Артур Пендрагон. И должен признать, что ты поступаешь в высшей степени разумно и осмотрительно. -- Я рад, что мы поняли друг друга. Прощай -- и до свидания. -- Нет, постой! -- Да? -- Если я ничего не вспомню, это будет выглядеть подозрительно. Тогда я непременно повторю сеанс. -- Не беспокойся. Ты будешь убежден, что прозондировал мое сознание и не обнаружил ничего представляющего опасность при пробуждении Дара. -- Согласен... Да, вот еще что... -- Что же? -- Бог есть? -- Ха! Мне самому хотелось бы это знать. В конце концов, я такой же человек, как ты, разве что обладаю... то есть, обладал когда-то большим могуществом. -- Благодарю за откровенность. Спи спокойно, Артур Пендрагон. -- До скорой встречи, Колин Лейнстер из Авалона... --------------- ...Колин распахнул глаза и несколько секунд блуждал затуманенным взором по каюте корабля, соображая, где он и что происходит. Кевин, который лежал на широкой мягкой койке, беспокойно заворочался во сне. Сидевшая рядом Дэйра погладила его по голове, и он затих, зарывшись лицом в складках ее платья. -- Он еще немного поспит, -- сказал Колин, когда взгляд его прояснился. -- С ним все в порядке. -- Что ты узнал о нем? -- спросила Дэйра. Колин устало улыбнулся и со снисходительным видом ответил: -- Как я уже говорил, в мои планы не входило чтение его мыслей, чувств, воспоминаний; ведь он мой друг, и я не хочу возненавидеть его. Я лишь исследовал его основные реакции на те или иные раздражители и нашел их вполне удовлетворительными. Пробуждение Дара не будет представлять опасности для его жизни и здоровья. У него очень устойчивая психика, и я полагаю, что он обойдется даже без обычных при пробуждении галлюцинаций. -- И больше ничего? -- В каком смысле? -- Ты не обнаружил ничего такого, что могло бы пролить свет на тайну его происхождения? -- Нет, ничего. -- Колин достал из нагрудного кармана сигару и спросил: -- Ты останешься здесь? -- А он скоро проснется? -- Не раньше, чем через полчаса. Дэйра бережно положила голову Кевина на подушку и встала с койки. -- Тогда я выйду подышу свежим воздухом, -- сказала она. -- А я -- свежим никотином, -- с ухмылкой отозвался Колин. Они вместе покинули каюту и вышли на палубу корабля. Солнце стояло в зените, день был ясный, безоблачный. Свежий попутный ветер, надув паруса, гнал корабль вперед. Справа по борту мимо проплывали крутые склоны, покрытые зеленым травяным ковром с ржавыми заплатами обнаженной породы, вдоль левого берега тянулись холмистые пастбища. Дэйра жестом прогнала прочь своих придворных дам, бросившихся было к ней при ее появлении, и спросила у Колина: -- Когда, по-твоему, он будет готов к пробуждению Дара? Колин не спеша закурил и лишь тогда ответил: -- Месяцев через шесть, полагаю, для пущей верности -- через восемь. Я попрошу Фергюсона, чтобы он лично занялся его обучением и соответствующей подготовкой. -- А до тех пор? На лице Колина изобразилось недоумение. -- Странный вопрос. Что ты имеешь в виду? -- Ай, брось, кузен! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. -- Увы, -- покачал головой Колин. -- Ты явно преувеличиваешь мою проницательность, дорогая сестрица. К тому же сейчас у меня в голове сплошной туман. -- Я насчет Бешеного барона. -- Ага... -- Я не хочу, чтобы этот сумасшедший причинил Кевину вред. А тем более убил его. Колин пристально поглядел на нее: -- Я чувствую в твоем голосе нечто большее, чем просто обеспокоенность за его судьбу. А ведь он Одаренный. -- Ну и что? Какое это имеет значение, если я... -- Тут Дэйра запнулась и покраснела. -- Если ты любишь его, не так ли? И тебе все равно, Одаренный он или нет, потому что ты действительно любишь его, а не просто увлечена им. -- Не знаю, -- смущенно ответила Дэйра. -- Право, не знаю. Он очень хороший, милый, красивый... Колин с горечью улыбнулся: -- Ну а ты, как известно, питаешь слабость к красивым парням. Дэйра взяла его за руку. -- Прости, Колин, я не хотела обидеть тебя. -- Пустяки, я не обижаюсь. С некоторых пор упоминание о красоте и уродстве перестало задевать меня. Наверно, я взрослею... Однако вернемся к Кевину. Я, кажется, догадываюсь, что у тебя на уме. -- Да. Колин вздохнул: -- Ты же знаешь, Дэйра, стоит тебе попросить... -- Я прошу тебя, Колин. Он выбросил сигару за борт и кивнул: -- Хорошо. Когда мы вернемся в Авалон, я вызову Эриксона на колдовской поединок, и он получит то, что давно заслужил. Можешь не переживать за своего спящего красавца... -- Колин с трудом подавил зевок. -- А теперь, с твоего разрешения, я пойду к себе. До обеда еще целый час, так что я вполне успею отдохнуть; а то устал, как собака. Эх, неблагодарное это дело -- рыться в чужой голове... Оставшись одна, Дэйра еще долго стояла у борта корабля, погруженная в собственные мысли. Внизу под ее ногами слегка пенилась вода, пальцы ее крепко держались за поручень, слабое