оша не станет спускаться вниз и мешать молитве светлейшего князя, он только побродит по хорам и уйдет. Это было великое искушение для послушника. Впоследствии Илья глубоко раскаивался в собственной опрометчивости и нежелании подчиниться требованиям дьякона и монахов. Ах, если бы он не стал своевольничать и не предпринял эту экскурсию на хоры!.. Итак, никем не замеченный послушник скользнул к внешнему входу и поднялся вверх по каменным ступенькам. Едва он вошел на хоры, как услышал стук затворяемой двери. Юноша хотел броситься назад, однако замер на месте, ни жив ни мертв от страха, что его тотчас обнаружат. Но время шло, а никто так и не появлялся. Тогда Илья сообразил, что, очевидно, кто-то покинул хоры и спустился в церковь по внутренней лестнице. Послушник вздохнул с облегчением. Пожалуй, у него хватит времени для осмотра затейливых фресок. Из любопытства Илья подкрался к двери, ведущей на внутреннюю лестницу, нашел ее незапертой и в свою очередь осторожно спустился вниз. Ступени были каменные, они не скрипели при каждом шаге, поэтому юный послушник не опасался быть обнаруженным. Достигнув конца спиральной лестницы, он осторожно заглянул в арку. В церкви стояли двое. Один из них был Андрей Ярославович, которого Илья видел у входа. Князь смотрел на какую-то икону, суеверно крестился и бормотал: "Это знак. Я обязан продолжить дело брата, погибшего безвременной смертью". Другой, по всей видимости, спустившийся с хоров перед послушником, находился позади Андрея Ярославовича. Судя по одежде, то был обыкновенный монах; однако заговорил он не по-церковному, а на непонятном наречии. Зато князь отлично понял его, резко обернулся и воскликнул: "Это ты послан святейшим отцом!" Монах вновь ответил. Андрей Ярославович спохватился, зажал рот рукой, затем принялся вертеть головой, высматривая, не видит ли их кто. Илья поспешил отступить вверх по лестнице, но отчетливо слышал каждое слово благодаря замечательной акустике церковных сводов. Теперь уже оба говорили на непонятном языке, стоя на месте. Потом голоса стали приближаться. Послушник решил, что князь и монах сейчас поднимутся на хоры, тогда ему не сдобровать, ибо вся округа была наслышана о вздорном нраве Андрея Ярославовича. Едва переступая на негнущихся ногах, Илья принялся подниматься по лестнице. Но успеет ли он удрать?.. Холодный пот прошиб беднягу, послушник остановился, сполз по стене и решил остаться здесь, а там будь что будет... Голоса смолкли, затем зазвучали вновь. Юноша прислушался и понял, что увлеченные собеседники остановились в самом начале лестницы. В этом было его спасение, ибо появился шанс спокойно уйти незамеченным. Однако теперь Илья кое-что сообразил: насколько ему было известно от монахов Антониевого монастыря, ни игумена, ни архимандрита, ни пресвитера, ни епископа, ни даже суздальского архиепископа не принято называть "святейшим отцом"! Кем же тогда послан загадочный монах? Тогда юноша совершил второе "прегрешение", потому что из праздного, как он считал, любопытства прислушался к беседе вместо того, чтобы убраться с лестницы подобру-поздорову. Разумеется, Илья не понял почти ничего... кроме имен, поскольку имена в переводе не нуждались! Андрей Ярославович и странный монах могли разговаривать на каком угодно языке, все равно послушник уловил бы слова "Данила", "Хорсадар", "Дрив" и "Целестий". Один раз монах также помянул нечестивца Бату. Постепенно Илья приноровился к тону их беседы и понял, что монах в чем-то убеждает князя. Под конец Андрей Ярославович на некоторое время задумался и вроде бы с чем-то согласился. Кроме имен послушник разобрал еще одно слово, несколько раз повторенное обоими за время беседы: "Окто". Тогда стало ясно, что они говорят по-гречески. Грамотей Феодул объяснял Илье, что греческое название "Октоих", иначе Осмогласник, происходит от разделения содержимого этой книги на восемь частей, или гласов. Послушник же запомнил это слово, потому что "окто" вызывало ассоциацию с речным камнем-окатышем и представлялось юноше таким же гладким, округлым и приятным на ощупь. Итак, "oktw" - восемь по-гречески. Само собой напрашивалось предположение, что Андрей Ярославович уговорился со странным монахом о чем-то, что должно произойти через восемь дней, восемь месяцев или в крайнем случае - через восемь лет. На этом самом "окто" разговор завершился. Шаги собеседников стали удаляться. Очевидно, они пошли к выходу, все уладив. Илья же нашел в себе силы взобраться на хоры, откуда спустился по наружной лестнице. Наконец, никем не замеченный, шмыгнул в густые кусты, которыми зарос берег Нерли. Здесь послушник повалился на землю и крепко задумался. Все происшедшее казалось ему крайне подозрительным. Великий князь Владимирский и Суздальский приехал в церковь Покрова, стоящую особняком и от стольного града Владимира, от загородного замка Боголюбова, отнюдь не для того, чтобы