ольба о помощи.
Алена хотела, чтобы я остановил ее, не позволил ей улететь. И если бы не моя
вчерашняя встреча с Тори, я бы не устоял перед ее просьбой. Я бы немедленно
связался с Конноли и объяснил ему, что его дочери ничего не угрожает, и,
хотя она не оправдана присяжными, вторично ее к суду не привлекут, даже если
следствию удастся доказать факт подделки записей. В свою очередь, Алена,
почувствовав мою поддержку, наотрез отказалась бы улетать... И в результате
получилось бы так, что она осталась здесь ради меня, только потому, что я
так захотел. Тогда бы я стал вроде как ее должником и уже не смог бы
избегать с ней встреч. Не знаю, к чему бы это привело, но уж явно ни к чему
хорошему.
К счастью, теперь у меня была Тори, и мысли о ней позволили мне
удержаться от необдуманных поступков. Я не стал ничего предпринимать и
постарался побыстрее выбросить Алену из головы. Сделать это оказалось проще
простого -- нужно было всего лишь думать о Тори. И я думал о ней, с
нетерпением ожидая ее возвращения.
Однако после обеда Тори не вернулась. И вечером тоже. И к ночи. А из
утренней сводки новостей я узнал, что малогабаритный космический корабль
"Свободный Арран", принадлежащий видному арранскому оппозиционеру Томасу Ф.
Конноли, потерпел крушение при переходе в овердрайв. Сам характер взрыва и
высокий радиационный фон в районе катастрофы заставляли предполагать
террористический акт...
Глава 12
МИШЕЛЬ ТЬЕРРИ,
ДИПЛОМАТ
Тьерри лежал на койке, укрытый по грудь одеялом, и лениво наблюдал за
тем, как Виктория одевается. А она, чувствуя на себе его взгляд, делала это
нарочито медленно, явно рисуясь перед ним. Ее движения были плавными,
грациозными и необычайно сексуальными; даже то, как она вдевала в уши
сережки, было исполнено глубокого эротизма. Она не просто одевалась, а
демонстрировала своеобразный стриптиз наоборот.
И это не было всего лишь кокетством. Тьерри видел, что Виктория не
удовлетворена, что она хочет еще ласки и таким образом пытается расшевелить
его, раззадорить. Однако тщетно -- за время, которое они провели в постели,
он так измотался, что сейчас был совершенно бессилен как мужчина. В
ближайшие несколько часов он мог только любоваться ею -- но не заниматься с
ней любовью.
Виктория надела облегающие брюки из тонкой черной ткани и тщательно
разгладила на бедрах складки. Затем присела на край койки, наклонилась и
легонько чмокнула Тьерри в губы.
-- Ну, ладно. Когда очухаешься, присоединяйся к нам с Евой за обедом. А
вечером мы продолжим наши забавы.
"Боже! -- внутренне содрогнулся Тьерри. -- Ведь вечер совсем скоро --
через каких-нибудь десять часов..."
-- Ты сумасшедшая нимфоманка, -- ласково сказал он.
Она улыбнулась:
-- Нет, я просто маленькая поблядушка. Периодически. А в остальное
время я настоящая лапочка. Потерпи немного, и ты в этом убедишься.
Еще раз поцеловав его, Виктория встала и направилась к двери.
-- Тори, -- окликнул ее Тьерри. -- Извини за "нимфоманку".
Виктория повернулась к нему.
-- За это извиняю. А за "Тори" -- нет. Не называй меня так, сколько раз
тебя просить! Я Вика или Вики -- но не Тори. Так меня называл отец, а я не
хочу о нем вспоминать. Понятно?
-- Да, Вика.
-- Вот и хорошо. -- Она послала ему воздушный поцелуй и вышла из каюты.
Оставшись один, Тьерри еще некоторое время лежал, размышляя о своих
отношениях с Викторией. Их связь началась неделю назад, через два дня после
отлета с Эль-Парадисо. Случилось это без всяких романтических прелюдий,
просто и буднично: поздним вечером Виктория зашла к нему поболтать перед
сном, а через четверть часа их беседа уже продолжилась в постели. То же
самое, с незначительными вариациями, происходило и в последующие вечера,
причем она ни разу не оставалась с ним на всю ночь, а выжав его, как лимон,
уходила спать к себе -- вернее, к Еве. Еще они встречались в середине дня, и
опять же -- без лишних разговоров Виктория заваливала Тьерри на койку и
буквально насиловала его, после чего одевалась и спешила вернуться к
подруге. А он, вконец измотанный, оставался в постели и думал о том, что еще
ни с одной женщиной у него не было таких донельзя странных отношений.
Впрочем, и женщин у Тьерри было совсем мало -- раз, два, и обчелся.
Дипломатическая карьера оставляла не очень-то много времени для личной
жизни.
Сделав над собой усилие, Тьерри поднялся с койки, не спеша оделся и
взял свой ноутбук, собираясь до обеда немного поработать с материалами о
Дамогране и Сицилианском Экспедиционном Корпусе. Но сначала он открыл личное
дело Келли Симпсон и в который уже раз внимательно перечитал его в слабой
надежде найти хоть какую-то зацепку к ее исчезновению.
