уженные послы?! Как они посмели?! И кто разрешил... Между тем старик не преминул воспользоваться возникшей паузой, остановился шагах в пяти от трона, скрестил руки на груди и заговорил слегка надтреснутым, но твердым голосом: - Хан кипчаков Булугай, слушай волю пославшего меня... Тут уж Василь Шугракович очнулся от столбняка и, подавшись вперед, пронзил посла яростным взглядом. Не всегда великий князь был мягкосердечным; он умел гневаться и умел показать другим, что гневается, - без этого правителю никак не обойтись. - Ах ты мешок конского навоза! Да как ты посмел предстать передо мной и не поклониться?! И почему твой охранник не отдал моим людям меч? И какой я тебе хан Булугай? Я Василь Шугракович, великий князь Таврийский! Что это ты позволяешь себе и своему прихвостню?! Игравшая на губах посла презрительная ухмылочка сменилась хищным оскалом старой гиены - половина зубов у него была сломана, а между уцелевшими пенечками тут и там чернели дырки. Он еще выше задрал острый пергаментно-желтый подбородок и изрек: - Никакой ты не великий князь Таврийский, а хан кипчаков, и имя твое Булугай. А кроме того, ты жалкий предатель. Ты бросил своего хозяина, великого Бату, и трусливо перебежал на сторону урусов. Новый твой хозяин, князь Данила, швырнул этот край тебе под ноги, как бросают обглоданную кость презренной собаке. Ты гордишься своим ничтожеством, Булугай, но не думай, что у других нет глаз. Не думай, что тебе удастся обмануть других вот этим, - по-прежнему не отводя взгляда от Василя Шуграковича, он повел рукой вокруг, показывая, что имеет в виду деревянный дворец. - Да, ты стремишься быть похожим на нового хозяина, вот даже его бога повесил над своим троном. Но знай: стремление твое тщетно. Тебя держат в степи подальше от Минкерфана, а на твоих землях находится четыре тысячи отборных урусских воинов, которые тебе не подчинены. Разве это не показывает, как мало ценит тебя князь Данила, как мало тебе доверяет? И сейчас я разговариваю с тобой, как разговаривают с предателем... которому, впрочем, дается шанс исправить допущенные ошибки и послужить хану Тангкуту, брату умершего позорной смертью великого хана Бату. Если этот старый болван хотел смертельно оскорбить Василя Шуграковича, то он достиг желаемого результата. Даже посмел насмехаться над его великолепной выдумкой с богом урусов! А ведь это было еще одно изобретение Василя Шуграковича, которым он чрезвычайно гордился. Ну конечно! Распятие висело позади трона, и когда бывавшие здесь урусы возмущались тем, что кипчаки ползут к стопам великого князя на животе, хитрый Василь Шугракович возражал, что они-де воздают таким образом почтение не ему, жалкому земному правителю, а небесному владыке Христу. В мыслях великого князя татарский посол уже был привязан к конскому хвосту и с воплями несся по заснеженной степи, постепенно превращаясь в конвульсивно дергающееся месиво из костей и мяса, за которым тянется кровавый шлейф. Но замечание о Тангкут-хане заставило Василя Шуграковича на некоторое время сдержать праведный гнев и с притворным смирением спросить: - Вот как? Чего же хочет от меня хан Тангкут? Кажется, посол ничего не заподозрил. То ли старик был непроходимо глуп, то ли безгранично самоуверен, но так или иначе он, гордо подбоченившись, разразился прочувствованной речью, из коей следовало, что хан Тангкут, брат великого Бату, вставший теперь во главе остатков западных улусов, наследственного владения их отца Джучи, поклялся страшной клятвой отомстить за позор брата и за поражение под Минкерфаном (так называли татары Киев). Как раз сейчас хан Тангкут собирает со всех своих земель войска, а с одобрения великого кагана Угедэя, верховного правителя татар, многочисленные потомки Чингиза, властители восточных и южных улусов, направляют к Тангкуту отряды, чтобы вновь выступить в поход на Русь. - Тебе же, предатель Булугай, повелевающий западными кипчаками, великий Тангкут согласен даровать прощение при условии, что ты немедленно отправишься к нему в Тангкут-Сарай с повинной и с богатыми дарами, а также немедленно предоставишь в его распоряжение три тысячи всадников и обязуешься по первому требованию добавить к этим трем тысячам еще столько, сколько понадобится великому Тангкуту, - вещал посол. Василь Шугракович мысленно поздравил себя с тем, что вовремя сумел сдержать праведный гнев. Ведь если бы он сразу велел схватить посла и привязать к конскому хвосту, то ничего не узнал бы о планах Тангкута. Интересно, известно ли об угрозе с востока королю Даниле? Сомнительно! В противном случае урусские бездельники не продолжали бы бить баклуши... А впрочем, они ведь затребовали свежих коней! На один-единственный миг в душу Василя Шуграковича закрались сомнения: а вдруг урусы втайне готовятся к походу на восток, не поставив в известность его, великого князя Таврийского? И тут же он понял, что этого не может