помолиться в одиночестве. На самом деле он встретился здесь с посланником "святейшего отца", который вырядился монахом, очевидно, не желая быть узнанным. Кроме того, священнослужители заранее прогнали из Покровской церкви всех прихожан. А Андрей Ярославович к тому же разговаривал с посланником по-гречески о таких странных личностях, как отъявленные колдуны Хорсадар и Дрив и предводитель ордынцев Бату, которого захватил в плен киевский князь Данила Романович с помощью упомянутых колдунов. Кстати, Данилу он тоже поминал. Да еще сюда впутывался какой-то Целестий... И в конце Андрей Ярославович уговорился с посланником про какие-то восемь... дней? месяцев? А может восемь человек! Восемь городов! Восемь кун серебра. Восемь мешков золота. Восемь верст... Мало ли к чему можно применить это число! Жаль, конечно, что юноша не знал греческого, да ничего с этим не поделаешь. Чем больше рассуждал Илья, тем больше запутывался. Он пролежал в кустах на берегу Нерли до самых сумерек, но так ничего и не придумал. Наконец послушник понял, что либо сойдет с ума от всех этих тайн и недомолвок, либо выбросит все до единой глупости из головы и вернется в Антониев монастырь к грядкам репы и капусты, покосившимся лачугам и корпению над Писанием. Впрочем, Илья тут же решил не возвращаться пока в Антониев монастырь, а обождать восемь дней и вновь заглянуть в церковь Покрова. Может, удастся узнать что-нибудь интересное. Почему бы нет? Он уже научился проникать в церковь "с черного хода". Его не заметили в первый раз, авось не заметят и в другой. А если ничего примечательного на восьмой день не произойдет, Илья со спокойной душой вернется в свой монастырь... и, пожалуй, упросит грамотея Феодула или настоятеля Антония выучить его греческому языку, чтобы в следующий раз не ударить в грязь лицом. Ободренный этой мыслью, послушник вылез из кустов и направился в расположенное неподалеку селение, чтобы попроситься на ночлег и раздобыть немного еды. Следующие семь дней Илья провел, скитаясь по окрестностям, но ему, в недавнем прошлом бездомному пареньку, не привыкать к бродячей жизни. Кроме того, в преддверие Светлого Христова Воскресения черствые людские сердца смягчились, и юноша находил везде радушный прием. А утром восьмого дня он уже дежурил в кустах на берегу. Утренняя служба протекала как обычно на Светлой неделе, но это не сбило послушника с толку. А через некоторое время в церкви объявились дюжие монахи, которые по окончании службы выгнали всех до единого прихожан. Илья улучил момент, ползком подобрался к наружному входу в башенку и прошмыгнул на хоры. На этот раз ведущая вниз дверь оказалась запертой, однако юноша не слишком огорчился. Акустика здесь была отличная, и он рассчитывал подслушать и подсмотреть за происходящим в церкви, спрятавшись на пустых хорах. Ах, почему Илья не ослеп и не оглох в то утро?! Почему не свернул себе шею, свалившись с крутой каменной лестницы? Ибо в течение следующего часа он наблюдал такое, от чего волосы на голове шевелились. В Покровскую церковь сегодня прибыл не только великий князь, но еще какие-то важные бояре и двое высокопоставленных священнослужителей. Илья не знал никого из них в лицо, но догадался об их чине по богатым ризам. Тут же находился и посланник "святейшего отца", с которым Андрей Ярославович встречался в прошлый раз. Однако сегодня главную роль играл совсем другой человек. Это был странно одетый священник, который вел службу на каком-то диком наречии, где многие слова оканчивались на "-ис" и "-ус", а привычное "аминь" звучало как "амэн". И хотя Илья долго не мог понять, что же творится там, внизу, постепенно ему открылась ужасная правда: странно одетый священник под наблюдением посланника "святейшего отца" произвел над Андреем Ярославовичем, равно как и над прибывшими с ним боярами, священнослужителями-русичами и дьяконом Покровской церкви необычный обряд крещения. Тогда послушник наконец догадался, кто такой "святейший отец"! Это восседающий в далеких землях сатанист, преданный в прошлые века анафеме, а теперь пославший войска, которые взяли штурмом далекий Константинополь и выжили оттуда главу христианского мира, вселенского патриарха. А совсем недавно западные воины пытались захватить Новгород и, по слухам, наслали порчу на храброго витязя Александра Ярославовича. Выходит, его младший брат Андрей покорился грабителям, разорителям и убийцам!!! Илья до сих пор не мог толком объяснить, как вновь очутился в кустах на берегу Нерли. Он лежал на спине, бессмысленно пялился в бездонное синее небо и все пытался припомнить, досмотрел ли церемонию до конца. Наверное, нет, потому что кони приехавших все еще стояли у входа в церковь под присмотром одетых монахами здоровяков. Значит, сатанинское действо все еще продолжалось. Послушник встал на четвереньки, подполз к реке, несколько раз погрузил в воду пылающую голову и лишь тогда пришел в себя. Теперь предстояло решить, что делать дальше. Илья стал обладателем страшной тайны, совладать с которой ему было не по плечу. Первым делом он подумал об игумене Антонии и монастырской братии. Казалось бы, это самое правильное решение.