Разумеется, ничего он не нашел. Досье наверняка было фальшивым от
начала до конца, а если и отражало действительность, то только в той малой
части, которая касалась ее видимой, формальной стороны работы в дипкорпусе
Земли. Тьерри уже не сомневался, что Келли была не та, за кого себя
выдавала, однако на главный вопрос -- кем она являлась на самом деле --
ответа по-прежнему не было. Если сотрудником земной разведки (в это ему
очень хотелось верить), то почему тогда начальство, назначив его главой
дипломатической миссии, даже не намекнуло о ее двойном статусе? Ведь это
было против всяких правил -- оставлять посла (а Тьерри, как-никак, был
послом, хоть и временным) в неведении относительно деятельности его
подчиненных, за которых он нес полную ответственность...
Тяжело вздохнув, Тьери наконец сделал то, что должен был сделать еще
десять дней назад: внес в личное дело Келли запись о том, что во время
остановки на Эль-Парадисо она не вернулась на корабль. Когда же он сохранил
сделанные в досье изменения, ноутбук внезапно сообщил, что получено новое
письмо, и предложил прочитать его.
Тьерри был сильно удивлен. С тех пор, как он покинул Нью-Джорджию, его
компьютер работал в автономном режиме, без подключения к инфосети (да и где
ей было взяться в межзвездном пространстве?), и письму попросту не было
откуда прийти. Правда, пару раз он соединялся с бортовой сетью, однако не
регистрировал в ней свой адрес и вообще сомневался, что здесь предусмотрен
почтовый сервис -- в условиях корабля куда проще связаться с человеком по
интеркому или же зайти к нему в гости. Так что этому письму могло быть
только одно разумное объяснение: оно пришло еще до отлета, но по каким-то
причинам затерялось, и всплыло только теперь, почти что с месячным
опозданием.
Тьерри приказал открыть письмо и испытал настоящий шок, когда увидел,
что в графе "отправитель" указано имя Келли Симпсон. Но это были еще
цветочки -- само содержание письма оказалось куда более интригующим.
"Дорогой Мишель!
Я очень надеюсь, что ты никогда не прочитаешь эти строки, и пишу их
лишь для подстраховки. Если же со мной что-нибудь случится, ты непременно
сделаешь соответствующую запись в моем личном деле -- ведь ты очень
обязательный и систематичный человек. Тогда сработает установленный мною
резидент, который я настроила на целый ряд ключевых слов, и ты получишь это
письмо. Убедительно прошу тебя, прочитав его, немедленно уничтожить.
Я не имею права посвящать тебя в детали моей миссии, она настолько
секретна, что о ней известно только считанным людям в руководстве МИДа.
Скажу лишь то, что собиралась открыть тебе на Дамогране: от имени нашего
правительства мне поручено провести переговоры с адмиралом Сантини. О
предмете этих переговоров и об их цели, к сожалению, ничего конкретного
сообщить не могу.
Теперь о главном. Если в пути со мной произойдет „несчастный
случай" и я не доберусь до Дамограна, ты должен предупредить адмирала
Сантини, что у командования СЭК возникли серьезные подозрения на его счет, а
коммодор Конте со своей фальшивой опалой направлен к нему в качестве
приманки. Я очень боюсь, что Сантини не устоит перед соблазном привлечь на
свою сторону такого ценного офицера и тем самым погубит все свои планы.
Коммодору помогают двое человек -- заместитель главного инженера Костелло и
мичман Джустини, третий навигатор. Они заподозрили меня в связях с Семьей
Маццарино (нет, надо же!), и Бруно Костелло, под предлогом ухаживаний, стал
за мной следить. Действовал он не очень профессионально, возможно, слишком
увлекся мной, и это позволило мне раскусить его -- а уже через него я вышла
на Джустини и коммодора. Я почти на сто процентов уверена, что они не
догадываются о моей осведомленности, однако чем черт не шутит. Поэтому я
решила перестраховаться и написать тебе письмо. Пожалуйста, Мишель, сейчас
же сотри его. И не забудь предупредить адмирала Сантини -- это очень важно.
Не поминай меня лихом,
Келли".
Тьерри еще раз пробежал глазами текст и без колебаний стер послание
Келли, а затем убедился, что никаких его следов в компьютере не осталось.
Ему даже в голову не пришло сохранить копию, пусть и в зашифрованном виде.
Работая на Нью-Джорджии третьим секретарем посольства, он часто имел дело с
секретными материалами и привык строго придерживаться инструкций по
обращению с ними. А указания насчет письма были вполне определенными, не
допускавшими двусмысленного толкования -- прочитать и сразу уничтожить. От
этого зависело не только сохранение тайны, но, возможно, и сама его жизнь.
"Что с тобой, Келли? -- мучительно думал Тьерри. -- Жива ли ты еще?.."
На обед он не пошел, так как опасался, что, встретившись с кем-то из
названной Келли троицы -- либо с коммодором, либо с мичманом Джустини, либо
с Бруно Костелло, -- не сможет сдержаться и с головой выдаст себя своим
поведением. Голодный и расстроенный, Тьерри больше часа провалялся на койке,
погруженный в невеселые мысли, пока не явилась Виктория.