покачивание судна действовало на нее успокоительно, как бы убаюкивало, приводя в состояние, близкое к трансу. Она скорее не размышляла, а медитировала. Вопреки логике происшедшего, Дэйра думала не о Кевине и его удивительной истории, а больше о себе. Оброненная Колином фраза, прочно засевшая в ее голове, без конца повторяясь, словно навязчивый мотив, странным образом взволновала ее, заставила произвести молниеносную ревизию своих чувств, разобраться в тех переменах, что произошли с ней за последний месяц... "А ведь Колин прав, -- заключили она, сделав долгожданное и вместе с тем неожиданное и волнующее открытие. -- Я действительно влюбилась. По-настоящему..." Когда Дэйра вернулась в каюту, Кевин еще спал. Несколько минут она стояла, глядя на него, затем присела на край койки, взяла его руку, поднесла ее к своим губам и поцеловала. Кевин пошевелился, раскрыл глаза и сонно улыбнулся ей. -- Дорогая... -- Да, милый, -- сказала Дэйра. -- Я тоже люблю тебя. Он поднялся, сел рядом с ней и обнял ее за плечи. Некоторое время они оба молчали, наслаждаясь присутствием друг друга. -- Кевин, -- наконец отозвалась Дэйра. -- Ты должен пообещать мне одну вещь. -- Какую? -- Что бы ни случилось с тобой в будущем, ты останешься таким же милым и хорошим парнем, как сейчас. Ведь так? -- Я всегда буду самим собой, Дэйра. Уж это я обещаю твердо... А в чем, собственно, дело? И, кстати, где Колин? Он что-то не то обнаружил? Со мной что-то не так? -- С тобой все в порядке, Кевин. Ничто не препятствует пробуждению твоего Дара. Так сказал Колин. -- А где он сейчас? -- Ушел к себе. Он очень устал и решил до обеда отдохнуть. -- Понятно... И все же ты выглядишь как-то странно. Ты чем-то взволнована. Чем? Дэйра высвободилась из объятий Кевина и встала. -- Пока ты спал, я много думала, -- ответила она, снимая с крючка на стене каюты его шпагу. -- О тебе, о себе, о нас с тобой, о том, что ждет нас в будущем. -- И что ты надумала? Дэйра снова присела, положив его шпагу себе на колени, а свою голову ему на плечо. -- Я устала от одиночества, Кевин. Очень устала. Я чувствую себя чужой в своей семье. Мне это невыносимо. Я хочу иметь собственную семью -- мужа, детей... И я хочу, чтобы отцом моих детей был ты. -- Правда? -- с замиранием сердца переспросил Кевин. -- Ты не шутишь? -- Нет, не шучу. Я согласна стать твоей женой. -- А согласится ли король? -- Отец не будет возражать... Ну, разве что поартачится немного, а потом... В конце концов, ты Одаренный, ты сын Шона Майги, ты герцог Лохланнский. -- Прежде всего, я чужак, подкидыш. -- Это не так уж и важно. Ведь ты, безусловно, знатного происхождения; может быть, даже королевской крови. Взять хотя бы твою шпагу... -- Дэйра умолкла и с неподдельным благоговением провела ладонью по инкрустированным серебром ножнам. -- Колин просто в восторге от твоего клинка. Он говорит, что ни с чем подобным прежде не сталкивался. Ты слышал легенду о Калибурне? -- О мече Артура? -- Кевина охватило сильное волнение, в его голове почему-то завертелось слово "Эскалибур". -- Да, да. Конечно, слышал. -- Знаешь, дорогой, я часто думаю: как отнесся бы Артур к тому, что теперь в его стране хозяйничают скотты? Он, наверное, разозлился бы и начал наводить старые порядки? Или оставил бы все так, как есть? Кевин пожал плечами: -- Трудно сказать. За тысячу лет многое изменилось, и даже король Артур, восстань он из мертвых, не смог бы повернуть время вспять. -- Но ведь согласно легенде он не умер, -- возразила Дэйра, глядя на Кевина сияющими глазами. -- Если верить древним преданиям, Артур где-то спит крепким сном в ожидании того часа, когда он вновь понадобится родине. И тогда он проснется и придет к нам... Неважно, в каком обличии. Из глубин памяти... ПРЕЛЮДИЯ В НАЧАЛЕ ПУТИ ИЛИ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД Возле этой двери я с улыбкой остановился. Улыбнулся я совершенно непроизвольно, поддаваясь очарованию нахлынувших на меня положительных эмоций двух очень симпатичных мне ребят, но остановился я вовсе не затем, чтобы наслаждаться этим, безусловно приятным для меня ощущением. Хотя, поспешу добавить, такой соблазн имел место. Положительные эмоции бушевали по ту сторону плотно закрытой двери, и то, что я воспринимал их, свидетельствовало о неполадках в системе защиты королевского дворца. Притянув к себе Формирующие, я обострил свое зрительное восприятие (короче говоря, вызвал колдовское зрение) и бегло просканировал дверь. С некоторым облегчением я обнаружил, что причиной "утечки" было не какое-то серьезное нарушение в функционировании всего комплекса защитных чар, а самая обыкновенная пробоина в изоляции -- настолько незначительная, что на контрольном посту службы безопасности ее попросту проворонили. Это случалось уже не впервые, и я снова в мыслях пожурил отца за консерватизм, с которым тот