гали. Прошлой зимой супротив собаки Бату на чьей стороне бились? На нашей. А теперь Тангкут снаряжает посольство и отправляет его к Василю! Посол обращается с ним, как с татарским верноподданным, от имени Тангкута велит снарядить войска и передать их в распоряжение проклятущего хана. С чего бы это? - Ну-у-у... - Карсидар пожал плечами. - Разве князь Василь ходит в его подданных? - Нет, но... - Так почему он обращается с ним, как с подданным? Зачем вытворять такие глупости, скажи на милость?! - Так ведь приволокли татары под Киев дружину владимирцев, - нашел наконец объяснение Карсидар. - Бату хотел добиться раскола наших княжеств... вот и Тангкут добивается того же. Смотри, Данила Романович, все выходит не так уж глупо. Стоило Тангкуту прислать к таврийскому князю посла, а ты уж и голову ломаешь над тем, почему он так поступил. Значит, не доверяешь ему и... - Тут Карсидара осенило, и он заговорил возбужденно: - Ну да, так оно и есть! Мы только что о чем говорили? О переброске королевских ратников на юг! Но если мы введем дополнительные войска в Таврию, князь Василь сразу решит, что ты не доверяешь ему, боишься, как бы он к татарам назад не переметнулся и... - А если не ввести войска, получится, что я оставляю его без прикрытия и бросаю один на один с татарвой, - король грустно усмехнулся. - Только тут ты ошибаешься. У Василя тоже своя голова на плечах есть, а ты, видать, плохо выспался с дороги, что не учел этого. - Ну и что князь Василь? - спросил Карсидар, рассматривая носки своих сапогов. - Что? Да войска просит супротив татар оборониться, чего ж еще от него ждать! - вздохнул Данила Романович. - Трусоват он немного, сам знаешь, поэтому первым из половецких ханов принял мою сторону, когда Бату степь подмял. Поэтому Тангкут и отрядил к нему посла теперь. Запугать решил - авось Василь свет Шугракович на его бок переметнется. - Так и я о том речь веду, - попытался возразить Карсидар. - О том, да не совсем, - теперь король глядел на него в упор. - Расколоть Русь - да, может быть. Запугать половца - не возражаю. Но давай думать дальше. Татары далеко, а я близко, так? Так. Тангкут дает половцам войско супротив меня? Наоборот, требует их отряды для себя. И вдобавок вызывает Василя в свой Сарай. А мы все понимаем, что там нашему Василю Шуграковичу и конец. Скажи, Давид, положа руку на сердце, чью бы сторону ты принял на месте половца? - Твою, государь, - сказал Карсидар, приложив руку к сердцу и слегка поклонившись. - И я так думаю, - вздохнул Данила Романович. - Более того, Василь поступил в точности так, как думаем мы оба. То есть схватил посла и препроводил его ко мне, а свиту посадил на кол. Но скажи, любезный мой Давид, кто же в этом случае есть великий хан Тангкут? - и, поскольку Карсидар молчал, докончил за него: - Так вот, великий хан Тангкут есть полный олух. Или... - король многозначительно поднял палец к потолку, - или олухи мы с тобой, поскольку ничего не понимаем. Поэтому, Давид, я бы попросил тебя лично допросить посла. Сделай это так, как умеешь делать один ты. И король ухмыльнулся. - Если честно, я бы тоже хотел посмотреть на него, - ответил Карсидар, ловко обходя закамуфлированную просьбу о применении колдовства, которое русичи всячески осуждали. - Что ж, тогда айда в поруб. Допросишь татарина, а после я созову совет. Будем решать, что делать. Когда они приблизились к порубу, где содержался плененный посол, уже окончательно рассвело. - Видать, для татарина эти стены более неприступны, чем были для вас с Андреем, - пошутил король, намекая на тот случай, когда Карсидар и Читрадрива перенеслись из поруба на Бабин Торжок в день его появления в Киеве. Карсидар лишь вежливо улыбнулся и кивнул. Несмотря на мороз, Данила Романович решил подождать его на дворе. Впрочем, Карсидар провел внутри не более получаса. Под конец его пребывания из поруба донесся приглушенный крик, чему король немного удивился. Вслед за тем дверь распахнулась, из нее широко шагая вышел сияющий Карсидар. В ответ на вопросительный взгляд Данилы Романовича он коротко сказал: - Все просто, государь. Колдовство. - Колдовство?! - изумленно повторил король. Карсидар многозначительно хмыкнул и достал из-за пазухи кусочек кожи с вытисненными на нем причудливыми значками и дырочками по углам. - Именно. Насколько я понял, Тангкут решил, что клин вышибают клином, и раз на твоей стороне действует "великий колдун Хорсадар", или просто "Харса- колдун", то есть я, значит, в ответ тоже надо нанять колдуна. Этот амулет висел на шее у посла. Я сразу понял, что татарин на что-то рассчитывает, и пока толмач спрашивал его, я все пытался выяснить, на что именно. Наконец он начал мысленно произносить заклинания, сосредоточившись на предмете, висевшем на шее. Я схватил старика за грудки, разорвал шнурок - и вот! Слыхал, как он завопил с перепугу? - Ну и как? - осведомился Данила Романович, не