, как это показано на примере из работы Дю Маре, и означает жизнелюбие и подлинную причастность к существующему; другая -- противоположность видимости, она относится к истинной природе, истинной реальности личности или вещи в отличие от обманчивой видимости, как это показано на примере этимологии слова "быть" (Бен-венист).
Проанализировать понятие "бытия" сложно еще и потому, что проблема бытия была предметом рассмотрения многочисленнейших философских трудов, и одним из ключевых вопросов западной философии всегда был вопрос "Что есть бытие?". Хотя в данной книге это понятие будет рассматриваться с антропологической и психологической точек зрения, представляется уместным обсудить его и в философском плане, так как его связь с антропологическими проблемами очевидна. Поскольку даже краткий обзор представлений о бытии в истории философии от досократовской эпохи до современности выходит за рамки данной работы, я упомяну лишь об одном наиболее важном моменте: понятиях процесса, деятельности и движения как элементах, внутренне присущих бытию. Как заметил Георг Зиммель, идея о том, что бытие предполагает изменение, т.е. бытие есть становление, связана с именами двух величайших и самых бескомпромиссных философов периода зарождения и расцвета западной философии -- Гераклита и Гегеля.
Сформулированное Парменидом, Платоном и схоластическими "реалистами" положение о том, что бытие есть постоянная, вечная и неизменная субстанция, противоположная становлению, имеет смысл только в случае, если исходить из идеалистического представления, что мысль (идея) есть высшая реальность. Если идея любви (в понимании Платона) более реальна, чем переживание любви, то можно утверждать, что любовь как идея постоянна и неизменна. Но если исходить из существования реальных людей -- живущих, любящих, ненавидящих, страдающих, то можно сделать вывод о том, что нет вообще ни одного существа, которое не находилось бы в процессе становления и изменения. Все живое может существовать только в процессе движения, только изменяясь. Неотъемлемые качества жизненного процесса -- изменение и развитие.
Концепции Гераклита и Гегеля, согласно которым жизнь есть процесс, а не субстанция, перекликаются в восточном мире с философией Будды. В буддизме нет места понятию об устойчивой, неизменной субстанции ни относительно вещей, ни относительно человеческого "я". Ничто не является реальным, кроме процессов1. Современная научная мысль способствовала возрождению философских представлений о "мышлении как процессе", обнаружив и применив их в естественных науках.
Кроме двух способов существования -- обладания и бытия -- следует упомянуть еще об одном проявлении обладания, а именно инкорпорировании. Архаичная форма владения какой-либо вещью, которую человек съедает или выпивает, и представляет собой инкорпорирование. Ребенок на определенной ступени своего развития стремится любую вещь, которую ему хочется иметь, засунуть в рот. Это чисто детская форма владения, характерная для возраста, когда ребенок еще слишком мал, чтобы осуществлять другие формы контроля над собственностью. Во многих разновидностях каннибализма можно обнаружить такую же связь между инкорпорированием и обладанием. Так, съедая человека, каннибал считал, что он таким образом обретает его силы (поэтому каннибализм можно рассматривать как своеобразный магический эквивалент приобретения рабов); людоед верил, что, съев сердце смельчака, обретает его мужество, а съев тотемное животное, обретет божественную сущность, символом которой оно является.
Понятно, что большинство объектов нельзя инкорпорировать физически (а те, в отношении которых это возможно, в процессе усвоения исчезают). Но существуют символическая и магическая формы инкорпорирования. Если я верю, что инкорпорировал образ какого-либо божества, или образ своего отца, или животного, то этот образ не может исчезнуть или быть отобран у меня. Я как бы символически поглощаю предмет и верю, что он символически присутствует во мне. Так Фрейд объяснял суть понятия "сверх-я" -- это интроецированная сумма отцовских запретов и приказаний. Таким же образом можно интроецировать власть, общество, идею, образ: что бы ни случилось, я ими обладаю, они как бы "в моих кишках" и навсегда защищены от любого внешнего посягательства. (Слова "интроекция" и "идентификация" часто употребляются как синонимы, однако не совсем ясно, действительно ли они обозначают один и тот же процесс. Во всяком случае, термин "идентификация" следует применять с осторожностью, так как в некоторых случаях правильнее было бы говорить о подражании или подчинении.)
