- Я думаю, Арсен Давидович,-- с живостью возразил Горелов,-- что мы
напрасно уменьшаем охватываемую область тем, что соединяем Скворешню с
Павликом. Павлик мог бы и один пойти. Он уже такой опытный подводник... Еще
в истории с кашалотом он показал себя прямо героем. А в случае каких-либо
затруднений он всегда сможет нам пеленговать, и мы его быстро найдем... Не
правда ли, Павлик? Ведь ты уже вырос из пеленок...
Он улыбнулся и ласково посмотрел на мальчика. Но Павлика внезапно
охватил какой-то необъяснимый страх и почему-то сжалось сердце. Он отвел
глаза и промолчал.
-- А по-моему,-- вмешался Скворешня,-- предложение Арсена Давидовича
самое правильное. Я ведь только потому и увязался за вами, что Иван
Степанович, мой шеф, прекратил уже гидрофизические работы и оставил меня
безработным. А в вашей зоологии я ни бельмеса не понимаю. Такого понахватаю
вам, что рады не будете! Под руководством же такого опытного зоолога, як
оций хлопчик, и я буду полезен.
После некоторого колебания Горелов перестал возражать против
предложения зоолога. Все разошлись и через минуту потеряли друг друга в
густых зеленоватых сумерках вод.
Глава XII. ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ СКВОРЕШНИ
Оставшись одни, Скворешня и Павлик запустили винты, поднялись на
несколько метров над дном и понеслись на восток-юго-восток. Они плыли на
трех десятых хода, остерегаясь многочисленных препятствий, смутные силуэты
которых то и дело появлялись со всех сторон.
Встречая заросли водорослей, они пробивали их, спустив
предохранительные решетки на винты. Через час перед ними возникла
непрерывная гранитная стена, границы которой как вверху, так и к северу и
югу уходили, теряясь в подводной мгле. Стена была изборождена глубокими
морщинами фиордов, бухт, массой больших и малых пещер, гротов, выступами
мысов, нагромождениями свалившихся скал и обломков. Все было покрыто
водорослями, тянувшимися к поверхности моря или стелющимися по дну: на
огромных скалах и их обломках, на валунах и мелких камнях.
Павлик и Скворешня стали на дно. Вокруг них шмыгали разнообразные рыбы,
промелькнул тюлень, в испуге бросившийся в сторону; морская выдра с большой
рыбой в острых зубах резко взмыла кверху. По дну на водорослевом ковре
ползала масса различных иглокожих, крабов, ракообразных.
-- Отдать якорь! Приехали, товарищ начальник,-- сказал Скворешня.
В увлечении занимательной охотой они долго блуждали по дну, среди хаоса
"Млечного Пути", взбирались на отмели, на нагромождения скал, заглядывали в
жуткую, полную тайн темноту подводных пещер и гротов.
Наконец мальчик объявил, что он устал и голоден.
-- Давайте закусим и отдохнем, Андрей Васильевич,-- предложил он. --
Обедать мы сегодня не вернемся на подлодку -- Арсен Давидович предупредил
капитана.
-- Знаю,-- подтвердил Скворешня. -- Ну что же! Глоток горячего какао не
помешает.
Павлик случайно поднял глаза кверху. Высоко, у границ луча фонаря,
быстро промелькнула длинная тень, отливающая металлически-матовым синим
блеском.
-- Что бы это было? -- спросил себя Павлик вслух. -- Должно быть,
тюлень. Только узкий какой-то... Жаль, не разглядел.
-- Ну, в другой раз увидишь,-- равнодушно заметил Скворешня. --
Закусывать так закусывать! И у меня аппетит разыгрался. Где бы тут присесть?
-- оглянулся он вокруг себя.
-- Зайдем вот в эту пещеру, Андрей Васильевич,-- сказал Павлик,
указывая на темнеющий недалеко от них вход. -- Осмотрим ее да там же закусим
и отдохнем.
-- Валяй, ваше благородие!
Над входом в пещеру, словно козырек, нависал небольшой свод, на нем
громоздилось несколько огромных скал, густо обросших водорослями. Скворешня
и Павлик вступили в пещеру и, держа наготове ультразвуковые пистолеты,
настороженно и тщательно осмотрели ее дно и стены. Пещера оказалась очень
небольшим гротом, не больше двух метров в глубину. Два луча ярко осветили
его. Грот был пуст; по дну и стенам ползали звезды, ежи, голотурии. На дне
валялось несколько небольших валунов.
-- Ну и чепуха! -- сказал Скворешня, подвешивая пистолет к поясу. -- А
отдохнуть, поглотать какао здесь будет недурно. Садись, хлопчик,
располагайся!
Они сняли мешки и сели рядом прямо на песчаное дно, опершись спинами о
заднюю стену грота. Было уютно, как в ложе театра. Открыли патронташи,
нажали кнопки от термосов и с наслаждением сделали несколько глотков.
-- Хорошо! -- довольно прогудел Скворешня. Павлик хотел что-то
ответить, но не успел. Глухой грохочущий гул неожиданно потряс стены грота.
Перед входом мелькнула в песчаном облаке огромная темная масса и не далее
чем в полуметре от вытянутых ног Скворешни ударилась о дно.
Одним прыжком Скворешня очутился на ногах и кинулся к выходу.
Первое мгновение Скворешня в полном замешательстве стоял, не зная, что
делать, перед высокой глухой стеной из гранита, плотно закупорившей грот.
