ендона с Брендой есть все основания подозревать тебя. Ведь как верховный жрец Митры... Амадис громко фыркнул или, скорее, чихнул, состроив презрительную гримасу. -- Вы, вероотступники, такие же невежды, как и радикалы. И вы, и они отождествляете Порядок с Митрой, а это не так. Порядок суть сын Митры, он лишь божественная манифестация, но не Бог, и далеко не совершенен, а подчас даже опасен. Если ты забыл Книгу, я напомню тебе пару строк из нее: "Да никто, кроме пророков Моих, не посмеет вступить на путь Порядка, ибо путь сей полон соблазнов и приведет неотмеченных печатью Моей к греху и безумию". В отличие от Харальда, я не считаю, что на меня пал выбор свыше, я лишь скромный священнослужитель, а не пророк, и не претендую на близость со Вседержителем. -- А вот Харальд претендовал, -- заметил я. -- И поплатился за это рассудком, а потом и жизнью. Ты испытываешь угрызения совести, что убил его? -- Нет... не думаю. -- То есть как? Я вздохнул: -- Даже не знаю, что и сказать. С одной стороны, я убил человека, родного мне по крови, и мысль об этом будет преследовать меня всю жизнь. С другой же -- я лишь уничтожил телесную оболочку, вся человеческая сущность которой уже была мертва. Для успокоения совести я предпочитаю думать, что Харальда как человека убил не я, а Порядок. Амадис задумчиво кивнул: -- Темная сторона Порядка... Наши радикалы предпочитают не поминать о ней, и тем не менее она существует. Есть ли вообще во Вселенной что-нибудь без изъянов? Ведь Источник тоже имеет свою темную сторону? А, брат? -- Имеет, -- подтвердил я. -- Но мы предпочитаем обходить ее стороной. Глава 5 БРЕНДА Замок, как его называл Морган, оказался громадным особняком в псевдовикторианском стиле, с виду довольно опрятным, но, на мой взгляд, немного мрачноватым из-за своих размеров. Он возвышался над озером посреди обширной усадьбы, огражденной каменной стеной никак не меньше трех метров в высоту. Добрую половину усадьбы занимал парк, начинавшийся за озером. Ближе к главным воротам имелось еще несколько небольших и средней величины строений, среди которых выделялись конюшни и гараж, в котором могло бы поместиться десяток легковых или с полдюжины грузовых автомобилей. Чуть дальше виднелись теннисные корты и площадка для гольфа. -- Похоже, Бронвен обосновалась здесь всерьез и надолго, -- заметила я, съезжая с холма, откуда мы обозревали усадьбу. В ответ Морган утвердительно, хоть и невнятно, промычал. Завидев нашу машину, какие-то люди у ворот выказали явные признаки паники и поспешили укрыться в безопасных местах. Очевидно, Морган во время своих предыдущих посещений здорово нагнал на них страху. Не желая обманывать ничьих ожиданий, я на полной скорости въехала в распахнутые ворота, промчалась мимо конюшен и гаража, лишь перед самым особняком чуть сбавила скорость, лихо развернулась, огибая цветочную клумбу, и, визжа тормозами, остановила машину у самых ступеней парадного входа, едва не врезавшись в мраморный портал. Пока мои спутники успокаивали свои нервишки, массивная дубовая дверь особняка отворилась, и на широкое крыльцо вышла Дана -- немного смущенная, но цветущая и жизнерадостная. Ее лицо выражало спокойную уверенность в себе вместо прежней, теперь понятной мне озабоченности последних недель, проведенных в браке с Брендоном. Она выглядела как человек, который принял окончательное и бесповоротное решение и твердо намерен следовать ему. Я уже догадывалась, что это за решение, и мне стало жаль Дэйру. Плавной, грациозной походкой Дана спустилась по лестнице. В легком коротком платье, свободном в талии, с распущенными вьющимися волосами она выглядела весьма впечатляюще, а ветер, который то и дело игриво подхватывал край ее воздушного одеяния, усиливал эффект до такой степени, что Морган, открыв дверцу машины и поставив одну ногу на землю, так и застыл, во все глаза пялясь на нее. Как я уже успела убедиться, ласковая красота Даны, подчеркнутая ее хрупкой женственностью, на многих мужчин воздействует гораздо сильнее, чем безупречно правильные черты лица и божественная фигура Дэйры. Мужская часть моей сущности всецело разделяла восторг Моргана, и я могла понять, почему Артур (даже если не принимать во внимание влияние Источника) в конце концов предпочел Дану. Для него Дэйра оказалась слишком идеальной, слишком совершенной, чтобы он продолжал любить ее как женщину; да и Брендон, уж если на то пошло, скорее поклоняется ей, чем любит ее. Другое дело Дана. У нее не такой золотой характер, как у Дэйры, она далеко не совершенна, она не идеал... но живое воплощение идеала -- любимой, жены, матери. Я, а вслед за мной Пенни и Дэйра вышли из машины ей навстречу. Сделав над собой усилие, Морган, наконец, соизволил встать. Дана улыбнулась всем нам по очереди -- Моргану дружелюбно, мне и Пенелопе немного застенчиво, а Дэйре -- виновато, в