отвергнул мое предложение установить на посту компьютер для более эффективного контроля состояния всех защитных систем. Мой отец, король Утер, слыл очень старомодным человеком. Пробоина была совсем свежая. Ее края еще слабо трепетали, излучая остаточную энергию от недавнего ментального удара, попавшего в дверь рикошетом. Характерные особенности повреждения ткани чар позволили мне определить степень виновности каждого из двоих маленьких проказников -- первоначальный удар принадлежал Брендону, а срикошетил он от Бренды. Я мог бы залатать пробоину в считанные секунды, однако не стал этого делать. Я рассудил, что в воспитательных целях будет полезно заставить близняшек немного потрудиться, устраняя последствия собственной небрежности. Получится у них или нет, но в дальнейшем они будут уже с большей осмотрительностью обращаться с силами. Я тихо отворил дверь и проскользнул внутрь. Посреди небольшой уютной комнаты на укрытом мягким ковром полу сидели, взявшись за руки, Брендон и Бренда, мои брат и сестра, десятилетние близняшки. Их глаза были закрыты, на губах у обоих играли ласковые улыбки, а милые детские лица излучали спокойствие и умиротворенность. С этой почти идиллической картиной резко контрастировала ожесточенная борьба, происходившая между ними на более высоких уровнях восприятия. Каждый из них загадал в начале игры какое-то слово и теперь стремился выудить его у противника, сохранив в тайне свое. Это была мысленная дуэль, поединок разумов в бурлящем круговороте эмоций... Все-таки поддавшись соблазну, я некоторое время зачарованно следил за тем, с каким мастерством и даже изяществом Брендон и Бренда скрещивали блоки и контрблоки, проделывали сложнейшие финты, балансируя на грани фола, запутывали друг друга в хитроумных лабиринтах логических парадоксов и с блеском преодолевали их. В исполнении близняшек эта популярная среди детворы Властелинов игра сильно смахивала на шахматную партию с элементами самбо, тенниса, фехтования и танцев на льду. Для своих десяти лет Брендон и Бренда весьма недурно владели Искусством, причем в их действиях наблюдалось довольно редкое сочетание незаурядной артистичности и голого прагматизма; эстетическая привлекательность используемых ими приемов нисколько не шла в ущерб их эффективности. Правда, порой они, чересчур увлекшись, теряли контроль над Формирующими, но это случалось лишь изредка и никакой серьезной опасности для жизни и здоровья окружающих не представляло. Вдруг Бренда сделала стремительный выпад, как будто намереваясь ударом "в лоб" сокрушить защитные порядки Брендона, однако в последний момент, как я и предполагал, попыталась пройти с "черного хода", воспользовавшись ослаблением его блоков на периферии. Брендон, оказывается, был готов к этому, и когда сестра немного открылась, полагая, что брат сосредоточен на отражении ложной атаки, он нанес ей несколько молниеносных ударов, на мгновение парализовавших ее волю. По-видимому, Брендон рассчитывал, что в его распоряжении будет достаточно времени, чтобы добраться до заветного слова, но тут его постигло разочарование. Прежде чем он успел что-либо обнаружить, Бренда опомнилась и обратила его в позорное бегство. Я же, в отличие от Брендона, кое-что рассмотрел -- но моему взору открылось совсем не то, что я ожидал увидеть. Ничего похожего на классическое "Брендон дурак" и в помине не было. -- Бренда! -- укоризненно произнес я. -- Ты жульничаешь! Все блоки сестры в одночасье рухнули. Бренда распахнула глаза и удивленно уставилась на меня, только сейчас заметив мое присутствие. Затем на лицо ее набежала краска стыда, и она виновато заморгала. -- Ах, ты негодница! -- воскликнул пораженный Брендон. -- Обманщица! Ты ничегошеньки не загадывала! Он опрокинул ее навзничь, и они вместе покатились по полу. На меня нахлынула волна нежности и обожания. Я поспешно отгородился от потока их эмоций, вышел из комнаты и, махнув на все рукой, сам исправил повреждение. Затем я продолжил свой путь, с тревогой думая о том, во что могут перерасти отношения между Брендоном и Брендой, когда они повзрослеют, если уже в таком возрасте они не по-детски нежны друг с дружкой. В среде Властелинов, где и так хватало кровосмешения, близость между братьями и сестрами считалась непростительным грехом, и провинившиеся подвергались суровому наказанию, вплоть до изгнания из своего Дома. Я очень не хотел, чтобы это произошло с близняшками, которые нравились мне больше, чем все остальные мои сестры, родные и сводные вместе взятые, не говоря уж о моем старшем брате Александре, которого я терпеть не мог. Из всей моей родни в Доме Света я по-настоящему был привязан только к Брендону, Бренде и, конечно же, к маме... Моя мать, королева Юнона, уже ждала меня в Яшмовой гостиной. Она была одета в церемониальную шитую золотом тунику алого цвета, схваченную вокруг талии