Потом с криком: "Мы заперты!" -- бросился плечом вперед, на стену. С глухим
металлическим звоном его отбросило, как мяч, назад. Скворешня стоял
оглядываясь, словно ища чего-то. Крутые стены вздымались вокруг -- немые,
спокойные, равнодушные. Павлик сидел молча в том же положении, в каком его
застигла катастрофа, окаменевший, бледный. Его губы что-то невнятно шептали,
но Скворешне было не до него.
Успокоившись, он начал внимательно осматривать так неожиданно возникшее
препятствие.
-- Это скала,-- рассуждал он вслух,-- та скала, что нависала на
козырьке над входом. Как она свалилась? Почему? Она стояла прочно. Я успел
это заметить.
Павлик шевельнулся при этих словах, попробовал что-то сказать, но не
смог: он словно онемел.
Скворешня на минуту замолчал, продолжая обшаривать скалу рукой. Потом
он возобновил свое бормотание:
-- Ни щели, ни просвета... Гляди, точно по заказу, Как в гнездо засела.
Он опять замолчал, потом уперся в скалу и медленно, все сильней и
сильней начал нажимать на нее. Лицо его сделалось багровым, жилы на лбу
надулись, колонноподобные ноги уходили все глубже в песок. Казалось, этим
гигантским усилием можно было опрокинуть гору. Но скала стояла не
шелохнувшись. Вдруг лицо Скворешни посинело, и, тяжело дыша, он медленно
опустился на дно у подножия скалы.
Павлик с криком бросился к нему:
-- Андрей Васильевич, Андрей Васильевич, придите в себя!.. Андрей
Васильевич, нам надо иначе... Выпейте глоток какао. Трубка перед вами. Надо
иначе... иначе...
Скворешня приоткрыл глаза. С минуту он бессмысленно смотрел на Павлика,
словно не узнавая его. Потом приподнялся на локте и сел у скалы, спиной
опираясь на нее. Отдышавшись, он поднял голову:
-- Что ты говоришь, Павлик? Как иначе?
-- Нужно вызвать помощь из подлодки, Андрей Васильевич. Нужно взорвать
скалу.
Скворешня безнадежно махнул рукой:
-- Зови.
Павлик громко позвал:
-- Арсен Давидович! Арсен Давидович!
-- Слушаю, бичо. Чем ты так взволнован?
-- Арсен Давидович, скала обвалилась и закрыла выход из маленькой
пещеры, куда мы зашли. И Андрей Васильевич ничего не может сделать с ней.
Помогите нам, Арсен Давидович! Вызовите помощь из подлодки.
-- Что ты говоришь, бичо!
С этим возгласом зоолога, полным тревоги, переплелся глухой,
взволнованный голос Горелова:
-- Где это произошло, Павлик? Надо прежде всего найти вас!
-- Мы плыли сначала на ост-зюйд-ост, ближе к осту, а потом шли все
время на зюйд. Но тут ужасный лабиринт. Я не могу даже сказать, сколько
километров мы проделали по дну.
-- Арсен Давидович,-- быстро заговорил Горелов,-- я нахожусь к ним
ближе. Вызывайте подлодку и договоритесь с вахтенным о помощи, а я пока
поплыву на зюйд и попытаюсь отыскать их. Ладно?
-- Хорошо, Федор Михайлович,-- согласился зоолог. -- Плывите.
-- Павлик,-- продолжал Горелов,-- подавай мне непрерывно ультразвуковые
пеленги.
-- Но тут со всех сторон гранитная стена, сплошная!
-- Неужели нельзя найти хоть какую-нибудь щель?
-- Андрей Васильевич говорит, что нет.
-- Ага! Вот как! -- сказал Горелов, и настороженному уху Павлика
послышалась какая-то тень удовлетворения в его голосе.
-- Укажи хоть какой-нибудь заметный признак возле вас.
Павлик задумался.
-- Недалеко от нас,-- вмешался Скворешня,-- примерно в пятнадцати
минутах ходьбы к норду, стоит высокая и тонкая, как шпиль, скала.
-- Ну, и на том спасибо. Плыву.
Тяжелое молчание воцарилось в маленьком тесном гроте. Время тянулось
медленно. Нарастала тревога и тоска. Изредка слышались вопросы, сообщения
зоолога и Горелова. Ученый передавал, что отряд вышел уже из подлодки,
снабженный патронами теренита -- взрывчатого вещества огромной силы, и что
он плывет отряду навстречу. Горелов говорил, что он медленно плывет к югу
зигзагами, чтобы лучше обыскать местность и не пропустить скалистый шпиль.
Марат и Цой, находившиеся в отряде, соединились по радиотелефону с Павликом
и Скворешней и старались подбодрить и развлечь осужденных на бездействие
узников гранита.
Часы уходили за часами. Время от времени Скворешня вслух задавал себе
вопрос, очевидно с особой силой и настойчивостью мучивший его:
-- Почему она свалилась? Если бы было землетрясение, то все остальные
скалы последовали бы за ней. Не понимаю.
И каждый раз, когда Скворешня заговаривал об этом, Павлик порывался
что-то сказать, но не решался. Наконец, как бы невзначай, он промолвил:
-- Андрей Васильевич, вы видели, как скала падала?
-- Нет. Я смотрел на стену. А что?
-- А я как раз видел...
-- Ну и что?
-- Когда скала упала, то не сразу закрыла вход... Ее верхняя часть
описала дугу слева направо. И вот в последний момент, в самый последний
момент, когда уже оставался только узкий просвет между стеной и скалой, я
увидел... а может быть, мне показалось...
