сточником через твое зеркальце и твой Образ. Думаю, дело было так: Бренда не отреагировала на мой шок, зато последовала реакция Источника, и он швырнул меня... ну, сам знаешь куда. -- На кровать Дэйры, -- закончил я. -- И это уже второй раз. Мистика какая-то. -- Скорее, не мистика, а совпадение. Тебе не кажется, что во сне ты просто захотел оказаться в постели с Дэйрой, вот Источник и исполнил твое невольное желание. Я неопределенно хмыкнул. Такая мысль уже приходила мне в голову. -- А как насчет тебя? Щеки Брендона зарделись. -- Когда со мной это произошло, я как раз думал... Ну, мне хотелось... Короче, случившееся не шло вразрез с моими желаниями. Я ухмыльнулся, затем, не выдержав, громко захохотал. Брендон растерянно и немного обижено смотрел на меня, а когда я успокоился, он с похоронным видом произнес: -- Тебе смешно. А мне грустно. -- Почему? -- Ты еще спрашиваешь почему! Я вел себя с Даной, как похотливый кот. Я чуть не овладел ею против ее воли. -- Она же не сопротивлялась, -- не очень уверено возразил я. -- Но и не отвечала на мои... гм... ухаживания. Она была в полном оцепенении. -- Ты что-то говорил ей при этом? -- Мм... да. Толком своих слов я не припомню, однако не думаю, что блеснул оригинальностью. Я говорил то, что говорят все в таких случаях. Я живо представил эту картину и отвернулся к иллюминатору, чтобы мой взгляд не выдал меня. Ах, как бы я хотел оказаться на месте Брендона! При мысли о том, что он обнимал ее, целовал, ласкал, говорил ей слова любви, я испытал болезненный приступ ревности и лишь неимоверным усилием воли подавил поднявшееся во мне раздражение. Потом я вспомнил про Дэйру и чуть не расплакался от отчаяния. Что мне еще не хватает, почему я рыщу по сторонам? Зачем мне другие женщины, если у меня есть Дэйра и я счастлив с ней... А счастлив ли?.. -- Артур, -- отозвался Брендон. -- Ты все-таки имеешь виды на Дану. Ты влюблен в нее. Это был не вопрос, а констатация факта, отрицать который было бессмысленно. Пришла пора посмотреть правде в глаза, посмотреть прямо, не лукавя, и узреть страшную истину: я действительно люблю Дану. Люблю по-настоящему, как и Дэйру. Может быть, немного иначе люблю, более нежно и менее страстно; может быть, не так сильно люблю... а может, и сильнее, чем Дэйру. Это было не то наваждение, которое влекло меня к Бронвен. Камни, похоже, здесь ни при чем, вернее, они сделали свое дело, послужили катализатором, а дальше процесс пошел естественным путем: от симпатии -- к нежности, от нежности -- к влюбленности, от влюбленности -- к желанию и, наконец, от желания -- к любви. И, собственно, почему я решил, что мне нужна именно Дэйра? На чем основано мое убеждение, что она должна быть главной женщиной в моей жизни? Я встретил ее, влюбился в нее и переспал с ней еще до того, как впервые увидел Дану. А что, если бы королю Аларику Готийскому понадобилась не девица-но-никак-не-девственница королевской крови Лейнстеров, а просто девица-и-девственница? Тогда, возможно, я повстречал бы на лужайке у озера вовсе не Дэйру, а Дану... Впрочем, Дана не разгуливала бы голышом, собирая цветы и распевая не очень приличные песни, да и вообще ей бы в голову не пришло соблазнять похитителя, она пустила бы в ход другие чары -- свою магическую силу, но в принципе... К черту все принципы, домыслы, предположения! Диана, милая, родная, моя маленькая тетушка, моя тайная жена -- зачем ты ушла вслед за мной, почему ты не дождалась меня? Будь ты жива, я знал бы, кому отдать предпочтение. Я бы вырвал из своего сердца двух рыжеволосых красавиц с изумрудными глазами и любил бы только тебя -- мою голубоглазую шатенку, мать моей единственной дочери... С тяжелым вздохом я отошел от иллюминатора и присел на койку Пенелопы. -- Ты прав, брат, -- тоскливо сообщил я Брендону. -- Я люблю Дану. -- И что ты намерен делать? -- Ничего... То есть, я женюсь на Дэйре. -- А любить будешь Дану? -- Я их обеих люблю. Глупо. Смешно. Горько. Но такова жизнь... увы! Я выбираю Дэйру, а ты добивайся любви Даны. Надеюсь, ты будешь счастлив с ней. Брендон медленно покачал головой: -- Ты совсем запутался, братец. -- Это уж точно, -- согласился я. -- Но могу поклясться, что... Брат предостерегающе поднял руку и строго произнес: -- Не надо, Артур. Никаких клятв. Если ты соблазнишь Дану, мне будет больно. Но если при этом ты еще и нарушишь свою клятву, мне будет больно вдвойне. От продолжения этого щекотливого разговора нас спасла Пенелопа. Она вихрем ворвалась в каюту, раскрасневшаяся то ли от холода снаружи, то ли от жары в камбузе, и, весело поприветствовав нас, принялась рыться в вещах. -- Обед готов? -- поинтересовался я. -- Да ведь рано еще! Часа через два будет вам пир горой. Я втолковала коку и его помощнику, что и как нужно делать, теперь они сами справятся. Они, оказывается, вовсе не кретины, а просто неучи. -- Ты