тонким пояском; на ее густых каштановых волосах была укреплена корона в виде золотого обруча с алмазной диадемой. Дневной свет, щедро лившийся в окна, без труда проникал сквозь воздушную ткань ее одеяния, очерчивая ее стройную девичью фигуру. Будучи урожденной Сумеречной, Юнона игнорировала принятое в большинстве Домов неписаное правило, согласно которому взрослая замужняя женщина должна иметь вид зрелой матроны. Глядя на нее, совсем юную девушку, трудно было поверить, что за прошедшие восемьдесят стандартных лет она родила моему отцу девять дочек и троих сыновей, в том числе меня. Войдя в гостиную, я, как всегда при нашей встрече, на мгновение застыл, любуясь ею, затем взял ее руку и нежно прижался к ней губами. -- Прости, что заставил тебя ждать, матушка. Юнона ласково улыбнулась мне: -- Ты не опоздал, Артур. Это я пришла раньше. -- Она смерила меня оценивающим взглядом (на мне была зеленая рубашка, коричневые брюки и белые кроссовки) и добавила: -- Совсем забыла предупредить, чтобы ты оделся поприличнее. Мы отправляемся на полуофициальный прием. -- Куда? -- В Хаос. Враг обратился ко мне с просьбой о встрече. Я приняла его приглашение и решила, что сопровождать меня будешь ты. По моей спине пробежал неприятный холодок. Сын Света, воспитанный в традициях митраизма, я в глубине души преклонялся перед Порядком, а Хаос воспринимал как нечто сатанинское, и соответственно относился к его Хранителю. Я долго и упорно боролся с внушенными мне в детстве предрассудками, так как сознательно считал себя приверженцем концепции Мирового Равновесия, но тем не менее сила привычки была велика. Опомнившись, я громко лязгнул зубами, закрывая рот, и изумленно переспросил: -- Мы отправляемся к Врагу? -- Да. -- Что ему нужно? -- Он не изволил сообщить. Но в его послании говорится, что речь идет о безопасности Экватора. -- То есть, он хочет встретиться с тобой не как с частным лицом, а как с представителем всех Домов? -- Совершенно верно. Поняв, что мне нужно сесть и переварить полученную информацию, Юнона грациозно опустилась в кресло. Не ожидая ее приглашения, я бухнулся в соседнее. -- Это западня, -- предположил я. Она покачала головой: -- Исключено. Сейчас не в интересах Хаоса нарушать Договор. Главы Домов поставлены в известность об этой встрече и согласны признать меня своим представителем. Враг, несомненно, отдает себе отчет, что ему не сойдет с рук, если он вздумает причинить нам вред. -- А как отнесся к этому отец? -- Без особого восторга. Он не одобряет, но уважает мое решение. -- Понятно, -- сказал я, хотя мало что понимал. -- А как ты думаешь, почему Враг обратился именно к тебе? Мать одарила меня своей обворожительной улыбкой, которую кое-кто и, надо сказать, не без оснований называл сногсшибательной улыбкой Юноны. -- Наверное, потому что я Сумеречная и вместе с тем королева Света, а значит, представляю сразу две основополагающие политические ориентации -- Порядок и Равновесие. Немного подумав, я согласно кивнул. Действительно, если нынче кто-то и мог представлять в Хаосе все Дома Властелинов Экватора, то моя мать подходила для этой роли как никто другой. Ее брак с моим отцом в свое время был политическим союзом, заключенным между двумя самыми могущественными Домами -- Сумерек и Света, для совместной борьбы с общим врагом -- Хаосом. -- Как жена Утера Пендрагона и дочь Януса из Сумерек, -- продолжала Юнона, -- я вправе рассчитывать на личную неприкосновенность в Хаосе, коль скоро Враг не желает повторения Рагнарека с еще более плачевными для него последствиями. Думаю, что как раз по этой причине он и выбрал меня -- дабы показать, что его приглашение не западня. Впрочем, я не сомневаюсь, что он строит какие-то козни, но за нашу личную безопасность во время встречи можно не беспокоиться. Я снова кивнул, соглашаясь с ее рассуждениями. В голове отца бродили очень опасные мысли о том, что с полным уничтожением Хаоса в Экваториальном Поясе Мироздания наступит эра всеобщего благоденствия и процветания, и только твердая позиция Домов Равновесия во главе с маминым Домом Сумерек удерживала его от возобновления войны с Хаосом. Но если с нами что-нибудь случится, мой дед, король Янус, повелитель Сумеречных миров, не станет мешать отцу и даже будет вынужден выступить вместе с ним, чтобы отомстить за дочь, благо в Сумерках личная вендетта считается делом государственной важности. -- А это никак не относится к восстановлению Дома Ареса? -- поинтересовался я, вспомнив о предстоящей коронации нового короля Марса. -- Вряд ли, -- сказала Юнона. -- Принц Валерий принимает все пункты Договора, и у Врага не может быть к этому никаких претензий. Дом Ареса, Покровителя Марсианских миров, был одним из тех Домов, которые пали во время последнего Рагнарека -- Битвы Судного Дня, завершившейся почти восемьдесят лет назад по стандартному