ической, так и для прикладной психологии. Именно употребление этого понятия дало мне возможность провести грань между импульсивностью (связанной с нездоровьем) и спонтанностью (связанной со здоровьем), грань, крайне необходимую сегодня, особенно для молодежи, как, впрочем, и д.\я всех тех, кто склонен видеть в любом ограничении инструмент подавления. Надеюсь, проведенное мною различие принесет такую же пользу другим, какую оно принесло мне. Я не ставил перед собой задачу решить такие извечные проблемы, как проблемы морали, политики, свободы, счастья и т.п., но уверен, что уместность и мощь предложенного мною концептуального орудия будут очевидны для всякого серьезного мыслителя. Психоаналитик наверняка отметит, что мое решение в известной мере перекликается с тем компромиссом между принципом удовольствия и требованиями реальности, о котором писал Фрейд. Думаю, что анализ подобия и отличия моей теории с любой другой станет полезным упражнением для увлеченного теоретика психодинамической психологии. Из главы 11 я попытался устранить все сомнительные места, которые могли бы вызвать у читателя недоумение или замешательство; я однозначно связал понятие самоактуализации с людьми зрелого возраста. Разработанные мною критерии самоактуализации позволяют мне с большой долей уверенности утверждать, что феномен самоактуализации не встречается у молодежи. Молодые люди. по крайней мере в нашей культуре, не успевают достичь полной идентичности и автономии: в силу недостатка опыта они не в состоянии постичь тихую постромантическую любовь и преданность; они, как правило, еще не нашли себя в этой жизни, не нашли свое призвание, не выстроили тот алтарь, на который могли бы положить все свои способности и таланты. У них нет пока собственной системы ценностей, нет жизненного опыта, который предполагает не только переживание успеха, но и переживание неудачи, трагедии, поражения, равно как и чувство ответственности за близких людей; они не освободились от пер-фекционистских иллюзий и не стали реалистами, они не примирились со смертью, не научились терпению: они не успели познать свои пороки и потому не умеют сострадать порокам других; они пока не умеют быть снисходительными к родителям и взрослым, уважать власть и авторитеты; они не получили достаточного образования и не открыли для себя пути, ведущие к мудрое ги; им недостает мужества, чтобы достойно принять безвестность, отсутствие признания, они стесняются быть хорошими, добродетельными людьми, и т.д. и т.п. В любом случае, о какой бы возрастной категории мы ни говорили, я считаю, что с точки зрения психологической стратегии было бы полезно различать понятия зрелости, дочеловеченности, самоактуализации, с одной стороны, и понятие здоровья ѕ с другой. Здоровье разумнее было бы трактовать как "развитие и движение в сторону самоактуализации": в такой трактовке концепция здоровья наполняется особым смыслом и становится вполне доступной для научного изучения. Проведенные мною исследования молодых людей, студентов колледжа позволяют мне настаивать на принципиальной возможности обнаружения эмпирических различий между "здоровым" и "нездоровым". У меня сложилось впечатление, что здоровые юноши и девушки продолжают расти: они приятны и привлекательны, в них нет злобы; в глубине души они добры и альтруистичны (хотя и стыдятся проявлений этих качеств), они могут быть нежными сыновьями и дочерьми, они готовы дарить свою любовь тем представителям старшего поколения, которые, на их взгляд, заслуживают этого. В среде сверстников они зачастую чувствуют себя неуверенно, так как их мнения, вкусы и пристрастия более традиционны, более искренни, более метамотивированы (а значит, и более добропорядочны), чем мнения и вкусы среднего большинства. Втайне они испытывают неловкость, сталкиваясь с проявлениями жестокости, злобы и стадного чувства, которые мы часто можем наблюдать в молодежной среде. Разумеется, у меня нет полной уверенности в том, что вышеописанный синдром здоровья является прямой дорогой к самоактуализации в зрелом возрасте. Только лонгитюдные исследования могут дать однозначный ответ на этот вопрос. Я определил моих самоактуализированных испытуемых как людей, трансцендировавших свою принадлежность к той или иной национальности, и мог бы добавить, что каждый из них преодолел свою классовую и кастовую принадлежность. Так показывают мои исследования, хотя я, признаться, ожидал обнаружить, что достаток и высокое социальное положение повышают вероятность самоактуализации. При работе над этим изданием я поднял еще один вопрос, а именно: "Правда ли, что самоактуализация возможна только в окружении "хороших" людей, только в хорошем обществе?" И теперь, оглядываясь назад, могу поделиться впечатлением, которое, конечно, требует проверки. Как мне кажется, самоактуализированные люди по сути своей очень гибки, они