сводя глаз с кусочка кожи. - Эта штука действительно колдовская? Карсидар вздохнул и в который уже раз принялся настойчиво объяснять, что не знаком с колдовством. - А как же ты делаешь... эти свои штуки? - скептически произнес король. Карсидар вновь вздохнул: - Поверь, государь, я не лукавлю. Просто делаю - и все. Это трудно объяснить. Люди думают, что колдовство - это какие-то загадочные действия. Та же ворожба... - Он вспомнил, как Милка ворожила в девичестве на жениха. - То есть дунул, плюнул, пробормотал заклинание, духов каких-то вызвал... Вот что такое колдовство. Татарин тоже надеялся на амулет, а спас он его? То-то же! А я обхожусь без всяких там заклинаний, колдовских амулетов и прочего. Не знаю, понял ли ты... - Карсидар беспомощно развел руками. - Только мое колдовство у меня в крови. А кусочек кожи так и останется кусочком кожи, что ты с ним ни делай. - Между прочим, в твой перстенек вправлен довольно странный камень, - Данила Романович покосился на обручальное кольцо на пальце Карсидара. - Я не знаю наверняка, помогает ли он тебе. Однако подозреваю. Тем более, что у Андрея был похожий камешек, только побольше. Карсидар поморщился. Затем снял с пальца обручальное кольцо, протянул его королю и сказал: - Если не веришь мне, проверь: я могу обходиться и без камня. Все мое колдовство осталось при мне. - Ладно, я тебе верю, - Данила Романович вернул кольцо, и Карсидар понял, что король действительно поверил ему, а вопрос о том, является ли голубой камешек колдовским, благополучно оставлен в стороне. - Так что татарин? - Посол верил в охранную силу этого амулета. И чрезвычайно на него рассчитывал. Насколько я понял, амулет не только должен был беречь его от опасности, но и воздействовать на половцев. Посол думал, что этот кусочек кожи поможет ему склонить князя Василя на сторону татар. - Но ведь не помог же! - воскликнул Данила Романович. - Тем не менее, он продолжал надеяться? - А что ему еще оставалось! - фыркнул Карсидар. - Он предполагал, что столкнется с "урусским колдуном"... только не знал, что "колдун" - это я, сидящий рядом с ним. Поэтому, когда я сорвал со старика амулет, он жутко перепугался. - Но ты не чувствуешь... не можешь сказать, колдовской он или нет? Карсидар позволил себе взглянуть на короля так, как смотрят на неразумное дитя, и раздельно, почти по слогам произнес: - Простой кусок кожи, больше ничего. - Ладно, и это оставим, - согласился Данила Романович. - А что насчет планов Тангкута? Карсидар в основном подтвердил то, что уже было известно: великий хан Тангкут стягивает войска к своему Сараю, расположенному на Итиль- реке, чтобы к началу лета выступить в поход на Русь. Правда, татары старались начинать походы зимой, когда можно легко переправляться по льду. Однако после того, как Карсидар с Читрадривой поймали в ловушку армию Бату, Тангкут решил переменить тактику и начать наступление летом. Сбор войск был объявлен недавно, и к Тангкут-Сараю подтягиваются лишь первые полки. - Ну что ж, раз татарин свалял дурака, поспешим воспользоваться его ошибкой, - подытожил Данила Романович, садясь на лошадь. - Поехали, Давид. Скоро начнется совет. Собравшиеся в гриднице удельные князья, воеводы и бояре должны были решить, какие меры предпринять в ответ на усилившуюся активность татар. - Да чего тут спорить! - гудел воевода Димитрий. - Это что же, вновь дозволить татарве пройтись по нашим восточным землям?! Сейчас время не то! Пока они всем войском не собрались, ударить по ихнему Сараю, и все тут! Ежели повезет, может, удастся там самого Тангкута прихлопнуть. А раз не будет предводителя, развалится и поход. Значит, собираем рать - и на восток! Черниговский, сиверский и переяславский князья, не понаслышке знавшие, что такое татарское нашествие, горячо поддерживали его. Зато представители западных уделов, общее мнение которых выразил воевода пинского князя, стояли за то, чтобы в оставшиеся до лета месяцы хорошенько подготовиться и встретить татарское войско на восточной границе, скажем, у истоков Сейма или Сиверского Донца. Пока шли эти споры, Карсидар угрюмо молчал. Дело в том, что после допроса плененного посла у него в душе вновь начала просыпаться застарелая ненависть к татарам, начавшаяся с того, что Менке отрубил ему ухо (к счастью, вскоре отросшее). Кажется, сколько времени прошло. И вроде бы он научился владеть собой... Ан нет! Недаром Михайло был так озабочен его чрезмерно бурной реакцией на сообщение гонца. Выходит, он еще недостаточно совершенен, еще может случиться с ним приступ вроде того, когда он сжег живьем пять сотен татар, а после впал в глубочайшую депрессию. А ведь старое мудрое правило мастеров гласит: сражение выигрывает более хладнокровный. Плохо дело... За этими безрадостными размышлениями он и не расслышал сразу, что к нему обращаются, желая узнать мнение королевского воеводы. Однако ответил твердо, уверенно: - Я считаю, что надо послать войско на Тангкут-Сарай. - Раз так, - сказал каменецкий князь, усмехаясь в бороду, - то тебе и двигать своих ратников на татарские земли. Ему, как и подавляющему большинству удельных владык, страшно не нравилось нововведение "чужеземного колдуна". Но Карсидар никак не ожидал, что прямо на совете будет выдвинуто предложение снять с места разбросанные по всему королевству гарнизоны и отправить их в поход. Нашел же хитрец время! Карсидар вскочил и произнес целую речь, смысл которой сводился к тому, что гарнизоны ратников обеспечивают стабильность государства и его целостность, а в сложившейся ситуации еще и надежно укрепляют тыл. - Поэтому нечего трогать ратников. Я согласен повести войско, если так распорядится государь, но это может быть обычная дружина. Времени на то, чтобы собрать ее, хватит с лихвой, - закончил Карсидар. Но князья и бояре уже загорелись идеей сбросить "ошейник". Когда страсти накалились до предела, и Карсидар уже готов был перейти от аргументов к угрозам, в ожесточенную перепалку вмешался Данила Романович. Он призвал присутствующих к порядку и не допускающим возражений тоном объявил свое решение: королевские ратники останутся в гарнизонах на прежних местах, а все князья должны выделить отряды для сборной дружины, которую возглавит воевода Давид. После объявления королевской воли князья и бояре мигом угомонились и постарались скрыть свое разочарование. Еще некоторое время они спорили относительно количества войска, обсуждали, кому, сколько и каких воинов выставлять. В итоге было решено отправить десять тысяч всадников и тридцать тысяч пеших. Основное бремя по снаряжению дружины, к удовольствию западных князей, легло на южные и восточные земли, но как раз с этим Карсидар был полностью согласен: ведь с запада Руси угрожала не меньшая опасность, нежели татары, - проклятые хайлэй-абир; да и с севера ничего хорошего ждать не приходилось. - Смотри, Давид, - отчитывал Данила Романович Карсидара, когда все разошлись, - на ответственное дело идешь, а так горячишься! Нехорошо это. - Я и сам огорчен, что не смог сдержаться, государь, - оправдывался он. - Но ты знаешь, как я ненавижу татар. Я совсем расстроился, допрашивая посла. - Так гляди же, не напортачь мне в походе, - строго выговорил король. - Кто знает, какие неожиданности могут приключиться. Карсидар лишь вздохнул, и они занялись обсуждением некоторых приготовлений к предстоящей кампании. Глава III. БАРСЕЛОНА - Мой дорогой сеньор Андреас, вы совсем запутались! Лоренцо Гаэтани оказался весьма словоохотливым молодым человеком и своей болтливостью очень напоминал караванщика Квейда. К сожалению, обнаружилось это далеко не сразу, иначе Читрадрива поискал бы себе другого попутчика или вообще отказался от такового. Он не любил не в меру разговорчивых людей, а ассоциации с Квейдом были неприятны вдвойне, поскольку болтливый караванщик служил у отца Читрадривы, князя Люжтенского. А уж о князе вспоминать никак не хотелось... - Впрочем, это не ваша вина, - вещал между тем Лоренцо. Говорил он по-кастильски, так как этот язык Читрадрива знал гораздо лучше родного для Гаэтани итальянского. - Это скорее ваша беда. Ведь у ортодоксов, к коим вы принадлежите, не принято изучать Святое Писание, вдумываться в потаенный смысл каждой строчки, каждого слова, как делаем это мы. Отсюда и ваша наивная трактовка Слова Божьего. То и дело Гаэтани втягивал Читрадриву в религиозные дискуссии, искренне полагая, что это самая подходящая тема разговора для умных и образованных вельмож. Вельмож, ха! Читрадрива усмехнулся. Ведал бы этот молоденький дворянчик, что его спутник происходит из племени презренных анхем, родственного не менее презренным иудеянам. Здесь, в окраинных землях мира, Читрадрива никак не мог претендовать на звание знатной особы. Однако для Лоренцо, как и для всех прочих, он был русичем, которого верховный правитель Руси послал в далекие земли с важным поручением. И будет лучше, если этот симпатичный молодой человек никогда не узнает, что на самом деле "сеньор Андреас" имеет некоторое отношение к иудеянам, которые давным-давно, больше тысячи лет назад отвергли и обрекли на смерть Иисуса из Назарета, своего долгожданного Мессию. Ведь Христа почитают Богом и в этих землях. Немало усилий пришлось приложить Читрадриве, чтобы разобраться в местном пантеоне, во всех священных книгах и в клубке противоречий, напутанных вокруг жуткой смеси рационального и иррационального, простых истин и заумных иносказаний. Получалось нечто совсем несуразное. С одной стороны, по Ветхому Завету выходит, что Бог - это иудеянский Адонай, которого священные книги однажды именовали Иеговой, еще несколько раз - Саваофом, Вседержителем, а чаще - просто Господом с добавлением разнообразных хвалебных эпитетов. С другой же стороны, в Новом Завете фигурируют уже Отец Небесный (тот самый Адонай), Сын