куда-то спешишь? -- спросил Брендон. -- Ага, -- коротко ответила моя дочь, забивая до отказа большущий чемодан платьями, юбками, брюками, блузками, шортами, халатами и прочими нарядами из богатой коллекции Бренды, включая даже ночные рубашки и нижнее белье. -- Судя по всему, -- заметил я, -- ты собираешься в длительное путешествие. -- Ах! -- спохватилась Пенелопа и рывком захлопнула крышку чемодана. -- Простите... -- Она растерянно моргнула. -- Бренда попросила меня всего-навсего не очень задерживаться, а я спешу, как на пожар. Я ласково улыбнулся ей. Вообще-то суетливость трудно отнести к положительным качествам человека, но суетливость Пенелопы мне нравилась. Впрочем, не буду хитрить -- мне нравилось в ней решительно все, даже ее чрезмерная мнительность, даже ее частые приступы меланхолии, чередующиеся с бурными всплесками активности. -- Ты уже разговаривала с Брендой? -- Только что. Она хочет познакомить меня со своими новыми подругами, Даной и Дэйрой. -- Тут Пенелопа метнула на меня ревнивый взгляд. -- А заодно решила устроить небольшую демонстрацию мод в узком кругу. -- Это в стиле Бренды, -- усмехнулся брат. -- Чуяло мое сердце уже тогда, когда она вертелась перед ними в своей пижаме... Вдруг Пенелопа всплеснула руками и звонко рассмеялась, глядя на закутанного в одеяло Брендона. -- Ты и об этом знаешь? -- спросил я, догадавшись о причине ее смеха. -- Да, знаю, -- ответила она, всхлипывая; от избытка веселья у нее на глазах выступили слезы. -- Бренда говорила, что, по словам Даны, Брендон выскочил из зеркальца, как чертик из табакерки, второпях позабыв прихватить с собой одежду. -- Неправда, -- ворчливо возразил Брендон. -- Берет-то я прихватил. За этой репликой последовал новый взрыв смеха Пенелопы. Она была подозрительно беззаботна и жизнерадостна даже для своего активно-суетливого состояния. Это неспроста, подумал я и решил прозондировать почву. -- Бренда рассказывала тебе об Источнике? -- Да, вкратце. -- И что же ты думаешь? У меня создалось такое впечатление, что Пенелопа вот-вот пустится в пляс, но затем она состроила серьезную мину и постаралась изобразить огорчение. -- Мне очень жаль, отец, правда. Я бы хотела стать твоей помощницей, но, боюсь, придется отложить это до лучших времен. К счастью, у тебя есть Брендон и Бренда, а я... Я, пожалуй, подожду. -- Ты боишься? -- Боюсь, но не Источника. -- Она опустила глаза и принялась расстегивать и застегивать верхнюю пуговицу своей блузки. -- Пойми, Артур, я еще молода и не готова... к тому, что за этим последует. Я кивнул: -- Да, Пенни, я понимаю тебя. Ты еще не встретила своего Одиссея. -- А я ничего не понимаю, -- подал голос Брендон. -- Может, кто-то из вас соизволит объяснить мне, о чем идет речь? -- Пусть это сделает Артур, -- сказала Пенелопа. -- Я знаю об этом лишь в общих чертах, из слов Бренды. Тем более, мне пора уходить. -- Ну что ж, ступай, -- ласково сказал я. -- И передай девочкам привет. -- Непременно, отец. -- Пенни, -- предупредил я. -- Не забывай, что здесь я твой брат, а не отец. Не вздумай проговориться, особенно перед Дэйрой. -- Хорошо, брат. Пенелопа взяла чемодан, послала нам с Брендоном воздушный поцелуй и вошла в Тоннель. -- Насчет Одиссея ты ее хорошо поддел, -- заметил Брендон, как только призрачный силуэт Пенелопы с чемоданом исчез. -- Но какое отношение имеет к этому Источник? -- Самое непосредственное, -- ответил я и прочел ему популярную лекцию о Вратах и Ключах, о возникновении контакта с материальным миром и обо всех его эротических последствиях. Под занавес я добавил: -- Вам с Брендой повезло. Контакт между вами, похоже, не чреват сексуальным влечением. -- Не "похоже", а точно. Мы настолько близки друг с другом, что наша физическая близость была бы подобна рукоблудию. А вот Пенни, бедняжка... Впрочем, как мне показалось, она не слишком огорчилась, скорее даже испытала облегчение. Я согласно кивнул: -- Для Пенелопы это удобный предлог отложить знакомство с Источником на неопределенное время. Видимо, Бренда была права. -- Относительно чего? -- Пенелопу пугает само могущество Источника. А страх перед возможным влечением к мужчине, я думаю, фактор второстепенного порядка. -- Но и это не следует сбрасывать со счетов, -- возразил Брендон. -- Как женщина, Пенни еще не созрела... гм, психологически не созрела. Во многом она самая настоящая девчонка и склонна относиться к мужчинам лишь как к друзьям. И уж тем более ее пугает перспектива впервые почувствовать себя настоящей женщиной в результате искусственного наваждения. У меня непроизвольно сжались челюсти. Мне стало невыносимо больно, когда я представил малышку Пенни, мою доченьку, в объятиях мужчины. Что это -- отцовский эгоизм? -- Типичное проявление отцовского эгоизма, -- прокомментировал Брендон, глядя на меня с пониманием и сочувствием; он будто прочел мои мысли. -- Мы, мужчины, очень