Но немного подумав, и приняв во внимание то обстоятельство, что поддавшийся сатане дьякон Покровской церкви только что заказывал Антонию список с Октоиха, называя его старым знакомым, Илья решил, что добрейший игумен наверняка состоит в сговоре с предателями. Но в таком случае, практически не оставалось человека, которому можно было рассказать о происшедшем! Он бессилен что-либо изменить!.. Как вдруг на самом пике отчаяния его посетила на удивление простая мысль: о величайшем прегрешении князя следует поведать только князю. Нужно поскорее добраться до его родного города, любыми правдами и неправдами увидеться с правившим там Борисом Васильковичем и сообщить ему об отступничестве Андрея Ярославовича. Так как последний приходится ростовскому князю двоюродным дядей, то пусть Борис Василькович и разбирается с выкрестом по-свойски, по-семейному! Сказано - сделано. Воспользовавшись тем, что "монахи" не заметили его, Илья обогнул церковь, стараясь не высовываться из кустов, наконец пустился бежать прямо через лес и окольными тропками выбрался к селению, в котором останавливался по пути сюда. Здесь юноша совершил последний по счету бесчестный поступок, украв у какого-то смерда его единственную лошадь. Неизвестно почему, но совесть больше всего мучила Илью именно из-за этой пегой клячи, которая всю свою многотрудную жизнь тянула телегу или дровни, соху или борону, а на старости лет вынуждена была везти на спине всадника, да еще без седла. Но что поделаешь! Выбора у юноши не было, поскольку речь шла о спасении от власти сатаны целого княжества. Кроме того, он и так согрешил за эти восемь дней минимум трижды, поэтому прибавив воровство кобылы к неподчинению приказу дьякона и выведыванию чужих тайн, Илья лишь незначительно усугубил свою скорбную участь. А между тем путь предстоял неблизкий, и быстро преодолеть его пешком было невозможно. От окрестностей Боголюбова до Великого Ростова не меньше сотни верст, послушник же чувствовал себя совершенно разбитым, пробежав лесом всего верст десять. Только это соображение и утешало юношу, когда он погонял пегую кобылку, неловко обняв обеими руками лошадиную шею и ударяя пятками в ее худые бока. Илья избегал больших дорог, справедливо опасаясь, что всадник в одежде послушника, восседающий на лошади без седла, должен выглядеть не только нелепо, но и подозрительно. А поскольку он бродяжничал по близлежащим княжествам целых три года, то вполне полагался на собственные знания местности. Но все же Илья сплоховал. Совершенно неожиданно дорогу ему преградило множество поваленных ветром деревьев. Произошло это на исходе дня, когда солнце уже клонилось к закату, и объезжая завал, юноша сбился с пути и заехал в глухую чащобу. А когда наконец выбрался из леса, то оказался на берегу Нерли совсем не там, где рассчитывал. Солнце уже давно село. Где находится брод, Илья не знал, а спросить было не у кого. Юноше оставалось пустить кобылу вплавь. Поскольку же вода в реке была студеная, а ночь холодная, Илья продрог в мокрой одежде. Все суставы и кости ломило, временами его познабливало, сильно кружилась голова. Тем не менее, послушник упрямо гнал лошадь вперед. От усталости и купания в холодной реке он вскоре занемог, его начало лихорадить, но он все равно продолжал свой путь. Его последующие воспоминания были отрывочны и нечетки. Илья не помнил, как его угораздило миновать стороной Ростов и каким образом он оказался неподалеку Углича. Во время последнего проблеска сознания юноша обнаружил, что тяжело дышащая кобыла стоит посреди озаренного лунным сиянием луга, а сам он привалился к ее теплой шее и шепчет в настороженное лошадиное ухо: - Ну, ми-лая, ну, роди-мая... вывози, негодница, меня отсюдова! Слышишь, ты... Лошадь фыркнула и затрусила вперед. Илья клюнул носом в ее гриву, покачнулся, и мир окончательно померк в его глазах. Очнулся он уже в покоях углицкого князя. Вот какую историю выслушал Владимир Константинович в то утро, когда знахарь с Никитой привели Илью в чувство. Дальше послушник принялся умолять князя найти управу на продавшегося сатане Андрея Ярославовича, жаловаться на судьбу-злодейку и перечислять совершенные за последнее время грехи, обливаясь горючими слезами. Однако Владимир Константинович уже не слушал его. Обдумав все хорошенько, он позвал гридней... и велел им немедленно схватить послушника Илью, ловчего Никиту, а также знахаря, и бросить всех троих в поруб. Нет, углицкий князь отнюдь не был жестокосердным. Он вовсе не собирался казнить либо сгноить в тюрьме ни в чем не повинных людей, а самому примкнуть к отступнику Андрею Ярославовичу. Но также он не мог допустить, чтобы