Многие другие формы инкорпорирования не связаны с физиологическими потребностями, а следовательно, и с какими-либо ограничениями. Потребительство характеризуется установкой, суть которой заключается в стремлении поглотить весь мир. Потребитель -- это требующий соски вечный младенец. Такие патологические явления, как алкоголизм и наркомания, с очевидностью подтверждают это. Особо выделить именно эти два пагубных пристрастия следует потому, что они отрицательно влияют на исполнение человеком его общественных обязанностей. Курение также является пагубной привычкой, но заядлый курильщик не подвергается такому суровому осуждению, как алкоголик и наркоман, потому что курение не мешает индивиду выполнять его общественные функции, а "всего лишь" сокращает его жизнь.
Многочисленные формы потребительства, встречающиеся в повседневной жизни, обсуждаются в последующих главах книги. Здесь же мне хотелось бы лишь заметить, что основными объектами современного потребительства в сфере досуга являются машина, телевизор, путешествия и секс, и, хотя принято считать такое времяпрепровождение активным досугом, правильнее было бы называть его пассивным, В заключение можно заметить, что, по-видимому, в современных развитых промышленных обществах потребление -- наиболее важная из форм обладания. Потреблению присущи противоречивые свойства: с одной стороны, оно способствует уменьшению ощущения беспокойства и тревоги, поскольку то, чем человек владеет, не может быть у него отобрано; но с другой -- оно вынуждает человека потреблять все больше и больше, так как всякое потребление со временем перестает приносить удовольствие. Нынешние потребители вполне могут определять себя по такой формуле: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю.
В обществе, в котором мы живем, редко можно встретить какие-либо свидетельства такого способа существования, как бытие, так как это общество в основном подчинено приобретению собственности и извлечению прибыли. Обладание считается многими людьми наиболее естественным способом существования и даже единственно приемлемым образом жизни для человека. В связи с этим уяснить сущность бытия как способа существования или хотя бы понять, что обладание -- это всего лишь одна из возможных жизненных ориентации, весьма трудно. И все же корни обоих этих понятий -- в жизненном опыте человека. Оба находят отражение в нашей повседневной жизни и требуют не отвлеченного, рационального рассмотрения, а вполне конкретного. Будем надеяться, что приведенные далее простые примеры проявлений принципов обладания и бытия в обыденной жизни помогут читателям понять суть этих двух альтернативных способов существования.
Студенты, живущие по принципу обладания, могут слушать лекцию, воспринимать слова, понимать логику построения предложений и их смысл, в конце концов законспектировать все, что сказал лектор, затем выучить записанный текст на память и сдать экзамен. Однако это отнюдь не означает, что содержание лекции станет частью их собственной системы мышления, расширит и обогатит ее. Такие студенты просто фиксируют в тетрадях все услышанное в лекции в виде записей отдельных мыслей или теорий и в лучшем случае сохраняют их. Между содержанием лекции и студентами так и не устанавливается никакой связи, они остаются чуждыми друг другу, разве что каждый из них становится владельцем некой коллекции чужих высказываний (сформулированных лектором или заимствованных им из других источников).
Те студенты, для которых принцип обладания является главным способом существования, не имеют иной цели, кроме стремления следовать тому, что они выучили, либо твердо полагаясь на свою память, либо бережно храня свои записи. Они не стараются создавать или придумывать что-то новое; наоборот, свежие мысли или идеи относительно чего бы то ни было внушают личностям такого типа большое беспокойство, так как все новое принуждает их сомневаться в той фиксированной сумме знаний, которой они овладели. Действительно, человека, для которого основной способ его взаимоотношений с миром -- обладание, любые идеи, суть которых нелегко усвоить и зафиксировать (в памяти или на бумаге), пугают -- как и все, что развивается и изменяется и, следовательно, не поддается контролю.