способны адаптироваться к любой среде, к любому окружению. С хорошими людьми они обращаются именно так, как того заслуживают хорошие люди, тогда как к плохим относятся именно как к плохим. Полезным для лучшего понимания самоактуализированного человека оказался вывод, который я сделал в процессе изучения "жалоб" (291), ѕ я обнаружил, что многие люди не умеют ценить возможность удовлетворения потребностей и желаний, а порой с пренебрежением относятся к уже Удовлетворенной потребности. Самоактуализированным индивидуумам почти не свойственно это заблуждение, являющееся источником многих человеческих страданий. Другими словами, самоактуализированные люди умеют быть "благодарными". Они всегда помнят о дарованных им жизнью благах. Для них чудо всегда остается чудом, даже если они сталкиваются с ним вновь и вновь. Именно эта способность непрестанно осознавать ниспосланную им удачу, именно эта благодарность судьбе за возможность наслаждаться благами жизни служит гарантией того, что жизнь для них никогда не утратит свою ценность, привлекательность и новизну. Признаться, я испытал большое облегчение, когда мне удалось благополучно завершить исследование самоактуализированных людей. Начиналось оно как азартная игра, я упрямо пытался доказать то, что нашептывала мне интуиция, зачастую поступаясь при этом то одним, то другим из основных канонов научного метода и философской критики. Я руководствовался правилами, которые я сам придумал, и прекрасно понимал, сколь тонок лед под моими ногами. Неудивительно, что на всем протяжении исследований я не мог избавиться от тревоги, сомнений и внутренних противоречий. За последние несколько десятилетий мои предположения много раз были проверены и подтверждены (см. библиографию), и, казалось бы, теперь я мог бы перестать тревожиться. Однако мне слишком хорошо известно, что главные методологические и теоретические проблемы все еще не решены. Проделанная нами работа ѕ лишь начало долгого пути. Теперь в нашем распоряжении имеются гораздо более объективные, согласованные и безличные методы отбора самоактуализированных (здоровых, до-человеченных, автономных) людей, чем прежде. Четко обозначен кросс-культурный аспект работы. Длительные исследования людей, от колыбели до могилы, предоставят нам подтверждения нашей правоты, единственно надежные, по моему мнению. Выборки испытуемых будут более репрезентативны, в отличие от моего принципа отбора, более сходного с выбором чемпионов Олимпийских игр. Нам предстоит более обстоятельно, чем это делал я, исследовать самые "упрямые" из дурных привычек лучших представителей рода человеческого, и мы приблизимся к пониманию самой сущности человеческого зла. Я убежден, что такого рода исследования преобразят наше понимание науки (292), этики и ценностей (314), религии (293), труда, менеджемента и межличностных отношений (291), общества (312), и кто знает чего еще. Кроме того, я думаю, что большие социальные и образовательные изменения могли бы начаться почти немедленно, если, например, мы убедили бы нашу молодежь отказаться от свойственного им перфекционизма, нереалистических ожиданий совершенства человека, общества, учителей, родителей, политиков, брака, дружбы, любви ѕ совершенства нет и просто не может быть, за исключением кратких моментов высших переживаний, полного слияния и т.д. Даже при всем несовершенстве нашего знания мы понимаем, что подобные ожидания ѕ не более чем самообман и, следовательно, неизбежно и неумолимо ведут к разочарованию, а вслед за ним ѕ к отвращению, озлобленности, депрессии и жажде мести. Лозунг "Даешь нирвану!" сам по себе представляется мне огромным источником озлобления. Требуя совершенного лидера или совершенное общество, мы тем самым отказываемся от выбора между лучшим и худшим. Если видеть в несовершенстве порок, то все становится порочным, так как совершенства не существует. С другой стороны, не могу не сказать о позитивных аспектах, которые открываются нам в связи с выходом на этот новый, великий рубеж исследования. Мы неуклонно приближаемся к открытию и познанию ценностей, свойственных человеческой природе, стоим на пороге постижения системы ценностей, которая может заменить собой религию, удовлетворить человеческое стремление к идеалу, вооружить человека нормативной философией жизни, дать каждому то, в чем он нуждается, о чем тоскует, без чего человеческая жизнь становится порочной, вульгарной и тривиальной. Психологическое здоровье не только наполняет человека субъективным ощущением благополучия, оно само по себе правильно, истинно и реально. Именно в этом смысле оно "лучше" болезни и "выше" ее. Оно не только правильно и истинно, но и более правдиво, ибо здоровый человек способен узреть больше правды, и более высокой правды. Недостаток психологического здоровья не только угнетает человека, но его можно рассматривать как своеобразную