лились воедино. Мы вместе ударили по серому туману и разорвали его в
клочья.
Женес дико взвыл, упал на колени и, склонив голову, поднял вверх руки.
Но это не было жестом капитуляции. Часть рубинового пламени за его спиной
отделилась от общей массы и, свернувшись в огненный шар, повисла между
ладонями Женеса. А в следующую секунду этот шар со скоростью артиллерийского
снаряда устремился к нам.
Подчиняясь мгновенному наитию, мы с Инной воздвигли перед собой
энергетический барьер. Шар отскочил от него, как теннисный мяч от стенки,
его рубиново-красный цвет сменился голубым, и он полетел прямо в Женеса.
Противник не смог парировать наш контрудар, но в самый последний момент
ему все же удалось уклониться от пылающего сгустка энергии. Голубой шар
соприкоснулся с красным пламенем, раздался оглушительный взрыв, и огненная
стена за спиной Женеса исчезла.
Мы увидели в углу коническую воронку, в которой одиноко стоял посох из
черного дерева. Теперь все встало на свои места. Спустя почти тысячу лет на
древней башне вновь шел бой между жизнью и смертью. Отличие состояло лишь в
одном: тот бой был в числе последних, а сейчас противостояние только
набирало силу. Когда-то рыцарь с Основы, случайно попавший в мир Граней,
поставил здесь точку в столетней битве вечных; а мы, оказавшись на Гранях по
воле последнего из Великих, вступали в новую битву людей с силами Тьмы,
битву между добром и злом, битву человека за свое право на жизнь...
Не оборачиваясь, я крикнул, чтобы все покинули площадку и оставили нас
с Инной одних. Уже глазами жены я увидел, как воины гарнизона, не дожидаясь
подтверждения приказа из уст герцога, попятились к выходу. Однако сам герцог
и только что поднявшийся на площадку Штепан остались с нами, лишь отступили
в угол, чтобы не мешать нам. Они понимали, что в этом поединке их помощь
бесполезна.
Между тем Женес забормотал какое-то заклинание, но с помощью
контрзаговора Инна заставила его умолкнуть. Вызванный нами ветер сбил
колдуна с ног и поволок его к конической воронке. Полоса ясно-голубого света
пролегла между нами и черным посохом и начала постепенно расширяться,
захватывая все большую часть площадки. Охватив пространство вокруг сферы,
внутри которой спрятался маг, мы увеличили давление в каждой его точке.
Казалось, еще немного, и противник не выдержит... Но тут Женес, ухватившись
за посох, встал в полный рост, откинул с головы капюшон и достал из-за
пазухи тонкую золотую цепочку, на которой висел перстень с небольшим желтым
камнем. Он надел его на средний палец, после чего вытянул руку вперед и,
сжав ее в кулак, направил на нас.
На пару секунд нас ослепила яркая вспышка белого света. Я отпустил руку
Инны и прикрыл ладонью глаза, как вдруг скорее почувствовал, чем увидел,
бросившегося к нам Женеса. Инна среагировала раньше и попыталась остановить
его, но он небрежно отшвырнул ее в сторону и занес над моей головой посох...
Времени, чтобы достать оружие, у меня не было, а силы оставались глухи к
моим призывам. Я инстинктивно закрылся в блоке, и кисти приняли на себя всю
мощь удара. Мою левую руку пронзила адская боль, и я взвыл, как дикий зверь.
Посох опять поднялся, но второго удара уже не последовало. Женесу
помешала не Инна, которая только поднималась с каменного пола; я справился с
ним сам. Честно говоря, до сих пор не пойму, как я успел за столь короткое
время опустить руку, вынуть из-за пояса кинжал и воткнуть его в живот
противника. На рукоятку хлынула густая темная кровь, обжигая своим
прикосновением мою ладонь. Тело Женеса обмякло и всем своим весом навалилось
на меня, кровь залила мне руки и грудь. Я брезгливо отпрянул, оставив кинжал
в его животе.
Лишившись опоры, Женес рухнул на колени. Взгляд его водянистых серых
глаз с каждой секундой все больше тускнел, но по-прежнему источал злобу. Его
губы дергались в судорогах боли, потом на них появилась красная пена, и
струйки крови побежали от уголков рта к подбородку. Он повалился набок и уже
в предсмертных конвульсиях стянул со своего пальца перстень...
В этот момент я снова почувствовал присутствие силы. Женес что-то
пробормотал и с тихим стоном выдернул из раны кинжал. Его начало окружать
рубиново-красное сияние, которое становилось все ярче и ярче. Высоко в небе
загрохотал гром. Женес медленно поднялся с пола и сел. Его глаза вновь
запылали дьявольским огнем.
Я выхватил из ножен меч и ударил им в сердце Женеса...
Дзинь!!!
Щелкнул высокий звук, во все стороны посыпались искры, и острие меча
остановилось в каком-то сантиметре от груди, точно наткнувшись на твердую
броню. Я замахнулся для нового удара, а Инна тем временем обрушила на Женеса
волну голубого света.
Мой клинок сверкнул серебряной молнией, без труда пробил "броню"
противника и вонзился ему точно в сердце...
Вспышка!!!
