- Лалли, мне здесь не нравится, в
этом вся проблема.
Он огорченно нахмурился. - Ты имеешь в виду то, что с нами живет
матушка или соседей?
- Соседей. - Она неторопливо плющила сигарету о блюдце. - Думаю, нам
наверное нужно переехать. В другой город.
Предчувствуя недоброе, он опустил голову к столу, чтобы поймать ее
постоянно опускающийся взгляд. - Дорогая, давай-ка все подробно обсудим.
Пожалуйста... - Он пощекотал ее под подбородком, и она позволила ему поднять
ее голову. - Что я могу с этим поделать? Подумай сама. Что конкретно я могу
сделать?
- Сходи к Фреду. Он не такой уж плохой, он ...
- Ты шутишь.
- Лалли, я не шучу, - защищаясь, сказала она.
- После того как он оскорбил нас...
- По правде, он нас не оскорблял...
- Дорогая, он сделал это.
- Да, но... - она спорила и начали появляться пятнышки. - Лалли, мне
случайно стало кое-что известно. - Его встревожили ее краснеющие глаза.
- Что же, дорогая? - подсказал он с нарочитой мягкостью.
- Они затягивают вокруг нас петлю. Не перебивай, это так. Ты бы видел,
как на меня пялятся каждый раз когда я хожу в мясную лавку.
- Кто?
- Все. Миссис Блай, миссис Кассиди и особенно та, у которой старый
"паккард", с другой стороны улицы, возле угла.
- То есть, как это, пялятся?
- Вот так, пялятся. Я могу разобрать, когда кто-то пялится а когда нет.
Они смотрят на меня так, будто я только приехала в страну.
- Они всегда так смотрели.
- Нет. Это именно то, что я пытаюсь тебе объяснить. Кто-то говорил с
ними о нас. Я чувствую, что это продолжается. Они затягивают петлю вокруг
нас, это яснее ясного. Лалли, поверь мне, они собираются вымести этот район
начисто, даю голову на отсечение.
Он встревожено посмотрел на крошку, которую запихнул под ноготь.
- Что я хочу знать, - продолжила она, - так это с какой стороны метлы
окажемся мы. Лалли, мы не можем сидеть, сложа руки.
Не встречаясь с ней взглядом, он сказал: - У них ничего не выйдет. Не
беспокойся. - Он решительно поднял глаза.
- Что мы будем с этим делать?
- Делать нечего, только игнорировать их. Дорогая, просто так они меня
не выгонят.
- Значит, игнорировать их.
- Да, просто не обращай никакого внимания.
- Хорошо, а вообще, зачем тогда я здесь? Ты рассказывал, что это такой
хороший квартал, тут такие приятные люди. Я думала, у нас будут друзья,
вечеринки, какие-нибудь развлечения. Я живу как лошадь, которая каждый вечер
после работы возвращается в стойло.
- Мы же бываем в разных местах?
- Лалли, просто ты не такой, ты к этому не приспособлен, - сказала она
и он ощутил, как она была права. - Ты не танцуешь, ты не умеешь пить, ты...
просто ты не такой. - Она увидела что он покраснел. - Я не жалуюсь на это, -
я не для этого вышла за тебя замуж. Правда, не для этого. Но я все же
думала, что ты будешь другим...
- Но я...- слабо начал он.
- Но у тебя нет друга в квартале. Лалли, у тебя нет друга.
- Но, дорогая, я не обманывал тебя. Я ходил играть в кегли с Фредом,
и... Он увидел жилу на ее шее.
- Об этом я и говорю. Если честно, ты можешь представить, что теперь в
этом квартале тебя кто-нибудь пригласит к себе?
Он думал.
Она поняла, что убедила его.
- Именно это я имела в виду, - подвела черту она и удовлетворенно
откинулась на спинку. - Или мы переедем и найдем новых друзей или мы найдем
кого-нибудь здесь.
- Хорошо, я... я... - начал он рассеянно, - я... лучше всего в
воскресенье. В воскресенье люди не сидят дома. Блай неплохой парень. Мы
что-нибудь придумаем, мы... - Но он представил себе воскресенье и замолчал.
- А что будет, если он не захочет? - спросила она.
Теперь он посмотрел на нее. Он заговорил тонким голосом, как всегда,
когда оправдывался. - Ну не все же они в организации.
Она наклонилась вперед и оперлась на локти. - Лалли, - сказала она тихо
и терпеливо, - люди не пялятся на тебя так, если их не подговорили.
Она снова откинулась назад и посмотрела в его застывшие глаза. Ее голос
стал грустным. - Лалли, я думала, ты устроишь мою жизнь. Я думала, что не
буду ходить на работу и буду заниматься домом. У меня даже не было
возможности приготовить тебе что-нибудь. Я хорошо готовлю. Я даже не могу
повесить новые занавески. Все что было, так это только неприятности и
неприятности.
Она ждала, но его взгляд не изменился.
- И я не против работы, - сказала она через минуту.
Он не отвечал. Она прикурила следующую сигарету и, выдувая дым,
бесцельно глянула в сторону двери.
Он долго рассматривал ее профиль. Потом сказал: - Дорогая? Выдыхая дым,
она повернулась. Он видел, что она подавляла свой интерес к тому, что он
собирался сказать, и знал, что она хотела бы обсудить ее уход с работы. Он
должен был спросить, не поэтому ли она вышла за него замуж, но каким бы ни
был ответ, он бы ничего не изменил, поэтому он продолжил. - Я хочу
рассказать тебе еще кое-то, - сказал он.
