хотела, чтобы это стало сюрпризом. Но теперь я не желала никаких сюрпризов. Теперь я знала, что у меня будет сын, и решила назвать его Кевином -- пусть и вопреки правилу не давать новорожденным имен здравствующих родственников. -- Мне тоже так кажется, -- ответила я Джулии. -- Но я не понимаю, зачем. Что он задумал? -- Может, собирается подменить ребенка? -- предположила Джулия. -- Уже наметил приемных родителей, устроил так, чтобы оба мальчика родились одновременно, а потом поменяет их местами -- и никто ничего не заподозрит. -- О Боже! -- в ужасе прошептала я. Предположение Джулии показалось мне более, чем вероятным. -- Что же делать? Что же делать?.. Джулия беспомощно пожала плечами: -- Даже не знаю, что тебе посоветовать. На заступничество слуг нам рассчитывать нечего. Это невежественные калабрийские крестьяне. Они боготворят твоего отца и подчиняются ему во всем, потому что он регулярно платит им наличными. А твоему рассказу они не поверят. Они просто не поймут тебя. -- Все равно они бы не помогли, -- с горечью сказала я. -- Ты не представляешь, на что способен Александр. Мы надолго замолчали. Я еле сдерживалась, чтобы не зарыдать от осознания собственного бессилия. Господи, ну почему это происходит со мной?! Чем я Тебя прогневила? Своим неверием в Тебя? Но ведь в мире так много атеистов, что Ты просто не сможешь их всех покарать... -- Послушай, Дженни, -- отозвалась, наконец, Джулия. -- Если тот самолет на самом деле звездолет, почему ты ни разу не пыталась захватить его, пока твой отец спал, и улететь отсюда? -- А куда я могла улететь? Это же совсем другой мир. Наши корабли пока не могут пересекать границы миров. Кевин уже много лет бьется над этой проблемой, но еще не нашел ее решения. -- Но ведь твой отец смог... -- Вот именно. Это он может, а не двигатель его корабля. Александр просто перемещает катер из мира в мир, пользуясь своими способностями. А я такими способностями не обладаю. Мой Дар еще не пробужден. Бренда только готовила меня к этому, но закончить не успела. -- А если попробовать самостоятельно пробудить его? -- Я пробовала, и не раз. Вспоминала все, что говорила мне Бренда, делала все, как она описывала, но тщетно. Не знаю, в чем тут дело. Может быть, в скорости течения времени, а может, еще в чем-то. Однако результат налицо -- у меня ничего не получилось. Джулия вздохнула: -- Жаль, что ты раньше не доверилась мне. Я бы все-таки уговорила тебя захватить звездолет. Мы бы с тобой улетели куда-нибудь подальше, нашли бы пригодную для жизни планету и спрятались бы там от твоего отца. А со временем что-нибудь да придумали бы. Я грустно усмехнулась: -- Спасибо, Джули, ты хорошая подруга. Но ты наивная оптимистка. Во-первых, я не умею водить корабли -- но даже не это главное. Нам не удалось бы скрыться от Александра, он мигом нашел бы нас. -- Я сделала паузу, затем добавила: -- И, пожалуйста, впредь не называй Александра моим отцом. У меня нет отца. У меня есть Кевин -- он мне и за отца, и за брата, и за мужа. Я родила Кевина-младшего точно в срок. Роды прошли легко, без осложнений. Джулия была права, когда говорила, что, несмотря на некоторую хрупкость моей фигуры, я просто создана для материнства. Мне даже было не очень больно... Настоящая боль пришла чуть позже, когда у меня отняли сына. Александр взял спеленатого младенца из рук Джулии и сказал мне: -- Ты плохая дочь, Дженнифер, и будешь плохой матерью. Я сам воспитаю мальчика. Он станет настоящим мужчиной. И унес моего малыша. Больше я его не видела. А у меня началась истерика. Я плакала, умоляла, угрожала, проклинала Александра на чем свет стоит. Тогда Джулия уколола мне какой-то транквилизатор, и я забылась в тревожном сне... Когда я проснулась, заботливая Джулия сидела на стуле возле моей постели. Увидев, что я раскрыла глаза, она тут же трижды нажала кнопку звонка у изголовья кровати -- условный знак экономке принести завтрак в комнату. Я собиралась сказать, что не хочу есть, но не сказала. Мне было безразлично. -- Где мой сын? -- вместо этого спросила я. -- Александр забрал его и улетел, -- виновато ответила Джулия. -- Прости, но я ничего не могла поделать. Он сказал, что вернется не скоро. Почему-то я не смогла даже заплакать. Внутри меня как будто образовалась какая-то пустота, которая поглощала все мое горе, всю скорбь, все отчаяние, всю безысходность. Жизнь казалась мне бесцельной и бессмысленной, но я была далека от мыслей о самоубийстве. Этот выход был не для меня. -- Я дала тебе антидепрессантов, -- сказала Джулия, поняв, что со мной происходит. -- И буду давать впредь, чтобы ты не натворила глупостей. Сейчас ты не в себе от пережитого и способна на необдуманные поступки. Но ты должна понять, что тебе есть для чего жить. У тебя есть сын, которого отняли, и теперь у тебя есть цель -- вернуть его обратно. -- Но как? Как я верну Кевина? -- Пока не знаю, но обязательно придумаю. Мы вместе придумаем... -- Джулия покачала головой. -- Ах, Дженни, Дженни! Почему ты раньше не рассказала мне обо всем? Я с самого начала видела, что у тебя с Александром натянутые отношения, но разве могла я подумать, что это так серьезно!.. 