Тело Женеса вмиг скрючилось и разлилось горящей жижей у наших ног. Мы с
Инной отступили на шаг. Воздух наполнился зловонным смрадом, от которого нас
затошнило. Призванный нами ветер разогнал клубы зеленого дыма, подхватил
серый пепел и понес его прочь от башни и замка -- туда, где лишь пару часов
назад садилось солнце...
Преодолевая брезгливость, я наклонился и поднял с пола покрытый
затейливой резьбой посох из черного дерева и золотой перстень с небольшим
зеленовато-желтым камнем, похожим на хризолит. Ко мне подбежал Леопольд и
потерся боком о мою ногу.
-- Здорово мы его, а?
У меня не было сил отвечать. Я легонько почесал кота за ухом, затем
выпрямился и положил перстень в карман, а посох зажал подмышкой. Моя левая
рука болела, но, к удивлению, не очень сильно. Я мог свободно сгибать и
разгибать пальцы и запястье, не испытывая при этом жгучей боли.
Бросив последний взгляд на коническую воронку, я, наконец, повернулся к
герцогу. Он молча смотрел на меня, вид его был хмурый, но на лице явственно
отражалось облегчение. Стоявший рядом с ним Штепан крестился и шептал
молитву.
Инна тронула меня за плечо.
-- Пошли, -- тихо сказала она.
-- Да, -- кивнул я. -- Пошли.
Мы направились к выходу. Гарен де Бреси и Штепан последовали за нами.
На нижнем пролете лестницы и у входа в башню нас ждали воины и слуги. В их
глазах светилось любопытство и нетерпение, но, встречаясь с мрачным взглядом
герцога, они молча расступались перед нами и не задавали никаких вопросов.
Когда мы оказались во дворе, я почувствовал, как посох в моей руке
легонько завибрировал. Он будто оживал, приближаясь к какой-то цели. Инна
прикоснулась к моему локтю и указала на церковь. Доверившись ее интуиции, я
сделал шаг в этом направлении. Вибрация усилилась.
-- Его что-то тянет к церкви, -- сказал я.
-- Так пойдем же!
Я в нерешительности переступил с ноги на ногу и с сомнением произнес:
-- Не знаю, стоит ли...
-- Думаю, стоит. Ведь по какой-то причине ты взял посох и кольцо.
-- Чтобы не оставлять их без присмотра.
-- Да. Но не только... В конце концов, чего нам бояться? Коль скоро мы
одолели Женеса с посохом, то наверняка справимся с посохом без Женеса.
Я вздохнул:
-- Ладно, пошли.
И мы уступили требованию посоха. Герцог и Штепан неотступно следовали
за нами. По мере нашего приближения к церкви, вибрация посоха все
усиливалась, и я уже с трудом удерживал его. Слабая дрожь превратилась в
горячую безумную пляску в моей руке, посох словно магнитом тянуло вперед.
Когда мы вошли в церковь, посох резко дернулся и вырвался из моей руки.
Инна попыталась поймать его, но лишь ухватила воздух в том месте, где он
только что находился. Посох поплыл между рядами скамеек и замер у алтаря
перед телами сыновей герцога. Он засветился кроваво-красным светом,
постепенно перешедшим в голубой, а затем рухнул на пол. Каменная плита в
этом месте раскалилась докрасна, а посередине даже расплавилась, и посох
погрузился в нее на несколько сантиметров.
От тел Сигурда и Гийома отделились две призрачные фигуры и поднялись
над алтарем. Они грустно смотрели на нас и улыбались; от них во все стороны
расходилось золотое сияние. Стоявший справа от меня герцог потрясенно
прошептал их имена. Призраки помахали нам руками, словно прощаясь, после
чего взлетели к потолку церкви и там растаяли...
-- Господи всемогущий! -- с благоговейным трепетом промолвил Штепан,
опускаясь на колени. -- Прости меня, грешного, что я порой сомневался в
Твоем существовании...
Признаться, в тот момент я и сам едва не уверовал в Бога.
6
Мы с Инной стояли у стены возле исповедальни и смотрели на три
безжизненных тела перед алтарем. Слух о происшедшем чуде мигом облетел весь
замок, и с каждой минутой в церковь прибывали все новые люди, которые
присоединялись к импровизированному благодарственному молебну за избавление
от зла и освобождение невинно загубленных душ. Голубой свет от посоха
продолжал литься к церковным сводам и как бы обволакивал все помещение, что
придавало действу оттенок мистерии...
„Странное дело," -- обратился я к жене, бросив настороженный
взгляд в потолок. -- „Если бы сейчас мы находились где-нибудь в лесу
под открытым небом, я чувствовал бы себя гораздо в большей безопасности, чем
здесь. У меня такое впечатление, что каждая стена в этом замке таит в себе
угрозу... А еще меня не покидает мысль, что мы упустили что-то важное. Но я
не могу понять, что именно, и это меня тревожит."
„Я тоже об этом думаю," -- ответила Инна. -- „Но все, что
осталось после Женеса, это перстень и посох. Вряд ли они так опасны для нас;
во всяком случае, не больше, чем сам Женес, а с ним мы сумели справиться.
Правда, мы до сих пор не знаем, что это за предметы и как они действуют; а
неизвестность зачастую порождает неосознанное чувство опасности... У тебя
есть какие-нибудь соображения?"