быть. С Данилы, конечно, станется бросить на произвол судьбы кипчаков - но никак не урусов-переселенцев! В их же поселках царит безмятежный покой, обычно охватывающий землепашцев в зимнюю пору, они отмечают какие-то свои праздники. И нет никаких разговоров о предстоящей войне. Если бы хоть что-то подозрительное было замечено, ему бы немедленно донесли! Итак, сейчас только он один, великий князь Таврийский Василь Шугракович, знает о планах татар. Он может подчиниться требованиям посла, встать на сторону Тангкута и заключить союз с татарским предводителем за спиной короля Данилы. Но кипчаки уже испытали, что значит находиться под татарами. Кроме того, требование лично явиться с повинной в Тангкут-Сарай наводило на очень неприятные мысли. Василь Шугракович еще в бытность свою ханом Булугаем хорошо изучил нравы татар и не сомневался, что назад он уже не вернется. Да что там - он уже никуда и никогда не выедет за пределы Тангкут-Сарая, ибо найдет там свой безвременный конец! Тогда напрашивался второй выход, позволявший упрочить отношения с урусским королем, сослужить ему неплохую службу... И более не раздумывая, Василь Шугракович резко взмахнул рукой и отрывисто крикнул: - Взять! Телохранитель посла среагировал мгновенно и выхватил из ножен меч, но пустить его в ход не успел. На телохранителя навалилось сразу шестеро придворных, и через минуту он был повален на пол и разоружен. - Предатель! Грязный предатель! - заверещал старик, которому выкручивали руки. - Попомни мои слова: великий хан Тангкут отомстит за меня! В полынной чаше, которую кипчаки выпьют вместе с проклятыми урусами в расплату за Бату, будет капля и за меня! Гнев Тангкута ужасен!.. - Заткните ему пасть, - спокойно распорядился Василь Шугракович. Один из придворных ударил посла в лицо; тот слабо дернулся и повис безвольным мешком в руках державших его людей. С отвисшей челюсти на богатый кафтан и на пол тронного зала потекла жидкая алая кровь с раскрошенными кусочками гнилых зубов. - Старика в темницу, ходатая оттуда ко мне, - продолжал командовать Василь Шугракович. - Людей, что дожидаются во дворе - на кол, всех до единого. Этого... Он на минуту задумался, стоит ли разрывать телохранителя лошадьми. Но когда великий князь уже решил не делать этого, а послать с его помощью "весточку" татарам, то вдруг вспомнил кое-что и грозно спросил: - Кстати, кто посмел пропустить в мой дворец вооруженного татарина? По залу пробежал шепоток. - Ясно, - ехидно ухмыльнулся Василь Шугракович и обратился к старшему советнику: - Найти олуха и посадить на кол вместе с татарами. Кто-то выскочил из зала, за ним бросились в погоню. - Поймать! На кол! - рявкнул Василь Шугракович и добавил чуть тише: - Будет знать, как подвергать мою жизнь опасности. А этого, - он кивнул на телохранителя, - привязать к спине коня, вырезать сердце, довезти до восточных пределов княжества - и пусть его тело будет моим ответом Тангкуту. Со двора донеслись крики: там обезоруживали и вязали посольскую свиту. Старика отволокли в темницу, и вот уже перед Василем Шуграковичем предстал бледный трепещущий ходатай, к несказанной радости освобожденный до срока. - Тебе повезло, - сказал ему князь. - Не время сейчас сидеть под замком. Так что получишь тридцать палок по ребрам... Ходатай радостно воскликнул: - О великий!.. - и бросился лобызать сапог повелителя. - Не время сейчас, - Василь Шугракович пихнул его ногой в лицо. - Получи свои тридцать палок и скачи к урусским воинам. Привезешь ко мне тамошнего тысяцкого. И быстро, не мешкая! А коней урусам отправить самых лучших. Передашь, что так приказал Василь Шугракович, великий князь Таврийский. Ходатай ушел в сопровождении подручного палача. Сам же палач отправился с Василем Шуграковичем по более важному делу - присматривать за приготовлениями к казни посольской свиты и нерадивого придворного, пропустившего в тронный зал вооруженного татарского телохранителя. Уже под вечер, когда этот придворный и пятеро татар (трое погибли в схватке) едва трепыхались на высоких окровавленных кольях, примчались стражники, волоча на аркане Кипхатага. - А-а-а, явились, не запылились! - сказал великий князь почти ласково, разглядывая помятого беглеца. - Ты что ж это за девку мне приволок, мерзавец?! Разве ж мне такие нужны? - Да я... я... - как и посланные в погоню стражники, Кипхатаг со страхом озирался на колья с умирающими татарами. - Что "я"? - Я ж это... Думал тебя, князь, разгорячить... - Разгорячить?! - зарычал Василь Шугракович. - Ну да, неудовольствием, - залепетал перепуганный беглец. - Ты же пришел в настоящую ярость, не рассчитал я, прости, великий. Я после хотел тебе такую бабу дать, как ты любишь, пышную да дородную. Но ты слишком уж осерчал, пришлось уносить ноги... - А, врешь ты все! - махнул рукой Василь Шугракович, прекрасно понимая, что если бы дело обстояло именно так, Кипхатага поймали бы