Она сразу поняла, что с ним не все в порядке. Впрочем, это было как раз
немудрено -- он не умел убедительно притворяться, да и его отсутствие на
обеде говорило само за себя. Однако Виктория обладала удивительной
способностью докапываться до правды: она знала, что нужно говорить, чтобы
вызвать человека на откровенность, задавала очень меткие вопросы, всегда
находила убедительные контраргументы на любые доводы в пользу молчания и с
прямо-таки инквизиторской ухищренностью воздействовала на собеседников всем
своим очарованием, перед которым не могли устоять ни мужчины, ни женщины.
Будь она следователем, ей бы не понадобилось дотошно собирать улики и
строить логически безупречную версию обвинения; подследственные сами
признавались бы во всех своих преступлениях, не выдерживая ее мягкого, но
неотпорного психологического давления.
Тьерри продержался меньше двадцати минут и полностью капитулировал,
едва лишь Виктория прозрачно намекнула ему, что, если он будет хорошим
мальчиком, она, возможно, сегодня останется с ним на целую ночь. Тьерри
мечтал об этом всю последнюю неделю -- хоть раз заснуть, держа ее в своих
объятиях, а, проснувшись наутро, увидеть, как она нежится рядом с ним в
постели, -- и ему просто не хватило сил на дальнейшее сопротивление. Он
рассказал ей о письме Келли, а Виктория выслушала его с широко распахнутыми
от удивления глазами, но почему-то у Тьерри создалось впечатление, что она
слегка переигрывает, и услышанное не поразило ее так сильно, как она хотела
показать.
-- А знаешь, -- произнесла она, выдержав паузу, -- по-моему, здесь
что-то не так. Я не верю, что кто-либо из той троицы причастен к
исчезновению Келли. Скорее даже, я уверена, что они в этом не замешаны.
-- Почему ты так думаешь?
-- Чутье такое. Знание. Ты же не станешь отрицать, что я неплохо
разбираюсь в людях?
-- Не просто неплохо, а великолепно. Ты видишь их насквозь.
-- Да, -- кивнула она. -- Можно сказать и так. Я вижу людей насквозь --
почти всех, за редким исключением. Ни Конте, ни Костелло, ни Джустини к
этому исключению не принадлежат. За десять дней я хорошо их изучила и знаю,
что они не трогали Келли.
Тьерри обнял ее за плечи и покачал головой.
-- Ты отлично разбираешься в людях, Тор... Вика. Ты видишь их насквозь.
Но -- видишь в них только хорошее.
-- Тут ты ошибаешься. Я вижу все -- и хорошее, и плохое. Просто хорошим
я наслаждаюсь, а плохое стараюсь игнорировать. Как правило мне это удается
-- и слава Богу. Иначе бы я давно застрелилась от безысходности.
Ее последние слова вызвали у Тьерри неясное чувство тревоги. Он не мог
понять, в чем дело, но внезапно его охватил страх -- беспочвенный,
беспричинный, иррациональный. Страх не перед чем-то конкретным, а страх сам
по себе, вынырнувший из глубин его подсознания по цепочке каких-то
парадоксальных и совершенно абсурдных с точки зрения здравого смысла
ассоциаций. Тем не менее этот страх был реален, он порождал холод в груди,
сумятицу в мыслях и заставлял сердце болезненно ныть в предчувствии чего-то
ужасного...
Виктория резко повернулась к нему:
-- Что тебя беспокоит, Мишель? Что еще, кроме неприятностей с Келли? Ты
чем-то встревожен, чем-то напуган. Но чем?
Мимоходом Тьерри поразился ее необычайному чутью на человеческие
эмоции. Она не просто уловила его страх, но и верно догадалась, что он никак
не связан с исчезновением Келли, а направлен на что-то другое... вот только
не ясно, на что.
-- Не знаю, -- растерянно ответил Тьерри. -- Я не понимаю, что со мной.
Ничего не понимаю...
Виктория долго смотрела ему в глаза.
-- Я тоже не понимаю. Не могу разобраться. И это очень, очень плохо.
Глава 13
МАРЧЕЛЛО КОНТЕ,
КОММОДОР
Прибытие в эскадру нового военного корабля, даже такого устаревшего,
как "Отважный", стало настоящим событием для всей дамогранской базы. Конте
мог судить об этом хотя бы по тому, что к терминалу орбитальной станции,
куда пристыковался эсминец, явился сам командующий, адмирал Сантини, в
сопровождении целой толпы штабных чинов.
Поднявшись на борт, Сантини выслушал доклад командира корабля и, в
соответствии с уставом, принял эсминец и весь экипаж в свое подчинение.
Затем последовал традиционный обход судна, и к его концу Конте выделил в
свите адмирала сорокалетнего офицера в командорском чине, который
осматривался вокруг с этаким хозяйским видом, словно "Отважный" был его
личной собственностью. Эти взгляды были хорошо знакомы Конте; он и сам так
смотрел на каждое новое свое судно.
"Значит, эсминец у меня забирают, -- подумал он, чувствуя огромное
облегчение от того, что Василов больше не будет его старшим помощником. --
Интересно, что я получу взамен? Дадут бригаду? Назначат капитаном флагмана?
Но в том и другом случае придется кого-то потеснить -- а в результате я
наживу смертельного врага..."
