выбросив его в море. С тех пор на их острове никто не появлялся, и они ровным счетом ничего не знают о судьбе дочери хозяина и "синьоры дотторе". А ребенка дочери, как утверждали слуги, хозяин увез полутора месяцами раньше, сразу же после его рождения. Мы определили слуг в мир, похожий на их родной, снабдили их деньгами, а сами принялись искать Дженнифер и загадочную "синьору дотторе", которая, по всей видимости, и убила Александра. Мы буквально выпотрошили наизнанку всю планету, но никаких следов пребывания Дженнифер в другом месте не обнаружили. Само собой напрашивалось предположение, что самолет, о котором говорили слуги, в действительности был межзвездным катером, и у Дженнифер хватило дури запустить генератор виртуального поля. При такой напряженности Формирующих, как здесь, маршевые двигатели выдержали бы в Тоннеле от силы две-три секунды... О том, что произошло дальше, я боялся даже думать. Однако Софи была уверена, что с Дженнифер ничего не случилось. Откуда у нее такая уверенность -- не надежда, как у меня, а именно уверенность, -- я не понимаю. Она продолжает искать Эрика и Дженнифер по своей странной методике, которая, тем не менее, один раз уже дала положительный результат -- когда был найден Морис. Каждый день, а то и по несколько раз ко дню, Софи прыгает наобум из Безвременья в Экватор и обследует мир, куда попала по воле случая. После успеха с Морисом ее неизменно преследуют неудачи, но она не теряет надежды и продолжает искать... Когда мы вышли из спальни, Анхела спросила: -- Кевин, тебе не кажется, что с Эриком могло произойти то же самое, что и с Морисом? Ведь если Александр часто вкалывал ему эту гадость... -- Она не закончила свою мысль. -- Вряд ли, -- ответил я, впрочем, без особой уверенности. -- У Эрика есть огромное преимущество перед Морисом. О его Даре помнят не только гены, но и мозг. Если гены забудут, мозг обязательно напомнит. За него я не боюсь... не очень боюсь. А вот Дженнифер, бедняжка... Анхела вздохнула и прижалась ко мне. -- Что будем делать с доном Фернандо? И с Рикардо. Ты уже решил, что им рассказать? -- Нет, -- покачал я головой. -- Один я не вправе это решать. Нужно посоветоваться со всеми нашими. -- Устроим общее собрание в Безвременьи? -- Думаю, да. -- И когда? -- Как можно скорее. -- Я посмотрел на свои многофункциональные часы. -- Так. В Авалоне пятый час пополудни, а в Солнечном Граде уже поздняя ночь. Брендона и Бронвен придется разбудить. Колина заберем с вечеринки, он, бедный, там совсем умаялся... Интересно, Дэйра уже вернулась? С этими словами я мысленно позвал Дэйру. "Кеви?" -- спросила она. "Привет, сестричка. Ты где?" "Уже у себя. А что?" "Нам нужно поговорить. Не возражаешь?" "Напротив. Это очень кстати. Будет неплохо, если ты зайдешь в гости. А то Рик меня достал". "Рик у тебя?!" "Да. Сидит рядом и... Кеви, ты будешь смеяться, но, похоже, он сватается!" "Что ты говоришь?!" "То, что слышишь. Сейчас Рик абстрактно рассуждает о тяготах холостяцкой жизни, когда человеку за сорок. Боюсь, очень скоро он перейдет от общего к частному". "Он сильно пьян?" "Нет, лишь слегка под градусом. Ведет себя корректно, мне его не в чем упрекнуть. Говорит серьезно -- и тем труднее мне будет обратить все сказанное им в шутку... Ой! Он уже заговорил о своем отце, который женился в сорок три года... Кеви, на помощь!" "Иду, сестричка. Продержись еще пару минут. Сможешь?" "Попробую". Закончив разговор, я устремился к двери, увлекая за собой Анхелу. -- Пойдем, быстрее. Нужно помочь Дэйре. -- А в чем дело? -- спросила она. Дорогой я объяснил ей в чем дело. -- Ага, понятно, -- сказала Анхела. -- Для меня это не сюрприз. -- Ты догадывалась, что к этому идет? -- Да. Рикардо с самого начала был чересчур обходителен с Дэйрой и ни разу не пытался закадрить ее. А в последнее время он охладел к другим женщинам. -- А я-то думал, что он остепенился. -- Похоже, он вправду остепенился... На свой манер. -- Вот проклятье! Лишь бы успеть. Судя по облегчению, с которым встретила нас Дэйра, мы все-таки успели. А Рик воспринял наше появление не столь радостно. В первый момент он скорчил кислую мину, но затем сумел изобразить на лице не очень искреннее дружелюбие. -- Привет, Кевин. Привет, сестричка. Что привело вас к нам? -- Пришли поболтать с Дэйрой, -- ответил я, пропустив мимо ушей это многозначительное "к нам". -- А ты? -- То же самое. Общаться с твоей сестрой -- одно удовольствие. Как и говорила Дэйра, Рик был немного навеселе, но не пьян. Я обратил внимание, что он успел сменить свою парадную адмиральскую форму, в которой был на презентации и банкете, на элегантный гражданский костюм. -- Ну что ж, -- сказал я беззаботно. -- Коль скоро мы собрались вместе, то было бы неплохо закончить этот суматошный день в спокойном дружеском кругу. -- Хорошая идея, -- подыграла мне Дэйра. -- Сейчас