10. АРТУР К ВОПРОСУ О КОШКАХ Я не спеша шел по длинному светлому коридору недавно построенного главного лабораторного корпуса Института пространства и времени Фонда Макартура. Немногочисленные встречные вежливо здоровались со мной, поглядывая на меня с вполне понятным любопытством. Лет шесть назад Кевин, чтобы хоть как-то объяснить происхождение своего немалого капитала, инспирировал утечку информации из "достоверных источников", будто бы он -- сын ушедшего на покой космического пирата. А я, стало быть, и есть тот самый ушедший на покой космический пират. Ай да Кевин! Ай да шутник!.. Шел четвертый день моего легального пребывания на Терре-де-Астурии. Это была единственная возможность познакомиться с родными и близкими моей невестки, поскольку они даже не подозревали о наших действительных способностях -- Кевин с Анхелой не видели смысла посвящать их в эту тайну. Тут я был полностью согласен с ними. Во избежание недоумения и всяческих кривотолков, мне пришлось принять облик моложавого шестидесятилетнего мужчины. Не скажу, что я был в восторге от этого. Хотя мой столетний юбилей был уже не за горами, я еще не чувствовал себя достаточно старым для такого почтенного облика. Мне было несколько неуютно. Кроме Анхелы и, возможно, ее брата Рика, больше никто на Астурии не знал, что я король, однако принимали меня почти что с королевскими почестями и называли не иначе, как "дон Артуро", причем в устах многих телекомментаторов приставка "дон" звучала весьма многозначительно. Я не обижался на журналистов, что они вот так с ходу причислили меня к "донам" преступного мира. Это была не их вина, это Кевин постарался. Семья невестки мне в целом понравилась. Правда, поначалу меня беспокоило, что бывший муж Анхелы, ее кузен и отставной монарх, полный кретин и, к тому же, сумасшедший. Затем я успокоился, когда узнал, что умственная неполноценность была унаследована им по линии его матери, с которой у Анхелы нет кровного родства. Так что за плохую наследственность переживать не приходилось. По совету Кевина я был предельно осторожен с Риком, братом Анхелы. Этот хитрый лис, благодаря своей природной проницательности и редкому дару делать правильные выводы из минимума информации, сумел проникнуть в тайну финансовой империи Кевина и разгадать его наполеоновские планы. С таким человеком в самом деле нужно было держать ухо востро. Также Кевин советовал мне остерегаться профессора Альбы, видного астурийского биолога, которого чрезвычайно заинтересовала наша генетическая аномалия, ответственная за паранормальные способности и именуемая нами Даром. Он же называл ее j-аномалией -- в честь Дженнифер -- и последние полгода активно изучал ее свойства. Кевин не сомневался, что он захочет обзавестись и моими образцами ДНК. Но оказалось, что как раз к моему приезду Фернандо Альба серьезно заболел, и сейчас ему было не до наших j-аномалий... Я остановился возле двери с двумя табличками. Первая из них, строго академическая, гласила:
ОТДЕЛ СТОХАСТИЧЕСКИХ ПРОЦЕССОВ
Вторая была явно самопальная, состряпанная в спешке:
Лаборатория прикладного садизма. Киски Шредингера-Лейнстера.
-- Профессор Лейнстер должен быть здесь, -- сказал мне мой гид, юный кабальеро дон Хесус де Лос Трес Монтаньос. Я точно знал, что Колин здесь, поэтому поблагодарил юношу за заботу и предложил ему идти по своим делам. Исполненный служебного рвения дон Хесус изъявил готовность дождаться меня в вестибюле, однако я не допускающим возражений тоном ответил, что собираюсь задержаться надолго. Дон Хесус тут же стушевался. Все-таки в репутации "крестного отца" есть свои преимущества. На мой звонок дверь открыл сам профессор Лейнстер. -- Ну, наконец-то! -- произнес он, жестом приглашая меня войти. -- Все-таки соизволил проявить свой высочайший интерес к моей скромной деятельности. А я уж и не смел надеяться. Я подчистую проигнорировал иронический выпад Колина. Если всерьез воспринимать его тщеславие, замаскированное под самоуничижение, то так недолго и нервный тик заработать. Когда в первый же день моего официального визита на Астурию я не бросился стремглав осматривать его любимое детище, Институт пространства и времени, Колин был не просто шокирован -- он поверить в это не мог. Он был искренне убежден, что занятие наукой и, в особенности, физикой -- единственное стоящее дело, ученые -- единственные счастливые люди на всем белом свете, а все остальные, кто не посвятил себя науке, чувствуют себя несчастными и ущербными и черной завистью завидуют