- Что?
- Представь себе, что я пошел к Фреду?
- Да.
- Давай, я начну по-другому. Тогда я разговаривал с Финкельштейном.
- Да.
- Я знаю наверняка, что он не собирается переезжать отсюда что бы ни
произошло.
- Если у него никто ничего не будет покупать, он очень быстро уедет
отсюда. Они не задерживаются там, где нет денег.
- Но у него покупатели в районе четырех кварталов отсюда.
- И у Фронта тоже есть члены в районе четырех кварталов отсюда. Они
сделают так что он и гроша в день не заработает.
- Сомневаюсь. Большинство людей не пойдут за десять кварталов в другой
магазин лишь бы насолить ему.
- Они и милю пройдут, если будет подстроено так, что будет стыдно,
чтобы тебя увидели выходящим из этого магазина.
- Сомневаюсь.
- Ты можешь сомневаться, но я говорю, что так бывает. В Лос-Анджелесе
они везде так делали с евреями.
- Правда?
- Ну да. Ты же не покупаешь у него.
- Да, но... ну, я держусь стороны не потому, что мне так сказали.
- Тогда почему же.
- Ну, я просто не поладил с ним, вот и все.
- Ты ладил с ним, пока Фронт не начал говорить, чтобы ты не ладил с
ним, ведь так?
- Ну, нет, я... - Он запутался. Действительно ли он делал именно то,
что его заставляли делать. Он не смог сразу вспомнить, когда он решил больше
ничего не покупать у него.
- Вот так это и делается, - сказала она. - Люди просто решают, что
покупать у него небезопасно и очень скоро он банкрот. А вот что я не
понимаю, так это почему ты не пойдешь к Фреду и не расскажешь ему что ты по
этому поводу думаешь и не разделаешься со всем этим. Мы напрасно страдаем.
Не понимаю, почему ты это не сделаешь.
- Потому что я... ну, я не верю, что Финкельштейн уедет отсюда, пока
они не изобьют его так сильно, что он ничего не сможет сделать, кроме как
закрыться.
- Ну и?
- Ну... я не думаю, что это правильно. Я хочу сказать, что не знаю хочу
ли ввязываться во все это.
- Да, но если они узнают твою точку зрения, тебе не нужно будет ни о
чем беспокоиться.
- Но я говорю о том, правильно ли это будет, если они изобьют
Финкельштейна?
- Ну, ведь он сам напрашивается, правда? Они то и дело предупреждают
его, чтобы он переехал.
- Я знаю, но...
- Когда человека предупреждали, это не то же самое, как если бы они
набросились на него без предупреждения.
- Ты не понимаешь, о чем я говорю, - объяснил он, - я задаю себе вопрос
правильно ли это с их стороны даже предупреждать его.
- Ну... что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду... ну, возьмем, например, нас. Думаю, ты согласна, что
нас предупредили. Фактически два раза...
- Да, и именно поэтому я говорю, чтобы ты шел к Фреду.
- Подожди минуту, дай мне закончить. Нужно посмотреть с обеих сторон.
Нас предупредили. Как тебе кажется, теперь они имеют право указать нам, где
мы должны жить?
- Да, но ведь мы же не евреи, правда?
Он не мог ее переубедить. Он не знал как заставить ее понять и
почувствовал, как непривычен ход его мыслей и что никто кроме него не смог
увидеть происходящее под таким углом. Она продолжала говорить...
- ...этот район. Никто не просил его сюда приезжать, правда? Он знал,
что в этом районе живут христиане. Ты же не будешь с этим спорить?
- Да, но... Вот что я имею в виду. Если бы был такой закон, я бы
сказал, что все правильно. Но это небезопасно, когда какие-то люди сами
решают такие вещи.
- Если бы так поступало больше людей, ты бы не задумывался. Вот
увидишь, придет время, когда будут особые районы из которых им будет
запрещено выезжать, или даже специальные штаты.
- Ну это чушь. Где ты об этом слышала?
- Какое-то время, на Западном побережье об этом все говорили.
- Это у них не выйдет, - нервно отверг он эту мысль.
Теперь она нахмурилась. - Лалли, я тебя не понимаю. Без шуток, я не
понимаю тебя. У тебя какие-то мысли.
- Единственная моя мысль состоит в том, что я не желаю, чтобы кто-то
выгонял меня из моего собственного дома. Я купил этот дом, я заплатил за
него и никто не может указать мне, жить в нем или нет. Тем более не эта
банда душевнобольных.
- Если ты сходишь к Фреду, никто тебя не будет выгонять.
- Дорогая, я не собираюсь ползти на коленях к Фреду, чтобы получить
разрешение жить в своем доме. И хватит об этом. - Он попытался улыбнуться,
чтобы смягчить свой категоричный тон.
Она не поняла. - Ты хочешь сказать, что тебя не интересует, что
происходит в квартале, это ты имеешь в виду?
- Финкельштейн никогда никому не мешал. Если бы существовал такой
закон, по которому он не мог бы здесь жить, тогда... ладно. Но...
- Как это он никому не мешал? Почему же тогда все против него?
- Ты знаешь, почему они против него.