я принесу еще два бокала. -- Три, -- уточнил Рик. -- Тут по соседству кое-кто томится в одиночестве. -- Разве Колин уже вернулся? -- Нет. Но Дэйра совсем забыла о другом своем госте. А это очень невежливо. И Рик стремительно вышел из гостиной. Он направился не к выходу, а вглубь апартаментов Дэйры. "Ой!" -- мысленно вскрикнула сестра. "Что такое?" -- спросил я. "Там Софи. В спальне". "Так скажи, чтобы она убиралась. Немедленно". "Уже сказала". Мы втроем устремились за Риком. Однако догнать его не смогли и, когда подбегали к распахнутым настежь дверям спальни, услышали его голос: -- Добрый вечер, сударыня. И вслед за тем растерянный голос Софи: -- Здравствуйте... Ворвавшись в спальню, я с некоторым облегчением обнаружил, что Софи не лежит в постели, а сидит одетая в кресле возле кровати. Иначе Рик подумал бы невесть что... И правильно подумал бы! "Почему ты не исчезла?" -- гневно осведомился я, лишь в последний момент сдержавшись, чтобы не рявкнуть это вслух. "У него в кармане масс-детектор, -- ответила Софи, не оправдываясь, а просто констатируя факт. -- Он уже засек мое присутствие и, думаю, только и ждал, чтобы я исчезла". "Проклятие!.." -- Дэйра, -- обратился Рик к моей сестре. -- Ты не представишь меня своей гостье. Я не имею чести быть знакомым с ней. Дэйра обреченно вздохнула. -- Ну... В общем... Это Софи, моя племянница, -- сказала припертая к стенке Дэйра. -- Софи, это Рикардо, родной брат Анхелы. -- Очень приятно, монсеньор, -- смущенно пробормотала Софи. -- Взаимно, сударыня, -- Рик отвесил ей галантный поклон. -- А чьей дочерью вы изволите быть? Джо Кеннеди? -- Нет, Кевина, -- ответила Софи без колебаний. Ну, спасибо, доченька! Удружила... Рик повернулся ко мне. Он был удивлен этим известием, но не ошарашен. -- У тебя прелестная дочь, Кевин. Поздравляю. Я промямлил в ответ что-то невразумительное. -- Анхела, -- обратился Рик к своей сестре. -- Ты знала, что у Кевина есть взрослая дочь? Анхела сдержанно кивнула: -- Да. -- И ты позволила доставить ее на Астурию контрабандой? -- Она прибыла легально, -- возразила Анхела. -- Сегодня утром. Ты просто не обратил внимания. Среди такого наплыва людей уследить за всеми невозможно. Рик сел на край кровати и достал из кармана свой комм. -- Ладненько. Сейчас я сделаю запрос в иммиграционную службу. Софи Макартур, верно? Сегодня утром. Какой рейс? Никто из нас не ответил. Я обмозговывал одну неплохую идею: устроить Рику кратковременный безвредный приступ, в наказание за излишнее любопытство, и, пока он будет блевать в туалете, внести необходимые изменения в базу данных иммиграционной службы... Но он наверняка предвидел и такой вариант, раз у него хватило ума поймать нас на горячем. Рик с довольным видом отключил комм и вернул его в карман. -- Все ясно, -- сказал он. -- Никакой Софи Макартур на Астурии не зарегистрировано. И вообще, среди прибывших сегодня нет ни одной женщины по имени Софи или София... Или, может, она назвалась другим именем? Мы продолжали хранить гробовое молчание. Это напоминало классическую сцену из детективного фильма: "Вы имеете право не отвечать на вопросы, но все сказанное вами может быть использовано против вас", -- с Риком в роли полицейского. -- Так, так, -- наконец произнес Рик, с интересом поглядывая на Софи. -- Видимо, это из той же оперы, что и частые исчезновения Дэйры. Научите меня таким штучкам? Дэйра закурила. Я стрельнул у нее сигарету и тоже закурил. -- Увы, брат, -- виновато опустив глаза, сказала Анхела. -- Это невозможно. "Почему же? -- мысленно отозвалась Софи, обращаясь ко всем нам. -- Ведь он Одаренный". "Глупости! -- хором возразили мы с Дэйрой. -- У него нет Дара". "Как это нет, если он есть! Вы что, слепые? Куда вы раньше смотрели?" Я, Дэйра и Анхела почти одновременно направили в Рика слабые импульсы. Он слегка побледнел и поморщился. -- Послушайте, друзья, -- сказал Рик. -- Я не знаю, что вы со мной делаете и как вы это делаете, но мне чертовски неприятно. Если у вас так чешутся руки, извольте отлупить меня по-человечески. Первой опомнилась от изумления Анхела: -- Рикардо, что ты с собой сделал? Откуда у тебя Дар? -- Дар?.. Ах да, понимаю! -- Он ухмыльнулся. -- Вы это так называете? Гм, должен признать, это звучит лучше, чем j-потенциал в терминологии профессора Альбы. -- Что ты с собой сделал? -- повторила вопрос Анхела. -- То же самое, сестричка, что месяцев одиннадцать назад сотворил с тобой Кевин. Я привил себе комплекс j-генов. Тем временем я, как заведенный, вышагивал взад-вперед по комнате, едва не ударяясь лбом о стены. Происшедшее не укладывалось ни в какие мыслимые рамки, и я никак не мог избавиться от впечатления, что сплю и вижу кошмарный сон. -- Да прекрати ты метаться! -- прикрикнула на меня раздраженная Дэйра. -- Еще в окно выпрыгнешь. Я резко остановился и устремил на Рика пронзительный