ученым. Мы миновали пустую приемную (или как там она у них называется) и вошли в такой же пустой кабинет. -- Присаживайся, -- сказал Колин, указывая на кресло возле невысокого столика с пепельницей, початой пачкой сигарет, какой-то книгой и компактным кофейным автоматом. -- У нас еще есть несколько минут, пока маринуются кошки. Затем мы посмотрим на них, а после прошвырнемся по институту. Только не говори, что у тебя времени в обрез. -- Не буду, -- пообещал я. -- Времени у меня навалом. -- Вот и чудненько, -- Колин потер руки в предвкушении увлекательной экскурсии. Он обожал все показывать и обо всем рассказывать; ему нравилось всех учить. Я вовсе не отрицаю, что это хорошая черта; говорят, Колин отличный педагог -- но его беда в том, что он рвется учить всех подряд, а не только тех, кто этого хочет. -- Кофе выпьешь? -- С удовольствием. Колин ткнул всего одну кнопку, и автомат тотчас выдал две чашки горячего и ароматного черного кофе. -- У нас с тобой, насколько я помню, схожие вкусы, -- объяснил он, сажаясь в соседнее кресло. -- Поэтому я и не перенастраивал автомат. Кофе действительно был как раз на мой вкус. Я сделал пару глотков, закурил и мельком взглянул на лежавшую рядом с пепельницей книгу. С некоторым удивлением я обнаружил, что это не научная монография, а хрестоматийный сборник англо-американской космической фантастики конца XX - начала XXI веков. -- Ну и ну, -- сказал я. -- Вот уж не думал, что ты этим интересуешься. -- Это Кевин дал почитать, -- ответил Колин. -- Сказал, что будет забавно. -- И как? -- Я действительно позабавился. -- Он прыснул смехом. -- Американцы того времени были страшные снобы и идеалисты. Считали, что только они единственные сумеют заселить Галактику, а остальные народы либо перебьют друг друга, либо погибнут вместе с умирающей Землей. Я тоже улыбнулся и кивнул. В настоящее время демографическая ситуация в Галактике была такова, что свыше половины всего человечества представляли четыре этнические группы -- китайцы, индусы, славяне и испанцы. И это было логическим следствием социально-экономической обстановки, сложившейся на Земле в канун массового освоения Галактики. Из всех больших наций американцы были самой благополучной в плане уровня жизни. Они неизменно лидировали в области исследования космоса, но в плане освоения дела у них шли очень туго. К звездам рвались преимущественно лишь ученые и искатели приключений (да еще неудачники -- но неудачники и в Африке неудачники), а основная же масса американцев предпочитала оставаться на Земле -- как говорится, от добра добра не ищут. Китай же и Индия, государства экономически мощные, но хронически страдавшие от перенаселения, сразу вышли в лидеры по освоению пригодных для жизни планет и неизменно лидировали на протяжении всего периода, названного впоследствии Эпохой Освоения. Славянские страны с общей численностью населения около миллиарда страдали не столько от тесноты, сколько от невысокого (по сравнению с Западной Европой и Северной Америкой) благополучия своих граждан. Славяне устремились к звездам в поисках лучшей жизни. Они считали, что эту самую лучшую жизнь легче будет построить на новом месте, нежели перестраивать ее на старом. И, как ни странно, оказались правы. Далеко не последнюю роль в столь бурном заселении славянами Галактики сыграла одна интересная особенность национального характера русских, наибольшего из славянских народов: экспансия была для них не средством достижения какой-то конкретной цели, а скорее самоцелью, естественной приемлемой формой существования, развития и самоутверждения нации. Что же касается Северной Америки и Западной Европы, то для них освоение Галактики было больше вопросом экономическим, чем социальным или демографическим. На пригодных для жизни планетах американские и европейские компании создавали предприятия по переработке полезных ископаемых, поскольку недра Материнской Земли уже исчерпывали себя, а в качестве рабочей силы привлекали в основном выходцев из Северной Африки и Латинской Америки. Именно благодаря североамериканским компаниям испанцы (в большинстве своем -- потомки латиноамериканцев) стали четвертой по численности этнической группой в Галактике, а испанский язык -- третьим по распространенности. Из-за того, что славяне разговаривают на разных, хоть и очень похожих языках, самый употребляемый из них, русский, занимал лишь пятое место, уступив четвертое место английскому, на котором, кроме потомков британцев, американцев и австралийцев, говорила часть выходцев из Индии. Кроме того, свою лепту в четвертое место английского языка вносило и то обстоятельство, что в экономике многих испанских планет по сей день немалое влияние имеет североамериканский капитал. Впрочем, к Астурии последнее не относится. Она была колонизирована потомками европейских