довольно быстро. Но он уже успел выплеснуть накопившееся со вчера раздражение, наблюдая за казнью посольской свиты. - Ладно, прощаю тебя. Получи тридцать палок по пяткам и исчезни. Но учти... - Василь Шугракович возвел очи к потемневшему небу, в последний раз взглянул на полуголых татар, уже переставших дергаться на своих кольях, и добавил: - Но учти, скоро начнется большая война. Кипчаки возьмут много пленников. И пленниц. И чтобы тогда ты не приводил ко мне в шатер худосочных! А теперь пошел вон. В конце концов, великий князь Василь Шугракович отнюдь не был жестокосердным и злым... Глава II. ЗАПАХ ВОЙНЫ Лютая стужа проморозила Рось до дна. Небольшой отряд спускался вниз по течению. Шипастые подковы коней выбивали на речном льду веселую звонкую дробь. Лед пел, разнося весть о продвижении всадников далеко окрест.Они были на родной, русской земле, можно и пошуметь, не опасаясь нарваться на неприятеля. Ехавший впереди всадник был королевский воевода Давид, он же в не столь отдаленном прошлом непревзойденный в воинским искусстве мастер Карсидар, никакой опасности не чувствовал (а почуять заранее он умел, уж будьте спокойны!). Ему вспоминалась другая зима, другая река, другой лед, расколотый павшими с неба молниями. Да-да, когда он со своими "коновалами" сидел в засаде на Тугархановой косе, лед тоже пел под нетвердыми шагами раненого предателя, несшего татарским лазутчикам весть о смерти колдунов Хорсадара и Дрива. А вот поди ж ты, не умерли они! Целы-целехоньки. Чего не скажешь об узкоглазых дикарях, вздумавших покорить Русь... Интересно, казнен ли уже ненавистный Бату? По всей видимости, да. Все-таки больше года прошло с тех пор, как остатки "коновальской двусотни" во главе с Читрадривой пустились в намеченный Данилой Романовичем путь. Достаточный срок, чтобы со всеми задержками и остановками достичь последнего западного моря. Последнее море! Никогда не думал мастер Карсидар, что окажется в местах, из которых можно добраться до пределов мира. В Орфетане о таких далеких краях ходили самые нелепые слухи, как и о Ральярге. Теперь Карсидар оказался здесь, по эту сторону южных гор... Впрочем, где они с Читрадривой очутились, тот еще вопрос. Пока товарищ был здесь, эта тема иногда обсуждалась. В конце концов Карсидар совершенно запутался и предложил для простоты считать, что они все же оказались южнее Орфетанского края. По крайней мере, тогда хоть можно было объяснить изменение картины звездного неба. Ведь оба не смогли найти ни одного знакомого созвездия! Это ж как далеко занес их поднявшийся в пещере ветер! Одно радовало: Карсидар узнал-таки, что он не "человек ниоткуда", что маленьким мальчиком он явился в Орфетан именно отсюда, из Ральярга. Здесь была его истинная родина - город Йерушалайм. (Как сильно земной диск, оказывается, вытянут к югу! Страшно подумать...) И здесь же, в русских землях, во владениях короля Данилы (между прочим, ставшего королем при самом непосредственном участии Карсидара), обрел он свою новую родину, собственный дом и семью. Теперь если кто посмеет сунуться на Русь, тому не сдобровать! Татары вон уже попытались - и больше полумиллиона плосколицых дикарей сложили головы под Киевом, а их предводителя Бату в железной клетке повезли к последнему западному морю, чтобы утопить в его водах. Правда, есть еще "хайлэй-абир", "могучие воины", которые зарятся на русские земли с запада. Пятерых Карсидар видел живьем. И к глубокому своему сожалению, вынужден был отпустить их восвояси... При мысли о хайлэй-абир Карсидар нахмурился. Неспокойно что-то на западных границах! Не нравится тамошним владыкам укрепление Русской державы, сплочение раздробленных княжеств в единое королевство и расширение этого королевства на юг. Еще бы! После блистательной победы над татарами все русские земли, за исключением Новгородской и Суздальской, признали над собой власть Данилы Романовича, вселенский патриарх даровал ему титул короля (вернее, кесаря - но для слуха русичей более привычным было слово "король") и обещал нынешней весной самолично привезти в Киев корону; прежде независимая Половецкая степь была превращена в подчиненное Киеву Таврийское княжество, а затем и Молдавия окончательно вошла в состав Руси на правах королевской вотчины. Правда, угорский король Бэла Четвертый доволен этим, но угорцы - дело особое. Расширяя свою державу, они тем самым вызвали недовольство у соседей-германцев, а потому нуждались в надежном союзнике, которого нашли в лице окрепшей Руси - Данила Романович не забыл, что Бэла единственный из иноземных владык прислал ему военную помощь против татар. И кроме того, когда Данила Романович был еще четырехлетним несмышленышем, кто укрыл его с младшим братом Васильком от сводной армии враждебной княжеской партии и половцев? Опять же угорцы! Вот и договорились полюбовно оба короля, без лишнего шума поделили между собой Молдавию с Трансильванией