-- Ну, говори же. Павлик, чего ты тянешь?
-- Мне показалось, что в просвете опять промелькнул, но теперь уже
сверху вниз, почти рядом со скалой тот самый синеватый тюлень...
-- Тюлень?! Так что же из этого? Не думаешь ли ты, что он задел скалу и
так удачно сбросил ее?
-- Разве смог бы тюлень это сделать? Я думаю... тюлень ли это был?
-- Почему же нет? Правда, я не видел его тогда, когда он пронесся над
нами.
-- Странный какой-то тюлень! Узкий, длинный. И плечи не покатые,
сливающиеся с шеей, а прямые, квадратные... И не работал ни ластами, ни
хвостом. Да и хвост, я заметил, какой-то обрубок. Знаете, Андрей
Васильевич... -- Павлик почему-то оглянулся и понизил голос до шепота. --
Знаете... что-то было в его фигуре человеческое...
-- Ну что ты, Павлик, говоришь! Откуда здесь мог появиться человек? Да
еще плавающий так быстро?
-- Просто померещилось тебе, Павлик, с испугу! -- послышался вдруг
глухой, чуть насмешливый голос Горелова.
Павлик вздрогнул, опустил глаза:
-- Не знаю... может быть, мне показалось.
Скворешня пожал металлическими плечами и погрузился в какие-то свои
размышления. Наконец он поднял голову и сказал:
-- Если мы не найдем способа пеленговать, то, пожалуй, дело затянется
до бесконечности. Вернее, до конца наших запасов кислорода. Надо что-нибудь
предпринять, сделать хоть маленькую щель... Вот что, Павлик: давай-ка еще
раз пошарим -- не найдем ли мы все-таки такую щель. Прошлый раз я, может
быть, и пропустил ее... волновался, надо признаться...
Они начали тщательно осматривать линию, по которой скала прилегла к
краям входа. Поиски оказались напрасными: скала плотно -- действительно, как
по заказу,-- слилась с линией входа и выступами вокруг него.
-- Та-а-ак!.. -- протянул Скворешня задумавшись. -- Придется
попробовать пустить в ход ультразвук. Может быть, ему удастся пробить края
скалы: там она, вероятно, тоньше.
Начал свою неслышную работу ультразвуковой пистолет Скворешни, с дулом,
плотно приставленным к одной точке края скалы. Гранит медленно распадался на
небольшие комки, которые легко потом под пальцами Павлика превращались в
грязь. Но мощность ультразвукового луча пистолета была недостаточна, чтобы
быстро разрушить скалу. Лишь ультразвуковой пушке "Пионера" это было бы под
силу. Мощность быстро падала, и, когда она совсем иссякла в двух
аккумуляторах, в скале оказался небольшой тонкий канал, длиной около десяти
и диаметром в три сантиметра.
Павлик отстегнул свой пистолет и протянул его Скворешне. Тот
отрицательно покачал головой:
-- Не годится, Павлик... Еще десять сантиметров канала -- этого мало.
Скала здесь, очевидно, слишком толста. А пистолет может еще пригодиться.
-- Тогда знаете что, Андрей Васильевич,-- сказал Павлик,-- почему бы
нам не попробовать подрыться под скалу, сделать подкоп? А? Право! Дно,
наверно, мягкое, песчаное, и мы быстро сделаем себе ход. Как кроты! А?
Глаза Павлика радостно сверкали, он был очень доволен своей идеей.
-- Правильно! Хорошая мысль! -- одобрил его предложение Скворешня. --
Рыть -- так рыть скорее! У нас уже остается мало времени...
-- Времени? -- удивился Павлик. -- А кто его отнимает у нас?
-- Мы сами, хлопчик,-- ответил Скворешня, снимая с пояса свой
универсальный топорик и делая первый удар по песчаному дну. -- Мы съедаем
кислород и с каждой, для примера сказать, съеденной нами каплей кислорода мы
съедаем часть нашей жизни... Выгребай песок... Ах, дьявол!..
Топорик звякнул о что-то твердое, под лезвием засверкали искры.
-- Гранит! -- сказал Скворешня и, делая все новые удары в разных местах
у основания скалы, непрерывно повторял: -- Гранит... Гранит... Ну, Павлик,
идея твоя прекрасна, но никуда не годится. Сам видишь: ничего не
поделаешь... А теперь я присяду. Устал очень. И душно что-то. Фу-у-у!..
Должно быть, кислород у меня подходит к концу...
-- Да что вы, Андрей Васильевич! -- проговорил, бледнея, Павлик. -- Я
не чувствую никакой духоты...
-- Ты маленький... А я вон какая махина! Я больше съедаю кислорода.
Надо уменьшить подачу, экономить.
Он открыл свой патронташ и, переведя кнопку "кислород" на новую
позицию, с трудом, глубоко и порывисто дышал, стараясь захватить как можно
больше воздуха.
-- Как вы себя чувствуете, друзья мои? -- послышался вдруг голос
зоолога. -- Весь отряд рассыпался цепью, и каждый из нас по участкам
обследует дно. Ищем скалу, похожую на шпиль.
-- Боюсь, Арсен Давидович...-- ответил, задыхаясь, Скворешня,-- не
дождусь... У меня... кончается кислород... Начинается удушье...
-- Держитесь!.. Держитесь, Скворешня! -- испуганно закричал ученый.--
Мы ускорим поиски! Еще немного! Экономьте кислород! Не разговаривайте!
