Тематические сборники зарубежной фантастики

Оцените этот текст:
Тематические сборники зарубежной фантастики

* Сборник зарубежной фантастики "Практичное изобретение" *

Джон Д.Пирс. Инвариантный

---------------------------------------------------------------
Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974
OCR: Благовест Иванов
---------------------------------------------------------------

Вам, разумеется, в основном известно все, что касается Хомера Грина.
Значит, мне нет нужды рассказывать об этом. Я и сам многое знал, но тем не
менее, когда мне довелось, одевшись по-старинному, попасть в этот
необыкновенный дом и повстречаться с Грином, я испытал странное чувство.
Сам дом, пожалуй, не назовешь таким уж необыкновен-ным - не больше, чем
его изображения. Зажатый между другими зданиями XX века, он, вероятно,
хорошо сохранился и не выделяется на фоне окружающих его старин-ных домов.
Но несмотря на предварительную психологи-ческую подготовку, когда я вошел,
ступил на ковер, уви-дел кресла, обитые ворсистой тканью, и принадлежности
для курения, услышал (и увидел) примитивный радиоприемник (хотя мне было
известно, что он воспроизводит старые записи) и, наконец, самое удивительное
- смог взглянуть на разожженный в камине огонь, меня охватило ощущение
нереальности.
Грин сидел на своем обычном месте, в кресле, у огня. У его ног лежала
собака. Я не мог забыть, что он, судя по всему, - один из ценнейших людей на
Земле. Но чувство нереальности происходящего, навеянное окружающей
обстановкой, владело мною по-прежнему, и сам Грин тоже казался мне
нереальным. Я почувствовал острую жалость к нему.
Ощущение нереальности не исчезло и потом, когда я представился. Сколько
людей побывало здесь? Конечно, это можно было бы узнать заранее, из отчетов.
- Я Кэрью, из Института, - сказал я. - Мы с вами никогда не
встречались, но мне сказали, что вы будете рады меня видеть.
Грин встал и протянул мне руку. Я с готовностью пожал ее, хотя этот
жест был для меня непривычен.
- Да, я рад вас видеть, - сказал Грин. - Я тут чуть-чуть вздремнул. Вся
эта процедура вызывает что-то вроде легкого шока. Поэтому я и решил немного
передохнуть. Надеюсь, что мои препарат будет действовать вечно. Садитесь,
пожалуйста, - добавил он.
Мы расположились у камина. Собака, вставшая было при моем появлении,
снова улеглась и прижалась к ногам хозяина,
- Вам, наверное, хотелось бы проверить мои реак-ции? - спросил Грин.
- Да нет, это не к спеху, можно и позже, - ответил я. - У вас здесь так
уютно.
Отвлечь Грина было легче легкого. Он расслабился и стал смотреть в
огонь.
Не буду подробно излагать содержание нашей краткой беседы. Она
воспроизведена в моей диссертации "Некоторые аспекты двадцатого века" (см.
приложение А) и была, как известно, весьма непродолжительной. Мне очень
повез-ло, что я получил разрешение на встречу с Грином.
Как я уже упоминал, беседа, приведенная в приложе-нии А, продолжалась
недолго. Материалы, сохранившиеся от XX века, намного более насыщенны, чем
память Грина, содержание которой давно и подробно изучено. Как известно,
рождению новых мыслей способствует не сухая ин-формация, а личный контакт,
безграничное разнообразие возникающих ассоциаций и человеческая теплота,
которая оказывает стимулирующее воздействие.
Итак, я был у Грина и имел в своем распоряжении це-лое утро. Грин, как
всем известно, ест три раза в день, а в перерывах между едой к нему
допускается только один посетитель. Я испытывал к нему чувство благодарности
и симпатии, но все же был несколько не в своей тарелке. Мне хотелось
поговорить с ним о том, что ближе всего его сердцу. Разве это не
естественно? Я записал и эту часть нашей беседы, но не стал ее публиковать.
В ней нет ничего нового. Возможно, она тривиальна, но для меня она значи-ла
очень много. Разумеется, это глубоко личное воспоминание. И все-таки мне
кажется, что и для вас это будет небезынтересно.
- Что послужило толчком к вашему открытию? - спросил я его.
- Саламандры, - ответил он без тени сомнения, - саламандры.
Отчет о его опытах, связанных с полной регенерацией тканей, как
известно, давно опубликован. Сколько тысяч раз Грин повторял свой рассказ?
Но клянусь, в моей запи-си есть некоторые отклонения от опубликованного
отчета. Всетаки число возможных комбинаций практически бесконечно! Но каким
образом явление регенерации оторван-ных конечностей у саламандр навело его
на мысль о пол-ной регенерации частей человеческого тела? Почему бы, скажем,
не добиться того, чтобы на месте зажившей раны появился не шрам, а точная
копия первоначальной ткани? Как при нормальном метаболизме добиться
регенерации тканей, причем без изменений, происходящих при старе-нии
организма? Как в точности восстановить первоначаль-ную форму, и притом
всегда и во всех случаях? Вам демонстрировали это на животных при
прохождении обязательного курса биологии. Помните цыпленка, у которого с
помощью метаболизма замещаются ткани, но они всегда остаются неизменными,
инвариантными? Страшно пред-ставить, что то же самое может быть и у
человека. Грин выглядел молодо, он казался моим ровесником. А ведь он
родился в двадцатом веке...
Рассказав о своих опытах, включая и последнюю при-вивку, которую он
сделал накануне вечером самому себе, Грин стал пророчествовать.
- Я уверен, - сказал он, - что действие препарата будет вечным.
- Да, доктор Грин, - заверил я его, - действительно, это так.
- Не к чему торопиться, - заметил он, - прошло слишком мало времени...
- А вам известно, какое сегодня число, доктор Грин? - спросил я.
- Одиннадцатое сентября тысяча девятьсот сорок третьего года, если вам
угодно, - ответил он.
- Доктор Грин, сегодня четвертое августа две тысячи сто семидесятого
года, - сказал я ему серьезно.
- Бросьте шутить, - сказал Грин, - если бы так бы-ло на самом деле, я
был бы одет иначе, да и на вас была бы другая одежда.
Разговор зашел в тупик. Я вынул из кармана коммуникатор и начал
демонстрировать прибор, показав напоследок объемное изображение со
стереозвуком. Грин наб-людал за моими манипуляциями со все возрастающим
удивлением и восторгом. Сложное устройство, но человек эпохи Грина мог
ожидать от будущего такого развития электронной техники. Казалось, Грин
забыл о разговоре, из-за которого мне пришлось достать коммуникатор.
- Доктор Грин, - повторил я, - сейчас две тысячи сто семидесятый год.
Мы в двадцать втором веке.
Он растерянно оглядел меня, но уже без недоверия. На его лице отразился
ужас.
- Несчастный случай? - спросил он. - У меня выпа-дение памяти?
- Никакого несчастного случая не было, - сказал я. - Ваша память в
полном порядке, только... Выслушайте ме-ня. Сосредоточьтесь.
И я рассказал ему обо всем коротко, в общих чертах, так чтобы он мог
поспевать за моей мыслью. Он с тревогой смотрел на меня, по-видимому, его
мозг работал напря-женно. Вот что я ему сказал:
- Сверх всяких ожиданий, ваш эксперимент удался. Ваши ткани получили
способность восстанавливаться полностью без всяких изменений. Они стали
инвариантными.
Фотографии и точнейшие измерения показывают это с полной очевидностью,
хотя прошло уже много лет, про-шли века. Вы точно такой же, каким были
двести лет назад.
За это время с вами происходили несчастные случаи. Но любые раны - и
незначительные, и глубокие - зале-чиваются на вашем теле, не оставляя ни
малейших следов. Ваши ткани инвариантны, и мозг ваш тоже инвариантен,
точнее, инвариантны его клеточные структуры. Мозг мож-но сравнить с
электрической сетью. Память - это сеть, катушки, конденсаторы, их
соединения. Сознание - процесс мышления - не что иное, как распределение
напряжений в этой сети и текущие в ней токи. Этот процесс сложен, но он
носит временный характер. Выражаясь языком элек-тротехники, это переходный
процесс. Память же изменяет саму структуру мозговой сети, влияя на все
последующие мысли, то есть на распределение токов и напряжений в се-ти. В
вашем мозгу сеть никогда не изменяется. Она тоже инвариантна.
Иными словами, можно провести аналогию между мыслительными процессами и
работой реле и переключательных устройств в вашем XX веке, сравнить память
со схе-мой соединения отдельных элементов. В мозгу всех остальных людей
схемы соединения элементов с течением времени изменяются, элементы
соединяются и разъединя-ются, появляются новые соединения, соответствующие
из-менениям в памяти. В вашем же мозгу схема соединений никогда не меняется.
Она инвариантна.
Другие люди могут приспосабливаться к новому окру-жению, узнавать, где
лежат необходимые вещи, изучать расположение комнат, адаптироваться к
внешней среде, но вы этого не можете, потому что ваш мозг инвариантен. Вы
связаны привычками с этим домом, он остался точно таким же, как в тот день,
когда вы испытали на себе свое средство. Ваш дом вот уже двести лет как
держат в полном порядке, подновляют, чтобы вы могли в нем жить, не
ис-пытывая никаких неудобств. Вы здесь живете постоянно, с того самого дня,
как ваш мозг стал инвариантным.
Не думайте, что вы ничем не отвечаете на заботу о вас. Вы, быть может,
являете собой самую большую ценность в мире. Утром, днем и вечером - три
раза в день - вас разрешают посещать тем немногим счастлив-цам, которые
заслужили эту честь или нуждаются в вашей помощи.
Я изучаю историю. Я пришел, чтобы увидеть двадцатый век глазами
интеллигентного человека этого столетия. Вы необыкновенно умный, блестящий
человек. Ваш разум изучен лучше, чем любой другой. Трудно найти человека,
превосходящего вас по силе мысли. Мне бы хотелось, что-бы ваш могучий мозг,
соединенный с огромной наблюда-тельностью, помог мне в исследовании XX века.
Я пришел поучиться у вашего мозга - свежего источника, не заблокированного,
не измененного прошедшими годами, остав-шегося точно таким же, каким он был
в тысяча девятьсот сорок третьем году.
Но речь не обо мне. К вам приходят выдающиеся исследователи-психологи.
Они задают вам вопросы, затем повторяют их, слегка изменив, и внимательно
наблюдают за вашими реакциями. При этом каждый последующий эксперимент не
искажается вашими воспоминаниями о предыдущем, Когда цепь мыслей у вас
прерывается, в ва-шей памяти не остается никакого следа. Ваш мозг
по-преж-нему, инвариантен. Поэтому психологи, которые в других случаях могут
делать только самые общие выводы из про-стых опытов на многих индивидуумах,
сильно отличающихся друг от друга, неодинаково подготовленных и по-разному
реагирующих на раздражители, в вашем случае наблюдают изменения реакций при
малейших изменениях стимулов. Кое-кто из этих ученых доводил вас до шока, но
вы не в состоянии сойти с ума. Ваш мозг не может измениться. Он инвариантен.
Вы представляете такую ценность, что, кажется, без вашего инвариантного
мозга человечество вообще не смог-ло бы прогрессировать. И все-таки мы
больше никому не предложили произвести на себе такой эксперимент. На
животных - пожалуйста, Взять хоть вашу собаку. Вы пошли на это сознательно,
но ведь вы не представляли, каковы будут последствия. Вы оказали
человечеству громадную услугу, не сознавая этого. Но мы уже не имеем права
повторять такой опыт.
Голова Грина опустилась на грудь. Лицо его было озабоченным. Казалось,
он искал утешения в тепле, идущем от камина. Собака, лежавшая у его ног,
зашевелилась, и Грин взглянул на нее, неожиданно улыбнувшись. Я знал, что
ход его мыслей был прерван. Переходные про-цессы затухали в мозгу. Наше
свидание начисто исчезло из его памяти.
Я встал и тихонько вышел, не дожидаясь, пока он поднимет голову.

Джон Рэкхем. Обновитель

Кому не известны все эти прописные истины - от люб-ви до ненависти один
шаг, смех и слезы живут рядом и так далее?
А ведь то же самое можно сказать и об удаче. Во вся-ком случае, по
отношению ко мне. Я один из тех, кому веч-но не везет, и это несмотря на
такие-возможности, которые любого другого поставили бы на одну доску с
Наффилдом или Рокфеллером. Чем только я не занимался: пробовал свои силы в
электронике, машиностроении, гипнотерапии, экспериментальной химии, был
коммивояжером и даже один сезон разъезжал с цирковой труппой. И ради чего?
Старался зашибить деньжат побольше, чем я потрачу на будущей неделе. И,
представьте, мне это ни разу не уда-лось.
Фред прозвал меня циником. Но когда вы познакоми-тесь с моей жизнью, вы
вряд ли меня осудите. Сейчас мы с Фредом компаньоны, занимаемся
"внедрением", как го-ворят интеллектуалы. То есть я пытаюсь убедить людей,
что у пас есть товар, который нужен им до зарезу. Посмот-рите-ка наш номер
по телеку - по-моему, это здорово. Все это выглядит, как мы расписываем. Но
мне даже не ве-рится, что так пойдет и дальше. Все это добром не кончит-ся.
Это у меня всегда так. Откровенно говоря, точит нездо-ровое любопытство -
страшно хочется узнать, каким блю-дом угостит меня рок на этот раз.
Вот за это Фред и зовет меня циником. Он-то совсем другой. Неисправимый
оптимист, каким я был когда-то. Если б я дал себе волю, то проливал бы по
этому поводу горькие слезы. Эх, не надо бы Фреду ввязываться в это дело: он
женат, счастлив в браке, ему бы какую-нибудь постоянную работу, без всяких
неожиданностей. Впрочем, это для него не так уж важно: миссис Фред сама
зараба-тывает, и притом неплохо.
Кстати, и нашим теперешним процветанием мы обяза-ны блестящей идее,
которая пришла в голову миссис Фред. Поэтому и о ней стоит сказать несколько
слов. Она ведет раздел советов страдающим от несчастной любви в одном из
крупнейших журналов для женщин и по-настоящему предана своему делу.
Мимоходом я хотел бы опровергнуть старые басни насчет того, что подобные
советы сочиняют пожилые джентльмены с бакенбардами, курящие трубки и
насквозь пропахшие прокисшим элем. Вздор! По крайней мере, в данном случае.
Миссис Фред - это вам не кто-нибудь!
Да, о ней одной стоит написать целую книгу. Может, я когда-нибудь и
напишу, потому что я ею просто очарован. Только поймите меня правильно - все
это совершенно невинно. Она высокая, брюнетка, грациозна, а главное, в ней
бездна того, что у актеров называется шармом. Она прекрасна той красотой,
которая постепенно берет вас в плен. При этом она наивна! И к тому же
упряма! Никогда не встречал столь ребячливой и простодушной женщины. Ни
капли лукавства, лживости; никогда ей и в голову не придет помыслить о
ком-то дурно. Устоять против нее в споре просто невозможно. Один бог знает,
как они с Фре-дом составили пару: он маленького роста, легкомысленный,
болтливый, и в голове у него вечно роятся самые дикие мысли, которые
когда-либо рождались на свет. Впрочем, такие пары возникают сплошь и рядом.
Вот почему теперь я могу рассказать об одной встрече субботним вечером два
месяца назад.
Мы сидели втроем в их гостиной, лениво поглядывая на экран телека,
посмеиваясь над нелепой рекламой, и чувствовали себя какими-то
опустошенными.
- Голова как пустая бочка, - простонал Фред, будто удивляясь, что такое
возможно. - Неужели у меня когда-нибудь бывали мысли?
Мне пришлось признаться, что я нахожусь в таком же незавидном
состоянии. Мы загрустили. Миссис Фред, кото-рая сидела в сторонке и что-то
вязала, вкладывая в это не-хитрое занятие бездну грации, благосклонно
улыбнулась нам.
- Просто вы разбрасываетесь своими идеями, - тихо сказала она. - Вот
мой дед - признаться, чудаковатый был старик - записывал все свои мысли в
книгу. Он говаривал, что, если потрудиться и облечь мысли в слова, они
приоб-ретают некую основательность. Считал, что таким путем они набирают
вес. Чудные рассуждения, правда?
- А по-моему, в этом что-то есть, - возразил я. - Для большинства людей
написанное слово убедительнее. Вспом-ните, сколько раз вы слышали: "Но это
же черным по белому написано, я сам читал!" И, знаете, верят, что это
совершенно меняет дело.
- Дед всегда утверждал, что он гений, - сказала она. - Он и правда был
изобретатель. Фред, помнишь "искусственную радугу"? Теперь-то все знают про
эту ра-дугу, хотя мало кто понимает механизм ее действия. Тут каким-то
образом использован стробоскопический эф-фект - это я знаю точно.
Поверхность, покрытая такой краской, подвергается действию обычного
электрического света и при частоте тока пятьдесят герц выглядит серова-той.
Но увеличьте частоту тока, и вы получите любой цвет спектра, от
инфракрасного до ультрафиолетового. Голли-вуд сделал на этом хороший бизнес.
Такой краситель ис-пользуют для задников и всяческих световых эффектов - вы
можете это увидеть в любом лондонском театре.
- Так вот отчего ваша семья разбогатела! - восклик-нул Фред. Теперь он
был весь внимание. - А не изобрел ли твой дедушка еще чего-нибудь?
- Ну разумеется, - улыбнулась она. - Но он больше ничего не продавал.
Он говорил: если кому-то что-то действительно нужно, пусть сам и изобретет.
Он только записывал свои мысли в книгу, о которой я вам рассказала. Бывало,
придумает что-нибудь - запишет, смотришь - уже занялся другим. Чудесный был
старик.
- А ты не знаешь, где сейчас эта книга? - как бы невзначай спросил
Фред.
Она улыбнулась ему и поднялась с места.
- Я ее положила вместе со всяким старьем. Если хочешь, сейчас принесу.
И она грациозно выплыла из комнаты.
Фред не изменил позы, но я почувствовал, что он весь напрягся.
- Спокойнее, старик, - посоветовал я, протягивая ему сигарету. -
Конечно, я готов отнестись к дедушке, с должным почтением и все такое, по,
сдается мне, он был немно-го того... Не обольщайся на этот счет...
- Но ведь искусственную радугу придумал он!
- Да, но это самая непонятная вещь на свете! Я пробовал разобраться в
формуле - она просто бессмысленна.
- И все же она пошла в ход. Для меня этого вполне достаточно, мой
дорогой. Я слышал странные россказни про этого предка. На старости лет мозги
у него совсем раз-мягчились: занялся метафизикой, оккультными науками и
прочим вздором. Но ведь то же самое произошло и с Ньютоном. И все же дедова
радуга пошла в ход! А нам с тобой не приходится особенно привередничать...
Она вернулась с книгой. Это был здоровый толстенный том в кожаном
переплете, и пахло от него прокисшим кле-ем и сыростью. Страницы были сплошь
исписаны нелепым паучьим почерком - ничего подобного я в жизни не видывал.
Конечно, Фред кое в чем прав: мы не в таком положе-нии, чтобы
привередничать. Но, взглянув на эти иерогли-фы, я застонал. Усмотреть в этом
смысл было не легче, чем в следах мухи, побывавшей в чернильнице. Я
продолжал вглядываться и с третьего захода понял, что все это было написано
на разных языках. То тут, то там мне удавалось разобрать латинские, немецкие
и французские слова и еще какие-то на совсем неведомых языках. Английские
вкрапления, видимо, представляли собой советы по части
само-усовершенствования: как возвыситься духом, как встре-титься с мировой
сверхдушой и тому подобное.
Очень скоро я по горло насытился этой духовной пищей. Я нашел в книге
две-три формулы, но сложные математические объяснения к ним были написаны
по-фран-цузски, а мой интерес к этому языку исчез с окончанием школы. Очень
скоро я потерял терпение и снова уткнулся в телек, предоставив Фреду
барахтаться в одиночестве. Он владел французским примерно так же, как и я,
но про-должал упорствовать, щурясь на паучьи следы и что-то бормоча про
себя. Через несколько минут он спросил:
- Вот... Как ты думаешь, что может значить rajuster? Это звучит, как
readjust - исправлять, что-то в этом роде.
- А почему ты спрашиваешь?
- Потому, что, если я не ошибаюсь, здесь есть форму-ла, связанная с
этим. Взгляни-ка!
Если вы воображаете, что я приведу здесь сейчас саму формулу, то вы еще
наивнее, чем была миссис Фред до этой истории. Скажу только, что, порядком
попотев и поворочав мозгами, поспорив и полистав дешевый разговорник,
который мне удалось купить для этой цели, мы состряпали что-то вроде
перевода. Выходило, что Фред совершен-но прав. Перед нами была, видимо,
формула соединения, способного "исправлять"... Новое патентованное
средство?.. Нечто универсальное?.. Называйте как угодно.
- Все ясно, Фред, это просто бредни!
- То же самое говорили и про радугу!
- Что верно, то верно! И, знаешь... такие штуки всег-да идут у публики
нарасхват. Формула вполне пристойна. Насколько я понимаю, в ее составе нет
ядов, хотя некото-рые ингредиенты довольно странные. Мы могли бы полу-чить
это соединение в какой-нибудь крупной лаборатории...
Поначалу все казалось совсем простым. Формула действительно имеет
пристойный вид. Я хочу сказать, что в ней нет ничего несуразного, вроде
вздоха безумца, левой зад-ней лапы кривого кролика с кладбища - ничего в
таком духе. Но теперь осторожность стала неотъемлемой частью моей натуры.
- А нет ли там формулы антидота, Фред?
Он только громко фыркнул, но я дал понять, что со мной этот номер не
пройдет. Заставил его вчитаться. Мы оба вчитывались. Я не записываю все своп
мысли, подобно деду миссис Фред, но это вовсе не значит, что у меня их нет.
Мы потеряли уйму времени, пока не обнаружили, что это французское слово
conterpoison как раз и значит "анти-дот". А мы-то думали, что "антидот" -
французское сло-во... Удивляться тут нечему! Я сам знаю множество лю-дей,
которые уверены, что "меню" - тоже французское слово.
Так или иначе, мы перевели все, связанное с этой вто-рой формулой, и
убедились, что она выглядит тоже вполне пристойно. Поэтому я переписал обе в
свою записную книжку. Эти формулы сопровождали устрашающие мате-матические
выкладки, но по части цифр я не мастак, а по-тому опустил их. Математическим
гением в пашей группе был Фред. Покажите ему издали задачку с цифрами - и он
побежит за ней, забыв надеть шляпу. Но на этот раз он все предоставил мне.
Вот и пришлось попотеть.
На это ушла целая неделя. Надо было придумать, как самому изготовить
смесь в количестве, достаточном для испытания. Не хотелось впутывать в это
дело какого-нибудь химика, который будет во все совать свой длинный нос. Я
уже бывал в таких переделках. Мне все известно за-ранее.
Я разбил формулу на части и каждую изготовил отдель но. Это давало
известную гарантию: ничего не случится, пока все вместе не будет растворено
в воде,
В конце концов в моем распоряжении оказались три бутылки вместимостью в
двенадцать унций каждая, снабженные этикетками "А", "В" и "С" и наполненные
серо-вато-зеленым порошком. По моим расчетам, достаточно было смешать их
содержимое в определенных соотноше-ниях, и вы получали то, что нужно. Все
это время Фред надоедал мне телефонными звонками, излагал заумные планы, как
мы это будем рекламировать. Его совершенно не заботило, будет ли смесь
действовать как надо. Даже миссис Фиггинс - моя квартирная хозяйка, очень
терпе-ливая женщина, начала проявлять признаки недовольства, поскольку
каждые полчаса ей приходилось звать меня вниз к телефону.
Но я был осторожен. Хотелось прежде всего убедиться в том, что все три
вещества смешиваются. Для начала хоть в этом. Затем, если все пойдет как
надо, я намеревался осу-ществить эксперимент и использовать для этой цели
хо-зяйского кота - толстую и ленивую тварь, которая почти все свое время
проводила, разлегшись на единственной ступеньке, куда не падал свет. Я
всякий раз рисковал сломать себе шею, когда, поднимаясь или спускаясь по
лестнице, пытался перешагнуть через кота. Так вот, Тибби - а это
прозаическое имя принадлежало именно ему - предстояло, возможно, стать
мучеником науки.
Наконец я поставил в раковину умывальника пустую банку из-под джема.
Насыпал туда порошка из трех буты-лок, перемешал стеклянной палочкой и
тоненькой струй-кой пустил воду. Помешивая содержимое, я наблюдал за ним.
Сначала жидкость сделалась темно-красной, затем, по мере добавления воды,
стала розоветь. Ничего особенного не происходило. И вдруг очень тихо, без
всяких там бур-лений, раствор стал кристально прозрачным, булькнул... и ушел
в сточное отверстие. А я машинально продолжал по-мешивать стеклянной
палочкой... помешивать ничто! Потому что от банки из-под джема не осталось
никаких следов. Битых пять минут я как дурак стоял неподвижно, вместо того
чтобы поскорее убраться подальше - ведь я был уверен, что вот-вот раздастся
взрыв и трубу разорвет. Но ничего не произошло. Я постарался привести в
порядок свои мысли. Прежде всего я предположил, что смесь растворила банку
из-под джема! По одному этому можете судить, как я был потрясен. Потом до
меня дошло, что я все еще держу стеклянную палочку и она целехонька.
Зна-чит, моя догадка неверна. Но что же тогда случилось, черт побери?!
Я додумался только до одного - повторить опыт, на этот раз взяв более
слабый раствор. Порошка поменьше, а банку побольше. На моих дешевеньких
весах я мог отве-сить только вдвое меньше порошка - точнее не получа-лось. А
вот банки вдвое больше у меня не было. Пришлось обратиться к миссис Фиггинс.
Она принесла мне огромный сосуд, о назначении которого я не осмелился и
помыслить. Он был украшен цветами, купидонами и полустертой надписью
"Сувенир из Блекпула". Я был вынужден преду-предить хозяйку, что сосуд может
оказаться поврежденным или вовсе разбитым, но она только фыркнула в ответ.
- Голубчик вы мой, - сказала она, - да в августе бу-дет ровно тридцать
лет, как он у меня. Уж признаюсь, сколько раз я старалась будто ненароком
разбить его, про-клятущего. Просто так его кокнуть мне совесть не
позволя-ет, очень уж он нравился моему Альберту, тот только им и
пользовался. А я и видеть не могу это уродство, ну просто не могу. Сколько
ни пробовала ронять, от него только оско-лочки отламывались, и больше
ничего. Так что не беспо-койтесь, дорогой! Век бы мне его не видеть!..
И вот, взяв половинную порцию порошка, я налил в сосуд воды и, чувствуя
себя очень глупо, принялся помешивать раствор на расстоянии вытянутой руки.
Ничего не произошло. Битых полчаса я мешал розовую жидкость, запахом
напоминавшую сосновую эссенцию, применяемую для дезинфекции. Все это время я
размышлял, не ослабла ли моя деловая хватка. Наконец я потерял терпение,
вы-лил жидкость, вымыл горшок и в полном недоумении понес его обратно к
миссис Фиггинс. Она первая заметила это.
- Ух ты! - воскликнула хозяйка, держа сосуд на весу и разглядывая его
со всех сторон. - Разрази меня гром, если он не стал опять совсем как
новенький.
Тут и я заметил, что позолота снова заблестела, все краски стали
свежими и яркими, трещин и царапин в глазури как не бывало. Горшок и в самом
деле выглядел совсем как новенький. Миссис Фиггинс вперила в меня
пристальный взор, глаза ее расширились и округлились.
- Небольшое изобретение, над которым я сейчас работаю, - поспешно
пробормотал я. - Еще не все отлажено... Пока это секрет... Пожалуйста,
миссис Фиггинс, никому ни слова.
И, пошатываясь словно лунатик, я стал подниматься по лестнице, гадая,
чего же мы добились на этот раз. Все ис-правляющее средство?.. Так, да не
так... "Исправитель" - он все исправлял с лихвой. А мы-то думали, что нашли
панацею от всех болезней! И почему только этот старый болван не мог писать
на обыкновенном английском? Повернул я себя с небес на землю - что все-таки
произошло с банкой из-под джема?
Сложная проблема! И решить ее предстояло мне одно-му. Но тут я
сообразил, что это не совсем так. У меня есть компаньон! Почему же только
мне расхлебывать эту кашу? Я и так уж слишком многое делал сам!
После этого я приготовил с полдюжины порций сухого порошка, который
высыпал в шесть стеклянных трубочек, в каких продают таблетки от головной
боли. У меня всегда в запасе куча таких трубочек. Затем отправился к Фреду,
Они живут в пригороде, в симпатичном старинном доме с отдельным участком.
Кажется, дом достался жене Фреда в наследство. Я шел по садовой дорожке и в
тысячный раз думал о том, какой же Фред обалдуй, если он согласился стать
моим компаньоном. И как всегда, отвечал себе, что это, быть может, совсем не
глупость, может, ему просто плевать, как пойдет дело - станет процветать или
лопнет. Другое дело - я. Мне надо было зарабатывать на хлеб с маслом или
джемом. И тут я снова вспомнил о проклятой банке из-под джема!
Я подробно рассказал Фреду обо всем, Сначала он удивился так же, как и
я. А миссис Фред просто сидела и слу-шала, точь-в-точь нежная,
снисходительная мамочка, лю-бующаяся на двух своих малышей, которые пытаются
пус-тить пыль в глаза. Меня это бесило, да еще как!
- Может быть, тут имеет значение температура, - предположил Фред, с
хмурым видом встряхнув одну из трубочек. - Может, та, первая порция воды
застоялась в кране и была нагретой или что-нибудь в этом роде?..
- Ну и что?
- А то, что попробуем растворить порошок в горячей воде и посмотрим,
что получится.
- Ладно, только возьмем сосуд побольше. При условии, что тут действуют
обычные законы, тепло ускорит реакцию, если здесь вообще происходит
реакция... впрочем, я бы не стал биться об заклад, что она происходит...
В конце концов Фред, проявив недоступную мне широ-ту натуры, предложил
использовать ванну. Мне бы никогда не пришла в голову подобная мысль. А ему
это представи-лось само собой разумеющимся. Мы налили полную ванну горячей
воды, высыпали в нее целую трубочку порошка, вода порозовела, и мы
почувствовали запах хвои. И все тут! Подождав немножко, разочарованный Фред
стал предла-гать один план за другим Нет ли у меня какого-нибудь старья,
чтобы не жалко было бросить в ванну? Посмотрим, не станет ли оно поновей? У
меня ничего такого не было, разве что собственная голова, но я предпочитал
носить па плечах прежнюю, хотя и дырявую голову. Пусть лучше поищет у себя
какую-нибудь рухлядь.
- Ничего такого у нас нет. А не попробовать ли нам жидкость из ванны на
вкус?
Я без колебаний отверг это предложение. По правде говоря, мне и
запах-то не очень нравился, а о том, чтобы взять эту воду в рот, не могло
быть и речи.
Вода в ванне постепенно остывала, зато отношения на-ши все более
накалялись. Фред было совсем собрался выдернуть затычку, произнеся при этом
краткую речь, отнюдь не восхвалявшую мою предприимчивость. Миссис Фред
стояла рядом с нами, наблюдая за опытом. Только я собрался проехаться насчет
ее мужа - я-де не заметил, чтобы он сам жаждал сделать глоток-другой, - как
она вклини-лась в наш разговор.
- Мне пришла в голову одна идея, - ласково сказала миссис Фред, и мы
оба заткнулись. - Возможно, дедушка думал о втираниях, о лосьоне, жидкой
мази или о чем-то в этом роде. Смесь пахнет, как дезинфицирующее средство...
- И что? - выдохнули мы разом.
- Я, пожалуй, сейчас приму ванну.
Что бы вы стали делать на нашем месте? Мы умоляли, бранились, спорили,
протестовали. Разве что не применяли грубой силы. Нельзя же, в самом деле,
насильно вытащить грациозную и прекрасную женщину из ее собственной ван-ной
комнаты. Во всяком случае, я не мог себе этого позво-лить. Ее доводы были
неоспоримы. Ванна наполнена теп-лой приятной водой. И в это время дня она
всегда купа-ется. Раствор хорошо пахнет, а ее милый дедушка никогда не
придумал бы ничего, что может повредить людям, - в этом она уверена.
Услышав последнее утверждение, я чуть не взвыл. Дед-то был явно
чокнутый, но как ей об этом скажешь?! Конечно, она настояла на своем. А мы
потерпели пораже-ние. Еще хуже было то, что нам пришлось убраться прочь.
Нельзя же вести протокол опыта, когда совершенно очаровательная женщина
принимает ванну, ведь правда? На-учные исследования тоже имеют свои пределы,
и в данном случав мы до них дошли. Поэтому, все еще препираясь, мы неохотно
вынуждены были отступить и предоставить мис-сис Фред ее собственной судьбе.
Мы медленно спустились вниз.
- Фред, - сказал я в отчаянии, - давай-ка еще раз просмотрим записи в
книге старого психа. Может, мы пропустили что-нибудь. Вдруг мы найдем
отмычку?! Черт по-дери, он-то должен был знать, что к чему,
Только мы сошли с последней ступеньки, как Фред схватил меня за руку.
- Тихо!- скомандовал он.- Ты что-нибудь слы-шишь?
Я прислушался и, конечно, услышал.
- Похоже, что плачет ребенок!
- Плачет, - ухмыльнулся Фред. - Орет как зарезанный, словно...
Совершенно верно. Мы затаили дыхание. Нам обоим пришла в голову одна и
та же мысль. Дом стоит в стороне от других, соседей поблизости нет, значит,
плачущий младенец здесь... наверху. Значит, он в ванной!..
Когда Фред высаживал дверь, я отстал от него всего на один прыжок. О, я
знаю, мне не следовало врываться в ванную, но я ринулся за ним и увидел, что
в воде, ставшей те-перь прозрачной как горный хрусталь, еле держится на
ногах маленькая девочка девяти - ну, десяти месяцев от роду, не больше.
Чтобы не упасть, она смертельной хват-кой уцепилась за висячую мыльницу и
яростно вопила. На миг Фред и я просто оцепенели. Потом он бросился к ванне
и выхватил из нее малышку, а я закутал ее в поло-тенце. Следующий кадр я
увидел совсем вблизи. Малют-ка сжала пальчики в кулачок и решительно заехала
Фре-ду по носу - явно нарочно. После этого у меня не осталось сомнений.
- Ты думаешь то же, что и я?.. - бормотал Фред, пока мы спускались в
гостиную. При этом он вел себя как забот-ливый папаша. - Ведь это... миссис
Фред, да?
Мне пришлось согласиться.
- Похоже, в ванной же больше никого нет, я своими глазами видел...
Невероятно, конечно, но... Я пожал плечами. Младенец снова заорал.
- И что теперь делать?
- Понятия не имею! Давай попробуем опять загля-нуть в эту проклятую
книгу.
Только мы раскрыли ее, я понял, в чем наша ошибка. Скажите, если
угодно, что сработало подсознание. Теперь я ясно увидел, что здесь написано
не rajuster, а rajeunir. Обратившись к словарю, мы узнали, что это означает
"омо-лаживать".
Я честил Фреда, он поносил меня, затем мы, объединившись, ополчились на
дедушку и его отвратительный почерк. Теперь, когда разобрались, что к чему,
стали понят-нее и цифры. Дедушка и не думал утверждать, что потра-тил
двадцать пять лет на совершенствование своего изобре-тения, как мы считали
раньше. Он, оказывается, написал, что его состав отбрасывает предметы на
двадцать пять лет назад или что-то в этом роде. Ну конечно! Я знал, что
ме-сяца через два миссис Фред собиралась отметить свой два-дцать шестой день
рождения.
Когда Фред понял, что все это значит, он чуть не поседел от горя.
И тут я вспомнил о составе conterpoison. Как человек
предусмотрительный, я уже изготовил его. Противоядие состояло из порошков
"Л" и "С" с примесью обычной питьевой соды. Насколько я мог разобрать
ужасный почерк деда, состав оказывал сильное воздействие на концентра-цию
ионов натрия в живых тканях. Итак, ключ у меня в руках.
Я торопливо объяснил это Фреду и убежал, бросив его с ребенком на
руках. Вернувшись в свои меблированныe комнаты, я заполнил таинственной
смесью весь запас трубочек. Затем схватил такси и опять помчался к Фреду.
Приближалась полночь. Я отсутствовал около двух часов, и за это время Фред
явно постарел. Впрочем, ничего удивительного здесь не было.
- Ты уверен, что это моя жена? - застонал он, показывая следы укусов и
царапины на руках и лице. - У нее отвратительный характер!
Галстук его сбился к уху, волосы торчали во все сторо-ны. Впервые в
жизни он выглядел как муж, находящийся под башмаком у жены. Притом у
жены-младенца!
- Может, она отвыкнет от дурных привычек, когда подрастет, - пошутил я.
Фред даже не улыбнулся. Мне тоже было не очень-то смешно. Мы поднялись
наверх. Я пустил воду из крана, попробовав ее локтем - это я вычитал в
романах, - и высыпал в ванну антидот. На этот раз вода помутнела, приобрела
золотистый оттенок и слегка запахла йодом. Фред прижимал младенца к себе, он
колебался. Я не осуждал его. Но что еще оставалось делать? Он развернул
полотен-це и на вытянутых руках опустил крошку в воду. Малютка отбивалась
изо всех сил. Вдруг раздался всплеск и крик, который сразу же перешел в
бульканье.
- Я уронил ее в воду! - завопил Фред, делая отчаян-ные попытки выудить
ребенка. - Она утонет...
Я бросил полотенце, ринулся на помощь и тут же отпрянул: в ванне стояла
миссис Фред и гневно глядела на нас. Такого выражения на ее лице я еще
никогда не видел.
- Не смей тыкать меня в ребра!- взвизгнула она,
стараясь отдышаться.
Вода стекала с ее спутавшихся волос. Мы так никогда и не узнали, как
именно миссис Фред хотела нас обозвать, ибо в этот миг она сообразила, что
стоит по колено в прозрачной воде совершенно голая. Она вся съежилась,
по-краснела с головы до пят и погрузилась в воду. Мы опрометью выскочили
вон.
К тому времени, когда она появилась вновь, мокрая и взбешенная, мы о
ней и думать забыли. Накопец-то мы разобрались, что означают проклятые цифры
в книге; я ведь уже говорил вам, что Фред - прирожденный матема-тик. Он весь
погрузился в эти причудливые каракули, что-то чиркая карандашом и
непрестанно бормоча себе под нос. Результаты получились поразительные. Для
удобства мы обозначили один состав знаком "минус", другой - знаком "плюс".
Растворенные или нерастворенные, они действо-вали одинаково, хоть и
разнонаправленно: отправляли на двадцать пять лет вперед или назад. Но если
их соеди-нить, то...
- Мы добьемся заданного сдвига во времени, понима-ешь? - Фред прямо
искрился энтузиазмом, и на этот раз я разделял его чувства. - Если подобрать
правильные про порции для смеси порошков, можно будет отодвигать вре-мя на
любой срок в пределах двадцати пяти лет.
Тут-то на нас обрушилась мечущая громы и молнии
миссис Фред.
- Вот два придурка! - бушевала она. - Я могла утонуть, а вам все
трын-трава...
Меня поразило, как изменился ее нрав. Фред был слишком поглощен делом и
не заметил этого.
- Хватит! - резко оборвал он ее.- Лучше пошевели мозгами. Подыщи
несколько однотипных предметов, чтобы срок их изготовления был известен. Но
он должен быть разным. Займись-ка этим побыстрее.
Фред превзошел Цезаря, отдающего приказы: она ста-ла покорной, как
овца, ушла и принесла то, что нужно, раньше, чем я сообразил, чего он хочет.
Однотипные предметы, изготовленные в разное, но точно известное время?.. Я и
за тысячу лет не додумался бы, что же взять, а она за десять минут разыскала
кучу старых газет, начиная со вчерашней и кончая выпуском трехмесячной
давности. Потом мы вынули из серванта редчайший старинный хрусталь. Это были
фамильные вещи, доставшиеся по наследству: можно гарантировать, что они не
растворятся в воз-духе.
Мы стали взвешивать и отмерять в хрустальные сосуды небольшие дозы
порошка, а затем торжественно налили туда чистую водопроводную воду. Если бы
кто-нибудь застал нас за этим занятием, нас бы тут же, без всяких
разговоров, отправили в желтый дом. Но все это были пустяки. Главное
началось, когда мы опустили вырезку из самой старой газеты в самый сильный
раствор. Вода порозовела, потом сделалась прозрачной, и вырезки не стало.
Дружно, затаив дыхание, мы вручили Фреду другую вырезку из той же газеты,
чтобы он опустил ее в следующий раствор. Бумага уцелела, зато напечатанный
на ней текст полностью исчез!
- Это уже само по себе кое-чего стоит! - заулыбался Фред. Мы с
облегчением перевели дух, а миссис Фред с тревогой схватилась за свое
вышитое полотенце. - Во всяком случае, до сих пор надежного отбеливателя для
типо-графской краски не существовало. Так! Пошли дальше!..
Что мы и сделали,
К рассвету у нас уже были два пригодных для наших целей раствора. Один
омолаживал любой предмет на неде-лю, другой - на месяц. Глаза у нас
воспалились, ноги подгибались от усталости, но мы торжествовали победу.
Доби-лись-таки своего!
Но чего именно? Когда я начал раздумывать об этом, меня одолели
сомнения.
- Ну и на что же они годятся, эти растворы? - спро-сил я Фреда.
Он улыбнулся, до ушей и торжествующе заявил с ви-дом победителя:
- Косметика! Представь себе крем для лица, содержащий наш обновитель.
Стоит только намазаться - и жен-щина молодеет на месяц. Конечно, результаты
скажутся не сразу, а постепенно... понял?
Я понял. Чем больше я думал, тем больше мне все это нравилось. В голове
у меня уже родился план рекламной кампании для распространения нового
средства. Неясно было одно: как уговорить фармацевтов проверить, доста точно
ли безвредно это вещество. Но тут ледяным тоном заговорила миссис Фред.
- Фред! Ты дурак. Я это всегда подозревала. А теперь знаю наверняка.
Кожа школьницы? Велика радость! Могу вас заверить: у школьницы нос блестит,
и все лицо в прыщах. Я-то знаю - сама была такой. Вы до того заморочены
рекламой, что сами в нее поверили. А дедушкин поро-шок - настоящий, это не
выдумка коммивояжера...
- Ладно, - раздраженно сказал я. - Какая же гениальная идея пришла вам
в голову? Тонизирующее вещест-во? Или соль для ванной?
Разумеется, мне не следовало упоминать об этом. Я рас-каялся в своей
ошибке, еще не успев закончить фразу. И целых десять минут каялся, пока
миссис Фред объясня-ла, что я такой, кем я был, кто я сейчас и коротко - чем
я кончу. При этом она ни разу не перевела дыхания. Нако-нец с надменным
видом она торжественно заявила:
- Это ведь обновитель, не так ли? Ну, вот и продавай-те его в таком
качестве. Смешивайте его с моющим сред-ством и рекламируйте как состав,
который придает старым автомашинам, линолеуму и потускневшим краскам
первозданный вид. Они будут выглядеть как новые. Ясно?
Разумеется, мы сделали все, что нам сказали. С той великой минуты
прошло лишь два месяца, а порошок "Обновитель" уже расходится вовсю. И это
вполне понятно - он действительно делает старые вещи новыми или по крайней
мере придает им такой вид. Мы, конечно, снабдили его яр-лыком с инструкцией
покупателям: использовать только для обновления старых вещей. Кроме того, мы
решились пустить в продажу лишь "одномесячный состав". Сейчас Фред
обдумывает, как бы внедрить наше средство в неко-торые отрасли
промышленности. Это не так-то легко. Когда время отодвигается назад,
возникает множество осложне-ний.
О чем это я?.. Ах да, погодите минутку, звонит теле-фон!
Так я и знал. Так и знал. Звонил Фред. Сказал, что контору завалили
гневными рекламациями. Например, одна покупательница вымыла "Обновителем"
свой новый линолеум - его больше не существует. Другой покупатель об-работал
им новый автомобиль, только с конвейера, - теперь он владелец бесформенной
груды металла. Несколько женщин разводили состав в ведрах, и эти ведра
постигла участь моей банки из-под джема. В наши дни товары так быстро
попадают в магазины!
И это только начало! Жалоб будет больше, уверяю вас. Знаете, что я
сейчас сделаю? Приму ванну, но не простую. Ведь несовершеннолетним нельзя
предъявлять иски, не так ли?