и согласовали свою политику в отношении Валахии. А заодно и детей решили поженить - хитрый Бэла, естественно, дал от ворот поворот бывшему киевскому князю Михайлу Всеволодовичу и отдал свою дочь Констанцу не его сынку, а молодому соправителю Руси, наследному принцу Льву. Понятное дело, мощный союз Руси и Угорщины никак не устраивал их соседей. В особенности хайлэй-абир, которые уже давно мечтали покорить Русь под предлогом обращения ее в "истинную веру". Лютой ненавистью ненавидел Карсидар "могучих воинов", этих исчадий ада в невинно-белых плащах с кроваво-алыми крестами. И постарался сделать все от него зависящее, чтобы они не смогли нагрянуть на его новую родину и устроить в здешних городах и весях кровавую бойню. Над этим он и трудился весь последний год, не покладая рук, не жалея ни времени, ни сил. С тех пор, как в грозный час он надоумил Данилу Романовича объявить себя государем всея Руси, нынешний король прислушивался к его советам, какими бы нелепыми они ни казались на первый взгляд. И хвала за это Иисусу Христу, которого Данила очень почитал! Когда Карсидар, вспомнив гвардейцев орфетанской короны, предложил создать целую сеть гарнизонов, разбросанных по всем землям и подчиненных непосредственно королю Руси в обход местных князей, тот поддержал смелую идею. И даже назначил Карсидара королевским воеводой, командующим всеми гарнизонами. О, упорствующих было хоть отбавляй! Каждый удельный князь мечтал о том, чтобы получить в свое распоряжение побольше воинов, в душе лелея самые радужные надежды на возможность захвата с их помощью земель соседа. Но в то же время никто не хотел содержать и кормить "чужих" воинов, хотя бы и королевских. Понадобилась вся выдержка, вся железная настойчивость Данилы Романовича, чтобы рассеять малейшие надежды любителей поссориться с соседом на разжигание междоусобицы, которая непременно привела бы к гибели молодого королевства. И только Бог знает, сколько сил он потратил, убеждая местных правителей поставить королевские гарнизоны на довольствие. Ведь зачастую одних лишь предостережений о возможности внезапного нападения оказывалось недостаточно. Князья, особенно туровский и витебский, чьи вотчины не примыкали непосредственно к западной границе Руси и до которых татары так и не дошли, были непоколебимо уверены, что их воеводы всегда успеют собрать ополчение и вместе с дружинниками отразят нападение любого врага. Зачем же тогда обуза в виде королевского гарнизона?.. Карсидар без устали твердил всем и каждому, что с регулярной армией хайлэй-абир (или воины Христовы, как громко они себя именовали) может справиться только хорошо обученная королевская армия, что усилий дружинников с ополченцами, защищающих только свое княжество, здесь недостаточно. Князья, бояре и воеводы косо посматривали на Карсидара, лихо подкручивали усы, тихонько посмеивались в бороды и думали о том, что безродный "выскочка- колдун" заводит на Руси неслыханные порядки с единственной целью - любыми средствами найти благоволение в глазах короля, возвыситься и укрепиться в Киеве. Даже тесть его не понимал и поддакивал больше из чувства семейной солидарности. Хотя что значило слово бывшего сотника, а нынешнего тысяцкого Михайла? В Киеве это слово имело вес, а вот в других княжествах... Но как бы там ни было, а король Данила поддержал Карсидара безоговорочно и нашел таки средства, чтобы уломать недовольных. Оно и понятно: имея под боком подчиняющийся только центральной власти гарнизон, князья волей-неволей должны были оставить мысль о междоусобных заварушках, могущих расшатать единое государство. Сеть гарнизонов была создана. Карсидар как раз возвращался из Молдавии, где в силу понятных причин гарнизоны были поставлены позже, чем в других княжествах. А теперь, после поездки на юг, придется, по-видимому, отправиться на север, в Смоленск и Рязань. Северные земли, да уж... Карсидар зябко передернул плечами. Если бы Святослав Всеволодович по-прежнему княжил в Суздали, это было бы еще полбеды. Что говорить, старик недолюбливал Данилу Романовича, это вполне естественно. И все же он был более умеренным в своей неприязни, чем его покойный брат Ярослав Всеволодович, а как политик - более рассудительным и уравновешенным. К несчастью, на обратном пути в свою вотчину Святослав заболел и умер в дороге, так и не доехав домой. Как и многие другие, Карсидар сильно сомневался в естественности смерти, настигшей суздальского князя. Крепкий был старик! Вместе с братом и племянником ехал он в арьергарде татарского войска, выступившего в поход на Киев. И именно Святослав Всеволодович поднял в критический момент мятеж в тылу у ордынцев, внеся свой вклад в разгром войска Бату. Дряхлому старцу совершить такое было бы не под силу. Зато Андрей, сын павшего на поле брани Ярослава Всеволодовича, вовсю пользовался открывшимися перед ним перспективами. Злые языки болтали, что