- Ну а ты, сам, против него? - тихо спросила она.
- Ну, я... да, я хотел бы, чтобы его здесь не было. Но он здесь и я не
имею никакого права заставлять его отсюда выезжать.
- Но ты сам попросил его выехать.
- Да, попросил... но... да, я хочу сказать, что я не имею никакого
права выгонять его. - Это, в конце концов, было то, что он имел в виду,
почувствовал он. И ухватившись за эту мысль, он дотянулся до нее и крепко
схватил за руку. - Люди имеют право попросить человека переехать, но они не
имеют право заставлять его переехать.
У него голова кругом пошла. Это тоже было не правильно. Что люди имеют
право сделать еврею? Почему он спотыкается на этом когда размышляет на эту
тему? Раньше ему было совершенно ясно, что их просто нужно запугать, чтобы
они уехали оттуда, где в них не нуждаются. Но теперь эта картина сжала
что-то внутри него, и он не мог сказать ни слова, потому что представил
помешанные лица в том зале...
Он видел, что она ждет чтобы он объяснил свои слова. Это было так
нереально попытаться ухватиться за ее чувство... хотя бы... доброты. Она
была доброй, он знал. Она бы никогда не хотела кровопролития. Даже для
еврея.
- Ведь ты бы не хотела, чтобы его ранили, правда? - спросил он, как
будто это могло изменить ее отношение.
Она посмотрела вокруг и отклонилась назад. - Что ж, я не говорю, что
это лучшее, что может случиться, но если это единственный способ чтобы...
Он засмеялся. - Ну, давай, давай, ты же знаешь, ты бы не хотела этого.
Она посмотрела по сторонам и открыла рот, чтобы говорить и снова
закрыла его. Что-то в нем кричало, что она не должна больше ничего говорить
или ему придется откровенно признать, что все это время он говорил ни о ком
ином, как о себе самом и о ней. И тогда не будет никаких разговоров о визите
к Фреду - ему просто придется спасать ее.
Он быстро и шумно хлопнул лежащими на столе руками и сказал: - Я
предлагаю пойти в кино.
В ответ она посмотрел на него, обдумывая что-то такое, что находилось
вне комнаты. - Послушай, - сказала она.
- Что.
- Остается одно. Я давно думала, но все никак не хотела этого. Но
теперь думаю, лучше мне сделать это.
- Что, дорогая?
- Я пойду к Фреду и...
- Нет, дорогая.
- Подожди минуту. Он не знает кто я такая. Я не хотела, чтобы он знал.
На остальную жизнь я хотела остаться обыкновенным частным лицом. Я думала,
что это движение успокоилось в Калифорнии, но оно разрастается вместо того,
чтобы уменьшаться. Я схожу к нему...
- Нет, дорогая, ты этого не сделаешь.
- Я скажу ему кто я такая. Я могу назвать имена, которые он знает. Мы
подружимся с ними раз и навсегда и посмотрим, что из этого выйдет.
Он решительно покачал головой. - Нет, - сказал он.
Ее вздох поразил. - Лалли, я говорю да.
- Ты не пойдешь к нему. Мне не шесть лет, а он не мой отец. Давай, идем
в кино.
Он встал. Она осталась в кресле, размышляя.
- Герта, я запрещаю тебе. Категорически. Я запрещаю.
Она встала и, раздраженно вздохнув, ленивым движением поправила прядь
волос. При этом она подняла руки, и стали видны очертания ее груди, и он
затосковал по ней и по тем временам, когда они ждали только когда наступит
ночь. Он поднялся и подошел к ней вокруг стола.
- Герта, давай забудем об этом, - глядя ей в лицо, тихо попросил он.
Она опустила руки и задумчиво моргнула, потом подняла глаза вверх. Он
взял ее руку и поцеловал. Он улыбнулся над этим нелепым жестом и над собой и
отпустил руку.
- Давай. Пойдем в кино и забудем об этом.
Она позволила своему рту улыбнуться и уклонилась от его взгляда. -
Хорошо, пойду переоденусь, - сказала она и вышла из кухни, безразличная и
обиженная.
Он смотрел на нее, пока поднявшись по ступенькам, она не исчезла. В
гостиной он видел мать, которая, откинувшись назад, сидела в инвалидном
кресле и, закрыв глаза, слушала звучащий по радио вальс.
Он повернулся и по желтому линолеуму пошел к дверям кухни и выглянул на
пустой задний двор. Он получил заряд бодрости и на этой волне понял, что не
должен потерять Герту. Какие бы недостатки у нее ни были, она нужна ему -
если она когда-нибудь покинет его, ему будет нужна другая женщина. Чистота
неба и оголенные ветки деревьев принесли ему ощущение перспективы, как будто
с этой пустоши может начаться безупречная жизнь, не оскверненная всеми
предыдущими событиями. Сегодняшний вечер станет началом. Заставит ее забыть
весь этот кошмар, подумал он, даст возможность просто наслаждаться тем, чем
они обладают в избытке. И тогда настанет покой. Если хочешь покоя достаточно
сильно, понял он, можешь обрести его.
Он отвернулся от дверей, как раз когда она спускалась вниз по
ступенькам, и очень сильно почувствовал вокруг себя уединение, которое
принесла зима и это ощущение отгородило его от мира за плотно закрытыми
окнами. Он вошел в гостиную навстречу ей, в его улыбке волновалась давнишняя
слабая тоска по счастью.