испанцев, а не латиноамереканцев, в качестве иностранного здесь изучают китайский или хинди, и если заговорить с первым встречным по-английски, то в девяти случаях из десяти он даже не поймет, на каком языке к нему обратились. А поскольку очень многие англичане (не совсем точное, но распространенное в Галактике название англофонов) до сих пор не избавились от снобизма своих предков и знать не хотят другого языка, кроме английского, то, попадая на планеты, вроде Астурии, они оказываются в положении глухонемых. Я вспомнил рассказ Анхелы, как страдала здесь бедняжка Дженнифер, пытаясь объясняться с окружающими то на своем исковерканном английском, то на сицилийском диалекте итальянского языка... Я непроизвольно вздохнул. Бедная Дженнифер с еще не родившимся ребенком! Бедный Эрик! И Морис -- мой таинственный внук... Где вы все? Что с вами?.. -- Почему ты так помрачнел? -- спросил Колин, закуривая сигарету. -- Думаю о наших детях, -- сказал я. -- И все больше боюсь, что Александр не клюнул на нашу хитрость. Эрика-то по-прежнему нет. Колин нахмурился и сделал несколько затяжек подряд. -- Не спеши с выводами, Артур. -- (Я так и не понял, кого он хотел ободрить, себя или меня, но это получилось у него неубедительно.) -- Прошло только полтора месяца, а почем нам знать, как быстро бежит там время и как долго выветривается эта отрава. Что же до хитрости, я уверен, что Александр на нее клюнул. Если даже Янус не сумел раскусить наш блеф, то где уж там Александру. -- А вдруг он ничего не пронюхал? -- Пронюхал, пронюхал, можешь не беспокоиться. Я хорошо знаю Юнону. В некотором смысле -- гораздо лучше, чем ты, поскольку я объективен к ней. Без сомнений, она сразу предупредила Александра о ловушке. Юнона осуждает его, но она не может желать ему смерти. Предупредить об опасности -- это ее долг как матери. Наручные часы Колина коротко пропищали. -- Пора, -- сказал он, вставая с кресла. -- Пойдем, посмотришь на моих кошек. Я тоже поднялся. -- Кстати, в чем суть твоего эксперимента? -- А разве девочки тебе ничего не рассказывали? -- удивился Колин. -- Рассказывали, только в общих чертах. Говорили, что ты повторяешь классический опыт Шредингера с кошками, но вместо ожидаемого статистического разброса, получаешь строгую закономерность. Остальное они советовали посмотреть своими глазами. Колин кивнул: -- Да уж, действительно есть на что посмотреть. Правда, одно маленькое уточнение: Шредингер никогда и нигде не проводил опытов с кошками. Он предложил это, как мысленный эксперимент для демонстрации некоторых парадоксов квантовой механики... Между прочим, проверь, можешь ли ты увидеть, что происходит в соседней лаборатории. Мы уже вышли из кабинета и остановились перед массивной раздвижной дверью. Я проверил и сказал: -- Нет, не могу. Очень сильная защита. Чтобы заглянуть внутрь, нужно только пробить ее. -- Вот то-то же. Я максимально обеспечиваю чистоту эксперимента. Колин нажал кнопку, и створки двери раздвинулись. Мы вошли в просторное, ярко освещенное помещение, которое больше походило не на лабораторию, а на какой-то супермодерный кинозал. Или на центр управления полетами. Почти всю противоположную стену занимал огромный прямоугольный экран, на котором были изображены две плоские диаграммы, составленные из причудливо извивающихся и меняющих толщину синих и красных полос. Обе диаграммы были схожи, но не идентичны. На возвышенности перед экраном (я тут же окрестил ее "сценой") стояли в ряд десять одинаковых предметов, похожих на положенные набок небольшие автоклавы. Перед сценой располагалось шесть или семь рядов кресел с пультами и экранами дисплеев. В настоящий момент в лаборатории находилось лишь два человека -- мужчина и женщина. Они вежливо поприветствовали меня, но не проявили к моей персоне чересчур обостренного внимания. Это были не праздные зеваки, а увлеченные своей работой люди. Колин двинулся по проходу между рядами кресел к "сцене". Я последовал за ним. -- Сбор экспериментальных данных уже закончен, -- говорил он на ходу, видимо, объясняя мне причину малолюдности лаборатории. -- Сейчас производятся лишь контрольные опыты, которые еще ни разу не обнаружили отклонений от полученной закономерности. -- Колин остановился перед "сценой" и указал на "автоклавы". Мы называем это ящиками Шредингера. Вернее, большими ящиками Шредингера, так как внутри каждого находится еще и малый ящик Шредингера. Проверь, сможешь ли ты заглянуть внутрь. -- Не могу, -- спустя секунду ответил я. -- Автоклавы... то есть, ящики защищены сильными чарами. Я не могу заглянуть внутрь, не разрушив их. Я не боялся озадачить своими словами сотрудников Колина, поскольку мы с ним говорили по-валлийски. -- Это очень важный момент в мысленном эксперименте Шредингера, -- сказал Колин. -- В классическом, хрестоматийном варианте он выглядит