Робин Скотт. Короткое замыкание

- Ну, парень, ты действительно мастак, - сказал Махас, очищая себе
место среди обрезков хлеба, сыра и поми-доров, кусков проволоки и различного
электронного барах-ла, которое, словно море, бурлило, и пенилось в
подвальной мастерской, снимаемой им и Хейери Первым. Махас высо-ко ценил
работу Хейери не только по чисто эстетическим соображениям; он, как
коммерческий директор их фирмы, добывал средства пропитания на двоих
случайной прода-жей опытных изделий, которые Хейери Первый создавал в ходе
своих "фундаментальных исследований".
- Ну как? - спросил Хейери Первый, не отрывая взгляда от дымящегося
паяльника.
- Потрясно!
Хейери Первый выбрал шестнадцатидюймовый кусок ярко желтого провода
двенадцатого калибра с поливини-ловой изоляцией на шестьсот вольт и припаял
его к корич-невой клемме списанного зенитного прицела перехватчика спутников
со счетно-решающим устройством типа "Марк-1 V". Немного выждав, пока
серебристый блеск расплавленного припоя не потускнел и олово не затверде-ло,
он подергал провод, свернул его спиралью и подтянул свободный конец к
седьмой ножке на цоколе электронной дампы 117L7, болтающейся вверх
тормашками на старом перевернутом "Моторолле", Провод пришелся как раз
впо-ру, и Хейери прихватил его паяльником.
- Ну, на выставке все рты разинут, - заметил Ма-хас. - Я хочу сказать,
что теперь у нас будет куча денег, Хейери.
Но Хейери Первый ничего не ответил. Его безразличие не было наигранным.
Он жил только своей работой и раз-делял радость Махаса при удачной продаже
лишь тогда, когда испытывал недостаток в сырье.
- Вот моя работа, - заметил он, выстраивая в ряд двухсотмикрофарадные
конденсаторы и подгибая вывод-ные концы к ушкам клеммной гребенки "Дженерал
теле-фон".- Я хочу сказать - вот мое дело. Каждый должен делать свое дело,
не важно какое. Разинут рты - хорошо, не разинут - тоже неплохо, - произнес
Хейери необычай-но длинную для него речь.
Махас, гордившийся собственной практической смет-кой, неодобрительно
покачал головой, подчеркнуто выка-зывая свое презрение.
- Что с тобой говорить, балда ты этакий, - сказал он. - Занимайся своим
делом, но ради бога оставь эту штуку как она есть. Такую я продам в один
момент. Неде-ли не пройдет, как она с выставки попадет прямо в апар-таменты
какого-нибудь богача. Эти шикарные парни - де-кораторы интерьеров - в
лепешку расшибутся, чтоб ее заполучить, вот увидишь.
Хейери Первый равнодушно пожал плечами и углубил-ся в работу. Он на
скорую руку приварил два переверну-тых трехдюймовых параболических
рефлектора к кругло-му серому шасси какого-то опытного прибора
военно-морской акустической лаборатории, который попал в утиль после того,
как обошелся налогоплательщикам в полмил-лиона долларов. Затем Хейери
отступил назад, чтобы взглянуть па плоды своих трудов, и ударом молотка сбил
один из рефлекторов. Вместе они производили чересчур сильное впечатление,
торча, словно женские груди, и на-рушали общую картину, что было явно ни к
чему.
Весь агрегат возвышался почти па семь футов. Механи-ческий каркас
состоял из серых, эмалированных, сделан-ных под муар стоек фирмы "Бад",
которые едва виднелись сквозь толстый слой кабелей и проводов яркой окраски,
деталей, выдранных из тысяч различных устройств, кото рые покупались оптом у
Джейка в магазине списанного военного оборудования на Сорок пятой улице,
Хейери Первый даже отдаленно не представлял, каково было первоначальное
назначение используемого им радио-электронного барахла. Но стоило оно
дешево, как раз в пределах той сметы, которую выделял ему Махас, после то-го
как расплачивался с домовладельцем, бакалейщиком и мясником.
Хейери Первый всегда приходил в восторг от ярких красок, блеска медных
и латунных деталей, атласной гла-ди поливиниловых проводов и трубок из
пластика, от плав-ных изгибов высокочастотных волноводов, причудливых,
экзотических очертаний длинных тонких рубиновых стержней, оплавленных
стеклом; от круглых, квадратных, шестигранных алюминиевых кожухов; маленьких
цилинд-ров с нанесенными на них цветными полосками или точка-ми; штепсельных
разъемов с множеством штырей и гнезд - если он достаточно долго подбирал эти
разъемы, они плот-но входили друг в друга, образовывая сложнейшие
соеди-нения. Среди барахла валялись стеклянные трубки с маленькими
металлическими моделями сказочных стран, старинные латунные шкалы с
красивой, отделанной под орех облицовкой, на которых было написано "Рио",
"Па-риж", "Берлин", "КБ", "СВ" и "ДВ".
Были тут и предметы в форме блюда, которые, если их толкнуть, медленно
поворачивались туда-сюда на кардан-ных подвесах; и квадратные трубопроводы -
отвернешь кран, и они тут же начнут извергать квадратные струи воды; и
какие-то черные приземистые тяжелые устройства, напоминавшие катки - они
сами просились в руки; и лин-зы - в них виднелась призматическая чернота; и
целые мили провода, оголенного, блестящего провода, провода изолированного -
зеленого, черного, белого, красного, ро-зового, пурпурного, желтого,
коричневого, голубого; прово-да, окрашенного цветными полосами или в цветной
горо-шек; провода двойного, тройного, многожильного, скручен ного так,
словно на одном его конце земной шар стоял неподвижно, а на другом Вселенная
повернулась раз десять.
И вся эта Ь-образная конструкция сверкала мириадами крошечных паек,
фосфоресцирующих, словно светлячки в тропиках.
Когда Хейери Первый задумал создать эту конструк-цию, он, полный
благоговейного трепета, приступил к ра-боте: принял ванну, стащил где-то
чистую рубашку и две недели проработал на электронном заводе фирмы
"Сильвания" в Лонг-Айленде. Там его научили работать с паяль-ником,
действовать отверткой и гаечным ключом.
И он паял, завертывал болты, затягивал гайки. Любая деталь, которую
можно было привернуть к другой, была привернута. Ко всем клеммам подходили
провода, а так как последних было больше, чем первых, то места паек
виднелись прямо на крепежных стойках, на волноводах, каркасах оптических
устройств и рефлекторах.
Ни одного свободного конца не оставалось, каждый ку-да-то вел, кроме
двух. Двух толстых черных кабелей.
Махас и Хейери Первый в восхищении отступили назад.
- Ну, скажу я, старина, вот это да! Сила! Хейери Первый кивнул головой.
Он тоже так считал, если бы не эти два кабеля.
- Тут вот два конца болтаются. Их не к чему присо-единить. Никак не
могу взять в толк, откуда...
Махас ущипнул себя за маленькую, клинышком, бород-ку и сказал:
- Почему бы тебе не вытащить их совсем? Хейери затряс головой.
- Черт возьми, я не знаю, откуда они идут, А нач-нешь копаться, так все
дело испортишь.
- Брось-ка ты их тогда! Не лезь в это дело! Потом вспомнишь. Есть из-за
чего ломать голову.
Но Хейери Первый никак не мог успокоиться. Он во всем любил
завершенность, поэтому свободные, праздно-болтающиеся концы не давали ему
покоя.
- У меня от них прямо шарики за ролики заходят, - сказал он. - Ведь
сегодня днем придут эти типы с выстав-ки, чтобы забрать нашу дорогую
мамуленьку.
Опасаясь, как бы Хейери Первый второпях не испор-тил свой шедевр, Махас
сказал:
- Хейери, успокойся. Пусть забирают. Да мы в любой момент, хоть сегодня
ночью, можем забраться на выставку.
Хейери Первый, пусть и неохотно, но согласился, и когда на грузовике с
подъемным краном его творение, его детище увезли на выставку, он отправился
вместе с Махасом выкурить трубочку.
Решение само пришло ему в голову, когда он располо-жился в их скудно
меблированной квартире, как раз над мастерской.
- Ура! Вспомнил! - вскричал он.
Растянувшийся на своей кровати Махас, который вот уже полчаса
рассматривал обложку старого номера журна-ла "Ридерс Дайджест", взглянул
поверх страниц на Хейери.
- Я знал, что ты разгрызешь этот орешек. В чем там дело? Растолкуй-ка
мне, старик.
Из-под заднего сидения самолета "Гудзон терраплейн" модели тысяча
девятьсот тридцать восьмого года, которое вместе с кроватью составляло всю
меблировку их жилища, Хейери Первый выудил потрепанный шнур единственной в
комнате настольной лампы.
- Да проще простого, - заявил он. Махас, чей запас слов на время иссяк,
вопросительно глядел на Хейери,
- Видишь вот эти два провода, Махас? Скажи куда они идут?
- К лампе, старик. Чтобы туда попало электричество.
- Я говорю о другом конце шнура.
- А-а, усек. К штепселю... на стене. Озарение, словно солнце,
поднявшееся над полями Нью-Джерси, засияло на худом лице Махаса.
- Так вот оно что! - закричал он. - Твоему агрегату не хватает
штепсельной вилки! Эти два кабеля...
- Ну как, разве не здорово? - спросил Хейери Пер-вый.
У него было такое же выражение лица, какое, видимо, было у Архимеда или
человека, поймавшего под пролив-ным дождем такси в час ленча.
Торопливо одевшись, они тем же вечером отправились па Сорок пятую
улицу. Магазин радиодеталей был еще открыт, и Джейк сам встретил их у входа.
- Как дела, Хейери? Что, нужно еще мешочка два барахла? Тут как раз
прибыла куча хлама из "Дженерал дайнамикс" и чуть поменьше из ЦРУ.
- Нет, - ответил Хейери Первый. - Мне сейчас нуж-но только одно -
штепсельная вилка.
- Штепсельная вилка?! Какого типа? Мы найдем лю-бую...
- Нужна большая, силовая. Квадратная - зеленая или черная.
- А какой ток? Сколько ампер она должна выдержать?
- А кто ее знает, - пожал плечами Хейери Первый. Он никогда не
задумывался над этим вопросом. - Неваж-но. Лишь бы она была квадратной -
черной или зеленой.
Джейк покопался в одной из бочек.
- Как вот эта? - спросил он, показывая массивную двухштыревую вилку. -
Их используют на выставках. Это на сто ампер.
- Отлично, старик, - сказал Хейери Первый. - Я ее беру.
- А тебе есть куда вставлять вилку? - спросил Джейк, стремясь продать
побольше.
- Да, подбери-ка мне к ней и штепсель.
- А как насчет подключения гнезд к сети? Кабель не нужен?
Хейери Первый нерешительно посмотрел на Махаса.
- О каких еще гнездах он толкует?
Джейк вздохнул и, тщательно подбирая слова, стал го-ворить:
- Гнездо - это то место, куда вставляется вилка. Те-бе нужен хороший
силовой кабель, чтобы подключить ис-точник тока к гнезду штепсельной
розетки; когда вста-вишь одну половину в другую, это будет равносильно
по-даче потока электричества к той чертовщине, к которой она присоединена.
- Хорошо, старик, я их беру.
Джейк продал Хейери Первому штепсельную вилку вместе с розеткой и
больше ста футов двухжильного кабе-ля четвертого калибра.
Поторговавшись, Махас расплатился с Джейком, а за-тем они вместе с
Хейери Первым влезли в автобус и поеха-ли на опустевшую выставку.
Сломав изрядное число кустов и отдавив друг другу руки, они ухитрились
открыть отверткой окно на первом этаже. Включить свет они побоялись и в
темноте ощупью пробрались в выставочный зал, где стояло детище Хейери. При
тусклом свете, падающем из окон домов на Сорок вто-рой улице, Хейери Первый
принялся за дело. Махас помо-гал ему - зажигал одну за другой спички, а их у
него всег-да было в избытке.
Хейери подсоединил концы двух болтающихся кабелей к зажимам штепсельной
вилки. С гнездами розетки спра-виться оказалось трудней, но после множества
проклятий он все-таки ухитрился подключить к ним один конец сто-футового
кабеля, купленного у Джейка.
. - А что будем делать о другим концом? - спросил Махас, зажигая
сороковую спичку.
- Не знаю. Наверно, надо подсоединить его к какой-нибудь проводке.
Они внимательно осмотрели полутемный зал, но ника-кой проводки, кроме
обычных штепсельных розеток в сте-не, не нашли.
Может, в подвале? - предположил Махас.
- Что ж, пойдем, посмотрим.
Они выбрались в коридор и спустились по лестнице в подвал. В одном из
темных углов они увидели высокую ре-шетчатую ограду, за которой стояло
несколько больших гудящих темно-серых ребристых аппаратов. На ограде ви-село
объявление:
НЕ ТРОГАТЬ!
ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ! 50 ТЫСЯЧ ВОЛЬТ! СМЕРТЕЛЬНО!
- Вольты - это электричество, так ведь, Хейери? - спросил Махас.
- Да, - ответил Хейери Первый. - На объявлении сказано, что трогать это
запрещается.
- Теперь поздно отступать! - заявил Махас, человек необычайной
храбрости. - Послушай, подсади меня, тог-да я дотянусь до одной из тех белых
штук, откуда выходят провода, а потом до другой - с обратной стороны.
Хейери, который был очень волосат и по комплекции своей напоминал
гориллу, медленно кивнул головой; его нижняя губа самодовольно выпятилась
вперед.
- Давай, старик.
Махас, взгромоздившись Хейери на плечи, перевесился через ограду и
подключил вначале один, а потом второй провод кабеля. Он не привык работать
руками да к тому же все еще находился под хмельком, поэтому потратил много
времени и выслушал массу ворчливых советов Хей-ери, прежде чем концы кабеля
оказались прочно присоеди-нены к выходным клеммам трансформатора.
Поскольку купленный у Джейка двухжильный кабель оказался слишком
коротким, чтобы его можно было протя-нуть вверх по лестнице и длинному
коридору до выставоч-ного зала, они протащили его сквозь подвальное окно и
по стене добрались до окна, через которое они поначалу попа-ли в здание.
Кабеля хватило как раз на то, чтобы дотя-нуть вилку до розетки.
Было уже за полночь. Фонари на Сорок второй улице, тускло мерцавшие
сквозь окна выставочного зала, освеща-ли мудреное творение Хейери Первого
желтовато-зеленым светом. Сам Хейери стоял, зажав в одной руке вилку, в
другой розетку,
- Ну, давай, старик, действуй, - сказал Махас. - Я хочу посмотреть, как
загорятся все эти желтые, зеленые, красные лампочки.
Но Хейери Первый колебался.
- Сейчас, Махас, мы стоим у порога неизвестности, а когда я включу нашу
мамулю, то мы присоединимся к се-ти, охватывающей весь мир. Электричество -
оно идет от-туда, где сжигают уголь, чтобы получать пар и вращать генератор
на Копи-Эдисон. А уголь - он получается из старого окаменевшего ствола,
который вырос благодаря солнцу, а солнце, солнце - это часть звезд, и вся
эта энергия там, наверху, - рукой, сжимавшей штепсельную вил-ку, он показал
куда-то на темный потолок. - Это часть разумного мира, и мы, вероятно,
устроим короткое замы-кание для всей Вселенной.
Махас был потрясен, но не сдавался.
- Давай, старик, втыкай! Я понимаю, ты, брат, прав, но страсть хочется
посмотреть, как все эти лампочки будут горсть!
Хейери Первый глубоко вздохнул и вставил два латун-ных штыря
штепсельной вилки в гнезда розетки.
Появилась толстая голубая искра. Из пятидесятикиловольтного
трансформатора, стоявшего в подвале, электри-чество потекло через
штепсельный разъем в агрегат Хей-ери Первого.
В электропроводных цепях возникли перегрузки, и це-пи преобразовались в
свою противоположность. Магнит-ные поля, резко насытившись, вызвали
магнитный гистере-зис. Частоты сдвинулись, подверглись детектированию,
создавая биения на непопятных атональных гармониках. Электрооптические
приборы загорелись и сфокусирова лись. Электромеханические устройства начали
вращаться в разные стороны и переформировываться. Тарельчатые антенны
повернулись и застыли в фиксированном положе-нии. Во взаимодействие вступили
поля. Что-то такое, что не было ни электрическим, ни магнитным, ни
механиче-ским или оптическим, хотя и обладало всеми их свойства-ми, вступило
в самостоятельную жизнь и установило та-кую связь с миром, какой еще никогда
на свете не было. Фонари на Сорок второй улице погасли. На Манхеттене также.
Погас свет вдоль всего восточного побережья, вплоть до самого штата
Пенсильвания. Дежурный инже-нер электростанции "Лассомпсьон" в Канаде
восклик-нул:
- Тьфу, черт! Опять началось!
Хотя больше никакой электроэнергии из черного кабе-ля не поступало,
агрегат Хейери Первого замкнулся со всей Вселенной и теперь черпал энергию
из другого источ-ника в ином времени и пространстве. Его красные, зеленые и
янтарные контрольные лампочки полыхали, словно дале-кие грозовые зарницы.
Его тарельчатые антенны и опти-ческие устройства качались из стороны в
сторону, шарили вокруг, фокусировались. Луч чего-то - не просто света, -
испускаемый агрегатом, пульсировал, наполняя темный зал каким-то сиянием.
Послышалось слабое завывание, словно плач об утраченных грезах и разбитых
мечтах, до-несся запах машинного масла, подул промозглый ветер. Луч
постепенно разгорался, пока не стал нестерпимо яр-ким. Махас и Хейери
Первый, шатаясь, отступили назад, прижались к стене возле окна и, когда
жалобный вой под-нялся до таких высоких нот, что перестал быть слышным,
закрыли лицо руками. На мгновение наступила тишина, луч погас. Тотчас
раздался звон маленького колокольчика.
Махас был человек храбрый, он первым опустил руки и огляделся по
сторонам.
- Эге, - тихо сказал он. - Взгляни-ка на эту штуку! Хейери Первый
выглянул из-под руки. Перед его агре гатом, который теперь как-то
безжизненно покосился, стоя-ло Нечто двенадцати футов ростом. Оно смутно
напомина-ло человека и было каким-то угловатым, словно выполнен-ная
кубистами статуя. Сделано оно было из некоего блестя-щего, люмннесцирующего
металла, пластика и из чего-то еще. На его огромной квадратной груди
виднелась осве-щенная панель, на которой, быстро сменяя друг друга, горели
некие странные письмена, а из маленького зареше-ченного отверстия в
огромной, причудливой формы голове исходило непонятное ворчание.
Некоторое время Махас стоял, раскрыв рот от удивле-ния, а затем
обратился к Хейери Первому:
- Вот так чудо! Прямо настоящее чудо, Хейерп! Хейери застенчиво пожал
плечами.
- Моя работа, - сказал он.
Параболический протуберанец качнулся в их сторону и проглотил
сказанное.
На огромной груди чудища замелькали огненные письмена и, ярко вспыхнув,
образовали знакомые словосо-четания;
ЯЗЫКОВЫЙ ЦИКЛ
ЯЗЫК ОПОЗНАТЬ
УСТНАЯ ПРОВЕРКА
Из динамика вместо ворчания послышался мелодичный женский голос:
- Отбор образцов языка закончен. Язык опознан.
Способ общения: Модулированные изменения давления атмосферы. Язык
классифицируется как древнеанглий-ский. Правильно, сэр?
Этот голос был чем-то средним между голосом стюар-дессы и телефонистки:
бесстрастно-вежливый, избегающий всяких двусмысленностей - только буквальное
значение слов.
- Это она нам говорит? - шепотом спросил Хейери Первый.
- Надо думать, нам, - ответил Махас.
- Что она сказала?
- Не знаю. Вроде что мы разговариваем на англий-ском языке.
Хейери Первый недоуменно пожал плечами, сглотнул слюну и шагнул к
чудищу.
- Эй, детка! - сказал он чуть громче. - Мы разгова-риваем скорее на
американском.
На панели быстро-быстро замелькали буквы и по сло-гам воплотились в
слова:
ЯЗЫК ОПОЗНАН А затем:
ПОЖАЛУЙСТА, УСТАНОВИТЕ ЛИЧНОСТЬ
Грудной голос произнес:
- Будьте добры, назовите ваше имя и фамилию, а также галакс-номер,
прежде чем сообщите свои желания.
Теперь наступила очередь Махаса недоуменно пожи-мать плечами.
- Давай, Хсйери! Чего нам терять? Назови ей... Хейери Первый, все еще
пребывая в нерешительности, начал:
- Меня... хм... Меня зовут Бертран Лоуренс Фрамптон...
- Бертран... - воскликнул Махас. - Вот уж не знал... - и он прыснул.
- Эй, Махас, заткнись! - Хейери Первый был явно смущен и пребывал в
нерешительности. - Слушай, ска-жи, что это, черт возьми, за галакс-номер?
- Кто знает. Сообщи ей свой номер социального обес-печения...
- Э-э... 339-24-3775...
Внутри чудища что-то щелкнуло, послышалось тихое жужжание. На груди
вспыхнула надпись:
ПРОВЕРИТЬ ГАЛАКТИЧЕСКИЙ РАСЧЕТНЫЙ СЧЕТ
И вслед за тем бесстрастный голос сделал заключение:
- Сэр, у вас нет расчетного счета, так что вы имеете право только на
обычную норму гражданина, равную трем желаниям. Можете просить любые товары
или выпол-нения каких-то пожеланий по третьему классу или ниже.
Дополнительные требования могут быть предъявлены только после открытия
расчетного счета на сумму не менее тысячи галактических рабочих единиц.
На панели загорелись слова:
СООБЩИТЬ ЖЕЛАНИЕ 1
Хейери Первый замотал головой так, словно хотел ура-зуметь
происходящее.
- Старик, - обратился он к Махасу, - я ничего не мо-гу понять,
- М-да, - сказал Махас. - Надо будет поговорить с Эрни насчет того
барахла, которое он нам всучил.
Вдруг он в возбуждении буквально пустился в пляс.
- Кретин! Так это же, как в кино! Как у Рекс Ингрема, Турхан-бея или,
черт возьми, в корнелевском "Оскаре Уайльде"!
Хейери Первый продолжал вопросительно смотреть на Махаса. Он привык
обращаться за разъяснениями к этому маленькому человечку.
- Что это значит, Махас? Ты тут что-нибудь куме-каешь?
- Верняк! Все очень просто, Как в кинофильме. Ты поймал золотую рыбку.
Ну ту, которая исполняет три лю-бых твоих желания.
- А-а...
- Ну давай, старик, скажи ей свое желание!
Все еще смущенный, Хейери Первый снова замотал го-ловой. Но он уважал в
Махасе уменье схватывать на лету то, что находилось вне сферы деятельности
Хейери, поэто-му решительно повернулся к возвышающейся перед ним машине,
чтобы сообщить свое первое желание.
Он уставился в зарешеченное отверстие и только рас-крыл было рот, как
замер в нерешительности. Закрыл рот, снова открыл, опять закрыл и обернулся
к Махасу.
- Слушай, а чего просить-то?
- Жратвы, старик! Проси хлеба, старик! Махас задыхался от возбуждения,
досадуя на тугодумие своего напарника.
- Тоже мне, Бертран Лоуренс Фрамптон...- с презре-нием проговорил он
вполголоса.
Хейери Первый повернулся назад к чудищу и кивнул головой в знак
одобрения мудрого совета,
- Э-э, во-первых, хм... я хочу много хлеба, так что-бы...- Хейери! -
вдруг дико закричал Махас. - Ты болван! Скажи ему, что ты имел в виду не то.
Не хлеб! Деньги! Деньги, вот что! Тьфу, получай, несчастный...
- Я оговорился! - закричал в свой черед Хейери Первый. - Детка, хлеб не
нужен, забери его...
Но видимо, было уже поздно; вокруг них прямо из пусто-ты начали
материализоваться буханки хлеба: круглые дат-ские хлебцы, длинные
темно-золотистые французские бул-ки, толстые ржаные немецкие батоны,
приплюснутые квадратные американские кирпичи, низенькие английские чайные
хлебцы, плоские грузинские лаваши, греческие лепешки, непонятные караваи со
всех стран света, из всех эпох и времен. Все вокруг было завалено хлебом;
воздух пропитался ароматом печеного хлеба и кислым запахом дрожжей; от
мучных изделий, сыпавшихся дождем, стало темно. И под этим бесконечным
хлебным ливнем на гру-ди чудища загорелось слово "желание", сопровождаемое
цифрой "2".
Стоя по колено в хлебе, Махас беззвучно рыдал, тряся головой от
безутешного горя.
Эх, старик, - причитал он. - Раз в жизни выпала удача. Такое простое
дело - попросить что-то у золотой рыбки, и то не сумел.
- Извини, Махас. Прости меня, пожалуйста. Как, по-твоему, не
попробовать ли мне еще раз?
- Стой, стой!
Махас вытянул вперед руки, словно хотел наглухо за-крыть едва видимую
щель между усами и бородой Хейери Первого.
- Не торопись, Хейери! Давай-ка лучше немного по-думаем.
- Ну, что ж, давай подумаем, - послушно ответил Хейери Первый.
