кипая от ярости. -- Что они ей сделали? -- Лично ей -- ничего, -- успокоила меня Бренда. -- Амадис просто использовал ее, чтобы злить отца, зная, какую боль причиняет ему любое напоминание о твоем прегрешении с Дианой. Тогда Пенни была еще ребенком и ничего толком не понимала, поэтому мы с Брендоном взяли ее под свое покровительство, чтобы оградить от происков Амадиса и гнева отца. Вот так и началась наша дружба. Я облокотился на стол и обхватил голову руками. -- Господи Иисусе! -- простонал я. -- Как это гадко! Бренда удивленно взглянула на меня: -- Ты стал христианином? Как брат Александр? Я тихо вздохнул, не отрывая взгляда от дымящейся в пепельнице сигареты. -- Я сам не знаю, кто я теперь, -- откровенно признался я. -- Но если я и христианин, то уж точно не такой, как Александр... А ты что, имеешь предубеждение против христиан? -- Вовсе нет, -- сказала Бренда. -- Коль скоро на то пошло, после Митры мне ближе всего Иисус. Я живу в христианском мире, мой муж был ирландским католиком... Я поднял голову и в изумлении воззрился на сестру: -- Так ты замужем?! Не знаю, почему это так поразило меня. Наверное, потому что в моей голове никак не укладывалось, что она уже взрослая женщина, что ей сорок лет, а может, и больше. Я ведь помнил ее маленькой девчушкой и до сих пор думал о ней, как о ребенке. -- Была замужем, -- после короткой паузы уточнила Бренда; гневные нотки в ее голосе сменились печальными. -- Мой муж погиб в авиакатастрофе. Он был простым смертным. -- Извини, -- сказал я. -- Без сомнения, он был замечательным человеком. Бренда молча кивнула. -- А дети у тебя есть? Она отрицательно покачала головой. Я понял, что избрал не лучшее продолжение нашего разговора. Впрочем, и тема Амадиса меня не вдохновляла. В былые времена мой сводный брат хорошо ко мне относился, мы с ним дружили, а когда я был маленьким, он защищал меня от Александра, который невесть по какой причине возненавидел меня лютой ненавистью. Я был очень огорчен рассказом сестры, из которого следовало, что жажда власти, причем той самой власти, ответственности за которую он всегда боялся и всеми средствами старался избегать ее, тем не менее настолько вскружила Амадису голову, что он оказался способным -- нет, не на хитрую и утонченную дворцовую интригу, -- но на банальную, грязную человеческую подлость. Мне стало обидно до слез. Конечно, я не исключал и того, что Бренда передергивает, сваливая всю вину на одного только Амадиса, но даже со скидкой на ее очевидную пристрастность было ясно (увы!), что в общих чертах ее рассказ соответствует действительности. -- Стало быть, после смерти отца Амадис изгнал вас из Дома? -- спросил я. -- Не совсем так, -- ответила Бренда. -- Мы сами ушли. Сначала я, потом Брендон. Когда погиб мой муж, я очень остро нуждалась в обществе брата, да и он не мог оставить меня одну. Некоторое время до этого мы старались жить порознь, чтобы не подливать масла в огонь злословия, но долго так продолжаться не могло -- слишком уж мы привязаны друг к другу. В общем, Брендон поселился у меня, на Земле Хиросимы, а полгода спустя и вовсе решил не возвращаться в Солнечный Град. Ему было больно смотреть, как все, кому не лень, помыкают Амадисом, государство разваливается, а Дом приходит в упадок прямо на глазах. При виде творящегося беспредела его так и подмывало поднять восстание и силой захватить власть. -- Так он до сих пор метит на корону? -- спросил я. Бренда откинулась на спинку стула и смерила меня долгим взглядом. -- Боюсь, у тебя сложилось неверное представление о ситуации, -- сказала она. -- Возможно, -- согласился я. -- Поэтому я не спешу делать далеко идущие выводы. У меня слишком мало информации, чтобы судить о происходящем. Если мой вопрос чем-то задел тебя, то я прошу прощения. -- Меня задел не сам вопрос, а тон, которым он был задан. Ты, верно, подумал, что Брендон честолюбец, и ему покоя не дает мысль об утраченной короне. Это не так, нет. Видишь ли, на данный момент ситуация такова, что многие из тех, кто шестнадцать лет назад ратовал за неукоснительное соблюдение права старшинства, теперь хотят видеть Брендона королем. Сам же Брендон от этого не в восторге, ему никогда не улыбалось сидеть на троне отца, но в то же время он горячо любит наш Дом и все Царство Света. Брендон обладает всеми качествами, необходимыми хорошему монарху, и ему претит дурное управление государством. По большому счету, его желание занять престол проистекает не из стремления к власти как таковой, но из патриотизма... -- Бренда умолкла, будто колеблясь, стоит об этом говорить или нет. Потом все же сказала: -- Правда, с некоторых пор он отчаянно хочет выйти из игры. -- Почему? -- Он объясняет это тем, что королева Рахиль якобы благотворно влияет на Амадиса. -- А это не так? -- Нет, конечно. Тут Брендон лукавит. На самом