„Ну, о посохе я ничего сказать не могу -- разумеется, кроме того
очевидного факта, что с его помощью мы сумели освободить души детей
герцога... или, скорее, он сам их освободил при нашем пассивном содействии.
А вот по поводу перстня у меня есть некоторые догадки. Похоже, это тот самый
талисман, который девять с веков назад защитил Бодуэна де Бреси от магии
Женеса. Помнишь, в письме говорилось о каком-то перстне, который прапрадед
герцога нашел при перестройке часовни?"
„Да. Думаешь, это он?"
„Я почти не сомневаюсь. Видимо, во время строительных работ
гробница Бодуэна была повреждена или совсем разрушена. А может, это
случилось гораздо раньше, но перстень был найден лишь при перестройке
часовни. В любом случае, он оказался у потомков Бодуэна де Бреси, и один из
них, герцог Олаф, неосмотрительно подарил его кровному врагу своей семьи.
Женес воспользовался им, когда понял, что проигрывает нам в магическом
поединке. Судя по всему, будучи надетым на средний палец правой руки,
перстень блокирует воздействие сил на его обладателя..."
„И одновременно перекрывает доступ к силам для самого
обладателя," -- добавила Инна. -- „Женес был вынужден снять перстень,
чтобы снова прибегнуть к магии... которая, впрочем, его не спасла. Я думаю,
что именно перстень помог Женесу уцелеть после удара "мортиры" де Каэрдена.
Очевидно, он держал его наготове и успел надеть, как только рухнули ворота."
„Все верно," -- согласился я. -- „Но сейчас меня беспокоит
не перстень и даже не посох. Здесь что-то другое. Что-то, связанное не
столько с конкретными предметами, сколько с обстоятельствами -- места,
времени, действия..."
„Вот именно!"
„Что?"
„Башня! Вот тебе обстоятельство места. За тысячу лет поменялось
все, кроме Женеса и башни. Она опять оказалась в центре конфликта -- и это
не просто совпадение, здесь кроется нечто большее. Мы забыли задать себе
главный вопрос: что Женес делал на южной башне? Искал посох? Вряд ли это тот
самый посох. Очень сомневаюсь, что он пролежал там в течение девяти с лишним
веков. И Ривал де Каерден уж неверняка должен был забрать его от греха
подальше. Но даже если посох никто не трогал, и Женес искал именно его, это
все равно не объясняет его последующих действий. Завладев посохом, он не
убрался восвояси, что было бы логично, а остался на верхней площадке башни,
рискуя в любой момент быть замеченным, и принялся творить там свои чары. Но
почему именно там? Почему не в каком-нибудь другом месте, более укромном,
где ему никто не мог помешать? Этому я нахожу лишь одно объяснение: то, что
хотел сделать Женес, можно было сделать только на башне. Он замышлял что-то
серьезное и очень опасное, а мы вовремя остановили его... Но что же он
замышлял?"
Мы посмотрели на вплавленный в каменную плиту перед алтарем посох, от
которого лился голубой свет. Это был очень мощный и очень сложный магический
инструмент. Нам явно не хватало знаний и опыта, чтобы разобраться в его
действии. Мы могли только предполагать и делать выводы, основываясь на
собственных наблюдениях, логике и интуиции...
„Да," -- сказала Инна, отзываясь на мои мысли. -- „Больше
нам ничего не остается... Итак, давай рассуждать логически. Посох освободил
души детей герцога, снял с них наложенное Женесом заклятие. Поскольку мы
ничего с ним не делали, то его активизировал и настроил соответствующим
образом сам Женес. Но зачем? Вряд ли он собирался освобождать своих рабов,
пусть даже после их смерти."
„Раз посох настроен на освобождение," -- предположил я, --
„то, может, Женес хотел открыть для кого-то путь. Или для чего-то. Мы
помешали ему, а затем неосознанно применили активизированный посох, чтобы
снять заклятие с сыновей герцога."
„Вполне возможно. В любом случае, мы должны внимательно осмотреть
башню. Нам следовало сделать это сразу."
„Да, пойдем," -- согласился я и, не мешкая, стал пробираться к
выходу. Инна последовала за мной.
7
Оказавшись во дворе, мы увидели, что у дверей южной башни выставлена
охрана, правда, уже без "цепей силы". Стражники бесцеремонно отваживали
любопытных, которые во что бы то ни стало стремились побывать на месте
последней схватки с черным магом.
Мы подошли к башне с уверенным видом людей, к которым общий запрет не
относится. А у охраны, в свою очередь, даже в мыслях не было препятствовать
нам.
-- Внутри кто-нибудь есть? -- небрежно осведомился я.
-- Только кот ваших светлостей, -- ответил один из стражников. -- Он
заявил, что приказ монсеньора его не касается, и наотрез отказался уходить.
-- Стражник развел руками. -- Гоняться за ним мы не стали. Коты, как
известно, гуляют сами по себе и не очень-то считаются с желанием людей. Тем
более коты-оборотни.
-- Ничего, мы его заберем, -- сказала Инна. -- Нас он послушается.
Мы уже собирались войти в дверь, когда сзади нас кто-то окликнул. Мы
обернулись и увидели спешащего к нам Никорана.
-- Нам по-прежнему что-то угрожает? -- спросил он, мигом уловив наше
беспокойство.