странный народ, гораздо страннее женщин. Сыновья ревнуют матерей, братья -- сестер, отцы -- дочерей. -- Женщины порой тоже ревнуют своих отцов, братьев, сыновей, -- заметил я. -- Это не столь распространенное явление, а вот мужчины ревнуют сплошь и рядом. Для нас это в порядке вещей. -- Ты тоже ревнуешь Бренду? -- спросил я. Брендон поджал губы. На его лице появилось страдальческое выражение. -- Мы случай особый, -- грустно промолвил он. -- Да и по правде говоря, после смерти мужа Бренды мне не к кому ее ревновать. -- А она? -- Бренда совсем не ревнива. Напротив, она очень доброжелательно относится к женщинам, которые мне нравятся. Сейчас, например, я чувствую, что она в полном восторге от Даны. Держу пари, что вскоре они станут закадычными подругами... -- Тут Брендон прищурился и добавил: -- Если, конечно, не вмешаешься ты. -- Я не... -- Стоп! -- вдруг воскликнул мой брат, рывком вскочил с кресла и в упор посмотрел на меня: -- Послушай, Артур! Твое влечение к Дане возникло из-за камней, верно? -- Трудно сказать. И да, и нет. Скорее всего, камни лишь дали толчок -- подобно тому, как громкий крик порождает лавину в горах. -- Я говорил откровенно, потому как не считал себя вправе скрывать от брата настоящее положение дел. -- В случае с Бронвен у меня все было иначе: страсть, похоть, дикое желание обладать ею -- и никаких глубоких чувств. -- М-да, -- сказал Брендон и сел обратно в кресло. -- И Дана явно неравнодушна к тебе... А что если мне повторить твой опыт? -- Ты хочешь пройти в Безвременье с помощью камней? -- Да. И окунуться в Источник, держа контакт с Даной. Я хмыкнул: -- Хитро задумано! -- Ты против? Разумеется, в душе я был против, но также понимал, что не имею морального права отвергать предложение Брендона. -- Я не стану возражать, если на то будет согласие Даны, -- ответил я. -- Причем согласие со знанием всех последствий этого поступка. Договорись с ней, и после нашего прибытия в Авалон мы устроим небольшую церемонию, наподобие тайного венчания. Ты будешь Входящим, а мы с Даной -- Отворяющими. -- Но почему только после прибытия? -- Потому что все четыре камня сейчас находятся в королевской сокровищнице под бдительным оком наряда гвардейцев. Знак Силы, Знак Жизни и Знак Мудрости я могу получить по первому же требованию, но корона с алмазом, Знаком Власти, станет моей лишь в момент коронации. Таков закон, который я не собираюсь нарушать ради твоего каприза. Так что, братец, выбирай: либо на днях я веду тебя в Безвременье, где твоим связующим звеном с материальным миром будет Бренда, либо наберись терпения и дождись моей коронации. Брендон вздохнул: -- Пожалуй, я подожду. Сила не волк, в лес не убежит, а вот Дана... Однако постой! Ведь ты говорил, что есть и второй комплект камней, трофейный, с помощью которого ты и попал к Источнику. Я покачал головой: -- Его забрал с собой Колин, а взамен при отречении передал в распоряжение Регентского совета свой прежний Знак Силы. Брендон снова вздохнул, а я подумал о том, где сейчас Колин, что он делает, сердится ли на меня. Мне очень хотелось бы потолковать с ним по душам, кое-что объяснить, кое в чем признать свою вину, и может быть, мы помиримся. Ведь совсем недавно мы были в хороших отношениях, он даже считал меня своим другом. Бронвен, без сомнений, знает, где он; во всяком случае, она поддерживает с ним связь -- ее Огненный Глаз настроен на его Знак Силы... Черт побери! Какой же я недотепа! Огненный Глаз Бронвен настроен на тот Знак Силы, который лежит в сокровищнице. Теперь у Колина другой камень -- и на него настроен мой Самоцвет! А значит, я могу связаться с ним, если только он не находится в слишком быстром или слишком медленном потоке времени... Брендон сидел в кресле, курил и, поглощенный своими мыслями, почти не обращал на меня внимания. Я прилег на койку Пенелопы, расслабился и направил пучок своего сознания вглубь Самоцвета. В его лабиринтах я отыскал конец красной нити -- след от взаимодействия со Знаком Силы. Я легонько потянул ее к себе, и она подалась. Затем я стал тянуть все увереннее, но без рывков, пока не почувствовал сопротивление. Тогда я осторожно послал вдоль нити свой зов: "Колин!" Ответа не последовало, однако я чувствовал чье-то присутствие на другом конце. Я сильнее потянул нить, и присутствие стало еще ощутимее. "Колин, отзовись!" В ответ нить завибрировала, и мне почудился скрежет зубовный. Со мной явно не желали общаться, но я был настырный и не хотел отступать. Нить между нами натянулась, как струна. "Колин! -- снова воззвал я. -- Это Кевин. Ответь мне. Скажи что-нибудь". Наконец-то присутствие стало явным, установился полноценный контакт и на меня обрушился поток гневных мыслей Колина: "Будь ты проклят, Артур Пендрагон! Зачем ты зовешь меня? Что тебе еще от меня нужно?! Ты и так лишил меня всего, что я имел". "Извини, Колин, я