форму слепоты, когнитивной патологии, равно как форму моральной и эмоциональной неполноценности. Нездоровье ѕ это всегда ущербность, ослабление или утрата потенций к деятельности и достижению. Здоровых людей немного, но они есть. Мы уже показали, что здоровье со всеми его ценностями ѕ правдой, добродетелью, красотой ѕ возможно, а, значит, вполне реально и достижимо. Если человек стремится быть зрячим, а не слепым, хочет чувствовать себя хорошо, а не плохо, предпочитает цельность ѕ ущербности, мы можем сказать, что он взыс-кует психологического здоровья. Мне вспоминается девочка, которая на вопрос: "Почему добро лучше, чем зло?" ответила: "Потому что оно лучше". Следуя этой же логике рассуждений, мы можем сказать, что жить в "хорошем обществе" (в братском, синергичном, доверительном, построенном в соответствии с Теорией Игрек) "лучше", чем в обществе, где правит закон джунглей (в авторитарном, злом. построенном в соответствии с Теорией Икс) ѕ лучше как с биологической, медицинской, дарвиновской точки зрения, так и с точки зрения "дочеловечивания", лучше как субъективно, так и объективно (314). То же самое справедливо в отношении хорошего брака, хорошей дружбы, хороших детско-родительских отношений. Такие отношения не только желанны (человек отдает им предпочтение, стремится к ним), но и в определенном смысле "желательны". Я понимаю, что в такой постановке вопроса может заключаться серьезная проблема для профессиональных философов, но я уверен ѕ они справятся с ней. Тот факт, что человек может быть хорошим, здоровым и что такие люди есть ѕ пусть даже их мало и слеплены они из того же теста, что остальные, ѕ уже сам по себе вселяет в нас мужество, надежду, решимость и веру в человека и его возможности роста. Эта вера в возможности человеческой природы, даже самая робкая, подтолкнет нас к построению общества, основанного на принципах братской любви и сострадания. В настоящее издание не вошла последняя глава первого издания, которая называлась "К позитивной психологии"; то, что на 98 процентов было верно в 1954 году, сегодня истинно только на две трети. Позитивная психология уже существует сегодня, хотя и не получила еще широкого признания. Такие новые направления психологии как гуманистическое, роджерсовское, эмпирическое, трансцендентное, экзистенциальное, холисти-ческая психология и психология ценностей бурно развиваются, по крайней мере в Соединенных Штатах, хотя, к сожалению, представлены еще не на всех факультетах психологии, так что заинтересованному студенту остается только настойчиво искать литературу по данным вопросам или надеяться на случайные находки. Читателю, который хотел бы самостоятельно изучить этот вопрос, я посоветовал бы обратиться к работам Мустакаса (344), Северина (419), Бюгенталь (69), Сутича и Вич (441), ѕ в них он найдет хорошее изложение идей и данных, полученных на репрезентативных выборках испытуемых. Адреса соответствующих школ, журналов, обществ можно найти в Eupsychian Network, в одном из приложений к моей книге "К психологии Бытия" (см. 295). Аспирантам я бы все же рекомендовал прочесть последнюю главу первого издания, которое скорее всего можно найти в большинстве университетских библиотек. Им же советую обратить внимание на мою книгу "Психология науки". Тем специалистам, которые хотят глубже вникнуть в поднятые здесь вопросы и действительно разобраться в них, могу порекомендовать великую книгу М. Полани Personal Knowledge (376). Новое издание, которое вы держите в своих руках, может послужить ярким воплощением неприятия традиционной науки, науки, свободной от ценностей, или, вернее сказать, тщетно старающейся быть свободной от них. Оно откровенно нормативно, оно более уверенно заявляет, что наука ѕ это не что иное, как спровоцированный ценностями поиск ценностей учеными, взыскующими ценностей. Ученые могут, я заявляю это со всей Прямотой, открывать и изучать высшие, общечеловеческие ценности, заложенные в самой природе человека. Кому-то моя книга может показаться выпадом против науки, которую они любят и уважают. Но я люблю и уважаю науку не меньше их. Я понимаю, что их опасения имеют под собой основание. Многие ученые, особенно представители социальных наук, видят единственно возможную альтернативу "чистой", бесценностной науке в тотальном подчинении науки тем или иным политическим интересам (что по определению означает контроль над распространением информации). Приятие одного обязательно означает для них отказ от другого. Подобное дихотомизирование просто несостоятельно, ведь правдивая информация будет необходима всегда, даже для борьбы с политическим противником, даже самому "прожженному" политикану. Но даже оставляя в стороне очевидную несостоятельность их аргументации и рассматривая этот крайне серьезный вопрос на самом высоком уровне обобщения, на который мы только способны, я полагаю, несложно