-- Не знаем, -- честно ответил я. -- Мы хотим еще раз проверить и
убедиться, что все в порядке... или не в порядке. Господину герцогу мы пока
ничего не сказали. Сегодня он и так много перенес.
Никоран утвердительно кивнул:
-- Да, вы правы.
-- Но на всякий случай, -- заметила Инна, -- следует привести в боевую
готовность гарнизон замка. Мы, конечно, надеемся, что это ложная тревога...
хотя чем черт не шутит.
Инна помянула черта в фигуральном смысле, но Никоран воспринял это
буквально и торопливо перекрестился.
-- Тогда вы обратились по адресу, -- сказал он. -- После смерти
господина де Каэрдена монсеньор поручил мне исполнять обязанности мажодорма.
Я немедленно обойду все посты и прикажу людям снова надеть "цепи силы".
-- Хорошо, господин Никоран. Делайте свое дело, а мы будем делать свое.
Мы прошли внутрь башни и стали подниматься по лестнице. Поначалу все
было нормально -- но только поначалу. Миновав первый пролет, мы обнаружили,
что стены начали слабо пульсировать зловещим рубиново-красным светом.
-- Ну вот, опять начинается! -- сокрушенно произнес я. -- Сущий Hell on
Earth. Любители DOOMа были бы в восторге. Такой шикарной аркады им не найти
ни в одной виртуальной реальности.
-- Это тебе наказание, -- немного рассеянно ответила Инна. -- Нечего
было жаловаться на отсутствие компьютеров на Гранях. Вот и получил их худшие
эффекты... Но, увы, далеко не виртуальные.
Последние слова были сказаны женой через силу. Начав подниматься по
следующему пролету, мы столкнулись с неожиданным препятствием: каменные
ступени внезапно размякли и превратились в вязкую грязеподобную массу. Я бы,
пожалуй, подумал, что сплю и вижу кошмарный сон, если бы не острое, чуть ли
не болезненное ощущение реальности происходящего. Мои ноги увязали в камне
-- и это было наяву!..
-- Чем дальше, тем интереснее, -- пробормотал я.
Инна тяжело вздохнула.
-- У меня есть одна гипотеза, -- с трудом переставив ногу, отозвалась
она. -- И если моя догадка подтвердится, то конец этого дня превзойдет все,
что было с нами до сих пор.
-- Что за гипотеза?.. -- Я обхватил правую ногу руками и потянул ее
вверх. С громким чавканьем она освободилась из плена размякшего камня. Я
поднялся еще на одну ступеньку.
Это начинало походить на летний штурм Карпат, когда дороги размокли от
дождей, и люди, утопая по колена в вязкой жиже, карабкались по перевалам.
Легче было только в одном: нам не приходилось тащить на плечах пушки и
толкать забуксовавшие машины. Зато в любой момент мы рисковали застрять в
этой каменной ловушке...
Инна ответила не сразу. Сначала она сделала еще один шаг, затем
остановилась, убрала со лба прядь непокорных волос и лишь тогда заговорила:
-- Из рассказа герцога следует, что его предок Бодуэн пришел сюда, как
посланник высших сил, чтобы погасить один из последних очагов конфликта на
стыке тысячелетий. Этот конфликт длился ни много, ни мало, целое столетие, а
значит, для его поддержания необходим был постоянный канал пополнения темных
сил...
-- То есть, ты хочешь сказать, что здесь было что-то вроде трактового
пути, но не на другую Грань, а... черт знает куда!
-- Вот именно, что черт знает. Уж он-то наверняка знает. И по этим
инфернальным трактам отправляет на Грани свою рать. Здесь это называется
Прорывом. -- Инна посмотрела на меня с не совсем уместным в данный момент
торжеством. -- Вот тебе и ключ, о котором говорил Ривал де Каэрден. Мы нашли
его. А теперь нам нужно поставить точку в этом деле -- и поскорее, иначе
сегодня мы не сможем еще раз заняться любовью.
Меня всегда восхищала способность жены при любых обстоятельствах не
терять присутствия духа, но сейчас я был просто сражен наповал. При одной
лишь мысли о том, что ждет нас наверху, у меня волосы вставали дыбом,
пугливый, малодушный человечек внутри меня надсадно вопил от страха, требуя
немедленно повернуть назад, сердце стучало так сильно, что едва не
вырывалось из груди, ноги тряслись и подгибались, спину заливал холодный
пот... А Инна еще могла шутить!
Мы продолжали подъем. Постепенно я убеждался, что сравнение
происходящего с виртуальной реальностью не выдерживает никакой критики.
Нахлынувший на нас ужас нельзя было смоделировать даже на самом мощном из
существующих компьютеров. А если когда-нибудь в будущем это станет
возможным, то все последующие поколения игровых фанов превратятся в
агрессивных психов, повредившихся умом во время любимых игр. Стены уже не
просто пульсировали, они давили со всех сторон, мешая нам дышать и
двигаться. Мы с Инной удерживали лишь маленький коридор перед собой и с
огромным трудом продвигались вперед. Каждый наш шаг был равен сотне миль, а
каждая секунда длилась годы.