Ответ на этот вопрос Конте получил вскоре после прибытия на планету, в
расположение штаба базы, где и состоялась его первая беседа с Сантини с
глазу на глаз. Адмирал держался с ним очень дружелюбно, даже по-отечески, и
в таком его отношении явственно проскальзывали нотки искреннего участия --
ведь он и сам был в опале, поэтому мог понять чувства молодого, блестящего
офицера, чьи честолюбивые надежды в одночасье рухнули и обратились в прах.
Вопреки ожиданиям, Сантини не походил на человека, сломленного судьбой,
разочарованного в жизни и в карьере. В свои пятьдесят шесть лет он выглядел
едва ли на пятьдесят и не очень сильно отличался от того адмирала Сантини,
которого Конте помнил по лекциям в академии. Это по-прежнему был энергичный,
целеустремленный, уверенный в себе и в своих силах человек, который знал,
чего хочет добиться, и не собирался сворачивать с намеченного пути.
-- Признаться, -- произнес адмирал, -- я сначала не поверил своим
глазам, когда с "Отважного" пришел телекс за вашей подписью. Вот уж не
думал, что дело дойдет до ссылки на Дамогран.
-- Вы не знали о моем назначении? -- вежливо поинтересовался Конте.
Он отрицательно покачал головой:
-- Я узнал об этом лишь сегодня утром, когда вы вышли на связь с базой.
У нас большие проблемы с оперативной информацией. Мы получаем новости из
внешнего мира не курьерами, как другие базы, а обычно оказией -- почтовыми,
пассажирскими или грузовыми кораблями. В нашем случае верховное командование
предпочитает не тратиться на курьеров -- все равно в настоящее время
дамогранская база не имеет никакого стратегического значения. Лет через
пятьдесят -- да, в этом регионе станет горячо, но пока это тихое и мирное
захолустье. Тмутаракань, как здесь говорят. Последние известия, которые мы
получили с Терры-Сицилии, касаются событий, происходивших за две недели до
вашего отлета. Тогда вас еще не назначили капитаном "Отважного".
-- Так точно, адмирал, -- подтвердил Конте. -- Я получил это назначение
за восемь дней до старта.
Он ожидал, что Сантини заведет с ним разговор о событиях на Тукумане и
выскажет свое мнение по поводу предъявленных ему обвинений, но адмирал
обошел эту тему молчанием, даже не поинтересовавшись итогами работы
следственной комиссии. Впрочем, один итог -- перевод на Дамогран -- был
очевиден и без всяких расспросов.
-- Итак, к делу, -- заговорил Сантини, включив терминал на столе и
вставив в считывающее устройство свою идентификационную карточку. -- Я уже
подготовил приказ о вашем новом назначении. Оставлять вас капитаном
устаревшего эсминца я считаю нецелесообразным -- это неподходящая должность
для офицера с вашим опытом и квалификацией. Вы согласны со мной?
Конте кивнул:
-- Полагаю, адмирал, что мне по плечу и более ответственный пост.
-- Я тоже так думаю, коммодор. Тем не менее, передать в ваше подчинение
одну из пяти бригад я не могу -- их возглавляют опытные, знающие свое дело
люди, которые не заслуживают понижения в должности. Та же ситуация и с
ведущими кораблями эскадры, к тому же только три из них выше классом, чем
эсминец "Отважный". Что до штаба, то его возглавляет равный вам по званию,
хоть и не такой талантливый офицер -- коммодор Валенти. Он отлично
справляется со своими обязанностями, и у меня нет к нему ни малейших
претензий. А значит... -- Сантини выдержал короткую паузу, проницательно
глядя на него, -- остается сама эскадра.
Конте был застигнут врасплох, но постарался скрыть свои чувства под
маской вежливого удивления.
-- Прошу прощения, адмирал, но ведь командир эскадры -- вы.
-- Совершенно верно. Как начальник дамогранской базы, я являюсь
главнокомандующим всех дислоцированных в этом секторе вооруженных сил
Корпуса. А поскольку эти силы, если не считать орбитальной станции и
прикрепленного к ней дивизиона планетарных заградителей, состоят из одной
эскадры, то одновременно я занимаю пост ее командующего. Это обычная
практика, позволяющая устранить лишнее звено в командной цепочке. Однако
ничто не мешает мне поставить во главе эскадры кого-то другого -- я
располагаю соответствующими полномочиями. Ваше назначение, конечно, должны
будут утвердить в Генеральном Штабе, но вряд ли там станут возражать. Для
ваших злопыхателей все едино, командуете вы эсминцем или всей эскадрой;
главное, что вы вдали от всех основных баз Корпуса.
-- Это адмиральская должность, -- осторожно заметил Конте.
-- На Тукумане эти соображения вас не остановили, -- тотчас парировал
Сантини. -- И в целом вы неплохо справились с взятыми на себя полномочиями.
На нашей базе я единственный адмирал, так что проблем с нарушением
старшинства не возникнет. Верховное командование поставило меня в весьма
неловкое положение, прислав вас на Дамогран на этом древнем эсминце. Оно,
несомненно, понимало, что я окажусь в затруднении, пытаясь найти подходящую
для вас должность, не ущемив при этом других офицеров базы, и фактически
само подтолкнуло меня к такому решению. Еще замечания есть, коммодор?