деле он чертовски устал от борьбы за власть, ему до смерти надоели мамины интриги. -- Так это Юнона хочет посадить его на трон? -- Не только она, но и многие другие. Однако следует признать, что мама играет в этом деле ведущую роль. Выйдя замуж за короля Марса, она усилила позиции Брендона и вместе с тем -- свои собственные. Дом Ареса, даром что недавно восстановлен, весьма могуществен, и его поддержка очень важна для нас. Почти так же безусловно нас поддерживает Дом Теллуса -- христианам не по нутру, что Светом заправляет дочь Израиля. То же самое относится и к последователям Магомета. В общей сложности девять Домов из девятнадцати ныне сущих, в том числе и милые твоему сердцу Сумерки, готовы в той или иной форме оказать Брендону содействие в борьбе за престол. Мне стало горько и тоскливо. Минули, ушли безвозвратно те блаженные времена, когда Дома были едины в своем стремлении сохранить мир между собой, чтобы успешно противостоять экспансии Хаоса. Все возвращается в круги своя, вспоминаются былые обиды и раздоры, с новой силой вспыхивает давняя и, казалось, уже забытая вражда. Я родился и вырос в эпоху мира и согласия и думал, что так будет продолжаться вечно. Иное представлялось мне диким, ненормальным, противоестественным. -- Гражданская война, -- хмуро произнес я. -- Мне это не нравится. -- Брендону тоже, -- сказала Бренда. -- В последнее время ему так хочется послать все к чертям собачьим и зажить спокойной жизнью, уступив место вождя Эрику... -- Кому-кому? -- удивленно перебил ее я. -- Ах да, ты же не знаешь. Пока ты отсутствовал, у нас появился еще один брат и две сестрички -- Этне и Клара. Сейчас Эрику пятнадцать лет, он живет вместе с мамой на Истинном Марсе, где находится самая большая община детей Света, недовольных нынешним режимом на родине. Эрик воспитывается как настоящий сын Света, но он еще очень молод, к тому же его, в отличие от Брендона, отец не прочил себе в наследники. -- Понятно. Стало быть, теперь слухи о ваших отношениях уже не вредят Брендону? -- Они потеряли былую актуальность. Со временем люди ко всему привыкают, и многие, даже веря в то, что Брендон спит или спал со мной, уже смирились с этим. К сожалению, нашему отцу не хватило выдержки подождать лет десять-пятнадцать, пока все не утрясется само собой. -- Несколько секунд Бренда помолчала, что-то взвешивая в уме, потом добавила: -- Впрочем, не исключено, что я упрощаю ситуацию. Многие предпочитают закрывать глаза на нашу мнимую связь, исходя из сегодняшнего опыта, но останься отец в живых, Амадису не представилось бы случая продемонстрировать свою полную несостоятельность как монарха, а Рахиль из Израиля не была бы королевой Света. Так что я, честно говоря, даже не знаю, как бы тогда к нам относились. "Пенни, детка, -- с некоторой досадой подумал я. -- Ты была не до конца откровенна с папочкой. Интересно, о чем ты еще умолчала?" И я осторожно закинул удочку: -- А Брендона не посещала мысль жениться на тебе и таким образом оттолкнуть от себя союзников, уж коль скоро он хочет выйти из игры? Ничего не заподозрив, Бренда проглотила наживку и ответила: -- Нет, такое нам в голову не приходило. Но была другая идея, не столь радикальная, чуть помягче и поизящнее. -- Какая? -- Не далее как год назад Пенни и Брендон решили пожениться. -- Да ну! -- воскликнул я, сделав вид, что поражен этим известием. -- Так оно и было. Брендон наивно полагал, что браком с незаконнорожденной дочерью своего брата и своей тетки он окончательно скомпрометирует себя, и поспешил сообщить эту радостную весть маме. Однако мама заявила, что это ничего не меняет. Дескать, дело зашло так далеко, что он уже не может выйти из игры -- зато может усложнить жизнь себе и своим сторонникам. Ну и ну! Неужто в Царстве Света царит такой бардак? -- И тогда Брендон отказался от брака с Пенелопой? -- Нет, он все равно хотел жениться на ней, потому что сентиментально влюблен в нее. -- Бренда улыбнулась. -- Глупенький! -- Значит, отказалась Пенелопа? -- Да, она не захотела быть втянутой в политическую борьбу. Она сама себе Дом и предпочитает оставаться нейтральной. Кроме того, Пенни склонна видеть в Брендоне друга и старшего брата, но не мужчину. И вообще, она во многом ребенок; женщина в ней все еще дремлет. Она приняла предложение Брендона только в надежде помочь ему, и я не думаю, чтобы она отчетливо представляла все последствия такого решения. Это был благородный жест с ее стороны, по-детски самоотверженный, но едва лишь стало понятно, что ее жертва будет напрасной, Пенни сразу же отступила. Я удовлетворенно хмыкнул. Слава Богу, Пенелопа не солгала мне. Она просто умолчала кое о чем, не сказала всей правды, что было вполне естественно. Тем не менее, это задело меня. Я взял начатый сестрой бутерброд, мигом слопал его и запил глотком остывшего