следующим образом: берется герметичный ящик, куда помещается микроскопическое количество радиоактивного вещества, счетчик и ампула с цианистым калием. Туда же сажают кошку, и ящик закрывается. Количество радиоактивного вещества насколько мало, что в среднем распад хотя бы одного атома случается за довольно длительный промежуток времени. Когда счетчик фиксирует распад атома, срабатывает специальных механизм, ампула с цианистым калием разбивается, и кошка умирает. Смерть кошки, согласись, это макрособытие, но оно порождено микрособытием -- распадом атома, поэтому должно подчиняться волновым законам квантовой механики. Следовательно, пока мы не открыли ящик и не посмотрели, жива кошка или нет, ее состояние описывается волновой функцией, частично состоящей из живой кошки, а частично из мертвой. То есть, в данный момент во всех десяти ящиках кошки не живы и не мертвы, а так сказать, живо-мертвы. -- Но это же бред! -- возразил я. -- Кошка не атомное ядро, она может быть или живой, или мертвой. Колин кивнул: -- В том-то и дело. На этом примере Шредингер, один из создателей квантовой теории, демонстрировал ее парадоксальность. Наш эксперимент технически более сложен, предложенного Шредингером, но максимально приближен к нему идейно. Мы обеспечиваем надежную изоляцию кошек от внешнего мира: большой ящик защищен мощным силовым полем, а малый ящик внутри него (где, собственно, и находится кошка) вдобавок погружен в стасис -- статический Тоннель. Замечу, что это не приводит к мгновенному распаду радиоактивных ядер -- ведь Тоннель не динамический. Он полностью предохраняет кошку от любого воздействия извне, и узнать ее состояние, не открыв оба ящика, не представляется возможным ни практически, ни теоретически. Тут мне пришла в голову одна нехорошая мысль. -- Послушай, Колин, -- сказал я. -- Неужели вы в самом деле... -- Контроль! -- произнесла за моей спиной женщина-ассистент. Колин молча указал на таймер в правом верхнем углу экрана. Он отсчитывал последние десять секунд -- с десятыми, сотыми и тысячными. Когда на табло таймера появились нули, прозвучал зуммер, третий слева "автоклав" открылся, и из него на специальную подставку выскользнула прозрачная капсула с пушистой сибирской кошкой внутри. Она повернула голову, пристально поглядела на меня, а затем принялась лениво чесаться. -- Живая, -- констатировал Колин. Вторая диаграмма исчезла, а первая увеличилась на весь экран. Только тогда я заметил, что синие и красные области не сплошные, а состоят из множества синих и красных точек на белом фоне. Через отметку на вертикальной оси 782,457 протянулась желтая горизонтальная линия. Колин поднялся на "сцену", вынул из прозрачной капсулы кошку, погладил ее и опустил на пол. -- Иди погуляй, киса. Только не путайся под ногами. Затем взял со стола указку, подошел к экрану почти вплотную и ткнул ее концом в районе пересечения желтой линии с ближайшей к вертикальной оси границей между синей и красной областями. Изображение вновь укрупнилось, и теперь мне не приходилось напрягать зрение, чтобы различать точки -- они располагались на приличном расстоянии друг от друга. -- Следующее контрольное время, -- произнес Колин, -- триста двадцать две целых сто восемьдесят четыре тысячных. Женщина склонилась над своим пультом, пробежала пальцами по клавишам и сообщила: -- Готово. -- Каков прогноз? -- Киска будет мертва, -- сказал мужчина. -- Уже мертва. Протянула лапки за двадцать четыре и семьдесят одну сотую до первого контроля. -- Отлично. Ждем. -- Колин поманил меня к себе. -- Подойди ближе, Артур. Посмотри. Я поднялся на "сцену", подошел к экрану и первым делом спросил: -- Вы что, действительно убиваете кошек? Колин рассмеялся: -- Ну, ты даешь! Конечно же, нет. Иначе нас давно растерзало бы местное Общество охраны животных. Просто, когда срабатывает счетчик, синяя лампочка в капсуле гаснет и загорается красная. В таких случаях мы считаем, что кошка сдохла. Но в этой капсуле, как видишь, горит синяя. Значит, кошка жива. -- Гм. А к чему тогда кошки? -- Собственно говоря, ни к чему. Лишь для наглядности и чтобы оправдать название эксперимента. Несколько секунд я молчал, собираясь с мыслями. -- А каков смысл этого эксперимента? Извини, Колин, но я до сих пор не врубился. -- Дело вот в чем, -- он провел указкой вдоль желтой линии. -- Видишь, она пересекает то красные области, то синие. Красная значит, что кошка мертва, синяя -- жива. Второй ящик будет открыт вот здесь... вернее, вот тогда, -- кончик указки уткнулся в мигающую точку на границе синей и красной областей, но все же ближе к последней. -- Киска попадает в зону смерти. Она будет мертва. Она уже мертва -- условно, разумеется. А если вместо лампочек использовать устройство с ампулой цианистого калия, киска была бы по-настоящему мертва. -- Таким образом, -- наконец