- На этот раз я буду осторожен и попрошу денег. Де-нег, и только денег.
- Нет, нет. Посмотри на хлеб! Деньги-то разные бывают. Получишь бумажки
каких-нибудь конфедератов. Фи... Откуда знать, что тебе дадут?..
Махас замолк и погрузился в раздумье. Хейери Первый терпеливо ждал,
восхищаясь красотою стоящего перед ним чудища, его техническим изяществом и
совершенством конструкции.
Несколько минут спустя Махаса озарило и он вновь обратился к своему
напарнику:
- Я придумал. Проси алмазы. Они стоят страшно до-рого.
Хейери только повернулся, как вдруг Махас остановил его, подняв руку.
На его лице было написано разочаро-вание.
- Нет, не годится. Слишком трудно будет продать. Полиция не даст покоя.
Он опять задумался и поскреб лысину. Затем с хитрым выражением лица
выхватил из кармана помятую пятидол-ларовую купюру.
- Вот, - сказал он. - Попроси у нее пару миллиончи-ков таких фитюлек, -
и тут же добавил: - Только ради бога, умоляю тебя, не назови их
какими-нибудь пити-ми-тями.
Хейери Первый взял банкнот, согласно кивнул головой и обратился к
чудищу со словами, исключительно точно подобранными:
- Второе желание. Я... я хочу два миллиона вот таких пятидолларовых
купюр.
Махас слушал с улыбкой удовлетворения.
Чудище помигало лампочками на груди, и откуда-то из области паха вылез
узенький ящик,
Голос проговорил:
- Если вы хотите получить дубликаты чего-либо, по-жалуйста, положите
артифакт, который должен быть ско-пирован, на этот зайджипат.
Хейери приблизился к чудищу. Он был уже готов опу-стить купюру в ящик,
как вдруг Махас опять закричал:
- Стой, Хейерп! Погоди! У них же у всех будет одина-ковый серийный
номер. Как на фальшивых!
Хейери Первый замер в испуге. Он чуть было снова не дал маху. В
мгновенье ока Махас одолел разделявшие их пятнадцать футов и сунул ему в
руку кольцо держателя ключей, в которое был продет потертый серебряный
дол-лар.
- Держи! Проси пару миллионов вот этих кругляков.
Хейерп взял держатель, проглотил слюну, бросил пуг-ливый взгляд на
своего товарища и, закрыв глаза, уронил кольцо вместе с серебряным долларом,
медным ключом и круглой пластинкой с нанесенным на ней номером лицен-зии
(Небраска, 1948) прямо в зайджипат.
Что-то щелкнуло, словно затвор, и все вокруг посерело от дождем
посыпавшегося металла. Хейери Первый прикрыл голову руками и спрятался среди
батонов.
По мере того как груда металла у его ног поднималась все выше и выше,
Махас, взвизгивая, словно одержимый, прыгал и плясал. Полетели куски хлеба,
липкие и очень клейкие, а вокруг стоял грохот. Словно тысяча разменных
автоматов извергала из себя монеты.
Шторм утих; Хейери Первый опустил руки и, открыв глаза, увидел
светящуюся надпись на груди чудища:
СООБЩИТЕ ЖЕЛАНИЕ 3
Махас перестал набивать деньгами карманы, правда, в них и так уже
больше ничего не вмещалось. Вдруг он за-стыл, пораженный некоей мыслью.
- Боже мой! - вскричал он, тяжело опускаясь у осно-вания горы из смеси
хлеба с металлом. - Боже мой!
- Что случилось? - спросил Хейери. В голосе его слышались страх и
покорность судьбе. - Опять что-ни-будь не так?
- Посмотри! Как мы все это унесем домой? Ведь тут больше двадцати тонн!
Представляешь?
- Да ничего, возьмем грузовик, пару лопат и...
- Ты что, рехнулся?! Подъехать на грузовике к вы-ставке в два часа
ночи! Да сюда сбегутся полицейские со всего света!
Махас весь ушел в раздумье, а Хейери опять направил восхищенный взор на
стоявшее перед ним чудище,
- Нет, - промолвил наконец Махас. - Остается только одно. Твое третье
желание должно быть такое - доставить всю эту гору к нам домой...
Хейери Первый отвернулся от чудища. Затем отвер-нулся и от Махаса.
Трудно было ему идти наперекор этому маленькому человечку. Очень трудно!
- Нет, - сказал он в конце концов.
- Что значит "нет"? Какой нам прок от этих денег, если они здесь?
Придут утром работники выставки, хлопот не оберешься. Как мы объясним...
Но Хейери совсем расхрабрился.
- Нет! - повторил он.
- Ну давай, давай, действуй, дундук! У тебя осталось еще одно желание:
смотри не промахнись! Нам надо куда-нибудь упрятать все эти денежки.
Подумай, чего только на них не купишь! Тебе - новую мастерскую!
Оборудова-ние - какое захочешь!
- Нет, - твердо заявил Хейери Первый. - У меня ос талось последнее
желание, и я должен выпросить то, чего мне действительно хочется.
- Что?! - Махас был несказанно удивлен. - Да если мы доставим домой эти
денежки, ты сможешь купить все что пожелаешь.
Но, интересуясь только своим делом, Хейери Первый отмахнулся от
напарника и решительно обратился к чу-дищу:
- Эй, ты! - окликнул он его - Я хочу задать вопрос. На панели чудища
загорелась надпись:
СПРАШИВАЙТЕ
Голос повторил:
- Чего вы хотите? Получить справку или узнать что-то по каталогу?
- Мне нужно немного подходящей рухляди, то есть я имею в виду ненужные,
списанные детали и узлы раз-личных устройств и электронного хлама. Хлама, из
кото-рого можно собрать что-то похожее на тебя или что-то в этом роде.
При этом намеке на возвышающуюся перед ним маши-ну Хейери Первый сильно
смутился.
Заполыхала надпись:
ПРОВЕРИТЬ ПО СПРАВОЧНИКУ
И после минутного молчания голос возвестил:
- Справочник сообщает, что склад бракованного, по-ломанного, списанного
некомплектного электромеханиче-ского, гравитационного, псевдонейронного
оборудования, малоценного или не имеющего коммерческого значения, находится
в четвертом пространственном секторе, сорок восьмая временная зона.
- Отлично! - весело воскликнул Хейери Первый. - Дайте мне
сколько-нибудь этого добра.
Уточните, сколько именно?
Хейери Первый принялся припоминать размеры под-вальной мастерской.
- Столько, чтобы хватило заполнить пространство площадью тридцать футов
на сорок и высотой пять-шесть футов. И... - Хейери соображал мгновенно, так
как он в этом деле собаку съел, - подбросьте немного того утиля, который у
вас используется для соединения и под-ключения всех этих механизмов, друг к
другу, и, кроме того, кое-какой ручной инструмент.
Надпись начала мигать и гаснуть.
- Подождите! - закричал Хейери. Внезапно ему пришла в голову еще одна
идея. Опять засияла надпись:
СООБЩИТЕ ЖЕЛАНИЕ 3
- Как насчет доставки товаров? Она бесплатная? Голос сообщил:
- Доставка товаров, полученных по исполненным же-ланиям, бесплатна в
пределах пространственных секторов с первого по третий и временных зон с
сорок второй по шестьдесят пятую включительно.
- Великолепно! - вскричал Хейери Первый. - Адрес: дом 217, Западная
Тридцать пятая улица, город Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, почтовый индекс 10011.
Подвальный этаж. - Затем, уголком глаза взглянув на опечаленного Махаса, он
торопливо добавил:
- Доставьте также на дом весь этот хлам, - и широ-ким жестом обвел горы
хлеба и металла.
На панели замигали непонятные иероглифы; из дина-мика понеслось что-то
невнятное. Поднялся слепящий смерч, в котором закружились батоны хлеба и
серебра. Внезапно в открытое окно ворвался ураганный ветер: это воздух с
улицы стремился заполнить образовавшийся ва-куум. Махаса и Хейери швырнуло о
пол. Вновь их осле-пил удивительный луч. Ультразвук перешел в слышимый звук
и загремел. Оглушенные и ослепшие, с нервами, на пряженными до предела, два
человека пытались сохранить ясность мысли. Лишь тонкие нити удерживали их на
гра-ни обморока. А потом нити оборвались...
...Через некоторое время на выставке снова воцарились темнота и
безмолвие. Сквозь окна с улицы не проникало ни единого луча света, на панели
агрегата, созданного Хейери Первым, не горели красные, зеленые, янтарные
контрольные лампочки. Лишь слабый грохот уличного дви-жения на Сорок второй
улице нарушал гробовую тишину.
Махас первым пришел в себя. Он встал, потянулся, за-жег спичку и
огляделся. Зал был пуст, если не считать детища Хейери и маленькой горки
обгоревших спичек воз-ле включенного штепсельного разъема. Он наклонился над
Хейери и принялся его тормошить.
- Хейери, Хейери! Вставай! Да очнись же наконец! Тот с трудом поднялся
и сел. Зажав голову руками, он простонал:
- Что случилось?
Его компаньон затряс головой.
- Не знаю. Надо полагать, мы дали маху. Придется все-таки поговорить с
Эрни насчет того, что он нам подсу-нул в тех мешках. Уф, ну и страшилище тут
стояло!
Хейери, не соглашаясь, замотал головой,
- Нет, Махас, ты не прав. Машина была красивая. Я прямо обалдел. Но мне
припоминается, что я говорил на-счет своих желаний.
- Да, да и я тоже. - Тут Махас споткнулся о спарен-ный штепсельный
разъем. - Дело не только в том, что мы обалдели. На всей Сорок второй улице
нет света. Пока по-лицейские не установили, кто это сделал, нам надо
отклю-чить эту штуку.
Хейери Первый кивнул головой и полез за отверткой в карман.
- Надо вначале отключить это, прежде чем они почи-нят свет на улице.
Он отправился в подвал. Махас потащился вслед за ним. Совместными
усилиями они отключили трансформа-тор, свернули черный кабель в небольшой
моток и покину-ли выставку тем же путем, каким пришли.
Вдоль всей Сорок второй улицы возле смотровых колод-цев копошились
линейные монтеры, автомашины сердито урчали, огибая выставленные у открытых
люков красные фонари. Усталые и измученные, два человека пешком про-шли
шестнадцать кварталов и добрались до мастерской. Перед дверью (которая
несколько выперла наружу, хотя они этого не заметили) Махас остановился,
пошарил по карманам и выругался с досады:
- Вот, черт возьми, Хейери! У тебя ключ с собой? Я, должно быть, где-то
потерял свой...

Клод Шейнисе. Конфликт между законами

Двадцатый век породил вычислительную технику. Но он же породил и
нелепые выдумки относительно электронно-счетных машин. Летописцы науки дают
себе волю - "мыслящие машины", "электронный мозг", "сверхмозг"... Из того
обстоятельства, что ЭВМ типа 14-40 может сы-грать простенькую партию в
шахматы, а типа 360-30 - по двум-трем строчкам установить, кто автор текста,
досужий профан, ничтоже сумняшеся; делает поспешные выводы, приписывая
приборам, немного более сложным, нежели маникюрные ножницы или пннцет, чисто
челове-ческое качество - способность принимать решения по соб-ственной воле.
И даже когда люди наделили машины свободой выбора между теми или иными
способами решения заданной проблемы, от этого ничего не изменилось.
В следующем столетии беспрестанная миниатюризация приборов, снижение
себестоимости электронной техники и к тому же необходимость исследований
планет, проводи-мых в такой среде, где человек работать не может, подве-ли
человека к осуществлению его извечной мечты о роботе.
В тот высокоторжественный день, когда появилась на свет первая партия
электронных роботов - устройств-ана-логов систем, обладающих свободой
выбора, - им присвои-ли имя "Карел" (в честь Карела Чапека, придумавшего
слово "робот"). Но и у них свобода выбора была лишь от носительной, они были
свободны не более, чем любой ин-струмент, повинующийся воле человека.
Простейшее орудие - молоток - не снабжено каким-либо устройством,
которое предотвращало бы удар по пальцам. Более совершенное орудие -
бумагорезательная машина - останавливается, если рабочий не успевает убрать
из-под нее руку. Что же касается сверхсовершен-ной машины - Карела (или,
точнее, в какой-то мере че-ловекоподобного механизма, чьим прообразом
послужил Карел), то в ней было множество таких устройств, предна-значенных
лишь для одного - помешать человеку своей новой "игрушкой" стукнуть себя по
пальцам.
Этот рассказ посвящается Айзеку Азимову, деятелю науки, который в 40-х
годах XX цена, намного опередив свое время, сформулировал и облек в форму
законов наи-более существенные положения относительно такого рода страховки.
Но:
1) Невозможно предусмотреть все...
2} Кто хочет все делать слишком хорошо...
Для людей жизнь на Проционе-Ш была отнюдь не райской, хотя местные
жители со своим фторо-кремниевым обменом чувствовали себя великолепно,
купаясь в плави-ковой кислоте. Но это уже другая история.
Проционцы, находящиеся примерно на уровне развития землян 20-х годов XX
века, впрочем, оказались народом гостеприимным и приветливым. При помощи
специально разработанного радиокода, позволявшего взаимное обще-ние, они
сообщили о своем согласии на то, чтоб земляне высадились и оборудовали на
Проционе-Ш свою базу - герметизированную капсулу с кислородной атмосферой,
внутри, прочно прикрепленную к скале, чтобы противо-стоять фтористым
ураганам.
Через толстые двойные иллюминаторы, сделанные из прозрачного материала,
устойчивого к разъедающему дей-ствию кислорода, а снаружи - к такому же
действию фто-ра, с инертным газом посредине, между рамами, обитатели
Проциона порой с доброжелательным любопытством со-зерцали чудищ, вдыхающих
кислород и пьющих закись водорода. Подумать только, что эти чудища называют
за-кись водорода водой! Но это опять-таки совсем другая ис-тория.
В тот день на базе, содрогавшейся, несмотря на все крепления, под
бешеными порывами фтористого урагана, томились от скуки трое землян. Двое из
этих чудищ при-надлежали к числу пьющих закись водорода (частенько с
добавлением некоего этилового соединения в виде вод-ки - это относилось к
экспедиционному биологу и пси-хологу, русскому полковнику медицинской службы
Борису Мужинскому - либо рома, когда дело касалось американца Питера
Говарда, геолога, минералога и химика). Третье-го - тоже землянина - звали
Карел-178, и томился он больше всех. Ибо из-за обостренного, как и у других
Ка-релов, чувства ответственности он считал, что все непри-ятности
происходят из-за него. Пожалуй, здесь была доля правды, хотя сам Карел,
конечно, был совершенно не ви-новат.
Накануне Питер пожаловался:
- Я плохо себя чувствую. Болит живот.
Борис жестом обвинителя ткнул в Карела пальцем и, раскатисто произнося
"р", приказал по-французски - а он говорил с Питером именно на этом языке:
- Повтори-ка Первый закон роботов!
Отдаленно напоминавший человека футляр, которого называли Карелом, не
мог менять выражение лица, зато голосовой регистр робота был очень богат.
Удивленно, до-садливо-жалостливым тоном, каким обращаются к надоед-ливому
ребенку, отнюдь не изменившись в "лице", Карел ответил:
- Первый закон. Робот не может причинить вред че ловеку или своим
бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.
Карел был славным малым, но чувство юмора в отличие от сегодняшних
роботов у него было развито слабо.
- Вот видишь, ты нарушил Первый закон, - продол-жал врач.
Прежде чем брякнуть "Как так?", Карел издал дико-винное гудение.
Борис расхохотался:
- Очень просто! Ты в полдень накормил нас неудобо-варимым американским
кушаньем - сосисками с кетчу-пом. И вот пожалуйста - у Питера болит живот.
Питер улыбнулся, несмотря на недомогание (пока это было лишь легкое
недомогание!). Ни тот, ни другой че-ловек не был специалистом по роботам и
не отдавал себе отчета в том, какой грозный смысл имеет сказанное. Ибо для
робота нет ничего более важного, чем Первый закон. Не худо бы это знать
любителям шуточек.
Человеку шутка может спасти жизнь. Но у Карела она может вывести из
строя дорогостоящий мозг. Вот мы и подошли к нашей истории.
Побледнеть Карел не мог, он не был на это способен.
Он ответил бесцветным голосом:
- Вы полагаете, доктор, что Питеру повредил приго-товленный мною обед?
Однако Борис был поглощен своим делом и не ответил. Уложив американца
на кушетку, он пощупал его живот и, хмурясь, произнес:
- Как же так - не вырезать-аппендикса перед поле-том в космос! Весьма
непредусмотрительно!
Двенадцать часов спустя стало совершенно ясно, что диагноз правилен и
требуется операция, к тому же без-отлагательная. И вот начинает
разыгрываться драма. За-вязка: Карелу одно за другим отдаются распоряжения.
Прежде всего - очистить длинный стол, за которым и обе-дают, и работают.
Затем Борис, вертя в могучих руках ам-пулу растворителя для пентотала,
приказывает:
- Сходи в кладовку, приставь себе новую пару рук и прокали их на огне.
Карел повинуется беспрекословно. Такие, как он, не оборудованы
устройством для обсуждения приказов. Ког-да он возвращается в столовую,
вытянув новые стерилизо-ванные руки и стараясь ни к чему не прикоснуться,
Питер лежит па чистой простыне, а Борис извлекает из ящичка стерильные
инструменты. Американец, уже усыпленный, тихонько дышит через маску,
подсоединенную к небольшо-му черному баллону. Стоя у стола, Борис отдает
очередное распоряжение:
- Встань напротив меня!
Робота еще со вчерашнего дня преследует все та же мысль, и он, легко
скользнув к указанному месту, задает свой вопрос:
- Так вы считаете, доктор, что обед, приготовленный мною...
Удаление аппендикса не бог весть какая хитрая опе-рация. Борису не раз
приходилось оперировать аппенди-цит. Но он был врачом широкого профиля, а не
хирургом и поэтому немного волновался. Ему было не до пережива-ний робота.
По счастью, он даже не ответил на вопрос. Натянув перчатки (как было бы
удобно, если бы можно было приставить и себе другую пару рук, предварительно
ее прокалив, подумал он), Борис уверенно взял скальпель и протянул Карелу
зажим.
- Когда я сделаю разрез и из сосуда пойдет кровь, - пояснил он, - ты
сразу подашь мне этот зажим, возьмешь позади себя кэтгут и по моему
приказанию приготовишь узелок.
Борис наметил линию разреза.
И тут началась драма.
Отступив на шаг, Карел голосом, выдающим полней шее смятение (такой
голос тоже предусмотрен в его коле-бательном контуре), заявил:
- Я не могу!
- Что?! - воскликнул Борис.
- Не могу. Я даже и вам не могу позволить! Первый закон! Робот не может
причинить...
Ну, как его переубедишь? Оставалось одно: отведя ду-шу в залпе
непереводимых русских выражений, разбудить Питера и искать решение.
Прошло еще двенадцать часов. В капсуле томятся трое землян - врач,
больной, которому срочно необходима опе-рация; но больше всех томится робот,
который не может ассистировать, когда человеку разрезают живот, не может
даже допустить, чтобы это было сделано.
- И зачем только вы мне сказали? - тужит он.- Я вышел бы на воздух -
или, как его, на фтор, - а по воз-вращении просто оказался бы перед
совершившимся фак-том...
Питер лежит на кушетке. Временами он постанывает от боли и мучительно
размышляет. Борис и Карел сидят за столом друг против друга и в двадцатый
раз перебирают все возможные варианты, тут же отвергая их один за другим.
Допустить, что Карел выйдет? Невозможно. Теперь, когда он знает, в чем
дело, его первейший долг, самая главная его обязанность - исполнить Первый
закон, то есть остаться на месте и не допустить посягательства на
целостность брюшной полости Питера.
Эвакуировать Питера? Но до ближайшей базы один-надцать суток полета. Он
не выживет.
Вывести Карела из строя? Немыслимо. Карел - един-ственный, кто может
выходить во фтористую атмосферу и обеспечивать бесперебойную работу
генераторов, разме-щенных под станцией. Если же генераторы перестанут
ра-ботать, погибнут два человека.
В двадцатый раз Карел стонет:
- Зачем, зачем вы мне сказали?!
Борис предпринимает заведомо безнадежную попытку - отдать настолько
категорический приказ, чтобы он взял верх над Первым законом. Борис кричит
роботу:
- Встать! Приказываю - не мешай мне оперировать Питера!
Не действует. Если бы Карел мог, он бы пожал плеча-ми. Первый закон
сильнее. Питер разражается длинной тирадой, призывая Карела спрятать свой
Первый закон в карман. Нелогично, так как у Карела нет соответствую-щего
отверстия и, кроме того, закон - не такая вещь, кото-рую можно спрятать.
Умирая от боли и страха, Питер об-рывает его рассуждения:
- Брось свою дурацкую логику! Перестань, наконец, понимать все
буквально! Ух, добраться бы мне до этого Азимова!
Робот возражает еще настойчивее, и голос его стано-вится еще более
жалобным. Удержаться от возражений он не может, так как его электрические
цепи - это цепи ло-гических умозаключений.
- Добраться до Азимова невозможно. Он умер двести двадцать семь лет
назад.
Борис хватает табуретку, размахивается и собирается треснуть Карела. Но
стальная рука перехватывает ее. Не столько из-за Третьего закона ("Робот
должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не
противоре-чит Первому и Второму законам"), сколько из-за Перво-го: ведь если
он допустит, чтобы его поломали, погибнут два человека.
- Но у тебя ведь есть, пропади он пропадом, твой Первый закон, -
заявляет Питер. - Ну что ты можешь со мной сделать, чтобы "не допустить"?
Шею мне, что ли, свернешь?
- Я заявлю самый решительный протест в устной форме, - благонравно
отвечает Карел.
Топтание на месте продолжается в прямом и в перенос ном смысле. Борис и
робот топчутся вокруг стола, время от времени возвращаясь к какому-нибудь из
отвергнутых вариантов и снова отвергая его.
Отчаяние охватывает его со все большей силой.
И в этот-то момент Карел не находит ничего лучшего, как нежнейшим
голосом задать вопрос:
- Вы все еще полагаете, Борис, что он заболел из-за приготовленного
мною недоброкачественного обеда? Да? Вы думаете, что дело в моей оплошности?
Борис разражается градом проклятии.
Питер с постели обращается к роботу:
- Ну, а что ты скажешь насчет второй части Первого закона? Как это там
"...или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред"?
Жалобным голосом Карел отвечает:
- Вторая часть действительно создает потенциал дей-ствия, по он
уступает потенциалу первой части. Неоспори-мо, однако, что в такой ситуации
возникает конфликт, и его надо как можно скорее устранить. Необходима
консульта-ция робопсихолога и, может быть, даже частичная пере-настройка.
Время идет.
- Конфликт, конфликт, конфликт, - задумчиво по-вторяет Карел. -
Конфликт между законами. Это скверно, скверно, скверно, это скверно для
меня.
Идет время. Робот подражает голосу маленькой де-вочки:
- Скверно, скверно, очень скверно. Пойду-ка я зай-мусь генераторами. Я
пробуду там не меньше двух ча-сов. - И, протягивая "руку" Борису, добавляет:
- А вы пока будьте умницами!
Разумеется, два часа спустя Питер был уже опериро-ван. И жизнь его
спасена. Робот никак не прокоммептиро вал это событие, но с тех пор стал
говорить девчачьим го-лосом: видимо, какие-то его логические цепи вышли из
строя.
При смене дежурства на базе Карел получил приказа-ние вместе с людьми
вернуться в звездолет. Там его ожи-дали робопсихолог и программист.
Через некоторое время они встретились с Борисом и Питером в баре. За
стаканом вина психолог сказал:
- Любопытная вещь: робот свихнулся гораздо быст-рее, чем следовало бы
ожидать. Если б все шло как поло-жено, он бы сопротивлялся еще сутки, и
больному от этого, конечно, не стало бы лучше. Не знай я вас обоих так
хоро-шо, я бы поклялся, что из-за какого-то вашего промаха он начал сходить
с ума еще до возникновения конфликта. К примеру, не случилось ли вам еще до
начала всей этой истории упрекнуть его в том, что он нарушил Первый закон?..