Обрамляющий лицо мех смягчил выражение ее лица. Они шли, и он
наклонился и провел своей головой по ее лисьему воротнику. Она удивленно
посмотрела на него и позволила себе улыбнуться.
Он засмеялся.
Низкая луна скрывалась где-то далеко за домами. Он поискал и не нашел
ее. - Герта, посмотри на звезды, - сказал он.
Она посмотрела вверх. - Красиво, - сказала она.
Он прижал ее руку к себе. - Тебе не холодно?
- Нет, на улице хорошо. Пойдем в Беверли, а? - предложила она.
- С удовольствием. В любом случае это близко. Что там сегодня?
- Не знаю, но мне надоели мюзиклы. Они все одинаковые. В Беверли фильм
с этим новым актером... как его?
Они миновали магазин Финкельштейна и она не напряглась. Магазин казался
красивым и теплым. Через стекло двери он увидел Финкельштейна, который сидел
там вместе с дочерью, которая читала юмористический журнал.
Они повернули за угол на широкий, отделенный деревьями от дороги
тротуар, который в этом районе проходил через многочисленные, разделяющие
дома незастроенные пустыри. Через несколько кварталов в этом направлении
находилась оживленная улица с двумя кинотеатрами в нескольких кварталах друг
от друга. У него мелькнула мысль, что это хорошо, что Финкельштейн работает
допоздна.
- Я понимаю, кого ты имеешь в виду, но я всегда забываю имена актеров,
- сказал он ей.
Она увлеченно говорила о новой звезде. Ее привлекало, что по сравнению
с другими, у того отсутствовал шик. - Он похож на обыкновенного человека,
такого как он можно встретить где угодно, - сказала она.
Они прошли квартал и увидели огни магазинов в шести кварталах впереди.
Реклама фильма, которую они еще не могли разобрать, подсвечивала снег на
фоне ночного неба. Постепенно его внимание сосредоточилось на широком темном
стволе дерева на следующем углу. Но оно выбивалось из общего ряда других
деревьев... Вот оно сдвинулось с места, превратилось в силуэты нескольких
мужчин, которые стояли группой беседуя. Или это были подростки?
- Что ты скажешь насчет того, чтобы поехать куда-нибудь далеко?
Например в Голливуд? - не поворачиваясь к ней, сказал он.
- Там дешево жить, - вглядываясь в группу на углу и не поворачивая
головы, пробормотала она.
- Я имею в виду съездить на время. Это правда, что там можно купить
карту, на которой показано где живут все звезды?
- Беверли Хиллз. Но у нас никогда не будет столько времени чтобы туда
съездить.
- Кто знает.
- Пока мы не уехали отсюда насовсем, - сказала она едва слышно, когда
они приблизились к группе на углу.
Это были мужчины, теперь он видел это. Ему хотелось пройти мимо них
продолжая разговор, но его тело напряглось и приняло неестественно ровное
положение и он вел Гертруду мимо них молча и смотря строго вперед. Они
продолжали идти так еще с минуту. Его сознание уловило, как цокали по
тротуару ее высокие каблуки, неритмично смешиваясь с его размеренными
шагами.
Не поворачивая головы, она тихо сказала: - Почему это они перестали
разговаривать?
- Разве?
- Ты узнал кого-нибудь из них?
- Нет.
- Ты что не слышал, что они замолчали?
- Нет, я ничего не заметил, - непонятно почему соврал он.
- Зачем это они стояли на холоде?
- Наверное вышли все вместе откуда-нибудь, - сказал он.
Почти квартал они шли молча.
- Давай поговорим о поездке, - сказала она.
Он не смог ничего ответить.
Напряженные, они подошли к кассе кинотеатра. Он купил билеты, а она,
тем временем, прошла в вестибюль. Он положил сдачу в карман и присоединился
там к ней и они вошли в темноту кинотеатра. Она придерживала вместе края
воротника пальто возле шеи даже после того, как они вошли вовнутрь. Он
заметил это, когда шел за ней по проходу между креслами.
Она не спорила с билетером о местах, как бывало иногда и сразу села
там, где он показал. Он сел рядом. Она так и не убрала руку от воротника и
сидела, соединив его края вместе.
Ему потребовалось некоторое время, чтобы вникнуть в кинофильм, половина
которого, как он понял, уже прошла. По мере того, как экран отвлекал на себя
его внимание, Гертруда постепенно отошла на задний план и в темноте он
устроился поудобнее.
Дикое поле, пустое ранним утром.
Появившиеся два низких куста приближаются. Из-за них поднимается
мужчина. Он избит и похоже только что пришел в сознание.
Он трогает свою руку и начинает идти.
Он на дороге, подходит к дому, заходит в него. Теперь он идет медленно,
с трудом.
Внутри дома одна комната. Это небольшой дом в крестьянском хозяйстве.
(В Европе?) Очень бедная лачуга.
На кровати в углу лежит фигура. Мужчина подходит к ней. Это спящая
женщина. Он долго смотрит на нее.
Потом он закрывает ее лицо одеялом. Значит она мертва. Он
поворачивается и некоторое время размышляет - вот он выходит из дома на
дорогу.