-- Есть не разговаривать! -- пробормотал гигант и лег на спину,
упираясь плечами в заднюю стену грота. Он попытался вытянуться во весь свой
огромный рост, но не смог: ноги встретили скалу и остались в согнутом
положении, коленями вверх.
Прошло пятнадцать, двадцать минут. Прошло полчаса. Павлик с ужасом
смотрел на лицо Скворешни. Оно искажалось страданием, его заливала багровая
краска, широко открытый рот напрасно ловил воздух, но именно того, чего он
искал -- драгоценного кислорода,-- уже почти не было...
-- Прощай, хлопчик... Умираю... Дыши медленно... Береги кислород...
Он начал бормотать что-то невнятное. Павлик чувствовал, как его
охватывают ужас и отчаяние. Он готов был броситься на эти безжалостные
гранитные стены, бить кулаками, рвать пальцами, только бы спасти своего
друга. Ему было страшно смотреть на страдания умирающего, но в то же время
он не мог, не в силах был отвести от него глаза.
-- Андрей Васильевич... голубчик... -- невнятно говорил он дрожащими
губами. -- Может быть, можно как-нибудь перелить к вам хоть немножко моего
кислорода? Скажите! Скажите, как это сделать?
Гигант отрицательно покачал головой и, глубоко и прерывисто дыша,
бормотал что-то неразборчивое, изредка выкрикивая:
-- Проклятая!.. Посмотрим!.. Покажу!..
Огромные ступни его ног, упиравшиеся в основание скалы, пришли в
движение. Они медленно поползли вверх по скале. На высоте полуметра от дна
они встретили выступ и перебрались на него. Теперь ноги еще больше
согнулись. Рука гиганта медленно приблизилась к открытому патронташу,
металлические пальцы нащупали кнопку "кислород" и передвинули ее на полную,
до отказа, подачу газа.
"Для чего? -- подумал со страхом Павлик. -- Ускорить конец?.."
Лежа на спине, упираясь ногами в выступ скалы, а плечами в заднюю стену
грота, Скворешня затих в этой необычайной позе. Лишь глубокое дыхание
показывало, что он еще жив и что в его огромном теле с новой силой
разгорается огонь. Потом неожиданно прекратилось дыхание, и Павлику
показалось, что все кончено...
Вдруг ужасный, полный яростного гнева и вызова крик потряс стены грота
и оглушил оцепеневшего от ужаса Павлика.
Все гигантское тело Скворешни внезапно наполнилось утроенной мощью и
жизнью. В сверхчеловеческом усилии напряглись огромные согнутые ноги,
выгнулась кверху грудь, и казалось -- погружались в стену широкие
металлические плечи.
-- А-а-а! -- гремел гигант сквозь оскаленные зубы. -- Прок-кля-та-я!..
А-а-а!..
Колонноподобные ноги дрожали во все возрастающем напряжении. Словно из
неведомого, иссякающего источника приливали в тело гиганта все новые и новые
силы, которым, казалось, не было конца. И вместе с ними все выше и выше
гремел его голос .
Прижавшись к стене, Павлик не верил своим глазам: ему показалось, что
скала покачнулась и пришла в движение! Под его шлемом бились, звеня и
сплетаясь, испуганные голоса друзей:
-- Павлик! Что случилось?.. В чем дело? Почему так кричит Скворешня?
Павлик! Павлик!.. Да отвечай же!..
Павлик ничего не слышал, никому не отвечал: он не мог прийти в себя.
Скала подавалась. Она колебалась. Она наклонялась под исполинским
напором Скворешни. Еще! Еще немножко!
И вдруг, сорвавшисьс места, Павлик бросился к скале, и его
пронзительный крик сплелся с громовым криком Скворешни:
-- Ура-а-а!.. Еще немножко!..
Всеми своими маленькими силами мальчик налег на скалу возле огромных
ног гиганта. И словно именно этого последнего грамма усилий не хватало
Скворешне для полной победы. Скала дрогнула, закачалась и рухнула наружу, на
покатое дно. Выход был открыт!
Ноги Скворешни бессильно упали, умолк его громоподобный голос,
закрылись глаза, и, огромный, закованный в металл, он безжизненно вытянулся
на песчаном дне грота.
Сквозь песчаное облако, поднятое со дна, дрожа от нетерпения и
восторга, Павлик вскочил на поверженную скалу и выбежал наружу. Его звенящий
голос понесся в пространство:
-- Сюда! Сюда! Скворешня сбросил скалу! Скорее на помощь! Он умирает!
Скорее! Я пеленгую ультразвуком! Ловите! Ловите! По глубиномеру -- семьдесят
два метра от поверхности!
Он водил дулом пистолета, и во все стороны помчались неслышные гонцы --
вестники победы и горя.
Павлик не смог бы сказать, сколько прошло времени в этом лихорадочно
напряженном ожидании -- минута или час, когда из подводной тьмы вдруг
донесся радостный крик Марата:
-- Поймал! Поймал! Держи луч, Павлик! Держи! Плыву точно на норд-ост!
Ко мне! Ко мне, товарищи!
И отовсюду -- с севера, с запада, с юга -- понеслись радостные
восклицания, восторженные крики.
-- Плыву за тобой, Марат,-- доносился голос Цоя.
-- Сейчас будем у тебя, бичо!.. -- кричал зоолог.
-- Держись, Павлик! Держись, мальчуган! -- говорил комиссар Семин. --
Сюда, сюда, Матвеев! Вот я!