не хотел..." "Ах, ты не хотел! И обманывать меня ты не хотел, не хотел отнимать у меня корону. Даже девушку, которую я люблю, -- и ее ты отнял у меня". "Это нелогично, Колин, -- робко возразил я. -- Дэйра никогда не была твоей и никогда не подавала тебе никаких надежд..." "Дурак! -- раздраженно оборвал меня Колин. -- Я не о Дэйре говорю, а о Дане". "О Дане? -- удивленно переспросил я. -- Ведь ты всегда был равнодушен к ней. Ты не принимал ее всерьез". "А потом принял. Но тут подвернулся ты, проклятый! Я предлагал ей уйти со мной, я предлагал ей могущество и вечную молодость, я предлагал ей власть над миром, где все люди поклонялись бы ей, как богине. И что же -- она отвергла все это! Из-за тебя! Ты ей милее всего. Она согласна даже делить тебя с Дэйрой". "Прости меня, Колин", -- виновато произнес я. "Да простит тебя Бог, Кевин", -- с горечью ответил он и прервал связь, оставив меня в растерянности и недоумении. Затем я долго лежал на койке и думал о том, что в фарсе, который суть жизнь, Дане досталась незавидная роль роковой женщины. Глава 8 Ночное бдение накануне коронации в Логрисе не принято. Напротив, этим вечером раньше обычного был дан сигнал к гашению огней по всему дворцу, были запрещены любые вечеринки и шумные соБронвения, отголоски которых могли бы потревожить сон короля перед самым ответственным днем в его жизни. Утром король должен быть свежим и отдохнувшим, полным сил и энергии, чтобы успешно пройти изнурительную церемонию коронации и обрести могущество своих предшественников. Таков порядок, установленный в давние времена и еще более ужесточенный после смерти злосчастного короля Аморгена, который скончался прямо на алтаре -- по официальной версии, от разрыва сердца в результате переутомления. Для меня все эти меры предосторожности были ни к чему. Я уже владел Силой, и предстоящая церемония имела лишь чисто символическое значение, но эту традицию я нарушать не собирался. И вообще, сходу ломать установленные порядки было бы с моей стороны глупо и опрометчиво. Со своим уставом в чужой монастырь не суйся -- золотое правило, которому следуют все умные и здравомыслящие люди. Приходи в монастырь, соглашайся с его уставом, становись приором -- и лишь тогда меняй устав, да постепенно, не нахрапом. Так я и намерен был действовать -- маленькими шажками к великой цели. Погруженный во тьму, дворец спал в предвкушении завтрашних празднеств. Спал также и город, чтобы утром проснуться под звон колоколов всех авалонских церквей и часовен, возвещающих сразу о двух торжествах. Сначала в соборе святого Патрика состоится давно ожидаемое событие -- бракосочетание леди Дэйры Лейнстер с Артуром Кевином Пендрагоном, что должно символизировать примирение двух династий и двух основных этнических групп королевства. Затем праздничная процессия двинется к собору святого Андрея Авалонского на коронацию нового короля Логриса и будущего властителя всего этого мира, без лишней скромности названного мною Землей Артура. Завтра Дэйра станет моей законной женой, и отчасти поэтому я не мог уснуть. Нет, я вовсе не разлюбил Дэйру. Моя любовь к ней нисколько не уменьшилась, но вместе с тем, не по дням, а по часам, росло и крепло нежное чувство к Дане, которое, даже при всем желании, я никак не мог назвать просто влечением, похотью, вожделением. Это была любовь. Несомненно, любовь... Сидя в темной гостиной королевских покоев и скуривая одну сигарету за другой, я предавался горьким раздумьям. Раньше я не верил, что можно любить двух женщин сразу, и когда слышал подобное, то лишь скептически усмехался. Да, я знал, что любовь приходит и уходит; даже настоящая, большая любовь в конце концов умирает (особенно, если сам ты практически бессмертен), или ее вытесняет другая любовь. Со мной же этого не произошло, а случилось нечто невообразимое: нежность и страсть во мне окончательно рассорились, потому как первой милее была Дана, а вторая предпочитала Дэйру. Такое расслоение чувств может показаться вам странным, искусственным, надуманным. Возможно, я несколько неуклюже выражаюсь, описывая свое состояние, но других слов для этого я подобрать не могу. Если вы поняли меня (хотя я сам себя толком не понимаю) и знаете, как выразиться точнее и изящнее, я буду признателен вам за подсказку... А, впрочем, не думаю, что слова здесь имеют такое уж большое значение. В последнее время моя нежность все увереннее торжествует над страстью, чему немало поспособствовал очередной каприз Дэйры, которой вдруг взбрело в голову, что мы не должны спать вместе до свадьбы. Ее решение было продиктовано запоздалым желанием соблюсти все приличия, и не столько в глазах людей, сколь перед собственной совестью. Умом я это понимал и согласился с ней, но где-то внутри меня что-то оборвалось. Между нами возник холодок, и моя неудовлетворенная страсть обратилась нежностью