смятении опустив глаза. -- Я уже давно вас жду, -- сказала она. -- Мы рады видеть тебя, золотко, -- постаралась приободрить ее я. -- Как малышка? -- Недавно уснула. -- Взгляд Даны засиял. -- Вы... Вы хотите посмотреть на нее? -- Ну, разумеется, сестричка, -- мягко ответила Дэйра, подойдя к ней и взяв ее за руку. -- Мы все хотим видеть твою дочку... твою и Артура. В последних словах Дэйры явственно прозвучала горечь, но в ее голосе не было даже тени неприязни. Что меня больше всего поражало в Дэйре, так это полная неспособность держать зло на людей. Порой она бывала раздражительной, сердилась по мелочам, капризничала, не чужды ей были приступы гнева, но ненавидеть по-настоящему она не умела. Конкретный человек мог быть ей симпатичен, безразличен или неприятен; Дэйра могла беззаветно любить, глубоко уважать, быть верным и преданным другом, а если кто-то не нравился ей, то он просто не нравился ей. Такие чувства как ненависть, зависть, враждебность существовали для нее только в абстракции, сама она никогда их не испытывала. Примечателен такой факт: когда Дэйре стало известно, что Эмрис Лейнстер действительно повинен в смерти ее отца, она безоговорочно согласилась с тем, что в случае поимки он должен быть казнен, но сказала это не злобно, а скорее печально, признавая суровую необходимость справедливого возмездия. Из Дэйры получился бы идеальный судья для юридической системы, основанной на принципе презумпции невиновности. Она судила бы людей, изначально исходя из того, что все они хорошие, и виновным выносила бы приговоры без гнева и пристрастия... но со слезами на глазах и с печалью на сердце. Я всей душой сочувствую Дэйре. Трудно быть доброй и милосердной, трудно любить весь этот мир, в котором так много зла и несправедливости. В определенном смысле, Дэйра так же несчастна, как и я. Существо, претендующее на звание Всевышнего, жестоко насмеялось над ней, лишив ее способности ненавидеть. Мы поднялись по широким ступеням и вошли в дом. Как и во дворе, прислуга в холле глазела на нас с любопытством, опаской и благоговейным трепетом. Для них мы были боги -- или почти боги. В массе своей, простые смертные, даже те, кто общается с Властелинами ежедневно, с трудом воспринимают нас как людей, и либо поклоняются нам как посланцам Небес, либо ненавидят нас лютой ненавистью, почитая за исчадий ада. А ведь по существу своему мы такие же люди, разве что дольше живем, умеем управлять глубинными силами мироздания и вдобавок все поголовно страдаем различными нервными и психическими расстройствами. С точки зрения неодаренного психиатра лишь одного из каждых двадцати Властелинов можно (да и то с большой натяжкой) назвать нормальным, девяносто процентов он отнес бы к разряду хронических неврастеников, а оставшиеся пять подпали бы под определение законченных психопатов, причем далеко не всегда безобидных. И эти люди (то есть мы) правят миром! Увы, тут уж ничего не попишешь. Мы правим миром, потому как мы обладаем огромным могуществом, и именно это могущество у многих из нас вызывает сдвиг по фазе. Ну, а что касается Бога, то Он, очевидно, предпочитает играть роль английской королевы и лишь изредка, забавы ради, вмешивается в дела мирские -- чтобы сотворить какое-нибудь плоское чудо, вроде языков пламени в день Пятидесятницы, или подсунуть кому-нибудь большущую свинью. Мы с Брендоном познали "Божью благодать" на собственной шкуре. Детская спальня находилась на втором этаже и была защищена стандартными звукоизолирующими чарами, чтобы никто не нарушал покой младенца. Эти чары не были фиксированными, они допускали возможность динамического изменения поглощающей способности вплоть до полной их "прозрачности". И это правильно -- бодрствуя, ребенок должен познавать мир во всем многообразии его проявлений, в том числе и звуковых. Но сейчас девочка спала, и изоляция была задействована на максимальном уровне. Возле самой двери Дана остановилась. -- Только пожалуйста, -- сказала она. -- Постарайтесь не шуметь. Не разбудите ее. Морган ухмыльнулся. -- В первую очередь это относится ко мне, -- прокомментировал он. -- Всякий раз, когда большой и неуклюжий дядюшка Фергюсон берет маленькую Дэйру на руки, душа Даны уходит в пятки. -- Вовсе нет, -- возразила Дана. -- Я полностью доверяю тебе. Ты умеешь обращаться с детьми. -- И тем не менее ты постоянно предупреждаешь меня... -- И буду предупреждать, -- оборвала его Дана и взялась за ручку двери. -- Теперь тихо! Мы гуськом вошли в уютную затемненную комнату, посреди которой стояла маленькая детская кроватка с деревянными решетками по бокам. У изголовья кровати в небольшом кресле сидела молоденькая девушка, одетая как служанка или няня. При нашем появлении она встала, бережно поправила постельку и тихой поступью направилась к Дане. Шепотом они обменялись несколькими фразами (я