летоисчислению Основного Потока и отголоски которой пронеслись по всему Экватору волной кровопролитных войн. В той битве Дома, принявшие сторону Порядка и Мирового Равновесия, одержали победу; Дома, вставшие под знамена Хаоса, были повержены, их имена прокляты, а память о них предана забвению. Дом Ареса не принадлежал к числу последних, его члены, дети Марса, храбро сражались на стороне победителей, и хотя их Дом пал, он, согласно Договору, подлежал постепенному восстановлению. -- Ну что? -- отозвалась Юнона после непродолжительной паузы. -- Согласен сопровождать меня? -- Конечно, -- сказал я. -- Когда? -- Прямо сейчас. -- Хорошо. Вот только приоденусь... -- Позвать слугу? -- Зачем? Ведь я могу и сам... С твоего разрешения, разумеется. Мать с улыбкой кивнула. Нерегламентированное использование магии в быту считалось в Царстве Света вопиющим нарушением дворцового этикета, но я был любимчиком королевы Юноны, и когда мы были наедине, она позволяла мне обходиться без церемоний. Я откинулся на спинку кресла, притянул к себе Формирующие и пропустил их пучок через голубой камень, Небесный Самоцвет, вделанный в перстень на среднем пальце моей левой руки. Самоцвет был магическим артефактом и выполнял много разных функций, в частности смягчал контакт с Формирующими, делая его менее жестким и более устойчивым, что было особенно важно здесь, во дворце, где так и кишело чарами и разнообразной защитой от них. Я мысленно потянулся к гардеробу в своих покоях и ловко "выдернул" оттуда расшитую золотом мантию под цвет маминой туники, темно-синий берет с пестрым пером, черные замшевые сапоги с отворотами, а также мою любимую шпагу Эскалибур, некогда принадлежавшую моему прадеду по отцовской линии и моему тезке... Да, да, тому самому королю Артуру, о котором вы, безусловно, слышали. Эта шпага стала моей, после того как отец изготовил себе более совершенный клинок, закаленный в Горниле Порядка. А что касается моего сводного брата Амадиса, единственного сына Утера от его первого брака и наследника престола, то он попросту робел, когда брал в руки шпагу нашего легендарного предка, поэтому с радостью уступил ее мне. (При всех несомненных достоинствах, у Амадиса были свои недостатки, но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз, когда представится подходящий случай). -- Вот и все, -- самодовольно произнес я, ставя сапоги на пол. -- Через минуту я буду готов. -- Изумительно! -- сказала Юнона; в голосе ее слышалось вполне простительная для матери гордость за сына. -- Ты совсем не потревожил сигнализацию. Таки не зря о тебе говорят, что ты молодой да ранний. Я покраснел и сделал вид, будто всецело поглощен одеванием. Но потом все же ответил: -- Ты безбожно льстишь мне, мама. Мне удалось обойти сигнализацию только потому, что вместе с отцом и Амадисом я отлаживал защиту и знаю все ее хитрости и уловки. Однажды я попытался проделать такой фортель в Замке-на-Закате, но потерпел фиаско да еще поднял страшный переполох. -- Дед здорово злился? -- Нет, только отчитал ради проформы. Ты же знаешь, что он не может сердиться на меня. -- Я подошел к зеркалу, скептически осмотрел себя, поправил берет на голове и смахнул с мантии невидимые пылинки. -- Ну вот, я готов. Юнона подступила ко мне, чуть наклонила мою голову, встала на цыпочки и поцеловала меня в лоб. -- Для матери все дети дороги, -- сказала она. -- Но для меня ты всегда был дороже других, Артур... Хотя мне не следовало говорить тебе это. -- Я и так это знаю, мама, -- ответил я. (Продолжение следует...) Глава 5 Король Бриан умирал. Рука предателя сразила его в тот самый день, когда ожидалось прибытие в Авалон Дэйры после ее длительного вынужденного отсутствия. Покушавшийся принадлежал к телохранителям короля, которых отбирали с особой тщательностью и в чьей преданности еще никто никогда не сомневался. Прежде чем совершить цареубийство, изменник принял медленнодействующий яд и вскоре умер, поэтому так и осталось неизвестным, по чьему наущению он сделал это. Тем же, не имеющим противоядия ядом было смазано и лезвие кинжала, которым был нанесен предательский удар. В течение нескольких невыносимо долгих часов врачи отчаянно боролись за жизнь короля и безнадежно проигрывали в схватке со смертью. Они уже не рассчитывали спасти его, но пытались хоть на короткое время привести его в сознание, чтобы он мог огласить свои предсмертные распоряжения, которых ожидали собравшиеся в просторной прихожей по соседству с королевской опочивальней вельможи, прелаты и высшие государственные сановники. Кевин стоял в углу комнаты, стараясь не привлекать к себе внимания, и время от времени нервно покусывал губы. Он остро чувствовал свою неуместность на этом скорбном собрании людей, хорошо знавших умирающего, но просто так уйти он не мог. Дворцовый этикет предписывал ему, как владетельному князю и названному