и Дух Святой. Все приверженцы христианской религии искренне верили, что эти трое являются одним целым, единым Богом. Ни больше, ни меньше! Это была полнейшая нелепица, но от Лоренцо Гаэтани Читрадрива узнал, что один из здешних мудрецов как раз сказал буквально следующее: "Верую, ибо нелепо". Однако, если исходить из жизнеописаний Христа, или Евангелий, сам Иисус неизменно пользовался формулировкой "Сын Божий" - и ни разу не назвал себя Богом. Читрадрива неоднократно перечитывал все четыре Евангелия и смело мог поручиться за это. Но почему же христиане упрямо считали его Богом и столь же упрямо поклонялись ему? Как решились обожествить Иисуса, Сына Божьего, если это противоречило их же собственным книгам?.. Неудивительно, что склонные к роковым ошибкам приверженцы единого Бога разделились на два враждующих лагеря, и споры между ними нередко приводят к кровопролитным войнам. Глупцы! Если только правильно использовать священные книги (особенно некоторые места из посланий апостола Павла, призывавшего христиан не забывать, что у них единый Бог, хоть и разные обряды), эти тексты способны сплотить людей, а не разобщить. Сам Читрадрива после длительных размышлений признал, что Адонай, вне всякого сомнения, сильнее любых других известных ему богов. Слабого бога не стали бы почитать на такой огромной территории. Если только удастся донести это знание до его родины, орфетанцы перестанут считать анхем проклятым народом. Читрадриву не покидала навязчивая идея внедрить новую религию в Орфетане, как среди анхем, так и среди гохем. Возможно, тогда два племени наконец примирятся, и истории, вроде несчастливой любви его родителей, в будущем не повторятся. Меньше страданий, меньше сломанных судеб, исковерканных горем душ. Хорошо бы! Жаль конечно, что Читрадриве так и не удалось добраться до первоосновы, то есть до свитков иудеян, поскольку и книги русичей, и книги греков, которыми он пользовался, в свою очередь были переводами иудеянского Танаха. Но нельзя не признать, что он потрудился на славу. Еще в первый день их совместного путешествия Лоренцо Гаэтани заметил в поклаже Читрадривы несколько внушительных фолиантов в добротных кожаных переплетах - сделанный им перевод книг Святого Писания на анхито. Читрадрива объяснил, что это не русские куртуазные романы, как подумал вначале итальянец, а священные книги на его родном языке, с которыми он никогда не расстается и регулярно перечитывает их на досуге. После такого ответа Лоренцо окончательно утвердился во мнении, что имеет дело с образованным и весьма религиозным человеком. Гаэтани тоже был далеко не невеждой. Лоренцо, как младшему в роду, была уготована церковная карьера. Отец не жалел средств на его образование и в мечтах уже видел своего третьего сына епископом, а то и кардиналом, хотя самому Лоренцо были больше по душе "острый меч и добрый конь", как выразился бы старина Пем. Но молодому кандидату в священнослужители повезло - если можно так говорить о гибели обоих старших братьев во время очередной войны. А спустя два года умер отец, и Лоренцо единолично унаследовал все его состояние вместе с баронским титулом. Ни о какой церковной карьере теперь и речи быть не могло, однако полученное в детстве воспитание и привитый наставниками-монахами образ мыслей не могли не оставить свой след в душе Гаэтани. Поэтому неудивительно, что молодой барон решил устроить в дороге многодневный богословский диспут, благо ему попался образованный попутчик. Вволю попричитав над заблуждениями ортодоксов, как называли здесь православных, Лоренцо завел речь о формуле "filioque", послужившей причиной раздора обеих церквей, и принялся рьяно доказывать, что Святой Дух может исходить не только от Отца, но также и от Сына, то есть от Иисуса Христа. - Поскольку вы усердно штудируете Евангелие, то должны помнить слова Иисуса: "Видевший Меня видел и Отца". Он един со Своим Отцом Небесным, разве нет? Но если признать это единство не на словах, а на деле, то отсюда естественным образом следует, что исходящий от Отца Святой Дух исходит также и от Сына. Filioque! Лоренцо посмотрел на спутника с таким торжеством, будто только что победил его на турнире. А Читрадрива не собирался возражать. Придержав левой рукой шляпу, которую едва не сорвал с головы резкий порыв ветра, он довольно миролюбиво подтвердил: - Вы совершенно правы, сеньор Лоренцо. Если следовать букве священных книг, выходит, что Отец и Сын едины. Не заподозрив подвоха, Гаэтани пришел от его слов в полнейший восторг: - Конечно же едины, сеньор Андреас! Браво! Хотя ваши слова о буквальном толковании Святого Писания выдают приверженность ортодоксии, ваш вывод противоречит вашим же убеждениям, ибо таким образом мы получаем неопровержимое свидетельство ошибки всей ортодоксальной школы. Ведь вы, если вдуматься, только что признали тщетность попыток восточной школы ущемить Христа. Ибо от