так и не разобрала, на каком языке они говорили), после чего Дана утвердительно кивнула. Девушка поклонилась нам всем и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. -- Это кормилица? -- еле слышно поинтересовалась Дэйра. -- Уж больно молода. -- Нет, она просто присматривает за девочкой, -- ответила Дана. -- Кормлю я сама. Дэйра смерила ее восхищенным и чуть завистливым взглядом: -- Просто невероятно! Роды и кормление совсем не повлияли на твою фигуру. И как ты... Дана прижала палец к губам: -- Тс-с! Мы впятером подошли к детской кроватке -- Дана и Дэйра справа, я и Пенни слева, Морган держался позади нас. -- Боже, какая прелесть! -- умиленно прошептала Пенелопа, глядя на свою маленькую сестричку сияющими от восторга глазами. -- Она просто ангелочек. По мне девочка была как девочка, милый крохотный человечек пяти месяцев отроду. В таком возрасте все дети похожи на ангелочков... Только вы не подумайте, что я такая черствая и циничная, что меня ничуть не тронул вид безмятежно спящей малышки с ангельски-невинным личиком и прелестными светло-каштановыми, чуть рыжеватыми волосами. Но моя сентиментальность не мешает мне здраво мыслить и трезво оценивать ситуацию. Одного взгляда на Пенелопу мне было достаточно, чтобы понять, что маленькая Дэйра мгновенно покорила ее сердце, и теперь она целиком на стороне Даны. Поняла это и взрослая Дэйра. Я почти физически почувствовала ее боль. Ее страдания эхом отозвались во мне, на какое-то мгновение мной овладели ее тоска и безысходность. Что это -- влияние Источника, или у нас просто родственные души? -- А какие у нее глаза? -- спросила Дэйра, с трудом сдерживая слезы. -- Карие, -- ответила Дана. -- Как... -- Она потупилась и виновато добавила: -- Как у Артура. Сделав над собой усилие, Дэйра обняла Дану и мягко сказала: -- Ты победила, сестричка. Теперь он твой, он полностью твой. И он должен знать все. -- Мне очень жаль, -- в смятении произнесла Дана. -- Поверь, мне жаль, что так получилось. -- Я не сержусь на тебя. Просто... Просто мне больно... Мне так больно!.. Не в силах сдерживаться дальше, Дэйра выбежала из комнаты, но дверью не хлопнула и не потревожила сон девочки. Дана сделала было шаг, чтобы последовать за ней, но я взглядом остановила ее и покачала головой: -- Нет, лучше я. Дана тяжело вздохнула: -- Ладно. Тогда я схожу посмотрю, готов ли обед. -- А я останусь здесь, -- отозвалась Пенелопа. -- Побуду с сестренкой. Она посмотрела на меня и счастливо улыбнулась. В уголках ее глаз блестели слезы. -- Хорошо, -- сказала я. -- На том и порешим. Когда мы втроем вышли из спальни и Дана отправилась на кухню, Морган недоуменно спросил у меня: -- Что с Пенелопой? -- А разве не понятно? Она так счастлива, что чуть не ревет. Пенни росла круглой сиротой, без отца и матери, у нее не было настоящей семьи, а были только родственники, вроде нас с Брендоном. А теперь у нее есть отец, есть маленькая сестренка, одним словом, семья, ее собственная семья. -- Ясненько, -- сказал Морган. -- Да, кстати. Что случилось с матерью Пенелопы? -- Она погибла, -- сдержанно ответила я. -- Ну, ладно, Морган. Давай поищем Дэйру. Мы нашли ее на том же этаже в библиотеке. Она сидела в кресле и задумчиво листала какую-то книгу -- красочно оформленную, толстую, как энциклопедический словарь, с множеством цветных иллюстраций. -- Послушай, -- шепнула я Моргану. -- У нас намечается серьезный женский разговор, так что... -- Намек понят, -- ответил Морган. -- Пойду-ка я полюбуюсь тем, как Пенелопа любуется своей сестренкой. На этом мы расстались. Я вошла в библиотеку и устроилась в кресле рядом с Дэйрой. Заметив меня, она захлопнула книгу и положила ее на стол. Как оказалось, это была иллюстрированная "Энциклопедия семейной жизни". -- Вот, -- горестно произнесла Дэйра. -- Взяла первое, что попалось под руки, и... Впрочем, это неудивительно. Дана зря времени не теряет, активно готовится стать образцовой женой Артура. -- Если честно, -- спросила я, -- ты обижаешься на нее? -- Совсем немного. Больше я злюсь не на нее, а на свою судьбу и на саму себя. Если бы я забеременела... Но нет, это глупо -- и недостойно. Этим бы я только привязала к себе Артура, но не вернула его любовь. -- Он очень страдает, поверь. -- Я знаю, я чувствую это. После коронации он сильно изменился. Этот контакт с Даной... как-то странно повлиял на него. Не скажу, что однозначно плохо, но он стал каким-то другим. Я промолчала. Только я одна знала, что в действительности изменило Артура -- его путешествие в недра Источника, в самую его преисподнюю, и встреча там с призраком Дианы. С ее мертвой душой, с сутью. По правде говоря, я боялась, что это сломит его и постепенно сведет с ума, но, к счастью, мои опасения были напрасными. Артур оказался сильнее, чем я полагала. Да, он потерял частичку своей жизнерадостности, стал