будет доказать, что нормативные позывы (стремление делать добро, помогать человечеству, совершенствовать мир) не только совместимы с научной объективностью, но и улучшают, усиливают науку, расширяют пространство ее юрисдикции, по сравнению с тем, которое она имеет сейчас, стараясь быть нейтральной, свободной от ценностей, отказывая им в научности и фактоло-гичности. Доказать это будет несложно, если мы расширим нашу концепцию объективности, включив в нее не только познание "отрешенного созерцателя" (попустительствующее, невовлеченное, относительное познание; познание извне), но также и эмпирическое познание (85), то, что я называю любящим или даоистичным познанием. Простейший образец даосской объективности можно обнаружить в феноменологии незаинтересованной любви и восхищения Бытием другого (любовь на уровне Бытия). Например, когда человек любит ребенка, или Друга, или работу, или даже "проблему", или область знания, он может настолько преисполниться любовью и приятием, что его чувство возвышается до полной невмешательности, он принимает объект любви таким, какой он есть, у него не возникает ни малейшего желания изменить или улучшить его. Необходимо крепко любить, чтобы не вмешиваться в бытие и становление любимого. Нужно очень сильно любить ребенка для того, чтобы позволить ему развиваться самостоятельно, следуя внутренним позывам. Но главная моя мысль заключается в том, что человек способен на столь же самоотверженную любовь к истине. Человек в состоянии возлюбить истину настолько, чтобы заведомо довериться всем ее желаниям и побуждениям. Точно так же мы любим своего ребенка еще до его рождения, точно так же, затаив дыхание и изнемогая от невыносимого счастья, мы ждем его появления на свет, чтобы увидеть его лицо и навсегда полюбить. Очень многие люди в своих мечтах планируют жизнь ребенка, возлагают на него честолюбивые надежды, предуготавливают ему те или иные социальные роли, но все это совершенно не даоистично. Они навязывают ребенку свои ожидания, заведомо зная, кем он должен стать и каким должен стать, но я бы сказал, что такой ребенок рождается в невидимой глазу смирительной рубашке. Истину можно любить так же, как дитя ѕ доверяя ей, испытывая счастье и восхищение от того, что она готова проявить свою сущность. Истина как таковая, истина самостийная, своенравная и откровенная будет прекраснее, чище, истиннее, чем если бы мы вынуждали ее соответствовать нашим ожиданиям, надеждам, планам или текущим политическим потребностям. В последнем случае истина тоже оказывается ограничительной смирительной рубашкой. Нормативный подход, если понимать его неправильно ѕ только как стремление подогнать истину под некие априорные ожидания, ѕ действительно может искалечить, исказить истину, и боюсь, что именно этим и занимаются ученые, подчиняющие науку политике. Иное понимание нормативности у даоистичного ученого: он любит зарождающуюся истину настолько, что готов принять ее как самую лучшую из истин, и потому позволяет ей быть самой собой. Кроме того, я полагаю: чем менее замутнена истина, чем менее она искажена доктринерством, тем лучшее будущее ожидает человечество. Мне ^ кажется, что человечество больше выиграет от истин, постигнутых нами в будущем, нежели от тех или иных политических убеждений, которых мы придерживаемся сегодня. Я доверяю еще неоткрытым истинам больше, чем уже известным мне. Это не что иное, как научно-гуманистическая версия высказывания: "Не моя воля будет исполнена, но Твоя". Мои тревоги, мои надежды на человечество, мое рвение делать добро, мое желание мира и братства, мои нормативные устремления ѕ все это, я чувствую, принесет большую пользу, если я останусь смиренно открытым, объективным и по-даосски невовлеченным, откажусь предрешать истину или вмешиваться в нее, если буду по-прежнему верить в то, что чем больше я узнаю, тем больше пользы смогу принести. Неоднократно в этой книге, как и во многих последовавших вслед за ней публикациях, я заявлял, что актуализация истинных потенций ребенка определяется наличием любящих родителей и других людей, удовлетворяющих его базовые потребности, а также всеми теми факторами, которые теперь называют "экологическими", "здоровьем" или "нездоровьем" культуры, ситуацией в мире и т.