И вот настал момент, когда я понял, что еще немного, и моя голова
совсем перестанет соображать. Весь мой разум перейдет под контроль рефлексов
самосохранения, и я буду думать только о том, чтобы при следующем же шаге не
увязнуть в камне. А между тем решение нашей проблемы было где-то рядом...
Мои руки снова обхватили правую ногу и потянули ее вверх, а локоть
уперся в полусогнутую опорную левую. И тогда я почувствовал, как перстень
моем кармане больно вдавился в бедро. Мои мысли сразу зацепились за это
обстоятельство, которое показалось мне очень существенным Еще толком не
понимая, что делаю, я достал з кармана перстень и надел его на средний палец
правой руки. Камень сверкнул зеленовато-желтым огнем и хлопком разметал его
по сфере вокруг нас. Все произошло настолько внезапно, что я, не удержав
равновесие, рухнул на мигом затвердевшие ступени, а сзади на меня упала
Инна. Для нее все случившееся было полнейшей неожиданностью, и если бы я не
шел впереди, дело не закончилось бы легким ушибом.
Несколько секунд я пролежал ничком, затем осторожно перевернулся на
спину, взял Инну на руки, сел и огляделся вокруг. У меня было такое
ощущение, словно мы находились под стеклянным колпаком, а снаружи бушевал
ураган. Разъяренная стихия бесновалась в каких-то двух метрах от нас, но не
могла причинить нам никакого вреда.
-- Владик, -- растерянно произнесла Инна. -- Что случилось? Я не могу
прикоснуться к силам.
-- И точно так же они не могут прикоснуться к тебе. -- Я поднял правую
руку и продемонстрировал ей перстень герцога Бодуэна. -- С его помощью мы
окажемся наверху гораздо быстрее и с куда меньшей затратой сил.
-- А что потом?
-- Пока не знаю. Посмотрим по обстоятельствам.
-- Тогда пошли. -- И, улыбнувшись, она добавила: -- Если, конечно, у
нас еще остались силы.
Я встал, помог подняться жене, и мы наигранно бодрым шагом двинулись
дальше. Инна крепко прижималась ко мне, чтобы действие перстня, защищавшего
меня от окружающего неистовства, распространялась и на нее. Казалось бы, все
снова пришло в норму, ничто не мешало нам продолжать подъем, ничто не давило
на нас, но тем не менее я чувствовал себя обнаженным без контакта с силами
-- настолько быстрым оказалось привыкание к ним. Я уже испытывал нечто
подобное, когда к помощи перстня прибегнул Женес. Однако в пылу схватки,
когда в каждое мгновение решался поистине гамлетовский вопрос -- жить или не
жить, -- у меня не было времени анализировать свои ощущения. А они (то есть,
ощущения) были чертовски неприятными...
Первое, что мы заметили, поднявшись на верхнюю площадку, так это
Леопольда со вздыбленной шерстью и выпученными от страха глазами. Он метался
в углу, жалобно мяукал и звал на помощь, но его голос звучал слабо, еле
слышно, что производило еще более жуткое впечатление.
-- Давай сюда, котик! -- крикнула ему Инна. -- Сюда, мой маленький!
Леопольд в два прыжка преодолел разделявшее нас расстояние и оказался у
нее на руках.
-- Здесь плохо, очень плохо! -- пожаловался кот, прижимаясь к Инне. --
Оно не хотело меня отпускать! Оно хотело меня убить!.. Как я рад, что вы
пришли за мной. Оно такое злое!
Инна гладила Леопольда и уверяла, что с нами ему больше ничего не
грозит, а я тем временем огляделся по сторонам.
Над нами было спокойное ночное небо Агриса, усеянное мириадами далеких
звезд, зато под нашими ногами творилось нечто невообразимое. Пол превратился
в колеблющуюся красную массу, и лишь благодаря действию перстня мы не
увязали в ней; а в том углу, где раньше была коническая воронка, теперь
зияло черное отверстие. Оно вело не вниз, к земле, а гораздо ниже -- в самые
глубины... Я чуть не подумал: "преисподней", но в последний момент
сдержался. Я по-прежнему сомневался в существовании ада, как объективной
реальности. Ад же подчистую игнорировал мои сомнения и чем дальше, тем
громче заявлял о себе...
Леопольд все еще хныкал на руках Инны, но постепенно успокаивался, как
ребенок в присутствии матери. Я посмотрел на жену и сказал:
-- Похоже, твоя догадка подтвердилась. Здесь намечается Прорыв. Что
будем делать?
-- По-моему, ответ очевиден, -- задумчиво произнесла она, глядя на
неуклонно расширявшееся отверстие. -- Мы должны остановить это безобразие.
Во всяком случае, должны попытаться.
Я кивнул:
-- Ты права. У нас просто нет выбора.
-- Ошибаешься, -- возразила Инна. -- Выбор у нас есть. Мы можем уйти
отсюда и не вмешиваться в происходящее. Самих себя мы, скорее всего, сумеем
защитить. Но тогда погибнет много ни в чем не повинных людей, чьи жизни мы
еще можем спасти... если, конечно, можем. Не попытавшись, мы никогда не
узнаем это наверняка и всю оставшуюся жизнь будем чувствовать себя виновными
в их смерти. Готов ли ты заплатить такую цену за наше спасение?
-- Нет, не готов, -- ответил я. -- У меня не хватит мужества жить с
этим грузом на совести.