взгляд. -- Рик, ты хоть соображаешь, что наделал?! -- Честно говоря, не совсем, -- признался он. -- Я лишь смутно догадываюсь о некоторых свойствах j-потенциала... Или, как вы его называете, Дара. Профессора Альбу больше всего заинтересовала его способность препятствовать процессу старения. Как долго я теперь проживу? -- Если меня никто не остановит, -- прорычал я, -- то от силы две-три минуты. Вдруг Рик побледнел, как полотно, и наверняка соскользнул бы с кровати на пол, не успей Анхела вовремя придержать его. Это поработала Дэйра -- она подвергла искусственный Дар Рика тщательному и очень интенсивному тестированию. Она могла бы проделать это гораздо мягче, но в данной ситуации я нисколько не возражал против болевых приемов. "У него здоровый, полноценный Дар без каких-либо изъянов, -- сообщила Дэйра результаты своей проверки. -- И такое впечатление, будто он унаследован от матери-Одаренной". "Донор -- женщина", -- сообразил я и посмотрел на Анхелу. -- Похоже на то, -- сказала она вслух. Рик уже пришел в себя и мог сидеть без посторонней помощи, хотя лицо его оставалось по-прежнему бледным. -- Ну, знаешь, Кевин, -- пробормотал он растерянно и обиженно, утирая с глаз слезы. -- Не ожидал я от тебя такого, не ожидал... Я-то думал, что ты пошутил. В воспитательных целях я не стал открещиваться от своей причастности к его кратковременному обмороку. Пусть этот инцидент послужит ему уроком на будущее. Может, он перестанет выпендриваться. -- Если я правильно поняла, -- заговорила Софи вслух и по-испански, -- ваш друг сумел привить себе Дар? -- Вот именно, -- кивнул я. -- Но как? -- Последний вопрос был адресован Рику. -- Не думаю, что мой метод принципиально отличался от того, какой вы применили в отношении Анхелы, -- произнес он все еще слабым голосом. -- Правда, дон Фернандо не исключает возможности, что ее гены перестроились и без внешнего вмешательства, под одним лишь воздействием структуры ДНК вашего ребенка. Так это или нет? -- Вмешательство было, -- со вздохом ответил я и подумал, что и в случае с Анхелой профессор увидел больше, нежели мы все, включая Хозяйку... "А ведь и правда, -- заметила Анхела. -- Судя по всему, никакого Дара Источник мне не давал. Он воспринял меня с ребенком, как единое целое, обладающее Даром. Таким образом, получается, что мой Дар -- дочерний от Дара Рикардо Карлоса. В некотором смысле, я дочь моего сына". -- Значит, все-таки было, -- сказал Рик и недоуменно пожал плечами. -- Тогда к чему этот допрос? Все и так ясно. -- Отнюдь не ясно, -- возразил я. -- Внешнее воздействие на Анхелу было... особенным. Явно не таким, как на тебя. Что с тобой сделал профессор Альба? -- Со мной он ничего не делал. Это все я. Я похитил у него формулу препарата, который он разработал лично для себя. -- О Господи! -- опередив всех нас, воскликнула Анхела. -- Ты хочешь сказать, что дон Фернандо тоже обзавелся Даром? Рик отрицательно покачал головой: -- Ему это не удалось. Он пробовал, но у него не получилось. Чужеродный j-комплекс не прижился в его генах. Произошла реакция отторжения. -- А как же у тебя получилось? -- спросил я. -- Мог бы и сообразить. -- Рик ухмыльнулся и нежно взял Анхелу за руку. -- J-комплекс, который я привил себе, не был чужеродным, он от моей милой сестрички. А мы с ней -- одна плоть и кровь... Короче говоря, два месяца назад, когда я был с визитом на Терре-Сицилии, тамошние биохимики, мои хорошие знакомые, синтезировали для меня препарат по формуле профессора Альбы. Правда, для этой цели были использованы образцы ДНК не Дженнифер, а Анхелы. На обратном пути к Астурии меня здорово лихорадило, целых два дня держалась температура выше сорока, зато теперь я такой же, как вы. -- Он обвел всех нас взглядом. -- Ну! Почему вы не радуетесь, что вашего полку прибыло? Анхела вздохнула и присела рядом с братом. -- Сначала нужно убедиться, что с тобой действительно все в порядке, а потом уже будем решать -- радоваться нам или горевать. Но если окажется, что все в порядке... Как ты думаешь, Рик, мамины гены не отторгнут мой j-комплекс? -- Дон Фернандо считает, что отторжения быть не должно. -- Ты уже спрашивал его? -- Да. И тогда мы крупно повздорили. Он поклялся, что разложит меня на аминокислоты, если я вздумаю еще что-либо предпринять без его ведома и согласия. Как раз сейчас он бьется над тем, чтобы преодолеть реакцию отторжения. Его можно понять -- каждому человеку хочется долго жить... Да, кстати, сколько я все-таки проживу? Анхела снова вздохнула: -- Если ты напортачил, то боюсь, что недолго. -- А если все сделал правильно? -- Тогда будешь жить, пока тебя кто-нибудь не прибьет. -- Ого!.. -- А учитывая твой несносный характер, -- неумолимо продолжала Анхела, -- за этим дело не станет. "Кеви, -- мысленно обратилась ко мне Дэйра. -- Могу поклясться, что у Рика полноценный Дар. Ты