Леонард Ташнет. Практичное изобретение

Я человек практичный, не то что мои сыновья, хотя они и умные ребята. А
ума у них хватает, ничего не ска-жешь. Не родись они близнецами и достанься
этот ум одному, а не двоим, так все ученые в мире, вместе взятые, этому
одному и в подметки бы не годились. Ну, да и сейчас им жаловаться не
приходится - оба отличные инженеры и на самом лучшем счету в своей фирме.
Большая фирма, занимается электроникой и еще чем-то в том же роде. На-зывать
я ее не буду, потому что ребятам это не понравит-ся. Я их хорошо знаю. Да
кому и знать, как не мне? Я ведь сам их вырастил, а это, позвольте вам
сказать, было сов-сем не так легко: мать их умерла, когда им еще девяти не
исполнилось, а я второй раз жениться не стал. Вот и при-ходилось и делами
заниматься, и следить, чтобы в доме все шло как полагается и за ребятами
настоящий при-смотр был. Ну, да они всегда были хорошими мальчиками...
У Ларри есть свой конек - лазеры. Ну, это такой спо-соб посылать свет.
Как уж они устроены, я не знаю, пото-му что я-то в колледжах не обучался, не
до того было. А Лео - фокусник-любитель, и, надо сказать, это у него ловко
получается. Ну, и вместе они напридумывали много разных фокусов и номеров.
Подвал у нас битком набит всяким оборудованием. Вот об этом-то я и хотел
расска-зать.
Ларри придумал аппарат для Лео, чтобы создавать оптические иллюзии. Ну,
знаете: словно бы видишь что-то, чего на самом деле тут и вовсе нет. Как-то
там зеркала приспосабливают. А Ларри приспособил лазеры и начал делать вроде
бы картинки, но только вовсе и не картинки, а голограммы - вот как он их
назвал. На негативе одна мешанина из точек и всяких завитушек, а если
спроециро-вать на экран, то вид такой, словно этот предмет можно кругом
обойти. Объемное изображение. Ну, объяснить это трудно, надо своими глазами
видеть. Обычная картинка - она плоская и выглядит одинаково, с какого боку
на нее ни посмотришь, а голограмма выглядит, как будто это не картинка, а
настоящая вещь, и если зайти справа или сле-ва, то видишь совсем не то, что
спереди.
Так вот, значит, Ларри сделал нашему Лео аппарат для голограммных
иллюзий. Он проецировал изображение не на экран, а прямо в воздух. При
помощи зеркал. Они меня позвали и показали. Просто поверить невозможно! В
воз-духе плавает самая настоящая шкатулка, или ваза с фрук-тами, или букет -
ну просто что хотите. Даже кучка мел-кой монеты. И она-то и навела меня на
мысль.
- Прямо как настоящие, - говорю я. - Жалко, что вы не можете их
сохранить насовсем! Обрызгали бы плек-сигласом что ли, - ну, как цветы
сохраняют.
Это я вспомнил про сувениры, которые продают в лав-ках для туристов -
всякие штучки в прозрачных кубиках, вроде бы стеклянных.
Ребята так и покатились.
- Папа, - говорят они хором (они всегда говорят хо-ром), - это же
только иллюзия. Это же не реальные день-ги. Их на самом деле тут нет.
- Реальные - не реальные... А что такое "реальные", позвольте вас
спросить? Я их вижу, и вы их видите, - го-ворю я. - Мы могли бы хоть в суде
под присягой показать, что видели горсть мелочи прямо в воздухе. Разве нет?
А потом в шутку я и говорю... Ну, не совсем в шутку, потому что забава
- это забава, но раз уж подвернулась возможность заработать доллар-другой,
так с какой стати ее упускать? Вот, значит, я и говорю:
- Вы, ребята, у меня такие умные, так почему бы вам не придумать
способа, чтобы эта иллюзия не исчезла, да же когда вы свой лазер выключите?
Хоть и мелочь, а все равно ведь деньги.
Ну, тут они принялись мне объяснять, что у световых волн нет никакой
массы и еще всякие там премудрости, в которых сам черт ногу сломит. Но одно
я все-таки понял:
- Раз световые волны, которые, по-вашему, неосязае-мы, могут рисовать
такие картинки, что кажется, будто тут что-то есть, так вам, чтобы оно и
вправду тут было, достаточно будет это изображение чем-то обмазать. Ска-жем,
другими какими-нибудь световыми волнами, чтобы изображение не пропало. А
если его удастся обмазать, так, значит, оно и в самом деле будет тут, ведь
верно?
Они опять засмеялись, но я увидел, что мои рассужде-ния не пропали
даром...
- Папа, тебе бы философом быть, - говорит Лео. - Ты-бы побил епископа
Беркли его собственным оружием...
(Я потом нашел этого епископа в энциклопедии. Чело-век был с головой,
ничего не скажешь. Так умел рассуж-дать, что не сразу и подкопаешься.)
Тут они принялись спорить между собой, что обмазы-вать надо будет
волнами особой длины, и все такое прочее. Ну, я и ушел.
Недели через три ребята пригласили меня посмотреть, что у них
получилось. К своему прежнему аппарату они добавили приставку, которая
окружила голограмму (для модели они взяли десятицентовик) вроде бы туманом,
как только она возникла. Потом они что-то включили, туман рассеялся, и -
хотите верьте, хотите нет - изображение десятицентовика начало опускаться на
пол. Правда, очень медленно, но все-таки оно опускалось.
- Видишь, папа, - говорит Лео, - у голограммы те-перь есть вес.
- Очень интересно, - говорю я. А что еще я мог ска-зать? Тут вдруг
изображение монеты исчезло, и на пол упала капля клея, какой прилагается к
детским авиакон-структорам.
- Ну, а дальше что? - спрашиваю я. - Чего вы, соб-ственно, добились?
- Одну проблему мы решили и сразу же столкнулись с другой, - говорят
ребята хором. - Нам теперь нужно до-биться, чтобы обмазка успевала
затвердевать прежде, чем голограмма исчезнет. Если это нам удастся, то мы
получим точный слепок оригинала.
Ну, я уже говорил, что я человек практичный. Я им по-советовал:
- А вы сделайте так: когда туман рассеется и изобра-жение начнет
падать, пусть оно упадет в жидкую пласт-массу, которая затвердевает быстрее,
чем за секунду. Вот будет фокус - взять в руку слепок оптической иллюзии.
Ну, тут они опять принялись втолковывать мне, что голограмма существует
только в пучке света - то да се, - и вдруг оба замолчали и переглянулись. Я
понял - они что-то придумали.
Потом время от времени я все пытался их расспросить, как у них идут
дела с новым фокусом, но они отмалчива-лись. Прошло с полгода. Я совсем уж и
думать забыл про эти голограммы, но тут они меня опять позвали посмот-реть
свой новый аппарат.
В углу подвала стояли два бочонка. Ребята дали мне мотоциклетные очки и
велели их надеть. А я тем временем заглянул в бочонки и вижу, что они чуть
не доверху пол-ны десятицентовикамп.
Новый аппарат был совсем не похож на прежний. Это была трубка из
толстого, только совсем прозрачного стек-ла в форме буквы "X". Трубка была
со всех сторон запая-на, и только там, где палочки "X" перекрещивались,
снизу имелось отверстие. А на полу под трубкой лежал старый матрас, весь в
черных дырочках, словно об него гасили окурки. Лео навел голограмму
десятицентовика внутрь трубки и двигал ее до тех пор, пока она не оказалась
в са-мой середке "X". А Ларри в другом углу включил еще какой-то аппарат, и
в одном конце трубки появилось изо бражение тумана - длинная такая, узкая
полоска. Ларри покрутил что-то, и полоска тумана начала медленно дви-гаться
по трубке, пока не совпала с голограммой десяти-центовика в середке.
- Давай! - скомандовал Лео.
Тут они оба что-то покрутили - и в центре "X" будто мигнула
лампа-вспышка. И тут же матрас на полу по-ехал вперед, потом назад и вбок. Я
просто глазам не верил: из отверстия в трубке на матрас посыпались
десятиценто-вики, укладываясь ровными рядками. Скоро весь матрас был покрыт
монетами, и они перестали сыпаться.
Я только рот разинул. А ребята расхохотались, и Лео
говорит:
- Ну-ка, попробуй возьми их в руки, папа!
Я принялся подбирать монеты. Ну, ни дать ни взять настоящие
десятицeнтовики, только покрыты очень тонкой прозрачной твердой пленкой и
совсем легкие - прямо ни-чего не весят.
- Ты подал нам хорошую мысль, папа, - говорит Ларри, - но мы кое-что
добавили и от себя. Сгусток све-товых волн нельзя обмазать ничем
материальным, но мы сообразили, что па голограмму десятицентовика можно
на-ложить голограмму аэрозоли быстротвердеющей прозрач-ной пластмассы.
Тут он объяснил, что свет - это не просто волна, но еще и частица, а
потому теоретически тут должно прои-зойти образование пленки.
Он мне очень подробно это объяснил, но только я все равно ничего не
понял.
- Теперь ты видишь, папа? Наложи один негатив на другой - и получишь
позитив. Минус на минус дает плюс. Это верно не только с математической, но
и с философской точки зрения. Отрицание отрицания, как сказал Гегель. Только
новый позитив находится на более высоком витке диалектической спирали, чем
оригинал...
И пошел, и пошел.
А я рассматривал десятицeнтовики. Если бы не пленка, они ничем не
отличались бы от настоящих монет.
- И что же вы будете с ними делать? - спросил я. Ребята переглянулись.
- А мы с ними ничего и не собирались делать, - отве-чают они. - Просто
было интересно с этим повозиться.
Наверное, они заметили, как я на них посмотрел, пото-му что вдруг хором
сказали:
- Мы можем раздавать их зрителям после представле-ния на память, папа,
- и глядят на меня с улыбкой: дес-кать, видишь, какие мы практичные.
Ну вы сами видите, каких я практичных сыновей вос-питал. Изобрели
копирующий аппарат и думают исполь-зовать его для любительских фокусов! Я
покачал головой.
- Нет, я придумал кое-что получше. Эти штуки ведь ничего не стоят, если
не считать расходов на пластмассу и на электричество, а потому из них можно
много чего на-готовить. (Они сразу поняли, к чему я клоню: я ведь за-нимаюсь
бижутерией.) Ну, скажем, индийские браслеты или цыганские серьги.
- Ничего не выйдет, папа, - говорят они, а Ларри до-бавляет: - Вот
посмотри.
Он подобрал одну монетку и швырнул ее об стену. Словно бы вспыхнуло
радужное пламя - и все. От моне-ты даже и следа не осталось.
- Видишь? - спрашивает Лео. - Стоит нарушить структуру - и ты опять
получаешь световые волны, кото-рые движутся со скоростью сто восемьдесят
шесть тысяч миль в секунду.
Это он правду сказал. Я взял с верстака коловорот и по-пробовал
просверлить в десятнцентовике дырочку. Хоп! Ни монеты, ни даже пластмассовой
оболочки. Ларри го-ворит:
- Вот видишь, папа, они годятся только на бесплат-ные сувениры.
Забавная новинка, и ничего больше. До чего же они оба у меня непрактичные!
- Так сделайте их тяжелее, раз уж вы научились их изготовлять.
Подберите оболочку потверже. На такие штучки всегда есть спрос - иностранные
монеты, цветоч-ки там или даже мушка какая-нибудь красивая.
Ну, оказалось, они уже пробовали, только ничего не вышло. Монеты-то
образовывались, но как только теплая пластмасса ударялась о матрас, они
сразу исчезали. Ребя-та мне тут же это и показали.
Эх, получи я их образование, давно бы я был миллио-нером! Самых простых
вещей сообразить не могут.
- Вот что, ребята! До того, как проецировать изобра-жение, приклейте на
негативе к монете крохотное ушко. И тогда в него можно будет пропустить
нитку или про-волочку.
Вижу, им неприятно, что они сами до этого не додума-лись. Ну, мне и
захотелось их подбодрить. Это не дело, если отец собственных сыновей
обескураживает. Я и го-ворю:
- Вот что, ребята. Я где-нибудь добуду золотую моне-ту в двадцать
долларов и закажу ювелиру приделать к ней ушко, как я вам и говорил. Вы
изготовите побольше копий, и я покажу их Тони (это мой художник), а уж он
что-ни-будь сообразит. Прибыль поделим пополам.
Так мы и сделали. Они мне наготовили полный бочонок золотых монет (их
изображений в оболочке, само собой). Золотые эти совсем ничего не весили.
Тони понаделал из них всяких ожерелий, поясков, серег, обручей на голову, и
расходиться они начали, как горячие пирожки. Я поста-влял их крупным
магазинам в Нью-Йорке и Далласе и бижутерийным лавочкам в Лос-Анджелесе. Они
сразу вошли в моду. И выглядели совсем как настоящие. Да собственно, в
некотором роде они и были настоящими. Только такие украшения из подлинного
золота совсем оттянули бы руки или шею, а эти были легче перышка. Некоторое
время спрос на них был очень большой, и мы порядочно зара-ботали.
Да оно и понятно. Электричество обходится дешево, лазерный аппарат и
трубка были уже изготовлены рань-ше, а двадцатидолларовая монета стоит в
антикварном ма-газине всего семьдесят два доллара. Так что можете сами
высчитать чистую прибыль. В общем, как я уже сказал, мы на них неплохо
заработали.
Однако мода - это мода, и когда украшения из монет всем приелись и
перестали расходиться, я попросил ребят изготовить мне кое-что еще.
Тут уж я пошел на расходы: купил восьмикаратовый бриллиант самой чистой
воды и заказал для него съемную филигранную оправу (понимаете, такая оправа
позволяла изготовить несколько моделей). Ну, с бочонком таких по-брякушек
можно было сделать настоящее дело. Из-за пленки камешки выглядели похуже
оригинала, но все-таки сверкали неплохо, можете мне поверить. Я ограничился
одним бочонком потому, что намеревался продавать такие украшения как
редкость. У меня их было достаточно для десятков диадем, кулонов, подвесок и
хватило еще для особого заказа - одна миллионерша, жена нефтяного маг-ната,
расшила ими свое платье к свадьбе дочки. Конечно, я не утверждал, что ото
бриллианты, как и не выдавал мои золотые монеты за золото, и торговал я ими
как бижуте-рией, только особого сорта. Они стали специальностью мо-ей фирмы
и соперничали даже с австрийским горным хру-сталем и стразами.
Я мог бы найти сотни способов, чтобы использовать за-твердевшие
голограммы, и сказал ребятам, что им пора бы запатентовать процесс, и
поскорее. А пока больше ни-чего изготовлять не следует.
Они сразу согласились.
Хорошие ребята, только несерьезные. Видите ли, им все это уже успело
надоесть. А что дело приносит деньги, их совсем не интересовало.
Тут как раз подошло рождество - время для нас самое горячее, - и я так
захлопотался, что спросил ребят про патент только после Нового года. Они
поглядели друг на друга, потом на меня и хором вздохнули.
- Мы решили не брать патента, папа.
Ага! Благородство взыграло, подумал я. Опубликуют формулу в
каком-нибудь научном журнале и подарят свое открытие человечеству. А
какой-нибудь ловкач добавит пустячок, да и возьмет патент на свое имя.
- Почему же вы так решили? - спрашиваю я терпе-ливо.
- Слишком опасно, - говорят они хором. А потом Лео начал объяснять про
сохранение энергии, а Ларри - про атомную бомбу, и зачастили, зачастили, так
что у меня голова кругом пошла от этих их "е равно эм це в квадра-те" и
"эффектов реверберации при наложении волн". Ну, я их перебил:
- Бог с ней, с наукой. Объясните-ка по-человечески.
- Проще объяснить нельзя, - сказал Лео, а Ларри добавил: - Мы лучше
тебе покажем.
Накануне выпало много снегу, и двор был весь в су-гробах. Ларри
спустился в подвал и принес оттуда мешочек с десятицентовиками, которые так
там и лежали в бочон-ках. И еще он принес духовое ружье. Потом положил
десятицентовик на сугроб, а на этот десятицентовик - еще один. А сам взял
камешек и бросил его на монетки. Когда камешек о них ударился, они, как
всегда, вспыхнули и исчезли.
- Ну и что? - спрашиваю я. - Мы же всегда знали, что они непрочные. И
всех клиентов я об этом предупреж-дал.
- Посмотри получше, папа, - говорит Лео и показы-вает туда, где лежали
монетки. Снег там подтаял, и обра-зовалась ямка дюйма полтора в поперечнике
и чуть мень-ше дюйма глубиной. Но я все равно не мог понять, к чему он.
клонит.
Ребята повели меня за дом, к большому сугробу, куда мы счищаем снег с
крыши. Этот сугроб был чуть не в че ловеческий рост. Лео взял десять монеток
и осторожно вдавил их колбаской в снег на высоте груди. Потом отвел нас шага
на четыре к забору и выстрелил из духового ружья. Тут на секунду словно
метель разбушевалась. А когда в воздухе прояснилось, я гляжу - от сугроба
ни-чего не осталось, и пахнет словно после грозы.
Тут меня как осенило. Я схватил Лео за руку и за-кричал:
- Да это же замечательно! Кому нужны все эти по-брякушки? Вы ведь
можете за один час очистить от заносов целый город или шоссе!
Но ребята только головами покачали.
- Нет, папа. Ты сам человек мирный и нас такими же воспитал. Разве ты
не понимаешь, к чему это может при-вести?
Тут Лео начал объяснять, и Ларри начал объяснять, а я только молчал и
слушал.
- Ведь таким способом можно изготовить оружие уничтожения пострашней
водородной бомбы. Чтобы убрать этот сугроб, хватило десяти монеток. А ты
попробуй пред-ставить себе, что случится, если кто-нибудь сложит кучкой
тридцать таких монеток и выстрелит в них из духового ружья? Или пятьдесят?
Или сто? Одна разбитая монетка исчезает словно бы бесследно, просто
возвращаясь в общее электромагнитное поле, и энергии при этом выделяется так
мало, что невозможно измерить. Когда исчезли две мо-нетки одновременно,
выделилось тепло, которое растопило немного снега, как ты сам видел. Десять
уже взорвались с выделением значительного количества тепла и ионизиро-вали
кислород в атмосфере. Ты ведь почувствовал запах газа, который при этом
получился, - озона? Мы рассчи-тали, что будет происходить, если увеличивать
число монет вплоть до сотни. А дальше мы просто побоялись считать. При
добавлении каждого нового десятка, помимо взрыва и выделения тепла,
возникают всякие явления вторичного порядка, и при этом все более сильные.
Мы вернулись в дом и с полчаса сидели молча. Я хо-рошенько обдумал все
это. Ребята были абсолютно правы: в мире и без нас хватает неприятностей. И
я им сказал, что они правильно решили. Тут оба вскочили и давай меня
целовать - это взрослые-то люди! И оба просто сияют.
- Папа, ты у нас молодец!
А потом как-то сразу сникли, словно им меня жалко стало, - что все мои
мечты о богатстве пошли прахом.
- Не расстраивайтесь, ребята, - говорю я им.- У ме-ня же есть вы. Так
чего мне еще надо? Свою старость я хорошо обеспечил.
Тут я даже немного всплакнул - от радости.
Ну, о патенте, конечно, больше и речи не было. И ап-парат ребята сразу
разобрали. Про.это изобретение мы больше не говорим. Но когда выпадает много
снега, ре-бята мне улыбаются, а я улыбаюсь им в ответ. Потому что мне все
соседи завидуют: дорожки во дворе у меня всегда расчищены, а никто из них ни
разу не видел, чтобы я брал-ся за лопату. Мы рассчитали, что после обычного
снегопада двух монет мало, а десяти- многовато. А вот три будет в самый раз.
Я кладу монетки через равные промежутки и наловчился стрелять из духового
ружья почти без прома-ха. Какой толк от изобретения, если из него нельзя
извлечь пользы, ведь верно? Я человек практичный.