Те же студенты, которые избрали бытие как основной способ взаимоотношений с миром, усваивают знания совершенно по-иному. Начать хотя бы с того, что они никогда не преступают к слушанию курса лекций -- даже первой из них, будучи tabula rasa. Те проблемы, которые составляют предмет лекции, уже знакомы им, они размышляли над ними ранее, и у них в связи с этим возникли собственные вопросы и проблемы. Они не пассивные вместилища для слов и мыслей, они слушают и слышат, и что очень важно, получая информацию, они реагируют на нее активно и результативно. То, что они слышат, стимулирует их к собственным размышлениям. У них возникают вопросы, и рождаются новые идеи. Для таких студентов лекции -- живой процесс. Все, о чем говорит лектор, они воспринимают с интересом и сразу сопоставляют с жизнью. Они не просто знакомятся с новыми знаниями, которые им нужно записать и выучить. На каждого из таких студентов лекция оказывает определенное влияние, в какой-то степени меняет каждого: после лекции он (или она) уже чем-то отличается от того человека, каким он был до лекции. Разумеется, такой способ усвоения знаний может быть эффективным лишь в том случае, если лектор предлагает своим слушателям материал, стимулирующий их интерес. Переливание из пустого в порожнее не интересует студентов с установкой на принцип бытия; в таких случаях они предпочитают вовсе не слушать лектора и сосредоточиться на собственных мыслях.
Здесь следует хотя бы кратко уделить внимание слову "интерес", которое в наше дни стало таким бесцветным и избитым. Основное значение этого слова заключено в его корне: латинское "inter -- esse" означает "быть в (или) среди" чего-то. В среднеанглийском языке живой, деятельный интерес к чему-либо обозначается словом "to list" (прилагательное "listy", наречие "listily"). В современном английском языке "to list" употребляется только в пространственном смысле: "a ship lists" (корабль кренится"), первоначальный психологический смысл сохранило только отрицательное значение "listless" (вялый, равнодушный, апатичный, безразличный). В прежние времена "to list" означало "активно стремиться к чему-либо", "быть искренне заинтересованным в чем-то". Корень слова тот же, что и у "lust" (сильно, страстно желать чего-либо), но "to list" означало не пассивную отданность, а свободный и активный интерес или стремление к чему-либо. Одно из ключевых слов книги неизвестного автора середины XIV века "Облако неведения" -- "to list". Тот факт, что это слово сохранило в языке только отрицательное значение, свидетельствует об изменении духовной жизни общества за период с XII по XX век.
Вспоминание может происходить либо по принципу обладания, либо по принципу бытия. Главное, чем различаются эти две формы,-- это тип устанавливаемой связи. При вспоминании по принципу обладания такая связь может быть чисто механической, когда, например, связь между двумя последовательными словами определяется частотой их употребления в определенном сочетании, или чисто логической, как связь между противоположными или пересекающимися понятиями; основанием для установления связи могут быть временные и пространственные параметры, величина, цвет; связи могут устанавливаться также в рамках конкретной системы мышления.
Вспоминание по принципу бытия представляет собой активное воспроизведение слов, мыслей, зрительных образов, картин, музыки; другими словами, конкретный факт, который нужно вспомнить, соединяется со связанными с ним многими другими фактами. При этом устанавливаются живые связи, а не механические или логические. Понятия связываются друг с другом в результате продуктивного процесса мышления (или чувствования), которое активизируется при поиске нужного слова. Вот простой пример; если со словами "головная боль" у меня ассоциируется слово "аспирин", то возникает логическая конвенциональная ассоциация. Если же эти слова "головная боль" вызывают у меня такие ассоциации, как "стресс" или "гнев", то я связываю этот факт с его возможными причинами, которые я понял, изучая само явление. Второй тип вспоминания представляет собой акт продуктивного мышления. Метод свободных ассоциаций, предложенный Фрейдом, является наиболее ярким примером этого типа живого вспоминания.
Не очень склонные к сохранению информации люди знают, что для того чтобы их память хорошо работала, они должны испытывать сильный и непосредственный интерес. Так, известны случаи, когда люди вспоминали слова давно ими забытого иностранного языка, если это было жизненно необходимо для них. На основании собственного опыта могу сообщить следующее: не обладая достаточно хорошей памятью, я тем не менее был способен вспомнить содержание сна своего пациента, который анализировал две недели или даже пять лет назад, если мне приходилось снова лицом к лицу встретиться с этим человеком и сосредоточиться на его личности. А всего за пять минут до этого я был абсолютно не в состоянии вспомнить этот сон -- в этом не было особой необходимости.