понимаешь, что из этого следует?" "Прекрасно понимаю. Власть над силами и бессмертие -- всем и почти задаром. Миллиарды и миллиарды новых Властелинов. Отца точно удар хватит". "Очередной сюрприз космической цивилизации... Что будем делать Кеви?" "А что делать, сестричка? Разве у нас есть выбор? Вправе ли мы отказывать другим людям в том, что сами имеем? Нравственно ли это?" "Конечно, безнравственно". "Вот тебе и ответ". "Гм-м... Многие урожденные Властелины не согласятся с тобой". "Это их право". "Они станут говорить об угрозе мирозданию..." "Вернее, существующему порядку вещей, -- уточнил я. -- А что касается мироздания... В конце концов, Вселенная бесконечна, для нее что миллион Властелинов, что миллиард, что триллион -- все едино. И если мы, люди, не сумеем ужиться друг с другом в этой бесконечной Вселенной, то мы просто недостойны в ней жить. Открытие профессора Альбы станет для человечества экзаменом на зрелость. Надеюсь, мы выдержим его". Дэйра встала на цыпочки и поцеловала меня в губы. -- Кеви, ты прелесть! Я обожаю тебя. -- Затем она повернулась к Рику и Анхеле: -- Думаю, нам нужно кое с кем повидаться. -- С Хозяйкой? -- догадалась Анхела. -- Да, с ней. -- Кто она такая? -- спросил Рик. Я улыбнулся ему: -- Профессор Альба говорил, что насчет нас у тебя есть весьма оригинальная гипотеза. Небось, ты считаешь, что мы -- пришельцы из иного мира, потомки древних колдунов? Рик потупился: -- Ну... В некотором роде... -- В таком случае, -- продолжал я, -- можешь думать о Хозяйке, как о нашей главной колдунье. Она-то и решит твою судьбу. 20. ЭРИК ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ИЗГНАНИЯ -- Папа, -- спросила Фиона. -- Почему у Паолино две мамы, а у меня только одна? Я поправил дочкино одеяло и погладил ее белокурую головку. -- Разве тебе одной мамы мало, Фи? -- Нет. Я люблю нашу маму. Но почему у Паолино их две? Трехлетняя Фиона ворочалась в своей постельке и никак не могла заснуть, находясь под впечатлением событий ушедшего дня. Мы отмечали двойной юбилей -- радостный и одновременно грустный. Сегодня моему старшему сыну Паоло исполнилось семь лет, и ровно семь лет назад умерла его мать, Джулия. Мы впервые взяли с собой на кладбище Фиону, и она вместе с нами положила свой букетик на могилу Джулии. Открытие, что, кроме Дженнифер, у Паоло была еще одна мать произвело на нашу малышку огромное впечатление. -- Понимаешь, Фи, -- сказал я, -- у всех детей должна быть мама. Верно? -- Да, папа, понимаю. Без мамы детям нельзя. -- Вот то-то же. И когда первая мама Паолино умерла, он не мог остаться без мамы, поэтому его новой мамой стала твоя мама. -- А почему его первая мама умерла? Из-за меня, с горечью подумал я. По моей вине... Но, разумеется, я этого не сказал. -- Так устроена жизнь, Фи. Все люди когда-нибудь умирают. -- Вы с мамой тоже умрете? -- встревожилась Фиона. Я снова погладил ее по головке. -- Не бойся, доченька, мы не оставим тебя. -- Если вы умрете, я тоже умру. -- Успокойся, мы не собираемся умирать. Хочешь, я позову маму? -- Не уходи, папа. Останься. Не знаю, как это получилось, но Фиона была стопроцентно папиной дочкой. Она больше любила играть со мной, чем с Дженнифер, с годовалого возраста предпочитала мои колени маминым и быстрее засыпала, когда именно я укладывал ее в кроватку и рассказывал ей на ночь сказки. Дженнифер немного ревновала, но не могла не признать, что я оказался хорошим отцом и умею ладить с детьми. В конце концов мне удалось рассеять страхи Фионы, постепенно она успокоилась, перевернулась на бочок и уже сонным голосом потребовала свою любимую сказку про Красную Шапочку. Я послушно начал рассказывать, но не успел еще дойти до первого появления серого волка, как Фи ровно засопела носиком во сне. Я умолк и некоторое время тихо сидел на краю кровати, ласково глядя на дочь. Я вспоминал, как без малого четыре года назад, когда у Дженнифер начались схватки, я просто сходил с ума от страха потерять ее так же, как прежде потерял Джулию. К счастью, на тот раз все обошлось благополучно. Еще когда Джулия ждала Паоло, она научила нас обоих, как нужно правильно принимать роды и что делать в послеродовой период. Ей самой это не помогло; и, если уж быть до конца откровенным, благополучный исход беременности Дженнифер не был моей заслугой. При всей своей внешней хрупкости Дженнифер оказалась на редкость сильной и выносливой женщиной, она вполне могла родить Фиону и сама, без моей помощи. А вот Джулию, несмотря на все наши старания, спасти не удалось. Она лишь успела дать имя сыну -- Паоло, в честь своего отца, -- и умерла. Позже мы нашли в ящике ее стола письмо, в котором Джулия просила нас не винить себя в ее смерти. Она утверждала, что с ее врожденным пороком сердца даже в лучших клиниках ее родного мира, под присмотром самых лучших специалистов у нее почти не