Улица в очень бедной части какого-то европейского города. Дома на
улицах заколочены досками; виднеются надписи на польском или на русском
языке. (Должно быть на польском.) Старик с седой бородой двигается по улице
вдоль стен зданий. Он несет книгу и одет в черное, на нем широкополая шляпа.
Он свернул в дверной проем и поднимается по узким ступенькам.
В квартире сидят и ждут восемь или десять человек. Среди них стоит
священник и бормочет про себя молитву.
Теперь в комнату входит седобородый старик, и все люди поднимают глаза.
Он подходит к священнику и садится рядом с ним.
Ньюмен растерялся. Он не знал что именно в фильме его встревожило.
Потом он заметил, что необычно много зрителей вокруг шепчутся. В нескольких
рядах позади него какая-то женщина говорила, фактически не понижая голос.
Теперь бородатый старик начал разговаривать со священником. Он выяснил,
что немцы планируют повесить "их" несколько позже. Священник думает, и затем
говорит, что теперь им пришло время действовать.
Старик поднялся на ноги и открыл свою книгу. Мужчины и женщины в
комнате смотрят на него с мольбой. Он начинает молиться, и немного
раскачивается в то время, как его губы произносят иностранные слова.
Священник стоит на коленях со склоненной головой и тоже молится.
Зрители медленно, непрерывно шевелились. Никто не кашлял. Это движение
не было связано с перемещением тел. Ньюмен рассматривал экран и неожиданно
вся картина попала в фокус.
Этот старик был раввином, это точно. А люди в комнате были евреями.
Мужчины молились, не снимая шляп, а головы женщин были покрыты
платками.
Теперь весь экран занят фигурой коленопреклоненного священника. Он
молится и его лицо обращено прямо к зрителям.
Позади Ньюмена с грохотом опустилось сиденье...
Снова показана вся комната. Священник поднимается на ноги. Вместе с
раввином он ведет людей через двери из квартиры.
Ньюмену показалось, что его глаза увеличились до размеров зрительного
зала. Он видел то, что видели сидящие вокруг него люди, и он видел это их
умами. Он знал почему шумел зрительный зал. Персонажи были евреями и в
основном их играли актеры с приятной внешностью. Хотя и смуглые, но ни у
кого из них не было крючковатого носа и кривой ухмылки и зрителям это не
нравилось. Экран снова овладел его вниманием...
Теперь небольшая группа людей идет за священником и раввином по улицам
города.
Они подходят к площади. В ее центре стоит ряд высоких виселиц. Вокруг
виселиц стоит много немецких солдат. Больше на площади никого нет.
По направлению к виселицам эту пустую площадь пересекает процессия.
Теперь появляются заключенные, которых должны повесить.
Раввин и священник останавливаются возле немецкого офицера. Раввин
начинает говорить. Он говорит, что эти заключенные невиновны. Он говорит,
что они не должны быть убиты только потому, что они евреи.
- ХА!
Этот одинокий нарочитый смешок звездой пролетел через темный зал. Он
раздался справа за мистером Ньюменом. Повернулись головы. В третьем ряду
спереди спиной к экрану встал человек. Мистер Ньюмен не видел его лица, но
тот, казалось, разглядывал зал. Потом он сел.
- Кого ты ищешь, Изя?
- Мистер Ньюмен не повернул головы. Все люди вокруг него
поворачивались, чтобы посмотреть. Некоторые продолжали сидеть неподвижно,
глядя на экран.
В кинокартине священник запрыгивает на помост с виселицами. Среди
немецких солдат, которые пытаются забраться наверх и стащить оттуда
священника, начинается большой беспорядок.
Священник кричит, что это не по-христиански убивать этих людей и что
истинные христиане не могут осмелиться принять в этом участие. Теперь
солдаты стаскивают его с помоста... Он старается, чтобы его слова были
услышаны... Старый раввин падает, у него изо рта течет кровь...
В зале, вверх и вниз по проходам, наблюдая за зрителями, ходили два
билетера. Они продолжали медленно прохаживаться. Мистер Ньюмен больше не
видел экрана. Теперь движение охватило весь зал, вокруг себя он слышал
вздохи.
Его кулаки разжались, когда на экране появились большие развевающиеся
флаги - американский, британский, русский и другие. Играл оркестр. На экране
появилось, а потом погасло слово "КОНЕЦ".
На экране появились цветные буквы "WB". Мультфильмы.
Зрители смеялись, что-то бормотали. На экране по лесу идет знакомый
маленький поросенок с очень тяжелым ружьем. Сразу за ним на самокате едет
кролик.
Рассудок мистера Ньюмена отвергал яркие и веселые краски мультфильма.
Через некоторое время он взглянул на Гертруду. Она сидела, продолжая
прижимать пальто к шее.
Экран как будто распахнулся, высунулось пухлое лицо поросенка и,
размахивая на прощанье своей маленькой лапкой, он, смешно заикаясь,
провизжал: - В-во, в-во, в-во, в-вот и все, ребята!
И, фыркнув от смеха, он исчез.
Когда Гертруда начала подниматься, мистер Ньюмен почувствовал на своей
ноге давление. Он мельком глянул на нее, когда она встала, и торопливо
вскочил. Они выбрались в проход, и он держался позади нее в то время как она
большими шагами шла к выходу.