Вспоминание по принципу бытия предполагает оживление в памяти того, что человек видел или слышал ранее. Если мы попытаемся представить себе когда-то виденное лицо какого-то человека или какой-нибудь пейзаж, то сами можем испытать такое продуктивное восстановление в памяти. Вспомнить сразу мы не сможем ни то, ни другое; нам необходимо воссоздать этот предмет, мысленно оживить его. Такое восстановление в памяти не всегда бывает легким -- ведь для того, чтобы вспомнить то или иное лицо или определенный пейзаж, мы должны были в свое время смотреть на него достаточно внимательно. Когда такое вспоминание совершается, человек, чье лицо мы вспоминаем, предстает перед нами настолько живым, а пейзаж настолько отчетливым, как будто этот человек или пейзаж сейчас физически присутствует перед нами.
В качестве примера того, как происходит восстановление в памяти лица или пейзажа по принципу обладания можно рассмотреть манеру очень многих людей рассматривать фотографии. Фотография, вызывая обычно такую реакцию: "Да, это он" или "Да, мне случалось бывать здесь", служит таким людям лишь вспомогательным средством для опознания человека или места и, следовательно, становится для них своего рода отчужденной памятью.
Еще одну форму отчужденной памяти представляют собой записи. Фиксируя то, что я хочу запомнить, я приобретаю уверенность в том, что владею информацией, и потому не стараюсь удержать ее в своей голове. Я уверен в своей собственности -- только потеряв записи, я теряю также и память об этой информации. Я утрачиваю свою способность к запоминанию, так как мой банк памяти превратился в экстернализованную в виде записи часть меня самого.
Как известно, людям, живущим в современном обществе, приходится держать в памяти множество самых разных сведений. Понятно, что хранение какой-то части этой информации в виде записей (заметок, книг и др.) неизбежно. Наблюдая за собой, легко убеждаешься в том, что при ведении записей всякого рода способность к запоминанию уменьшается. Здесь могут оказаться небесполезными несколько типичных примеров. Один из них ежедневно можно наблюдать в магазинах: сегодня продавец лишь в редчайших случаях пользуется устным счетом -- элементарное сложение двух-трех чисел он выполняет с помощью счетной машины. Другой пример относится к учебному процессу. Преподавателям хорошо известно, что те студенты, которые тщательно записывают на лекциях каждую фразу, скорее всего поймут и запомнят меньше, чем те, кто полагается на свою способность понять и, значит, запомнить хотя бы самое главное. Далее, музыканты знают, что тем, кто очень легко читает ноты с листа, без партитуры музыкальный текст запомнить труднее1. (В качестве примера музыканта, ориентированного на принцип бытия, можно привести Тосканини, который, как известно, обладал феноменальной памятью.) И наконец, последний пример: работая в Мексике, я заметил, что память неграмотных людей или тех, кто редко прибегает к записям, намного превосходит память хорошо образованных жителей развитых стран. Этот факт, кроме всего прочего, позволяет предположить, что грамотность не является таким уж большим благом, как это принято было считать до сих пор, особенно если люди пользуются ею для того, чтобы поглощать информацию, обедняющую их воображение и способность к переживанию.
Различия между принципами обладания и бытия хорошо иллюстрируют два вида бесед. Представим себе сначала типичную картину спора, возникшего во время беседы двух людей. Один из них, А, имеет мнение X, а второй, В,-- мнение У. Каждый из них, отождествляющий себя со своим собственным мнением, озабочен тем, чтобы найти лучшие, т.е. более веские аргументы, и отстоять свою точку зрения. Ни один из них не собирается ее изменить и не надеется, что изменится точка зрения оппонента. Каждый из них боится изменить и собственное мнение -- именно потому, что оно является одной из частей его собственности и утрата его означала бы потерю части собственности.