Словно рой сорвавшихся с темного неба звезд, неслись к Павлику со всех
сторон огоньки фонарей. Павлик опустил онемевшую руку с пистолетом и лишь
поворачивал шлем с фонарем на все румбы, словно маяк, привлекая к себе
огоньки спешивших друзей. Огоньки росли, множились и вдруг завертелись
вокруг Павлика бешеным хороводом, ослепляя его, заполняя всю окружающую
темноту.
Рой звезд налетел, словно вихрь. В один миг десятки рук подхватили
безжизненные тела Скворешни и Павлика, и через минуту отряд стремительно
несся в открытый океан, к подлодке "Пионер", замершей в ожидании на глубине
двухсот метров.
Глава XIII. СКРОМНЫЕ РАСЧЕТЫ
Старший лейтенант Богров нажал кнопку на центральном щите управления и
повернул небольшой штурвал со стрелкой на несколько делений вправо.
"Пионер" приподнял нос и устремился по наклонной линии вперед, набирая
высоту. На глубине в триста метров он выровнялся и продолжал движение на юг.
-- Так хорошо, Иван Степанович? -- спросил старший лейтенант Шелавина.
-- Отлично! Абсолютно все видно,-- простуженным тенорком удовлетворенно
ответил океанограф, не спуская близоруких, прищуренных глаз с купола экрана.
На куполе медленно проносились огромные темные массы. Одни из них
заполняли большие пространства на поверхности океана, другие, поменьше,
глубоко опускали вниз свои подводные части. Порой казалось, что они вот-вот
коснутся ими горбатой спины подлодки, но "Пионер" спокойно и уверенно
проходил под ними, лишь изредка наклоняя свой нос и затем выравниваясь на
заданной ему глубине в триста метров.
С запрокинутой головой океанограф спросил:
-- На какой мы точно широте, Александр Леонидович?
-- Пятьдесят восемь градусов сорок минут южной широты, восемьдесят
градусов западной долготы от Гринвича,-- ответил старший лейтенант.
-- Какое множество айсбергов!
-- Здесь уже зима, Иван Степанович.
-- Да, конечно... Но для начала зимы их все-таки слишком много. Всего
лишь десятое июля.
Наступило молчание. Через несколько минут оно было нарушено появлением
зоолога и Павлика.
-- Пожалуйста, Арсен Давидович!
-- Ага! Льды! Это интересно! -- воскликнул зоолог, взглянув на экран.
-- Здесь они совсем иначе выглядят... -- заметил Павлик - Когда мы на
"Диогене" встретились с айсбергом, я успел его рассмотреть. Он был гораздо
выше "Диогена" и весь сверкал. И словно вырезной весь, в украшениях...
-- Ничего удивительного,-- проговорил Шелавин. -- Тогда ты видел
верхнюю, надводную часть, а сейчас перед нами подводные части айсбергов.
Надводную часть разрушают солнечные лучи, теплые ветры, дожди, а подводная
часть больше сохраняется, на нее действуют только теплые течения, омывающие
ее. Она гораздо больше надводной части. В пять-шесть, а иногда и в семь раз
больше... Вот сейчас "Пионер" наклонился и нырнул глубже, чтобы обойти одну
такую подводную часть айсберга. А ведь "Пионер" идет на глубине трехсот
метров! Значит, этот айсберг погружен своей нижней частью в воду больше чем
на триста метров. И его надводная часть, следовательно, поднимается над
поверхностью океана больше чем на пятьдесят метров. Таким образом, общая
высота айсберга равна, пожалуй, четыремстам метрам. Вот какая высота! А
знаете ли вы, позвольте вас, молодой человек, спросить, что встречаются
айсберги общей высотой до шестисот-семисот метров?
-- Ой-ой-ой! -- ужаснулся Павлик. -- Семьсот метров! Неужели море
замерзает на такую глубину?
Океанограф даже крякнул от удивления и оторвал глаза от экрана. Потом с
досадой пожал плечами и вновь поднял глаза к куполу:
-- Как можно предполагать такие глупости, позвольте вас спросить? Чтобы
море промерзало на семьсот метров?! В самые лютые зимы море покрывается
льдом, который к лету достигает толщины не более трех-четырех метров. Кроме
того, при таянии морской лед дает солоноватую воду, а айсберги состоят из
пресного льда. Ясно, что они образуются не из морской воды, а из пресной. А
такая вода находится только на поверхности земли. Значит, и айсберги
образуются на земле...
-- Как же... как же они здесь?.. -- недоумевал Павлик. -- Как же они
очутились в море?
-- Слыхали ли вы что-нибудь о ледниках, позвольте вас спросить? --
запальчиво воскликнул океанограф, которого, очевидно, раздражали слишком, по
его мнению, наивные, "безграмотные" вопросы Павлика. -- Чему вас учат там, в
ваших гимназиях и колледжах?
-- Да, я знаю... немножко... -- робко возразил Павлик. -- Ледники --
это такие ледяные потоки на высоких горах, где очень холодно. Они спускаются
вниз, где потеплее. Ну, и там тают и дают начало ручьям и рекам.