было шансов выжить. Впрочем, нас это мало утешило -- и особенно страдала Дженнифер. На ее родине, в космическом мире, смерть при родах была такой же дикостью, как каннибализм. К тому же она не могла простить себе, что сдуру рассказала Джулии об открытии своего знакомого, профессора Альбы, который нашел верный способ преодоления генетической несовместимости Одаренных с неодаренными. Как я теперь понимаю, Джулия еще с юных лет сильно страдала от того, что ей не дано стать матерью, потому-то она избрала себе профессию акушера-гинеколога -- чтобы хоть косвенным образом быть причастной к рождению детей; а заключение в необитаемом мире лишило ее жизнь и этого смысла. Она не относилась к нашему положению так же философски, как мы с Дженнифер. Время было против нее, а вдобавок она чувствовала себя третьей лишней в нашей компании. Как я ни старался уделять ей достаточно внимания, как ни скрывал своего явного предпочтения Дженнифер, правда то и дело лезла наружу. Увы, сердцу не прикажешь: Дженни была мне намного милее Джулии, а я никогда не блистал актерским талантом и не умел убедительно притворяться. В конце концов Джулия поняла, что остаток молодости ей суждено провести на положении запасной любовницы, женщины второго сорта. Она все чаще впадала в депрессию, замыкалась в себе, днями не покидала своей комнаты, а на третий год даже попыталась покончить с собой. По счастливому стечению обстоятельств, в тот раз все закончилось благополучно. Мы сделали вид, что ничего особенного не произошло, и дело просто в случайной передозировке снотворного, которым Джулия в последнее время злоупотребляла. Только тогда мы с Дженнифер по-настоящему спохватились и поняли, какими были эгоистами. Дженнифер даже наложила на себя епитимью, всерьез и надолго переселилась в комнату Джулии, а ее отправила жить ко мне. Но было уже поздно. Джулия использовала добровольную отставку Дженнифер, чтобы забеременеть от меня. Видимо, она решила, что глупо умирать просто так, ничего после себя не оставив, и поэтому задумала родить ребенка. Позже она призналась, что в благоприятные дни принимала небольшие дозы иммуннодепрессанта, и это, хоть и не так быстро, как она надеялась, дало положительный результат. Спустя четыре года, два месяца и восемь дней после нашей первой встречи Джулия родила сына и, едва успев дать ему имя, умерла... А через три с небольшим года появилась на свет Фиона -- солнышко наше ясное. Мы зачали ее по неосторожности, и известие о беременности Дженнифер не наполнило мое сердце радостью. Я проклинал ту ночь, когда это произошло, и чуть было не возненавидел еще не родившегося ребенка. Теперь, вспоминая это, я недоумеваю и возмущаюсь своим тогдашним поведением. Я уже не могу представить свою жизнь без малышки Фи, моего нежного ангелочка, папиной доченьки... Я наклонился к Фионе, поцеловал ее в щечку и тихонько вышел из бывшего кабинета, полтора года назад переоборудованного под детскую. Раньше Фиона жила в одной комнате с братом, но со временем мы заметили, что Паоло, хоть и души не чает в сестре, все больше тяготится ее постоянным присутствием. Учитывая, в каких условиях он рос и воспитывался, такая его реакция была объяснимой и вполне предсказуемой. Мы с Дженнифер, выругав себя и друг друга за несообразительность, поспешили переселить Фиону в отдельную комнату. С тех пор мы стали уделять повышенное внимание развитию Паоло, как социальной личности, но по причинам малочисленности нашей семьи это воспитание носило большей частью теоретический характер. И хотя Паоло многое узнал от нас о жизни и о людях, мы понимали, что, попав в большой мир, он испытает сильный психологический шок, и ему понадобится помощь хорошего специалиста. Я надеялся, что мой отец справится с этой нелегкой задачей. Я подошел к двери комнаты сына (раньше здесь жила его мать) и осторожно приоткрыл ее. Дженнифер там не было. Одетый в пижаму Паоло сидел на кровати и внимательно читал детскую книжку с картинками. В библиотеке таких книжек, к сожалению, не было, поэтому мы с Дженнифер делали их сами. Она вспоминала все известные ей сказки и истории для детей, придумывала свои собственные, а я рисовал к ним картинки, потом верстал на компьютере макеты книжек и распечатывал их на цветном принтере. Паоло этого не знал; он считал, что читает настоящие детские книжки. Заметив меня, Паоло отвлекся от чтения. -- Привет, папа, -- сказал он. -- Ты ищешь маму? -- Да, -- ответил я и вошел в комнату. -- Где она? -- Пошла убирать на кухне. Она хотела почитать вместе со мной, но я сказал ей, что хочу читать сам. Она поцеловала меня и ушла. -- Ты хочешь, чтобы тебе не мешали? -- Нет, папа, я не хочу, чтобы мама опять плакала. Как в прошлом году. Это плохо, когда плачут в день рождения. -- А в прошлом году она плакала? Паоло кивнул: -- Тогда она читала мне книжку и вдруг