кофе. -- Да, кстати, Бренда. Ты не прочь немного посплетничать? -- О чем? -- Об этой сенсации века, о женитьбе Амадиса на Рахили. Пенелопа говорит, что существует несколько версий происшедшего. -- И небось, она изложила тебе ту, согласно которой Амадис убедил царя Давида отдать за него свою дочь и принять в невестки Каролину. -- Да. А разве не так? -- Так считает Брендон; вернее, хочет так считать. А Пенни во всем, что касается политики, привыкла доверять его мнению... Или делает вид, что доверяет, -- вот уж не пойму. -- Так что же произошло на самом деле? -- нетерпеливо осведомился я. -- В действительности все было с точностью наоборот. Царь Давид сам пришел к выводу, что без притока свежей крови его Дом, понесший большие потери в Рагнареке, рано или поздно зачахнет, и уже смирился с необходимостью нарушить чистоту своей расы. Но он бы не был настоящим сыном Израиля, если бы не попытался извлечь из этого выгоду... -- Бренда умолкла, так как в этот момент послышались голоса в холле, а спустя несколько секунд в кухню вошли мой брат и моя дочь, свежие и отдохнувшие после сиесты. Пенелопа приветливо улыбнулась моей сестре, а меня, после некоторых колебаний, поцеловала в щеку. -- Привет, -- сказала она. -- Как спалось? -- Спасибо, -- ответил я, млея от ее поцелуя. -- Очень хорошо. -- А Бренда, по своему обыкновению, всю сиесту провозилась с компьютером, -- заметил Брендон, усаживаясь на стул. -- Мой тебе совет, Артур: ни в коем случае не поддавайся соблазну поиграть в ее игры. -- Это почему? -- Она спец в этом деле. Гений. Ее игры чертовски убедительны, они засасывают, как трясина. Не в обиду сестренке будет сказано, но я как психолог со всей ответственностью заявляю, что ее фирма занимается производством и распространением компьютерных вирусов. -- Гнусная клевета! -- обиженно воскликнула Бренда. -- Вирусов электронной шизофрении, -- невозмутимо уточнил Брендон. -- Перед ними бессильна любая антивирусная программа. Я ухмыльнулся и сказал: -- Ты меня заинтриговал, братец. Теперь я обязательно испробую эти игры. А ты подумай, не заняться ли тебе их рекламой. У тебя здорово получается. Между тем Пенелопа взяла с тарелки один из приготовленных сестрой бутербродов и весело заявила: -- Сейчас мы слегка перекусим, а к исходу цикла закатим пир горой. Мы с Брендой сообразим что-нибудь необыкновенное по случаю возвращения блудного отца и брата. -- Хорошая мысль, -- сказала Бренда. -- У меня уже есть кое-какие идеи. -- Да, вот еще что, -- отозвался Брендон, закуривая сигарету. -- Насчет возвращения. Артур, ты не думаешь, что пора рассказать нам, где ты был и что с тобой произошло? -- Как раз это я и собираюсь сделать, -- ответил я. Пенелопа пододвинула стул, села рядом со мной и подперла голову рукой. Ее большие карие глаза смотрели на меня с любопытством и нетерпением, и тут я живо представил, как в них появляется осуждение и даже враждебность, когда я упомяну о Дэйре. Может быть, я слишком возомнил о себе, вряд ли я значил для Пенни так много, но все же я не хотел рисковать, ставя под угрозу наши отношения, которые только начали складываться. В общем, я решил пока что ничего не говорить о Дэйре. Пока -- а там видно будет. Глава 5 К исходу цикла вычисления по программе Дианы застопорились. Компьютер с бешеной скоростью листал миры вдоль Тоннеля, по которому она ушла в бесконечность, но никаких намеков на сходимость ни по одному из основных параметров не было. По второстепенным, впрочем, тоже. Так что вопрос, куда ведет этот Тоннель и где он выходит в Срединных мирах (если вообще куда-нибудь ведет и где-нибудь выходит), оставался открытым. Бренда сказала, что результатов (если они вообще будут) следует ожидать не раньше чем через несколько дней. Я приуныл: ведь уже были произведены расчеты для 99,9999% собственной длины Тоннеля, а света в его конце все еще не было видно. 100% -- 99,9999% = 0,0001%. Одна десятитысячная процента, одна миллионная целого -- казалось бы, такой мизер! Но пусть вас не смущает столь малая величина -- в ней заключена бесконечность, тогда как предыдущий отрезок пути пролегает через большое, но конечное число миров. Теоретически, способ пересечения бесконечности за конечное время до смешного прост. Каждому ребенку-Властелину известно, что между двумя произвольными точками во Вселенной можно проложить Тоннель сколь угодно малой длины (правда, при этом возникает неопределенность в момент выхода из него). Таким образом, двигаясь вдоль избранной Формирующей и от мира к миру уменьшая промежуток в геометрической прогрессии, можно добиться того, что бесконечность будет преодолена, скажем, за несколько часов. Но увы, как и все вещи в мире, это выглядит просто и изящно лишь в теории -- на практике же все гораздо сложнее. И куда опаснее, чем можно было подумать. Из более чем четырех сотен