-- Значит, решено. -- Левой рукой она продолжала прижимать к себе
Леопольда, а правую положила мне на плечо и добавила мысленно: --
„Жаль только, что если мы погибнем, пострадает бедный котик."
Я обнял Инну и нежно поцеловал ее в губы. Возможно, это был наш
последний поцелуй...
-- Я люблю тебя, Владик, -- сказала она.
-- Я тоже люблю тебя, родная, -- сказал я. -- Последние восемь месяцев
были самой прекрасной порой в моей жизни. Спасибо тебе за все, Инночка.
Спасибо за твою любовь и нежность. Спасибо за то, что ты есть... -- И с
этими словами я стянул с пальца перстень.
Пол тут же ушел у нас из-под ног, и мы полетели вниз. Слившись воедино,
мы ударили в первый же попавшийся нам пучок враждебных сил. Мы вложили в
этот удар всю нашу ненависть к тому, что мешало нам жить и любить.
Затем мы били направо и налево по тянувшимся к нам когтям и щупальцам,
по окружавших нас со всех сторон адским ликам. Их глаза горели исступленной
злобой, а кривые зубы обнажились в диком оскале на фоне черной пустоты рта.
От этих лиц несло могильным холодом и болью неприкаянных душ, не нашедших
покоя после смерти своих тел. Мы били по ним, сокрушали их, и они с
облегчением уходили в небытие...
Секунды для нас растянулись в вечность, а вечность стала подобна
мгновению. Впервые в жизни мы смотрели в бездну, а бездна смотрела в нас.
Все, что было внутри вышло наружу, а что было сверху, опустилось на дно.
Причина и следствие поменялись местами и, кружа в безумном хороводе,
унеслись туда, где дракон пожирает собственный хвост. Время перестало
диктовать свои условия и остановилось в ожидании лучших времен. Добро и зло
сшиблись лбами и забыли, кто из них есть кто. Они прекратили свой извечный
спор, ибо не могли вспомнить о его предмете, и тихонько отошли в сторону,
предоставив нам отделять зерна от плевел...
От смрадных запахов стало невыносимо дышать; серные испарения ударяли
нам в ноздри, вызывая тошноту. То, что вначале мы считали мерзким и
отвратительным, теперь казалось чуть ли не прекрасным по сравнению с тем,
что устремилось к нам по инфернальному тракту. Это был авангард Прорыва.
Первые из тех существ, которых сотворили недра ада. Существ, жаждущих крови
и плоти человеческой. Существ, идущих на смерть ради того, чтобы упиться
единым мигом людских страданий...
Но они опоздали -- мы опередили их. Может, на одно мгновение, а может,
на целую вечность. Мы уже стояли у прохода, когда они лишь подходили к нему.
Небесная лазурь пульсировала вокруг нас, преграждая им путь. Увидев это,
существа взвыли в ярости и бросились в атаку.
Это был конец. Последнее напряжение сил и последний крик боли.
Последний всплеск энергии и последняя вспышка взрыва. Последний натиск и
последний отпор. И хлопок сомкнувшегося пространства, последний стон
раненного континуума...
Потом была пустота. Я парил в ней, ничего не видя, не слыша, не
чувствуя... А потом пришла боль. Боль душевная и физическая. Боль, которая
должна приходить первой, немного запоздала, но взяла свое, нещадно истязая
каждую клетку моего тела, каждый мой нерв, каждый нейрон моего мозга...
Я открыл глаза. Я повернул голову. Я что-то увидел. Я снова стал
человеком...
И, будучи просто человеком, я не выдержал этого нечеловеческого
напряжения.
Я потерял сознание.
Глава 5
ПОСЛЕ БУРИ
1
Следующие три дня мы провели во мраке забытья, а еще сутки прошли для
нас словно в тумане.
Когда я очнулся в первый раз, за окном едва занимался рассвет. Рядом со
мной в постели лежала Инна, а у ее ног свернулся калачиком Леопольд.
Инна крепко спала, кот только дремал. Увидев, что я бодрствую, он с
радостным мяуканьем бросился мне на грудь. Именно от него я узнал, что после
нашей схватки с нечистью прошло не несколько часов, как мне показалось
вначале, а свыше трех суток. Все это время Леопольд не отходил от нас ни на
шаг, очень переживал и не верил бодрым рапортам доктора о постепенном
улучшении нашего состояния. В своем привычном стиле кот принялся распекать
меня за то, что я вечно лезу в неприятности и втягиваю в них Инну, подвергая
наши жизни опасности. Он продолжал бы ныть до бесконечности, но меня выручил
Штепан, который дежурил в соседней комнате и, услышав причитания Леопольда,
вошел к нам в спальню. За ним по пятам следовал доктор, как мы позже узнали
-- известный специалист, которого герцог спешно вызвал из Хасседота еще в ту
ночь, когда мы с Инной остановили Прорыв.
Штепан тут же отправил кота будить служанку, чтобы она принесла мне
поесть, а доктор без промедления приступил к медосмотру. Его методы были
вполне современными: он сунул мне подмышку термометр, измерил пульс и
давление, с помощью стетоскопа прослушал сердце, постучал там и сям своим
молоточком, посветил мне в глаза, осмотрел полость рта и, наконец, заявил,
что я в полном порядке, только сильно истощен.