это он отравил дядю, дабы устранить опасного конкурента на Владимиро-Суздальский престол и самому без лишних хлопот сделаться великим князем. Что ж, вполне возможно. И даже весьма вероятно. И вот, в результате таинственной смерти князя Святослава в северных землях стали верховодить два сына Ярослава Всеволодовича - Александр, за победу над шведами прозванный Невским, и Андрей. Друг с дружкой братья не очень ладили - Александр тоже претендовал на отцовское наследие, однако не рискнул покидать Новгород с его строптивым вечем и в конце концов удовольствовался тем, что имел, а Суздальскую землю, хоть и с большой неохотой, уступил Андрею. Тем не менее, ничто не мешало братьям-соперникам объединиться и сообща выступить против Киева. Хотя, конечно, Андрей поклялся на могиле отца не зариться на владения Данилы Романовича - но разве можно верить человеку, который (в чем Карсидар почти не сомневался) отравил родного дядю! Такой способен нарушить любую, даже самую страшную клятву. Александр же, если верить рассказам о нем, хоть и имел твердые представления о чести и умел держать данное слово, к сожалению, не был связан никакими обещаниями. Так что волей-неволей приходилось держать ухо востро и на севере. А на востоке зализывает раны ненавистная татарва, правда, основательно потрепанная. И все же... Кругом враги; куда ни глянь, отовсюду можно ожидать нападения. Нигде нет покоя, нет уверенности в мире! Ну как тут обойтись без королевских гарнизонов?! Внезапно Карсидар понял, что смутное чувство беспокойства, давно лежавшее камнем на сердце, постоянно растет и ширится. А сосредоточившись, убедился: надвигается неприятность. Вернее, приближается человек, несущий неприятное известие. Гонец... - Михайло, - позвал Карсидар, слегка обернувшись назад. Тесть, удерживавший свою чалую на корпус позади Ристо, махнул рукой. Остальные русичи пришпорили коней и через несколько секунд нагнали предводителя. - Смотреть в оба, - наказал Михайло. Зная о необыкновенной проницательности воеводы Давида, русичи на всякий случай положили руки в теплых овчинных рукавицах на рукояти мечей, а стрелки проверили, в порядке ли сагайдаки. Вскоре Карсидар решил перейти на медленный аллюр, а затем и вовсе велел остановиться. Тогда все отчетливо услышали, что лед продолжает петь, причем звук становится все громче. Наконец из-за излучины реки вынырнул всадник. Судя по внешнему виду, это был королевский вестовой. И стоило Карсидару самую малость углубиться в его мысли, стало ясно: он в самом деле везет тревожные вести. Когда гонец приблизился на достаточное расстояние, уже и сопровождавшие Карсидара воины увидели, что он чем- то озабочен. - Беда приключилась, воевода, - сказал гонец, обламывая сосульки с усов и бороды. - Как, татары?! - воскликнул Карсидар, не удержавшись от искушения поглубже заглянуть в мысли вестового. И немедленно почувствовал досаду Михайла, который исподволь, но тем не менее весьма упорно убеждал зятя не прибегать без нужды к "колдовским штучкам". "Да не волнуйся ты так! Вон остальные делают вид, что ничего необыкновенного не произошло, а просто я сверх меры проницателен", - едва не закричал Карсидар, но вовремя спохватился и лишь подумал это. Михайло не успокоился. Да и как можно быть спокойным, когда при первых же мыслях о ненавистных дикарях зять теряет голову! - Говори по порядку, - потребовал Карсидар, мощным усилием воли обуздав обуревавшие его чувства. Остальные тоже с замиранием сердца ждали подробностей. Если татарва вновь поднимает голову, если сокрушительного разгрома в начале прошлой зимы с них недостаточно... Вестовой доложил, что таврийский князь Василь Шугракович прислал королю связанного по рукам и ногам старого татарина, прибывшего во главе небольшого посольства от великого татарского хана Тангкута, к которому перешло правление после Бату. Посол требовал от Василя присоединиться к Тангкуту, который собирает войска для нового похода на Русь. Таврийский князь не долго думая схватил его и под конвоем королевских ратников, специально вызванных из ближайшего гарнизона, препроводил в столицу, а всю посольскую свиту казнил. - Так что король просит тебя, воевода, поторопиться с возвращением, - заключил гонец. - Сам понимаешь, дело не терпит отлагательства. Карсидар понимал это. Если только все, что сообщил вестовой, правда, ему придется снова скакать на юг, дабы проверить таврийские гарнизоны, а то и усилить их. Пожалуй, лучше всего для надежности перебросить на юг еще несколько тысяч ратников, мало ли что. В конце концов, половцы - те же дикари, а их князь Василь с трудно произносимым отчеством - тот еще фрукт. Ежели татары припугнут его посильнее, как знать, не переметнется ли он на сторону ордынцев... Но первым делом нужно свидеться с Данилой Романовичем и получить более подробные сведения. У страха глаза велики, вдруг дела обстоят не так уж плохо. В любом