-- Нет, адмирал, -- с бесстрастным выражением лица ответил Конте. -- Я
готов подчиниться вашему приказу.
-- Значит, вопрос решен. -- С этими словами Сантини активировал речевой
интерфейс терминала, назвал дату и точное время, после чего подтвердил
вступление приказа в силу. -- Поздравляю, коммодор. Теперь вы командующий
дамогранской эскадрой.
Конте хотел было подняться с кресла и по уставу отдать честь, но
адмирал взмахом руки остановил его.
-- Погодите до официального представления, сейчас мы с вами просто
беседуем. Я уже отдал распоряжение собрать весь присутствующий на базе
командный состав эскадры, через час вы будете введены в свою новую
должность. А пока суд да дело я хотел бы услышать, что за неприятности
случились у вас во время остановок на Нью-Джорджии и Эль-Парадисо. С вашими
письменными рапортами, которые вы прислали по телексу, я уже успел
ознакомиться. Теперь расскажите об этом подробнее.
Конте в деталях поведал адмиралу о двух происшествиях в пути -- как о
трупе незнакомца в машинном отделении, так и об исчезновении Келли Симпсон.
Он сообщил все, что знал, кроме одного крайне важного момента -- а именно,
признания Василова. После длительных размышлений Конте решил утаить эти
сведения, поскольку Сантини был одним из подозреваемых в организации
диверсии, а в таком случае жизнь Виктории Ковалевской, невесть откуда
прознавшей о бомбе, оказывалась под угрозой. Вместе с ней мог пострадать и
Василов -- просто так, за компанию. Поэтому ближе к концу полета Конте
сказал своему старшему помощнику, что передаст его отчет в Службу
Безопасности (что, в общем, соответствовало действительности) и приказал
держать язык за зубами. Василов с радостью согласился -- он понимал, что
если дело засекретили, то он, скорее всего, не заработает даже взыскания.
Правда, Джустини предлагала ничего не скрывать от Сантини и тем самым
спровоцировать его на решительные действия. В принципе, Конте соглашался,
что это было бы разумно, однако, будучи военным, а не сотрудником спецслужб,
он испытывал стойкое отвращение к подобной "ловле на живца" и отказался от
соблазнительной идеи устроить для адмирала западню. Джустини была
недовольна, но перечить ему не посмела. Зато Бруно Костелло полностью
поддержал своего командира -- как и все мужчины на корабле, он быстро подпал
под действие чар Виктории и не хотел подвергать ее смертельному риску. Хотя
она, если начистоту, не давала оснований для столь трогательной заботы о ее
безопасности. Кем бы она ни была и откуда бы ни узнала о готовящейся
диверсии, выбранный ею способ, чтобы передать предупреждение, был ниже
всякой критики. Она откровенно играла их жизнями -- и вполне заслуживала
такой же жесткой ответной игры...
Как ни странно, Сантини куда больше заинтересовался случаем с
помощницей посланника, чем обнаруженным Костелло трупом. Под конец разговора
у Конте создалось впечатление, что адмирал был лично знаком с Келли Симпсон
или, по крайней мере, кое-что знал о ней и ожидал ее прибытия. Он был очень
обеспокоен ее исчезновением, хотя пытался это скрыть, и, похоже, нисколько
не сомневался, что с ней произошли крупные неприятности.
"Черт возьми, кто же она? -- думал Конте. -- Или кем она была. Явно не
киллером Маццарино. И вряд ли агентом иностранной разведки... А впрочем, кто
знает. Возможно, дела обстоят еще хуже, чем подозревает Ваккаро, и Сантини
не просто заговорщик, а предатель, вступивший в сговор с врагами
Протектората. Правда, Земля к таковым не относится, но мисс Симпсон вполне
могла быть внедренным в земной дипкорпус агентом Империи Зулу, Поднебесной,
Православного Союза или Четвертого Рейха. И вероятнее всего первое -- ведь
она негритянка..."
-- Ну, ладно, -- произнес адмирал, подводя черту под их длительным
разговором. -- Командный состав эскадры уже собрался, пора идти на
представление. К исполнению своих новых обязанностей вы приступите завтра.
Сегодня отдохните, займитесь обустройством своей новой квартиры. Если она
вам не понравится, можете заказать себе отдельный дом -- его соберут и
установят максимум за неделю. А вечером я приглашаю вас на ужин; отметим в
узком кругу ваше назначение.
x x x
Наземная инфраструктура местной базы Корпуса состояла всего из одного
военного городка, расположенного в полусотне километров от столицы
Дамограна, Нью-Монреаля, вблизи единственного на планете космопорта, который
использовался как в оборонных, так и в сугубо гражданских целях. Большинство
штатных сотрудников базы проживали в специальном поселке на берегу реки
Оттавы, состоявшем из шести многоквартирных домов и нескольких десятков
небольших особняков для семейных офицеров и специалистов.
Поскольку у Конте не было семьи, да и все особняки в поселке были
заняты, ему предоставили свободную трехкомнатную квартиру в одном из домов.
Своим новым жильем он остался полностью доволен и решил его не менять -- все
равно в качестве командира эскадры он большую часть времени будет проводить
либо на орбитальной станции, либо на флагмане.