более замкнут и угрюм -- надеюсь, временно, пока не сгладятся последствия испытанного шока. Но, с другой стороны, это происшествие заставило его внутренне собраться, мобилизовать все свои ресурсы, вследствие чего он обрел цельность натуры, окончательно преодолел остатки своей раздвоенности (легкой формы шизы, как он выражался), порожденной его двойственным восприятием прошлого. Дэйра же рассматривала перемены в Артуре сквозь призму его отношения к ней и, естественно, оценивала их слишком субъективно. -- Дэйра, -- наконец отозвалась я. -- Мне хотелось бы вернуться к нашему предыдущему разговору. -- Насчет Брендона? -- Да. Она отрицательно покачала головой: -- Не стоит, Бренда. Я не соглашусь. -- Но почему? -- Я не люблю его. -- Зато он тебя любит. -- В этом-то вся беда. Он меня любит, а я его нет. Я только испытываю влечение к нему, которое, если верить твоим же словам, скоро пройдет. -- Его может сменить настоящее чувство, -- неуверенно возразила я. -- Может быть, -- согласилась Дэйра. -- Возможно, когда-нибудь я забуду Артура и полюблю другого. Может быть, Брендона... а может, и не его. И тогда твой брат будет страдать, он окажется в таком же положении, в каком сейчас нахожусь я. Опять развод, опять скандал... Нет, это слишком. Так дело не пойдет. Я вздохнула. В словах Дэйры был свой резон, и умом я понимала это. Однако сердцу не прикажешь -- а сейчас мое сердце говорило от имени Брендона. -- Ведь он нравится тебе, не так ли? -- Да, нравится. Притом очень нравится. И теперь... после того, как я узнала о ребенке Даны и Артура, я могла бы переспать с ним. Но этого явно мало. -- Этого вполне достаточно. Если вы вместе окунетесь в Источник... -- Тут я умолкла в нерешительности. -- И что тогда? -- Тогда, если ты... если у тебя есть предрасположенность полюбить Брендона, ты полюбишь его. Дэйра грустно усмехнулась: -- А словечко-то какое нашла -- предрасположенность! Это надо же! -- Я говорю серьезно, Дэйра. -- Я и не думаю, что ты шутишь. Но все это кажется мне до крайности пошлым. Вместе окунуться в Источник -- я догадываюсь, что ты под этим подразумеваешь. Не просто окунуться вдвоем -- но вместе! Это здорово смахивает на ритуальное совокупление. -- Не в большей степени, чем первая брачная ночь, -- парировала я. -- В определенном смысле, это тоже ритуальное совокупление, однако никто не находит в нем ничего пошлого. Что мешает тебе и Брендону провести вашу первую брачную ночь в Безвременье? Посмотрев на мое предложение под таким углом зрения, Дэйра призадумалась. -- Пожалуй, ты права... но только отчасти. Привкус пошлости все же остается. Может, со временем, когда я разлюблю Артура или, по крайней мере, смирюсь с его потерей... И кстати, о времени. Мне еще несколько лет ждать пробуждения моего Дара, так что вопрос о... о брачной ночи в Безвременье для меня пока не актуален. -- Эти годы могут пролететь за считанные дни, -- заметила я. Дэйра поняла, что я имею в виду. -- Для вас -- да, но не для меня, -- сказала она. -- Я проживу их сполна, в каком бы мире вы меня не поселили. Ведь так? -- Да. -- Тогда я не согласна. Я бы многое отдала, лишь бы скорее повзрослеть, но, как говорит Артур, время не обманешь. И если я должна провести еще несколько лет в ожидании, то я предпочитаю провести их на родине. -- Что ж, -- сказала я. -- Воля твоя. Что ты намерена делать? -- Жить, -- просто ответила Дэйра. -- Мне есть чем заняться, помимо любви. К примеру, той же математикой. Если, как ты утверждаешь, у меня талант, то негоже зарывать его в землю. -- Она вздохнула. -- Ну, а что касается Брендона, то... Если он так хочет меня, мы можем стать любовниками. Я уже говорила, что испытываю к нему влечение. -- Для Брендона этого мало. -- Я понимаю. Но это все, что я могу ему предложить... пока что. Мы немного помолчали. -- А что с Артуром? -- спросила я. -- С ним все кончено. Пожалуй, я сама обращусь к архиепископу с ходатайством о разводе. Как говорится, постараюсь сохранить хорошую мину при плохой игре. -- Обвинишь его в супружеской измене? -- Нет. Я потребую аннулировать наш брак на том основании, что de facto он еще не состоялся. Я недоверчиво уставилась на нее: -- Да что ты говоришь?! -- То, что слышала. Со дня нашего венчания мы ни разу не были близки. Каждый вечер Артур находил какой-нибудь предлог, чтобы не ложиться со мной в постель. Такой уж он убежденный однолюб. -- Дэйра умолкла, явно колеблясь, затем все же добавила: -- Боюсь, Дана не была столь принципиальна в своих отношениях с Брендоном? Я покачала головой: -- Увы, нет... Позади нас кто-то деликатно прокашлялся, привлекая наше внимание. Я оглянулась и увидела в дверях библиотеки незнакомого человека, одетого в элегантный серый костюм с галстуком на золотой заколке. Был он среднего роста, худощав, русоволос. Его некрасивое, но привлекательное лицо мне