В беседе, которая не имеет характера спора, ситуация несколько отличается от описанной выше. Многим знакомы чувства, которые испытываешь при встрече с человеком, занимающим видное положение, или известным, или действительно обладающим некими достоинствами, или с тем, от кого мы хотим что-то получить: хорошую работу, любовь, восхищение. В подобных обстоятельствах большинство людей проявляют, по крайней мере, легкое беспокойство и часто "готовят" себя к важной для них встрече. Они обдумывают темы разговора, которые могли бы заинтересовать их собеседника; они заранее продумывают начало беседы; некоторые даже составляют себе план -- той ее части, которая отводится им самим. Они подбадривают себя, думая о том, что они имеют. свои прошлые успехи и личное обаяние (или свою способность внушать другим страх, если такое качество кажется им ценным), свои общественное положение, связи, внешность, одежды. Другими словами, они мысленно оценивают свои достоинства и достижения и, исходя из этой оценки, намереваются в предстоящей беседе выложить "товар лицом". Хорошо владеющий этим искусством человек действительно способен произвести впечатление на многих, хотя это впечатление лишь частично будет результатом хорошего исполнения избранной роли, так как здесь в большой степени может сказаться и неумение большинства разбираться в людях. Если, однако, исполнитель не будет искусен, его игра покажется фальшивой и скучной и не вызовет интереса.
В корне отличаются от описанного типа людей те, кто к любой ситуации подходит без всякой предварительной подготовки и не использует никаких средств для поддержания уверенности в себе. Их реакция непосредственна и результативна; они забывают о себе, о своих знаниях и положении в обществе. Их собственное "я" не препятствует им, и именно поэтому они в состоянии реагировать на другого человека и его мысли всем своим существом. У них рождаются новые идеи, потому что они не держатся ни за одну из них. Если люди, ориентированные на обладание, полагаются на то, что они имеют, то ориентированные на бытие люди опираются на то, что они есть, т.е. на то, что они живые существа и что в ходе беседы обязательно родится что-то новое, если они будут оставаться самими собой и смело на все реагировать. Они живы и целиком вовлекаются в разговор, потому что их не сдерживает озабоченность тем, что они имеют. Присущая им живость нередко заражает собеседника и помогает ему преодолеть собственный эгоцентризм. Таким образом, беседа из своеобразного товарообмена (где в качестве товара выступают информация, знания или общественное положение) превращается в диалог, в котором уже неважно, кто прав. Соперники, стремящиеся победить друг друга, превращаются в собеседников, в одинаковой степени получающих удовлетворение от взаимного общения; они расстаются, унося в своей душе не торжество победы или горечь поражения (чувства, в равной степени бесплодные), а -- радость. (В психоаналитической терапии именно подобная способность врача подбодрить пациента, пробудить в нем интерес к жизни является существенно важным фактором оказания помощи пациенту. Никакая "доза" психоанализа не будет эффективной, если лечение проходит в бездушной и унылой атмосфере.)
Приведенные выше рассуждения о беседе в равной степени относятся и к чтению, которое представляет собой (во всяком случае должно быть таковым) беседу между автором и читателем. Разумеется, в чтении (впрочем, как и в личной беседе) большое значение имеет, кто является автором (собеседником). Чтение дешевого, не отличающегося высокими художественными достоинствами романа подобно сну наяву. Такое чтение не вызывает продуктивной реакции; текст просто проглатывается, как проглатывается телевизионное шоу или хрустящий картофель, который мы жуем, глядя в телевизор. Однако чтение романа, например, Бальзака может побуждать совершать внутренюю работу -- сопереживать, т.е. такое чтение происходит по принципу бытия и является продуктивным. Между тем в наше время большинство людей читают по принципу потребления или обладания. С первых же страниц автор стремится возбудить любопытство читателя, его охватывает желание узнать фабулу романа: останется ли в живых герой или умрет, соблазнит ли он героиню или же ей удастся устоять; он хочет знать ответы на все эти вопросы. Сам роман лишь играет роль своего рода возбудителя; кульминация переживания читателя -- это "счастливый" или "несчастливый" конец. Зная конец, он обладает всей историей, которая становится для него почти столь же реальной, как если бы она жила в его собственной памяти. Однако знания его от этого не стали шире: действующие лица романа остались им не поняты, и поэтому ему не удалось глубже познать суть человеческой природы или самого себя.
Подобные способы характерны и для чтения книг по философии и истории. Метод чтения таких книг формируется (или, точнее, деформируется) в ходе обучения. Цель обычной школы -- снабдить каждого учащегося определенным объемом "культурной собственности" и в конце обучения выдать документ, удостоверяющий, что его владелец обладает по крайней мере минимумом этой собственности. Студентов обучают читать книгу так, чтобы они могли повторить основные мысли автора. Платона, Аристотеля, Декарта, Спинозу, Лейбница, Канта, Хайдеггера, Сартра студенты "знают" именно таким образом. Разница между уровнями образования в средней школе и аспирантуре заключается главным образом в величине приобретаемой культурной собственности, которая приблизительно соответствует количеству той материальной собственности, которой эти студенты будут владеть в будущем.