Инна никак не реагировала на происходящее в комнате. Я поначалу
встревожился, но доктор заверил меня, что она просто спит. Он рассказал мне
о том, чего не успел сообщить Леопольд: часа три назад Инна ненадолго пришла
в сознание, поела, а потом снова отключилась. При ее пробуждении
присутствовал и Гарен де Бреси, который по очереди со Штепаном и Никораном
дежурил в наших покоях, нетерпеливо дожидаясь, когда мы очнемся. Совсем
недавно он ушел отдыхать.
Едва доктор закончил осмотр, как в комнату вошла заспанная служанка с
огромным подносом со всяческой снедью. Без лишних разговоров я набросился на
еду со зверским аппетитом человека, у которого последние три дня не было
крошки во рту. Тем временем Штепан поведал мне о том, что происходило в
замке и в его окрестностях в ночь Прорыва.
Когда на верхней площадке башни были замечены красные и голубые
вспышки, а затем в безоблачном небе засверкали молнии, воины гарнизона во
главе с Гареном де Бреси бросились нам на помощь. Но уже на первом пролете
лестницы их ноги начали увязать в размякших ступенях, и чем дальше, тем
труднее было им продвигаться. Герцог, Штепан и Никоран преодолели целых
четыре пролета, после чего увязли окончательно и не могли сдвинуться с места
-- ни вперед, ни назад. Они уже решили, что пришел их смертный час и стали
молиться, как вдруг сумасшествие стихий в одночасье прекратилось, стены
перестали пульсировать рубиново-красным светом, каменные ступени обрели
прежнюю твердость, а люди снаружи закричали, что больше не видно ни вспышек,
ни молний.
Несколько человек не успели вовремя вытащить ноги из быстро
застывающего камня, однако никто из них не пострадал. Все они отделались
лишь легким испугом, а остальным воинам пришлось изрядно потрудиться,
освобождая своих нерасторопных товарищей из каменного плена.
Впрочем, герцог, Штепан и Никоран, хоть и увязли глубже всех, избежали
этой участи. Они первыми оказались наверху и там увидели нас с Инной,
неподвижно лежащих посреди площадки. Наш верный Леопольд сгоряча решил, что
мы погибли, и горько оплакивал нас. Когда Штепан сообщил ему, что мы живы,
просто потеряли сознание, кот от облегчения и сам грохнулся в обморок.
А между тем, герцог с Никораном осмотрели всю площадку и обнаружили в
конической воронке труп существа, явно порожденного недрами ада. Существо
было настолько уродливым, что Штепан не решился даже описывать его, а сказал
лишь, что оно отдаленно напоминало помесь козла со скорпионом. Это было
единственное адское создание, которому удалось выбраться на свет Божий в
эпицентре Прорыва, да и то лишь частично. Задняя часть его туловища
отсутствовала -- видимо, мы закрыли проход в тот самый момент, когда оно
выбиралось оттуда.
Я хотел было спросить у Штепана, что значат его слова об эпицентре
Прорыва, но внезапно у меня пошла кругом голова, перед глазами поплыл туман,
я уронил себе на колени бокал с вином и снова канул в пучину сна...
Во второй раз я проснулся в начале десятого утра. Следующие полчаса мы
с Инной бодрствовали вместе. Теперь с нами был Гарен де Бреси, и от него мы
услышали более подробный отчет о ночных событиях.
Как оказалось, Прорыв, который мы остановили, был не обычным,
локальным, а региональным. По имеющимся у герцога сведениям, фронт
наступления нечисти охватывал прилегающие к замку земли в радиусе, как
минимум, ста миль. И это еще был не предел: почти ежечасно поступала новая
информация о все более удаленных очагах Прорыва, эпицентром которого, вне
всяких сомнений, был Шато-Бокер. Сами того не подозревая, мы так умело
погасили главный очаг, что одновременно уничтожили все ответвления открытого
Женесом инфернального тракта. Правда, в других местах дело не ограничилось
одной рассеченной пополам тварью, на белый свет вырвалось немало адских
созданий, и территория Бокерского княжества теперь буквально кишела
нечистью. Пострадало много людей; в Хасседоте уже погибло свыше трехсот
человек и около полутора тысяч получили разной степени тяжести ранения. С
наступлением темноты улицы крупных городов становились опасными для поздних
прохожих, а деревни и небольшие городки, которые не имели надежных
укреплений, по ночам подвергались массированным атакам тварей, укрывавшихся
днем в окрестных лесах. Тем не менее, это были сущие пустяки по сравнению с
тем адом, который воцарился бы здесь, если бы мы не остановили Прорыв.
Герцог был очень озабочен происходящим, ведь все эти безобразия
творились на подвластных ему землях, а вдобавок он считал себя в ответе за
то, что позволил Женесу пробраться в замок и открыть путь для Прорыва. Также
его тревожило, что до сих пор не появился инквизитор из Лемоса, которого
незадолго до своей смерти вызвал Ривал де Каэрден и который должен был
прибыть еще позавчера вечером, в крайнем случае -- вчера утром. Нас это тоже
встревожило -- что, впрочем, не помешало нам вскоре забыться в глубоком
сне...