единых Отца и Сына... Читрадрива очень хорошо представлял намерения Гаэтани: от разговоров о "догматах" и "школе" Лоренцо намеревался перейти к настойчивым просьбам о принятии "сеньором Андреас" веры западного образца. Но поскольку вера у Читрадривы была довольно своеобразная (то есть даже полностью своя), он не собирался далее выслушивать наставления какого-то мальчишки и довольно резко перебил его: - Любезный сеньор Лоренцо, если вы хотите быть последовательным до конца, вам придется признать, что и Дух един с Отцом Небесным. А значит, нам остается сделать вывод, что Дух исходит не только от Отца и от Сына, но также от Самого Себя. В итоге все ваши рассуждения вообще теряют здравый смысл. Скажите на милость: как это можно - исходить от самого себя?! Гаэтани дернулся так резко, что по неосторожности рванул уздечку, и его лошадь встала на дыбы. Читрадрива сдержанно хмыкнул, глядя, как он пытается справиться с испуганным животным. - Ваши смелые попытки истолковать Святое Писание можно только приветствовать, как намеренный отход от ортодоксии в пользу истинного богословия, - сказал наконец Лоренцо, усмирив коня и подъехав ближе. - Однако, дорогой сеньор, как и всякий прозелит, вы усердствуете чрезмерно. Поймите, Святой Дух должен исходить! Вторая глава Деяний апостолов начинается именно с Его явления в виде огненных языков... - А что, разве Дух не мог явиться сам от себя? - с невинным видом спросил Читрадрива. - Не богохульствуйте! - возмутился Гаэтани. - В Евангелии от Иоанна ясно сказано: "И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины"! Как видите, Дух должен быть послан Отцом... Лоренцо хотел выразиться в том смысле, что Дух не может исходить Сам от Себя, а только от другого. Но Читрадрива поспешил перехватить инициативу в споре: - Ах, "послан Отцом"... Но почему же не Сыном? Если Дух может исходить и от него, зачем Христу умолять о такой милости Отца? Гаэтани явно растерялся и понес полную ахинею. Было очевидно, что несостоявшийся епископ окончательно и безнадежно запутался в собственной аргументации. А Читрадрива лишь невинно улыбался. По его глубокому убеждению, затеянный Гаэтани богословский диспут не имел ни малейшего смысла. Невозможно ведь доказать, что три равно одному, тут в самом деле остается лишь слепо верить в очевидную бессмыслицу. Даже если Отец, Сын и Святой Дух действительно представляют единое целое (ох уж эти боги! И каких только штучек от них еще ожидать...), вопрос о том, кто, кого, куда и с каким поручением посылает, становится чисто риторическим. Тем не менее, Читрадрива считал, что при всей своей бессмысленности их многодневные споры далеко не бесполезны. Если он всерьез решил взяться за внедрение новой религии в Орфетане, утомительная дискуссия с Лоренцо должна стать неплохой подготовкой к лавине возражений и шквалу вопросов, которые обрушат на Читрадриву как соплеменники-анхем, так и чужаки-гохем. Значит, стоило порепетировать. Между тем Гаэтани распалился не на шутку, и Читрадрива уже начал подумывать, как бы утихомирить барона, когда после очередного поворота дороги на горизонте показались сторожевые башни и крепостные стены большого города. Лоренцо мигом унялся и сдержанно произнес: - А вот и Барселона, сеньор Андреас. С этими словами он вырвался на корпус лошади вперед и умолк. Попутчики ехали молча вплоть до момента, когда у городских ворот пришлось представиться охране и заплатить подорожный сбор. Только тут Гаэтани обернулся к Читрадриве и спросил: - Ну так что, в порт поедем или сначала поищем подходящую гостиницу? Конечно же, они отправились в порт искать корабль, отплывающий в Неаполь. Читрадрива понял, что вопрос был задан лишь с целью возобновления беседы. Постепенно они вновь разговорились, но богословских проблем уже не касались. Лоренцо интересовало, нравится ли Читрадриве Барселона, какого он мнения о каталонцах и, главным образом, о каталонках, какие порядки заведены на Руси - и прочее в том же духе. Лишь однажды он вскользь обронил: - А ваше весьма оригинальное мнение о Святой Троице, мой дорогой друг, советую вам держать при себе. Читрадрива собирался что-то ответить, но Гаэтани уже вовсю расхваливал порядки, установленные при дворе неаполитанского короля, где Лоренцо, в силу знатности своего рода, занимал довольно высокое положение. Когда же Читрадрива полюбопытствовал, кого может не устроить высказанное им воззрение на сущность Святой Троицы, Гаэтани сделал вид, что не расслышал вопроса. Им повезло: утром следующего дня один торговый корабль отплывал в Неаполь с заходом в Марсель, на Корсику и Сардинию. Капитан показался Читрадриве порядочным малым. Он запросил умеренную цену за провоз двух пассажиров, порекомендовал барышника, которому можно выгодно продать лошадей, и посоветовал, в какой гостинице лучше остановиться. Напоследок капитан пообещал утром прислать за ними матроса, чтобы пассажиры