племяннику короля, до последнего момента оставаться здесь и в числе первых услышать печальное сообщение из уст главного церемониймейстера: "Король умер, господа". И тогда верховная власть в стране перейдет в руки нового короля, невысокого худощавого юноши, которому едва лишь исполнилось двадцать лет... Как бы в ответ на мысли Кевина, рядом раздались тихие, но исполненные безмерного отчаяния всхлипывания. Красивая тридцатипятилетняя женщина, младшая сестра короля Бриана, леди Алиса Лейнстер, стояла, повернувшись лицом к окну. Плечи ее вздрагивали от еле сдерживаемых рыданий. Поначалу она вместе с Дэйрой была допущена к находящемуся без сознания королю, но потом у нее началась истерика, и врачи были вынуждены выставить ее за дверь. Шестнадцатилетняя дочь Алисы, Даниэла, которую обычно звали просто Даной, изо всех сил старалась утешить мать, но особо в этом не преуспела, так как и сама была в подавленном состоянии. Куда более спокойной и уравновешенной казалась Бронвен, сестра Колина, девушка лет пятнадцати, со щуплой нескладной фигурой и таким же некрасивым, как у ее брата, лицом. У Кевина создалось впечатление, что Бронвен не совсем адекватно воспринимает происходящее, относится к этому скорее как к игре и с каким-то нездоровым любопытством наблюдает за поведением окружающих. Впрочем, подумал Кевин, она еще ребенок и, возможно, не до конца осознает то, что предельно ясно всем остальным, -- там, за дверью, в муках умирает человек... Из всех взрослых членов королевской семьи Лейнстеров отсутствовал только принц Эмрис, до недавнего времени являвшийся наследником престола. Уже после покушения стало известно, что на прошлой неделе король изменил свое завещание в пользу Колина, и это превращало Эмриса из главного претендента на трон в подозреваемого номер один. Так что в его отсутствии не было ничего удивительного. А возле самых дверей, ведущих в королевскую опочивальню, стоял новый наследник престола, Колин Лейнстер, вместе с тремя своими лучшими друзьями -- Морганом Фергюсоном, Эриком Маэлгоном и Аланом МакКормаком. С двумя последними Кевин познакомился еще в Димилиоке (они были в свите Колина), и с самого начала отношения между ними, мягко говоря, не сложились. МакКормака и Маэлгона раздражало то дружеское расположение, которое Колин выказывал к Кевину, а Кевина, в свою очередь, бесили их настойчивые ухаживания за Дэйрой -- оба были явно неравнодушны к ней и упорно добивались ее благосклонности. Правда, сама Дэйра не подавала им никаких надежд и только время от времени, исключительно ради того, чтобы позлить Кевина, слегка заигрывала с ними. И каждый раз Кевин злился, хотя прекрасно понимал, что это всего лишь игра. К Моргану Фергюсону, главному королевскому магистру колдовских искусств, Дэйра относилась с глубоким уважением и весьма лестно отзывалась о нем, впрочем, не скрывая, что немного побаивается его. Что касается Кевина, то он был настроен к Моргану изначально дружелюбно, поскольку тот приходился племянником покойному лорду Маркусу Финнегану, в чьем доме Кевин прожил на положении воспитанника почти четырнадцать лет. Лорд Финнеган был неодаренным, а сын его родной сестры, Морган Фергюсон, фактически полукровка, считался самым могущественным после короля магом Логриса -- и в этом Кевин усматривал иронию судьбы. При встрече в авалонском порту он сразу проникся к Моргану симпатией, но одно обстоятельство все же сильно смутило его. У Моргана были разного цвета глаза -- один карий, другой желто-зеленый, как у кошки, -- и когда Кевин ловил на себе пристальный, изучающий, пронзительный взгляд этих глаз, ему становилось неуютно... Наконец створки дверей опочивальни распахнулись, и на пороге появился королевский камергер. Все разговоры в прихожей мигом прекратились. -- Господа, -- ровным голосом, не тихо и не громко, будто речь шла о чем-то обыденном, объявил он. -- Его величество желает вас видеть. Колин первым вошел в опочивальню. Следом за ним потянулись все остальные. Посреди комнаты на широком ложе, обтянутом красным шелком, неподвижно лежал коренастого телосложения мужчина лет пятидесяти с густой рыжей бородой и светлыми волосами. Его покрытое сетью мелких морщин лицо было неестественно бледным, губы имели неприятный синеватый оттенок, и только в больших голубых глазах, чуть подернутых поволокой, еще светилась слабая искорка жизни. Кевин в первый и последний раз видел короля Бриана -- близкого друга его названного отца, человека, который по логрийским обычаям был для него все равно что родной дядя... У изголовья ложа на коленях стояла Дэйра. Уголки ее губ дрожали, на длинных ресницах блестели слезы, но держалась она молодцом, не в пример своей тетке Алисе, которая, едва лишь увидев брата, снова разрыдалась. Главный придворный медик с регалиями магистра колдовских искусств склонился к уху Колина и что-то