Рекламные огни уже были погашены. Только слабый отсвет из вестибюля
отпугивал ночь от тротуара перед кинотеатром. На краю тротуара стоял
горбатый старик с пачкой газет под мышкой. Ньюмен узнал в нем того горбуна,
который продавал газеты перед тем собранием в зале. На нем была все та же
широкополая шляпа, но теперь, в левой руке, показывая людям выходящим из
кинотеатра, он держал газету под названием Бруклин Тэблит. В нескольких
метрах от него, возле бордюра, повернувшись к пустому вестибюлю, стояла
группа из пяти молодых парней и мужчины постарше.
Ньюмен понял, что эти пятеро сопровождали продающего газеты старика.
Ему достаточно было только взглянуть на них, чтобы все понять. Они не
слонялись без дела. Они наблюдали за вестибюлем. На секунду его глаза
задержались на лице мужчины постарше. Затем он вышел за Гертрудой. Она шла
быстро.
Теперь их окружила ночная темнота. Снова он прислушался к ее каблукам,
цокающим с ним не в ногу.
Они молча прошли два квартала и подходили к третьему, когда он
заговорил.
- Я не знал, что было в репертуаре, - извинился он.
Она резко выдохнула через нос.
- Герта, перестань быть такой.
До сих пор он не брал ее за руку. Он осмелился сделать это сейчас, как
будто опасаясь, что она может от него убежать. Она вырвала свою руку. Теперь
они шли довольно быстро.
- Герта, ради Бога, что ты от меня хочешь?
Она снова выдохнула воздух через нос.
- Прекрати! - сказал он резко, и схватил ее за локоть. Она остановилась
и в темноте посмотрела на него.
Спокойно, очень желая, чтобы она ему поверила, он сказал: - Не глупи.
Ничего не случится.
Она повернулась и снова пошла, но теперь более официально. Он продолжал
держать ее за локоть, потом скользнул рукой под ее руку и прижал ее ближе. -
Герта, мы ни в чем не виноваты.
- Ты не принимаешь этого всерьез. Никогда не принимал.
- Не понимаю, что ты хочешь, чтобы я принимал серьезно...
- Иди и поговори с Фредом. Я хочу чтобы ты пошел, слышишь меня? Они
просто дожидаются конца войны, чтобы развернуться.
- Мне больше нечего сказать Фреду.
- Тебе много есть чего сказать. - Она говорила в такой всеобъемлющей
тишине, что казалось, будто их подслушивает окружающая темнота. Пустыри
между домами тонули в черных, сгорбившихся над кучами привезенной земли,
тенях. Машин на дороге совсем не было, только изредка проезжал какой-нибудь
большой грузовик. Ее голос был полон силы. По тому, как она выставила свою
голову вперед, он мог представить, как сейчас были напряжены ее глаза. Он
подумал, что так она была похожа на мужчину. - Тебе есть много чего сказать,
- утвердительно кивнув, повторила она, - много чего.
Он не знал, что ей ответить. Они уперлись в ту же глухую стену. Они
продолжали молча идти.
- Ты меня слышишь? - настаивала она.
Он подождал мгновение, обдумывая свои окончательные слова. Ему
хотелось, чтобы сейчас они не были одного роста, а, чтобы он был выше нее, и
мог авторитетно посмотреть на нее сверху вниз и заставить ее согласиться. Он
вообще не смотрел на нее и говорил в такт своим размеренным шагам: - Герта.
Я собираюсь сделать только одно.
Она слушала. Она почувствовала его решимость.
- Я собираюсь жить так, как жил всегда. Я не собираюсь многого менять.
Думаю, ты понимаешь, что я не верю в то, во что верит Фронт. Мне кажется,
что по-настоящему я никогда и не верил.
- Дело не в том, во что они верят...
- Понимаю, но дело именно в этом. Они делают то, во что верят. Даже
если бы они решили, что со мной все в порядке, я все равно не смог бы их
поддерживать.
- Не смог бы?
- Нет.
Они пересекли четвертую улицу. В двух кварталах от них, он разглядел
тусклый свет в магазинчике. Теперь он начал глубже вдыхать и шагнул на
тротуар. - Я не смог бы, - сказал он, - и ты тоже не смогла бы. Ты слишком
хороший человек.
Она не отзывалась. Он ждал. Он чувствовал, как ее разум подыскивал
слова.
- Лалли, ты слишком много говорил с ним, - неторопливо сказала она,
слабо кивая на свет впереди.
- Последний раз, когда я попросил его выехать, - быстро заверил он ее.
- Если послушать их, они никогда не делают ничего плохого. Они всегда
невинные ягнята, как в этом кинофильме. Однако там не показывают то, что они
делают на самом деле.
- Герта, ты не права. В этом ты не права.
- Ты слишком много говорил с ним.
- Я не говорил с ним слишком много. - Его голос стал выше, что
свидетельствовало о его несогласии. - Тем не менее, я сам думал. И ты тоже
должна подумать. Просто я не считаю, что это правильно, чтобы какие-то люди
шатались вокруг и избивали их. Я не считаю, что это правильно и не буду
иметь с этим ничего общего.
- Ты не видел, чтобы Фред шатался по улицам. У него есть положение. Ты
не воспринимаешь это достаточно серьезно. А я говорю и говорю тебе об этом.
Они пересекли пятую улицу и шагнули на тротуар. - Я рассказал тебе все,
что мог, - сказал он. - У нас есть дом и хорошая работа и... И думаю если
война скоро закончится, ты сможешь перестать работать.