случайно не опоздали к отплытию. Однако Гаэтани не разделял мнения Читрадривы о порядочности капитана. - Скверная у него рожа, мой друг, очень скверная, - недовольно ворчал он по пути к барышнику. - Вы склонны излишне доверять людям. Читрадрива снисходительно усмехнулся. Он мог судить о людях не только по внешности. Он знал, что капитан настроен к своим знатным клиентам дружелюбно и ничего худого против них не замышляет. Барышник дал за лошадей хорошие деньги, а гостиница оказалась вполне приличным заведением. Угодливый хозяин предложил путникам отдельную комнату - небольшую и без претензий на роскошь, но опрятную и уютную. А ужин, который дожидался их в обеденном зале, был выше всяких похвал. Читрадрива нашел, что здесь очень мило, и пребывал в прекрасном расположении духа, чего нельзя было сказать о Гаэтани, который по-прежнему хмурился. - Ну, а чем теперь вы недовольны, сеньор Лоренцо? - спросил наконец Читрадрива, слегка раздраженный угрюмостью итальянца, чья кислая физиономия мешала ему в полной мере наслаждаться ужином. - Что вас еще беспокоит, кроме скверной рожи капитана? - Да хотя бы эта гостиница, - с мрачным видом произнес Гаэтани, подозрительно оглядываясь по сторонам. - Настоящий притон... Если не сказать большего. - Помилуйте, мой друг! - запротестовал Читрадрива. - Мне кажется, вы просто утомлены, и у вас слишком разыгралось воображение. Это, конечно, не княжеские хоромы, и здешние завсегдатаи явно не принадлежат к сливкам общества - но чего же вы хотите от портовой гостиницы? Обычные посетители... - Эти головорезы тоже обычные? - перебил его Гаэтани и, энергично кивнув в сторону четверки закутанных в черные плащи людей за угловым столиком, жадно расправлявшихся с жареной рыбой с овощами и белым вином, добавил: - Что-то в них мне не нравится, только вот не пойму, что именно. Пожалуй, повадки странноваты. На всякий случай Читрадрива решил проверить подозрения своего товарища. Он спрятал руку под стол, чтобы Лоренцо не заметил слабого свечения камня в перстне, и сосредоточился на четверке. Ничего подозрительного, а тем более опасного в этих людях он не обнаружил. Разве что их мысли, целиком поглощенные едой, тем не менее были слишком уж слабыми и никак не соответствовали грозному аппетиту. Но это, скорее всего, от усталости. - Ничего странного в них нет, - сказал Читрадрива, для пущей уверенности покопавшись в вялых мыслях остальных присутствующих в обеденном зале. - Обычные путешественники, такие же, как мы с вами. - Но повадки! Ухватки, - гнул свое Гаэтани. - Вы просто не разбираетесь в местном люде, сеньор Андреас, иначе заговорили бы по-другому. - Да Бог с ними, завтра мы все равно уезжаем, - как можно беззаботнее сказал Читрадрива. - Чем искать повсюду опасность, займитесь-ка лучше фаршированной уткой, она недурно приготовлена, право слово. И расскажите, как быстрее добраться из Неаполя в Святую Землю. Гаэтани пустился в пространные объяснения, впрочем, не переставая время от времени бросать косые взгляды в сторону подозрительной четверки, но о своих опасениях больше не заговаривал - чего, собственно, Читрадрива и добивался. Покончив с ужином, они поднялись в отведенную им комнату во втором этаже. Читрадрива ожидал, что перед сном Гаэтани возобновит богословский диспут. Ему очень хотелось узнать, как этот блестяще образованный и неглупый молодой человек намерен разрешить противоречие между Отцом, Сыном и Святым Духом. Однако Гаэтани не собирался затевать дискуссию. Он лишь сказал: - Сеньор Андреас, завтра нам рано вставать, и перед сном я не хочу выслушивать ваши еретические речи. Лучше помолитесь Богу, чье Слово вы столь превратно истолковываете, дабы Он даровал вам прощение несмотря ни на что. Ибо если вы прилежно изучали Святое Писание, то должны знать, что хула на Духа не прощается ни в этом беспутном веке, ни в будущем. А я тоже за вас помолюсь. С этими словами Лоренцо преклонил колени перед висевшим над кроватью распятием и принялся шептать молитвы, несколько раз помянув в них "cervus Dei Andreas". Помолившись, он разделся, забился под одеяло и затих. Осторожно позвав его, а затем с еще большей осторожностью проверив с помощью перстня, Читрадрива убедился, что его спутник уже спит. По-видимому, он сильно задел чувства Гаэтани рассуждениями о Святом Духе. Ну да ладно... Читрадрива задул свечу, поставленную на небольшой столик посреди комнаты, и лег в свою постель. Было тихо, только снизу, из обеденного зала доносились крики и песни запоздалых гуляк, да где-то за стеной скреблась мышь. Почему-то вспомнился ночной визит в трактирчик старины Пеменхата, закончившийся штурмом и грандиозным пожаром со взрывом, который он устроил, когда с помощью мгновенного перемещения вынес из объятого пламенем дома Карсидара, трактирщика и мальчика Сола на лесную поляну. Здесь, пожалуй, поспокойнее... Читрадрива усмехнулся этой мысли, повернулся к стене и тотчас же заснул. ...