смельчаков, проделавших такой фортель, уцелел только я один, да и то невероятным чудом. Вспомнив свою прежнюю жизнь, я вспомнил и свое путешествие в бесконечность и вспомнил то, что поджидало меня в самом конце Тоннеля. Это невозможно описать словами, такая игра первозданных стихий неподвластна даже самому бурному человеческому воображению, а любые аналогии здесь неуместны. Скажу только, что я понять не мог, как это я уцелел. Впрочем, это был не единственный вопрос, на который я не находил ответа. Вопреки всем доводам здравого смысла я продолжал надеяться, что компьютер подскажет мне, где искать Диану... Или ее могилу! Неужели я стремлюсь именно к этому -- удостовериться, что Диана мертва? Неужели я такой черствый, бессердечный, расчетливый эгоист?.. Или же я просто трезвый реалист? Может быть, несмотря на свою крайнюю сентиментальность и вполне естественное для каждого человека стремление к самообману, я жажду определенности? Той самой определенности, которая, по всей вероятности, должна гласить: "Здесь покоится Диана, принцесса из Сумерек, возлюбленная жена и мать. Requiescat in pace"... Не уверен, не знаю, да и знать не хочу. Мне было горько и стыдно, когда я думал об этом, и я решительно гнал прочь подобные мысли, ибо они причиняли мне боль. Как я уже упоминал, цикл был на исходе. Девочки делали последние приготовления к предстоящей пирушке, мы с Брендоном старались им чем-то помочь, но только мешали, и в конце концов они велели нам не путаться у них под ногами. Тогда брат предложил мне пойти прогуляться перед ужином и я согласился. Мы вышли из дома и направились к опушке леса. Небо над нами было чистым, безоблачным; верхний край огромного красного солнца нависал над побитыми ливнем оранжевыми кронами деревьев. То тут, то там виднелись согнутые и сломанные стволы, прибитые к земле кусты, трава была мокрая и помятая, вокруг было множество луж с теплой и мутной водой. Слава Богу, ветер дул с ночи; было свежо и прохладно. Мы с Брендоном шли, куда глаза глядят, курили и разговаривали. В основном мы вспоминали о днях минувших, но, утолив свою жажду по прошлому, как-то незаметно перешли к делам насущным. -- Все это порядком задолбало меня, -- сказал Брендон, имея в виду попытки возвести его на престол. -- К счастью, теперь я вне игры. -- Нашел какой-то выход? -- поинтересовался я. Брат ухмыльнулся: -- Выход сам нашелся. -- О чем ты говоришь? -- Вернее, о ком. О тебе. Я вопрошающе взглянул на него: -- Ты это серьезно? -- Конечно! Ведь ты старше меня, к тому же обладаешь огромным могуществом -- Силой нашего прадеда. Так что тебе и карты в руки. -- Ну, уж нет! -- решительно произнес я. -- В ваши игры я не играю. -- А тебя никто и спрашивать не будет. С возвращением ты автоматически становишься лидером оппозиции, то есть занимаешь мое место. Ведь формально отец назначил меня наследником престола из-за того, что ты был признан погибшим. -- Но только формально. -- Теперь это неважно. И вообще, Артур, в глазах большинства ты более предпочтительная кандидатура на престол, чем я. За годы отсутствия ты стал своего рода легендой. Твои прежние грехи прощены и забыты, о тебе помнят только хорошее, на твою сторону перейдут многие из тех, кто сейчас еще колеблется в нерешительности. Так что выбора у тебя нет. Пойми это. Я промолчал. Брендон смотрел на меня, ожидая ответа, как вдруг в глазах его зажглись искорки, а уголки губ тронула лукавая улыбка, как будто в голову ему пришла очень забавная и остроумная мысль. -- Впрочем, нет, я не прав. Кое-какой выбор у тебя все же есть. Ты можешь официально признать Амадиса законным королем. Приняв его сторону, ты тем самым внесешь раскол в стан недовольных и, возможно, предотвратишь гражданскую войну. Этим ты окажешь всем большую услугу. -- А почему ты этого не сделал? -- спросил я. Брендон нахмурился и, немного помедлив, ответил: -- Из принципа. Из упрямства. Может быть, из чувства долга. А еще я ненавижу Амадиса. -- А я всегда был дружен с ним. И не хочу, чтобы мы стали врагами. -- Тогда тебе придется признать его. -- И вместе с ним выступить против тебя? Нет уж, уволь. -- В таком случае ты должен встать во главе нашей партии. -- Тоже нет. -- Я покачал головой. -- Если ты собираешься взвалить на мои плечи бремя лидерства, оставь эту затею. У меня и так забот хватает. Учти, что я не только нашел Источник; я обнаружил мир с устойчивой цивилизацией Одаренных. Ты понимаешь, что это значит? Брендон вдруг остановился, как вкопанный, и устремил на меня восхищенный взгляд. -- Черт побери! Основание Дома! -- Вот именно. Неужели ты думаешь, что я променяю эту почетную миссию на весьма сомнительную честь свергнуть с отцовского престола нашего сводного брата? Брендон опустил глаза и вздохнул. -- Счастливый ты человек, Артур, -- с немалой долей зависти произнес он. -- Вечно