к Дане. Каждый вечер, ложась спать в одиночестве, я закрывал глаза и представлял в своих объятиях Дэйру; но едва лишь мое сознание погружалось в полудрему, лицо моей любимой слегка менялось, напрочь исчезали очаровательные веснушки, безукоризненно правильные черты немного смягчались, золотисто-рыжие волосы приобретали иной оттенок, их локоны свивались в колечки, а изумрудно-зеленые глаза смотрели на меня уже не так томно, как ласково... Я засыпал, мысленно обнимая Дану! И если вы назовете это сексуальной шизофренией, пожалуй, я не стану протестовать. Однако не бывает худа без добра. Стремясь отвлечься от личных проблем, я за время путешествия из Лохланна в Авалон в деталях разработал план предстоящего основания Дома. Первый этап его реализации, операция под кодовым названием "Блеф", начался сразу после моего торжественного въезда в столицу королевства, то есть позавчера. В тот же день вечером на заседании Совета магистров колдовских искусств я сообщил, что для успешного прохождения обряда Причастия необходимо либо высокое мастерство в обращении с силами, либо владение определенным количеством знаний из области математики, физики, химии, астрономии, биологии и психологии. Как я и рассчитывал, местные чародеи проглотили наживку и готовы были тотчас вонзиться зубами в твердый гранит науки (благо не в глотки друг другу) и грызть его столько, сколько потребуется, чтобы обрести вечную молодость и могущество. Организацию распространения учебных пособий я возложил на Моргана, и тот объявил, что выдача книг начнется на следующий день после коронации. Учебники по химии и биологии написал я, по физике, математике и астрономии -- Бренда, из-под пера Брендона вышел замечательный трактат по основам психоанализа, а все иллюстрации сделала Пенелопа. Книги были напечатаны в одном из технологически развитых миров, на хорошей полиграфической базе, общим тиражом вдвое превышающим прогнозируемое количество Одаренных, живущих на Земле Артура, так что проблем с их нехваткой в обозримом будущем не предвиделось. Программу обучения я составил из такого расчета, чтобы в течение года самые способные и настойчивые смогли усвоить весь предложенный материал. Растягивать этот процесс на несколько лет было бы рискованно. Год -- это предел терпения простого смертного, а в мои планы не входило испытывать терпение людей до бесконечности. Задачей первого этапа было лишь отсрочить на год-полтора наступление кризиса, так быстро назревшего по вине Дэйры и Моргана. Что же касается оговорки насчет высокого мастерства в обращении с силами, то эту идею мне подкинула Бренда, и я признал ее стоящей. Под предлогом высокого мастерства можно было не таясь раздавать Причастие тем, кому я более или менее доверял и в чьей поддержке нуждался. Помимо всего прочего, это должно было подстегнуть остальных к самосовершенствованию и еще более усердному изучению основ наук. Брендон разработал серию специальных тестов, якобы для определения уровня мастерства, позволяющих отбирать нужных мне людей и отвергать кандидатуры неугодных. Это было чистой воды шулерство, но в сложившихся обстоятельствах у меня не оставалось иного выхода, кроме как прибегнуть к хитрости. Конечно, обман не мог длиться сколь угодно долго. Приблизительно через год кое-кто из получивших причастие "по высокому мастерству" поймет, что для овладения Формирующими необходима лишь соответствующая психологическая подготовка -- а я перевернул все с ног на голову и, образно говоря, пытаюсь учить слепых котят охотиться на мышей. Я не сомневался, что до некоторых пор мои соратники будут держать свои догадки при себе, однако рано или поздно утечка информации все же произойдет -- через родственников, друзей, приближенных. Но к тому времени уже должна вступить в решающую фазу операция "Подсадные утки", которой я отводил главенствующую роль во всем моем плане, и ее провал означал бы крушение моих надежд на предотвращение кризиса. Я очень полагался на "подсадных уток"; они должны были влиться в ряды причащенных "по высокому мастерству" и вместе с ними составить ядро моей команды, прочный фундамент будущего Дома у Источника. Только бы все получилось... Я взглянул на свои наручные электронные часы, подаренные мне Брендой, -- шедевр технологической мысли в сочетании с последними достижениями магии. В них был встроен крохотный Самоцвет, контактирующий с Формирующими, что позволяло им в точности отсчитывать время Основного Потока и, как следствие, давать информацию о течении времени в других мирах, а также отмерять мое собственное биологическое время. Вообще-то я человек старомодный и раньше обходился без личных таймеров, но перед таким подарком устоять не смог. Эти часы еще ни разу не давали сбоя -- ни в Тоннеле, ни при мгновенном перемещении, и функционировали даже в Безвременье. Правда, я опасался опускать их в