-- Ледяные потоки... гм... ледяные потоки... -- ворчал океанограф. --
Ну ладно, пусть потоки! А в северных и южных полярных областях лед покрывает
не только вершины высоких гор, но и вся земля бывает целиком покрыта им. Он
так и называется "материковым льдом". Почти вся Гренландия, величайший
остров в мире, площадью в два миллиона сто тысяч квадратных километров,
покрыта, за исключением узкой полосы по берегам, материковым льдом. Из года
в год, столетие за столетием на его поверхности накоплялся снег, который
постепенно, под собственной тяжестью, превращался в лед. Этот лед нарастал
все выше и выше, и теперь на Гренландии лежит ледяной щит толщиной в два
километра, а в некоторых местах даже больше! Примерно то же самое
наблюдается и на южном полярном. Антарктическом, материке. От этих
материковых льдов отделяются ледниковые языки, которые спускаются к морю,
скользят сначала по его дну н наконец, когда дойдут до глубоких мест,
всплывают. Ветер и волны расшатывают их, действует и собственная тяжесть, и
наступает момент, когда конец ледникового языка отламывается в виде ледяной
горы и уплывает в море. Вот если мы подойдем к берегу материка, нам, может
быть, удастся увидеть это явление... Александр Леонидович, как далеко мы
спустимся к югу?
-- Как скажет капитан,-- последовал неопределенный ответ.
В этот момент отодвинулась дверь, в рубку вошел капитан. Он молча,
кивком головы, поздоровался во всеми, быстро прошел в радиорубку и закрыл за
собой дверь.
-- Радиограммы из Политуправления еще нет? -- задал он Плетневу свой
обычный в последние дни вопрос.
-- Есть, товарищ командир. Сейчас принял,-- сказал Плетнев, подавая
капитану листок, целиком заполненный строками цифр.
-- Наконец-то... -- проговорил капитан вполголоса, сложил листок
вчетверо, спрятал его во внутренний карман и вышел из радиорубки в
центральный пост. Здесь он подошел к зоологу и спросил его: -- Значит,
завтра в восемь часов ваша первая станция в этих водах?
-- Да, капитан.
-- Сколько человек?
-- Я, Иван Степанович, Сидлер, Цой и Павлик... Всего пять человек.
-- Хорошо... Александр Леонидович,-- обратился капитан к старшему
лейтенанту,-- завтра с утра ваша вахта?.
-- Так точно, товарищ командир!
-- Выпустите партию в составе пяти человек, перечисленных Арсеном
Давидовичем. Крейсируйте вокруг нее по радиусу километров в пятьдесят...
Больше никого не выпускать.
-- Слушаю, товарищ командир!
Капитан повернулся и вышел в коридор. В раскрывшуюся на минуту дверь
ворвались приглушенные, но в бешеном темпе звуки лезгинки.
-- Уже! Скоро начнется! -- закричал Павлик, хлопая в ладоши. -- Идемте
скорее в красный уголок! В красный уголок! -- И громким шепотом, как бы под
строжайшим секретом, сообщил: -- Сегодня вечером команда встречает
Скворешню. Скворешня выписывается из госпиталя!
Войдя в свою каюту, капитан запер за собой дверь, сел за письменный
стол и достал из его потайного ящика книгу шифров. Он долго переводил строки
цифр радиограммы в буквы и слова. Дойдя до конца, он с выражением досады
откинулся на спинку кресла, подумал и снова наклонился над столом, читая
теперь радиограмму полностью, уже не отрываясь. Вот что он прочел:
"Ответ задержан для проверки старых и получения новых материалов из
Токио и Нагасаки".
Во время первой командировки, в Нагасаки, пять лет назад, Горелов
прекрасно выполнил задание, за что по возвращении был награжден орденом
"Знак Почета". За два года, проведенные в командировке, много работал,
изредка ходил в театры, кино, музеи, буддийские храмы, знакомился с
достопримечательностями страны. Часто проводил свободные часы в обществе
членов советской колонии в Нагасаки и Токио.
В следующую командировку, в Токио, два года назад, встретился с
Абросимовыми, отцом и дочерью, стал бывать у них все чаще. С дочерью, Анной
Николаевной, часто посещал театры, первоклассные рестораны и кафе,
аристократические дансинги. Жил довольно широко. Жалованье было у него
немалое, однако вряд ли его хватало. В этот период времени с членами
советской колонии встречался изредка. Его дядя, Николай Петрович
Абросимов,-- бывший царский генерал, правительством Керенского был
командирован в Японию для закупок и приемки военного снаряжения. Революция
1917 года застала его там, и в Советскую Россию он не вернулся. Дочь
родилась в Японии. Жена умерла десять лет назад. Живет широко, источники
доходов неизвестны. Говорят, играет на бирже. Имеет большое знакомство среди
японских военных.
Задание второй командировки Горелов выполнил также хорошо.
Будучи третий раз в Токио, он вел примерно такой же образ жизни, часто
бывал у Абросимовых. Говорили, что дочь Абросимова стала невестой Горелова,
хотя огласки никакой не было.
"О каких-либо деловых или секретных взаимоотношениях Горелова с
Абросимовым-отцом подозрительных сведений не имеется".
Капитан задумчиво играл карандашом, потом бросил его на радиограмму и
встал.
-- Вот и изволь делать заключения,-- пробормотал он и принялся ходить
по комнате, заложив по привычке руки за спину.
Он ходил все быстрей и быстрей, часто останавливался и вновь
возобновлял хождение.
Генерал... Да, да... Этот генерал был ему подозрителен... И тут же
красавица дочь... Самая подходящая завязка, черт побери! Но как могла бы
осуществляться связь? Ведь радиостанции-то нет! Да еще дальнего действия...
И все-таки... все-таки кто-то как-то сообщал о маршруте! Внимание, капитан!