д. Движение в сторону самоактуализации и дочеловеченности становится возможным благодаря целостной иерархии "хороших условий". Эти физические, химические, биологические, межличностные, культуральные условия значимы для индивидуума настолько, насколько они обеспечивают или не обеспечивают удовлетворение его базовых человеческих потребностей и "прав", насколько позволяют ему стать достаточно сильным, достаточно автономным, чтобы самостоятельно управлять своей жизнью. Человека, взявшегося изучать эти предпосылки, может потрясти, насколько хрупок человеческий потенциал, насколько легко он может быть разрушен или угнетен, настолько легко, что дочеловеченный человек кажется нам чудом, невероятной случайностью, внушающей благоговейный страх и трепет. Но вместе с тем уже сам факт существования самоактуализированных людей убеждает нас в возможности самоактуализации, и, воодушевленные, мы верим, что все опасности преодолимы, что финишная черта может быть пересечена. При этом исследователь почти наверняка подвергнется перекрестному огню обвинений, как относительно межличностной, так и интрапсихической реальности, он заслужит звание "оптимиста" или "пессимиста" в зависимости от того, на чем он сосредоточен. На него посыплются упреки и апологетов наследственности, и инвайронменталистов. Политические группы попытаются, конечно же, приклеить к нему тот или иной ярлык, заимствованный из броских газетных заголовков. Ученый, безусловно, воспротивится этим тенденциям "все или ничего", этой дихотомизации и рубрификации, он будет продолжать думать в терминах степени, он будет холистичным, отдавая себе отчет в том, что существует множество детерминант, действующих одновременно. Он будет стараться ; быть восприимчивым к фактам, по мере сил отделяя их от своих желаний, надежд и страхов. Сейчас совершенно очевидно, что эти проблемы ѕ что такое хороший человек и что такое хорошее общество ѕ подпадают под юрисдикцию эмпирической науки, и что мы можем уверенно ожидать прогресса знания в этих областях (316). Есть две проблемы ѕ проблема дочеловеченности и проблема хорошего общества, способствующего дочеловечиванию. В этой книге большее внимание уделено первой проблеме. Я много писал об этом предмете после 1954 года, когда эта книга впервые вышла в свет, но не счел нужным включить свои данные в это переиздание. Вместо этого я отсылаю читателя к некоторым из моих трудов по данному вопросу (291, 301, 303, 311а, 311b. 312, 315) и со всей настоятельностью советую ознакомиться с литературой экспериментального плана по нормативной социальной психологии (которую сегодня называют по-разному ѕ теория развития организаций, теория организации, теория управления и т.д.). Мне кажется, что эти теории, отчеты об исследованиях и экспериментах очень важны сегодня, поскольку предлагают реальную альтернативу различным версиям марксистской теории, демократическим и авторитарным теориям, равно как и другим существующим ныне социальным философиям. Меня вновь и вновь поражает, что так мало психологов знает об этих работах, таких, например, как работы Арджриса(15, 16), Бенниса(42, 43, 45), Ликерта(275), и Мак-Грегора(332), ѕ я упомянул только некоторых исследователей в этой области. В любом случае, каждый, кто пожелает всерьез заняться теорией самоактуализации, должен так же серьезно отнестись к этому новому течению в социальной психологии. Если бы мне предложили выбрать один-единственный журнал, чтобы порекомендовать его человеку, интересующемуся современными разработками в данной области, я бы назвал Journal of Applied .Behavioral Sciences, хотя его название может ввести в заблуждение. В заключение мне бы хотелось назвать книгу, которую вы держите в своих руках, провозвестницей гуманистической психологии, или воплощением того, что сегодня называют Третьей силой. Очень юная с точки зрения классической науки, гуманистическая психология открыла перед учеными двери для изучения таких психологических явлений, которые можно назвать трансцендентными или трансперсональными, тех фактов, которые прежде были принципиально исторгнуты из сферы научного рассмотрения бихевиоризмом и фрейдизмом. В число этих феноменов я включаю не только высшие и позитивные состояния сознания и личности, такие как трансценденция материализма, верхние пределы Эго, установки противостояния атомистическому мировоззрению и т.д., но также концепцию ценностей (вечных истин), которая является частью расширившего свои границы Я. Уже появился новый журнал, посвященный этим вопросам, ѕ Journal of Transpersonal Psychology. Сейчас уже возможно начать думать о трансчеловеческом, о психологии и философии, трансцендирующей человека как вид. Но это еще впереди. А.Г.М. Благотворительный фонд Лафлина БЛАГОДАРНОСТИ Я хочу выразить глубокую благодарность Биллу Лафлину и Благотворительному фонду Лафлина за постоянную поддержку, за дарованные мне время и свободу размышлений, которые, собственно, и позволили мне подготовить новую редакцию моей книги. Такой труд ѕ осмысление проблемы до самой ее глубины ѕ требует абсолютной погруженности. И без поддержки фонда мне вряд ли удалось бы завершить эту работу. Кроме того я хочу поблагодарить Фонд развития образования Форда за помощь, оказываемую мне в течение 1967ѕ1968 годов. В эти годы я разработал теорию гуманистического образования. x x x Отдельную благодарность приношу миссис Кей Понтиус, которая не только взяла на себя все секретарские обязанности, связанные с