Пробудился он от тихого скрипения входной двери и звука крадущихся шагов. В комнате было по-прежнему темно, лишь через щели в ставнях пробивался холодный лунный свет. Благодаря этому обманчивому освещению Читрадриве спросонья показалось, что вся комната наполняется гигантскими черными фигурам. Блеснули мечи... Опасность! Надо разбудить Лоренцо! Гаэтани соскочил с кровати и схватился за меч, предусмотрительно положенный в изголовье. Лязгнули клинки, брызнули искры, раздался короткий крик - и молодой итальянец со стоном осел на пол. Все кончилось в одну секунду. А Читрадрива с ужасом обнаружил, что хайен-эрец, в котором среди анхем ему не было равных, никак не действует на нападающих! Он послал им вот уже несколько обездвиживающих импульсов, но черные фигуры двигались столь же проворно, как и прежде. Не помог даже Карсидаров перстень. Читрадрива совсем не чувствовал голубого камня - тот как будто уснул! А две черные фигуры уже нависают над ним... Оставалось последнее средство: хоть Читрадрива уделял фехтованию безобразно мало времени, у него имелся меч, выкованный русским кузнецом под наблюдением Карсидара. Читрадрива выхватил его из ножен, вскочил на ноги и с яростью обреченного набросился на неведомых врагов. Те лишь парировали его неуклюжие выпады, не решаясь нанести ответный удар, хотя он уже несколько раз кряду открылся. Читрадрива понял, что его хотят взять живым - и это было последнее, что он подумал. Подобравшись к нему сзади, один из противников нанес точно рассчитанный удар в затылок. Читрадрива мгновенно потерял сознание. Глава IV. В ПОХОД На сборы войска ушло больше двух месяцев. Карсидар готовил весенний поход против татар основательно, стараясь не упустить ни единой мелочи, лично проверяя выполнение даже самых незначительных распоряжений. В итоге девять с половиной тысяч всадников и более двадцати восьми тысяч хорошо вооруженных пехотинцев были выставлены удельными князьями к назначенному сроку, а еще триста всадников и полторы тысячи пехотинцев из Смоленска должны прибыть в Киев дня через три-четыре. Уже закончено формирование обоза, где в числе прочего имелись орудия для осады. Такая армия и в открытом поле может биться, и осажденный город приступом брать. Карсидар был доволен собой - он потрудился на совесть. Правда, два месяца есть два месяца, а у Тангкута тоже своя голова на плечах. Не настолько же хан глуп, чтобы ошибиться дважды подряд! Хватит с него и просчета с посольством к князю Василю Таврийскому. Вне всяких сомнений, теперь татарам известен не только выбор половцев, не пожелавших пойти против короля Данилы. Проклятые дикари прекрасно понимают, что русичи готовятся к походу. И наверняка принимают ответные меры. А вот какие, хотелось бы знать?.. Пока войско не выступило, нужно в последний раз все хорошенько обдумать и взвесить. И, возможно, учесть то, что по каким-либо причинам не было учтено прежде. На войне не существует мелочей; даже малейший просчет может в конечном итоге обернуться гибелью людей. А Карсидар, как предводитель, в ответе за все. Он должен предвидеть любую неожиданность. В глубокой задумчивости Карсидар теребил бороду, стараясь отвлечься от стоявшего в гриднице шума. Ясное дело, о серьезных вещах лучше думается в менее людном и более спокойном месте, где ничто не мешает сосредоточиться. Да только полезная мысль может прийти в голову в любую минуту, а о том, чтобы уединиться, сейчас не могло быть и речи. Лишь час назад в Киев вернулись "коновалы", отправленные к последнему западному морю, и с минуты на минуту в королевскую гридницу должен явиться Ипатий с докладом о выполненной миссии. И если остальные присутствующие с нетерпением ожидали только рассказа о казни хана Бату, то Карсидар надеялся кроме того получить последнюю весточку от Читрадривы, с которым они пропутешествовали сюда от самого Торренкуля. Их мысленная связь прервалась больше года назад. Поначалу дело шло на лад, "коновалы" ехали медленно, и мысленное общение давалось без труда. Сложности начались, когда "коновалы" достигли Волынской земли. Связь стала ненадежной, то и дело обрывалась, приходилось сильно напрягаться, чтобы поддерживать ее, а после Галича Карсидар и вовсе перестал слышать Читрадриву. Еще некоторое время он пытался посылать мысли вдогонку другу, но ответа не получал. Карсидару не верилось, что Читрадрива вот так просто исчез из его жизни. Исчез навсегда. И хоть Карсидар был частичкой Ральярга, оказавшегося никакой не колдовской страной, а лишь окраиной мира, большую часть жизни он все же провел в Орфетане. Поэтому Читрадрива уходил не сам по себе. Вместе с ним как бы исчезал весь Орфетанский край, а также окончательно растворялся в небытии мастер Карсидар - лучший из мастеров современности, за чью голову разными вельможами было обещано в общей сложности тридцать четыре жуда золотом. Впрочем, с