Будьте осторожны, капитан! Обыск? Но почему же именно у него, у Горелова? Из
двадцати шести человек именно у него? А хотя бы по тому одному, что только у
него одного такое подозрительное... ну, не подозрительное, пусть просто
сомнительное место в биографии. Орденоносец... Обида... (Капитан
почувствовал смущение, неловкость.) Ведь, в сущности, нет никаких оснований,
никакого повода... Ну и что же? Лучше маленькая обида одному человеку, чем
риск огромного несчастья с двадцатью шестью человеками, с подлодкой...
Несчастья для всей страны! Для Родины! Для Родины несчастье!
И с сжатыми кулаками, с глазами, полными решимости, капитан направился
к письменному столу.
x x x
Красный уголок был полон народу. В дальнем углу небольшой оркестр играл
непрерывно. Веселье было в полном разгаре.
Младший механик Козырев и физик Сидлер, лучшие танцоры в команде, лихо
отплясывали "русскую", выделывая необыкновенные па, выбрасывая такие
коленца, что то и дело вызывали аплодисменты и крики восторга. Но среди
этого веселья многие время от времени нетерпеливо поглядывали на дверь. И
все же дверь раздвинулась неожиданно для всех, в момент, когда Сидлер,
присев, завертелся волчком на одной ноге, и уже не оркестр вел танцора --
сам он едва поспевал за ним. Стук двери прервал музыку, оркестр оборвал на
полуноте, сразу наступила тишина.
В двери появился маленький, чернявый и вертлявый Ромейко, помощник
механика.
На пороге он остановился и торжественным голосом герольда возгласил:
-- Честь имею представить достопочтенной публике знаменитого атлета,
победителя гор, укротителя акул и других морских чудовищ, первоклассную
тяговую силу, которая рвет постромки, сделанные даже из "Макроцистис
перифера", коренника тройки водолазов, красу и гордость команды -- могучего,
непобедимого Андрея Вас...
-- Будет тебе паясничать, вертушка! -- добродушно прогудел из коридора
хорошо знакомый всем бас, и в дверях, нагнув голову, показалась огромная
фигура Скворешни. -- Здравствуйте, ребята!..
Скворешня был в белом кителе с серебряными пуговицами и широких черных
брюках. Лицо его было немного бледно, но длинные светлые усы, как всегда, в
полном порядке, а маленькие глаза весело, может быть даже задорно, сверкали.
Не успел он появиться в двери, как оркестр грянул туш, загремели
аплодисменты, послышались веселые приветствия, и пять человек выступили
вперед, навстречу Скворешне, с гитарой, мандолиной и балалайками в руках.
Они выстроились перед ним и, отвешивая ему древнерусские поясные
поклоны, в наступившей тишине запели старинным былинным сказом:
Ай не волна ли так на море расходилася?
Ай не сине ли море всколыхнулося?
Ай взволновался то могутный богатырь,
То советский богатырь, Андрей свет-Васильевич.
Ой ты гой еси, водолаз старшой,
Водолаз старшой подлодки "Пионер"!
Как пошел гулять по дну моря синего!
Как взмахнешь ты правой рученькой --
Средь акульих стад переулочек!
Как тряхнешь ты левой ноженькой --
Скалы прочь летят, волны в берег бьют...
С минуту Скворешня растерянно смотрел на сказителей этой новой былины,
потом смущенно взмолился:
-- Да бросьте выть! У меня зубы заныли от этого. Ну что, право,
заладили: богатырь! Рученька-ноженька! Скалы прочь летят!.. И совсем не так
было дело.
-- И тебя там даже не было совсем! -- подхватил, смеясь, Марат. -- Одна
клевета на бедного Андрея!
-- Я не я, и кобыла не моя, и я не извозчик... Так, что ли, Андрей
Васильевич? -- язвил под общий смех зоолог.
-- Да нет же, товарищи дорогие! -- защищался Скворешня. -- Ведь вы же
забываете самые главные факторы. Без них никакие рученьки-ноженьки не
помогли бы мне.
Со всех сторон послышались возгласы:
-- А ну, ну! Говори-выкладывай!
-- Раскрывай свои секреты!
-- Да-да! Интересно! Может быть, они и нам пригодятся.
Скворешня широко расставил ноги и начал загибать огромные пальцы:
-- Во-первых, товарищи, вы совершенно забываете закон Архимеда: каждое
тело, погруженное в жидкость, теряет в своем весе столько, сколько весит
жидкость в объеме, вытесненном этим телом. Какой объем был у этой гранитной
скалы? Высота примерно четыре метра, длина два метра, ширина два метра --
значит, ее объем -- два на два на четыре, то есть шестнадцать кубометров
воды, или столько же тонн воды. При удельном весе гранита два и шестьдесят
пять сотых вес скалы равен: шестнадцать на два и шестьдесят пять сотых...
Ну, математики, помогите!
-- С округлением -- сорок две тонны,-- откуда-то из угла медленно
прогудел Горелов.
Скворешня с уважением посмотрел на него через головы окружающих:
-- Это вы в уме так быстро подсчитали? Вот это здорово!
-- Ничего не поделаешь,-- усмехнулся Горелов,-- профессия такая...
-- Ну ладно! Значит, вес скалы сорок две тонны. Воды она вытеснила
шестнадцать тонн. Значит, скала весила в воде только двадцать шесть тонн.
-- Только-то? Ну-ну! -- с ироническим восхищением произнес Матвеев.