На самом деле он не собирался говорить этого, но получилось хорошо, -
ее рука смягчилась, и она привлекла его ближе к себе.
- Ты это серьезно? - возбужденно спросила она.
Она сейчас наверняка улыбается, счастливо подумал он. - Конечно, милая,
я...
Этот звук был слабым. Легкий удар от падения капли дождя. Но он
прозвучал. Слова замерли у него на языке и он остался с открытым ртом. Он
снова его услышал. Слабый стук подошв по тротуару. Их несколько... в ногу...
теперь не в ногу...
Позади него. Возможно в четверти квартала. Несколько... он не смог
разобрать точно, сколько их быстро шагало по тротуару. Он подсчитал их...
пара... две... три... сбился со счета и ритм шагов смешался. Она приподняла
голову. Машинально их походка снова стала очень неестественной. Они
незаметно - по сантиметру на шаге - стали идти быстрее.
Почему-то он не сомневался, он знал это... Между идущими позади и им
самим существовала мысленная связь. Группа людей никогда не идет без
разговоров. Их молчание позади, заставляло темноту дрожать, и эта дрожь
передавалась его спине.
Они пересекли шестую улицу, поднялись на последний тротуар. На
следующем углу они повернут налево в свой квартал. Ньюмен увидел желтый свет
магазина который манил к себе, как двери в конце коридора во сне. Свет
заполнил его сознание, ослепил его надеждой в то время, как за спиной
стучали шаги. Они шли к Финкельштейну. Это именно так. Если они преследовали
именно его, то, чтобы напасть, это место было не лучше и не хуже любого
другого. Например, раньше, там, где пустыри занимали полквартала. Сегодня
они шли к Финкельштейну. Бедняга... ну, он не должен был селиться там, куда
его никто не звал. Хотя нехорошо будет, если малышка все еще там, но уже
поздно и возможно она уже спит. Слава Богу, что есть Финкельштейн.
Представить только, что в квартале не было бы никого такого... Теперь ему
придется бежать, бежать, как он только может быстро... Бедняга, бедный
еврей... Эти парни были крепкими, их мышцы так и выпирали из-под свитеров -
спортивные ребята. Кем был тот мужчина постарше? Именно так они это и
делают. Мужчина постарше для руководства, чтобы ребята не перестарались.
Господи, они не спешили! Шли совсем медленно. Почему они не идут быстрее, не
догонят и не перегонят его и не пойдут дальше? Толково. Наверное, они
выжидают позади, чтобы дать им возможность зайти в дом, прежде, чем они
приступят к делу. Нельзя, чтобы им пришлось слоняться вокруг магазина.
Пришли, а потом, бац. И время самое подходящее. На улицах никого. Может
нужно остановиться и пропустить их вперед, теперь они были уже гораздо
ближе, не больше, чем в десяти метрах, если не ближе. Нет, он не мог
остановиться здесь в темноте. Не замедлять шаг. Не подпустить их, так
близко, чтобы они заговорили. Продолжать идти. Боже, но Герта и умеет
ходить. Ее рука, как камень. Ее сердце... ее сердце не должно так биться,
подумал он... Почему сердце у нее бьется как...?
Они вышли на угол и, почти не замедляя шаг, повернули, продолжая идти
по своему кварталу. Они были на противоположной от магазина стороне улицы.
Компания позади них, как раз теперь должна была переходить, переходить...
как... раз... теперь.
Теперь.
Теперь.
Теперь!
- Эй, Мойша, куда это ты так спешишь?
Это был тот мужчина постарше... низкий, флегматичный голос. Широко
шагая, он ни разу не споткнулся, Гертруда крепче прижалась к нему. Это было
недостойно. Несмотря на весь свой страх, он отказался идти быстрее, они шли
уже достаточно быстро, - вот если бы шел дождь, тогда они с Гертрудой могли
бы пробежаться до самого дома.
Шум бега сзади. Смех парня. Они появились перед ним... вокруг него.
Уголком глаза он заметил, что уличный фонарь разбит. Только свет из магазина
освещал симпатичное лицо и зеленый свитер самого высокого из парней...
что-то сверкнуло вокруг его левой кисти. Их было пятеро. Двое за спиной,
трое спереди. Мужчина постарше стоял вне круга и, утирая нос, наблюдал.
Высокий парень стоял, расставив ноги. Он улыбался. - Что за спешка?
- Я...
- Вот оно что! - поддразнил большой парень.
Он почувствовал руку у себя на спине. Он быстро повернулся назад,
потрясенный происходящим. - Прекрати! - резко приказал он. Его челюсть
дрожала.
Он снова услышал за собой шум бега, повернулся и увидел, что большой
парень и двое других побежали к магазину Финкельштейна, увидел, как они
помчались туда и получил удар кулаком в голову сбоку. Он упал на землю и с
трудом увернулся от приближающейся к его лицу ноги. Он поднялся, и пальто на
нем распахнулось. Мужчина толкнул его сзади, навстречу подходившим к нему
двум парням. Не замахиваясь, Ньюмен ударил и попал одному парню по руке и
парень неожиданно рассердился, и, рассвирепев, сильно ударил ему в ухо. Он
повернулся и упал возле бордюра и снова с трудом поднялся. Снова он
почувствовал на спине руки старшего мужчины, и тот снова толкнул его на
идущих к нему двух парней. Он начал поднимать руку, когда почувствовал, как
его пальто начало заворачиваться на спину. Неожиданно поняв, он сбросил его
с плечей и выскользнул из рукавов, прежде, чем оно было наброшено ему на
голову... он видел в кино как это делалось, поразился, что это делали с ним,
изнутри на него нахлынуло отвращение от того, что они так с ним поступают...