сообразил я, -- несмотря на случайный характер такого события, как распад атома, ты наперед знаешь, произойдет распад или нет? -- Вот именно! Самое потрясающее в этом эксперименте, что волновая функция состояния кошки принимает лишь два дискретных значения -- жизнь либо смерть -- и никогда не состоит из комбинаций двух этих состояний. Если мы откроем ящик в этот промежуток времени, -- Колин указал на красную область, -- то непременно обнаружим, что киска мертва. Но если мы не станем его открывать и подождем еще две минуты, -- указка побежала вправо, картинка на экране сдвинулась влево, и появилась область с синими точками, -- то, открыв ящик, неизбежно увидим живую киску. То бишь, будет светиться синяя лампочка. -- Погоди, погоди! -- Я слегка обалдел. -- Это что ж получается? Будь на месте лампочек ампула с ядом, то сейчас кошка была бы мертва, но, открой вы ящик на две минуты позже, она бы чудом воскресла? -- Не совсем так. Она бы вовсе не умирала. Киска умрет, -- Колин глянул на таймер, -- приблизительно полторы минуты назад только в том случае, если мы откроем ящик в назначенное время. Но если мы откроем его в зоне жизни, то киска не умрет, она будет жива. -- "Умрет полторы минуты назад, если..." -- растерянно повторил я и покачал головой. -- Боюсь, для меня это слишком круто. -- Думаешь, мне было так легко смириться с этим? -- Колин хмыкнул. -- Черта с два! -- М-да, -- протянул я. -- Это почище игральных костей Кевина. Здесь пахнет нарушением причинно-следственной связи. -- Отнюдь, -- живо возразил Колин. -- Никоим образом нельзя доказать, что причиной смерти кошки является открытие ящика в определенные промежутки времени. Следовательно, как и в случае с костями Кевина, мы имеем дело с вопиющим отклонением от нормального статистического распределения результатов случайных событий. Это вовсе не нарушение законов -- ни причинно-следственных, ни вероятностных. Регулярное выпадение костей в одной и той же комбинации нисколько не противоречит теории вероятностей. Она не отрицает возможность такого события, а лишь утверждает, что его вероятность ничтожно мала. Невозможное и невероятное -- разные вещи. Это же справедливо и в отношении моих опытов с кошками. -- А зачем ты вообще ими занимаешься? -- поинтересовался я. -- Спору нет, это весьма забавно. Но какой в этом практический смысл? -- Я почти на сто процентов уверен, что именно здесь зарыта собака. -- Колин ткнул указкой в ближайший "автоклав" с кошкой и даже не сообразил, какой каламбур он только что выдал. -- Ключ ко всем происходящим с нами и вокруг нас невероятным событиям. Смотри. -- Картинка с синими и красными точками исчезла с экрана, и на ее месте появился график. -- По горизонтали обозначено время открытия ящиков, а по вертикали -- время условной смерти кошек. Как видишь, кривая плавная, но с разрывами -- в тех промежутках, когда кошки остаются живыми. -- Ну, и что из этого следует? -- Погоди, это еще не все. Есть и третья координатная ось -- время открытия первого ящика. Это время и состояние первой кошки -- жива она или мертва -- однозначно определяет состояние всех остальных кошек в любой момент времени. И вот что получается! Экран из двухмерного сделался трехмерным, и я увидел замысловато искривленную поверхность, чем-то напоминающую схему ландшафта горной местности с многочисленными бездонными ущельями. Не знаю почему, но мне стало жутко. В этой, на первый взгляд безобидной картинке крылось что-то зловещее. Однако я не мог понять, что именно. -- Так, -- как можно безразличнее произнес я. -- Что дальше? Колин пытливо поглядел на меня: -- Разве ты ничего не почувствовал? -- Ну... По правде сказать, мне стало неуютно. Он кивнул: -- Все чувствуют какое-то странное беспокойство, когда смотрят на эту поверхность. И главное -- непонятно, по какой причине. Сейчас ее изучают психологи и математики. -- Успехи есть? -- спросил я уже гораздо серьезнее. -- Пока что нет. -- Колин вздохнул. -- Сюда бы Диану. Жаль, что она так упорно отказывается иметь дело с космическим миром. После некоторых колебаний я достал из кармана небольшой футляр со специально обработанным кристаллом -- миниатюрным носителем информации. Я собирался отдать его Колину по окончании нашей экскурсии, но на сегодня с меня хватило и кошек Шредингера. А это был верный способ превратить основательное знакомство с работой всех отделов и подотделов института в беглый осмотр главных лабораторий. Беглый -- в самом буквальном смысле этого слова. -- Кстати, о Диане. Она просила передать это тебе и еще очень просила, чтобы затем к ней не приставали с расспросами. И ты, и все остальные должны делать вид, будто ничего не произошло и она ничего вам не передавала. Колин взял футляр, открыл его и посмотрел на кристалл. -- Что здесь? -- Решение так называемой задачи Макартура, -- ответил я. -- Ключ к путешествию космических кораблей между мирами. -- Я ухмыльнулся, глядя на потрясенного Колина. -- Вот вам оно на блюдечке с голубой каемочкой. 