заплакала. Это из-за Джулии, правда? Я сел рядом с ним и обнял его за плечи. -- Да, сынок. Джулия была лучшей подругой мамы, и она очень грустит по ней. Паоло посмотрел на меня своими большими голубыми глазами. Я бы очень хотел, чтобы он был похож на Джулию, но природа рассудила иначе, и с каждым годом Паоло становился все более похожим на меня. У него были такие же золотистые с рыжинкой волосы, такие же голубые с бирюзовым оттенком глаза, такое же скуластое лицо с правильными, типично пендрагоновскими чертами. Он ничем не напоминал Джулию -- и это немного огорчало меня... -- Папа, -- нерешительно произнес Паоло. -- А зачем вы рассказали мне про Джулию? -- Как это зачем? -- удивился я. -- Ну, если бы вы не сказали, я бы не знал, что она тоже была моей мамой. Я бы думал, что только Дженни моя мама. Тогда я не любил бы Джулию, а любил бы только тебя с мамой. И Фи, конечно. Я был так поражен его рассуждениями, что не сразу нашелся с ответом. -- Знаешь, сынок... Это было бы нечестно. И очень нехорошо. Нельзя удерживать любовь ложью. Ложь может погубить ее. Ты знаешь, что Джулия тоже была твоей мамой, ты любишь ее, но ты любишь и нас. И если в будущем кто-то скажет тебе, что Дженни -- не твоя настоящая мама, ты не перестанешь любить ее. -- Как не настоящая? -- Ну, есть некоторые люди... я не говорю, что они плохие, просто они глупые... так вот, такие люди считают, что настоящая мама может быть только одна. Это неправда. -- Я знаю, папа. Джулия была моей настоящей мамой, и Дженни тоже моя настоящая мама. -- Вот видишь, ты уже знаешь это. А если бы не знал, и кто-нибудь рассказал тебе о Джулии, ты бы очень обиделся на нас за то, что мы обманули тебя. Теперь понимаешь? Паоло молча кивнул. -- Кроме того, -- продолжал я. -- Если бы мы не рассказали тебе правду, то оскорбили бы память Джулии. Ведь она очень любила тебя и хотела, чтобы ты любил и помнил ее. -- Папа, -- вдруг сказал Паоло. -- Сейчас ты тоже заплачешь? -- Нет, что ты. -- А почему у тебя слезы? -- Это бывает, сынок. Мужчины не плачут, но слезы у них иногда бывают. -- Я поцеловал его в лоб и поднялся. -- Спокойной ночи, Паолино. Не засиживайся допоздна. -- Не буду, -- пообещал он. -- Спокойной ночи, папа. Я спустился на первый этаж и действительно застал Дженнифер в кухне. Она уже закончила уборку и теперь программировала кухонный автомат на завтрашний день. -- Фи заснула? -- спросила она, не оборачиваясь. -- Да, -- ответил я, любуясь ее стройной фигурой. Дженнифер никак нельзя было дать тридцать семь лет. Тридцать, ну, на худой конец, тридцать два -- не больше. Впрочем, и я не выглядел на свои неполные сорок шесть. Наши гены, пусть и со спящим Даром, весьма успешно противостояли энтропии. Если бы понадобилось, мы смогли бы выдержать еще и двадцать, и тридцать, и даже сорок лет заключения... К счастью, этого не понадобится. -- Дженни, -- сказал я. -- Нам нужно поговорить. -- Сейчас, милый, минуточку. -- Она нажала еще несколько клавиш и задвинула консоль в стол. -- Все, готово. Выпьешь соку? -- Выпью, но не соку, -- бодро ответил я и, к удивлению Дженнифер, достал с верхней полки банку растворимого кофе. Ее удивление переросло в изумление, когда я насыпал в чашку с кипятком аж две полные ложки кофе, добавил, не скупясь, сахар, размешал его, а затем вынул из кармана пачку сигарет и закурил. Дженнифер так и села. -- Эрик! Что с тобой? -- Догадайся, -- предложил я. Глаза ее мгновенно расширились: -- Неужели... -- Да, -- кивнул я. -- Мой Дар полностью восстановлен. -- И... когда это случилось? -- Девять дней назад. У Дженнифер был такой растерянный вид, словно она никак не могла решиться, что ей делать -- броситься мне на шею или стукнуть чем-то тяжелым по голове. Я решил помочь ей советом: -- Скажи, что я свинья. -- Ты свинья, Эрик! -- с чувством произнесла она. -- Признаю и каюсь. Обещаю исправиться. -- Почему ты ничего не сказал? -- Боялся обнадежить тебя, а потом разочаровать. До сегодняшнего дня я не мог взять под контроль Формирующие. Как оказалось, я просто должен был вспомнить и восстановить все свои прежние навыки, но я опасался куда более серьезных проблем. -- Значит, ты решил пощадить меня? -- Нет, Дженни. В любом случае, я сказал бы тебе правду, но прежде я хотел разобраться, в чем состоит эта правда. Лишь сегодня за праздничным столом я сумел укротить одну Формирующую, и только тогда мне стало ясно, что мой Дар восстановился без каких-либо изъянов. Дженнифер поднялась, подошла ко мне и вынула из моего рта сигарету. Мы обнялись и поцеловались. -- Вот за праздничным столом, -- заметила она, -- как раз и был удобный случай сообщить нам эту радостную весть. -- И дети не смогли бы заснуть от волнения, -- возразил я. -- Это первая причина, почему я тогда промолчал. -- А вторая? -- Ты, милая. Прежде, чем вызвать отца или маму, я должен поговорить с