тебе везет. Ты отправился туда, откуда возврата нет, но все же вернулся, овладев неслыханным могуществом и обнаружив мир нашего предка, а теперь собираешься основать там свой собственный Дом. На двадцать лет у тебя отшибло память, зато тебе выпало счастье заново прожить детство -- самую лучшую пору жизни. Ты потерял любимую женщину, но она оставила тебе прекрасную дочь, о которой любой другой отец может только мечтать... Теплота его тона, когда он заговорил о Пенелопе, мне совсем не понравилась. -- Что у тебя с ней? -- резко спросил я. Брендон покраснел, как провинившийся школьник. Лишь теперь я заметил, что выглядит он довольно молодо, только напускает на себя слишком уж респектабельный вид и оттого кажется старше. -- Ну! -- требовательно произнес я. -- Отвечай же! -- Ничего между нами нет, -- совладав с собой, ответил Брендон. -- Мы просто друзья. Старые добрые друзья. -- И по старой дружбе собирались пожениться? -- Ну... Это была плохая идея. К счастью, мы вовремя поняли это... То есть, первой это поняла Пенни, а потом уже я. -- Но не сразу. Ты продолжал настаивать на этом браке даже тогда, когда Пенелопа передумала. Ведь правда? -- Правда, -- со вздохом подтвердил Брендон. -- Пенни прелестная девушка, и мысль о том, что она станет моей женой, неожиданно сильно увлекла меня. Пожалуй, чересчур сильно. Но это было лишь временное помрачение рассудка. -- Он взял меня за руку и, осмелев, с жаром проговорил: -- Поверь мне, Артур, ничего у меня с твоей дочерью не было. Мы с Пенни только друзья, честное слово. Я отношусь к ней как к родной сестре, а она видит во мне только брата. -- М-да, брата, -- многозначительно произнес я. -- Да, брата! -- твердо сказал Брендон. -- И то, что она согласилась на мое предложение, свидетельствует лишь о том, что она принимает мои заботы и проблемы близко к сердцу. -- Очень близко, -- заметил я. -- Так близко, что даже решилась на кровосмешение. -- Уж лучше кровосмешение, чем кровопролитие. Именно из этого я исходил, когда просил Пенни стать моей женой. Я не хочу проливать людскую кровь ради короны Света. Мое честолюбие не заходит так далеко. -- Мое тоже. Тем более что, в отличие от тебя, я не питаю ненависти к Амадису. Я не хочу вступать с ним на тропу войны. -- А это не обязательно. В отличие от меня, ты можешь раскурить с ним трубку мира. Если ты, первоначально возглавив оппозицию, затем примиришься с Амадисом, это, скорее всего, будет означать конец междоусобной вражды в нашем Доме. Сейчас обстоятельства изменились. -- В какую сторону? -- Несомненно, в лучшую. Королева Рахиль действует весьма решительно. Она разогнала банду дружков и любовниц Амадиса, которые правили за его спиной, и начала наводить в Царстве Света порядок. Я уверен, что в скором времени обстановка в Доме нормализуется. -- Ты действительно веришь в это? -- спросил я. -- Или только хочешь верить? Брендон вздрогнул и смерил меня подозрительным взглядом. -- Это тебе Бренда сказала? Я не успел ответить, так как внезапно почувствовал слабое давление на мозг. После моего возвращения в Экватор со мной пытались установить контакт в среднем каждые полчаса, но поскольку я перекодировал свой Самоцвет, то ощущал эти попытки как легкие прикосновения к самому краю моего сознания, которые не причиняли мне никаких неудобств. Однако на сей раз вызов беспрепятственно миновал установленные новой кодировкой блоки, из чего следовало, что со мной связывались через специально настроенное на меня зеркало. Такое зеркало могло быть только одно. -- Морган? -- отозвался я, привычным жестом давая брату понять, что я на связи. -- Нет, -- последовал мысленный ответ, одновременно знакомые и незнакомые обертоны которого вызвали у меня сильное волнение. -- Это я, лорд Кевин. Дана. Будто тупая игла вонзилась в мое сердце, и оно болезненно заныло. Что это со мной? Проклятье!.. -- Одну минуту, миледи, -- послал я мысль в ответ, затем повернулся к Брендону и спросил: -- При тебе есть зеркальце? Тот молча развел руками. Тогда я подошел к ближайшей луже и, вызвав Образ Источника, произвел над ней ряд манипуляций, изменивших физические свойства отражающей поверхности. Бледно-голубое небо, оранжевая листва соседних деревьев и мое лицо на мгновение стали видны в луже намного четче, почти как в зеркале. Потом по ее поверхности пробежала мелкая рябь, смазывая отражения предметов, она стала матовой, а еще спустя несколько секунд туман расступился, и я увидел лицо Даны в обрамлении сияющих золотисто-рыжих волос. Даже беспристрастный наблюдатель мог смело назвать Дану красавицей -- а я, на свою беду, не был беспристрастным наблюдателем. Я чуть не задохнулся от горького наслаждения видеть ее, смотреть в волнующую глубину ее изумрудно-зеленых глаз, трепетно прикасаться своим сознанием к ее сознанию... -- Милорд, -- заговорила