эта троица раньше времени распустила языки. Владимир Константинович прекрасно понимал, что дело это непростое, запутанное, и действовать надо крайне осторожно. А главное - скрытно, чтобы не спугнуть удачу, которая сама пришла к нему в руки. Ведь перспектива открывается перед ним просто блестящая: овладение великокняжеским престолом - шутка ли!.. Ясно же, что поддавшись власти западной церкви, князь Андрей не остановится на достигнутом, а пойдет гораздо дальше. То есть следующим его шагом наверняка будет заключение военного союза с тамошними рыцарями. Умно придумано! По одиночке они Новгород не одолели, а тут ударят вдвоем. Рыцари - с запада, Андрей - с востока. Спору нет, задумано неплохо. Правда, Владимир Константинович не представлял, как они разделят завоеванное, кому достанется власть в покоренном Новгороде, а кому - сундуки с деньгами новгородских купцов. Но это не главное. Суть в том, что Андрей Ярославович заварил всю эту кашу несомненно из-за Новгорода. И все же в действиях великого князя был единственный маленький просчет: Андрей явно не принял во внимание возможные (и даже весьма вероятные) последствия столь дерзкого шага. Что же до самих последствий... Даже послушник Илья воспринял поступок великого князя как подчинение сатане, и вряд ли другие расценят переход под власть западной церкви иначе. Значит, будет множество недовольных. Владимир Константинович как раз и рассчитывал сыграть на чувствах простых людей, настроив их против великого князя, а затем выдвинув свои претензии на власть. И эта мечта уже не казалась несбыточной. С одной стороны, заняв место отца, Андрей проводил слишком жесткую политику в отношении местных бояр, не особо разбираясь в их взаимных притязаниях и сгоняя с насиженных мест всех подряд. Во владимиро-суздальской земле многие недовольны его правлением. С другой же стороны, среди двенадцати детей Всеволода Большое Гнездо самым старшим сыном был как раз отец углицкого князя Константин, ибо старше его были лишь две сестры. И между прочим, Константин Всеволодович княжил во Владимире несколько лет вплоть до самой своей смерти, и лишь затем на великокняжеский стол сел его брат Юрий . Ярослав же Всеволодович был лишь девятым ребенком и пятым сыном князя Всеволода, и если бы не татарское нашествие, он никогда не затесался бы в великие князья. Так что по всему выходило, что у Владимира Константиновича куда больше шансов отобрать власть у своего двоюродного братца, чем у Андрея Ярославовича - удержать эту власть. И все же принесенных юным послушником сведений было, по мнению углицкого князя, недостаточно для выдвижения такого страшного обвинения, как отречение от Божьей веры. Вот он и решил раздобыть еще хотя бы полдюжины свидетельств, прежде чем предпринимать серьезные шаги. Но безусловно умный, выдержанный, сметливый углицкий князь и сам дал маху. Он верно рассчитал, что вдоволь настрадавшийся Илья, который к тому же провел последние месяцы в обществе монахов, учивших его смирению, не станет противиться высшей силе, роль которой играл теперь Владимир Константинович, и расценит заключение справедливой карой за свои "греховные" поступки. Однако князь совершил грубейшую ошибку, велев бросить в поруб также и Никиту. Ловчий страшно обозлился на Владимира Константиновича, потому что его мечтам о возвышении сбыться явно не суждено. Кроме того, подтверждались наихудшие опасения Никиты: очевидно, его повелитель вступил в преступный сговор с прислужником дьявола Андреем Ярославовичем и действует заодно с ним! Иначе зачем заключать всех троих в темницу?! Ловчий просто бесился от мысли, что поступил так глупо и недальновидно, выдав князю впавшего в беспамятство Илью. Теперь ничего нельзя поделать!.. Впрочем, не таков был Никита, чтобы сдаваться без боя! Владимиру Константиновичу следовало бы отрезать ему язык, прежде чем бросать в поруб. А поскольку язык был опрометчиво оставлен на месте, ловчий поспешил им воспользоваться. И в то время как периодически впадавший в беспамятство послушник жалобно скулил да шептал покаянные молитвы, а знахарь угрюмо молчал, Никита колотил кулаками и ногами в запертую дверь, бил в нее плечом, скакал, вопил и вообще поднял страшный шум. Когда же прибежали стражники, чтобы утихомирить разбушевавшегося арестанта, ловчий не дал им опомниться и сходу огорошил ужасным известием: - Да вы просто представить такого не можете, только князь наш продался сатане!!! И пока отшатнувшиеся стражники стояли разинув рты, выложил им собственную версию происшедшего, в подтверждение своих слов кивая на Илью. По мнению Никиты, Владимир Константинович вкупе с Андреем Ярославовичем попросили киевского выскочку Данилу Романовича "одолжить" на некоторое время для исполнения своих грязных делишек колдунов Хорсадара и Дрива. Что это за дела, становилось понятным из слов послушника, наблюдавшего сатанинский обряд в церкви