шепотом сообщил ему. Тот молча кивнул в ответ, подошел к ложу и опустился на колени рядом с Дэйрой. -- Вы звали меня, государь? -- Да, Колин, -- тихо произнес король. -- Я хотел тебя видеть. Я уже уходил в вечность, но, вспомнив о своем долге, заставил себя вернуться. Сейчас я черпаю свои силы из Источника... вскоре ты поймешь, о чем я говорю... Эта тонкая нить, связывающая меня с миром земным, в любой момент может оборваться, посему я буду краток. Ты уже знаешь, что я изменил завещание, назначив тебя наследником престола? -- Да, государь, знаю. -- Мне неведомо, замешан ли твой брат Эмрис в этом злодеянии или нет, но сейчас это не так уж и важно. В любом случае, он слишком глуп, тщеславен, мелочен и самонадеян, чтобы стать хорошим королем, достойным продолжателем дела наших предков. К тому же он слаб в Искусстве, и я сомневаюсь, что он смог бы подчинить себе нашу фамильную Силу -- Силу королей Логриса. -- Боюсь, что так, государь, -- сказал Колин. -- Тем не менее, -- продолжал король, -- Эмрис все еще остается старшим после меня в роду, и если я не сделаю то, что собираюсь сделать, последствия могут оказаться весьма плачевными для всей нашей страны. Чтобы у Эмриса не было возможности оспорить мое решение, опираясь на свое право старшинства, тем самым разжигая губительную для государства междоусобицу, -- тут король повысил голос, -- я во всеуслышание объявляю об усыновлении принца Колина Лейнстера, младшего сына моего покойного брата Уриена. И после моей смерти принц сей, мой приемный сын и наследник престола, станет королем Логриса в строгом соответствии с законами и обычаями наших предков. Такова моя королевская воля. Все присутствующие склонили головы в знак уважения к последней воле умирающего короля. -- Я оправдаю ваше доверие, отец, -- сказал Колин. -- В этом я не сомневаюсь, сын мой. Я верю, что ты с достоинством пройдешь через все испытания, которые уготовила тебе судьба... И не мешкай, сейчас не время для церемоний. Моя смерть наверняка послужит для готийского короля сигналом к началу войны. Возможно, не останутся в стороне и галлийские князья. К счастью, наше превосходство на море подавляющее, так что пока тебе нечего опасаться угрозы со стороны Атлантиды... Слушай меня, Колин. Завтра меня похоронят, а уже послезавтра ты должен короноваться и овладеть Силой... архиепископ знает, что нужно делать, и поможет тебе... И немедленно собирай войска -- война с Готландом неизбежна, а с Галлисом весьма вероятна. -- Хорошо, отец. Я сделаю все, как вы говорите. -- И еще... Насчет Силы... -- Да, государь? -- Когда ты пройдешь через Врата в Безвременье, Хозяйка позволит тебе лишь слегка прикоснуться к Силе, зачерпнуть из Источника только горсть Воды Жизни и испить ее, но дальше она тебя не пустит. Довольствуйся пока этим... Если у тебя возникнет искушение нарушить запрет Хозяйки и окунуться в Источник, преодолей его... Отложи это до лучших времен, когда в стране воцарится мир, внешние враги будут сокрушены, у тебя появится сын-наследник... он вырастет, повзрослеет, наберется опыта -- и лишь тогда ты сможешь рискнуть собой, не ставя под угрозу безопасность государства... Это не совет, это приказ, моя тебе последняя воля. Ради твоего же блага, ради блага всей нашей страны... -- Я понимаю. Король Бриан устало закрыл глаза. Его лицо застыло в неподвижности, словно восковая маска. -- Папа! -- в отчаянии прошептала Дэйра. -- Папа, не умирай! Веки короля дрогнули и приподнялись. -- Да, и последнее, Колин. Заботься о сестре своей Дэйре, обещай любить ее и беречь, как подобает старшему брату. -- Обещаю, отец. -- Тогда прощайте, дети мои. С этими словами король снова закрыл глаза -- теперь уже навсегда. Из груди Дэйры вырвалось сдавленное рыдание. Колин низко опустил голову. Главный медик склонился над неподвижным телом, тщетно выискивая малейшие признаки жизни, затем выпрямился и значительно поглядел на церемониймейстера. -- Король умер, господа, -- объявил тот. Монсеньор Корунн МакКонн, архиепископ Авалонский, первым опустился на колени и начал читать молитву: -- Вечный покой даруй ему, Господи... Вслед за ним преклонили колени все присутствующие и подхватили слова молитвы. А Кевина захлестнул нежданный поток воспоминаний. Он лишь беззвучно шевелил губами, притворяясь, что молится, тогда как мыслями был далеко отсюда, на маленьком клочке суши, затерянном в бескрайних океанских просторах, где в конце прошлого года умер его названный отец, Шон Майги. Невесть почему слово "отец" всякий раз повергало Кевина в трепет, вызывало в нем смешанное чувство привязанности и страха. Это было тем более странно, поскольку лорд Шон всегда был добр и мягок в обращении с ним, порой даже сверх меры баловал его, потакая всем его капризам... Впрочем, если хорошенько разобраться, то это чувство возникло у Кевина задолго до того, как на острове