Источник, хотя Бренда утверждала, что и там с ними ничего не случится. Моя сестра из скромности не называла себя гением, но я все больше убеждался, что она таковым является. Пусть ей не удавалось, как Диане, напрямую работать с процессором, зато она сумела "подружить" свой компьютер с Образом Источника. Детали этой "дружбы" я представлял очень смутно, но отдавал себе отчет в том, что в распоряжении сестры оказался мощный магический инструмент с невероятно высоким созидательным и разрушительным потенциалом. Самое странное, что я нисколько не боялся Бренды, хотя подозревал, что она стала гораздо могущественнее меня. Я чувствовал, что могу во всем положиться на нее, могу доверять ей, как никому другому. Я считал ее почти ангелом, она казалась мне чистой и непорочной, и я любил ее -- как сестру и как человека. У Бренды были свои причуды -- и я находил их очаровательными, особенно ее экстравагантную манеру одеваться; были у нее свои проблемы -- и я очень хотел помочь ей, но пока что не знал как... Все эти мысли пронеслись в моей голове, когда я смотрел на часы. Здесь, на Земле Артура, на долготе Авалона было около трех пополуночи. Я переключил циферблат на Страну Вечных Сумерек -- повсюду шел пятый час терции, начиналась сиеста. Далее, на Земле Гая Аврелия, в Европе был поздний вечер. Что ж, и там, и там подходящее время. Коль скоро я бездельничаю, можно поговорить с моим уполномоченным в Экваторе и узнать, как продвигаются дела с вербовкой "подсадных уток". Я подошел к большому зеркалу, висевшему на стене, пододвинул стул, сел и послал мысленный вызов. Приблизительно через полминуты на связь со мной вышел мой кузен Дионис, а точнее -- Дионис XXXVII из Сумерек. Черноволосый и черноглазый, с вечно серьезным лицом и меланхоличным взглядом, он совсем не походил на своего легендарного и легкомысленного тезку Диониса I, которого во многих мирах почитали за бога. Этот же Дионис на божественность не претендовал, жил спокойно, великих деяний не совершал, а в свое время даже отказался стать понтификом Олимпа -- правителем самого большого, самого блестящего города в Истинных Сумерках, расположенного высоко в горах, на самом краю Дневного Предела. С тех пор как восемь тысяч лет назад Янус покинул Олимп и поселился в Замке-на-Закате, городом от его имени правят понтифики, которые сменяются через каждые сто лет. По существу, понтифик Олимпа является вторым лицом в Доме после Януса, и желающих занять этот почетный пост среди принцев Сумерек всегда в избытке. Тем не менее Дионис вежливо, но в категорической форме отверг предложение деда стать его заместителем -- как я полагаю, из-за своего происхождения, поскольку он, что называется, был "левым" принцем, незаконнорожденным. (История о том, как скромная пай-девочка Помона, которой в мужья то и дело попадались отъявленные негодяи, после очередного развода пустилась в отчаянный загул, слишком печальна для того, чтобы рассказывать ее во всех подробностях. Посему я ограничусь лишь констатацией факта, что даже она не знала, от кого у нее сын, так как не могла толком припомнить миры, где побывала, и мужчин, с которыми спала.) В отличие от Царства Света, в Сумерках всегда терпимо относились к бастардам. Диониса никто не попрекал в отсутствии отца; он не страдал от комплекса неполноценности на этой почве, но знал свое место и не карабкался наверх по головам других. Наверное, Янус оценил это, когда хотел назначить его понтификом. В частной жизни Дионис был мягок и сердечен, как и его мать, но не в пример ей был по натуре своей заядлым скептиком и пессимистом. В определенном смысле, он был счастливейшим человеком, ибо, предполагая наихудшее, испытывал удовлетворение всякий раз, когда дела оборачивались не так плохо, как ожидалось; его крайний пессимизм зачастую напоминал безграничный оптимизм. Сам Дионис редко улыбался, зато в его обществе уровень веселья всегда был гораздо выше среднестатистического. Как бы компенсируя этот свой недостаток, он заставлял своих собеседников улыбаться и за себя, и за него. Друзья и знакомые считали Диониса хорошим парнем, а многие женщины находили его милым и привлекательным. Появившись в моем зеркале, Дионис поднял руку в приветственном жесте. Он был одет в коричневый камзол с расстегнутыми пуговицами, черные штаны и высокие кавалерийские сапоги с отворотами. Позади него на столе я увидел кожаную портупею, шпагу, плащ и шляпу. -- Ты на Земле Аврелия? -- спросил я, ответив на его приветствие. -- Нет, но только что оттуда. -- И как там дела? -- Да так себе. Кстати, можешь добавить в свой список еще одного завербованного. -- Прекрасно. -- Я достал из блокнот, в котором вел учет "подсадных уток". Кто этот еще один? -- Твой покорный слуга. Я машинально раскрыл блокнот на букве "т", чтобы найти названное имя, но тут же захлопнул его и уставился на Диониса изумленным