-- Пойдем дальше,-- загнул Скворешня второй палец, пропуская мимо ушей
иронию Матвеева -- Дно у входа в грот было сильно покато кнаружи, и от этого
центр тяжести скалы тоже переместился кнаружи. Это облегчило мне задачу
примерно наполовину, то есть снизило вес скалы до тринадцати тонн. Учтите
еще,-- Скворешня загнул третий палец,-- мою хорошую позицию, при которой
ноги превратились в прекрасные рычаги,-- это сэкономило мне еще тонны три...
-- Честное слово,-- расхохотался лейтенант Кравцов,-- еще немного -- и
от скалы ничего не останется! И вообще ничего не было и ничего не произошло!
-- Нет-нет! -- возразил под общий смех Скворешня, загибая четвертый
палец. -- На десяти тоннах я останавливаюсь. И это нагрузка, с которой я ни
за что не справился бы, но мне помог четвертый фактор -- страх... Да-да!
Откровенно говорю -- страх смерти! Нечего тут стыдиться... Именно он удвоил
мои силы. Но даю вам честное слово, товарищи, что, хотя скала и начала под
конец подаваться, я чувствовал, что я уже у предела моих сил. И тут появился
пятый фактор. Пятый, решающий фактор! Фактор, который в последний,
критический момент решил мой спор со скалой в мою пользу! А ну-ка, кто
отгадает, что это за фактор, а?
-- Ты вспомнил, что еще не простился со мной! -- закричал, смеясь,
Марат.
-- Ничего подобного! -- категорически возразил младший акустик Птицын.
-- Он вспомнил, что должен мне двадцать рублей, и не захотел уйти из этого
мира с маркой жулика. Отдавай деньги, Андрей Васильевич!
-- Я знаю! Я знаю! -- закричал Шелавин. -- Сам господь бог Саваоф
явился к вам во всей силе и славе своей!
Покрывая общий смех, Скворешня раскатисто и громоподобно захохотал:
-- Да, дождешься его! Мало у него своих неприятностей на земле! Ну
ладно! Вижу, что не догадаетесь. Воображения не хватает. Дело решил,--
сказал он, торжественно повышая голос,-- дело решил... Да где же он?.. Ага!
Иди, иди сюда! Нечего прятаться. Иди, не бойся!..
Скворешня схватил за плечо растерявшегося Павлика и вытащил его на
середину отсека:
-- Вот кто решил мой спор со скалой! Павлик решил дело, и никто другой!
-- Возгласы недоверия, удивления, восхищения послышались из всех уст.
-- Да, да, да! -- продолжал греметь Скворешня. -- Когда я почувствовал,
что силы мои кончаются, я, словно сквозь туман, увидел вдруг, как Павлик с
громким криком "ура" бросился к скале и изо всех сил налег на нее. Тогда и
во мне вспыхнула какая-то новая искра. И скала полетела. Это было последнее,
что я помню.
-- Ура! Браво, Павлик! Браво, мальчуган! Качать его! Качать! Ура!
В красном уголке творилось что-то невообразимое. Люди кричали,
аплодировали, подбрасывали к потолку визжавшего от страха и восторга
Павлика. Оркестр во всю мочь гремел туш.
-- Славный мальчишка,-- с теплой улыбкой сказал комиссар Семин
стоявшему рядом с ним возле двери Цою.
Цой молча кивнул в ответ, опасливо следя за взлетами раскрасневшегося
Павлика.
Вдруг он заметил, что радость исчезла с лица мальчика, что в глазах его
промелькнул настоящий, неподдельный страх и лицо покрылось бледностью.
Какое-то безотчетное чувство тревоги стиснуло сердце Цоя, и, перехватив
взгляд Павлика, он быстро посмотрел направо, в угол.
Там стоял Горелов. Цой бессознательно сжал руку комиссара и мельком
взглянул на него. Чуть сдвинув брови, комиссар пристально смотрел на
Горелова. Тот, разговаривая с главным акустиком Чижовым, на один момент
отвернулся от своего собеседника и через головы окружающих бросил мрачный,
полный ненависти и злобного огня взгляд на Павлика, высоко взлетевшего в
этот момент к потолку.
Этот взгляд и Цой и комиссар успели одновременно перехватить.
Радостный визг Павлика умолк. Бледный, он стал вырываться из ласковых
рук и объятий.
-- Что, голова закружилась? Качки не выдержал? -- спрашивал Скворешня,
смеясь и покручивая длинный ус.
-- Да где же ему привыкнуть к ней, когда и сам "Пионер", кажется,
никогда ее не испытывал,-- сказал Марат, гладя Павлика по голове.
-- Тут и настоящий морской волк, пожалуй, раскиснет, в этой спокойной
люльке,-- поддержал Марата Матвеев.
Цой пробился сквозь окружавшую Павлика толпу и, обняв его за плечи,
увел в дальний угол отсека, к широкому мягкому креслу.
Они уселись в него, тесно прижавшись друг к другу; рядом, близко к
креслу, сел на стул комиссар.
Тем временем начались танцы. Скворешня с неожиданной для его фигуры
легкостью и плавностью танцевал вальс с Матвеевым в качестве дамы. Вообще от
"дам" у него не было отбоя: все напрашивались к нему.
Цой нагнулся к мальчику и с тихой лаской спросил:
-- Что с тобой случилось, голубчик? Чего ты вдруг так испугался?
Павлик еще крепче прижался к Цою и закрыл глаза.
-- Так... -- едва слышно ответил он. -- Ничего. Потом, встрепенувшись,
раскрыл широко глаза, засверкавшие неожиданным гневом и возмущением. Румянец
покрыл его щеки, и сжались