Раскладывая в квартире свои небогатые пожитки, Конте размышлял о
сегодняшних событиях и вскоре пришел к выводу, что адмирал Сантини не был с
ним откровенным. А если называть вещи своими именами, то он попросту солгал,
утверждая, что лишь утром узнал о его переводе на Дамогран. Такое важное
решение, как передача командования эскадрой, не принимается впопыхах между
завтраком и обедом, адмирал должен был тщательно обдумать его, взвесить все
"за" и "против" -- а на это потребовалось бы как минимум несколько дней.
Следовательно, прибытие Конте не явилось для него сюрпризом, но информацию
об этом он получил не по официальным каналам, а по своим личным,
существование которых держал в строжайшем секрете. Подобная таинственность
могла иметь только одно разумное объяснение -- эти каналы он использовал для
контактов, неподобающих адмиралу сицилианского флота.
Да и сам факт его назначения командиром эскадры очень настораживал
Конте. Сантини, конечно, объяснил причины своего решения, и звучали они
вполне убедительно. Но также это мог быть и ловкий, тонко рассчитанный ход
со стороны адмирала: он догадывался (или даже знал!) об истинной причине его
перевода на Дамогран и специально навязал ему эту ответственную должность,
чтобы по горло завалить его работой и лишить возможности что-то вынюхивать.
"Хотя с другой стороны, -- внезапно понял Конте, -- адмирал Ваккаро еще
три месяца назад допускал возможность такого назначения. Да, верно -- в том
нашем разговоре он вскользь заметил, что я буду занимать значительное
положение в руководстве базы. Вряд ли он имел в виду командование
бригадой..."
Разобрав свои вещи, Конте пару часов отдохнул, затем принял душ,
побрился, надел парадный мундир, накинул поверх него утепленный китель
(здесь уже начиналась зима) и отправился на званный ужин к адмиралу Сантини.
К вечеру поселок заметно ожил, и по пути к особняку начальника базы он
познакомился еще с дюжиной своих новых подчиненных; в основном это были
совсем молодые офицеры, которые смотрели на него с нескрываемым восхищением.
За четыре с лишним года, прошедших со времени Сейшейского кризиса,
Конте привык, что его считают героем, но так и не смог полностью вжиться в
эту роль -- то ли из-за привитой в детстве скромности, то ли по причине
врожденной застенчивости, которую не искоренили даже годы армейской муштры.
С одной стороны это было хорошо, так как не позволяло ему излишне
зазнаваться и терять чувство реальности, а с другой -- плохо, ибо порой он
недооценивал степень своего влияния на окружающих. Так, например, во время
тукуманского инцидента он не сразу решился арестовать контр-адмирала
Эспинозу, сомневаясь в поддержке личного состава эскадры. Из-за его
нерешительности было потеряно драгоценное время, и это стоило сотен
человеческих жизней. Настоящий же герой, считал Конте, действовал бы без
малейших колебаний...
Дверь в доме Сантини ему открыла Ева.
-- Добрый вечер, коммодор, -- как всегда сдержанно, с обычной для их
отношений прохладцей, произнесла она. -- Проходите, пожалуйста. Отчим сейчас
занят, но к ужину освободится. Он беседует с посланником.
-- С господином Тьерри? -- на всякий случай уточнил Конте.
-- Да, с Мишелем, -- ответила Ева, вешая его китель в шкаф. -- Он тоже
приглашен на ужин.
"Так-так-так, -- подумал Конте. -- Очень интересно. Значит, и посланник
в этом замешан. Вот уж не ожидал..."
-- На самом деле, -- между тем продолжала Ева, -- у нас будет не ужин,
а обед. Ужинают на Дамогране примерно в десять вечера, а спать ложатся после
тринадцати. Вам придется привыкать к длительности здешних суток.
Девушка провела его в гостиную, где сидела на диване Виктория с
электронной книгой в руках. Увидев их, она отложила книгу, встала и
ослепительно улыбнулась:
-- Здравствуйте, коммодор. Сегодня с утра вы были так заняты, что я не
успела поблагодарить вас. С удовольствием делаю это сейчас.
-- Простите, синьорина? -- не понял Конте. -- За что?
-- Ну, за то, что вы подвезли меня до Дамограна, -- объяснила она,
вновь устраиваясь на диване. -- Это было очень мило с вашей стороны.
-- Не стоит благодарности, -- вежливо ответил он. -- Вы уже сполна
отблагодарили меня и весь экипаж одним своим присутствием на корабле. Это
заметно скрасило наши серые будни.
Улыбка Виктории из приветливой сделалась чуточку лукавой:
-- Держу пари, иногда вам казалось, что я их чересчур скрашиваю.
Временами, особенно на первых порах, вы вообще жалели, что взяли меня на
корабль.
-- Ладно, -- отозвалась Ева. -- Вы тут развлекайте друг друга, а я
побежала на кухню помогать маме. Скоро придут остальные гости, пора уже
накрывать стол.
Конте провел ее долгим взглядом, пока она не скрылась за дверью, затем
снова повернулся к Виктории.
-- Вы поселились у Евы? -- спросил он, усевшись в соседнее кресло.
-- Да. Мы с вами по-прежнему будем часто видеться.