Покрова на Нерли. А если стражники все еще ничего не поняли, Никита готов объяснить им суть плана этих прихвостней врага рода человеческого. Послушник Илья смотрел на опешивших стражников мутными глазами и со скорбным видом кивал: мол, все, что рассказывает этот человек - горькая, но неподдельная правда. Надо ли говорить, что всего через четверть часа ловчий Никита, послушник Илья и знахарь были освобождены! И не только освобождены, но и всемогущи, так как быстрым широким шагом шли от поруба к княжескому дворцу во главе все возрастающей толпы, на испуганный вопрос: - Что случилось? - отвечая односложно: - Великая беда приключилась! Князь наш продал душу сатане. Глава XVI. ПРИНЦЕССА КАТАРИНА Брошь и впрямь оказывала магическое действие на тех, кому Лоренцо Гаэтани ее предъявлял. Никто не посмел задерживать повозки, а лошадей им меняли без проволочек. До столицы королевства они доехали без всяких приключений. Неаполь Читрадриве понравился. Город был похож на сад, окружавший его "тюрьму", только увеличенный до невероятных размеров и застроенный разнообразными домами, начиная с бедных лачуг окраины и кончая богатыми дворцами вельмож. А при въезде в королевскую резиденцию у него вообще захватило дух от восторга. Даже несмотря на то, что подъезжали они ко дворцу с тыльной стороны. - Вы уж простите, любезный сеньор Андреас, но не можем же мы явиться с парадного хода в таком виде! Клянусь честью, это было бы невежливо по отношению к ее высочеству, - Гаэтани брезгливо оттянул двумя пальцами измятый, серый от въевшейся пыли ворот рубашки и глубокомысленно добавил: - И вообще, этикет... - Я принимаю извинения, - с безразличным видом сказал Читрадрива. Возможно, молодой барон почувствовал внутреннее равнодушие Читрадривы, поскольку бросил на спутника удивленный взгляд. Может быть, он подумал также о странных нравах, царящих на Руси. Но воздержался от замечаний, а спросил лишь: - Вам помочь нести ваш узел? - и когда Читрадрива решительно отказался расстаться с рукописями, вылез из повозки и повел его в одну из пристроек. Читрадрива шел за Лоренцо и, сосредоточившись на перстне, пытался разобраться, восстановились ли его сверхъестественные способности. Читрадрива нисколько не сомневался в том, что в самое ближайшее время столкнется с "колдуном". То есть с "колдуньей". Значит, надо быть начеку... Но пока что никакой опасности Читрадрива не чувствовал. Он по-прежнему ясно ощущал лишь противодействие броши принцессы, которую Гаэтани положил в карман, чтобы вернуть хозяйке. А стены дворца колдовству не противодействовали. В отличие от стен "тюрьмы", из которой он чудом вырвался... То есть из которой Читрадриву вырвали по указу высокородной "колдуньи", не следует забывать этого... Постепенно в груди зарождалось и крепло подозрительное желание расслабиться. Этому способствовал и полумрак сводчатых коридоров и переходов, особенно приятный после яркого солнечного сияния, и витавшие здесь дивные ароматы (судя по грохоту кастрюль и посуды, неподалеку располагалась кухня), но самое главное - сознание свободы. Не хотелось верить, что вырвавшись из одной тюрьмы, можно запросто угодить в другую! Если принцесса Катарина желает ему зла, достаточно было оставить пленника в лапах Готлиба-Гартмана, подручные которого никогда не выпустили бы добычу. А может, по указке холодно-расчетливого предводителя рано или поздно убили бы Читрадриву. - Ну, вот мы и пришли. Надеюсь, друг мой, вам здесь понравится. Читрадрива проскользнул в дверь, которую распахнул перед ним Лоренцо. Просторная комната с высоким потолком в общем-то напоминала место его прежнего заключения: кровать с дурацким балдахином, стол, пара стульев с высокими спинками, подсвечник с тремя свечами, в стене - кольца с потухшими факелами. Правда, мебель выглядела более добротной. Да и окон в отличие от "тюрьмы" было несколько, на всех - цветные витражи в свинцовых рамах. - Разумеется, понравится. Особенно, если здесь есть приличная библиотека, - невозмутимо заметил Читрадрива, который предпочел скрыть свой истинный интерес. Лоренцо как-то нервно усмехнулся, качнулся на носках, пробормотал: - Вот ответ истинного ученого, - хотел добавить что-то еще, но лишь махнул рукой, похлопал Читрадриву по плечу и вышел. - Надеюсь на скорую встречу, друг мой, - донесся уже из коридора голос молодого барона, и дверь закрылась. Читрадрива подошел к кровати и увидел аккуратно разложенную на покрывале одежду. Чтобы не измять ее, он бережно опустил узел с пергаментами на край кровати, развязал одеяло, перенес на стол груду свитков и расшитых страниц. Затем переоделся во все чистое, с некоторым удивлением отметив про себя, что скроенный по местной моде костюм пришелся ему как раз впору, и вернулся к столу. Как же проверить, восстановились ли утраченные им способности? Можно, конечно, попробовать перенестись на хозяйственный двор, к тому