переизданием книги, но и составляла библиографию, редактировала и корректировала все, выходящее из-под моего пера. Все. что она делала, она делала расторопно, толково и жизнерадостно. Не могу не поблагодарить ее за принятые на себя хлопоты. Благодарю также и Хильду Смит, моего прежнего секретаря в Брэндейзском университете, за помощь, оказанную мне в начале работы еще в университетских стенах. Спасибо Мэрилин Моррелл, которая великодушно помогла мне в работе над библиографией. Спасибо Джорджу Миддендорфу из Harper & Row, который предложил мне взяться за переиздание книги, чему я теперь очень рад. x x x Считаю себя обязанным отдать долг признательности моим коллегам, Результатами исследований которых я воспользовался при написании Этой книги и чьи труды перечислил в библиографии. Мне бы хотелось поблагодарить многих своих друзей слишком многих, чтобы я мог перечислить их здесь, которые помогали мне, слушали меня, соглашались и спорили со мной. Очень часто для решения теоретической проблемы достаточно изложить ее другу. Моя жена Берта, ежедневно вынужденная выслушивать мои нескончаемые монологи, не только проявляла чудеса терпения, но и дала мне массу полезных советов. Благодарю ее и за помощь, и за терпение. МОТИВАЦИЯ И ЛИЧНОСТЬ Эта книга появилась благодаря великодушной помощи моих братьев Гарольда, Пола и Лью из Universal Container Corporation ГЛАВА 1 ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К НАУКЕ Психологическая интерпретация науки начинается с четкого осознания того факта, что наука ѕ творение человека, а вовсе не автономное или внечеловеческое явление, не вещь в себе, не per se. Наука уходит своими корнями в человеческие мотивы, цели науки суть человеческие цели, наука создается, поддерживается и обновляется людьми. Ее законы, организация, формулировки вытекают не только из природы реальности, которую она открывает, но также из природы человека, совершающего это открытие. Психолог, особенно клинический психолог, совершенно естественно и почти непроизвольно будет рассматривать любое явление, носящее малейшие следы субъективного, как эпифеномен личностного влияния ѕ за всякой научной абстракцией он видит человека, создавшего ее, он исследует ученых так же, как и саму науку. Психолог обязан понимать, что противоположный подход к науке, попытки трактовать ее как автономное и саморегулирующееся образование, как механический пасьянс, успех которого определяется лишь раскладом карт в бесконечной колоде знания, ѕ нереалистичен, ложен и даже антиэмпиричен. В первой главе я считаю нужным пояснить очевидные основания, на которых базируется мой тезис, после чего попытаюсь раскрыть возможные последствия его применения и сферы приложения. ПСИХОЛОГИЯ УЧЕНЫХ Мотивация ученых Ученые, как и прочие представители рода человеческого, движимы множеством потребностей: общевидовыми потребностями, например, потребностью в пище; потребностью в безопасности, защите, покровительстве; потребностью в социальных связях и в любви; потребностью в уважении и самоуважении, потребностью в положительной репутации и в определенном уровне общественного положения; и наконец, потребностью в самоактуализации, то есть в воплощении заложенных в каждом из нас идиосинкратических и общевидовых потенциалов. Этот перечень потребностей широко употребим в психологии хотя бы потому, что фрустрация любой из этих потребностей приводит к психопатологии. Менее изученными, но все же достаточно известными являются потребности когнитивного ряда ѕ потребность в познании (любопытство) и потребность в понимании (потребность в философской, теологической, ценностной теории). И наконец, меньше всего исследованы такие человеческие потребности и стремления, как потребность в красоте, симметрии, простоте, завершенности и порядке (их можно назвать потребностями эстетического характера), а также экспрессивные потребности, потребность в эмоциональном и моторном самовыражении, по всей вероятности, непосредственно связанные с эстетическими потребностями. У меня складывается впечатление, что все остальные известные нам потребности, нужды, желания и побуждения либо служат средством, приближающим нас к удовлетворению этих основополагающих, базовых потребностей, либо невротичны по своей природе, либо представляют собой продукт научения. Очевидно, что человек, занимающийся философией науки, движим прежде всего потребностями когнитивного ряда. Только благодаря неиссякаемому любопытству, свойственному человеку, наука достигла нынешней естественно-исторической стадии развития, только благодаря нашему настойчивому стремлению к знанию, осмыслению и систематизации она вознеслась до столь высоких уровней абстрагирования. Именно второе условие ѕ присущая только человеку потребность в осмыслении и построении теории ѕ представляет собой условие sine qua nоn для науки, потому что зачатки любопытства