кого-то напоминало... Да, конечно же, Бронвен -- в ее облике незрелой девочки-подростка. Рядом со мной ахнула Дэйра: -- Колин!.. Гость улыбнулся -- и улыбка сделала его лицо почти красивым. -- Мне можно войти? -- Да... разумеется, -- сбивчиво произнесла Дэйра, вставая с кресла. -- Проходи. Я... я рада тебя видеть, Колин. -- Взаимно, сестричка. Энергичной, слегка неуклюжей походкой он приблизился к нам, поцеловал Дэйру в щеку, а меня поприветствовал вежливым кивком. -- Если не ошибаюсь, вы Бренда из Света, сестра Артура. -- Вы угадали, -- ответила я и сама решила блеснуть догадливостью: -- А вы, стало быть, Колин Лейнстер, брат Бронвен? -- И бывший король Логриса. -- Колин снова улыбнулся. -- К вашим услугам, принцесса. Определенно, он мне понравился. Из рассказов Артура я представляла его другим -- угрюмым, нервным, закомплексованным и робким в общении с женщинами. Передо мной же стоял обаятельный мужчина, уверенный в себе и, как мне показалось, довольный жизнью. Он назвал себя бывшим королем Логриса не с горечью, а с добродушной иронией -- так, будто вспоминал о своих невинных детских шалостях. Между тем Дэйра справилась со своим изумлением и взяла Колина за обе руки, глядя на него с восторгом. -- Ты так изменился, Колин! -- сказала она. -- Где ты пропадал? Почему не давал о себе знать? Я так соскучилась по тебе. -- А я еще больше. Многие годы не видеть тебя было для меня тяжелым испытанием. -- Многие годы? -- переспросила Дэйра. -- Мне уже за сорок, -- ответил Колин. -- Двадцать лет без тебя. -- Двадцать лет! Целых двадцать лет... И что же ты делал все это время? -- Много чего. Странствовал по свету, видел разные миры, набирался ума, избавлялся от дури, совершал ошибки и на них учился. В общем, скучать не приходилось. -- Ты поддерживал связь с Бронвен? -- Постоянно. Мы даже совершили несколько совместных путешествий. -- Я не сомневалась, что Бронвен знает, где ты и что с тобой. А она, лгунья этакая, клятвенно уверяла меня, что ей ничего о тебе неизвестно. -- Прости, Дэйра, -- виновато произнес Колин. -- Это я попросил ее молчать. Между ними повисла неловкая пауза, и я решила прийти к ним на выручку: -- Колин, а вы знаете, кто на самом деле Бронвен? Колин посмотрел на меня и усмехнулся, а затем, не выдержав, рассмеялся: -- Теперь уже знаю. Однако долго она водила меня за нос! -- Так вы все же разоблачили ее, или она сама вам открылась? -- Открылась сама, как только стало ясно, что я вот-вот ее разоблачу. -- А ты решил открыться, -- послышался голос Моргана, -- когда стало ясно, что я вот-вот разоблачу тебя. Но ты опоздал, дружище, сюрприза не получилось. Дядюшку Фергюсона не так-то легко провести. С этими словами Морган вошел в библиотеку и крепко пожал Колину руку. -- Ну, наконец-то мы свиделись, -- сердечно произнес он. -- Ты догадался, что я здесь бываю? -- спросил удивленный Колин. -- Почти с самого начала. -- Но как? Слуги проболтались? -- О нет, Бронвен хорошо вышколила их. Я вычислил тебя методом дедукции. Во-первых, я подсчитал, что если бы за девочкой присматривали только Бронвен и Дана, она бы подолгу оставалась одна; но, с другой стороны, в моих услугах, как няньки, не очень-то и нуждались. Значит, понял я, есть кто-то еще -- и явно не простой смертный. А во-вторых, и это укрепило мои подозрения, от меня всячески скрывали местонахождение "ниш" и вынуждали каждый раз совершать прогулку от трактира к усадьбе -- очевидно, для того, чтобы я не нагрянул нежданно-негаданно и не застал вас врасплох. -- М-да, -- согласился Колин. -- Проницательность тебя не подвела. -- А ты плохой мальчик, Колин! -- пожурил его Морган. -- Прятался от дядюшки Фергюсона. -- Дядюшка Фергюсон тоже хорош, -- парировал Колин. -- Предал своего друга ради портфеля первого министра. -- Ну, нетушки. Я предал не друга, а короля -- это большая разница. К тому же признай, что я выгодно вложил свои тридцать серебряников. -- О, это несомненно! -- А впрочем, -- продолжал Морган. -- Можешь бросить в меня камень, если сейчас ты завидуешь Артуру и хочешь оказаться на его месте. В ответ Колин как-то странно ухмыльнулся и сел в кресло. Дэйра устроилась справа от него, я -- слева, Морган -- в кресле напротив. -- Отчасти все же завидую, -- сказал Колин. -- Но отчасти камни не бросают. Да и завидую я вовсе не королевскому венцу Артура. -- Ты о Дане? -- спросила Дэйра. Он вздохнул: -- Да, о ней... Но не будем об этом. Кто старое помянет, тому глаз вон. Для меня это осталось в далеком прошлом. Все эти юношеские страсти, разочарования, обиды... В конце концов, я не был верен ни своей первой любви, -- Колин мельком взглянул на Дэйру, -- ни второй. Я принял участие в заботах Даны без какого-либо тайного умысла, а просто потому, что она моя двоюродная сестра и нуждалась в моей помощи и поддержке. -- Чем ты сейчас занимаешься? -- поинтересовался