тобой. -- О чем? -- О нашем будущем. -- Я отстранил от себя Дженнифер, забрал у нее сигарету и сделал глубокую затяжку. -- Странно. Смешно. Уже больше одиннадцати лет мы живем вместе, у нас есть ребенок... дети, а я... я боюсь сказать такие простые слова: "Дженни, стань моей женой". Дженнифер посмотрела на меня долгим взглядом, затем резко обернулась и выбежала из кухни. Я швырнул окурок в раковину умывальника и последовал за ней. Она сидела в холле на диване, уставившись задумчивым взглядом в противоположную стену. Я сел рядом с ней и обнял ее за талию. -- Дженни, родная. Извини, если я сказал что-то не так. Я имел в виду, что боюсь не твоего согласия, а... Дженнифер прижала палец к моим губам. -- Я тебя правильно поняла, Эрик. Я знаю, что ты хотел сказать. Просто я... Понимаешь, я много раз представляла наш разговор о будущем, когда мы, наконец, вырвемся из этого плена. Я представляла его по-разному, и... ты сказал именно то, что я мечтала услышать. -- Значит, ты согласна? Она посмотрела на меня сияющими глазами: -- Да, я согласна... Если ты действительно этого хочешь. -- Я хочу этого, Дженни, больше всего на свете хочу. Я люблю тебя. -- А как же Софи? Ты уже забыл ее? Я вздохнул и потупился. Эта тема была для нас своего рода табу. Вот уже семь лет, если не больше, мы с Дженнифер ни разу не упоминали имя Софи в наших разговорах. Да и я сам с каждым годом все реже и реже вспоминал ее. Однако... -- Нет, дорогая, -- честно ответил я. -- Было бы ложью сказать, что я забыл и разлюбил Софи. И я покривил бы душой, если бы стал утверждать, что моя любовь к ней была лишь юношеским увлечением. Двенадцать лет я провел в ожидании встречи с ней. Мысль о Софи помогала мне бороться с безумием. Она стала для меня символом свободы, живым воплощением той цели, ради которой я смог вытерпеть пытку одиночеством и снести все издевательства Александра. Софи и свобода слились для меня воедино; я люблю Софи, потому что люблю свободу. Она всегда будет близким и родным мне человеком. Но ты, Дженни... Ты -- самое лучшее, что произошло в моей жизни. Ты не просто скрасила мое одиночество, ты превратила мой ад в рай, а серые и унылые будни -- в бесконечный праздник. Из товарищей по несчастью, из вынужденных любовников мы стали дружной семьей, мы стали единым целым, и теперь я не представляю своей жизни без тебя. Да, я по-прежнему люблю Софи, но я уже не могу представить себя с ней, я не могу представить себя с любой другой женщиной, кроме тебя. Дженнифер крепче прижалась ко мне. -- Со мной то же самое, Эрик. Я продолжаю любить Кевина, я очень сильно люблю его, но люблю как старшего брата, как друга. А ты -- мой единственный мужчина, ты один нужен мне, и только ты... -- Она вздохнула. -- Неужели это всего лишь привычка? -- Это больше, чем привычка, Дженни. Не всякая любовь, я уже не говорю о привычке, смогла бы выдержать такое испытание, которое выпало на нашу долю. Долгие годы, проведенные наедине, не стали для нас мучительной пыткой, мы счастливы вместе, меня не тяготит твое общество, а тебя -- мое. Многие другие мужчины и женщины на нашем месте сейчас бы только и мечтали о том, чтобы побыстрее разбежаться в разные стороны, их бы тошнило друг от друга. А у нас с тобой даже мысли такой не возникает. Когда я думаю о своем будущем, то непременно вижу тебя рядом со мной. -- Я тоже, милый, -- сказала Дженнифер. -- Я хочу всегда быть с тобой. И если это не любовь -- то что же тогда любовь? -- Это любовь, -- твердо произнес я. -- Настоящая любовь, какая бывает лишь один раз в жизни, и то далеко не у всех. Нам с тобой повезло, Дженни. Крупно повезло. 21. СОФИ ВОЗВРАЩЕНИЕ ПРИНЦА Прекрасный Принц вернулся. И я страдаю... Нет, конечно, я рада за него. Рада, что он жив, здоров и счастлив... Зато я несчастна! Эрик вернулся не сам. К превеликой радости всей родни, он привел с собой Дженнифер. И, к вящему умилению все той же родни, с ними было двое детей -- сын и дочка, Паоло и Фиона. Дом Света праздновал возвращение наследного принца. По этому случаю Брендон устроил пышное торжество, на которое явились все близкие и дальние родственники, а также члены правящих фамилий дружественных Домов. Я чувствовала себя чужой на этом празднике жизни и при первом же удобном случае поспешила незаметно скрыться. Я вернулась в Сумерки Дианы, закрылась в спальне и дала волю своим слезам. Мне было горько и тоскливо. Мне было почти так же больно, как и год назад, в тот день, когда мне сообщили, что Эрик погиб. Я снова потеряла Эрика -- теперь уже навсегда. Он разбил мое сердце и ушел к другой... Сначала у меня была надежда. Тот факт, что целых одиннадцать лет Эрик и Дженнифер жили, как муж и жена, сам по себе еще ничего не значил. Это было естественно и вполне объяснимо. Даже будь Эрик моим законным мужем, у меня язык не повернулся бы осуждать его. Но... но... Вскоре