Учащиеся, которые способны наиболее точно повторить мнение каждого из философов,-- это так называемые отличники. Их можно сравнить с хорошо информированными экскурсоводами в музеях. Они учат только то, что не выходит за пределы такой суммы знаний, которая составляет некую собственность. Они не учатся мысленно беседовать с философами, обращаться к ним с вопросами; они не учатся примечать присущие тем или иным авторам противоречия, понимать, где автор опустил какие-то проблемы или обошел спорные вопросы; они не учатся отличать те новые идеи, которые принадлежат самому философу, от всего того, что отражает лишь "здравый смысл" того времени, в котором он жил и творил; они не учатся прислушиваться к автору, чтобы понимать, когда в нем говорит только голос рассудка, а когда его слова идут и от ума, и от сердца; они не учатся распознавать истинность или ложность доводов автора и еще многое другое.
Люди, читающие по принципу бытия, часто приходят к выводу, что получившая высокую оценку книга не имеет либо абсолютно никакой ценности, либо весьма ограниченную. Они могут полностью понять содержание книги, а иногда даже глубже самого автора, которому все им написанное представляется весьма важным.
Еще один пример, хорошо иллюстрирующий различие между принципами обладания и бытия,-- реализация власти. Наиболее важный момент выражается здесь в различии между сущностями понятий "обладать властью" и "быть властью". Почти все мы, по крайней мере в какие-то моменты нашей жизни, должны употреблять власть. При воспитании детей люди -- хотят они того или не хотят -- осуществляют власть: и чтобы защитить своих детей от грозящих им опасностей, и чтобы дать им какие-то наставления, скажем, о поведении в разных ситуациях. Для большинства мужчин патриархального общества женщина также служит объектом власти. В бюрократических, иерархически организованных обществах, подобных нашему, власть осуществляют большинство составляющих такие общества членов, исключение составляют лишь люди самого низкого социального уровня, являющиеся объектами власти.
Наше понимание власти, соответствующее тому или иному способу существования, зависит от нашего осознания того, что достаточно широкий термин "власть" имеет два совершенно различных значения: власть может быть либо "рациональной", либо "иррациональной". Рациональная власть, основанная на компетентности, способствует росту человека, который ее осуществляет. Иррациональная власть держится на силе и служит для эксплуатации того, кто ей подчиняется. Это различие рассмотрено мной в моей книге "Бегство от свободы".
В примитивных обществах, в которых охота или собирательство служит основным источником существования, власть реализует лицо, способное, по всеобщему признанию членов общества, выполнять эту задачу. Качества, которыми должен обладать такой человек, в большой степени зависят от конкретных обстоятельств; как правило, такими качествами являются: жизненный опыт, мудрость, великодушие, мастерство, "внешность", храбрость. Во многих племенах нет постоянной власти -- она устанавливается тогда, когда в ней возникает необходимость. Либо имеются разные представители власти для осуществления ее в различных сферах: ведения войн, отправления религиозных обрядов, решения споров. Когда качества, на которые опирается данная власть, ослабевают или исчезают, сама власть перестает существовать. Сходную форму власти можно наблюдать в сообществах приматов: здесь также компетентность зачастую определяется не физической силой, а такими качествами, как опыт и "мудрость". Х.М.Р.Дельгадо (1967) с помощью чрезвычайно избирательного эксперимента с обезьянами показал, что если доминирующее животное утрачивает хотя бы на миг качества, на которых основана его компетентность, оно теряет свою власть.
Власть по принципу бытия основывается как на том, что призванное осуществлять власть лицо компетентно для выполнения определенных социальных функций, так и на самой сущности личности, достигшей высокой ступени развития. Такие личности "излучают" власть, и у них нет необходимости всякий раз доказывать ее приказами, угрозами и подкупами. Сам облик таких высокоразвитых индивидов -- даже больше, чем их слова и дела,-- говорит о том, чем может стать человек. Именно такими были великие Учители человечества; подобных личносте