11. ДЖЕННИФЕР ИЗБАВЛЕНИЕ Александр вернулся через сорок семь дней -- я их считала. И втайне надеялась, что он вернется с моим сыном. Увы, надежды мои не сбылись -- он явился один. И сразу захотел со мной поговорить. Я же не хотела с ним разговаривать и заперлась в своей спальне. Однако замки Александру не помеха, и он вошел ко мне через закрытую дверь. А я не могла бежать от него сквозь стену. -- Дженнифер, -- сказал он, садясь в кресло. -- Пойми, наконец, что ты моя дочь, плоть от плоти моей, и я люблю тебя. Я вовсе не желаю тебе зла... -- Ты отнял у меня сына! -- выкрикнула я, нарушив тем самым свое решение никогда не вступать с ним в спор. -- Это что, доброе дело? Это твое проявление отцовской любви? Да по мне лучше ненависть, чем такая любовь! -- Я отнял его не навсегда, дочка. Как только ты исправишься, сразу получишь сына обратно. -- Исправлюсь? -- переспросила я. -- Это как же? -- Ты знаешь, как. Ты моя дочь, а я твой отец. И ты должна относиться ко мне соответственно. Этого следовало ожидать! Я присела на край кровати и опустила голову, чтобы он не увидел слез в моих глазах. -- Это шантаж? -- Это лишь условие возвращения тебе сына. Я рассмеялась сквозь слезы: -- И что я должна делать? При каждой встрече вешаться тебе на шею и называть папочкой? -- Нет, Дженнифер. Ты должна изменить свое отношение ко мне. И не только внешне, но и в душе. Ты должна принять меня, как отца, -- со всеми моими достоинствами и недостатками. "Лучше я поцелую жабу", -- подумала я, но вслух ничего не сказала. -- В тот день, когда это произойдет, -- между тем продолжал Александр, -- ты получишь своего сына. Но не раньше. А я терпеливый и буду ждать. Теперь у тебя есть стимул, чтобы пересмотреть свои убеждения и понять их ошибочность. Как шантаж не назови, он все равно остается шантажом. На какой-то миг меня посетило искушение принять условия Александра и для вида начать постепенно "меняться", "пересматривать свои убеждения" и, в конце концов, "понять их ошибочность". Возможно, мой блеф и удался бы, и я получила бы обратно сына... и потеряла бы уважение к себе. -- Теперь ты выслушай мои условия, -- заговорила я и сама удивилась тому, откуда у меня взялась такая твердость. -- Я дам тебе шанс завоевать мою любовь и уважение, но только в том случае, если ты перестанешь силой удерживать меня, вернешь мне сына и помиришься со своей родней. И -- в первую очередь -- со своим братом Артуром. Об Эрике я даже не говорю. Само собой, ты должен отпустить его на свободу. Александр скривился, будто съел целый килограмм лимонов с кожурой. -- Что касается Эрика, то освобождать его нет нужды. Он уже на свободе. Артур и компания нашли его и теперь прячут, делая вид, что по-прежнему не знают, где он. А в мире, где я его содержал, устроили мне западню. Но я не столь глуп, чтобы попасться на их уловку, у меня есть хорошие источники информации. Артур жаждет моей крови, он не хочет примирения, он хочет убить меня. И непременно убьет, если я последую твоему глупому совету. -- Ты ошибаешься, -- возразила я. -- И Артур, и все остальные очень хотят, чтобы в нашей семье не было вражды. Они сами говорили мне, что... -- Дура! -- зарычал Александр. -- Набитая дура, вот ты кто! Они травили тебе всякие байки, а ты поверила им. Ты так и не поняла, что была нужна им лишь для того, чтобы они могли шантажировать меня. Я отрицательно покачала головой: -- Ошибаешься, я все поняла. Теперь я поняла, что ты не только негодяй, но и психопат с манией преследования. Лицо Александра посерело, а в его глазах вспыхнули безумные огоньки. Он резко поднялся с кресла, подступил ко мне и наотмашь ударил меня по щеке. -- Это тебе маленький урок хороших манер, -- сказал он. -- Впрочем, оно и хорошо, что ты такая прямодушная и бесхитростная. Ты не умеешь притворяться, а это упрощает дело. Ведь мое условие остается в силе. Как я уже говорил, у тебя есть сильный стимул. С этими словами Александр вышел из комнаты. А я упала ничком на кровать и горько заплакала... Той ночью я никак не могла заснуть. За ужином Александр сообщил, что решил задержаться здесь недели на две. Я поняла, что мои мучения только начинаются. Теперь у него есть действенное средство для давления на меня -- мой сын, мой маленький Кевин, -- и он будет пользоваться им без зазрения совести. Как я и предвидела, Александр предложил Джулии продлить контракт еще на полгода. Следуя моему совету, она согласилась -- кто знает, как бы он отреагировал на отказ. Я пока ничего не говорила Джулии, но у меня были сильные подозрения, что он не намерен возвращать ее и слуг в их родной мир. Судя по тому, что мне рассказывали об Александре, и