случае, до серьезного разговора с королем и тщательного допроса посла не следует принимать скоропалительных решений. - Мы с Михайлом поскачем вперед, - распорядился Карсидар, обращаясь к сопровождавшим его воинам. А гонцу, который вздумал было увязаться за ним, сказал: - Вернешься в Киев с моими людьми. Ты устал от быстрой езды и только задержишь нас. Затем мотнул головой, призывая тестя следовать за собой, хлопнул Ристо по холке - и лед Роси вновь запел под копытами их коней. Спустя некоторое время после того, как свита с королевским гонцом осталась далеко позади и исчезла из виду за излучиной реки, всадники выехали на лесистый берег и замедлили шаг. Карсидар снял рукавицы и потрепал Ристо за гриву. - Ничего, старина, сейчас тебе полегчает, - произнес он, прислушиваясь к тяжелому дыханию коня. Да, дряхлеет верный гнедой. И то сказать, сколько уже лет служит он мастеру верой и правдой, в каких только передрягах не побывал, из каких опасных ситуаций не вызволял! А мог бы остаться в Толстом Бору у Векольда, жевать овес и сено, пить студеную воду и спокойно доживать свой век по ту сторону южных гор... Жаль, что Карсидар не умел читать мысли животных. Он бы дорого дал за то, чтобы узнать, почему Сол и Ристо оказались возле пещеры как раз в тот самый миг, когда поднявшийся шквальный ветер затянул его с Читрадривой в недра горы... - Небось опять колдовать начнешь, - угрюмо проворчал Михайло. - Сам знаешь, Данила Романович ждет, - возразил Карсидар. - Надо поскорей выяснить, что затеяли татары. Он поправил колечко с голубым камешком, которое носил согласно местным обычаям на безымянном пальце правой руки, обернулся, поймал чалую кобылу Михайла за сбрую - и сделал первый "прыжок". Они перенеслись вперед сразу лаута на два (Карсидар все еще не привык окончательно к верстам, в которых здесь измеряли расстояние, и предпочитал пользоваться орфетанской мерой). Все прошло хорошо, только чалая немного дернулась, когда сразу, в единый миг картина леса перед ее глазами изменилась. Михайло тяжело вздохнул: зятек снова занялся непотребством. - Король ждет! - упрямо повторил Карсидар, немного прикрыв глаза, припомнил следующий отрезок дороги и совершил еще один "прыжок", потом еще и еще... - Прознают люди, что ты вновь чудесишь, опять косо смотреть станут, - не унимался тесть. - А у тебя уже положение, дом в Киеве, жена, сын... - а немного помедлив, добавил нехотя: - Как был поганцем Хорсадаром, прости, Господи, так им и остался, хоть теперь ты королевский воевода. - Как молниями днепровский лед колоть, так все об этом забывают, - огрызнулся Карсидар и словно невзначай обронил: - Я уж не говорю о том, что некий тысяцкий Михайло сам не без греха. - Ага, конечно! - возмутился тот. - Ты у любого читаешь в душе. - Но не всякий понимает меня. А после отъезда Андрея ты один остался такой. Тесть крякнул от досады, но промолчал. Карсидар намекал на особую чувствительность Михайла к его мыслям и настроениям. Разумеется, колдовством это можно было назвать лишь с большой натяжкой. Просто ему удавалось общаться с Михайлом неслышно для окружающих. Правда, тесть не мог посылать Карсидару мысли, зато, если расслаблялся, Карсидар легко посылал мысли ему и читал ответные мысли Михайла. Бог знает, в чем тут было дело, но факт оставался фактом: проделывать это Карсидар ни с кем больше не мог, даже с Милкой. Бесспорно, жена иногда угадывала его помыслы и желания, но именно - угадывала. Значит, уникальный талант у Михайла имелся. И Карсидар всегда мог напомнить тестю, что колдун здесь не он один, ибо что же есть пассивное восприятие мыслей, как не колдовство! Заставив Михайла прикусить язык, Карсидар вплотную занялся "прыжками". Перемещались они глухими проселочными тропами, чтобы не устроить невзначай переполох на больших дорогах, где, несмотря на мороз, еще попадались проезжие. Проселки Карсидар знал довольно плохо, и ему постоянно приходилось пользоваться знаниями опытного Михайла, словно картой. Юрьев они обошли стороной. Дальше Карсидар направился к Васильеву, но и этот городок обминул, "перепрыгнув" Стугну выше по течению. К этому он, собственно, и стремился. Васильев всадники проскочили, когда уже начинало смеркаться (время зимнее, темнело довольно рано), поэтому очень скоро "прыгать" стало опасно. Хоть эти места были Карсидару уже хорошо знакомы, в темноте трудно разобрать, где конкретно находишься, трудно представлялась и конечная точка "прыжка". К тому же чалая Михайлова кобыла пугалась мгновенных перемещений в темноте гораздо больше, нежели на свету. Поэтому перед Белгородом пришлось прекратить "прыжки" и выехать на битый шлях. Тут уж они просто ехали, к тому же довольно медленно, ибо лютый мороз к ночи сделался вовсе непереносимым. И если Карсидара никакая простуда не страшила, этого нельзя было сказать о Михайле. Да и коней хотелось поберечь, особенно стареющего Ристо. К