взглядом: -- Ты?! -- А почему бы и нет? Чем плоха моя кандидатура? -- Но ведь ты сам отказался. Дионис важно кивнул: -- Я не хотел оставлять Землю Аврелия на съедение Александру. Но теперь обстоятельства изменились. -- В какую сторону? -- Для Земли Аврелия в лучшую, а для нас, несомненно, в худшую. Со вчерашнего дня орден Святого Духа в трауре по поводу безвременной кончины своего гроссмейстера. -- Александр умер?!! -- пораженно воскликнул я. -- Не думаю. Похоже, он просто инсценировал свою смерть, чтобы навсегда покинуть этот мир. -- Но с какой стати? Дионис смерил меня долгим взглядом: -- Мне кажется, его поступок вполне логичен. Ты знаешь, что сделал Магомет, когда гора не пошла к нему? Представь себе, он сам пошел к ней! -- По-твоему, Александр начал охоту на меня? -- А ты сомневался? Говорил же я, что он жаждет твоей крови. И если он решил бросить свое уродливое детище, этот гнусный орден, то только ради мести. Я уже успел переговорить с дедом, и он согласен со мной -- Александр встал на путь вендетты. Я ухмыльнулся: -- И как же он доберется до меня? Отправится в бесконечность? Скатертью ему дорога -- в самое пекло. Дионис покачал головой: -- Александр не глуп и не пойдет на верную смерть. Раз уж ты в данный момент для него недоступен, он постарается достать тебя опосредствованно. Конечно, Юнону он не тронет -- она и его мать. К счастью, Пенелопа вне его досягаемости, также как и Брендон с Брендой. Другие твои сестры для мести не годятся -- ведь ты не был особенно привязан к ним. Сумерки Александру не по зубам, так что остается твой Дом -- вот по нему, я полагаю, он и ударит. -- Как? -- Возможностей много. Сейчас Царство Света на грани гражданской войны, достаточно одной маленькой искры, чтобы вспыхнуло пламя междоусобицы. А если в твоем Доме начнет литься кровь, ты не останешься в стороне, попытаешься прекратить бойню, ведь так? -- Да. -- Вот тебе и ответ. Я уверен, что именно таким путем Александр попытается выманить тебя из Срединных миров. -- Дрянь дело, -- сказал я. -- Хуже некуда, -- согласился Дионис. -- Если моя догадка верна, тебе нужен надежный тыл у Истоков, чтобы ты не опасался за судьбу своего новорожденного Дома. Смею надеяться, что в такой ситуации я тебе пригожусь. -- Спасибо, кузен, -- растроганно сказал я. -- Ты один из немногих, кому я полностью доверяю, и я рад буду видеть тебя рядом со мной. -- Значит, лады, -- подытожил Дионис. -- Когда я закончу вербовку "уток", ты заберешь меня вместе с ними. -- А как же Земля Аврелия? -- О ней не беспокойся. Александр создал могущественный орден, это так; но он допустил ошибку, создав его под себя. При любом другом гроссмейстере орден Святого Духа окажется нежизнеспособным и зачахнет сам по себе. Впрочем, за оставшееся время я приложу все усилия, чтобы ускорить этот процесс. Я понимающе кивнул. На Земле Аврелия Дионис слыл знатным и могущественным вельможей и был главным советником неаполитанского короля, фактического правителя всей Италии, который мечтал сокрушить орден моего братца и распространить свою власть на германские земли. Теперь, похоже, настал его звездный час. -- Между прочим, -- сказал я. -- Через несколько часов моя коронация. Пожелай мне многая лета. Дионис принял мои слова за намек: -- Что ж, желаю удачи. И выспись хорошенько, у тебя измученный вид. Он поднял руку в прощальном жесте, но я быстро остановил его. -- Погоди, у нас еще есть время. Если, конечно, ты никуда не спешишь. -- Я-то не спешу. Просто я подумал, что тебе пора в постель. Негоже появляться перед подданными с воспаленными глазами, да еще в день коронации. С тобой все в порядке? -- У меня бессонница, -- честно ответил я. -- Отчего? Неужели мандраж? -- Да нет. Кое-какие проблемы личного плана. Дионис сокрушенно возвел горе очи, как священник, принимающий исповедь у распутной вдовушки. -- Ты излишне сентиментален, Артур. И это твой минус. -- А ты слишком бесстрастен, -- парировал я. -- Вовсе нет, -- возразил кузен. -- Просто я уравновешен и не позволяю своим чувствам возобладать над рассудком. Бери пример с меня. Я вздохнул: -- Легко сказать "бери". Я такой, какой я есть, и, боюсь, уже неисправим. Мое двойное детство теперь сказывается легкой формой шизофрении -- но, уверяю, вполне безобидной. Дионис усмехнулся -- уникальное явление. -- Надеюсь, твоя шиза не косит наши ряды? Я понял, что он имеет в виду. -- Пока что нет. Все наши чувствуют себя прекрасно, особенно Брендон. -- Да, я слышал, что он влюблен. -- Вот как! -- удивился я. -- И от кого же ты слышал? -- От матери. Ей рассказала об этом Юнона, которой не так давно Брендон поверил свои сердечные тайны. В этом не было ничего смешного, однако я рассмеялся. -- Тогда понятно. Это то же самое, что поместить во всех газетах Вселенной заметку под рубрикой "Светские сплетни". -- Да, кстати, что она собой представляет? -- спросил