Альфонсо Альварес Вильяр. Телеуправляемая коррида

В роскошно обставленной приемной табачный дым сто-ял столбом. Дым был
такой густой, что, казалось, его мож-но жевать, и тщедушного человечка в нем
почти не было видно. Он приходил сюда ежедневно уже целую неделю. "Дон Хосе
не может вас сегодня принять", - неизменно говорили ему секретарши сеньора
Карраско, импрессарио знаменитого матадора Эль-Наранхито. Они уже при-выкли
к "малышу", а он, сидя в приемной, видел, как пе-ред ним с утра до вечера
бесконечной вереницей проходят в кабинет дона Хосе пикадоры, киноактрисы,
исполнитель-ницы фламенко и просто искатели и искательницы приклю-чений. Но
этот тип, на визитной карточке которого рядом с именем стояло подозрительное
звание "доктор физиче-ских наук", дона Хосе не интересовал: для него,
мульти-миллионера, любой ученый был чокнутым или бездельни-ком. Наверно,
думает выпросить тысяч десять на продол-жение каких-нибудь исследований.
В этот день дон Хосе пришел к себе в контору в плохом настроении.
Сказочный контракт для его подопечного, Эль-Наранхито, похоже ускользал из
рук: латиноамери-канские импрессарио осмелились сравнить знаменитого тореро
с его заклятым врагом и соперником Эль-Лимонсито! Пока ни о чем договориться
не удалось, и контракт повис в воздухе. Рядом с такой неудачей любая другая
не-приятность казалась сущим пустяком, и поэтому дон Хосе решил принять
доктора Гонсалеса.
Отхлебнув виски из стакана, который сеньор Карраско, возлежавший на
шведском диване, соизволил ему предло-жить, доктор Гонсалес закашлялся. Этот
экзотический на-питок он пробовал впервые в жизни.
- Выкладывайте, что там у вас, да побыстрее - у меня много работы, -
сумрачно процедил сквозь зубы сеньор Карраско, разглядывая висевшую на стене
бычью голову с рогами, которая, казалось, жадно втягивала сухими нозд-рями
кондиционированный воздух.
- Видите ли, дон Хосе, я работал в университете элек-трофизиологом... -
заговорил доктор Гонсалес, покраснев, как девушка, признающаяся в
полицейском участке, что она занимается проституцией.
- А что это такое? - грубо перебил его импрессарио.
- Сейчас расскажу. Мы втыкаем проволочки в мозг животным и пропускаем
электрический ток...
- Друг любезный, вы ошиблись адресом. Мы втыкаем быкам шпаги и
бандерильи, и не в мозг, а чаще в другие места.
- Пожалуйста , наберитесь терпения, дон Хосе. Я хо-тел вам сказать
следующее: электрический ток может за-ставить любое животное делать только
те движения, какие мы от него хотим. Главное - надо знать, куда вживлять эти
самые проволочки, которые мы называем электро-дами...
- К делу, к делу, в лекциях по электро... как ее?., я не нуждаюсь! И
вообще, при чем тут я?
- Сейчас поймете. Я изобрел (вот посмотрите схему) аппарат, который
позволит нам буквально вить из быков веревки.
Когда сеньор Карраско это услышал, сигара длиной в километр, дымившая,
как вулкан, выпала из его пальцев. Казалось, от хохота у него вот-вот лопнет
брюхо. Управ-лять быком, вить из него веревки? Такое может лишь
Эль-Наранхито, но только для Эль-Наранхито изобре-тения этого голодного
профессора ни к чему. Он представил себе, как этот мозгляк дразнит огромного
быка батарейкой карманного фонарика.
- Еще минутку, дон Хосе. Все проще, чем вы думаете. Вам придется только
подкупить кого-нибудь из служителей в стойлах, чтобы тот прикрепил к голове
быка крохотный приемопередатчик ультракоротких волн. Это очень легко - у
приемопередатчика есть присоски, он не принесет быку никакого вреда...
- А потом вы протянете километровый кабель, да? И будете управлять
быком, как мои дети игрушечной ма-шиной, которую я подарил им в сочельник? -
с хохотом перебил его сеньор Карраско. Все это теперь ужасно забав-ляло его,
и он уже не жалел, что принял доктора Гонсалеса - изобретателя четырех
четвертей.
- Вы не даете мне объяснить, дон Хосе. Слышали о телеуправляемых
ракетах? Так вот, здесь кабель тоже не нужен.
Теперь сеньор Карраско расхохотался еще громче: он представил себе
быка, летящего со скоростью двадцать ты-сяч километров в час по направлению
к Марсу.
- Посмотрите на этот аппарат, - и физик вытащил из футляра предмет,
похожий на обыкновенный транзистор. - С его помощью я могу посылать сигналы
приемопередатчи-ку, укрепленному на голове у быка, а тот в свою очередь
посылает ультракороткие волны нервным центрам. Я ра-ботал над этим
изобретением больше десяти лет.
Каким же дураком надо быть, чтобы потратить десять лет па такую
глупость, когда есть занятия, которые позво-ляют месяцев за шесть
обзавестись великолепной кварти-рой и автомобилем новейшей марки! Но доктор
Гонсалес невозмутимо продолжал:
- Короче говоря: если вы или ваш человек пришлеп-нете эти аппаратики на
головы быкам, с которыми будет драться Эль-Лимопсито, я все устрою так, что
Эль-Лимонсито провалится, и тогда ваш подопечный станет пер-вым на
Национальной Фиесте.
Дон Хосе утратил дар речи - последняя фраза попала в самую точку. На
что бы он ни пошел, только бы ненавист-ный Лимонсито потерпел крах!
Обратился бы даже за помощью к колдуньям - если бы те еще /кили в Испании.
Возможно, даже вероятней всего, что предложение этого жалкого маньяка -
чистое надувательство , но в такой ситуации, как сейчас, схватишься и за
соломинку. Будучи, однако, деловым человеком, сеньор Карраско знал, что в
любом деле, прежде чем решать, важно выяснить, сколько это будет стоить.
Поэтому он спросил:
- А сколько вы хотите за это изобретение?
- Миллион песет, - ответил с неожиданной твердо-стью человечек.
Черт возьми! Откуда этот книжный червь знает, что такие суммы вообще
существуют? Дон Хосе опрокинул в глотку стакан виски и задумался. Но что
толку думать о химерических затеях? Ведь это все равно, как если бы
че-ловеку предложили северное полушарие Луны.
- Хорошо. Но деньги вы получите, только когда ста-нут известны
результаты. Как раз в воскресенье в корриде выступает этот сукин сын
Лимонсито и мой тореро. Приходите завтра, и мы все обсудим.
На другое утро, и на следующее, до самой субботы, док-тора Гонсалеса
принимали первым. Разношерстная публи-ка, ожидавшая в приемной,
иронизировала и обменивалась злыми шутками. Бульварные листки заговорили про
"малыша-физика", прочили его в бандерилъеро при Эль-Нарапхито, а какой-то
сотрудник телевидения попытался даже взять у доктора интервью.
И вот наконец наступило воскресенье. Вся Испания уже целый месяц только
и говорила о предстоящей корри-де. Люди шли на все, чтобы раздобыть билет, и
после кор-риды немало перекупщиков приобрели на "заработан-ное" новые
машины. К четырем часам на скамьях яблоку негде было упасть, и еще десять
миллионов испанцев смот-рели на арену, сидя перед экранами своих
телевизоров.
По арене продефилировали квадрильи, и опять, в несчетный раз,
повторились традиционные ритуалы испан-ской тавромахии. Ритм пасодобле
зажигал в душах огонь. Пропела труба, и на середину арены, словно брошенный
из пращи камень, вылетел громадный бык. Здесь он оста-новился как вкопанный,
Эль-Лимонсито стал прямо пе-ред ним, но бык не двинулся с места. Он не
двинулся бы, даже если бы в него вонзали горящие бандерильи: его
дви-гательные центры парализовал четырехвольтовый ток. Ма-тадор подступал к
быку вплотную, осыпал его бранью (к счастью, не услышанной микрофонами
телевидения), но все было напрасно.
Публика начала терять терпение, послышались свист-ки, но тут бык
сорвался с места, и застигнутого врасплох Эль-Лимонсито спас только
отчаянный прыжок в сторо-ну. В быка словно вселился дьявол: он бодал воздух
то на-право, то налево, но не обращал ровным счетом никако-го внимания ни на
матадора, ни на членов его квадрильи, когда те пытались продемонстрировать
блестящую рабо-ту плащом.
Верхом на лошади появился пикадор, этот броненосец тавромахического
флота. Бык доверчиво подошел к пика-дору, словно подставляя себя под копье,
но едва острие вонзилось ему в крестец, как бык, подпрыгнув на невероят-ную
высоту, выбил из рук пикадора копье, и оно, пролетев изрядное расстояние,
пробило соломенную шляпу фотографа, намеревавшегося увековечить эту сцену.
Пикадор подобрал копье и снова ринулся в бой, но бык словно взбе-сился: он
поддел лошадь рогами, и пикадор всей тяжестью своих ста двадцати килограммов
плюхнулся на бычий за-гривок. Каким-то чудом ему удалось ухватиться за рога,
и так он продержался несколько секунд, в то время как бык скакал и брыкался,
словно одержимый. Нормальное тече-ние корриды было нарушено, однако правила
есть прави-ла, и квадрнлья Эль-Лимонсито перешла к третьему эта-пу боя.
Первый бандерильеро вонзил в круп быка две пары бандерилий; третья пара
упала на арену, потому что бык побежал, делая зигзаги; другого бапдермльеро
он догнал, свалил и покатил по арене как мяч. Зрители закатывались хохотом и
не могли остановиться - такого не было еще ни на одной корриде; но настоящие
любители возмущенно требовали, чтобы им вернули деньги за билеты. А
невзрач-ный человек за камерами кинохроники лихорадочно вертел в это время
переключатели чего-то похожего па транзистор.
Началась завершающая часть боя - злополучней всех, описанных доном Хосе
Мария Коссио в его фундаменталь-ном труде "История корриды". Острие шпаги
все время соскальзывало с боков животного, и в какой-то миг она по самую
рукоять врезалась в землю. Эль-Лимонсито застыл в странной позе, словно
выполняя трудное гимнастиче-ское упражнение. И тут произошло самое
комическое со-бытие этой незабываемой корриды: коварно взмахнув ро-гами, бык
сдернул с Эль-Лимонсито одежду, и тот остался в одном нижнем белье, а потом,
когда тореадор бросился бежать, бык сорвал с пего и то малое, что на нем еще
оста-валось. Смеялись мужчины, иностранки хихикали, а скром-ные испанки
прятали лица за веерами. Эль-Лимопсито бежал с арены, сопровождаемый градом
подушечек для плетения кружев и нелестных замечаний по адресу его
ро-дословной. Для Эль-Лимонсито это был конец. Теперь он мог рассчитывать
только на место клоуна в цирке, с ним уже никто не подписал бы контракта.
Настал черед Эль-Наранхито. Если бы внимание зри-телей не было
поглощено тем, что происходило на арене, они, возможно , заметили бы все
того же человечка. Только на этот раз он не отрывал глаз от листка бумаги -
на нем был записан план, разработанный до мельчайших подроб-ностей сеньором
Карраско, тореадором и, разумеется, им самим.
Если Элъ-Лимонсито потерпел позорный провал, то работа его соперника,
напротив, была великолепной. Бык шел туда, куда ему надлежало идти. Десять
миллионов испанцев, затаив дыхание, смотрели, как он мирно обню-хал лицо
Эль-Наранхито и стал перед ним на колени. Все бандерильи вонзились куда
полагается, на взмахи пла-ща бык отвечал так, как от него ожидали, и наконец
после одного-единственного виртуозного укола шпагой он упал как подкошенный.
Никто не знал, что смертоносный элек-тромагнитный импульс разрушил большую
часть его под-корковых центров, а произвести вскрытие никому не при-шло в
голову.
Не стоит рассказывать, что произошло с остальными быками. Эль-Лимонсито
был так деморализован, что док-тору Гонсалесу почти не пришлось пускать в
ход свой передатчик: из рук вон плохая работа окончательно погу-била
репутацию доселе знаменитого матадора. А Эль-На-ранхито одержал блестящую
победу над своими тремя быками и получил всего шесть ушей и три хвоста
только потому, что у этих быков больше не было ни хвостов, ни ушей. Его
осыпали дождем цветов и любовных записок, и, когда он уходил с арены,
полиции пришлось спасать его от почитателей.
Тем временем странная личность с транзистором подо-шла к сеньору
Карраско. Они обменялись несколькими фразами, а потом человечек, сжимая в
руке сложенный банковский чек, стал проталкиваться к выходу. Выбрав-шись
наконец из толпы, он осторожно разогнул чек, взгля-нул па него - и его лицо
вспыхнуло: в проставленной сумме было на два нуля меньше, чем они
условливались! Лицо человечка исказила зловещая гримаса.
Импрессарио в эту минуту уже пробивался наружу, в окружении
поклонников, наперебой поздравлявших его о успехом Эль-Наранхито. Вдруг кто
то закричал: "Бык, бык вырвался!", и началась паника. Почувствовав, что
тол-па вот-вот подомнет его под себя, сеньор Карраско попы тался
перепрыгнуть через загородку, но его сбили с ног. И как ни больно его
топтали, он был в полном сознании в тот момент, когда ощутил на затылке
обжигающее дыха-ние быка. Потом словно два ледяных стержня вошли в его спину
- и больше он не чувствовал ничего, потому что бык пригвоздил его, как
высушенную бабочку, к дощатой стене прохода.

Доналд Уондри. Странная жатва

Солнце еще не встало, когда Эл Мейерс, позавтракав, поднялся из-за
стола. Даже в графстве Шоутак, где живет крепкий народ, он выделялся ростом
и силой. Лицо его бы-ло обветренным, а могучие руки покрыты курчавыми
тем-ными волосами. Ничего в нем не было лишнего - мускулы да кости. И хоть
Элу перевалило за пятьдесят, двигался он с легкостью юноши.
- Славно ты накормила меня, мать, - похвалил он свою пышнотелую
супругу. И она улыбнулась ему в ответ, как улыбалась и в засуху, и в бурю, и
когда налетала са-ранча, и когда разражался кризис.
- Придется мне с тобой поехать. Если станешь здесь весь день
прохлаждаться, некому будет яблоки собирать.
- Все соберем к вечеру, Хэнк! - взревел Эл.
В дверях появился сезонный рабочий. На его лице бы-ли следы мыльной
пены. Он торопливо вытирался поло-тенцем.
- Сотни две бушелей * соберем, - сказал Эл.
- Может, и больше.
Хэнк, поджарый бродяга, поплелся за Элом. Они прошли мимо курятника.
Кричали петухи, несушки с кудах-таньем разлетались в стороны, пищали
подросшие с весны цыплята. Даже в грязной потрепанной куртке Эл являл собой
великолепное зрелище, казался бронзовым богом земли.
Они миновали свинарник. Поросята толклись у корму-шек, от которых
распространялся кислый запах. Солнце только что поднялось над горизонтом, и
теплый воздух со-хранял особенный аромат позднего лета, в котором
смеши-вались запахи парного молока, навоза, клевера, сена, зер-на, сухой
земли и созревающих растений.
У сарая стояла телега, нагруженная пустыми корзина-ми. Эл подхватил
вожжи и тронул лошадей. Пара битюгов потащила телегу по пыльной дороге.
- Добрый выдался год, - сказал Эл. Он набил табаком старую вересковую
трубку и зажег ее, не отпуская вожжей.
- Ага. Только чудное все в этом году.
- Точно. Вот как растения вымахали. Никогда рань-ше таких не видал.
Хэнк сплюнул жвачку.
- Не только в том дело, что вымахали. Они даже без ветра трясутся. Я
вчера помидоры окучивал, а они вдруг зашевелились.
- Н-но! - крикнул Эл. Лошади затрусили быстрее. Он затянулся и выдохнул
клуб душистого дыма. - Ты прав. Сам не знаю, что с ними творится. Никогда не
было такой погоды и такого урожая. Что-то неладно. Помнишь, прошлой осенью
пшеница снова принялась расти. Черт знает что! Только в октябре мы смогли
все собрать.
Хэнк поежился.
- Не нравится мне это. Порой, как бы сказать... мне кажется, что все
это плохо кончится.
- А?
Хэнк задумался.
- А? - повторил Эл.
- Вчера ветра не было, а могу поклясться, что весь клевер полег, как
только я собрался косить.
- А? Это тебе померещилось. Эл был спокоен. Хэнк промолчал.
- Никогда не видал, чтобы кукуруза росла, как в этом году, - через
некоторое время сказал Эл. Копыта лошадей поднимали желтую пыль. - Не меньше
чем десять футов! Фред Олтмиллер вчера говорил, что соберет не меньше
полутора сотен бушелей с акра. Да и початки чуть не по футу каждый. Хэнк
поморщился.
- Когда я шел по полю, кукурузу так качало, словно надвигалась буря. И
ни единого облачка вокруг. И никако-го ветра.
- Поменьше самогона пить надо, - ухмыльнулся Эл.
- При чем тут самогон? - возразил Хэнк. - Не вру я. Я бы мог
поклясться, что кто-то рядом стоит, когда полол арбузы на той неделе. Вроде
бы голоса слышал.
- Ну и кто же ото говорил?
- Со всех сторон слышал. Шепот, словно арбузы разговаривали. Эл
фыркнул:
- Этак ты до сумасшедшего дома докатишься. Трид-цать лет я копаюсь
здесь в земле и ничего подобного не слыхивал.
- Да я не вру! Это с самой весны началось.
Они проехали мимо полей спелой пшеницы и овса, обогнули огромный валун
и начали взбираться на холм, где паслись коровы, пощипывая траву, росшую
между камня-ми и корявыми деревцами.
Элу не хотелось признаваться в том, что он согласен с Хэнком. Солидным
людям свойственно отрицать существование необъяснимого, противоречащего
жизненному опыту. С того дня, как Эл увидел, что прошлой осенью все растения
возобновили рост, он ломал себе голову, что бы это могло значить. И весенний
сев, изумительная погода, богатый урожай - все это было омрачено признаками
ка-ких-то грядущих потрясений. Он видел, как в безветренные дни чуть
колыхалась трава. И не мог забыть, как шепта-лись деревья, когда он
обрызгивал химикалиями яблони и вишни.
- И все-таки это был неплохой год, - повторил Эл. - Яблоки хоть прямо
на выставку. Деревья под ними
гнутся.

*Бушель - мера емкости, равная 36, 3 литра. - Прим. перев.
Телега перевалила через вершину холма, и лошади припустили вниз по
склону.
- Ты только погляди...- его голос сорвался.
Еще вчера в этой ложбине между двумя небольшими холмами рос яблоневый
сад.
Вчера.
Сегодня на его месте была лишь изрытая земля и борозды, тянущиеся к
дальнему холму.
Эл охнул, и лицо его покрылось красными пятнами. У Хэнка чуть глаза не
вылезли из орбит. Он раскрыл рот и закрыл его снова. Словно привидение
увидел. Пальцы потянулись к вороту рубахи. Солнце поднялось выше. По-ле было
ровным, только что вскопанным. Но на нем не бы-ло ни единой яблони.
От громоподобного возгласа Эла задрожал утренний воздух:
- Какой-то вонючий ворюга спер мои яблоки! Хэнк ответил как во сне:
- Но здесь нет ни одного дерева... и яблок нет... ниче-го нет.
Эл взял себя в руки.
- Даже корней нет.
- И пней, - сказал Хэнк.
Они оторвали глаза от пустого поля и посмотрели друг на друга.
- Яблони ушли, - предположил Хэнк. Лошади заржали. Лицо Эла казалось
маской гнева и изумления.
- П-а-а-шли! - стегнул он лошадей кнутом по бокам. Лошади припустили
вниз, сбавили скорость на поле и поволокли телегу вдоль глубоких борозд,
мимо ям, к пшеничному полю. Казалось, там прошла целая армия.
- Быть того не может, нам это снится... или мы оба спятили, - бормотал
Эл. Хэнк поежился. - Может, повернем назад?

- Заткнись! Если кто-то спер мои яблоки, я ому ноги пообломаю! Лучший
урожай за тридцать лет! Хэнк молил его:
- Послушай, Эл! Не только яблоки пропали! Деревьев ведь тоже нет. Даже
корней. Никто бы не смог сделать это-го за одну ночь.
Эл, насупившись, продолжал погонять лошадей. Лоша-ди взобрались на холм
и спустились на дорогу, которая ве-ла к озерцу, оставленному ледником. Здесь
Эл натянул по-водья, и лошади встали.
Глаза Эла сверкали. Хэнк бессмысленно оглядывался. Трясущейся рукой он
отыскал жвачку, откусил и тут же выплюнул. Он попытался расстегнуть уже
расстегнутую рубашку. Ему не хотелось видеть того, что он увидел.
- Господи, спаси и помилуй, - бормотал он. - Спаси и помилуй, -
повторял он как заевшая граммофонная пластинка.
Весь яблоневый сад столпился вокруг озерца. В полумиле от положенного
места. А в остальном сад не изменился.
Эл соскочил с телеги и с бесстрастным лицом стал подбираться к яблоням,
словно кот, подкрадывающийся к добыче.
Яблони джонатан шевелили ветвями.
Ветра не было.
Яблони были похожи на толпу людей, горячо обсуждающих что-то. Они
трясли ветвями, перешептывались и вор-чали.
Хэнк прислонился к оглобле. Жевательный табак сте-кал у него изо рта на
подбородок.
- Сюда! Давай! - кричал Эл. - Неси шесты и сетки! Будем яблоки
собирать!
Но ему не пришлось собирать яблоки. Он протянул ру-ку к большому
красному яблоку, низко висящему на бли-жайшем дереве. Ветка отклонилась и
тут же метнулась вперед, словно катапульта. Эл присел. Яблоко разбилось о
борт телеги. Лошади заржали и понесли. И как будто по сигналу весь сад
пришел в движение. Поднялся шум, подобный ветру. Вершины деревьев изгибались
и дергались, как при урагане. Яблоки градом летели в фермеров, так что в
воздухе потемнело. Они отскакивали от лиц и тел и катились по траве.
Никогда еще над графством Шоутак не раздавалось крика, подобного тому
страшному, нечеловеческому воплю, что вырвался из горла сезонного рабочего,
которого на ди-кой скорости понесли лошади и умчали прочь.
Ларс Андерсен шел по тропке с косой на плече. Он собирался скосить
несколько полянок и потому встал так рано. Его шотландская овчарка бежала
рядом. Тропинка огибала огород, а затем вела вдоль аллеи вязов. Как всем
известно, ни одна уважающая себя собака не подойдет в случае нужды ни к
траве, ни к овощам, и поэтому колли подбежала к одному из деревьев. Но едва
она приблизилась к дереву, как нижний сук опустился и отбросил ее на дю-жину
футов в сторону. Пес взвыл и со всех ног бросился бежать.
Ларс повернулся и вслед за собакой пошел домой. Его лицо приняло
задумчивое выражение. Он решил, что ко-сить сегодня не стоит.
Старая Эмили Тобер возилась со штопкой носков все утро, прежде чем
отложила их в сторону: "Джедд подождет - ничего с ним не сделается. Не могу
же я одновре-менно и варить, и шить, и в огороде возиться. А арбузы уже
поспели, пора их везти на рынок".
Она сложила рукоделие в большую плетеную корзину, надвинула на лоб
широкополую соломенную шляпу и вы-шла на улицу.
Через двор, мимо цветочных клумб она направилась к арбузам. На грядках
вызрело с полсотни больших арбузов, которые пора было срывать. Она сложит их
вдоль тропин-ки, а Джедд завтра с утра соберет их и отвезет на рынок.
- Ей-богу, в жизни не видала таких арбузов!
Старая Эмили, уперев руки в бока, рассматривала зеле-ные шары. Арбузы
уродились гигантскими, по три-четыре фута в поперечнике, каждый больше чем
по сто фунтов ве-сом. Все лето она дивилась на них.
- Ну что ж, - сказала она наконец, - чем они здоро-вее, тем за них
больше дадут.
И подошла к ближайшему арбузу.
Наверно, там был незаметный склон, потому что при виде старухи арбуз
покатился от нее,
- Клянусь богом, - сказала старая Эмили. - Как идет время! Уже не могу
с огородом управиться.
И она пошла вслед за арбузом. Он откатился еще немного. Старая Эмили
встревожилась. Она засеменила вслед за ним. Арбуз, подпрыгивая, бегал вокруг
на привя-зи стебля. Старая Эмили бежала за ним, а он умудрялся в последний
момент увернуться от ее рук.
У старой Эмили шумело в голове. Она решила, что перегрелась на солнце.
Она уже не такая проворная, как была когда-то. В глазах все поплыло, арбуз
все катился и катился. Она остановилась и присела, чтобы перевести дух.
Наконец он подкатился к ней сзади и ударил ее. Тогда-то она поняла, что ей
грозит беда. Старуха поднялась на ноги и отбежала от арбузных гряд.
- Нет, - заплакала она. - Арбузу меня не догнать. Арбуз за мной
побежал, но меня не догнал. Не давайте старому арбузу меня поймать!
Эти и только эти слова она и повторяла до самого кон-ца своей жизни.
Когда Гус Фогель нажал на газ, комбайн загремел и с громыханием
покатился к пшеничному полю.