Золотым воротам подъехали за полночь. Пришлось долго растолковывать сонным стражникам, что это прибыли королевский воевода Давид и тысяцкий Михайло, а не парочка захмелевших гуляк, решивших проветриться в окрестностях и опоздавших к закрытию городских ворот. После отъезда гонца король Данила не забыл известить дружинников, что воевода может объявиться в Киеве раньше предполагаемого срока. Правда, его все равно ожидали послезавтра утром, самое раннее - завтра к вечеру. - Гонец расторопный попался, - сказал Карсидар, чтобы не вдаваться в излишние подробности. Измотанных путников пропустили, обещав немедленно сообщить в королевский дворец об их прибытии. В Новом Городе они некоторое время ехали по пустынным улицам вместе, затем каждый направился к своему дому. Карсидар жил неподалеку от Ирининской церкви. Его так и подмывало совершить последний, самый короткий "прыжок" и мгновенно очутиться у себя на подворье. От этого безрассудного поступка Карсидара удерживало одно обстоятельство: а вдруг кто-то все же не спит, смотрит на улицу; и вот едет всадник, едет - и исчезает... Глупости! Карсидар не слышал поблизости ни единой связной мысли. Все же из предосторожности он свернул в темный проулок и лишь тогда "прыгнул" прямо под окна своего дома. Спавшие под забором псы всполошились, ощетинились и зарычали, но узнав хозяина, мигом присмирели и подошли к нему, дружелюбно виляя хвостами. Не обращая на них внимания, Карсидар отпер конюшню, завел туда Ристо, расседлал, вытер лоснящиеся бока, накрыл теплой попоной, насыпал в корыто овса, потрепал коня по холке, зевнув сказал: - Что, друг, утомился? Я тоже с ног валюсь. Ничего, вот последний годик покатаешь меня, а потом уж и на покой отправляйся. Добро? - Гррххх, - довольно фыркнул гнедой, не переставая жевать отборный овес. В следующий миг Карсидар ощутил поблизости чье-то присутствие, а еще через несколько секунд уловил слабое поскрипывание снега. Поскольку собаки молчат, значит, это кто-то из домашних. Можно было напрячься и определить, кто именно, однако Карсидар уже почти засыпал, и заниматься в таком состоянии копанием в чужих мыслях не стоило. Проще выйти на двор. Старая мамка, помогавшая Милке нянчить первенца, была уже в пяти шагах от конюшни. - Господи, Давидушка явился! А мы тебя только к завтрашнему вечеру ожидали, - всплеснула морщинистыми руками старуха. - Счастье-то какое! А то люди болтают про всякое... - Знаю. Вот и пришлось поторопиться, - ответил Карсидар. - А ты чего не спишь? - Да как тут уснуть, когда такие страсти! - пожаловалась старуха. - Как третьего дня привезли этого татарина, так и весь сон отшибло. А тут слышу: собаки всполошились. Выглянула - конюшня открыта. Ясно, тати бы прежде в дом полезли. Что, думаю, такое? А это Давидушка, надежа наша, на два дня раньше вернулся... "Надежа!" - мысленно передразнил ее Карсидар, с грустью вспомнив, как при первом появлении его и Читрадривы в доме Михайла мамка грохнулась в обморок, как пугала его будущую жену россказнями про колдунов, у которых "нос крючком, уши торчком". А теперь пожалуйста: надежа! Ох, люди, люди... - Милка как? Андрейка? Здоровы? - спросил он, из последних сил пытаясь сдержать зевоту. Мамка охотно ответила, что да, благодаря заступничеству Пресвятой Богородицы все хорошо, что Андрейка уже резво ползает на четвереньках и по всему видать, скоро попытается вставать на ножки, а там еще пару месяцев, и начнет помаленьку ходить... Карсидар не сдержавшись, широко зевнул, и пробормотал: - Ладно, ладно, - и побрел в дом. Старуха семенила следом, приговаривая: - Ох, Давидушка, неспокойно на сердце что-то. Чует оно беду, Давидушка, ох, чует! Не зря татары зашевелились и к половцам подкатываются. А главное, за Милку, рыбоньку мою, да за дитятко ваше боязно, ох как боязно! Хорошо хоть ты прискакал быстро. И так далее в том же духе. Карсидар слушал ее вполуха. Потирая кулаками глаза, нетвердым шагом поднялся по ступеням на крыльцо, прошел в сени и пытаясь ступать по скрипучим половицам как можно тише, подкрался к двери Милкиной комнаты. Жена могла заметить его, а это означало, что спать доведется еще меньше. Тем не менее, Карсидар не мог отказать себе в удовольствии хоть краем глаза взглянуть на нее и сынишку после длительного отсутствия. Дверь была чуть-чуть приоткрыта. Стараясь не дышать, Карсидар приник к щели. Сидя на небольшой кровати у дальней стены, простоволосая Милка кормила младенца грудью и что-то нежно нашептывала. Карсидар прислушался. Это оказалась одна из многочисленных чрезвычайно поэтических былин про битву русских ратников с лютым ворогом. В свое время выслушав превеликое множество этих удивительных историй от мамки, Милка запомнила их наизусть. Но в интерпретации жены былины выглядели по-особому, поскольку она любила приукрашивать рассказ откровенно колдовскими деталями. Кроме того, русское войско почему-то всегда