она немного обескуражено. -- Я вижу вас... как будто снизу вверх. Я присел на корточки и склонился над лужей. -- Прошу прощения, миледи, но таковы обстоятельства. Нам придется смириться с этим неудобством. -- Хорошо, -- кивнула Дана и взгляд ее устремился мимо меня. -- А это кто? Я повернул голову и увидел рядом с собой Брендона. По всем правилам приличия ему следовало бы отойти в сторонку, чтобы не мешать мне. Однако он этого не сделал, и вовсе не потому что был невоспитанным и бесцеремонным. Я понял, что хотя Брендон и сам остро нуждается в помощи психолога, чтобы разобраться в своем противоречивом отношении к власти, Амадису и королеве Рахили, он, видимо, неплохо знает людей, раз так быстро догадался, что я не хочу (вернее, боюсь) оставаться с Даной наедине. Чтобы выручить меня, он даже решился на такое вопиющее нарушение этикета. -- Это мой брат Брендон, принцесса, -- ответил я, и Брендон слегка поклонился ей. Дана удивленно приподняла бровь, но, вопреки моим ожиданиям, не была ошеломлена тем, что у меня есть брат. -- Очень приятно, милорд, -- сказала она. -- Рад с вами познакомиться, миледи, -- вежливо произнес Брендон. -- Я вам не помешаю? -- О нет, ни в коей мере, -- заверила его Дана и вновь перевела взгляд на меня. -- Со мной лорд Фергюсон. Он был так любезен, что позволил мне переговорить с вами. Зеркальце в руках Даны немного отклонилось, и я увидел лицо Моргана, который приветливо ухмылялся мне. Так, так, стало быть, и она не горела желанием остаться со мной наедине. Или, скорее, боялась. Что ж, взаимно. -- Я слушаю вас, принцесса, -- сказал я, когда изображение Даны вернулось. -- Я насчет Колина. -- Да? А что с ним? -- Это я и хочу выяснить. Когда вы в последний раз виделись, он не показался вам странным? -- Ну, он был взволнован, зол, рассержен... -- Нет, я не то имею в виду. Вам не показалось, что он сильно изменился? -- Конечно, он изменился. Война сильно меняет людей. Дана отрицательно покачала головой: -- Опять же, не то. Я хочу сказать, что он изменился с тех пор, как мы виделись с ним в его кабинете. Ну, когда вы вошли во Врата. -- Ага, -- проронил я. -- Так что же случилось потом? -- Колин отправился вас искать и отсутствовал оставшуюся часть ночи, целый день и всю следующую ночь. Объявился он лишь к утру -- но какой! -- И какой же? -- Его будто подменили. Сначала мне даже показалось, что это совсем другой человек. -- Но это был Колин, -- полувопросительно, полуутвердительно произнес я, уже начиная догадываться, что произошло. -- Да, -- ответила Дана, -- без сомнений, это был Колин. Просто он сильно изменился -- и не столько внешне, сколько внутренне. -- Он стал хуже или лучше? -- Он стал другим! Так невозможно измениться ни за день, ни за неделю, ни даже за месяц -- для этого требуются годы. И еще одно. Когда мы говорили с ним о событиях той ночи, у него был такой вид, словно они происходили не два дня назад, а очень и очень давно. -- По всей видимости, для него так оно и было, -- сказал я. -- Наверное, он просто устал от войны и государственных забот и решил отдохнуть в месте, где время течет очень быстро -- скажем, год за один день. -- Вы тоже так думаете? -- А почему тоже? -- удивленно переспросил я. -- Лорд Фергюсон высказал такое же предположение. -- Думаю, он прав. И если это так, то причин для особого беспокойства нет. С Колином все в порядке, просто он стал на год-другой старше. Дана кивнула и застенчиво улыбнулась, как будто просила у меня прощения. Я чуть не выругался вслух, но в последний момент сдержался и закусил губу. Черт побери! Она и сама догадалась, что произошло с Колином, однако, когда Морган проболтался ей о зеркальце, использовала случившееся как предлог (скорее всего, бессознательно), чтобы поговорить со мной. Интересно, понял ли это Морган? Поняла ли сама Дана, что ею движет? А вот Брендон, мне кажется, сразу сообразил, что тут не все чисто. Я еще раз заверил Дану, что ей нечего волноваться (хотя вряд ли она сильно переживала за Колина); затем перекинулся парой слов с Морганом, сказал ему, что вернусь через несколько дней, и на этом мы попрощались. Когда изображение Даны и Моргана растаяло, а лужа превратилась в обыкновенную лужу с мутной водой, Брендон хитро усмехнулся и произнес: -- Твоя подружка? Хорошенькая. -- Она невеста моего друга, -- ответил я, вставая с корточек. -- Правда, в последнее время у них возникли кое-какие проблемы. Тут я получил от Пенелопы мысленное сообщение, что минут через десять-пятнадцать ужин будет готов. Меня порадовало то, как быстро и непринужденно между нами установился мысленный контакт. -- Нам пора возвращаться, -- сказал Брендон; очевидно, сестра сообщила ему то же самое. -- Пойдем. Шагов сто мы прошли молча. Затем брат спросил: -- Почему ты снова не связался с мамой? -- Времени не было. -- Мог бы и