месту, куда подъехали повозки. Но есть риск наткнуться там на прислугу или того хуже - на принимавших участие в налете людей. А может, даже на самого Гаэтани. Как объяснить Лоренцо свое появление? И что он подумает? Судя по поведению барона, он и не подозревает о скрытых талантах принцессы Катарины. Ее брошь была для него не более чем дорожным пропуском, но никак не колдовским амулетом. Вряд ли ревностный христианин, некогда готовившийся стать священником и искренне уважающий богословские знания чужеземца-русича, согласился бы взять в руки такую гадость. В конце концов, Читрадрива решил не экспериментировать наспех, а подождать удобного случая. Не оставят же его надолго без внимания! И действительно, через некоторое время в комнату явился слуга, державший накрытое крышкой расписное фарфоровое блюдо. Не подозревая, что гость принцессы плохо знает итальянский язык - а тем более, его неаполитанский диалект, - слуга неразборчиво протараторил несколько фраз и выжидательно посмотрел на Читрадриву. А тот, сосредоточившись на камне, сумел отчетливо понять все ньюансы сказанного: слуга хочет услышать мнение "его милости" насчет того, прожаривать мясо в следующий раз сильнее или подавать слегка недожаренным, как и положено по рецепту; поскольку синьор Андреа не является уроженцем Неаполя, он может не принимать традиций местной кухни... - Нет-нет, все хорошо. Я веду походный образ жизни, привык к разнообразию еды и никогда не привередничаю, - сказал Читрадрива на анхито. Он произносил слова, не отрывая глаз от лежавшего у него на коленях свитка и не поднимая лица, чтобы слуга не видел движений его губ. - Благодарю вас, ваша милость, - и слуга удалился, не заподозрив подвоха. А Читрадрива наконец поднял голову и посмотрел на затворившуюся дверь. Если он свободно читает мысли других и так же свободно передает им свои мысли, раз для него вновь не существует языкового барьера, можно смело предположить, что и остальные его способности пришли в норму. Значит, все в порядке! Теперь он вновь может применять свое искусство! Хотя бы хайен-эрец... Ободренный Читрадрива для начала расправился с принесенным слугой кушаньем, которое было выше всяких похвал. Затем отставил блюдо с объедками в сторону и принялся приводить в порядок перевод. Плохо, что он расшил фолианты, когда решил бежать, потому что впопыхах брошенные на одеяло страницы и свитки с исправлениями перемешались как попало, и теперь предстояло потратить уйму времени только на то, чтобы хоть как-то систематизировать эту груду пергамента. Несколько раз его сердце начинало учащенно биться, возникало ощущение, что за ним следят. Поэтому Читрадрива держал мысленный образ голубого камня на краешке сознания. Когда опасения насчет слежки крепли, он "прощупывал" все вокруг и убеждался: оснований для беспокойства нет, чувство опасности - это просто игра воображения, вызванная переменой обстановки. Тогда он брался за работу с удвоенной энергией. Читрадрива настолько увлекся, что не обратил особого внимания на то, какие блюда были поданы на обед. К еде он едва притронулся, продолжая увлеченно читать и перечитывать страницы. Во всех злоключениях Читрадривы, несомненно, был один положительный момент: он имел массу свободного времени и усовершенствовал свой перевод настолько, насколько это вообще было возможно. Теперь ему никак нельзя вновь попадать в заключение - он просто свихнется от скуки и безделья. Ну, разве что его посадят вместе с Лоренцо, дабы они могли продолжить свои религиозные диспуты... При этой мысли Читрадрива усмехнулся. Он продолжал работать до самого вечера, когда вновь пришел все тот же слуга и пригласил "его милость" следовать за собой. Читрадрива мигом насторожился. Прежняя обостренная недоверчивость и ожидание неизвестного вернулись к нему. Он поправил одежду, манжеты рубашки, как бы невзначай коснувшись перстня приободрился, предусмотрительно повернул его камнем вниз и направился вслед за провожатым, который поднял высоко над головой витиеватый бронзовый подсвечник. Они долго плутали лабиринтом коридоров и переходов, раза два спускались и поднимались по узеньким лестницам, пока не очутились перед небольшой дверцей, окованной железными полосами. - Пожалуйте, ваша милость, - слегка поклонившись, слуга пропустил Читрадриву вперед, но сам в дверь не вошел, а прикрыл ее снаружи. - Добрый вечер, - донеслось до Читрадривы приятное грудное контральто. Он замер и в некоторой растерянности принялся озираться по сторонам. В комнате, оказавшейся против ожидания довольно просторной, царил полумрак, и обладателя мелодичного голоса видно не было. - Да проходите же, не стойте в дверях, - возмутилось контральто. Читрадрива неуверенно шагнул к самой яркой, пожалуй, даже ослепительной после мрака коридоров точке комнаты - к пылающему камину. И сейчас же стряхнул оцепенение, как-то разом овладевшее им. Перстень! Черт