- В такую погоду мы управимся к ночи! - крикнул Гус.
- Если только машина выдержит, - откликнулся его брат Эд, ехавший
рядом.
- Зерно идет по два доллара с четвертью за бушель, - заявил Гус. - Могу
поспорить, что в этом году мы соберем по сотне бушелей с акра.
Оба комбайна тряслись по пыльному, заросшему сорняками проселку.
Наконец впереди, за ручьем и выгоном, показалось золотое пшеничное поле.
Пшеница поднималась до плеч. Никто не помнил та-кой высокой пшеницы в
этих краях. Колосья были больши-ми и крепкими.
Гус и Эд загнали комбайны в угол поля. Сейчас длин-ные ряды колосьев,
стоящие прямо, как солдаты, упадут под ножами машин. Триста двадцать акров
пшеницы дадут братьям больше семидесяти тысяч долларов.
Когда машина рванулась вперед, Гус, охваченный азар-том, завопил:
- Давай! Так их!
Но, как будто под ураганом, пшеница полегла перед комбайном, и, по мере
того как комбайн приближался, все новые тысячи колосьев прижимались к земле.
Ни намека на ветер. Воздух был теплым и ароматным, солнце плавилось на
спелой пшенице, ласточки щебетали утренние песни, а высоко над головой,
каркая, кружились вороны. Но перед комбайнами пшеница лежала, тесно
прижавшись к земле. По сторонам пшеница осталась стоять, и оттуда доносился
шепот, бормотание тысяч голосов, Гус почувствовал, как волосы его встают
дыбом. Он оглянулся. Ни один колос не попал под ножи. Охваченный
неожидан-ной, слепой яростью, он на полной скорости погнал комбайн вперед.
Ножи пели песню сверкающей стали, но пшеница прижималась к земле быстрее,
чем он успевал ее нагнать, и ножи бесцельно взрезали воздух.
Гус и Эд остановили машины и спустились на землю.
Гус встал на колени и наклонился к колосьям. Стебли распрямились,
словно прутья, и стегнули его по лицу. От бо-ли и неожиданности Гус ахнул.
На висках вздулись крас-ные вены. Внутри у него что-то оборвалось, и он упал
на землю. Эд бросился к нему на помощь.
Среди удивительных событий, случившихся в то утро в графстве Шоутак, не
последнее место занимает история со сбежавшей картошкой.
Картофелем было засажено маленькое поле, не больше акра. Принадлежало
оно Питеру ван Шлюйсу. Картофель должен был созреть к началу августа, но
этого не случи-лось. День ото дня картофельные кусты продолжали рас-ти,
зеленеть и становиться пышнее. Питер был обстоятель-ным голландцем и
разбирался в картофеле не хуже, чем в шнапсе.
- Сдесс што-то не так, - торжественно сказал он сво-ей американской
фрау. - Сачем они растут, когта не долшны расти? Им нато пыло остановиться
уше тве нетели насат.
- Ну и выкопай их, - ответила костлявая Гертруда.- Если клубни созрели,
значит, они созрели. А если нет - ты сам поймешь, стоит тебе выкопать пару
кустов.
- Йа, - согласился Питер.- Но так нелся. Они опостали на тве нетели.
- Если бы ты не был таким лодырем, то и выкопал бы их две недели назад.
- Это не есть так, - начал было Питер, но Гертруда принялась с шумом
переставлять кастрюли и сковородки.
Питер поморгал и встал. Как трудно ладить со столь умнейшей фрау! В
этой проклятой Америке фрау слишком независимы. Ими не покомандуешь, их
нельзя даже побить для порядка.
Он направился к сараю, где из множества инструмен-тов выбрал мотыгу.
Потом не спеша набил обкуренную, со сломанным чубуком трубку и зажег ее.
Питер подошел к картофельному полю и вытер потное лицо носовым плат-ком
размером с небольшую скатерть.
- Гертруда, - проворчал он себе под нос, - такая ше упрямая, как
картофель.
Выразив таким образом свой протест, он принялся копать картошку. Но
клубней не было. Рядом с ним росла груда земли, но ни одной картофелины так
и не показа-лось.
- Тут долшен пыть картошка, - ворчал Питер.- Тут долшен пыть польшой
картофель. Он оглядел могучую ботву.
- Это есть неправильно для картофель, - с осуждени-ем сказал он и вновь
принялся копать.
Может, его обманывают глаза? Или корни на самом де-ле уползают вглубь?
Он с отвращением посмотрел на лист-ву. Конечно, листья приблизились к земле.
- Как? - воскликнул Питер. - Сначит, так?
Он вновь взялся за мотыгу. Сначала он наблюдал маневры картофеля с
интересом, который сменился наивным изумлением и, наконец, тревогой. Без
всякого сомнения, картофельный куст прятался от него в землю. Но этого не
может быть! Наверно, вчера вечером он перепил шнапса... А возможно, слишком
печет солнце. Он вытер пот с лица подолом синей ситцевой рубахи. До клубней
он так и не добрался, и глаза явно не обманывали его - вершина куста уже
сравнялась с поверхностью земли. Но остальные кусты стояли как прежде.
Только один куст ушел в землю. И это было невероятно.
Питер продолжал копать.
Груда земли все росла. Яма становилась все глубже. Но неуловимые клубни
скрывались от преследующей их мотыги. От этого можно было сойти с ума.
Наверно, под кустом была пещера не меньше, чем залив Зойдер-Зее. Ту-да еще
свалишься вслед за кустом!
Его медленный мозг, проделав такую сложную работу, заставил его на
минуту остановиться. Но нет. Десять лет он копает здесь землю и десять лет
собирает урожай. Все это было очень странно. Питера мутило, будто с
похмелья, но в нем проснулось упрямство. Это все козни черта. Черт пытается
затащить его в преисподнюю. А может, весь мир сошел с ума? Или сам Питер?
Питер копал и отбрасывал землю, но заколдованный куст уходил вниз,
словно крот. Куча земли превратилась в холм, и Питер оказался в глубокой
яме. Картофельный куст зеленел у его ног. Питер уже добрался до
слежавше-гося песка. Он был зол и по-прежнему упрямился. Од ко-пал, пока не
онемели руки. Он сыпал проклятьями по-гол-ландски и ругался по-английски. Он
ворчал и чертыхался.
- Кто-то ушел с ума или я есть ушел с ума, - решил он наконец и без
особой надежды попытался вырвать из земли убегающий куст.
- Боюсь, что вы столкнулись с какими-то трудностями. Разрешите вам
помочь? - услышал он вежливый голос.
На краю ямы стоял незнакомец с живыми серыми глазами. На нем были
старые джинсы, грязная ковбойка и помятая шляпа. Короткая трубка торчала во
рту. Вокруг указательного пальца он лениво крутил кольцо цепочки, на которой
болтался золотой ключик. У него было углова-тое лицо и странная отметина -
не шрам, а, вернее, след от ожога на левом виске. По этому пятну Питер
угадал в нем новичка в этих краях, о котором ему уже приходи-лось слышать.
Это он год назад купил ферму Хоффмана в районе Шоутакского Центра. Он
расплачивался наличны-ми и назывался странно - Зеленый Джонс.
- Спасипо, я справлюс, - огрызнулся Питер.- Картофель есть трудно
копать в этот год.
У незнакомца от удивления челюсть отвисла.
- Вы хотите сказать, что копаете картошку? Так глу-боко под землей?
Питер чувствовал себя крайне несчастным.
- Йа.
- Ну и глубоко вы ее сажаете! А почему бы вам не взяться за те кусты,
что растут ближе к поверхности?
Питер мрачно взглянул на Зеленого Джонса, затем перевел взгляд на куст,
вершина которого находилась уже в пяти футах от поверхности земли. Будь
проклята эта картошка! Будь проклят незнакомец! Будь все проклято!
- Йа, - сказал он.- Помогите мне фыбраться наружу.
Зеленый Джонс протянул ему руку, закашлялся, когда Питер пыхнул ему в
лицом дымом, но помог выбраться из ямы.
- Плаготарю за помош, - сказал Питер.
- Не стоит благодарности.
Питер подошел к соседнему кусту, поплевал на руки и врубил мотыгу на
фут в землю. Куст тут же ушел на пол-тора фута вглубь. Питер взревел от
гнева.
- Ого! - воскликнул зритель. У Питера молнии сыпались из глаз. Зеленый
Джонс хмыкнул себе под нос и выдохнул клуб дыма.
- Как это вам удается, ума не приложу, - сказал он.- Но в жизни не
видел ничего подобного.
И Зеленый Джонс ушел в прекрасном настроении, беззаботно вышагивая по
дороге, оставив позади аромат табака и разгневанного голландца.
- Картофель! - рычал Питер.- Майн гот, все сошли с ума от шары.
Второй куст картофеля так же быстро уходил под зем-лю. Таинственное
погружение доконало Питера. И он по-брел к дому, чтобы утопить свои беды в
море шнапса.
Инцидент на ферме Лоринга отличался от других своей кратковременностью.
Миссис Лоринг пожелала консервировать кукурузу. Лу Лоринг обещал жене
привезти столь-ко початков, что ей на всю зиму хватит. Выбрав свободную
минутку, он позвал с собой свою дочь Марион и отправил-ся на поле, где росла
сладкая кукуруза.
Марион захватила с собой корзину, чтобы идти вслед за отцом и
складывать туда початки.
Лу протянул руку и хотел сорвать початок.
Початок спрятался за стеблем. Кукуруза зловеще забормотала, и ее
стебли, возвышавшиеся более чем на десять футов, затряслись.
Лу неуверенно последовал за початком. Тот тут же вер-нулся на. старое
место. Лу протер глаза. Марион взвизгну-ла и опрометью бросилась к дому.
Лу выругался и протянул руку к другому початку. Неужели весь стебель
крутится? Или только початок отодвигается? А может, это ему мерещится?
Зловещие звуки на-полнили сердце Лу ужасом.
Между рядами кукурузы росли тыквы, виднелись кое-какие сорняки и кустик
степной вишни. Лу наклонился, чтобы сорвать нижний початок, и чуть не
наступил на кус-тик. Тот подпрыгнул и опустился неподалеку. Корни
заше-велились, начали ввинчиваться в почву, и куст медленно выпрямился.
Насмотревшись на вертящиеся початки и прыгающие кустики, Лу понял, что
ему придется денек отдохнуть и сходить к врачу, чтобы тот проверил его
зрение. Так он и сделал.
Обитатели Шоутака проводили немало времени в магазине Энди. По субботам
Энди неплохо зарабатывал, торгуя из-под полы минпесотской Чертовой дюжиной -
так назы-вался сорт зерна, из которого он гнал отличный самогон. В остальные
дни недели магазин пустовал, особенно в по-недельник и во вторник. Но в тот
вторник фермеры с утра начали осторожно стекаться к Энди. К полудню их
собра-лось больше десятка. Энди не мог понять, что случилось, но торговля
самогоном шла бойко. В магазине было достаточ-но скрипучих стульев, пустых
бочек, поставленных на по-па, и ящиков, чтобы усадить всех желающих.
Мрачность посетителей заинтриговала Энди.
- Как дела? - спросил он, когда вошел Эл Мейерс.
- Так себе.
Эл подхватил треснутый стакан, осушил его и поставил на стойку.
- Что-нибудь случилось?
- Ну... да нет.
- Выпей еще, старина.
- Не возражаю, - Эл одним глотком осушил второй стакан.
- Что-то ты плохо выглядишь, Эл. В магазин ввалился Питер ван Шлюйс.
- Привет, Питер, ты чего не в поле? Питер мрачно взглянул на Энди.
- Этот картофель, - пробормотал он. - Он есть как черт.
- Чего? - Энди навострил уши. Жгучий интерес охва-тил остальных
присутствовавших.
- Йа. Я есть копал за один картошка, и я копал быст-ро, но картошка
уходиль в семля быстрее. Йа. Я думай, што там есть дыра, Польшей, польшой
пот эти картошка. А мошет быть, эта картошка есть заколтованный, или я есть
сошел с ума, потому что солнце ошень горячий.
- Будь я проклят, - перебил его Эл. - А я-то думал, что мне мерещится.
Послушайте!
И он рассказал о яблоневом саде, который ушел от не-го. Сначала он
смущался и почти умолял фермеров пове-рить ему, по когда этот большой
человек понял, что вопре-ки ожиданию никто над ним не посмеивается, он
оживил-ся, как ребенок, рассказывающий волшебную сказку.
- Так это твой парень промчался здесь как молния с пару часов назад в
старой телеге? - спросил Энди.
- Ага, Хэнк смотался. Да я его и не виню. Я думаю, он не вернется.
Эд Фогель сидел мрачнее тучи.
- Я сейчас видел доктора Паркера. Он сказал мне, что Гуса утром хватил
удар, когда он косил, но Гус выкарабкается. Только он ничего не скосил. Мы
так и не смог-ли скосить ни колоска. Пшеница просто ложилась, а ко-гда
комбайн проезжал, снова вставала. Можно подумать, будто она живая и знает,
что я хочу делать,
- Грош цена теперь моим яблокам, - сказал Эл, - После того как они
разбросались, их так побило, что они и на сидр не годятся.
- Эдак никакого урожая нам не собрать, - задумчиво сказал Эд. -
Разорились мы, вот что.
Его слова вызвали сочувственный отклик собравшихся..
До этой минуты ни один из фермеров не осознавал полностью размеров
несчастья, обрушившегося на них. Каж-дый был занят лишь своими тревогами.
Фантастический бунт растений казался тайной. Но слова Эда заставили их
осознать, с чем им пришлось столкнуться. Если им всем это не померещилось,
если они не сошли с ума и видели то, что видели, если им и дальше не удастся
собирать урожай, тогда они все разорены. Им не заплатить долгов, не оплатить
закладных. Им не купить даже самого необходимого. У них будет нечего есть и
не на что купить семена.
- Меня и за миллион долларов не заставишь жрать эти прыгающие яблоки, -
заявил Эл Мейерс, и он не притворялся.
- Ну, и как нам быть? - беспомощно спросил Эд. - Ни урожая, ни еды, ни
денег. В этом году цены на все хорошие, но продать нечего.
Энди поглядел на них поверх очков в черепаховой оправе.
- А не пойти ли вам к Дэну Кроули?
- Правильная мысль, - согласился Эл, поднимаясь на ноги. - Пойдемте,
парни?
- Давайте. Он же агент министерства сельского хозяйства.
К Кроули пришла толпа сумрачных людей.
- Спокойно, ребята, - сказал им Кроули. Он был толст и лыс. Нос его был
подобен бугшприту, подбородок покрыт щетиной. Во рту торчала вонючая сигара.
Он сидел, возложив ноги на конторский стол, и, выслушивая ферме-ров,
испускал струи ядовитого дыма. Его выцветшие го-лубые глаза смотрели
бесхитростно. Дэн Кроули казался безобидным, беспомощным и недалеким
человеком. Но внешность его была обманчива. Голова у Дэна варила не-плохо.
Однако он не считал нужным утруждать себя без необходимости.
- Такие вот дела, - закончил Эл Мейерс. - Ну прямо хоть жги урожай на
корню и сматывайся из графства на все четыре стороны.
- Зачем так, Эл! Ты же знаешь - я здесь для того, чтобы вам помогать.
- Йа, - вмешался Питер ван Шлюйс. - Што есть нам от этого хорошего?
- Немало хорошего. Успокойтесь. Я во всем разберусь. Дэн засунул
большие пальцы рук под мышки и откинулся назад.
- У вас есть идея? - с надеждой спросил Питер.
- Конечно. Теперь идите по своим делам, а я подумаю. Все будет в
порядке.
Дэн казался уверенным в себе. Фермеры ушли.
По мере того как появлялись все новые фермеры с рассказами о злых
шутках, которые сыграла над ними приро-да, Шоутак Центром все более
овладевало беспокойство. Магазин Энди гудел взволнованными и злыми голосами.
Графство Шоутак населяют в основном крепкоголовые голландцы, скандинавы и
немцы, осевшие на Среднем Западе во время великих переселенческих волн конца
девятнад-цатого века. Парод это консервативный, работящий и упря-мый. Они
цепляются за старые обычаи и суеверия, приве-зенные из Старого Света. В
городе носились слухи о ведь-мах, колдовстве, гномах, гоблинах и злых духах.
Что заставило взбунтоваться растения в Шоутаке? В других местах ничего
подобного не наблюдалось. И что предпримет Дэн? Можно начать хотя бы с
обследования полей,
Дэн покинул контору и в служебной машине поехал на поля.
Ярко светило солнце, и земля казалась покинутой - не было видно ни
единого фермера. Жатва должна была быть в полном разгаре, но поля были
безлюдны и недвижи-мы. Порой Дэну встречались косилки, жатки, комбайны,
повозки, но людей возле них не было.
День был тихим: во время жатвы порой наступают та-кие спокойные,
умиротворенные дни. Но поля, хоть и безлюдные, не были безмолвны. Время от
времени Дэну казалось, будто на пшеничных полях, на лужайках что-то
ше-велится, он видел, как покачиваются головки клевера, и слышал, как
бесчисленные слабые голоса несутся из травы и от грядок овощей. Роща словно
плакала - это колебалось множество лепестков, листьев и травинок. Кусты
сумаха и рябины, росшие вдоль пыльной дороги, раскачивались будто под ветром
и трепетали без видимой причины.
Дэну было не по себе. Все лето он подмечал, что в природе происходят
изменения, но теперь быстрый и зловещий характер этих изменений поражал
своей завершенностью. Деревья, овощи таинственным образом обрели волю и
способность к решениям. И отвергли владычество че-ловека.
Всю вторую половину дня Дэн колесил по проселкам, трясся по следам,
оставленным телегами, пока не объездил все графство Шоутак. И где бы он ни
побывал, везде обнаруживал то же обманчивое спокойствие, шепот невидимых
собеседников, трепетание стеблей и колосьев, хотя воздух был недвижим. Когда
Дэн повернул обратно, солнце уже опускалось, и ему почудилось, что с
заколдованных полей и зачарованных лесов зазвучали новые, более громкие
го-лоса. Но он обратил внимание на одно обстоятельство.
Странные явления ограничивались долиной, окружен-ной холмами, посредине
которой лежал Шоутак Центр.
Подходя к конторе, Дэн миновал группу людей, выслушивавших сагу о
сбежавшей картошке Питера ван Шлюйса.
- Вот я там есть стою, на глубина пять фут, йа, и дер шеловек этот
миштер Дшонс стоит поверх и смеется. Мошет, это очень смешно на похоронах
тоше?
Дэн удивился - в самом деле, странно, чтобы нашелся человек, которого
развеселило это зрелище. Он задумчиво проследовал в контору и остановился у
стола, разглядывая лежавшие на нем бланки и анкеты.
Он отлично представлял себе, что случится, если он сообщит об этих
событиях в Вашингтон. "Яблоневый сад Мейерса прошлой ночью покинул
положенное место, и деревья спустились к пруду на ферме Хэгстрома, потому
что им там больше понравилось". Затем надо будет написать о пшенице братьев
Фогелей, которая не хотела, чтобы ее косили. "Какие меры мне следует
принять? Жду ваших указаний". Или так: "Арбузы Эмили Тобер не желают, чтобы
их срывали. Означает ли это, что она больше не пользуется льготами в
соответствии с Программой Содействия Поддержанию Стабильных Цен на Арбузы?"
Нет, подумал Дэн. Как только он отправит такой официальный доклад, его
немедленно уволят и заменят другим служащим. Единственное, что ему
оставалось, - заняться дальнейшими исследованиями и выяснить, в чем же дело.
Он подошел к стене и принялся рассматривать большую карту графства
Шоутак. На ней были показаны размер и расположение каждой фермы, типы и
площади посевов раз-личных культур. Он обвел карандашом приблизительные
границы феномена. В центре круга оказалась ферма Зеле-ного Джонса. И Дэн
решил нанести Джонсу визит.
Как только Дэн, миновав почтовый ящик с надписью "3. Джонс", свернул на
дорожку, он обратил внимание на то, что земли вокруг фермы не обработаны.
Джон не был фермером. На его полях росли лишь сорняки.
Дэн затормозил возле старого серого деревянного дома, окруженного
вязами и кленами. В окнах нижнего этажа горел свет.
Со вздохом Дэн выбрался из машины и зажег очередную сигару. Он нажал на
кнопку звонка, и вскоре высокий худой человек с угловатым лицом открыл
стеклянную дверь.
Дэн сказал:
- Я сельскохозяйственный агент графства. Разрешите зайти к вам на
несколько минут?
- Простите, - сухо ответил Джонс. - Я очень занят и не смогу вас
принять.
- Я тоже занят, - Дэн пыхнул в лицо Зеленому Джон-су облаком едкого
дыма. - Не позднее сегодняшней ночи мне надо будет послать в Вашингтон
доклад о состоянии посевов.
- А какое это имеет ко мне отношение? У меня нет никаких посевов, -
нахмурился Джонс.
- Может, и нет. Может быть, это распространяется только на посевы
других людей.
Во взгляде Джонса мелькнула тревога.
- Что вы имеете в виду? Дэн медленно ответил:
- Дело в том, что этим летом в нашей округе происходит что-то странное.
Вернее, это тянется весь год, с того дня, как вы здесь появились. Деревья
ходят, картошка прыгает, и вообще творится черт знает что.
Джонс сказал голосом человека, которому надоело все на свете:
- До меня долетали кое-какие из этих диких слухов.
- Это не дикие слухи. Сегодня днем я осмотрел посе-вы. Вся
растительность вокруг Шоутак Центра будто сошла с ума. Немного подальше от
центра идет полоса примерно в четверть мили, где эти явления прослеживаются
слабее, а вне четко очерченного круга не обнаруживается никаких отклонений.
Мне было достаточно взглянуть на карту, что-бы понять - центр круга
находится именно здесь.
Зеленый Джонс оскорбленно взглянул на Дэна и холод-но сказал:
- Не хотите ли вы намекнуть, что я имею отношение к этим явлениям?
- Намекнуть? Черта с два! Я в этом уверен.
Джонс разглядывал агента со странным, но явным одобрением. Наконец,
будто взвесив все за и против, он пожал плечами и сказал:
- Ваша взяла. Вы оказались неплохим сельским детективом. Видимо, я могу
вам довериться. Не хочется, чтобы труд всей моей жизни был погублен за один
день.
Он отступил на шаг.
- Заходите.
Гостиная была обставлена весьма скудно. Кроме дива-на, нескольких
стульев и письменного стола ее украшали лишь два портрета: Бэрбанка и
Дарвина.
- Присаживайтесь, - сказал хозяин. Дэн опустился на стул, который тут
же рассыпался под ним.
- Ой-ой-ой, как нехорошо, - воскликнул Джонс. - Это был такой хороший
стул.
Дэн пересел на более основательный диван и громко высморкался с
виноватым, но отнюдь не расстроенным ви-дом. К сожалению, он тут же уронил
свою сигару, которая прожгла дырку в толстом голубом ковре.
- О, мой прекрасный ковер! - с прискорбием произ-нес Джонс.
- Простите, - пробормотал Дэн.
- Ничего, чему быть, того не миновать.
- Тем более это относится к соседским урожаям, - Дэн ловко ввел
разговор в прежнее русло. - Джонс, я не знаю, кто вы такой и как этого
добились, но вы черт знает что натворили!
Джонс облокотился о камин. Издали доносилось заунывное жужжание. Хозяин
дома задумчиво крутил золотой ключик на цепочке. Он казался равнодушным,
даже рас-сеянным, и все же чувствовалось, что он находится во вла-сти одной
мысли.
- Мое настоящее имя не играет роли. Я ботаник. Несколько лет назад я
пришел к выводу, что растительный мир обладает способностью к элементарным
ощущениям, Это еще нельзя назвать разумом. Я обратил внимание на то, как
корни деревьев пробираются к отдаленным подзем-ным водосточным трубам. Я
вспомнил о росянке, которая действует с почти человеческой
изобретательностью. Она привлекает к себе насекомых, заманивает их в ловушку
и пожирает.
Я пришел к убеждению, что способность к ощущени-ям характерна для всего
растительного мира. Я понял, что пробуждение разума в растениях или хотя бы
способности к движению будет величайшим достижением науки и благодеянием для
всего человечества. Тогда растения, подоб-но животным, сами смогут
отыскивать источники воды и, таким образом, не будут бояться засухи. Б этом
направле-нии и развивались мои исследования. Мне не удавалось до-биться
ничего путного до тех пор, пока другие ученые не открыли, что под влиянием
ультрафиолетового излучения и электрического освещения в ночное время
зеленые побе-ги начинают расти вдвое быстрее. Физики обнаружили, что на
растения действуют и различные типы космического излучения, вызывающие в них
радикальные изменения. Два или три года назад я обнаружил, что
универсаль-ное излучение, впервые открытое Диманом, резко увели-чивает
активность растений. Я построил аппарат, способ-ный улавливать и
концентрировать это излучение. А когда я подверг облучению некоторые
растения в оранжерее, они принялись расти как сумасшедшие. Тогда я решил
поста-вить эксперимент на более широкой основе и купил эту ферму, потому что
она расположена в изолированном районе. И в течение последнего года я
бомбардировал расти-тельность вокруг Шоутак Центра излучением Димана.
Результаты вам известны - ненормальный рост, движу-щиеся растения и явное
стремление к разумным действи-ям. Вот и все. Как видите, я раскрыл свои
карты. Дэн насупился.
- Вы уверяете, что лучи заставляют растения думать?
- Не знаю. Я только могу сказать, что излучение Ди-мана всегда было
необходимо для роста растений. Я дока-зал это, пытаясь вырастить цветы в
изолированной от излучения теплице. Я понял, что достаточно сильное
концентрированное излучение может привести к ненормальному развитию и
ускорить эволюцию вида. Я пока только экспериментирую и регистрирую
результаты опы-тов. На мой взгляд, это уже не инстинкты, но, пожалуй,
назвать ото разумом еще рано.
- Но почему все произошло именно сегодня, если вы экспериментировали
целый год? Джонс пожал плечами.
- Учтите, я знаю ненамного больше вашего. Мне известно, почему
произошли изменения, но, чтобы уяснить себе все факторы, нужны многолетние
опыты. Возможно, мы приблизились к пограничной линии, по ту сторону которой
находится неразумная растительность, подвергавшаяся постоянному, хоть и
слабому воздействию. В расте-ниях под влиянием излучения Димана
накапливались изменения, пока вчера ночью они не достигли какого-то предела
насыщения и не превратились в разумные.
- Я полагаю, что самое лучшее для вас сейчас - все это прекратить, -
сказал Дэн.
Джонс взглянул на него с ужасом:
- Но эксперимент еще только начался! Подумайте о том, что получит
человечество в результате моей работы! Возможно, будет изменен весь ход
человеческой цивили-зации.
- Да, - помрачнел Дэн.- Этого-то я и боюсь. Если это будет дальше
продолжаться, никакой цивилизации не останется. Животным придется
употреблять в пищу только других животных. Нам тоже не останется ничего,
кроме животной пищи, а на этом долго не протянешь. Если уро-жай ложится на
землю или уходит от вас, собрать его невозможно. Как же, по-вашему, мы будем
жить?
Это ошеломило Зеленого Джонса. Несмотря ни на что, Дэн почувствовал к
нему известную симпатию. Этот человек был явно искренен, и когда начинал
свои опыты, на-верняка хотел добра людям. Только ли он виноват в том, что
результаты эксперимента оказались не такими, как он рассчитывал?
- Я и не предполагал, к чему это может привести. Ботаник крутил в
пальцах ключик, но мысли его были далеко. Дэн поднялся:
- Джонс, вы попали в переделку.
- Да?
- Ван Шлюйс не может похвастаться острым умом, многие другие ребята
тоже, но рано или поздно они придут к той же мысли, что и я, вспомнив, как
вы хихи-кали, когда он гонялся за картофельным кустом. Или они догадаются
взглянуть на карту, И да поможет вам бог, когда парни явятся сюда, чтобы
поговорить с вами всерьез. Вы погубили их урожай, и вам несдобровать.
Только тут ботаник впервые вернулся из мира грез на грешную землю. Он
побледнел.
- Да, я вынужден признать, что ошибся. - На лице его блуждала тень
улыбки.- И все же это было божественное зрелище, когда голландец гонялся за
своей кар-тошкой!
- Послушайтесь моего совета, уезжайте отсюда, пока не поздно, - резко
сказал Дэн,
- Вы полагаете, что мои дела так плохи? Но не могу же я бросить,
эксперимент, не доведя его до конца! - вос-кликнул ботаник дрожащим
голосом..- Да и как мне уехать? У меня машина сломалась.
- Если эксперимент вам дороже собственной шкуры, тогда я снимаю с себя
всякую ответственность. Но я полагаю, что ваша эвакуация входит в круг моих
официальных обязанностей. Если вы решите уехать сегодня ночью, я довезу вас
до соседнего города на своей машине.
Джонс в задумчивости положил в карман золотой ключик. Казалось, он
борется с самим собой.
- Где находится ваш излучатель? - спросил Дэн из любопытства.
- В соседней комнате.- Ученый больше не колебал-ся.- Да, я попал в
переделку. Но жалеть об этом поздно. Я принимаю ваше предложение. Если в
моем распоряже-нии будет часа два, чтобы сложить мои записки и неко-торые из
личных вещей, я уеду.
- И вы прекратите все это?..
- Разумеется. Я обещаю вам. - Голос его звучал искренне. Дэн разбирался
в людях и знал, что Джонс сдержит свое слово.
- Я вернусь ровно в десять. И советую вам больше никого не пускать в
дом.
Окрыленный успехом, Дэн уехал. Он понял, что избавил сельское хозяйство
графства Шоутак от грозившей ему опасности.
Странно было ехать по зачарованному лесу. Ночь была безлунной и
безветренной. Недвижный воздух окутывал осенний мир прохладным сном. Природе
не хватало лишь умиротворенности. Шуршали листья, и в черных кронах что-то
шевелилось, со всех сторон доносилось непрестанное бормотание. Все растения
будто ожили. Слышались го-лоса, принадлежащие неизвестно кому, непонятное
шур-шание. На Дэна нахлынули детские воспоминания о ле-гендах про
заколдованные леса, обиталища ведьм, про дриад на деревьях, гномов и
карликов, которые живут в траве и под шляпками грибов. Может быть, когда-то,
очень давно, излучение Димана было сильнее, мир был моложе и растениям были
присущи движение и разум. А потом, с веками, способности эти были утеряны, и
о них остались лишь туманные воспоминания. Джонс только вернул при-роде ее
древние чары. Пока Дэп ехал через лес, причудли-вые образы и таинственные
силы держали его в своей вла-сти. И когда голоса и плач безликих созданий
остались по-зади, а впереди зажглись огни городка, он почувствовал
облегчение.
Вернувшись в контору и плотно затворив дверь, Дэн положил ноги на стол
и стал курить сигару за сигарой. Маленькая настольная лампа не могла
рассеять полумрак в комнате. Вскоре воздух стал затхлым и голубым от
сигарного дыма. Сквозь полуприкрытые шторы Дэн видел тени людей за окном:
спорящих фермеров, беспокойных старух, испуганных и потерявших надежду,
растерянные лица, сильных и слабых, отупевших и разгневанных, и на всех
лицах была печать горя, вызванного бунтом природы. Столкнувшись с событиями,
не виданными в их жизни, они не смогли справиться с ними и тем более их
понять. Един-ственное, на что они были способны, - укрыться в толпе себе
подобных. Наигранное веселье городка, выпивка мог-ли заглушить беспокойство:
казалось, что люди черпали храбрость из общения друг с другом. Это была ночь
драк, перебранок и яростных споров, ночь громких песен.
Дэн сложил руки на коленях. Он не хотел встречаться с людьми до тех
пор, пока не выполнит своей задачи. Се-годня ночью кончится странная жатва,
и завтра он сможет доложить о состоянии уборочных работ. Дэн очень устал. И
он задремал, потому что принадлежал к числу тех сча-стливых смертных,
которые могут спать в любой обстановке.
Спал он недолго. В начале десятого ему послышался далекий гул, эхо
которого протянулось мостом между сном и действительностью. Но,
прислушавшись, он различил лишь топот бегущих людей. Улица за окном
опустела.
С минуту Дэн глядел на улицу, потом в тревоге вскочил и отбросил стул с
такой силой, что тот отлетел к стене. Он выбежал из комнаты,
Улица была почти пуста. Оживление, царившее на ней час назад, стихло.
Лишь разбитые окна, болтающаяся калитка, осколки бутылок да пара
перевернутых бочонков у дверей заведения Энди напоминали о шумевшей здесь
толпе. Единственным живым существом на улице была смор-щенная старушка,
медленно бредущая мимо церкви.
- Куда все подевались? - крикнул ей Дэн. Старая миссис Томпкинс
подслеповатыми глазами взглянула на него.
- А? Они все пошли к дому Джонса.
- Что?!
- Господи, помилуй, зачем так кричать? Я не глухая. Они все пошли туда,
и хорошо сделали. Питер все рассказывал и рассказывал. И уж не помню кто
решил, что этот Джонс, наверно, может многое поведать о том, что тво-рится.
Я женщина верующая, но я так скажу: если этот Джонс виновник всех наших бед,
я бы...
Поделиться своими мыслями с Дэном она не успела, потому что Дэн прыгнул
в машину и помчался к ферме Джонса.
Он надеялся, что сможет обогнать разгневанных фермеров. Он еще не
представлял, что скажет или сделает, но полагал, что они хотя бы выслушают
его. Дэн разделял их чувства. Они были запуганы, растерянны и разорены. И
как бы они ни наказали Джонса, это было бы справед-ливо. Но Дэн понимал и
ученого, его страсть к открытиям в неведомых областях знания, его желание
идти на экс-перимент, к чему бы это ни вело, его основную цель - помочь
человечеству и делать добро. Эксперимент вышел из-под контроля. Излучение
Димана одарило растительное царство жизненной силой, поднявшейся против
человека.
Глядя по сторонам, Дэн заметил некоторые изменения. Он отлично помнил,
что должен проехать мимо виноград ника Хапсена, но виноградник куда-то
исчез; виднелась лишь изрытая земля. А от каштановой рощи Риттера остались
только глубокие борозды.
Приближаясь к ферме Джонса, Дэн ощутил внезапное стеснение в груди.
Толпа фермеров окружила дом,
Лучи карманных фонариков и свет факелов отбрасывали на лица
колеблющиеся блики и тени. Толпа замерла. Вдруг, к удивлению Дэна, люди
бросились бежать изо всех сил к своим машинам. И Дэн остался совсем один при
свете луны.
Остановив машину, Дэн ощутил, что его бьет дрожь. Громадная черная
масса, шевелящийся холм поглотил дом. Дэн вылез из машины и несколько секунд
стоял неподвижно, словно парализованный. Лесные и садовые деревья, цветы и
виноградные лозы, различные овощи, кусты, пло-ды и ягоды, представители всех
видов растительного мира графства Шоутак собрались здесь и окружили дом
Джонса. В воздухе висел гул голосов, зловещий, неразборчивый шум растений.
Потом он разобрал и другие звуки - звон разбитого стекла, треск дерева
- и понял, что окна и даже стены дома поддаются напору растений. Внезапно
раздался крик о помощи и Дэн с трудом узнал голос Джонса. Словно судорога
прошла по стене из растений, окруживших дом. Все потонуло в оглушительном
реве растений. Это нельзя было сравнить ни с чем на свете.
С непривычной для него резвостью Дэн бросился к багажнику машины. Он
возил с собой различные образцы сельскохозяйственных приспособлений,
демонстрация ко-торых входила в его обязанности. В их число входили
хи-микалии, яды, удобрения и всевозможные инструменты. Среди них был и
портативный огнемет, рассчитанный на то, чтобы с его помощью сжигать
зараженные вредителями участки полей и погибшие деревья. Он схватил огнемет
и направил его на живую массу растений. Струя пламени уперлась в
перепутанную листву, сучья и лозы. Затем по слышался печальный звук, как
будто многочленное полуразумпое безъязыкое существо молило о жизни.
Наконец в зеленой массе образовалось отверстие. Огонь начал лизать
стену дома. Дэн выключил огнемет, но не выпустил его, подбегая к дому.
Грузное тело Дэна не было приспособлено к таким резким движениям, но он
высоко подпрыгнул, увидев, как темные ветви и лианы бьются в боковые окна
гостиной, выбивая стекла. Он с такой силой ударил плечом о дверь в соседнюю
комнату, что она слетела с петель. Дэн увидел движок, жужжащий на полу у
двери, - на щетках его вспыхивали искры. Движок был соединен с прибором в
центре комнаты, похожим на громадный металлический ящик. Стенки его
поблескивали и пульсировали, источая мертвенное сияние, от серебряного до
огненного. Под потолком, соединенный с ящиком толстыми кабелями, уходившими
вглубь, к невидимому, спрятанному там механиз-му, висел шар, сиявший
ослепительным светом, он источал потоки силы, распространявшейся во все
стороны. Шар также издавал звук - странное, всепроникающее гудение па
пределе слышимости.
Заднее окно комнаты было разбито, и поток растений уже подобрался к
машине. Джонс лежал на полу, видимо лишившись сознания в тот момент, когда
зеленая масса ворвалась в комнату. На секунду Дэн вновь включил огнемет.
Растения обратились в пыль, и внезапно сверкающий шар расплавился,
превратившись в яркую вспыш-ку пурпурного, красного и серебряного с синими
искрами пламени.
Дэн выволок Джонса из горящего дома. Ночь была наполнена громким,
протяжным и скорбным воем, который постепенно перешел в неразборчивое
бормотание, нераз-борчивый шепот. Потом наступила тишина. Замерло дви-жение,
смолкли голоса.
Только язык пламени и клубы дыма поднимались над умирающим домом и
мертвой массой растений.
На следующий день жатва вокруг Шоутак Центра проходила как обычно. С
гибелью машины деревья, овощи и травы утратили свои новые способности.
Дэн часто раздумывал над тем, что же случилось той ночью. То ли
растения, движимые зарождающимся разу-мом, собрались, чтобы убить своего
создателя, то ли за-щитить его и машину? Но вряд ли ему удастся узнать об
этом. Пока Дэн смотрел на горящий дом, Зеленый Джонс, видимо, пришел в себя
и следы его затерялись в ночи.