выкроить. Последние три дня она места себе не находит, только о тебе и говорит. Ты всегда был ее любимцем, даже когда исчез. -- Брендон завистливо покосился на меня. -- Может, ты обижаешься, что она снова вышла замуж? Это глупо. -- Чья бы корова мычала, -- огрызнулся я, чувствуя, что краснею. -- Можно подумать, что ты бросился на шею королю Валерию с криками: "Папочка!" Брендон тоже смутился. -- Вообще-то ты прав, -- нехотя признался он. -- Первое время я относился к нему враждебно и был здорово обижен на мать. Но я не избегал ее, как ты. -- Я уклоняюсь от встречи с ней не поэтому, -- ответил я. -- А почему? -- Я собираюсь побывать в Хаосе и не хочу, чтобы Юнона последовала за мной. -- Ага! Ты надеешься разузнать у Врага, где может быть Диана? -- В частности это. -- Тогда я с тобой. -- Со мной будет Пенни. -- И я, -- настаивал Брендон. -- А Бренда нас подстрахует. Я был уверен, что не нуждаюсь ни в какой подстраховке, и все же мне стало интересно. -- Подстрахует, говоришь? Но как? -- Она будет стоять в другом конце Тоннеля и в случае опасности сразу же вернет нас обратно. -- Неужели она сможет выдернуть нас из Хаоса? -- удивленно спросил я. -- Меня наверняка, у нас с ней особая связь. Ну, а я потяну вас за собой. -- Понятно. Вот только ты не учел один момент. -- Какой? -- В Чертогах Смерти время течет очень медленно. Если не ошибаюсь, одна минута за двадцать два часа и семнадцать минут в Истинных Сумерках... -- И две с половиной секунды. -- Тем более. Бренде придется несколько дней непрерывно держать с тобой связь, чтобы в нужный момент мгновенно активировать Тоннельный переход. Когда же она будет спать? Да и вообще, даже я не смог бы так долго находиться с кем бы то ни было в мысленном контакте. -- Значит, ты не во всем превосходишь нас, -- заметил мой брат. -- Я уже говорил тебе, что у нас с Брендой особая связь. Мы не теряем контакт друг с другом даже во сне. -- Вот даже как! -- сказал я, не скрывая своего удивления. Это было что-то новенькое. Разумеется, я знал, что Брендон и Бренда тесно связаны между собой, однако не думал, что настолько тесно. -- А какого рода этот контакт? -- Обычно периферийный, на уровне простейших эмоций. А разница во времени, кстати, будет нам только на руку. Бренде не придется постоянно быть начеку. Она всегда успеет сосредоточиться, даже, если надо, проснуться и открыть вход в Тоннель. По нашему отсчету это займет лишь несколько сотых долей секунды. А что касается Бренды, то единственное неудобство, которое она будет испытывать, это необходимость держать свои эмоции в узде и не слишком интенсивно общаться с Формирующими, чтобы не выдернуть меня преждевременно. -- М-да, -- сказал я. -- Между прочим, раньше вы не говорили мне, что постоянно находитесь в контакте. Брендон пожал плечами. -- Тогда мы были детьми, и нам это казалось естественным... Да и сейчас кажется естественным. Просто теперь мы понимаем, что наш дар уникален. Я хмыкнул. Выходит, близняшки на пару переживают очень волнующие и очень интимные моменты из жизни друг друга. Забавно, подумал я и только тогда обнаружил, что невольно высказал эту мысль вслух. Не знаю, что на меня нашло. Наверно, я позволил себе не в меру расслабиться. К моему вящему изумлению, Брендон не обиделся. С тяжелым вздохом он произнес: -- Где уж там забавно! Когда Бренда страдает, мне тоже становится больно. А она страдает всю свою жизнь. Бедная сестренка, после смерти мужа она живет как монашка. -- В самом деле? -- сказал я, пораженный тем, что он говорит мне такие вещи. -- Да, в самом деле. Большинство женщин только строят из себя недотрог, хотя таковыми не являются, а вот с Брендой все наоборот. Порой она может показаться тебе слишком фривольной и даже распущенной, но это лишь игра. Хочешь верь, хочешь не верь, ее муж был у нее единственным мужчиной... -- Тут Брендон умолк и недоуменно моргнул. -- Ах, прости! Что-то я разоткровенничался. Наша встреча выбила меня из привычной колеи. -- Меня тоже, -- признался я. -- Я очень рад тебя видеть, братишка. Праздничный стол был почти накрыт. Когда мы с Брендоном вошли в столовую, Бренда как раз расставляла большие хрустальные бокалы для вина. Их было пять. -- Мы кого-то ждем? -- спросил я сестру. Она улыбнулась и покачала головой, глядя мимо меня. -- Уже не ждем. Я медленно повернулся, чтобы проследить за направлением ее взгляда, и остолбенел. На какое-то мгновение у меня перехватило дыхание от радости и восторга. В дверях, ведущих на кухню, стояла высокая стройная женщина в голубом платье с алой полупрозрачной накидкой на обнаженных плечах. Блики света играли на ее волнистых каштановых волосах, а темно-карие глаза внимательно смотрели на меня из-под длинных черных ресниц. Ее лицо с безукоризненно правильными чертами античной богини было совсем молодым, фигура -- гибкой, девичьей, однако