Морган. -- В настоящий момент ничем серьезным, кроме забот о маленькой Дэйре. Львиную долю тех двадцати лет я скоротал за первый месяц моего отсутствия в Авалоне, потом пресытился, немного остепенился и теперь уже чувствую, что перебесился. В быстром потоке времени миры какие-то неполноценные, как будто слепленные наспех. Я все больше убеждаюсь, что настоящая история творится здесь, в окрестностях Основного Потока, а там, наверху, история только экспериментирует, делает предварительные прикидки, апробирует различные варианты своего развития и отбрасывает явно тупиковые направления. -- Многие наши исследователи считают так же, -- заметила я. -- Все миры с коэффициентом ускорения времени больше двадцати они называют лабораторией Творца или Вселенной в пробирке. -- Вы верите в Бога? -- спросил Колин, неизвестно кого имея в виду -- меня лично или всех Властелинов Экватора. -- Каждый по-своему, -- ответила я. -- Одни ищут доказательства его существования, иные -- его отсутствия, а кое-кто не прочь встретиться с ним, чтобы задать ему кое-какие вопросы. -- И все же, Колин, -- отозвался Морган. -- Чем ты занимаешься в свободное от исполнения обязанностей няньки время? Колин стыдливо потупился: -- Вообще-то дурачусь... А если откровенно, занимаюсь плагиатом. За время моих странствий я многое узнал, закончил три университета, всерьез увлекся квантовой физикой... -- Он на секунду умолк, а его щеки покрылись густым румянцем. -- Ну, и совсем недавно в одном из миров я опубликовал серию статей по теории поля, которые произвели там подлинную революцию. Меня считают гением, буквально носят на руках, выдвинули мою кандидатуру на соискание Нобелевской премии -- и наверняка присудят ее. А ведь в тех статьях нет ничего моего... почти ничего... разве что некоторые обобщения... Я не смогла сдержать улыбки, вспомнив выражение лица Брендона, когда на Земле Хиросимы ему вручали золотую статуэтку Фрейда "за выдающиеся достижения в области психоанализа". Многие Властелины, живя в мирах простых смертных, время от времени грешат плагиатом -- и большей частью не из тщеславия, а по необходимости. К примеру, тетя Помона, чей конек медицина, невесть сколько раз "изобретала" пенициллин, не дожидаясь появления местного Флеминга, и без лишней скромности принимала все почести, воздаваемые ей как спасителю человечества. А что касается меня, то на той же Земле Хиросимы даже последнему "чайнику" известно, что язык описания страниц PostScript от начала до конца создан доктором Сильвией Брендон. И если бы я вздумала заявить, что настоящие авторы PostScript-языка живут в другом мире, меня сочли бы... ну, в лучшем случае, дамочкой с причудами. Я собиралась сказать это Колину и посоветовать ему поменьше мучаться угрызениями совести, но не успела, так как в этот момент появилась Пенелопа с маленькой Дэйрой на руках. Девочка вела себя смирно, не проявляя никаких признаков неудовольствия, и смотрела на нас своими карими глазками со спокойным любопытством. -- Малышка проснулась, -- сообщила Пенни очевидный факт, -- и не хочет лежать в кроватке... -- Тут она заметила Колина и удивленно подняла бровь. -- Прошу прощения? Колин подошел к ней и поклонился: -- Колин Лейнстер к вашим услугам, миледи. -- И, отвечая на немой вопрос Пенелопы, он добавил: -- Да, да, тот самый экс-король Логриса. Последний из династии узурпаторов. Между тем девочка протянула к нему свои ручонки и что-то бессвязно пролепетала. -- Дэйра просится к дяде? -- спросил Колин ласково, но без того глупого сюсюканья, с которым многие взрослые обращаются к детям. Как будто поняв вопрос, девочка вновь прильнула к плечу Пенелопы и погладила ладошкой по ее щеке. -- Дэйра не хочет к дяде, -- с улыбкой прокомментировал Колин. -- Она уже подружилась с тетей. -- Не с тетей, а с сестрой, -- сделала уточнение Пенелопа. -- Разве Бронвен не сообщила вам, что на самом деле я дочь Артура? Теперь пришел черед удивляться Колину. Несколько секунд он молчал, переваривая это известие, наконец ответил: -- Нет, этого я не знал. Бронвен не говорила мне, что у Артура такая прелестная дочь. -- Их уже две, -- сказала Пенелопа, нежно прижимая к себе Дэйру. -- Не стану говорить о себе, но младшенькая действительно прелесть. Она настоящее чудо! (Прощайте фрески в соборе Андрея Авалонского, подумала я.) Будто в подтверждение слов Пенелопы, девочка решила продемонстрировать, какое она чудо. Над ее головкой возникло слабенькое, призрачное голубое мерцание, по форме напоминавшее Образ Источника Артура. -- Ну, вот! -- тихо, почти шепотом произнес Морган; в голосе его слышалась тревога. -- Начинается. -- Что начинается? -- удивилась я и вызвала свой Образ. -- Почему вас это так беспокоит? Силовая колыбель, по глупости (или от излишка ума) созданная Бронвен, не просто ослабляла контакт с Источником, но