исходя из моих собственных впечатлений о нем, он относился к простым смертным, как к низшим существам, и никогда не обременял себя излишней заботой о них. Для него они были щепками из известной пословицы о том, что происходит, когда рубят лес. Обычно лесорубов не беспокоит судьба каких-то там щепок... Часы показывали четверть второго по полуночи, когда дверь моей спальни без стука открылась, и в комнату вошла Джулия. В полумраке мне показалось, что она голая. -- Дженни, -- дрожащим голосом произнесла она. -- Дженни, проснись. -- Я не сплю, -- ответила я и включила свет. Джулия действительно была голая. И вся мокрая. В руках она держала свой халат, но почему-то не надевала его. Ее тело била крупная дрожь, а в широко распахнутых глазах застыл ужас. -- Джули! -- воскликнула я удивленно и мигом вскочила с постели. -- Что с тобой? Уронив на пол халат, она присела на край кровати и закрыла лицо руками. -- Со мной... все в порядке... почти. -- Она всхлипнула. -- Но я... я... Лучше сама посмотри... в моей спальне. Только не кричи... пожалуйста... Не кричи, если увидишь... Озадаченная, я накинула поверх ночной рубашки халат и вышла из спальни. Наверное, девять из десяти женщин на моем месте поступили бы иначе. Они остались бы с Джулией и принялись бы расспрашивать ее, что случилось. Однако я решила сначала сходить посмотреть -- может, тогда придется задавать меньше вопросов. Комнаты Джулии располагались рядом с моими, чтобы в случае необходимости она могла сразу явиться на мой вызов. Я прошла по неширокому коридору мимо кабинета Джулии и операционной, где полтора месяца назад родила Кевина-младшего, и открыла дверь спальни, из-под которой пробивался свет. На пороге я замерла и чуть не закричала. Я смолчала вовсе не потому, что вовремя вспомнила предупреждение Джулии, а просто слишком сильно было мое потрясение, чтобы выразить его в крике -- даже в самом громком и пронзительном. На кровати Джулии, раскинув руки в стороны и устремив взгляд в пустоту, неподвижно лежал Александр. Из его распоротого горла торчал хирургический скальпель. Постель была обильно залита кровью. Превозмогая тошноту, я вошла в спальню и подступила к кровати. Определенно, Александр был мертв. Лицо его выражало не боль, не муку, не испуг, а крайнее изумление. Очевидно, в самый последний момент он понял, что умирает, но так до конца и не поверил в это. Я тоже никак не могла поверить. Александр казался мне вечным и неуничтожимым, как само зло. И теперь я стояла возле кровати, дрожа от страха, что сейчас веки его дрогнут, рука потянется к окровавленному горлу, выдернет из раны скальпель, затем он поднимется и... Но он не двигался. Он по-прежнему лежал на кровати, раскинув руки и устремив взгляд в пустоту, а на его лице застыло недоуменное выражение. -- Проклятый! -- прошептала я и истерически хихикнула. -- Так тебе и надо, грязный ублюдок! Допрыгался... Но как я теперь найду моего мальчика?.. Эта мысль отрезвила меня. Я прошла в ванную, откуда слышался шум воды. Душ был включен, на выложенной белым кафелем стене я увидела смазанный отпечаток ладони. Красный. Кровь. Прозрачная занавеска душевой тоже была запачкана кровью. Я на секунду подставила лицо под холодную струю, затем перекрыла воду и вернулась в спальню. При виде мертвого Александра на залитой кровью постели меня снова затошнило. Бедная Джулия! Смелая Джулия! Отчаянная Джулия... У нее почти не было шансов -- один против ста, может даже, один против тысячи. Она это знала -- и, тем не менее, рискнула. Фактически, она шла на верную смерть. Это просто чудо, что Александр, умирая, не успел прикончить ее. Ведь я же говорила ей, много раз говорила, что Властелины невероятно живучи и обладают молниеносной реакцией... И тут я вспомнила, что в числе прочего рассказала Джулии об одном эпизоде из жизни Кевина. Несколько лет назад кто-то (скорее всего, Александр) подослал к нему голубоглазую блондинку с заданием убить его в постели. Правда, до покушения дело тогда не дошло. Нервы у девушки не выдержали, и она созналась во всем Кевину. После этого случая он стал более осторожен с голубоглазыми блондинками. Так, выходит, это я подтолкнула Джулию своим рассказом! По сути, я чуть не стала виновницей ее смерти... Сумасшедшая Джулия! На кресле лежала одежда Александра. Я взяла ее и методично выпотрошила все карманы, повернувшись спиной к кровати. Сейчас я поражаюсь своему тогдашнему хладнокровию. Неужели я унаследовала от Александра его безразличие к чужой жизни и смерти? А может быть, потрясение было столь сильным, что мои эмоции попросту отказали? Так или иначе, той ночью я действовала, опираясь в основном на рассудок, и надо признать, что это здорово помогло нам обоим -- и мне, и Джулии. Из полезных вещей, в карманах Александра я обнаружила портативный модуль управления катером (на