В ее голосе явственно прозвучали кокетливые нотки, и Конте уже в
который раз задумался о том магическом действии, которое оказывает на мужчин
женская красота, особенно такая утонченная, как у Виктории. Как и все члены
экипажа, он тоже не остался равнодушен к ней, и если бы она остановила свой
выбор на нем, а не на Мишеле Тьерри, у него вряд ли хватило бы сил
противостоять ее чарам. И это при том, что он вовсе не был влюблен в нее, да
и вообще не питал к ней каких-либо глубоких чувств. Она просто вызывала в
нем желание -- банальное и естественное желание, целиком и полностью
продиктованное инстинктами.
"Все-таки мы, мужчины, похотливые животные, -- размышлял Конте. -- Нам
следует брать пример с женщин -- с их требовательностью, с их
разборчивостью, с их глубиной чувств. Если бы в этом отношении мы были
похожи на них, мир был бы гораздо лучше... Хотя нет -- тогда бы человеческий
род прекратил свое существование. А если бы, не дай Бог, женщины реагировали
на мужчин так же, как мы на них, то у человечества, всецело поглощенного
сексом, не оставалось бы ни сил, ни времени, ни желания развивать
цивилизацию..."
Виктория проницательно смотрела на него, словно читая все его мысли.
Наконец она произнесла:
-- Извините, что вторгаюсь в вашу личную жизнь, коммодор, но мне
кажется, что в последнее время вы слишком озабочены.
-- Чем?
-- Мной. С некоторых пор вас неотступно преследует желание завалить
меня в постель. Только не говорите, что я ошибаюсь.
Конте почувствовал, как на его лицо набегает краска. Справившись с
секундным замешательством, он спросил:
-- Вы считаете, что это плохо?
-- Вовсе нет. Само по себе это нормально. У каждого взрослого
гетеросексуального мужчины моя внешность вызывает вполне однозначную
реакцию, и я давно к этому привыкла. Однако в вашем случае присутствует один
момент, который мне очень не нравится.
-- Какой же?
-- Вы хотите меня назло Еве. Вроде как для того, чтобы отомстить ей за
ее холодность и безразличие. Вы смотрите на меня как на запасную
утешительницу -- а я не привыкла выступать в таком амплуа. Это сильно
уязвляет мое самолюбие.
По своему обыкновению, Конте не стал сходу возражать, а сначала
хорошенько обдумал слова Виктории. И честно вынужден был признать, что она
не так уж далека от истины. А вернее -- попала в самую точку.
-- Я должен попросить у вас прощения, -- сказал он. -- Вы совершенно
правы. Сам я не догадывался об этом, пока вы не открыли мне глаза.
Она кивнула:
-- Порой наше подсознание выкидывает и не такие штучки. Например, вы
искренне убеждены, что Ева недолюбливает вас, и наотрез отказываетесь
замечать очевидное -- а именно, что она только притворяется, притом очень
неумело. Чтобы понять это, не нужно обладать какой-то особой
проницательностью, достаточно быть лишь самую малость наблюдательным. Однако
вы предпочитаете оставаться слепым.
Конте внимательно поглядел на нее:
-- Зачем вы об этом говорите?
-- Да затем, что Ева моя подруга, и мне надоело смотреть, как она
мается. Ваше с ней поведение недостойно взрослых, здравомыслящих людей.
-- А если так надо? -- спросил он. -- Если иначе нельзя? Между мной и
Евой все равно ничего быть не может -- и вовсе не потому, что я старше ее на
пятнадцать лет. Есть причины и посерьезнее.
-- Да, знаю. Но, по-моему, все это глупости. Ева только по крови
принадлежит к Семье Трапани, а по воспитанию она одна из вас. Она выросла в
офицерской среде, здесь сформировалась как личность; ее взгляды, система
ценностей, убеждения полностью чужды жизненному укладу сицилианских Семей.
Она даже разделяет ваше презрительное отношение к ним. Настоящая семья для
нее -- это вы, ваш Корпус.
Конте с трудом удержался от горького вздоха.
-- К сожалению, это ничего не меняет, синьорина. Совсем ничего. Для
наших Ева все равно остается внучатой племянницей дона Трапани. И будет
оставаться ею всегда.
-- А вы, стало быть, не собираетесь портить себе карьеру?
-- Вот именно, -- сухо ответил он. -- Можете считать меня черствым и
бездушным солдафоном, но без жены я смогу прожить, а без флота -- нет.
-- Нет, вы не черствый, -- мягко произнесла Виктория. -- И не
бездушный. И уж тем более не солдафон. Просто вы одержимы своей работой.
Дальнейшему разговору помешал приход нескольких офицеров, которых
адмирал также пригласил к себе на ужин. Среди них были начальник штаба
эскадры, коммодор Валенти, и капитан Романо, шеф местного отделения Службы
Безопасности. Когда Конте обменялся любезностями со всеми новоприбывшими
гостями, Романо, улучив момент, отвел его в сторону и спросил:
-- Вы разговаривали недавно с адмиралом, коммодор?
-- После представления в штабе, нет. А что случилось?
-- Несколько часов назад, анализируя полученные от вас материалы, мы
открыли кое-что любопытное, даже интригующее. Я сразу передал эту информацию
адмиралу, а он приказал произвести повторную проверку, после чего доложить
обо всем вам.
-- Да, -- сказал Конте, -- я слушаю вас.
-- Только не здесь, коммодор. Лучше пройдем в библиотеку, это рядом.
Там нам никто не помешает.
Они так и сделали. Закрыв дверь и включив звукоизоляцию, капитан Романо
подошел к столу, где располагался компьютерный терминал, и вставил в
считывающее устройство пластиковую карточку.
-- Нам удалось идентифицировать фотоснимки и отпечатки пальцев трупа,
найденного старшим лейтенантом Костелло, -- сообщил он, однако в голосе его
не слышалось удовлетворения проделанной работой; скорее он был озадачен.
Помимо тона, каким это было сказано, Конте также насторожила сама
формулировка капитана -- слишком сдержанная и обтекаемая. Обычно в таких
случаях говорят "опознать труп" или "установить личность", а выражение
"идентифицировать" оставляют для официальных документов.
-- Ну и каков результат?
-- Мы обнаружили полное совпадение с данными на некоего Карло Ломбардо,
сотрудника торгового представительства Семьи Дольче на Дамогране. Примерно
год назад местная полиция арестовала его за управление флайером в нетрезвом
состоянии, и все сведения о нем, включая отпечатки, попали в полицейскую
картотеку. Как только мы ввели информацию о трупе в нашу базу данных,
компьютер автоматически произвел поиск в планетарной инфосети и вскоре выдал
нам досье на Ломбардо. Насчет снимков вы и сами можете убедиться. Это не
отпечатки пальцев, никакой экспертизы проводить не нужно.
С этими словами Романо вызвал на экран терминала две фотографии. На
одной из них был изображен труп, обнаруженный более месяца назад в машинном
отделении эсминца "Отважный"; а со второй на Конте с легкой улыбкой смотрел
мужчина лет сорока. И хотя лицо трупа было искажено гримасой смерти, никаких
сомнений не оставалось: на обоих снимках был один и тот же человек.
-- Что же касается отпечатков, -- подождав немного, добавил капитан, --
то наши эксперты подтвердили их абсолютную идентичность.
Конте отвел взгляд от экрана и вопросительно посмотрел на Романо:
-- Тогда в чем же проблема? По-моему, совершенно очевидно, что труп в
машинном отделении и был тем самым Карло Ломбардо. Или у вас есть что-то
еще?
-- Да, коммодор. Одна мелочь, которая портит всю картину. Дело в том,
что Карло Ломбардо сейчас находится на Дамогране и совсем не похож на
покойника.
-- Вы в этом уверены?
-- Я это знаю. Никакой ошибки -- мы все перепроверили.
Конте снова всмотрелся в две фотографии на экране. Конечно, среди
шестисот миллиардов населения Галактики вполне могло найтись два человека,
настолько сильно похожих друг на друга. Но чтобы у них совпадали и отпечатки
пальцев... Нет, такого не встречается даже у близнецов.
-- А брат-близнец исключен? -- на всякий случай спросил он.
-- По нашим сведениям, у Карло Ломбардо нет ни братьев, ни сестер, --
ответил Романо. -- Да и вся криминалистическая практика свидетельствует, что
у двух разных людей, пусть это и близнецы, не бывает одинаковых отпечатков
пальцев. Другое дело -- клоны. Я уже дал задание своим подчиненным втайне
раздобыть образцы тканей Ломбардо и произвести лабораторный анализ ДНК,
благо вы сохранили замороженный труп незнакомца. Если все сложится удачно,
то результат будет уже завтра. Почему-то я не сомневаюсь, что он окажется
положительным.
-- То есть, что труп будет генетически идентичен живому Карло Ломбардо?
-- Да, коммодор. Таков мой прогноз. Кстати, я забыл упомянуть еще об
одном немаловажном обстоятельстве. По данным дамогранской аэрокосмической
компании четыре месяца назад человек по имени Карло Ломбардо, гражданин
Терры-Сицилии, покинул планету на пассажирском корабле "Жоаким Чиссано",
совершавшем рейс по маршруту Дамогран -- Зинаве. Примечательный момент:
между Зинаве и Нью-Джорджией существует прямое беспересадочное сообщение,
так что Ломбардо номер два вполне успевал заблаговременно прибыть в точку
вашего "рандеву".
Конте в недоумении покачал головой:
-- Просто поразительно. Значит, вы считаете, что найденный нами труп
принадлежит клону Карло Ломбардо? Или другой вариант: тот Ломбардо, который
сейчас живет и здравствует, на самом деле клон?
-- Гм... Версия с клонами очевидна, но что-то она мне не нравится. Не
потому, что у меня, как и у всякого нормального человека, клонирование
вызывает стойкое отвращение; лично я считаю, что Семьи способны на любую
гнусь, какую только можно вообразить. Однако интуиция подсказывает мне, что
клоны здесь ни при чем.
-- А что же тогда?
Романо с сомнением поглядел на Конте, словно колеблясь, можно ли ему
доверять.
-- Есть у меня одна идея, коммодор, но совершенно фантастическая.
-- Путешествия во времени?
-- Нет, ни в коем случае. На мой взгляд, это несерьезно. Наука давно
доказала, что су