и делала его вязким, тяжеловесным, давящим на психику. -- Нет, друзья, -- сказала я, обращаясь к Моргану и Колину. -- Так дело не пойдет. Ваши меры предосторожности чистейший идиотизм. Благо по пути к усадьбе я тщательно проанализировала эти чары и составила контрзаклинание, плавно устраняющее их. Я привела в действие ключевые алгоритмы, и по мере того, как исчезала "колыбель", Образ, вернее Образик Дэйры-младшей становился четче, обретал все большую устойчивость, а ее милое детское личико просто-таки сияло от удовольствия и облегчения. Когда дело было сделано, я осторожно направила свой Образ к Образу Дэйры, и они слегка соприкоснулись. В тот же самый момент во мне проснулся материнский инстинкт и всю меня переполнило нежностью к этому маленькому, хрупкому существу, едва только начавшему познавать мир. Девочка радостно засмеялась и протянула ко мне ручонки. На сей раз сомнений не было -- она просилась к тете Бренде. Я явно понравилась ей и завоевала ее доверие. Мало того, мы с ней нашли общий язык. Глава 6 АРТУР По свидетельству очевидцев, коронация Брендона получилась гораздо пышнее и торжественнее, чем состоявшаяся одиннадцать лет назад коронация Амадиса. Этот, на первый взгляд странный факт в действительности объяснялся просто: если восхождение на престол Амадиса знаменовало раскол в семье, то нынешние торжества символизировали ее единение перед лицом грядущей войны. Конечно, недавние трагические события и конфликт с Израилем не позволили многим Домам прислать официальные делегации, зато те Дома, которые решили встать на сторону Света, удостоили празднества присутствием своих глав или, в худшем случае, вторых лиц государства. Так, в числе прочих почетных гостей на коронацию Брендона прибыли король Марса Валерий I, император Римский Юлиан VII, старший сын Одина Гунвальд IV (на самом деле его отцом был Гунвальд III, а "старший сын Одина" было официальным титулом правителей Асгарда), святейший Далай-лама, верховный имам Аравии, а также наследные принцы двух славянских Домов, которые постоянно соперничали между собой, а подчас и враждовали, с тех самых пор как один из них отринул религию предков и принял христианство. К большому огорчению мамы, Янус отказался присутствовать на торжествах и даже не направил официального поздравления Брендону. И хотя в эти праздничные дни Солнечный Град был битком набит Сумеречными (как-никак, наши ближайшие родственники), с формальной точки зрения Сумерки проигнорировали коронацию. Это произошло по моей вине, поскольку я упросил деда выступить посредником в переговорах с царем Давидом, которые должны состояться в Замке-на-Закате после восшествия Брендона на престол. Являясь гарантом безопасности обеих сторон, Янус не имел морального права выказывать свою пристрастность (пусть даже она была очевидна, и царь Давид согласился на эту встречу, полагаясь не на сомнительный нейтралитет Сумерек, а на безупречную репутацию Януса как человека слова), однако Юнона не могла этого понять -- или, скорее, не хотела. Вопреки ее же собственным утверждениям, она прежде всего была дочерью и матерью -- и лишь затем королевой. Сам же я никак не мог решить, в каком амплуа мне присутствовать на коронации -- брата короля или главы дружественного Дома. И только в последний момент, когда оказалось, что ложа для почетных гостей и без меня выглядит весьма представительно, я отдал предпочтение роли рядового члена королевской семьи и скромно затерялся в толпе многочисленных родственников. Кроме всего прочего, это позволяло мне без лишних церемоний отваживать назойливых репортеров из технологически развитых миров, находящихся под официальным патронажем Дома Света, и не отвечать на их каверзные вопросы относительно предстоящей войны. Убедившись в моей неразговорчивости, журналистская братия переключила свое внимание на имама Мухаммеда-Али VIII, который оказался куда более словоохотливым и вплоть до начала коронации пространно разглагольствовал о мировой угрозе сионизма. Камеры жадно ловили каждый его жест и слово, чтобы впоследствии растиражировать это интервью во множестве миров, подлив масла в огонь междоусобицы. Почтенный имам знал, что делает; он сжигал за собой мосты, втягивая свой народ в войну против "неверных", и предельно усложнял задачу тем, кто пытался предотвратить кровопролитие. Мухаммед-Али VIII слыл искусным дипломатом. Ровно в полдень, когда солнце стояло в зените, в храм прибыла праздничная процессия во главе с Брендоном и Бронвен. Их встречал наш сводный брат Амадис, великолепный в своем наряде верховного жреца Митры. Он произнес очень страстную и убедительную речь, приветствуя нового короля, затем отправил торжественное богослужение, кульминационным моментом которого явилось ритуальное умерщвление быка. Безвинно убиенное животное тотчас унесли из храма, чтобы успеть