мы можем наблюдать и у животных (172, 174). Однако другие человеческие потребности и мотивы также играют свою роль в развитии науки. Мы довольно часто упускаем из виду, что первые теоретики науки искали в ней прежде всего практическую пользу. Бэкон (24), например, видел в науке средство борьбы с болезнями и нищетой. Даже древние греки, несмотря на приверженность платоновской идее чистого и созерцательного разума, не забывали о практической, гуманитарной устремленности науки. Зачастую главным, исходным мотивом деятельности ученого становится высокая человечность, чувство родства с человечеством, или, вернее, неистребимое человеколюбие. Многие ученые посвящают себя науке, имея в сердце ту же цель, что и врач, посвящающий себя медицине, ѕ благую цель помощи другому человеку. И наконец, мы должны отдавать себе отчет в том, что практически любая человеческая потребность может подтолкнуть человека на стезю научного труда, ѕ другой вопрос, станет ли он ученым в высоком смысле этого слова. Человек может рассматривать науку как образ жизни, как источник престижа, средство самовыражения или средство удовлетворения любой из бесчисленного множества невротических потребностей. Деятельность большинства людей, как правило, мотивирована не каким-то одним, исключительным и всеохватывающим мотивом, а комбинацией множества разнонаправленных и одновременно действующих мотивов. Поэтому, осторожности ради, я склонен предположить, что любой отдельно взятый человек, работающий на поприще науки, движим не только человеколюбием, но и простым человеческим любопытством, не только стремлением к почету и уважению, но и желанием заработать деньги и т.д. и т.п. Синергическая природа рациональности и импульсивности Похоже, все уже согласны с тем, что глупо и бессмысленно продолжать противопоставлять разумное начало животному, ибо разум так же "животен", как потребность в пище, по крайней мере, у такого животного, каковым является человек. Побуждение, импульс не обязательно противоречит уму и здравому смыслу, ибо здравый смысл сам по себе является импульсом. Во всяком случае, мы, кажется, все больше и больше осознаем, что у здорового человека рациональное и импульсивное начала синергичны, скорее пребывают в согласии, нежели противоборствуют друг другу. В данном случае нерациональное вовсе не синоним иррационального или антирационального; скорее, мы имеем дело с предрациональным. Если же мы сталкиваемся с принципиальным несоответствием или даже антагонизмом между конативной и когнитивной сферами, можно почти наверняка предположить, что мы имеем дело с социальной или индивидуальной патологией. Потребность в любви и уважении столь же "священна", как и устремленность к истине. Так же и "чистую" науку нельзя назвать более достойной, нежели науку "очеловеченную", но нельзя назвать и менее достойной. Человек нуждается как в первом, так и во втором, и противопоставление здесь неуместно. Научный труд может быть игрой ума, а может рассматриваться как высокое служение, причем первое не исключает второго. Насколько правы были древние греки в их безусловном уважении к разуму и логике, настолько же они ошибались, приписывая разуму исключительное значение. Аристотель не сумел понять, что человеческая природа определяется не только разумом, но и любовью. Когнитивные и эмоциональные потребности иногда конфликтуют между собой, удовлетворение первых зачастую приводит к фрустрации вторых, но это вовсе не означает, что согласие между ними принципиально невозможно; скорее, мы имеем дело с проблемой интеграции двух классов потребностей, с проблемой координации и соразмерности. Очевидно, что стремление к абстрактному знанию, к знанию в высшей степени надчело-веческому, этакое внеличностное любопытство, может стать препятствием для удовлетворения иных, не менее важных потребностей, например, потребности в безопасности. Говоря об этом, я имею в виду не только столь очевидный пример, как изобретение атомной бомбы, но и рассуждаю о явлениях общего порядка, пытаюсь приблизиться к мысли о том, что наука сама по себе является ценностной системой. Согласитесь, что ученый, посвятивший себя надличностным изысканиям совершенной, "чистой" науки, вряд ли станет Эйнштейном или Ньютоном, скорее, его можно будет сравнить с тем ученым нацистом, который ставил свои опыты на людях в концлагерях, или с голливудским "ученым-безумцем". Более полное, гуманистическое и трансцендентное определение истины и науки вы найдете в других работах (66, 292, 376). Изыскания науки ради науки с легкостью принимают такие же уродливые формы, как и произведения "чистого" искусства. Плюралистическая природа науки Наука, так же как и общение, работа, семья, служит удовлетворению самых разных потребностей человека. Любой человек сможет найти в науке нечто привлекательное для себя, неважно, юн этот человек или в летах, отважен