этим он смирился давно, еще до отъезда Читрадривы на запад. А теперь Карсидар попросту затосковал за другом, с которым его связывало столь многое. Даже слишком многое. Не будь этой связи, он выдворил бы гандзака из их маленького отряда искателей приключений сразу после прибытия в замок Люжтенского князя. Но ведь не прогнал же! Судьба недаром свела их. Судьба. Гм... Карсидар пригладил бороду, расправил плечи и с гордым видом огляделся по сторонам. Что бы ни говорили, а его судьба - быть королевским воеводой, уважаемым человеком на Руси! Еще раз потерять прошлое, добровольно отказаться от своего прежнего имени, прославленного по ту сторону колдовских гор, ибо у русичей оно ассоциировалось с поганским божеством Хорсом. Итак, нет больше мастера Карсидара, есть воевода Давид. И хватит об этом. Что бы ни сказал Ипатий... За дверями раздался топот, и нетерпеливый гомон в гриднице почти мгновенно стих. Слегка прихрамывая, вошел Ипатий в сопровождении еще двоих "коновалов". Остановившись перед тронным возвышением, прибывшие поклонились перво-наперво Даниле Романовичу и Льву Даниловичу, а затем на три стороны - остальным присутствующим. Ипатий принялся рассказывать про путешествие и про дальние земли. Исполнившись внутреннего достоинства, с гордым видом говорил о неизменном уважении, с которым западные владыки встречали посольство Русского короля. Когда же Ипатий перешел к описанию казни Бату, последние слова великого хана о том, что потомки Чингиза еще отомстят за него, произвели на всех без исключения присутствующих огромное впечатление. - А ты часом не напутал? - озабоченно переспросил Данила Романович. - Как можно, государь! - развел руками Ипатий. - Я слово в слово пересказал то, что велел передать тебе Андрей, вот и все. Нешто я не понимаю... - Да ты не серчай, - вмешался юный соправитель Лев. - Возможно, ты еще не слышал, что татарва вновь поднимает голову. И первым делом они отрядили к таврийскому князю Василю посольство с дерзким требованием выступить в скорой войне против Руси на их стороне. - И переданные тобой слова шелудивого пса Бату подтверждают справедливость их намерений, - подытожил Данила Романович. - Уж кому-кому, а ему ли не знать нравы своего нечестивого племени! Мы не считаем опасность столь серьезной, как прежде. Однако, я надеюсь, теперь никто не станет сомневаться в необходимости направить войско на берега Итиль-реки, чтобы разгромить этих ублюдков в их собственном логове? Король нахмурил брови и обвел окружающих строгим взором. Сомневающихся не было. Даже те, которые на военном совете поддерживали "умеренного" пинского воеводу, кажется, поняли, что татарам мало поражения под Киевом. Вот если разбить их еще и в дикой степи, такой проигрыш они запомнят надолго! Это раз и навсегда отобьет у ненавистных дикарей охоту соваться на Русь. - Ну то-то же, - Данила Романович кивнул Ипатию, и сотник принялся рассказывать о торжественном приеме, который устроил в их честь граф Португальский после казни Бату, затем об обратном пути на родину. Карсидар слушал Ипатия вполуха. Его беспокоило совсем другое: действительно ли Бату знал о вновь готовящемся татарском походе? Или он выкрикнул эту угрозу наобум, чтобы постращать русичей, и даже не подозревал, насколько близок к истине... В самом деле: откуда посаженному в клетку и увезенному к последнему морю Бату стало известно о намерениях хана Тангкута? Он просто надеялся, что его соплеменники не смирятся с поражением - и угадал. "Ему ли не знать нравов своего нечестивого племени", - сказал Данила Романович. Но так ли все просто? Эге-ге, не замешано ли тут какое-то колдовство!.. Карсидар незаметно вынул из кармана амулет с оттиснутыми на нем причудливыми значками и дырочками по углам. Кажется, обыкновенный кусок кожи, не более того. Но может быть, это только кажется? Вдруг этот амулет все же обладает волшебной силой, которую Карсидар попросту не замечает... Глупости! Будь это так, амулет должен был защитить татарского посла и превратить русского князя Василя обратно в половецкого хана Булугая, боящегося татар и оттого способного пойти на поводу у Тангкута. Но этого не случилось. Если даже в амулете есть хоть капля волшебства, она не сработала. А это может означать, что либо волшебство Карсидара сильнее татарского, либо... Либо он чего-то не понимает! А иметь дело с непонятным - разве это не хуже всего? Рядом с тобой, буквально в твоем кармане может находиться источник неведомой мощи, а ты не имеешь даже самого отдаленного представления, как с этой мощью обращаться. Да что говорить о чужих колдовских амулетах, когда Карсидар так и не удосужился толком разобраться в своих собственных возможностях и умениях! С одной стороны, колдовство у русичей не в почете, и даже если он выкидывал время от времени кое-какие "штучки", неугомонный тесть не забывал всякий раз крайне недоброжелательно отозваться о ег