приготовить из него главное блюдо для предстоящего пира по случаю коронации. Кстати сказать, во многих Домах из-за этого жертвоприношения нас считали язычниками и осуждали нашу "нецивилизованность". Лично я относился к закланию индифферентно. По мне, быка все равно бы умертвили на скотобойне, причем гораздо болезненнее, а верующие митраисты лишились бы удовольствия вкушать священное жаркое, воображая, что при этом на них нисходит благодать. Я не стану рассказывать о коронации Брендона, за ходом которой непосредственно наблюдали три с половиной тысячи Властелинов -- именно столько мог вместить забитый до отказа Главный храм Митры в Солнечном Граде. Остальным -- тем, кто не удостоился такой чести, -- пришлось довольствоваться зеркалами; а миллиарды простых смертных из официальных владений Дома Света с благоговейным трепетом созерцали это эпохальное событие, жадно приникнув к экранам своих телевизоров. Но мне, честно говоря, было не до восторгов. За прошедшие полгода я уже пресытился торжественными мероприятиями -- похороны короля Бриана, коронация Колина, моя коронация, мое венчание с Дэйрой, венчание Брендона с Даной... Это последнее -- самая большая глупость, которую совершали на моей памяти двое столь разумных людей. Да и то, что затеяли теперь Брендон и Бронвен, не кажется мне слишком хорошей идеей. Хотя, с другой стороны, их решение должно немного облегчить мне жизнь. Совсем немного... Накануне вечером Бронвен огорошила меня известием, что коронуется вместе с Брендоном. Она сказала это так серьезно, что мне даже в голову не пришло заподозрить в ее словах шутку. -- Но, золотко, -- возразил я, еще не поняв, что это значит. -- Зачем смешить людей? Ведь сразу после коронации Брендона Амадис расторгнет его с Даной брак, и всем станет ясно, что это назревало давно. Неужели несколько дней, которые ты проведешь в ранге королевы, стоят того, чтобы выставлять себя на посмешище перед всем Экватором? -- Я не собираюсь выставлять себя на посмешище, -- ответила Бронвен. -- И королевой я буду не несколько дней, а, по крайней мере, несколько лет. К твоему сведению, Дэйра намерена развестись с тобой, но до пробуждения своего Дара она и думать не хочет о браке с Брендоном. Тут до меня дошло. Смутные подозрения последних дней наконец обрели ясность и оформились в запоздалую догадку. Теперь я мог бы сказать, что предчувствовал это с того самого момента, как Бронвен чуть не расплакалась, когда Юнона назвала ее дочкой... Впрочем, задним умом все мы крепки. -- Вы хотите пожениться? -- пораженно спросил я. -- Вот именно. Коронация и будет означать наш брак. Более того, по законам Царства Света, если один из супругов вступает в новый брак с ведома и согласия другого супруга, их прежний союз автоматически расторгается. Дана не имеет ничего против; так что с завтрашнего дня она станет свободной женщиной. -- Бронвен грустно усмехнулась. -- Ты не рад этому? Нет, я был слишком потрясен всем услышанным, чтобы испытывать такое светлое и прекрасное чувство, как радость. Дэйра уходит от меня -- это было неизбежно, и все же мне стало больно. Совсем недавно мы не мыслили себя друг без друга, наша любовь казалась нам вечной и непоколебимой... Но ее убил Источник -- а невольным организатором этого убийства оказалась женщина, которую я когда-то любил и чей образ, несмотря ни на что, я по сей день храню в своем сердце... А потом, Бронвен и Брендон... -- Это была твоя инициатива? -- Нет, Брендона. Он попросил меня побыть с ним, пока... ну, ты понимаешь: пока наша душечка Дэйра не соизволит занять мое место, -- в последних словах Бронвен прозвучала горькая ирония. -- И ты согласилась? -- Представь себе, согласилась. Мне понравилась откровенность Брендона. И вообще, он нравится мне больше всех остальных -- не считая тебя, конечно. Он очень мил и нежен со мной. -- Так вы... -- Увы! -- подхватила Бронвен. -- Я не сдержала своего слова. Я все берегла свою невинность для тебя, но... так уж получилось. В первую же нашу ночь здесь, в Экваторе. Брендон чувствовал себя очень одиноко и неуютно из-за ослабления контакта с Брендой, он был как брошенный ребенок -- и мне стало жаль его. С этого все началось. -- Господи твоя воля! -- пробормотал я. -- Ты осуждаешь меня? -- спросила она. Я покачал головой: -- Я не вправе судить тебя, Бронвен. Просто я боюсь, что когда-нибудь ты пожалеешь о своем поступке. -- Может быть... А может, и нет. Кроме всего прочего, меня забавляет перспектива утереть нос Порядку. Представь себе -- Хозяйка Источника на троне Света! И потом... -- Бронвен умолкла в нерешительности. -- Я готова многое стерпеть единственно ради того, чтобы твоя мать и дальше относилась ко мне как к дочери. Вот эту карту, которую Бронвен приберегла напоследок, я не смог бы побить даже при всем желании. Для меня она была сильнее всех козырей на све