или робок, педант или разгильдяй. Одних наука привлекает практической пользой, гуманистическим смыслом, другие приходят в восторг от имперсонального, надчеловеческого начала пауки. Одни ищут в ней четкости и симметрии, точных формулировок, другие ценят содержание, они хотят больше знать о "важных" вещах, пусть даже в ущерб точности и элегантности формулировок. Одни все время рвутся вперед, им нравится быть пионерами, первооткрывателями, другие предпочитают осваивать, обустраивать и обживать пространства, открытые другими. Одни ищут в науке безопасности, другие ѕ острых ощущений. Попробуйте отрешиться от личных пристрастий и перечислить черты идеальной супруги; точно так же невозможно описать идеального ученого, идеальную науку, идеальный метод, идеальную проблему, идеальное исследование. В реальной жизни нам могут нравиться или не нравиться те или иные отношения в той или иной семье, однако, несмотря ни на что. мы признаем за каждым человеком право выбирать себе спутника жизни в соответствии со своими вкусами; столь же плюралистичны мы должны быть по отношению к науке. Функции науки можно условно подразделить, по меньшей мере, на девять классов: 1. Постановка проблемы; интуитивный поиск, выдвижение гипотезы; 2. Тестирование, проверка, подтверждение или опровержение выдвинутой гипотезы; ее корректировка; выдвижение новых гипотез, повторная проверка, экспериментирование: накопление фактов, их постоянное уточнение; 3. Организация, создание структуры, построение теории; поиск обобщений все более высокого порядка; 4. Накопление исторического опыта, знаний; 5. Технологическая функция: разработка и совершенствование научного инструментария, методологии, техник; 6. Административная, исполнительная и организационная функции; 7. Публицистические, просветительские функции; 8. Утилитарная функция; 9. Эмоциональные функции: радость открытия, оценка, почет, уважение, слава. Многообразие функций науки предопределяет необходимость разделения научного труда, потому что вряд ли можно найти человека, который оказался бы в состоянии успешно исполнять столь разные обязанности. Разделение труда, в свою очередь, предопределяет потребность науки в самых разных людях ѕ с разными вкусами, пристрастиями, способностями и умениями. Я не открою Америку, если скажу, что пристрастия являются отражением характера и личности. Это утверждение одинаково справедливо и в том случае, если говорить о выборе определенной отрасли знания (один человек предпочитает заниматься физикой, а другой ѕ антропологией), и в том случае, когда мы анализируем истоки предпочтений той или иной узкой специализации (один человек увлечен орнитологией, а другой ѕ генетикой). Этот же трюизм, хотя и не столь уверенно, мы вправе использовать, если возьмемся проанализировать причины выбора ученым конкретной научной проблематики (один занимается ретроактивным торможением, в то время как другой исследует феномен инсайта), причины выбора того или иного методического подхода, материала исследования, степени точности измерений, меры практической и гуманитарной значимости исследования и т.д. и т.п. Каждый из нас, каждый из служителей науки дополняет собой научную общность и нуждается в других. Если бы все ученые предпочли посвятить себя физике, то наука просто остановилась бы в своем развитии. Слава богу, что существует разнообразие научных вкусов и пристрастий, разнообразие не менее широкое, чем в предпочтениях того или иного климата или в музыкальных пристрастиях. Именно потому, что одним нравится звучание скрипки, другим ѕ тембр кларнета, а третьим ѕ барабанная дробь, мы можем наслаждаться оркестровой музыкой. Так же и наука, наука в самом широком смысле этого слова, существует и развивается только благодаря разнообразию человеческих вкусов. Наука нуждается в разнообразии человеческого материала (не говоря уже о том, что она терпима к нему), разнообразие так же необходимо ей, как искусству, философии или политике, потому что каждый человек по-своему видит мир, ищет ответы на свои вопросы. Даже шизофреник, как ни странно, может принести пользу науке, поскольку в силу своей болезни с особой остротой воспринимает некоторые вещи. Монистический подход ѕ вот реальная опасность, которая угрожает науке. Он опасен уже потому, что "знание о человеке" на практике зачастую означает "знание о самом себе". Человеку свойственно проецировать личные вкусы, желания и предубеждения на универсум. Ученый, избрав себе в качестве призвания физику, биологию или социологию, уже самим фактом выбора демонстрирует нам свою особость, свое отличие от иных служителей науки в некоторых очень важных, даже фундаментальных аспектах (401). Вполне логично предположить, что физик, биолог и социолог каждый по-своему понимает сущность науки, имеет свое представление о научном методе, о целях и ценностях науки. Ясно, что к проя