я поняла, что они не были просто вынужденными любовниками, нашедшими в объятиях друг друга отраду своему одиночеству. За эти годы они стали настоящей семьей, и не только дети связывали их. Я убедилась, что Эрик действительно любит Дженнифер, она любит его, и они счастливы друг с другом и со своими детьми. А мне не было места в их семейной идиллии... И главное, это я во всем виновата! Именно я устроила их счастье, а свое разрушила, когда свела их вместе. Я, и никто другой, была причиной той "случайности", которая направила корабль Дженнифер к планете, где находился Эрик. Почему мое идиотское подсознание сыграло со мной такую жестокую шутку? Почему я просто не вернула Дженнифер в наш родной мир? Или, в худшем случае, не вернула ее туда, откуда она бежала. Тогда бы мы нашли ее гораздо раньше. И эта бедная женщина, Джулия, осталась бы в живых... А Эрик, вернувшись домой, стал бы моим. Неужели в глубине души я не хотела этого? Как иначе объяснить все происшедшее... Мои горестные размышления прервал осторожный и даже робкий стук в дверь. Нельзя сказать, что я совсем не почувствовала, как пару минут назад из Тоннеля на лужайку перед домом вышел Бриан. Подсознательно я приняла этот сигнал к сведению и проигнорировала его. Так обычно случалось со мной во сне: на первых порах я всякий раз просыпалась, но потом привыкла и научилась не реагировать на появление людей, которых хорошо знала и не ожидала от них неприятных сюрпризов. Так было не только во сне, но порой и наяву -- когда я бывала очень занята или чем-то увлечена. А сейчас я была очень занята -- я упивалась жалостью к себе. Лишь после того, как Бриан постучал в третий раз, я нашла в себе силы ответить: -- Входи. Открыто. Я не стала подниматься с постели, разве что перевернулась на спину и поправила юбку. Слезы я не вытерла -- попросту забыла. А вообще, мне было безразлично, что подумает Бриан. Вернее, я знала, что ничего плохого он обо мне не подумает и поймет меня правильно. Если бы он любил меня только по-братски, я бы обрадовалась его приходу и с удовольствием поплакалась бы ему в жилетку. Бриан вошел, закрыл за собой дверь и посмотрел на меня. -- Тебе плохо, Софи? -- спросил он. -- Да, -- честно ответила я. -- Я так и понял, когда ты ушла. -- Это было заметно? -- Нет, ты держалась молодцом. Но мы с Дэйрой догадались. -- Она тоже придет? -- Не знаю. Может быть, позже... Ты хочешь ее видеть? Было ясно, что сам Бриан этого не хотел. -- Мне все равно, -- сказала я. -- Если придет, не прогоню. Но звать ее не буду. Бриан подошел к кровати и сел на ее край. Я смотрела на него, а он смотрел на меня. Потом достал из кармана чистый носовой платок и молча вытер слезы с моего лица. Он проделал это так нежно и бережно, а глядел на меня с таким искренним, непритворным сочувствием, что я чуть снова не разрыдалась. С трудом проглотив застрявший в горле комок, я сказала: -- Спасибо, Бриан. Конечно же, я догадывалась, почему он пришел ко мне. И зачем... Вернее, за чем. Прежде всего, Бриан пришел ко мне, как друг. Он видел, что мне плохо, и хотел чем-то помочь. Поддержать, утешить, приласкать... Он заботился о моем благе и с бескорыстием друга, и с эгоизмом влюбленного. Я не осуждала его за намерение воспользоваться моим теперешним состоянием. Бриан был славным парнем, но он не был достаточно сильным, чтобы устоять перед соблазном и не сыграть на моей слабости. Не был он и слишком слабым, чтобы испугаться самой возможности отказа и упустить такой великолепный шанс. Юношеская любовь жестока -- и к самому влюбленному, и к объекту его любви. Я говорю так не потому, что считаю себя взрослой и умудренной жизненным опытом; лишь глупец в свои неполные двадцать лет станет утверждать, что он уже взрослый. Однако я успела повидать жизнь и заметила, что люди старше тридцати любят хоть и не так пылко, но более самоотверженно, и прежде думают о любимом человеке, а потом уже -- о себе. Нет, я не могла упрекать Бриана в жестокой расчетливости. Не имела на это морального права. В конце концов, и я не без греха. Разве не жестоко было с моей стороны рассказывать ему про Эрика, делая вид, что я не догадываюсь о его чувствах ко мне и о том, какую боль причиняют ему мои слова?.. Бриан все смотрел на меня, сжимая в руке влажный от моих слез носовой платок. Само по себе его молчание не тяготило меня. В обществе Бриана (как и в обществе Дэйры или Мориса) я не испытывала неловкости, когда мы надолго умолкали. При этом мы могли заниматься каждый своим делом и ни в малейшей мере не чувствовали себя скованно. Обычно присутствие других людей давит на человека. В большей или меньшей степени -- зависит от самого человека, от присутствующих людей и от их количества. (Впрочем, поспешу уточнить: речь идет не о людях из толпы на улице или на каком-то массовом мероприятии, а о небольших -- и