2
В течение этого дня я еще четыре или пять раз ненадолго просыпался, а
потом засыпал снова. Лишь к вечеру мы с Инной почувствовали себя достаточно
в норме, чтобы подняться с постели, принять ванну и поужинать не в спальне,
а за столом в прихожей, в обществе герцога, доктора, Никорана и Штепана.
Предварительно осмотрев нас, доктор заявил, что мы очень быстро идем на
поправку и через день-другой, если не будем подвергать себя чрезмерным
нагрузкам, полностью восстановим свои силы. В тот вечер мы и не думали
подвергать себя никаким нагрузкам, разве что наелись до отвала.
Инквизитора из Лемоса по-прежнему не было. Гарен де Бреси высказал
опасение, что посланец задержался в пути из-за нашего Прорыва, подразумевая
под этим "задержался", что он погиб или тяжело ранен. Последние сведения,
поступившие из Руана, древней столицы королевства, заставили герцога
предположить, что Прорыв был даже не региональный, а глобальный -- то есть,
направленный на всю Грань.
Правда, здесь было одно "но". Ни герцог, ни остальные присутствующие не
знали ни одного случая, когда глобальный Прорыв был остановлен усилиями двух
человек -- пусть даже очень могущественных магов.
Тут Инна мысленно обратилась ко мне:
„Владик, а тебе не кажется, что это не мы остановили Прорыв...
вернее, что его остановили не только мы?"
„Ты хочешь сказать, что нам кто-то помогал?"
„Вот именно."
„Но кто?"
„Помнишь посмертную речь де Каэрдена? Помимо всего прочего, он
велел нам искать последнего из уходящих. Возможно, он намекал, что на свете
остался еще один Великий. Например, тот же Мэтр, который по каким-то неясным
причинам инсценировал свою смерть."
„Гм, интересная мысль..." -- И я поделился этим предположением с
нашими собеседниками.
Гарен де Бреси отнесся к моим словам серьезно, хоть и с большой долей
скепсиса.
-- Конечно, нельзя исключить, -- сказал он, -- что один из Великих по
сей день живет среди людей инкогнито, скрывая от всех свою истинную
сущность... Правда, Ривал, насколько я помню, ни разу не усомнился, что Мэтр
действительно ушел и что он был последним из Великих.
-- А почему Великие ушли? -- спросил я. -- И вообще, кто они были
такие?
Я уже не стеснялся демонстрировать перед герцогом свое невежество. За
ужином Инна вкратце рассказала ему нашу историю, и он нашел ее в высшей
степени любопытной. В отличие от Штепана, который до встречи с нами искренне
считал жителей Основы самыми осведомленными людьми на свете, Гарен де Бреси
знал, что в подавляющем большинстве люди Земли даже не подозревают о
существовании Граней. А поскольку он с юных лет тесно общался с
инквизитором, мы рассчитывали, что он поможет нам разобраться в происходящем
вокруг нас.
-- Вы затронули очень сложный вопрос, господа, -- заговорил герцог
после минутного молчания. -- И очень спорный. Даже среди инквизиторов нет
единого мнения о Великих и об их месте в мироздании. Так, скажем, Ривал был
приверженцем гностической доктрины и поневоле воспитал меня в духе
гностицизма... хотя в этическом и обрядовом плане я все же остаюсь
традиционным христианином. Боюсь, кое-кто из сидящих за этим столом
решительно не приемлет моих воззрений. -- Он мельком взглянул на Никорана.
-- Каждая религия, каждое философское течение твердо настаивает на
истинности своего толкования природы Великих.
-- А сами Великие? Их ведь спрашивали, кто они?
-- Конечно, спрашивали. Но за редким исключением они отказывались
отвечать -- как, например, это делал Мэтр. Те же из них, кто отвечал, опять
же отвечал по-своему и вольно иль невольно становился основателем новой
религии -- со всеми проистекающими отсюда последствиями. У меня такое
подозрение, что и сами Великие точно не знали, кто они на самом деле. Во
всяком случае, не до конца это понимали, иначе не было бы такой
разноголосицы. Пожалуй, единственное, в чем сходятся все религии, это в
божественности происхождения Великих, а в остальном они трактуют их
по-разному. Посланцы Господни, младшие боги, присматривающие за людьми по
поручению своих старших коллег, божественные манифестации, земные аватары
богов... Гм. А некоторые умники, не буду называть их имена, -- герцог сделал
выразительную паузу и в упор посмотрел на Никорана, который тут же покраснел
и смущенно потупился, -- так вот, эти умники уже поспешили объявить вас
новоявленными Великими, присланными на смену ушедшим. Мне с большим трудом
удалось предотвратить распространение этих нелепых слухов.
Я почувствовал, как у меня в груди неприятно защекотало. Мое сердце на
секунду замерло, сжалось, затем быстро застучало, затем снова замерло и
сжалось, и снова застучало... Перед моим внутренним взором возник портрет
Мэтра, который Инна "вытянула" из Суальды. Это бесстрастное, будто
вытесанное из мрамора лицо, эти холодные, нечеловеческие глаза, этот усталый
взгляд, исполненный тысячелетней муки и глубокого презрения к жизни...
Нет, только не это!
Я взглянул на Инну. Она испуганно смотрела на меня, ее лицо было белым,
как полотно, а зрачки глаз расширились от ужаса. Так страшно нам обо