возглавлял Карсидар. Вот и сейчас он не без удовольствия услышал: "А наш татонька как махнет мечом булатным, так у печенежина окаянного голова с плеч и слетела!.." Карсидар не имел ни малейшего понятия, кто такие печенеги, никогда не встречался с ними, а Милка рассказывает об этом сыночку... Карсидар закрыл глаза и улыбнулся; при одном взгляде на Милку его охватывало необыкновенное чувство умиротворения. Особенно если она хлопотала над ненаглядным сыночком. Карсидар не помнил, пела ли песни или рассказывала истории о подвигах короля Ицхака его мать. Наверное, да. Всякий раз, как Карсидар смотрел на Милку, ему вспоминалась гордая королева Тамар, которая осторожно выглядывала в окно из-за парчовой портьеры. Только из этого воспоминания быстро исчезало чувство опасности и возникало... какая-то благодать, что ли. Не правда ли, странно? Тем более, Милка ни капли не похожа на его мать... Когда Карсидар наконец открыл глаза, Милка спала на кровати, а младенец, названный в честь Читрадривы Андрейкой, посапывал в люльке рядом с ней. С другой стороны люльки стояла лавка, на которой в теплое время года дремала мамка. Теперь же, с наступлением морозов, она перебралась на печку, чтобы не мерзнуть по ночам. Карсидар обернулся, посмотрел на притихшую старуху, бросил через плечо: - Разбуди меня пораньше, да смотри, Милке не сказывай. Меня ждет Данила Романович. Сама понимаешь, дело важное, я не могу задерживаться, - и поплелся в свою комнату. Спать хотелось ужасно, в ушах звенело, перед глазами плавали лиловые круги и голубоватые волны. На этих волнах покачивалась люлька, рядом сидела любимая, обожаемая, ненаглядная женушка и тихо нараспев рассказывала очередную историю о битве "татоньки Давида" с очередными "вороженьками". Маленький Андрейка посапывал и счастливо улыбался во сне. И из такой вот крохи когда-нибудь вырастет настоящий мужчина! Надо же, какое чудо... Чудо! Вот именно! Но что тут поделать, какие меры предпринять, Карсидар совершенно не представлял. А время-то идет, и если верить словам иудеянского купца Шмуля, с которым его познакомил Читрадрива... У Карсидара едва хватило сил добрести до своей комнаты, где он не раздеваясь повалился на кровать и тотчас уснул, словно провалился в черный бездонный мрак. Из этого полуобморока его, кажется, почти тотчас выдернули слова верной мамки: "Просыпайся, Давидушка, Данила Романович за тобой прислал". Карсидар мигом вскочил, энергично мотая головой, чтобы прогнать остатки сна. На пороге комнаты стояли двое гридней. Значит, стражники в самом деле сообщили приближенным короля об его прибытии. - Милку я не будила и ничего о твоем возвращении не сказывала, - говорила старуха, протягивая Карсидару краюху хлеба и кувшин с квасом. - На вот, перекуси. Карсидар быстро прожевал хлеб, запил квасом, переобулся и вышел из комнаты. Гридни последовали за ним на двор. Через несколько минут они уже ехали извилистыми улочками по направлению к Старому Городу. Данила Романович ожидал их в одной из комнат первого этажа дворца, сидя на длинной скамье у стены. Он был спокоен и невозмутим, как и надлежит правителю огромной державы. Однако его внешняя невозмутимость сильно смахивала на хорошо отработанную маску и уж никак не вязалась со слишком ранним подъемом. Естественно, из уважения к государю Карсидар не решился проверить, что у него на душе. - Ага, вот ты и явился, - сказал король вместо приветствия. - Скор же ты, Давид. Карсидар хотел отделаться дежурной фразой насчет расторопности курьера, но Данила Романович остановил его вопросом: - Ну, что там в Молдавии? Только покороче, - и велел сопровождающим: - Оставьте нас. Карсидар дал отчет о состоянии молдавских гарнизонов. Ясное дело, короля не могли не заботить южные уделы Руси. Теперь Молдавия оказывалась в тылу у Таврийского княжества, на котором сосредоточили внимание татары, поэтому, несмотря на приказание говорить коротко, Карсидар старался не пропускать мелочей (кто знает, что может завтра стать главным?). Король не останавливал его. С предложением перебросить дополнительные силы на юг согласился, более того, обещал в случае необходимости попросить Бэлу предоставить в его распоряжение полк угорцев. - А что с татарским послом? - спросил Карсидар, едва Данила Романович покончил с прежней темой. - Да вроде все ясно, - король поджал губы и перевел взгляд на деревянный потолок комнаты, расписанный по периметру растительным орнаментом, а в центре - стилизованной картиной небосвода. - Я велел допросить его с пристрастием, но это, пожалуй, было излишним. Довелось татарскому псу помучаться и кровушкой умыться, да только ведь он и не скрывал ничего. Сказав это, Данила Романович изложил суть требований хана Тангкута к Василю Шуграковичу. - И тебе это не понравилось, - подхватил Карсидар. - Конечно! - все же не сдержавшись, король всплеснул руками. - Сам подумай. Половцы мне присягали? Прися