Дионис. -- Меня интересует твое объективное мнение. Ведь, как я понимаю, речь идет о весьма вероятной королеве Света. -- Дана замечательная девушка, -- ответил я, сознавая, что вряд ли смогу удовлетворить любопытство кузена по части объективности. -- Она весьма незаурядная личность. -- Хороша собой? -- Настоящая красавица, и Брендон от нее без ума. -- Они любовники? С моих губ готово было сорваться категорическое "нет!" с нотками неприкрытого возмущения, но я вовремя сдержал свой ребяческий порыв. -- Вообще-то я не имею обыкновения совать свой нос в чужую постель или подглядывать в замочную скважину, -- сухо ответил я, стараясь не выдать своих чувств. -- Брендон нравится Дане, они очень дружны, но я не думаю, что она согласится на близость с ним до брака. -- Да никак ты смущен! -- заметил Дионис, слегка прищурившись. -- Раньше ты не был столь щепетилен. -- Раньше я был немного другим человеком. -- Ну, да, разумеется. Новое воспитание и все такое. Впрочем, ладно, замнем это. Как поживает Пенелопа? Этот вопрос он задал без всякого перехода, казалось бы -- с вежливым безразличием. Однако я сильно подозревал, что Дионис неравнодушен к моей дочери, хотя никакими конкретными доказательствами его тайного увлечения не располагал. Бренда и Брендон считали мои подозрения беспочвенными, а Пенелопа и вовсе была поражена, что такое могло прийти мне в голову. Но все же интуитивно я чувствовал, что здесь что-то нечисто. А своей интуиции я доверял. -- Пенелопа довольна жизнью, -- ответил я. -- У нее появились новые друзья, знакомые, почитатели ее таланта и даже поклонники. -- (При этом я внимательно следил за реакцией Диониса -- полный ноль, он и бровью не повел.) -- Здесь никто не смотрит на нее косо из-за ее происхождения, для всех она сестра короля, правнучка великого Артура Пендрагона. И знаешь, Бренда говорит, что за последнее время Пенелопа сильно изменилась, стала более раскованной и общительной, реже впадает в меланхолию. -- Еще бы! Ведь у нее появился ты. -- Не только это. В Экваторе она общалась на равных лишь с простыми смертными и немногочисленными родственниками; все прочие Властелины относились к ней свысока, пренебрежительно. А тут из изгоя она превратилась в важную персону, стала одним из главных лиц в Доме, пусть еще только нарождающемся. Да и Брендону с Брендой дышится свободнее вдали от клеветников. Вот уже целую неделю я не слышал от них заверений, что между ними ничего нет, не было и быть не может. -- Бренда по-прежнему избегает мужчин? Я кивнул: -- У меня постепенно складывается впечатление, что она боится их. Панически боится, хоть и скрывает свой страх под маской непосредственности и дружелюбия. Дионис ненадолго задумался, будто колеблясь, потом заговорил: -- По-моему, все началось с замужества Бренды. Странный был этот брак, и вовсе не потому, что она взяла себе в мужья неодаренного. Тогда она очень страдала... -- Да, Брендон говорил, что она очень болезненно перенесла смерть мужа. -- Нет, это не вся правда. Еще болезненнее Бренда переносила само замужество. В тот период я несколько раз встречался с ней. Она была очень плоха -- тени под глазами, опустошенный взгляд, изможденное лицо, какая-то вялость, апатия. А с Брендоном вообще черт-те что творилось. Тогда он сильно запил, пригоршнями ел таблетки -- и не только транквилизаторы, но и барбитураты, нейролептики, антидепрессанты и всю прочую гадость. И если говорить по правде, то только после смерти мужа Бренда понемногу начала приходить в себя, но так и не стала прежней беззаботной девчонкой. Какое-то время я переваривал услышанное. То, что рассказал Дионис, совсем не соответствовало версии Брендона о романтической любви, которая так трагически оборвалась в результате нелепой авиакатастрофы. Самые разные мысли путались в моей голове, извиваясь, как змеи, кусаясь и жаля друг дружку. -- Ничего не понимаю! -- наконец вымолвил я. -- Я тоже не понимаю, -- признался Дионис. -- Впрочем, у меня есть одна версия, согласно которой муж Бренды был сексуальным извращенцем, но она так безумно любила его, что не могла бросить. -- Это не похоже на Бренду, -- покачал я головой. -- Вот именно. Она всегда была здравомыслящей девочкой, очень волевой и решительной. -- Тут Дионис хмыкнул. -- Но, с другой стороны, женщины парадоксальные существа, не зря поэты так много говорят об их загадочной душе. А Бренда, согласись, по части парадоксальности может дать сто очков вперед любой другой женщине. Чего только стоит ее иррациональное увлечение модными, к тому же крикливыми нарядами. Кстати, ее одежды не сильно шокируют твоих новых соотечественников? Я невольно улыбнулся: -- Понемногу шокируют, но не очень. Бренда обещала мне вести себя паинькой и пока что держит слово. Правда, мы лишь только приехали в Авалон, и судить, что будет дальше, трудно, однако похоже, что Бренда