во всем ее облике чувствовались зрелость и опыт ста тридцати прожитых лет. Красивая и суровая, гордая и величественная, ласковая и добрая, такая милая и нежная. Моя мать, Юнона... Она погрозила мне пальцем -- я так и не понял, всерьез или игриво. -- Артур, негодник, ты прячешься от мамочки! Я кинулся к ней и заключил ее в свои объятия. -- Мама, -- прошептал я. -- Родная. -- Ах, Артур, малыш, -- сказала она, всхлипывая у меня на плече. -- Мне так недоставало тебя, сынок... Глава 6 Вечный закат в Сумерках делится на циклы -- условные сумеречные сутки, состоящие из двух периодов по шестнадцать часов каждый, либо из четырех четвертей по восемь часов -- тяжкое наследие давным-давно вышедшей из употребления восьмеричной системы исчисления. Так уж повелось издревле, что Сумеречные спят дважды в сутки -- всю первую четверть, или приму, а также еще три-четыре часа во время сиесты в конце третьей четверти, иначе терции. Я упомянул об этом только для того, чтобы вы знали, что я имею в виду, говоря, что проснулся в пятом часу примы. Итак, я проснулся в пятом часу примы; голова у меня раскалывалась от адской боли. Слава Богу, желудок у меня железный, переваривает даже гвозди, не то было бы еще хуже. Накануне вечером мы славно попировали, веселились от всей души, то и дело смеялись по поводу и без всякого повода, болтали без умолку о разных пустяках, вспоминали прошлое. Я напился в стельку и под самый конец ни с того, ни с сего затянул Гимн Света. Изрядно пьяные близняшки подхватили мою песнь, два наших с Брендоном тенора и хорошо поставленное контральто Бренды звучали в лад, приподнято и торжественно, а Юнона и Пенелопа глядели на нас с той терпеливой снисходительностью, с какой опытный врач-психиатр смотрит на своего пациента-шизофреника в состоянии невменяемости. Потом я в одиночку запел Гимн Сумерек, но моя мать и моя дочь, решив, что я уже достаточно повеселился, прервали мое сольное выступление и отвели меня в мою комнату. Юнона сама раздела меня и уложила, как ребеночка, в кроватку. Затем она долго сидела рядом со мной, а я, спьяну позабыв о своих трезвых расчетах, выложил ей все без утайки, все-все о своей жизни в мире, названном мною Землей Артура, даже перечислил ей имена всех девушек, что были у меня на острове, подробно рассказал ей о Дэйре, не забыл также упомянуть о Бронвен и Дане... Меня сморил сон, когда я начал описывать, что происходило со мной, когда я купался в Источнике. В качестве наглядной демонстрации я попытался вызвать Образ, и, кажется, это вырубило меня окончательно. Нет, я не жалел, что рассказал матери то, о чем рассказывать не собирался. В конце концов, я вряд ли бы смог что-нибудь скрыть от нее и, честно говоря, был рад, что мне не пришлось этого делать. Но я горько сожалел о том, что упился, как свинья. Что подумала обо мне моя дочь, Пенелопа?.. Я выбрался из постели и на четвереньках вполз в душевую. Когда я отвернул до упора кран, на меня обрушился поток горячей воды; выложенная кафелем комнатушка мигом наполнилась паром. Я вызвал Образ Источника и ускорил обмен веществ в моем организме, выводя алкоголь и продукты его разложения. Кровь уже не текла, а стремительно неслась по моим жилам; сердце стучало в бешеном темпе, едва не вырываясь из моей груди. Я дышал глубоко и часто, отвалив челюсть и вывалив наружу язык, как загнанная собака. Минут через пятнадцать я выключил горячую воду и включил холодную, ледяную. А еще четверть часа спустя я вышел из душевой, еле держась на ногах от истощения, зато трезвый, как стеклышко. Физическую усталость я мог снять в два счета, но не тут-то было с усталостью психической. Как это ни парадоксально звучит, общение с силами отнимает много сил. Нервная система -- штука тонкая, уязвимая, особенно у нас, Властелинов, которые то и дело оказываются на грани безумия из-за постоянных стрессовых перегрузок. К счастью, у нас нет проблем со старостью и болезнями (кроме психических), поэтому мы можем позволить себе много спать, давая отдых своим нервам, а время от времени мы и вовсе удаляемся в какие-нибудь пасторальные миры, где предаемся праздному безделью в течение многих месяцев и даже лет. Лучший способ борьбы с усталостью -- отдых. Эта азбучная истина прочно укоренилась в моем сознании еще с раннего детства, посему я без проволочек вновь забрался в постель и сразу же заснул. Может быть, даже захрапел. Спал я крепко, без сновидений, и проснулся лишь вначале секунды -- второй четверти сумеречных суток. Я чувствовал себя отдохнувшим, но немного опустошенным. Тело мое ныло, а мысли лениво ворочались в голове. После недолгих размышлений я пришел к выводу, что это скорее от пересыпания, чем от усталости, и решительно поднялся с постели. Стоя под холодным душем, я думал о предстоящем путешествии в Хаос и о том, как бы уговорить ма