появился человек, который впоследствии усыновил его... Молитва закончилась, и мужчины поднялись с колен. Теперь они должны были уйти, оставив женщин всю ночь бдеть над телом усопшего, оплакивать своего защитника и покровителя и просить Небеса о даровании его душе покоя в мире ином. Архиепископ снял с шеи короля массивную золотую цепь, на которой висел большой красный камень, похожий на рубин, -- знак королевского достоинства. -- Возьмите это, государь, -- сказал духовный владыка Логриса новому владыке светскому. -- Теперь он ваш. Настройтесь на него так же, как некогда вы настроились на свой Огненный Глаз. Колин молча наклонил голову, позволяя архиепископу надеть на него цепь. Затем он взглядом попрощался с присутствующими и направился к выходу, тронув по пути Кевина за локоть. -- Следуй за мной, Кевин МакШон. Кевин пошел вместе с тремя друзьями Колина, которые присоединились к своему королю, видимо, повинуясь его мысленному приказу. В коридоре им повстречался невысокий темноволосый толстяк лет тридцати с добродушным круглым лицом, бойкими черными глазами и нежным девичьим румянцем на пухленьких щеках. Он низко склонился перед Колином. -- Ваше величество, я скорблю вместе с вами. Колин миновал толстяка, не удостоив его даже взглядом. Кевин тихо спросил у шедшего рядом Моргана Фергюсона: -- Что это за нахальный тип? -- Бран Эриксон, барон Ховел, -- ответил Морган. -- Слыхал о таком? Кевин чуть не споткнулся от неожиданности. Невольно созданный им образ грозного и безумного чародея, сумасшедшего маньяка-убийцы, вступил в вопиющее противоречие с действительностью, и на мгновение в голове Кевина все перемешалось. Этот толстяк с румяными щечками, эта жалкая пародия на мужчину, это бесполое создание... -- Так это и есть тот самый Бешеный барон? -- прошептал он, немного оправившись от потрясения. -- Да, тот самый. Очень, очень опасный человек... -- Рослый рыжеволосый Морган искоса глянул на него своим зеленым кошачьим глазом и добавил: -- Особенно для тебя, Кевин МакШон. Миновав анфиладу комнат, они оказались в просторном кабинете, две глухие стены которого были до самого потолка уставлены стеллажами с книгами. Пол кабинета был устлан огромным персидским ковром, между двумя завешенными тяжелыми красными шторами окнами стоял огромный дубовый стол с десятком встроенных в него ящиков. Стол находился на расстоянии трех шагов от стены, а на стене, над обитым коричневой кожей креслом висел большой, написанный в ярких, жизнерадостных тонах портрет Дэйры в полный рост. Она была одета в прелестное платье цвета морской волны, держала в руках букет васильков и ослепительно улыбалась вошедшим. Сопровождавший господ слуга зажег свечи в канделябрах и замер в ожидании дальнейших распоряжений. Колин кивком отпустил его, затем обогнул стол и расположился в кресле под портретом Дэйры. Когда слуга удалился, Морган Фергюсон проверил, хорошо ли закрыта дверь, и быстро сотворил чары против подслушивания. Тем временем Алан МакКормак и Эрик Маэлгон заняли два удобных кресла по обе стороны стола, а Кевину с Морганом пришлось довольствоваться жесткими стульями, которые, по-видимому, использовались главным образом для доставания книг с верхних полок. -- Опять стащили, -- сказал Морган, нарушая неловкое молчание. Кевин догадался, что речь идет о мягких креслах. -- Безобразие! -- Голову оторву тому, кто это делает! -- чересчур резко и громко произнес Колин. Сконфузившись, он понизил голос и уже значительно тише продолжал: -- Боюсь, мне все-таки придется врезать дополнительный замок, не то вскоре унесут и стол со всем его содержимым. -- Вскоре этот стол со всем содержимым будет в другом кабинете, -- отозвался Алан МакКормак. -- В вашем новом кабинете, государь. Колин поморщился. -- Прекрати! Следующий же, кто назовет меня здесь государем, вылетит в окно. Это касается и тебя, Кевин МакШон. Я хочу, чтобы оставались люди, мои друзья, которые в неофициальной обстановке обращались бы ко мне по имени. -- Это совсем не по-королевски, -- заметил Морган, как показалось Кевину, с легкой иронией. -- Ну и плевать, что не по-королевски. Я никогда не готовился стать королем. -- Однако стал. И теперь, ваше величество, извольте... -- Да замолчи же ты наконец! -- вдруг рявкнул Колин, хватив кулаком по столу. Кевин машинально отметил про себя, что это получилось у него очень даже по-королевски. -- Хоть сегодня ты можешь не ехидничать? Мне и без твоих комментариев тошно. В комнате вновь воцарилось молчание. Колин откинул крышку шкатулки, стоявшей в правом дальнем от него углу стола, взял оттуда сигару и закурил. Морган Фергюсон последовал его примеру, а МакКормак достал из кармана трубку и принялся не спеша набивать ее табаком. Эрик Маэлгон никак не отреагировал на действия друзей; он был некурящий. -- Дядя Бриан упомянул о Вратах и Источнике, -- спустя мин