* Сборник. Этот проклятый компьютер *

---------------------------------------------------------------
СБОРНИК НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИХ РАССКАЗОВ. ВЫПУСК ПЕРВЫЙ
Ленинград, Агентство Информпресссервис 1991
Сост. В. Ю. Ким.
SCAN & READ: Питер Линкс. 20.10.01
---------------------------------------------------------------

С. САЙКС. ЦИФЕРТОН

НА Рождество все словно с ума посходили. Реклама компьютерной игры не
исчезала с телевизионных экранов. Дети ныли и клянчили у родителей
новомодную игрушку.
Дэн Морган вспомнил, как во времена его детства поток хула-хупов
разноцветной волной захлестнул всю округу, и не устоял: приобрел для своего
девятилетнего сына Цифертон. Наблюдая, как Джаррод срывает с коробки
обертку, Дэн подумал, что игра эта проста обманчивой простотой. Она была
выполнена в виде маленькой "летающей тарелки" черного цвета. Перед игроком
ставилась задача повторять во все усложняющемся порядке комбинации мигающих
огней и звуков. Четыре огонька - красный, синий, желтый и зеленый -
вспыхивали в случайной последовательности, сопровождаемые четырьмя
мелодичными звуками разных тонов.
- Ух! Цифертон! - восторженно завопил Джаррод и жестом профессионала
возложил руки на цветные клавиши: он уже поднаторел в теории, поскольку не
пропускал ни одной рекламы, которыми переслаивали по субботам программы
мультфильмов.
Кэсс посмотрела на зачарованного игрой сына.
- Хорошо, что ты не забыл купить для нее батарейки, - сказала она.
- Чертовски дорогая игра, - проворчал Дэн. - Надеюсь, она окажется
долговечнее, чем "Воздушный хоккей", что я подарил в прошлом году.
- Но, милый, хоккей сломал ты, а не Джаррод...
ПОКА Джаррод демонстрировал своим друзьям на улице новый велосипед, Дэн
оторвался от уборки, чтобы испробовать компьютерную игру. Он прикоснулся к
клавишам, но огоньки не зажглись. Тогда он нажал мягко, копируя движения
сына, - игрушка молчала.
- Проклятье! Она уже сломана! Кэсс подняла голову.
- Уже? Ты уверен? Ты прочитал инструкцию?
- Где коробка?
- По-моему, ты сжег ее в камине.
- Я такой аккуратист, - вздохнул Дэн и отложил игру в кучу старых
игрушек Джаррода. - Ребенок не читал никаких инструкций. Откуда он знал, как
она работает?
- Чудеса телевидения. Если бы ты каждую субботу просиживал по полдня
перед экраном, то не только стал бы специалистом по компьютерным играм, но и
знал бы наизусть все рекламные гимны во славу овсянке.
В комнату ворвался Джаррод.
- Где Цифертон? - вопросил он.
- В твоих игрушках. Мой руки, обед почти готов.
- Я только покажу Цифертон Майку и Кевину.
- Потом, - отрезала Кэсс.
- Ну на минутку! Дэн кашлянул.
- Ты слышал, что сказала мама?
Дэн оторвался от газеты и посмотрел на сына. Мальчик уже сидел скрестив
ноги на полу и играл в Цифертон.
Прошло уже две недели, а ребенку до сих пор не надоело. Ни с одной
игрушкой так не было. Напротив, Джаррод все больше увлекался мигающими
огоньками и причудливыми гармоничными звуками. "Порой он даже предпочитает
игру телевизору, что само по себе уже фантастика", - подумал Дэн.
- Дай-ка я попробую, - сказал он, отложив газету.
Джаррод, казалось, не слышал его. Он был весь в игре, продолжая
повторять сочетания огоньков. Каждый раз, когда он ошибался, компьютер
издавал резкий диссонирующий звук и начинал все сначала - с одного огонька и
одной ноты.
Цифертон полыхнул зеленым. Джаррод нажал на зеленую клавишу и повторил
сигнал. Зажглись зеленый и желтый огоньки, тут же прозвучали две тихие
мелодичные ноты. Джаррод нажал на зеленую и желтую клавиши и в награду
получил третий цвет и третий звук. Когда серия усложнилась до комбинации из
двенадцати вспышек и нот, Джаррод ошибся, и ему пришлось начинать сначала.
- Эй! - окликнул Дэн, опускаясь на пол рядом с сыном. - Теперь я.
Джаррод и ухом не повел.
Дэн дотронулся до него, удивляясь полной отрешенности ребенка.
- Джаррод!
Только теперь мальчик вышел из транса. Он поднял глаза, и на какой-то
миг Дэн уловил в них выражение, глубоко его поразившее. Как будто на него
смотрел незнакомец - кто-то, кто был намного старше и гораздо мудрее
девятилетнего мальчика. Затем незнакомец растаял, и снова появился ребенок.
- Ты чего, пап?
- Что?.. Э-э... можно мне попробовать? По-моему, это занятная штука.
- Конечно! Держи, - мальчик передал ему Цифертон. Знаешь, как играть?
- Нужно повторять последовательность огоньков, да?
- Ага. А если дашь промашку, она тебе гуднет малиновым. Лучше начинай с
самой простой серии. Ты должен правильно повторить одиннадцать вспышек,
чтобы выйти на первый уровень. Я сейчас на втором. Мне надо выдать двадцать
подряд, а я пока на тринадцати сбиваюсь. Несчастливое число.
Дэн уселся, как Джаррод, скрестив ноги, и положил руки на пластмассовые
клавиши.
- Ничего не происходит. Джаррод хихикнул.
- Ты забыл включить, - он указал на маленькую кнопку, которую Дэн
раньше не замечал.
- А... Понял. Ну, Цифертон, поехали. Дэн дошел до пяти и сбился - к
великой радости сына. В комнату вошла Кэсс.
- Дети! Пора ужинать! - позвала она.
- Черт! Из-за тебя я ошибся, - возмутился Дэн и начал сначала.
- Не из-за меня! - огрызнулась Кэсс. - Я только сказала...
- Тихо! Я не могу разговаривать и одновременно... Цифертон снова
малиново тявкнул. Джаррод повалился на спину, заливаясь смехом.
- Еда на столе, - повторила Кэсс.
- Минутку, - пробормотал Дэн. - Дай мне только набрать одиннадцать.
Кэсс в растерянности замолчала, глядя на сгорбившегося над игрой мужа.
Дойдя до семи, он неизменно ошибался в последовательности огоньков, и ему
приходилось начинать с нуля.
- Все сгниет, прежде чем ты выиграешь, - вздохнула Кэсс.
- Тс-с! После пяти она ускоряет темп. Ты заметила? Если промедлишь хоть
секунду - считай, пропало.
- Погоди, вот доберешься до второго уровня... - сказал Джаррод. - У нас
в школе один парень дошел до третьего. Но он "профессор" в математике. И еще
играет на пианино. По-моему, это помогает. Па, можно мне учиться на пианино?
- А что общего у пианино с Цифертоном? - удивилась Кэсс.
- Не знаю. Это вроде как музыка. Бобби Эйвори играет с закрытыми
глазами и доходит до шестнадцати. Он говорит, что у него в голове звучит
песенка.
- Эти двое когда-нибудь замолчат? - разъярился Дэн. - Я не могу
сосредоточиться!
Кэсс молитвенно возвела глаза.
- Почему ты не можешь просто смотреть телевизор, как другие мужья?
Хватит с меня одного девятилетнего ребенка в семье... Еда на столе,
джентльмены. Мойте руки.
- Слышал, что мама сказала? - обратился Дэн к Джарроду.
- А ты, пап?
- Иди, иди...
КЭСС и Джаррод сидели за столом и ужинали, когда к ним присоединился
торжествующий Дэн.
- Она пикает, когда выигрываешь, - сообщил он. - Я выдал одиннадцать
подряд. Не так уж сложно, если умеешь сосредоточиться.
- Тебе потребовалось всего тридцать минут, - не без ехидства заметила
Кэсс.
- Ты преувеличиваешь. На самом деле... - Дэн взглянул на часы и
заморгал. - Ну и ну! А казалось, прошло всего две-три минуты. Как так?
Отбивная остыла, но Дэн счел за лучшее не комментировать сей факт.
- Идешь на второй уровень, пап?
- Конечно. Почему нет? Двадцать подряд - пара пустяков.
ДВАДЦАТЬ подряд оказалось не парой пустяков. Дэн ощутимо расстроился,
когда Джаррод первым добился успеха и приступил к третьему уровню: теперь
ему нужно было выстроить последовательность из тридцати двух огоньков и
звуков. Последний уровень, четвертый, состоял - по слухам - из пятидесяти
шести вспышек, но Джаррод не знал никого, кто совершил бы такой невероятный
подвиг.
- Все дело в сосредоточенности, - объяснял Дэн Ларри Хейесу, когда они
ехали в город, где оба работали в электротехническом отделе фирмы "Воссман".
- Это на самом деле увлекательная игра. Уж как затянет - не оторвешься.
Хочется играть еще и еще... Уже прошло три месяца, а Джарроду нисколько не
надоело. Он уже бьется над четвертым уровнем, самым высоким. А я застрял на
третьем. Даже не знаю, удастся ли мне когда-нибудь повторить серию из
тридцати двух вспышек. Хейес усмехнулся.
- Мой парень требует Цифертон на день рождения. Кажется, он сведет меня
с ума.
- Не говори, - улыбнулся Дэн. - Но все-таки благодаря этой игре у
Джаррода улучшились отметки. Не понимаю, каким образом, но, похоже, мальчик
впервые выходит в отличники. И представь, он умолял нас - умолял, - чтобы
ему позволили учиться на пианино. Будто это помогает с Цифертоном. Ты
понимаешь? В его возрасте я упрашивал родителей, чтобы они разрешили мне
бросить скрипку... Самая странная игра из всех, что я видел.
- Да, наши дети живут в эпоху вычислительных машин, это уж точно, -
кивнул Хейес. - Моему парню одиннадцать, а у него четыре... нет, пять разных
компьютерных игр и игрушек. Я даже не знаю, как некоторые из них работают.
Порой я чувствую себя невеждой. Господи, что случилось с бейсболом,
воздушными змеями, салочками? Куда делись спортивные игры? Дети только и
делают, что сидят и нажимают на кнопки. Нет, не нравится мне все это...
- ДЭН! - Кэсс толкнула в темноте мужа. - Дэн, проснись!
- Что?
- Проснись. Дэн зевнул и перевернулся на бок.
- Что случилось?
- Тихо. Ты слышишь?
- Что - слышишь?
- Он снова за игрой.
Дэн прислушался. В отдалении он уловил мелодичные звуки Цифертона,
доносящиеся из спальни Джаррода. Дэн нащупал в темноте часы и нахмурился,
различив светящийся циферблат.
- О боже! Четвертый час... Какого черта он играет?
- Я же говорила, что и прошлой ночью мне послышались эти звуки, но ты
заявил, что я свихнулась. Дэн, пойди и отбери у него игру. Это уже не
смешно! Он теперь вообще ничем другим не занимается. Меня тошнит, когда я ее
слышу. По-моему, она на него влияет.
- Каким образом?
- Не знаю. Вроде бы... он становится другим. Ты не замечал?
- У него превосходные отметки в школе. Может быть, у нас с тобой растет
Эйнштейн. Что здесь плохого?
- Дело не в отметках, Дэн. Тут что-то другое... Ты видел, какие у него
становятся глаза после этой чертовой игры?
Дэн все чаще и чаще видел это выражение в глазах сына. Взгляд того
самого незнакомца, только теперь чужак жил в Джарроде дольше и медленнее
исчезал после того, как мальчик выныривал из состояния глубочайшей
сосредоточенности. Дэн не делился с Кэсс своими наблюдениями, считая их,
скорее, плодом собственного воображения.
- Он какой-то наэлектризованный, - продолжала Кэсс. - Я по нескольку
минут не могу до него докричаться. Кажется, эта игра гипнотизирует мальчика.
Мне приходится словно отзывать его откуда-то. Это жутко, Дэн. Ты, конечно,
замечал такое?
У Дэна давно уже не хватало времени на Цифертон, но он помнил смутное
ощущение отрешенности, возникающее после игры с огоньками.
- Ну, ты идешь? Или должна пойти я? Дэн пошарил под кроватью в поисках
тапочек, чертыхнулся и зашлепал босиком по коридору к комнате Джаррода, по
пути считая доносящиеся до него мелодичные звуки. Цифертон резко фыркнул на
пятьдесят первой ноте.
Он не стал зажигать свет. Мелодичное пиканье продолжалось.
Остановившись у двери Джаррода, Дэн считал про себя звуки.
Он отворил дверь, приготовившись сначала поздравить сына с близким
финишем, а затем строго отчитать за ночные бдения, но картина, открывшаяся
глазам Дэна, лишила его дара речи. Маленькая, темная, словно тень, фигурка
неестественно прямо сидела посреди постели скрестив ноги. Во мраке комнаты
желтые, красные, зеленые и синие вспышки призрачными огнями озаряли лицо
Джаррода. Его широко раскрытые, немигающие, невидящие глаза были устремлены
куда-то вдаль, а руки летали по клавишам, отвечая на цвета и звуки,
диктуемые игрушкой. Дэн уставился на ребенка - на незнакомца! - с
головокружительной скоростью играющего на компьютере, и по его спине
забегали мурашки. В глубинах сознания раздался предостерегающий шепот. Дэн
понял, что ему ни в коем случае не следует тревожить мальчика. Он должен
тихо стоять и ждать, когда Джаррод... вернется. Тормошить его сейчас -
значит мешать... Мешать чему? Переносу... Дэн не понял, что означало это
слово и почему оно пришло ему на ум. Единственное, в чем он был уверен - это
в том, что мальчик на грани душевного срыва.
Он стоял и ждал, считая про себя вспышки и звуки. Пятьдесят один,
пятьдесят два, пятьдесят три... Раздался мягкий диссонирующий перезвон,
словно компьютер выговаривал ребенку за ошибку. Джаррод глубоко вздохнул и
отложил игру.
- Ты давно тут... смотришь? - спросил мальчик, включив ночник.
- Несколько минут, - ответил Дэн, чувствуя себя виноватым, как будто
нарушил чью-то молитву. Джаррод поднял на него глаза, и Дэн поразился
мудрости и великодушию, светившимся во взгляде сына. В этих глазах не было
ничего от его ребенка, но существо, которое на него смотрело, каким-то
образом беззвучно успокаивало Дэна, заверяло, что все идет должным порядком.
- Ты знаешь, который час? - наконец спросил Дэн.
- Мне теперь не хочется много спать, - отрешенно сказал Джаррод. - В
сущности, мне нужно спать совсем мало. Я чувствую себя вполне отдохнувшим.
Тебе мешают звуки?
- Н-нет, Джаррод... Пожалуйста... Не играй больше в эту игру...
- Но я почти ТАМ...
- Знаю. Просто... Я думаю, тебе нужно на время оставить Цифертон, вот и
все.
- Если ты достигнешь четвертого уровня: то сможешь пойти со мной, -
тихо проговорил мальчик.
Дэн покрылся испариной от страха. Он подошел к постели и сел рядом с
сыном.
- Пойти с тобой - куда, Джаррод?
- Туда.
- Не понимаю. Куда ты собрался?
- Это... - Мальчик заморгал, и незнакомец внутри него стал медленно
исчезать. - Это... какое-то иное место... Они... учат нас...
- Учат? Чему?
- Тому, что мы должны знать.
- Кто такие "они"? - Дэн никак не мог решить, спит Джаррод или
бодрствует. Сын уже слишком большой для детских фантазий. "Мальчик, должно
быть, спит, - подумал Дэн. - Спит и разговаривает спросонья, как другие
ходят во сне".
- Я не сплю, - сказал Джаррод, прочитав его мысли. - Ты за меня не
беспокойся. Они не причинят нам вреда. Они пытаются помочь.
Дэн взял в руки компьютерную игру.
- В общем, так. До поры до времени Цифертона ты не увидишь.
Джаррод потянулся к коробке.
- Нет! Прошу тебя! Не отбирай игру! Мне она нужна. Папа, я почти там!
- Черта с два! А сейчас ложись!
- Отда-а-ай! - вот теперь ребенок окончательно вернулся в сына.
- Может быть, потом. Не сегодня. Спать! - С этими словами Дэн выключил
ночник. - Завтра поговорим.
- ЗНАЧИТ, это и есть Цифертон? - спросил Хейес, когда Дэн достал игру в
электричке.
- Он самый. Сегодня застукал Джаррода за игрой в три часа ночи. Сна ни
в одном глазу - сидит и играет. Я весь в раздумьях. У него уже получается
пятьдесят три вспышки подряд. Мне чудится, если он дойдет до конца, его
увезут в психушку. Ночью он напугал меня не на шутку.
Хейес протянул руку и взял игру.
- Чем же?
- Ну не знаю... Он бормотал что-то, как "они" чему-то учат его и как он
"уйдет" куда-то. Я на самом деле очень встревожен, Ларри. Эта чертова игра
вызывает галлюцинации, как наркотик. Я отобрал ее у парня.
- А ты уверен, что это не зависть? Ведь ты прочно застрял на третьем
уровне... Как в нее играть?
Хейес потыкал пальцем в клавиши - никакого результата.
- Не знаю, стоит ли тебе показывать... Представь, все в стране
справились с четвертым уровнем и ходят, как лунатики, с остекленелыми
глазами.
- У твоего сына остекленелые глаза? Дэн вздохнул и включил игру.
Вспыхнул красный огонек - раздался мелодичный звук. Хейес нажал на красную
клавишу.
- Не могу сказать, что остекленелые, но глаза у него... какие-то
другие. Такое чувство, что на меня смотрит кто-то чужой - кто гораздо старше
и куда разумнее меня. Прямо в дрожь бросает.
- Не мешай. Я должен сосредоточиться, - сказал Хейес. Подошел
контролер.
- А, Цифертон, - ухмыльнулся он. - У моего парня тоже есть. Самая
распроклятая игра из всех, что я видел. Малыш бьется над четвертым уровнем,
а ведь ему всего семь лет. До того смышленый, что меня порой оторопь бьет.
Дэна неожиданно прошиб холодный пот. Где-то в глубинах памяти вертелись
обрывки стихотворения... что-то о музыке и детях... о разноцветной одежде
и...
- Сделано! - возликовал Хейес. - Одиннадцать подряд! Теперь второй
уровень.
- Флейтист из Гаммельна! - громко сказал Дэн.
- Что?
- Электронный Крысолов. Цифертон - это... - он замолчал. Чушь.
Абсолютная, несомненная чушь. - Ларри, я сегодня опоздаю. Предупреди
Уилсона. Мне нужно зайти в библиотеку, хочу кое-что выяснить. ВОТ ОНО:
И плащ его странный, как платье шута,
Раскрашен был в желтый и красный цвета...
...Зеленые искорки в синих очах -
Так соль полыхает, коль бросить в очаг...
...Трех нот не успел он извлечь (таких
волшебных трезвучий еще не слыхали
на этом виды видавшем свете),
Как слышит шуршанье, галдеж, щебетанье,
И визг, и толканье, и нот топотанье,
Сабо стукатню, и смешную возню,
И хлопанье рук, языков болтовню,
Словно птичник проснулся к пригожему дню, -
Выбежали ребятишки
И все-все мальчишки, и все-все девчонки -
Кожа - что бархат, как лен - волосенки,
Жемчужные зубки, живые глазенки -
помчались вприпрыжку и вскачь, хохоча,
Влекомые дивной игрой трубача...*

* Отрывок из хрестоматийного стихотворения английского поэта Роберта
Браунинга (1812-1889) "Дудочник из Гаммельна", где в поэтическом виде
излагается легенда о Крысолове.

ДЭН откинулся на спинку стула и пробежался пальцами по игре. В
сущности, игра ли это? А может быть, нечто большее? То ли дети развлекаются
обычной детской игрушкой, то ли... их обучают? И если так, то кто и зачем?
Можно ли считать серии вспышек и звуков безобидными случайными комбинациями?
Или это некий код, который, начав с азов, поднимается к высшим ступеням
передачи бесконечно сложной информации?
Дэн снял с полок несколько книг по гипнозу и записал их на себя.
- "МЕДИТАЦИЯ и Карма", - читал вслух Хейес, перебирая стопку книг на
столе Дэна. - "Формы сознания. Программирование и метапрограммирование
человеческого биокомпьютера"... Что, Дэн, решил перейти с романов ужасов на
чтиво полегче?
- Может быть, есть смысл порыться в научной фантастике...
- пробормотал Дэн, оторвавшись от книги "Гипноз и альфа-волны". - А еще
лучше - сказки... Бред какой-то!
Хейес отодвинул книги и присел на край стола. Посередине лежал брюхом
кверху распотрошенный Цифертон, отдельно валялись батарейки.
- Зачем ты его раскурочил? - спросил Хейес. - Решил создать пиратскую
копию? Не выйдет. Эта штука запатентована.
- Я не могу залезть внутрь.
- Внутрь чего?
- Этой... штуки, - Дэн ткнул в игру отверткой. Хотел посмотреть на ее
внутренности. Совершенно немыслимо ее разобрать не испортив. Можно лишь
вынуть батарейки. И все. Кажется, я скоро возьмусь за молоток. Хейес поцокал
языком.
- У тебя комплекс неполноценности, что ли? Дэн откинулся на стуле и
заложил руки за голову.
- Ларри, я связался с фабрикой игрушек, где делают эти штуки. Хотел
поговорить с изобретателем, кто бы его ни изобрел
- дьяволы, бесы ли. Знаешь, что мне ответили? Ее никто не изобретал. Ее
изобрел компьютер.
- Компьютер породил маленьких компьютерят? - Хейес со значительным
видом склонил голову.
- Главное, никто не знает, кто ввел в компьютер информацию, чтобы тот
выдал... игру. Похоже, спросить за это не с кого.
- Ну и что? Это чертовски занятная штуковина. Их расхватывают так
быстро, что магазины не успевают делать запасы. Я обошел пять магазинов,
хотел купить Цифертон сыну, и везде все распродано. Меня поставили на
очередь, черт побери! Ты представляешь: очередь - за игрой! Обещали
позвонить. Дэн наклонился и медленно поставил батарейки на место.
- Если это игра, - произнес он.
- Что ты имеешь в виду?
- Ларри... Предположим, что ты... ну, скажем, миссионер. Твое задание -
отправиться в джунгли, отыскать самых примитивных, диких, суеверных,
подозрительных и гнусных язычников на Земле, извлечь их из каменного века и
приобщить к веку двадцатому. Ты должен дать им образование, обучить их,
ознакомить с современной технологией, столь далекой от их понимания, что
само твое появление пугает их до смерти. Но это твоя работа, твой долг.
Потому что в невежестве они очень скоро перебьют друг друга. Они не знают,
как... выжить в их отсталом маленьком мирке. Они погрязли в собственном
дерьме. Они невероятно жестоки по отношению друг к другу. Их племенные
обычаи столь варварские, что они убивают себе подобных из одного лишь страха
и суеверия. Схватываешь?
Хейес поднялся со стола и пересел в кожаное кресло.
- Веселенькая вышла бы у меня прогулка!
- Пожалуйста, будь серьезней. Это всего лишь гипотеза. Предположение.
Как бы ты приступил к заданию7
- Ну... по правде сказать, я бы на это не пошел. - Хейес пожал плечами.
- По-моему, их лучше оставить в покое. Я признаю закон естественного отбора.
Может быть, так и надо, чтобы они поубивали друг друга. Может быть,
выживание не для них.
Дэн задумчиво тер Цифертон, лежащий у него на коленях, словно это была
волшебная лампа Алладина.
- Нет. Твоя личная философия в данном случае неприменима. Ты обязан
спасти их от самих себя. С чего начать? Учти - завидев тебя, они убегают. Ты
даже не можешь приблизиться.
- Я знаю их язык? Дэн нахмурился.
- Ну кое-что ты о них знаешь, потому что наблюдал исподтишка, тайно
изучал их... годами. И тебе кое-что известно об их... способе общения.
Однако словарь очень скудный, ограниченный. Больше толку, если они выучат
твой язык. Как ты станешь учить их, если не можешь приблизиться в открытую?
- Дэн, зачем ты все это спрашиваешь? Хочешь сказать, что собираешься
вступить в Корпус мира?
- Ну пусть так. Я объясню после... если потребуется.
- Что ж, давай прикинем. Мне придется общаться сними как-то так, чтобы
не пугать их. Дэн кивнул.
- Хорошая идея. Как?
- Я бы выяснил... чем их можно заинтересовать. Что им нравится. Может,
их хлебом не корми, дай только какие-нибудь безделушки... или зеркальца...
или инструменты... или...
- Игрушки?
- Да. Что-то в этом роде. Я бы, пожалуй, оставил все барахло под
каким-нибудь деревом. Они привыкли бы к месту и начали утаскивать подарки к
себе... Оставлял бы им еду... Ну и в том же духе.
- А сам не показался бы?
- Поначалу нет. Потом, скажем... оставил бы под деревом свою
фотографию. - Хейес просиял от внезапного озарения. - Вот что я сделал бы!
Фотография! Потом, позднее, покажусь я сам... На минуточку, на расстоянии.
Затем появлюсь ближе. И так далее.
Дэн продолжал поглаживать Цифертон.
- Не забывай, это дикари. Они могут убить тебя просто от ужаса. Тебе
нужно ввести их в современный мир, а времени у тебя не так уж и много.
Каждый день они убивают друг друга, деревни тонут в грязи. Их одолевают
болезни.
- Не могу представить, кто станет возиться с ними, - фыркнул Хейес. - О
господи! Ты хочешь навести меня на мысль. Понял! Умлсон переводит нас в
филиал в Южной Америке, правильно?
- Да нет же! Пожалуйста, потерпи еще. Ты не поверишь, как мне это
важно.
- Поверить трудно... Ну ладно. Думаем. Говоришь, мало времени... Тогда
придется привлечь тех, кто меньше всех боится, кого легче учить, самых
доверчивых, самых...
- Маленьких? - Дэн сжал Цифертон так, что побелели костяшки пальцев.
- Да, детей. Полагаю, так ведь и поступают миссионеры в далеких
странах? Собирают детишек в школы, учат их распевать псалмы... Ну а потом
дети обучают родителей. Не успели опомниться - вуаля! - техника:
телевизионные антенны в джунглях. И все спасены. Точка. Как считаешь, я
получу приз? А благодарность в приказе? Ну хоть что-нибудь?
Дэн поднялся, пересек комнату и положил Цифертон на колени товарищу.
- Вот что я тебе скажу. Представь, что это вовсе не игра... Я думаю,
это... инструмент. Обучающий инструмент. Придуманный специально для детей.
Он предназначен для тренировки мозга таким образом, чтобы ребенок за очень
короткое время усвоил приемы глубокой медитации. В считанные недели он
добивается таких успехов, каких не принесут долгие годы занятий йогой. Что
ты на это ответишь?
Хейес перевел взгляд на разноцветную коробку.
- Ты серьезно? А что такое "медитация"? Дэн потянулся за книгой на
столе.
- "Медитация - умственное действие, цель которого - приведение психики
человека в состояние углубленности и сосредоточенности. Сопровождается
отрешенностью от внешних объектов... Играет важную роль в йоге..." Слушай:
"На высочайшей ступени медитации человек утрачивает чувство самосознания и
личности, сливаясь в единое целое с богом..." Джаррод пока еще не достиг
высшей ступени. Но когда его способность к концентрации мысли достигнет
требуемого уровня...
- Ну бог... - Хейес хмыкнул.
- Да это в книге - "бог". А если заменить это слово иным? Например,
высшим разумом? Или - несравненно более высокой, чем наша, цивилизацией,
перед которой мы как дикари в джунглях?
Хейес с ужасом воззрился на игру, словно при малейшем движении она
должна была ударить его током.
- Что? Что произойдет?..
- Не знаю. Я потеряю его. В каком-то смысле... я потеряю его навсегда.
Ларри, я понимаю, мои слова звучат глупо, но мне кажется, эту игрушку нам
подбросили... откуда-то издалека...
- Думаешь, русские?
- Намного дальше. Хейес осторожно поднял Цифертон и поставил на стол.
- Какое же это расстояние, по-твоему?
- Может быть, несколько световых лет.
- Ого!
- Думаешь, я спятил?
- Совершенно точно. Слушай, Дэн...
- Плевать! Я тоже думаю, что свихнулся. Но черт побери, все это имеет
смысл! Они используют эти штуки... приборчики для настройки. Когда мозг
ребенка испускает альфа-волны - или еще какие-нибудь - достаточно долго... и
достаточно интенсивно... это как прямой провод... Один бог знает куда. А
может быть... это их средство доставки. Забираются в детские головы, наводят
там порядок и готовят ребятишек к... тому, что предстоит.
- Тесные контакты странного рода, - кивнул Хейес, потирая виски. - Ты
съехал с колес, дружище. И сам знаешь, что это так. Думаешь, они посылают
сюда миссионеров, чтобы обучать дикарей?
- Что-то вроде этого.
- Дэн, иди домой. Возьми отпуск на недельку. Я объясню Уилсону. Все
будет хорошо.
- Я не сошел с ума, Ларри.
- А я и не говорю. Ты просто переутомился. Дэн вздохнул и потер глаза.
- Да. Я устал. Но я не псих.
- Иди домой.
ВОЙДЯ в дом, Дэн услышал, как на кухне распевает Кэсс, нарезая
сельдерей для салата. Телевизор в гостиной был включен, на экране бушевали
спортивные страсти.
- Где Джаррод? - спросил Дэн, входя в кухню.
- Ой! Ты меня напугал до смерти! Почему так рано?
- Голова болит. Где малыш?
- По-моему, в гостиной. Что хочешь - свеклу или зеленую фасоль?
- Все равно.
- Значит, фасоль. Джаррод терпеть не может свеклу. - Кэсс пощупала лоб
мужа. - Милый, дать тебе аспирин? Ты плохо выглядишь.
- Я в норме...
Он вернулся в гостиную и выключил телевизор. Откуда-то сверху слабо
доносилось тонкое пиканье Цифертона.
- Взял на время у приятеля с нашей улицы, - сказала Кэсс. Дэн ринулся
по лестнице, перешагивая через две ступени.
- Он сказал что-то насчет четвертого уровня, - успела промолвить Кэсс.
- Дэн, не ругай его...
Когда он достиг двери спальни, мелодичные звуки прекратились. Они
прекратились не диссонансным фырканьем, как всегда, они прекратились сами по
себе. Дэн не знал, сколько звуков было на этот раз, но он почему-то был
уверен, что - пятьдесят шесть.
Дэн толкнул дверь. Она не открывалась.
- Джаррод! Джаррод! - закричал он, бросаясь всем телом на преграду.
Внезапно дохнуло клевером и озоном - дверь распахнулась. Спотыкаясь, Дэн
бросился в комнату. Чуть выше кровати затухало бледное голубое мерцание. Дэн
рванулся к Цифертону, который только что - мгновение назад - покоился на
коленях сына. Небольшая вмятина на постели еще хранила тепло. Но ребенка не
было.
Дэн присел на край кровати и осторожно взял разноцветную, словно
карамелька, игру. Он выждал немного, чтобы перестали дрожать пальцы, и
прошептал:
- Держись, сынок. Жди меня, Джаррод. Я приду. Не торопясь, он приступил
к игре.
Перевели с английского В. БАБЕНКО и В. БАКАНОВ

Н. ЛАЗАРЕВА. ГОЛЫЙ САПИЕНС

Наталия Лазарева - по образованию инженер-программист, сотрудник
журнала "Знание - сила". Участник второго Всесоюзного семинара молодых
писателей-фантастов (Малеевка).