возьми, надо же забыть о нем... Читрадрива сосредоточился на голубом камне и тотчас обратил внимание на утопавший в тени небольшой столик. Без сомнения, там и сидела принцесса Катарина, "колдунья", которая дала Лоренцо Гаэтани странную брошь. - Благодарю вас, ваше высочество, - сказал он, отвесив принцессе церемонный поклон, и в то же самое время попытался мягко проникнуть в ее мысли. Если Катарина в самом деле "колдунья", попытка непрошеного вторжения в мысли придется ей не по вкусу. К удивлению Читрадривы, сопротивления со стороны принцессы он не почувствовал. И вообще, Катарина почему-то не обратила на "прощупывание" никакого внимания. Ничего враждебного в ее мыслях не оказалось, так, первое впечатление, всякий вздор о внешности и прочее в том же духе. Не успел Читрадрива удивиться подобному легкомыслию, как Катарина заговорила вновь: - Вы просто очаровательны, синьор Андреа. И так непосредственны в обращении... Интересно, где вы научились придворному этикету? Насколько я знаю, князь Данила принял королевский титул совсем недавно и не успел ввести при своем дворе церемониальные условности, подобные нашим. Коронация Данилы Романовича была для Читрадривы новостью. Сам же вопрос показался полностью бессмысленным. Придворному этикету он специально не учился, однако длительное пребывание в западных землях и встречи с венценосными особами не могли пройти даром, разве это не ясно? - Сопровождая плененного хана Бату, я бывал при многих королевских дворах... - начал он, но Катарина нетерпеливым жестом прервала его, указала на стул с высокой спинкой, придвинутый к столику напротив нее, и попросила: - Ну так присядьте и расскажите. Наш очаровательный барон Гаэтани присутствовал лишь при последнем акте этой великой драмы, а мне интересно узнать, что было в начале. Читрадрива неуверенно опустился на краешек стула, посмотрел на собеседницу. Принцесса сидела в тени, и черты лица ее скрывались в полумраке. Читрадрива успел мельком подумать, что сам он освещен пламенем камина, а потому отлично виден, и что этот прием ему до боли знаком. Принцесса же приподнялась, шурша складками пышного платья и непостижимым образом ухитряясь оставаться в тени, протянула к стоявшей на столе вазе с фруктами руку с изящными пальчиками, взяла сочный персик, подвинула вазу поближе к Читрадриве и проворковала: - Угощайтесь, синьор Андреа, и начинайте наконец свою интереснейшую повесть. Учтите, я ужасно любопытна и жду вашего рассказа с нетерпением. Читрадрива вспомнил, что хорошо поел только утром, а к обеду едва притронулся, потому принялся за фрукты с умеренным энтузиазмом, одновременно рассказывая о посещении западных держав, о встрече с правителями, о великой битве под Киевом, вообще о планах обороны города от татарских полчищ. Единственное, чего он старался избегать, так это упоминания о молниях, павших на днепровский лед посреди зимы. А вообще все шло как-то не так. Совсем по-другому он представлял себе встречу с "колдуньей", не такая должна быть между ними беседа... Все идет наперекосяк! Глупо, до невозможности глупо. И разговор бессмысленный. Разве за полтора года принцесса не могла узнать о битве под Киевом всего, что ее интересовало? Хотя как должна происходить встреча, о чем они обязаны говорить, Читрадрива представлял довольно смутно. Например, трудно вообразить, что "колдуны" сразу же начинают чинно рассуждать о своем тайном ремесле... Через некоторое время Читрадрива обнаружил, что с ним творится что-то неладное. Сосредоточившись на камне, он давно научился делать несколько дел разом. А теперь никак не мог сосредоточиться! Ему с трудом удавалось припомнить подробности приема при дворе польского короля и одновременно стараться не поперхнуться, глотая дольки апельсина. Но о том, чтобы при всем этом исподтишка проникнуть в мысли Катарины, не могло быть и речи. Более того, Читрадрива уже почти забыл об этом своем намерении, полностью отдавшись совершенно идиотской, с его точки зрения, беседе. А когда все же предпринимал робкие попытки заглянуть в мысли принцессы, то начинал чувствовать себя так, словно попал на размытый дождем крутой глинистый откос , где каждую секунду рискуешь поскользнуться и скатиться вниз. - Ну, а что там у вас приключилось с Гартманом фон Гете? Принцесса перебила Читрадриву прямо на середине фразы. - Это с Готлибом, что ли?.. - на всякий случай уточнил Читрадрива, вконец растерявшись от столь резкой смены темы. - Ну, с Готлибом, какая разница, - Катарина передернула плечиками, встала и пошла куда-то к стене, где тени вовсе сгущались. Читрадрива молчал. - Прошу вас, продолжайте, - донесся оттуда мелодичный голос. Звякнул металл о камень. - Не обращайте внимания, я сейчас вернусь. И пока Читрадрива настороженно пытался понять, что же делает принцесса, она вынырнула из тени и направилась прямо к пылающему камину. В руках Катарины оказалась не то вазочка, не то чашечка на длинной мраморной ножке и с крышечкой, в которой было полным-полно мелких отверстий. Курильница, что ли? Читрадрива по-прежнему молчал. Принцесса присела около камина, щипцами вытянула из пламени маленькую головешку и бросила под золотую крышечку. Сквозь отверстия пополз сизый дымок. Постепенно комната наполнилась приятным ароматом. - Обожаю благовония, - Катарина улыбнулась и посмотрев гостю в лицо, спросила: - А вы? Читрадрива заговорил о пахучих цветах, росших в "тюремном" садике, постепенно сбиваясь на курение ладана в русских церквях, которое очень напоминало, по его мнению, поганские обычаи. Нежный аромат будоражил кровь, которая застучала в висках серебряными молоточками. Читрадрива сбился и потерял нить разговора. Пытаясь продолжить прерванный рассказ, он забормотал что-то о нападении в Барселоне, плавании под охраной, вновь вернулся к описанию миловидной "тюрьмы". Однако теперь его мысли еще больше путались, он все чаще умолкал. Катарина же вернулась на прежнее место и опять погрузилась в тень. Все это окончательно сбило Читрадриву с толку. Ну что за отвратительная привычка прятаться?! Поступки принцессы удивительно напоминали поведение Готлиба в садовой беседке. Кроме того, Читрадрива не знал, интересуется ли принцесса предметом разговора вообще. Его несказанно раздражала бесцеремонная, истинно женская манера слушать только себя и перебивать собеседника, не дав ему высказаться до конца. И потом, что за резкие изменения темы? Катарина вновь потянулась за гладкокожим персиком, но теперь не смогла остаться в тени, а на короткое время попала в полосу света. За эти мгновения Читрадрива успел разглядеть ее получше. Волосы у принцессы были густые, пышные и черные, как вороново крыло, кожа - матово-бледная. А лучистые нежно-голубые глаза горели холодным огнем. Читрадрива постарался припомнить, у кого из встреченных за последнее время людей были такие же ангельски чистые, василькового оттенка глаза. Вспомнить мешал исходивший из курильницы дым. Его седые слои заполнили комнату, Читрадрива утопал в них, задыхался, захлебывался благовонным ароматом... Но все же... Но все же, само сочетание черных волос со светлыми глазами... И аромат... Как все смешалось... До чего прекрасны эти глаза!!! Даже в темноте видно, как они светятся из-за дымных занавесей и распускаются, словно два очаровательных цветка. Не, не два - четыре, шесть... Вся комната наполнена глазами!!! Катарина везде... Читрадрива не сразу понял, о чем спрашивает его принцесса. Когда же, приложив неимоверные усилия, наконец собрался с мыслями, вся беседа от начала до конца представилась ему в несколько неожиданном свете. Это же настоящая детская игра! Словно сидят два малыша и уговариваются: давай рассказывать друг другу сказки; только кто первый скажет "дракон", тот проиграл. А он не ребенок. Он взрослый мужчина! И не желает развлекаться всякими там глупостями. Когда встречаются мужчина и женщина... Нет, не то. Когда встречаются взрослые люди... Нет, два "колдуна"!.. И перешагнув через какой-то внутренний барьер (а мятущееся подсознание изо всех сил вопило вконец помутившемуся рассудку: "Остановись, безумец!"), Читрадрива еле выдавил из себя: - А не скажете ли мне, ваше высочество, на кого вы похожи: на отца или на мать? Ему почудилось, что принцесса ощутимо вздрогнула. С некоторым запозданием Читрадрива понял, что прозевал момент, когда можно было попытаться поглубже проникнуть в сознание Катарины. Теперь уже поздно. С холодным смешком принцесса спросила: - А зачем вам это знать? - Да так... - Но все же? - мягко настаивала Катарина. - Поверьте, ваше высочество, я спросил просто так. - Синьор Андреа, отказывая даме в ответе, вы поступаете невежливо. Неужели вы рискнете предстать передо мной в невыгодном свете? Принцесса встала со своего места, медленно обошла стол и остановилась за спиной Читрадривы. Ждет. Но в самом деле, не рассказывать же ей историю своего появления на свет! Черт, до чего неловко вышло. Если бы не густой аромат благовоний, он бы сообразил, о чем говорить, как оправдаться... Аромат волновал кровь и словно бы стеснял горло. Теперь Читрадрива дышал с трудом, прерывисто. Время от времени мелкая дрожь пробегала по обмякшему телу, кровь мерными толчками ударяла в голову, перед глазами вспыхивали и гасли яркие искорки, сознание мутилось. - Я жду, - донеслось сзади. В голосе Катарины появилось легкое раздражение. Читрадрива совсем не хотел злить принцессу, вернувшую ему свободу. Чтобы замять неприятный инцидент, он попытался выразиться в том смысле, что покорно благодарит ее высочество за проявленное сочувствие к чужеземцу. Как вдруг сказал совсем не то, что хотел: - А вы не боитесь оставаться со мной наедине в столь поздний час? Это еще что за бестактность?! И как такое с языка сорвалось!.. Звонкий смех показал, что принцесса по достоинству оценила ловушку, в