Он вырвался, перед ним было свободно. Куда подевалась Гертруда? Он
отбежал на десять метров и оглянулся. Они, пританцовывая, приближались к
нему с поднятыми кулаками. Он увидел, что они делают все очень умело,
почувствовал руководящее присутствие старшего мужчины, который теперь был
между приближающихся парней, что-то бормотал им, утирая нос внешней стороной
большого пальца. Они уже подходили. Он не мог убегать, не мог бежать к дому,
чтобы парни гнались за ним. Это было неприлично и унизительно для него, и он
стоял на месте, и вдруг увидел, что его рука указывала, указывала на
магазин.
- Туда! - закричал он, услышал свой голос и умолк.
Они не обратили внимания на его жест. - Туда, - пробормотал он, ловя
воздух пересохшим ртом. Он махнул им рукой, чтобы они ушли, глупый
женоподобный жест, подумал он, продолжая, однако, отступая, махать им, в то
время, как они обходили его с двух сторон, а впереди шел мужчина. Если бы
они просто повернулись, пошли в магазин... его колени были готовы
подкоситься в мольбе, он почувствовал отвращение к себе из-за того, что
махал им по направлению к освещенным окнам за их спинами...
Магазин взорвался. В тишину изверглась гигантская глыба звука из одной
глотки, из магазина вырвался мощный рев, и на тротуар в огромном прыжке
выпрыгнул Финкельштейн, с битой в каждой руке, за ним выскочили трое,
которые, не попадая в него кулаками, пытались схватить его за одежду.
Подобно длиннорукой машине он изо всех сил бил их битами, они увертывались
почти играючи, грациозно, следя за шагами друг друга, завидуя друг другу,
улыбаясь, наслаждаясь забавой...
Ньюмен почувствовал, как ему в живот ударил ботинок, ботинок на толстой
подошве, он отлетел от удара назад и живот так и остался сплющенным. Стук
высоких каблуков. Он резко повернул голову. Она бежала... Гертруда...
Гертруда! Теперь они отделили его от Финкельштейна. Он почувствовал, что
когда на улице появились свистящие в воздухе биты, их настроение изменилось.
Они больше не обходили его с разных сторон, а хотели все закончить и он
побежал вокруг них к тротуару, резко остановившись, когда один из них
попытался перехватить его, и побежал прямо к Финкельштейну, крича, чтобы тот
узнал его. Финкельштейн ни разу не повернулся к нему, но его левая бита
перестала вращаться и протянулась к нему. Он схватил ее за верхушку, и
почувствовал мощный удар чем-то металлическим сбоку в голову, и на нетвердых
ногах поковылял в сторону тротуара, где налетел руками на бордюр. - Сукин
сын! - закричал он дискантом, его голос был как будто покрыт чем-то
противным, а он бежал куда глаза глядят со света, припадая к земле, слыша за
собой топот ног. Затем, выровняв равновесие, и, крепко взяв биту обеими
руками, он на бегу, резко развернулся вокруг себя и почувствовал, как ударил
в плотное податливое плечо. Казалось, что внутри него опрокинулась
гигантская стена, и мощный поток серебристого света очистил его тело. Его
брюки были мокрыми и он знал это и все же он снова замахнулся и ругая себя
за то, что промахнулся, выкрикнул:- Ах ты ж сукин сын, - и пошел на парня в
зеленом свитере который, начал отступать... Теперь кричал мужчина постарше.
Ньюмен повернулся на крик и побежал, как будто стал легче, даже вообразив,
что лишился пальто только сейчас, и старший мужчина увернулся, но он не
преследовал его, а продолжал бежать к Финкельштейну. Теперь возле
Финкельштейна было только двое, но, когда его коренастое тело следовало за
каждым взмахом биты, из его носа продолжала брызгать кровь. Теперь они
стояли вместе, спиной друг к другу. Четверо оставшихся парней по двое
одновременно бросались на биты с кулаками и отступали, когда твердое дерево
попадало им по рукам...
- Хватит.
Даже не крик. Это было так удивительно отрепетировано, что мужчина
постарше лишь сказал, хватит, и парни расслабились, оставаясь настороже,
продолжая держать оборону, и отступили назад, образовав аккуратный круг.
Мужчина стоял полностью на свету возле магазина. Он понял это и шагнул
в сторону, в темноту. Прозвучал его голос: - Ладно, еврейские ублюдки. Это
была разминка. Ребята, поехали.
Тот, что был в зеленом свитере, почти плача, позвал: - Я не могу.
Мужчина вышел на проезжую часть и направился к нему. - Мы уходим,
пошли.
Он взял парня за руку. Мистер Ньюмен и мистер Финкельштейн стояли,
тяжело дыша, в центре улицы. Их спины почти соприкасались и они все еще
держали биты в руках, как багры. Они наблюдали, как круг вокруг них отступил
к углу. Те