Искусственного человека делали и в Штатах, и в Кейптауне, и в Париже. В
нашем институте тоже делали искусственного человека. А наш зам по науке В.
А. Конопатов (тогда еще простой завлаб) даже изобрел и внедрил "мягкий
зарядник" - особый прибор для питания искусственного человека (ИЧа). Модели
искусственных людей стали более стабильными и, по известным данным,
держались по нескольку месяцев. Конопатов два раза съездил в Париж, там на
основе его "мягкого зарядника" стали выпускать "зарядные галеты фирмы Шенье
- лучшее питание для ИЧей!".
Раньше появлялись очень интересные статьи про ИЧей, все публикации
жарко обсуждались, но потом сведения об искусственных людях понемногу стали
скудеть. Искусственные люди, созданные в разных лабораториях,
дестабилизировались, а как их стабилизировать, никто не знал.
В нашем институте на средства, отпущенные под ИЧа, сначала построили
новый корпус с большим модельным залом на первом этаже. Позже часть этого
корпуса отошла Вычислительному центру, потом на втором этаже разместился
соцбытотдел, а в "аппендиксе" первого этажа стали продавать полуфабрикаты.
В нашей лаборатории был сектор, а в секторе- четверо молодых
специалистов: Славка, Алик, Николаша (это я - Николаша) и, на подхвате,
Манечка. Славка у нас был самый старый молодой специалист, ему уже стукнуло
32. Мы жили тихо, на самостоятельную тематику не надеялись. И тут вдруг В.
А. Конопатов назначает Славку завсектором и поручает нам "дожевывать" бывшую
мощную тему про искусственного человека. Ему, видно, было жалко все это так
бросать, без прощального поклона. Институт теперь занимался другой
проблемой: моделировали левое крыло бабочки Геликоиды. Решили смоделировать
на совесть, так, чтобы крыло было полностью стабильно.
Мы, конечно, на ИЧа согласились. Модельный зал на первом этаже отдали
"Бабочке", а нам выделили две небольшие комнатки под чердаком. Передали всю
документацию, приборы, мягкий зарядник, десять коробок галет фирмы Шенье и
модель. Модель была последнего поколения, усовершенствованная.
По распространенной методике исследователи могли придать модели любые
черты и дать имя. Мы решили сделать Ича нашим ровесником и взять от каждого
из нас понемногу. От Алика - прямой, слегка заостренный нос, от Манечки
мягкие светлые волосы, от меня почему-то глаза (хотя они у меня маленькие и
стоят очень уж близко к переносице). А вот со Славкой было сложнее - все у
него фотогенично, не знаешь, что и выбрать. Манечка, слегка покраснев,
посоветовала использовать Славин подбородок, потому что у мужчины подбородок
- это принципиально. Мнение Манечки уважили. Имя ИЧу придумали тоже сборное:
САНДР. То есть Славка, Алик, Николаша и другие- Другие - это, в общем,
Манечка, но она такая копуша и вечно только на Славку и смотрит. А так как
Сандр - это слишком официально, мы по-свойски звали его Сандиком.
Пошла закладка данных в модель. Здесь все давно отлажено. Базы данных
для ИЧей разработаны и обсуждены на всех конгрессах.
- Не, ребята... - сказал Славка. - Если он будет знать только теорию
функций комплексного переменного, генетику, комбинаторику, демографию,
всемирную историю и так далее, с ним будет трудно. У нас эдаким манером
выйдет просто голый сапиенс, без гомо.
- Ну что ж, давайте опять скинемся, а? - предложил Алик.
- Готов поделиться байдарочными походами и теннисом.
- А я... - Манечка запнулась. - Я люблю кино, театр, и вообще...
- Не, ребята, - Славка крепко задумался. А Славка - он такой человек.
Он мог налить в стакан сырой холодной воды из незакипевшего чайника,
положить туда ложечку, помешать и, зажав ложечку пальцем, выпить всю воду,
крупно и с удовольствием глотая. Причем не от рассеянности. Он понимал, что
это не чай и что сахара там нет. Просто он пил привычным для всех образом,
но то, что хотел.
- Не, ребята. Знания - это еще не все. Надо ему дать жизненные
трудности. Кто-то из нас разменивал квартиру, кто-то жил с женой у ее
родителей, кто-то пробовал сказать Конопатову слово поперек, кто-то занимал
деньги. Мнения у нас обо всем этом разные, но давайте подарим их Сандику.
Наверное, тогда у него все належится, распылится и получится тот самый белый
информационный шум, что присутствует и в наших головах.
Ладно, сделали. Всю психограмму, конечно, давать никто не станет,
тайные уголки души кому хочется выворачивать, но многое дали, хотя и
возились с этим делом порядочно, особенно Манечка.
Модель полностью оформили, поставили на баланс, и мы получили нашего
Сандика, так сказать, на руки для дальнейших исследований.
Как мы на него смотрели! Он лежал в кресле бледный, незагорелый и
совершенно непохожий ни на кого из нас. Манечка принесла ему одежду, Алик
включил мягкий зарядник (Сандик только со временем привык жевать галеты). Мы
ждали, что Сандик откроет глаза и чихнет. Но он не чихнул, а только сморщил
нос и с интересом посмотрел на нас.
Теперь мы работали вместе о Сандиком. Изучали его, замеряли;
просвечивали, мучали тестами. Он тоже изучал себя, самоуглублялся, чертил
про себя диаграммы, вводил новые данные о себе в машину. Мы переложили на
него заполнение лабораторного журнала.
Сандик был неплохой и знающий - парень. Ровный, спокойный, по-своему
остроумный. Работал он неторопливо, но добросовестно.
Нас всегда удивляло, насколько ясно, именно ясно, он знал вещи, которые
были в него заложены. Ведь нас тоже учили, да еще как! Но такой ясности о
предметах ни у кого не было. Ну я понимаю, Алик. Мы с ним были в одной
группе, он вечно брал у меня конспекты, терял их, элементарно списывал прямо
с книги на экзаменах, а лекции считал своим личным временем. Я же учился
всерьез, диплом у меня с отличием. Но полной ясности-то нет! Все будто
пленочкой покрылось. Когда очень нужно - вспомнишь, и можно работать. А
порой и в учебник заглянешь - ничего страшного, не все же помнится до точки.
А Сандик всегда помнил все, что в него заложили. Ничего он не забывал,
вот что подозрительно.
Он оказался довольно стабильной моделью. Зарубежные источники
указывали, что модели "терялись" и в значительно более ранние периоды. А
Сандик жил - делал за любого из нас работу, если тот не успевал, ходил к
начальству с нашими просьбами (ему редко отказывали) и даже появлялся у меня
дома в гостях. Моей маме очень нравился новый сотрудник. "Наконец-то
приличный мальчик, - говорила она, - не зазнайка, как вы все".
Из того, что Сандик слегка превысил срок своего теоретического
существования, Славка сенсации не делал. Славка сенсаций не любит. Он,
например, терпеть не может горнолыжников за горнолыжные костюмы. По его
мнению, они слишком яркие. К нам довольно часто заходила одна горнолыжница -
Лида Утконос. Она объясняла Славке, что яркие костюмы для того, чтобы
попавшего в беду горнолыжника быстрее нашли: яркое пятно. Но Славка ее
объяснения в счет не берет. Сама Лида - очень яркая девушка. Она заметна в
очереди за полуфабрикатами, в переполненном автобусе и даже, я думаю, была
бы заметна в хоре на сцене. Она высокая, светлая, всегда горнолыжно-смуглая.
Кто мог не заметить Лиду? Только Славка. И... Сандик, конечно. Лида
забегала к нам обычно по вторникам - у нее по вторникам семинар по "Бабочке"
в нашем корпусе. Лиду было слышно еще с того конца коридора. Она звонко
стучала по паркету финскими пинетками. Когда она врывалась к нам, внося
запах снега, я тут же начинал внимательно разглядывать распечатку с ЭВМ.
Лида кивала мне: "Пашешь?" Я пожимал плечами.
Несмотря на свой раскованно-легкомысленный вид, Лида внимательно
изучала графики состояния Сандика и задавала много дельных вопросов.
И однажды Лида сказала:
- Ребята, что вы Сандика маринуете? Давайте я его куда-нибудь выведу.
- Куда-нибудь - это в люди? - поинтересовался Славик.
- Ну на танцы, например. Можно, а?
Мне сразу стало не очень хорошо. Если Сандик действительно кое-что от
меня взял, и не только глаза, то с Лидой ему ходить - нагрузка на нервную
систему большая...
Славка на Лидино предложение пожал плечами, а Сандик сказал - "можно".
Сандику никогда ни в чем не отказывали, и Славка оформил ему пропуск на
выход из института. Только Манечка, кажется, была против, ну да это не в
счет.
С Лидой Сандик уходил охотно и часто. Время шло. Он побил все рекорды
продолжительности существования. После каждой отлучки он непременно выполнял
тест и делал пометки на графике биоритмов.
Потом его отлучки прекратились, и Лида к нам ходить перестала: у нее
началась практика по "Бабочке".
Прошло лето, начиналась осень. Славка готовился писать глобальный
отчет, но ему не хотелось этого делать, потому что отчет мог вызвать
сенсацию. Я усиленно отлаживал программы для графопостроителя: графического
материала по ИЧу было много. Очень хотелось выпустить в срок хорошо
подготовленный отчет. Это премия к новому году.
В принципе мы были довольны, вот только Манечка последнее время дулась
и хандрила.
- Манечка, - сказал Алик. - Расскажи, что стряслось. Глаза у Манечки -
тоска зеленая.
- Я стояла за антрекотами с Утконосихой.
- Но-но, полегче! - вставил Алик.
- Она говорит, - всхлипнула Манечка, - что... что он из ИЧей последний
и что... скоро дестабилизируется, и тему закроют, так как же было... не
пообщаться... не полюбопытствовать...
- Ага, - сказал Славка, едва ли впервые обратив внимание на слова
Манечки. - Полюбопытствовать. Естественно. Что еще?
- Больше ничего. Ничего, говорит, особенного. Человек как человек.
Только очень робкий.
Открылась дверь, и с кучей распечаток под мышкой, с кассетами и
лабораторным журналом в комнату вошел Сандик. Мы все на него уставились. Он
был в нашей любимой голубой рубашке. Распечатки и лабораторный журнал он
благополучно донес до Славкиного стола, ничего не уронив.
- Любопытно... - протянул Славка и подчеркнул что-то в распечатке.
- Любопытство - очень удобная вещь, - вдруг откликнулся Сандик. - Но
зря ты думаешь, что в этой точке функция стабильности имеет максимальное
значение. Число получилось большое, но это потому, что Манечка перепутала
порядки при вводе. Получен неверный результат.
Манечка перепутала? Никогда такого не бывало.
- Жаль, - сказал Славка. - А я надеялся, что у нас получится подход к
стабильности.
- Нет, - отрезал Сандик. - Это ошибка.
И с той поры мы стали замечать, что Сандик меняется. Мы сделали его
стройным - он ссутулился. Он будто нарочно сжимал плечи и опускал Аликов
нос. Глаза запали, появились морщинки. Но он по-прежнему много работал, и к
ноябрю мы почти закончили отчет, правда, без заветного правила стабильности.
И вот однажды утром приходим в лабораторию, а Сандика нет. Манечка
заглянула в комнату, где стоял мягкий зарядник, и тихо вышла. Мы ворвались
туда все вместе.
Сандик сидел в том самом кресле, где впервые появился, и на стуле рядом
была аккуратно сложена его одежда. А мягкий зарядник отключен.
И ни письма, ничего.
Провели совет лаборатории. Просмотрели все отчеты, кривые. Сандик
полностью соответствовал номиналам. Кроме морщин. Но от морщин не умирают.
Почему же этот здоровый, полный сил, такой же, как мы, парень - и вдруг?..
Манечка тихо плакала, прикрывшись лабораторным журналом.
- Манечка, не плачь, - сказал Алик. - Все мы когда-нибудь помрем.
Он взял у нее журнал и протянул Славе.
- Запиши, что ж делать. Славка нашарил ручку, открыл журнал:
- Ребята, здесь запись от вчерашнего числа, 13 ноября, среда.
Славик разбирал запись что-то уж очень долго, потом прочитал:
- "Графики 18-А-216 и 18-А-217, а также диаграмма "С" закончены и
подклеены. Теперь есть полная картина. Продолжать исследования дальше считаю
бессмысленным. Я буду так же, как все, стареть, забывать друзей, пытаться
упрочиться в жизни и в конце концов умру от какой-либо известной болезни.
Все это полностью ясно и научного интереса не представляет".
- И все? - спросил Алик.
- Нет. Еще есть. И посмотрел на нас.
- Читай, - сказал Алик.
- Ладно, - сказал Славка. - Только об этом молчок.
И прочитал: "Лидой владело лишь любопытство. Теперь все в порядке.
Любопытство ее успокоено, она может экспериментировать в другом направлении.
Лида вполне подходящий человек для работы над проектом "Бабочка". Она в меру
любопытна и в меру аккуратна".
Мы смотрели на лабораторный журнал и думали, что Сандик, в сущности,
прав. Но что сказать?
Сказала Манечка.
- Мы с мамой летом каждую пятницу ездим на дачу. Электричка приходит в
одно и то же время. И потому в одно и то же время мы стоим против солнца и
ждем. И мама говорит, что ей грустно смотреть на солнце. Оно будет день ото
дня все ниже, когда мы ждем здесь. И каждый раз будет убывать лето.
- Ну и что? - спросил Славка.
- Братцы, - вскинулся Алик, - мы ведь тоже все прекрасно знаем, не хуже
Сандика. Ну помрем, ну и что? Почему же мы не бросаемся под трамвай?
- Надо же, как он о Лиде... - не выдержал я. - Можно было и другое себе
представить: что она обижена чем-то, что просто устала... Оправдать нужно и
ее, и себя. Так же проще, правда? Всегда ведь так...
- "Ах, обмануть меня не сложно, я сам обманываться рад", -
скороговоркой пробубнил Славка. - Я вот что думаю...
Мы ждали его слов, но не верили, честно говоря, что он правильно решит
этот вопрос. Ведь это значило бы сформулировать правило стабильности ИЧа -
правила, не найденного нигде и никем. А может, и не существующего вовсе.
Славка начал:
- Помните, как мы создали "белый шум" для Сандика? Мы дали ему
пережитые нами сложности. Пожалуй, это и послужило залогом его повышенной
стабильности. Мы закалили его характер! Он стал менее хрупким. Но это не
главное!
Мы слушали. Потому что Славка - это голова.
- А может, он любил? - робко спросила Манечка.
- Кто? - не понял Славка.
- Сандик.
- Да брось ты, - отмахнулся Славка. И вдохновенно продолжал: - Мы ему
не все подарили. Мы же видели, что Сандик слишком ясно все осознавал:
формулы, аксиомы, обязательность работы. Мы тоже пытаемся знать побольше.
Запихиваем в себя, изучаем. Но многое и забываем. И о рождении мы знаем, и о
смерти. И что двое не всегда одинаково относятся друг к другу. И оправдываем
все и вся. Будто в нас есть задвижка от дум о смерти. Чтобы жить! А этим мы
с ним не поделились.
За окном стоял сухой, морозный и бесснежный ноябрь. Мы сидели и
смотрели в окно, чтобы не видеть отключенные приборы, пустые экраны и
стрелки на нулях. Наверное, Славка все правильно рассудил. Теперь нам
предстояло смоделировать эту задвижку для искусственного человека, чтобы он
"не терялся". Потом запатентовать изобретенное правило стабильности и пойти
в гору.
- И вот еще, - уверенно продолжал Славка. - Не только знания, трудности
жизни... Надо было дать ему все: все наши впечатления, мысли, стремления,
чувства, даже подсознательные, даже те, которые мы сами от себя прячем. Дать
ему полную психограмму! Только тогда он мог стать подлинным человеком. И был
бы стабильным.
И вдруг голос Манечки зазвучал, как никогда, громко и твердо:
- Он и был человеком. Я не знаю, чего вы боялись, но я ему тогда
передала свою полную психограмму.
Полную психограмму? Значит, самое интимное, самое душевное, самые
тонкие структуры личности... Значит, все это у Сандика было? А мы следили
только за биоритмами, физиологией, логичностью мышления... Как же Сандику
было больно ходить с Лидой на танцы, а потом чертить на себя графики,
заполнять итоги тестов, вводить данные в ЭВМ и передавать нам распечатки
своих чувств...
- Уйду я от вас, - сказала Манечка, ни разу не взглянув на Славку. -
Лучше "Бабочкой" займусь. Или из окна брошусь.

Т. КОГСВЕЛЛ. СУПЕРМЕНЫ

ДЕВУШКА выбежала из комнаты, хлопнув дверью- Блондин в мешковатом
костюме хотел было последовать за ней, но передумал.
- Правильно сделал, Ян, - послышалось из открытого окна.
- Кто там? - юноша повернулся, вглядываясь в темноту.
- Это я, Ферди.
В окно влетел коренастый мужчина. Едва его ноги коснулись пола, он
облегченно вздохнул.
- Высоко, - сказал он. - Левитация, это, конечно, прекрасно, но вряд ли
она заменит обычный лифт. Если уж человеку суждено летать, он бы родился с
крыльями... И как она? Расстроилась?
- Завтра будет хуже. Сегодня она просто злится. Мы собирались
пожениться в марте.
- Я понимаю, - посочувствовал Ферди. - Могу утешить: скоро ты будешь
слишком занят, чтобы думать об этом. Карл послал меня к тебе, потому что
вечером мы улетаем.
Ян переступил с ноги на ногу.
- Я не пойду.
- Что?
- Ты меня слышал. Я не пойду. Ферди подошел к Яну и взял его под руку.
- Пойдем, парень. Я понимаю, это трудно, но пути назад нет. Ян сердито
выдернул руку.
- Катитесь вы все к чертовой матери. Я остаюсь с Линдой.
- Не болтай ерунды. Ни одна женщина не стоит такой жертвы.
- Мне нужна Линда. Скажи остальным, что я передумал и остаюсь на Земле.
- Перестань! - рявкнул Ферди. - Ты - супермен! У тебя в голове есть то,
чего нет у простых людей. Так используй свою голову на полную катушку.
Не успел Ян ответить, как у него в мозгу загремел сердитый голос.
- Что вы там копаетесь? У нас мало времени.
-Пошли, - повторил Ферди. - Поспорить еще успеем. Карл не стал бы
прибегать к телепатии из-за пустяка. Лично я предпочитаю телефон. Кому нужен
внутренний приемо-датчик, если после его использования голова раскалывается
от боли?
Он залез на подоконник. После короткого колебания Ян встал рядом с ним.
Они закрыли глаза, сосредоточились и вылетели в темноту...
КАРЛ лежал на кушетке с перекошенным от боли лицом. Миранда массировала
ему виски.
- В следующий раз пользуйся телефоном, - буркнул Ферди. Карл сел.
- Почему вы так задержались?
- Что значит "задержались"? Воздушное такси доставило бы нас куда
быстрее, но мы же супермены. И должны левитировать. Карл поднялся на ноги и
оглядел присутствующих.
- ... Тридцать семь, тридцать восемь. Все в сборе, Генри, мы тебя
слушаем.
Седовласый мужчина выступил вперед.
- Мы должны вылететь сегодня, - сказал он. - Сейчас над нами толщина
облачного слоя шесть километров. Мы можем взлететь незамеченными. Не будем
терять времени. Оно потребуется, чтобы подготовить корабль к полету. Улететь
надо до того, как рассеются облака.
- Ясно, - Карл повернулся к Миранде. - Ты знаешь, что надо делать.
Корабль вернется за новой группой через четыре месяца.
- Я по-прежнему считаю, что оставлять следует двоих. Не могу же я
искать новичков двадцать четыре часа в сутки.
- Тебе просто компания нужна, - возразил Карл. - Не хуже меня знаешь,
что мозг начинает излучать подсознательные сигналы раньше, чем индивидуум
осознает, что с ним происходит. Времени на установление контакта тебе
хватит.
- Ладно, ладно. Но не забудь прислать замену. Я буду скучать без вас.
Карл наклонился и поцеловал ее.
- Что ж, друзья, нам пора...
В ДВИГАТЕЛЬНОМ отсеке стоял лишь овальный стол с десятью креслами. В
одном из них с побледневшим от напряжения лицом сидел Ферди. Он дернулся,
когда его плеча коснулась чья-то рука, а корабль слегка задрожал,
подстраиваясь под команды нового мозга.
- Трудная вахта? - спросил Ян.
- Все они трудные. Знал бы, что придется так вкалывать, нашел бы себе
других родителей. Со стороны - романтика протащить эту консервную банку
сквозь гиперпространство одним лишь усилием воли. А ведь на самом-то деле -
лошадиная работа! Сила мысли, физическая сила - какая разница? Такая же
тяжелая работа. Предпочел бы сидеть в старомодной машине и нажимать кнопки.
- Может, это твоя последняя вахта, - заметил Ян, вглядываясь в обзорный
экран. - Карл говорит, что сегодня мы должны выйти из гиперполя.
- А лотом окажется, что у Альфы Центавра нет обитаемых планет... И мне
придется тащить корабль дальше.
Вечером загремел колокол. Через мгновение все кресла у стола в
двигательном отсеке были заняты.
- Приготовились! - скомандовал Карл. - Все вместе. Синхронно. На
прикосновениях.
От напряжения по лицам суперменов катились крупные капли пота, но,
наконец, они вырвались в обычное пространство. Над столом прошелестел вздох
облегчения. Карл связался с рубкой.
- Что видишь, Ферди?
- Альфа Центавра прямо по курсу, - ответил тот. И после короткой паузы
добавил: - А чуть левее... какой-то мужчина в шляпе.
Космонавты бросились в рубку. Ферди, как зачарованный, смотрел на
обзорный экран. Карл проследил за его взглядом.
В пяти метрах от корабля в открытом космосе плавал пухленький толстячок
в строгом костюме, кожаных туфлях и шляпе. Он приветственно махнул рукой,
открыл кейс, достал большой лист бумаги и написал на нем несколько слов. - -
Что он пишет? - спросил Карл. - Я ничего не могу /разглядеть.
Ферди прищурился.
- Это безумие, - пробормотал он.
- Он это написал?
- Нет. Там написано: "Можно ли мне пройти в звездолет?"
- И что ты думаешь?
- Похоже, мы сошли с ума, но отказать, по меньшей мере, невежливо.
Карл приглашающе указал в сторону шлюза. Толстяк покачал головой и
сунул руку в жилетку. В то же мгновение он исчез с экрана и появился в
рубке. Сняв шляпу, гость вежливо поклонился остолбеневшим от изумления
землянам.
- Ваш покорный слуга, джентльмены. Твискамб, Ферзиал Твискамб.
Представитель экспортной фирмы "Глайтерсли, Квимбам энд Свенч". Летел по
вызову клиента на Формалгею, но заметил возмущения в субпространстве и решил
посмотреть, в чем дело. Вы из Солнечной системы, не правда ли?
Карл молча кивнул.
- Я так и думал. Не сочтете за труд сообщить, куда направляетесь?
- Надеемся найти подходящую для жизни планету в системе Альфа Центавра.
Мистер Твискамб поджал губы.
- Такая планета там есть. Но могут возникать некоторые осложнения.
Видите ли, она оставлена для примитивной расы. Не знаю, как Галактический
Совет посмотрит на новое поселение. Правда, в последнее время население
весьма уменьшилось и южный континент практически опустел... - Он задумался.
- Вот что я сделаю. На Формалгее я зайду к администратору Галактического
Сектора и узнаю, что он думает по этому поводу. А теперь, с вашего
разрешения, я откланяюсь. Клиент не может ждать.
Он вновь сунул руку в жилетку, но Карл схватил его за плечи, с
облегчением почувствовав под пальцами человеческую плоть.
- Мы сошли с ума? - спросил он.
- Нет, разумеется, нет! - мистер Твискамб осторожно освободился от
объятий Карла. - Просто вы отстали в развитии на несколько тысяч лет.
Миграция суперменов нашего мира началась, когда ваши предки еще учились
разжигать огонь.
- Миграция? - тупо повторил Карл.
- Совершенно верно, - толстяк снял очки и тщательно протер стекла. -
Мутации, вызванные открытием атомной энергии, в абсолютном большинстве ведут
к появлению группы индивидуумов, способных реализовать на практике
парапсихические возможности своего мозга. Тогда же возникает проблема их
отношений с остальным человечеством. Довольно часто супермены покидают
материнскую планету, чтобы избежать конфликтов. С их стороны это роковая
ошибка. Побывав на второй планете Альфа Центавра, вы поймете, что я имею в
виду. Боюсь, вам там не понравится.
Мистер Твискамб галантно поклонился, поправил шляпу и исчез
Карл поднял руки, призывая к тишине.
- Говорил я с толстяком в шляпе или мне это приснилось? - воскликнул
он.
СОРОК восемь часов спустя они взлетели со второй планеты и собрались в
рубке, чтобы обсудить планы на будущее. От веселья, царившего на корабле
после прибытия к Альфа Центавра, не осталось и следа.
- Не будем тратить время на обсуждение того, что мы видели внизу, -
начал Карл. - Надо решить, лететь лик другим звездам или вернуться на Землю.
Рыжеволосая девушка подняла руку.
- Да, Марта?
- Я думаю, все-таки надо поговорить о том, что мы видели внизу. Если,
покинув Землю, мы обрекли человечество на подобное будущее, мы обязаны
вернуться назад. Ей возразил юноша в роговых очках.
- Вернемся мы на Землю или полетим дальше? Не так уж это важно, если
рассматривать только наше поколение. Вряд ли нас обвинят в чрезмерном
эгоизме, если мы решим покинуть Землю навсегда. Речь идет о наших потомках.
Этот странный толстяк, так неожиданно появившийся два дня назад и вскоре
исчезнувший, - наглядный пример того, кем можно стать, если развивать
заложенные в нас возможности. Я считаю, что благополучие новой расы гораздо
важнее, чем регресс остального человечества. Присутствующие одобрительно
загудели.
- Следующий? - спросил Карл. Вверх взметнулось полдюжины рук, но Карл
отдал предпочтение Ферди.
- Мы должны вернуться. Да, я сам хотел бы несколько лет странствовать
от звезды к звезде. Но чем дольше мы будем отсутствовать, тем сложнее будет
нам влиться в земную цивилизацию. Мы покинули Землю, считая, что
облагодетельствовали человечество. Но то, что мы увидели внизу, - он кивнул
на диск планеты, сверкавший на обзорном экране, - доказывает: мы ошибаемся!
Похоже - супермены необходимы, чтобы удержать человечество от полной
деградации. Возможно, мы являемся катализатором или чем-то в этом роде. Как
бы то ни было, мы нужны Земле. Разве сможем мы спать спокойно в новом
светлом мире, не протянув человечеству руку помощи?
- Согласен с тобой, - кивнул Карл. - Но, вернувшись, мы вновь
столкнемся с проблемой отношений. Вначале на нас будут смотреть, как на
выродков. Но что может случиться, если наше число возрастет? Любая группа
людей с особыми способностями вызывает подозрения.
- Хочу заметить, - продолжил Ферди, - что идея миграции пришла нам в
голову первой, и мы сразу ухватились за нее. Наверняка есть и другие
решения. Их надо искать. Мы обязаны это сделать. Словом, нам следует
вернуться. Но при одном условии! Если возникнут трения, мы немедленно
улетаем.
- Согласен, - улыбнулся Карл. - А вы? - он обвел взглядом рубку.
- Мы тоже, - ответила за всех рыжеволосая Марта. И тут у двери кто-то
одобрительно захлопал в ладоши. Увлеченные спором, они не заметили
возвращения мистера Твискамба.
- Мудрое решение, очень мудрое, - одобрил он. - Оно олицетворяет
высокую социальную зрелость вашей цивилизации. Уверен: ваши потомки будут
вам признательны.
- За что? - грустно спросил Карл. - Мы лишаем их всего того, что имеете
вы. Скажем, мгновенной телепортации. Для нас это даже не жертва, мы лишь
овладеваем таящимися в нас возможностями, но они-то теряют так много. Вправе
ли мы заставить их платить такую цену?
- А как насчет другой цены? - возразил Ферди. - Как насчет этих
тупорылых личностей, безучастно сидящих на солнцепеке и изредка почесывающих
себе спину? - он ткнул пальцем в обзорный экран, в диск сияющей планеты. -
Мы не имеем права обрекать обычных людей на такое будущее.
- Об этом не беспокойтесь, - вмешался мистер Твискамб. - Напрасно вы
думаете, что видели внизу обычных людей.
- Что???
- Разумеется, нет! Там находятся потомки тех, кто давным-давно покинул
мою родную планету. Вы видели чистокровных суперменов. Они подошли к
предельной черте и, не в силах преодолеть ее, повернули назад.
- А что же тогда вы? Разве не супермен?
- Нет, конечно. Мои предки - обычные люди. Супермены покинули нашу
планету сотни лет назад. Забавно, но мы и не знали тогда, что они улетели. И
наша жизнь текла своим чередом. Потом мы их нашли, но увы, слишком поздно.
Вся разница в том, что, в отличие от них, мы имели перед собой
неограниченное поле деятельности. Возможности машины беспредельны, а
человеческого организма - нет. Как бы громко вы ни кричали, с какого-то
расстояния вас уже не услышат. И придется взять мегафон. Крохотные изменения
нейтронных связей в вашем мозгу позволили вам контролировать источники
физической энергии, недоступные обычным людям. Но по-прежнему вы имеете дело
с человеческим организмом и его естественными физиологическими пределами.
Наступает момент, когда без помощи машины вы не можете двигаться дальше. Но
после нескольких столетий, затраченных на развитие парапсихических сил, а не
на раскрытие тайн окружающего мира, внутренние возможности мозга
исчерпываются. Забывается сама концепция машины! Куда идти тогда суперменам?
У нас же, обыкновенных людей, были машины, которые всегда можно сделать
совершеннее прежних. На пути машинной цивилизации никогда не возникнет
непреодолимых препятствий. - Твискамб достал из жилетки блестящий предмет,
напоминающий портсигар. - Эта штука силовым лучом связана с гигантскими
энергогенераторами Альтаира. С ее помощью я мог бы двигать планеты. Такое
суперменам не по силам!
- Да, - пробормотал потрясенный Карл, - я понимаю, что вы имели в виду.
- Он обвел взглядом землян. - Ладно, пошли в двигательный отсек. Впереди у
нас долгий путь.
- И когда вы доберетесь до Земли? - спросил мистер Твискамб.
- Месяца через два.
- Какая непростительная трата времени!
- А вы попадете туда быстрее? - обиделся Карл.
- Конечно, - улыбнулся мистер Твискамб. - Я могу быть там через полторы
минуты. Вы, супермены, так медлительны... Я рад, что родился нормальным
человеком.
Перевел с английского В. А. ВЕБЕР

SCAN & READ: Питер Линкс. 20.10.01

Last-modified: Sun, 08 Sep 2002 12:28:56 GMT
Оцените этот текст: