Олег Авраменко. Звездная дорога --------------------------------------------------------------- © Copyright Олег Авраменко Email: abram@hs.ukrtel.net Официальная авторская страница Олега Авраменко http://abramenko.nm.ru Ў http://abramenko.nm.ru (продолжение первоначальной дилогии об Источнике) См. также: 1. Сын сумерек и света Ў son.txt 2. Хозяйка Источника Ў lady.txt 3. Звездная дорога --------------------------------------------------------------- Олег Авраменко. Звездная дорога (третья книга цикла об Источнике) --------------------------------------------------------------- © Copyright Олег Авраменко Email: abram@hs.ukrtel.net WWW: http://abramenko.nm.ru Ў http://abramenko.nm.ru Только для частного некоммерческого использования. Любое копирование и распространение этого текста, включая размещение на других сетевых ресурсах, допустимо только с ведома и согласия автора. По всем вопросам обращайтесь по адресу: abram@hs.ukrtel.net. --------------------------------------------------------------- 1. КЕВИН -- Прошу прощения... Мелодичное контральто бесцеремонно вклинилось между земными омарами и гигантскими креветками с Океании VI -- планеты, одно упоминание о которой вызывало у иных гурманов, в особенности у ценителей морских деликатесов, рефлекторное урчание в животе. Я оторвал взгляд от обширного меню и посмотрел на стоявшую рядом молодую женщину лет двадцати пяти. Это была стройная платиновая блондинка с ясно-голубыми глазами и приятными чертами лица; нежная белизна ее кожи, светлые брови и ресницы позволяли надеяться, что цвет ее волос натуральный. -- Да, мадам? -- Официант сказал, что вы предпочитаете обедать в одиночку, но так получилось, что все столики заняты, и я... Конечно, если вы возражаете, я подожду... -- Что вы! -- живо запротестовал я, проявляя все больший интерес к блондинке. Даже извечный спор между креветками и омарами как-то отошел на второй план. -- Никаких возражений. Напротив, буду польщен, если вы составите мне компанию. Присаживайтесь, пожалуйста. -- Благодарю вас, -- сказала белокурая незнакомка и без дальнейших проволочек устроилась за столиком напротив меня. Похоже, она с самого начала не сомневалась в моем согласии. По-итальянски она говорила с сильным акцентом, но бегло, а запинки в ее речи свидетельствовали о смущении... Или, скорее, тут же поправил я себя, о попытке разыграть смущение, притом весьма успешной. Даже если бы я остро нуждался в уединении, у меня вряд ли повернулся бы язык ответить отказом на просьбу робкой и застенчивой девушки -- к тому же такой милой и привлекательной. -- Наверное, -- предположил я, -- вы из новеньких? Я знаю в лицо всех пассажиров первого класса, но вас что-то не припомню. А вас не так-то легко забыть, хоть мельком увидев. Девушка улыбнулась в ответ на мой незамысловатый комплемент. В уголках ее рта образовались очаровательные ямочки. -- Я села во время последней остановки на Нью-Алабаме. Меня зовут Дженнифер... Дженнифер Карпентер. От моего внимания не ускользнуло, что на своей фамилии Дженнифер споткнулась, но я сделал вид, будто ничего не заметил. -- Кевин Макартур к вашим услугам, мисс Карпентер, -- представился я, переходя на английский. -- Надеюсь, я неплохо владею вашим родным языком? Дженнифер рассмеялась, изящно прикрыв ладошкой рот. -- Просто великолепно, -- ответила она, как и прежде, по-итальянски. -- Но, боюсь, моего английского вы не поймете. В этот момент к нашему столику подошел официант, и, пока Дженнифер изучала меню, я сделал заказ, решив спор между омарами и креветками с Океании VI в пользу последних. После недолгих раздумий Дженнифер заказала то же самое, добавив от себя бутылку шампанского в ведерке со льдом. Когда официант отправился выполнять заказ, я спросил, сочтя это подходящей темой для начала непринужденной беседы: -- Так почему же я не пойму вас? Что с вашим английским? -- Не только с моим, но и с нашим, -- уточнила Дженнифер. -- С языком всех моих соотечественников. Так получилось, что в Эпоху Освоения Нью-Алабама потеряла контакт с внешним миром и находилась в изоляции дольше, чем другие населенные планеты. -- Я читал об этом, -- кивнул я. -- Ваши предки одни из первых отправились в Свободный Поиск, а при посадке на планету оба корабля потерпели крушение. Они были оснащены двигателями с неустранимым конструктивным дефектом. Его не обнаружили во время испытаний, но в процессе длительной эксплуатации возникала десинхронизация между циклами поглощения и высвобождения... -- Тут я осекся, поняв, что еще немного, и начну сыпать специальными терминами, вряд ли понятными моей собеседнице. -- Короче говоря, у двигателей происходил "сдвиг по фазе" и они в лучшем случае переставали функционировать, а в худшем -- взрывались. Просто удивительно, что вашим предкам удалось забраться так далеко от Земли, почти в самый центр Галактики. -- Вот поэтому здесь их никто не искал. Лишь через пять с лишним столетий, и то по чистой случайности, Нью-Алабама была обнаружена Сицилианским Экспедиционным Корпусом. К тому времени у нас развилась мощная аграрная цивилизация, и, хотя мы не скатились, подобно другим потерянным колониям, к феодализму, регресс был все же значительным. Электроника была забыта, но, к счастью, мы сохранили письменность. Боясь потерять и эти крохи цивилизованности, старейшины колонистов возвели грамотность в ранг культа, детей учили читать и писать чуть ли не с самых пеленок, пока они не годились для сельскохозяйственных работ, а их наставниками были нетрудоспособные старики. В результате с каждым следующим поколением ньюалабамцы все больше говорили по писанному, как это принято почти во всех языках, кроме английского. Все, что рассказывала мне Дженнифер, я хорошо знал. Также я знал и то, что предки ньюалабамцев в большинстве своем были убежденными сторонниками сегрегации. Они считали, что американское общество движется к погибели из-за смешения рас, поэтому на собственные средства и пожертвования сочувствующих организовали экспедицию из двух кораблей, чтобы отыскать пригодную к жизни планету, колонизировать ее и, как было сказано в их манифесте, "сохранить генофонд англосаксонской американской нации". И хотя дело было давно, еще на заре расселения человечества по Галактике, на Нью-Алабаме до сих пор пугают детишек сказками о "грязных ниггерах", "коварных евреях", "кровожадных китаезах" и "злобных мексиканцах". -- Формально Нью-Алабама относится к числу англоязычных стран, -- между тем продолжала Дженнифер. -- Однако мы терпеть не можем наших инопланетных собратьев, особенно с Земли. Эти снобы смотрят на нас свысока, как на умственно отсталых; тайком, а то и открыто, насмехаются над нашим произношением, утрируя его до крайности. "Плэ-азе, мистресс Ко-опер..." Она запнулась, щеки ее слегка покраснели. -- Ну... Так один нахал обратился к моей подруге. Между нами повисло неловкое молчание. Я знал, что Дженнифер солгала, а она поняла, что я это знаю. Обстановку разрядил официант, прикативший тележку с заказанными блюдами. Пока он накрывал стол, я украдкой разглядывал Дженнифер. Если раньше она казалась мне просто милой и привлекательной, то теперь я испытывал к ней сильное влечение, а от моей первоначальной робости не осталось и следа. Я прекрасно понимал, в чем причина этой перемены, но сейчас меня интересовало другое. Я достал из кармана ноутбук и, связавшись с главным компьютером корабля, запросил список пассажиров первого класса, севших на Нью-Алабаме. На миниатюрном экране появилось пять имен, среди которых было только одно женское: "синьорина Дженнифер Карпентер". "Так-с", -- подумал я и сделал следующий запрос, для отвода глаз. Бегло ознакомившись с полученной информацией, я выключил ноутбук, вернул его в карман и сказал Дженнифер: -- Корабль уже закончил разгон. С минуты на минуту капитан сделает официальное сообщение. В ответ Дженнифер молча кивнула, и мы оба принялись за еду. Поглощая салат из креветок и почти не чувствуя его восхитительного вкуса, я гадал о том, что заставило Дженнифер сесть на корабль под вымышленным именем. Само собой напрашивалось два варианта -- либо она скрывалась от правосудия, либо бежала от мужа. И вернее всего первое... Но кто знает? Ведь женская душа -- потемки. -- Между прочим, -- как бы невзначай заметил я. -- На борту корабля действуют законы Земной Конфедерации. Правая рука Дженнифер вздрогнула и судорожно сжала нож, которым она разрезала сочный бифштекс. -- Ну и что? -- По земным законам муж не вправе удерживать жену против ее воли. Дженнифер внимательно посмотрела мне в глаза. Ее взгляд был жестким, напряженным... и злым. -- По нашим законам тоже, -- наконец ответила она. -- Но наши законы также позволяют паршивым адвокатишкам рыться в грязном белье и извлекать его на всеобщее обозрение. Особенно ушлы в этом деле адвокаты моего мужа. -- Так что вы бежали скорее от скандала, чем от своего мужа? -- Пожалуй, что да. "Но это еще не все", -- подумал я, однако не высказал свою мысль вслух и решил воздержаться от дальнейших расспросов. До поры до времени, разумеется. Тихая спокойная музыка, заполнявшая просторный зал ресторана, умолкла. Еще несколько секунд после этого слышался звон посуды и звуки человеческой речи, но затем воцарилась почти полная тишина. Официанты и метрдотели почтительно замерли, а посетители навострили уши, ожидая сообщения. -- Уважаемые дамы и господа, -- раздался из невидимых динамиков уверенный, с металлическими нотками голос человека, привыкшего отдавать приказы. -- Говорит Джованни ди Марко, капитан трансгалактического пассажирского лайнера Итальянских Астролиний "Никколо Макьявелли". Имею честь довести до вашего сведения, что в полном соответствии с графиком полета корабль вышел на стационарный уровень двухсот пятидесяти семи тысяч по составляющей "ц" и движется с относительной скоростью ноль целых девяносто три сотых от стандартной единицы. Следующая остановка -- в секторе Дамограна через двести семьдесят шесть часов собственного корабельного времени. О начале торможения вы будете извещены заблаговременно. А пока от имени экипажа и от себя лично желаю вам приятного полета. Вновь зазвучала музыка, посетители возобновили прерванную трапезу, в центре зала закружили в медленном танце пары, а официанты, как и прежде, проворно лавировали между столиками, принимая заказы и разнося блюда. -- Наш капитан всегда так заумно выражается? -- спросила Дженнифер. -- Так принято, -- ответил я. -- Заумно, но точно. -- И не совсем понятно. С какой все-таки скоростью мы летим? -- Грубо говоря, семьдесят миллиардов километров за секунду или около двадцати семи световых лет в час. Но это верно лишь в том смысле, что через двести семьдесят шесть часов мы выйдем из овердрайва на расстоянии семи с половиной тысяч световых лет от Нью-Алабамы. -- Так вы тоже пилот? -- Помимо всего прочего. А почему вы так решили? -- Потому что термин "овердрайв" употребляют только ученые и звездолетчики... -- Она запнулась: слово "звездолетчики" страшно не нравился этим самым звездолетчикам (как, впрочем, и наземникам было не по нутру, когда наш брат называл их наземниками). -- Простите. Я имела в виду тех, кто непосредственно связан с межзвездными полетами, -- пилотов, астронавигаторов и прочих. Остальные же люди обычно говорят о сверхветовой скорости. А поскольку вы не похожи на ученого, следовательно, вы пилот. Ну, или кто-то в этом роде. Я улыбнулся: -- Видимо, мне не хватает умного, вернее, заумного взгляда и остроконечной козлиной бородки, чтобы походить на ученого. -- А еще чуточку такта, -- с легким упреком добавила Дженнифер; видно было, что она немного задета. -- Вы насмехаетесь над моими провинциальными представлениями. -- Отнюдь, -- возразил я. -- У меня и в мыслях этого не было. Просто забавно, насколько распространен стереотип -- и в провинциальных мирах, и даже в так называемых очагах цивилизации. Многие люди, едва лишь заслышав аббревиатуру "д. ф. н.", тотчас представляют себе этакого книжного червя в преклонных годах и очень удивляются, когда действительность не соответствует их ожиданиям. Во взгляде Дженнифер появилось восхищение. -- Вы доктор физических наук? -- А также пилот-навигатор. Обе мои специальности тесно связаны, поскольку как физик я занимаюсь изучением виртуального гиперпространства. Дженнифер покачала головой: -- Просто поразительно! Ведь вы не намного старше меня. -- Лет на десять. Мне уже тридцать пять, хотя, возможно, я выгляжу моложе. -- Гораздо моложе, -- подтвердила Дженнифер. -- И дело не столько во внешности, сколько... Даже не знаю, как это объяснить. Вы не похожи на человека, осознающего, что за его плечами почти треть жизни -- может быть, лучшая треть. Чем-то вы напоминаете мне мальчишку-подростка, которому кажется, что впереди у него целая вечность. Я хмыкнул: -- Вы не первая, кто говорит мне это. Я действительно мало думаю о времени. -- И тем не менее оно идет, -- хмуро заметила Дженнифер. -- Независимо от того, думаете вы о нем или нет. С каждым прожитым годом вы оставляете позади одну стодвадцатую часть своей жизни... и это в лучшем случае. Я внимательно посмотрел на нее и сказал: -- Видимо, время для вас очень болезненная тема. Она кивнула: -- В той или иной степени эта тема болезненна для всех, но особенно для тех, кто тратит свою жизнь впустую... А в один прекрасный момент оглядываешься и со всей отчетливостью осознаешь, что прошлого не вернуть. Я понял, что мое первое впечатление о Дженнифер было ошибочно. Ее хорошенькая белокурая головка, оказывается, способна на большее, чем просто носить изящные шляпки модных фасонов. Некоторое время мы ели молча. Лишь когда был подан десерт, Дженнифер, отпив из своего бокала немного шампанского, произнесла: -- Между прочим, у вас английское имя. Но, насколько я поняла, английский язык для вас не родной. Как же так получилось? -- Прежде всего, -- ответил я, -- у меня не английское имя, а кельтское, оно переводится как "Кевин, сын Артура". По происхождению я кельт, а не англосакс, -- это, как любит говорить мой отец, две большие разницы. Быть может, вам известно, что в древние времена ваши предки, англы и саксы, явились с континента и завоевали Британию? -- Что-то такое я припоминаю из школьных уроков истории. Однако нам говорили, что раньше в Британии жили варвары, а англосаксы принесли им культуру. -- Все было как раз наоборот, -- заметил я. -- Это англосаксы были варварами, а в Британии тогда существовала довольно развитая кельто-романская цивилизация. И наступление так называемых Темных веков связано с уходом римлян и началом англосаксонской экспансии. -- Возможно, -- не стала спорить Дженнифер. -- У моих соотечественников весьма своеобразный взгляд на историю. К примеру, Авраама Линкольна у нас называют не иначе как предателем нации. В пятнадцать лет я была шокирована, когда узнала, что повсюду, кроме Нью-Алабамы, президент Линкольн считается одним из величайших политиков девятнадцатого века. И только у нас... -- Она поморщилась, как будто съела что-то кислое. Видно было, что разговор о родной планете не доставляет ей удовольствия. -- А вы сами родом с Земли? -- С Земли, да не с той. Мир, где я родился, называется Земля Артура. На коралловых губах Дженнифер заиграла улыбка: -- Сын Артура с Земли Артура. Любопытное совпадение -- если это совпадение... Между прочим, я никогда не слышала о такой планете. -- О ней мало кто слышал. Мои соотечественники исповедывают жесткий изоляционизм и предпочитают не вступать в контакт с другими населенными мирами. -- Но вы, похоже, не такой. Я пожал плечами: -- В каждом стаде есть паршивая овца. Дженнифер посмотрела на меня сквозь свой бокал с таким сосредоточенным видом, будто надеялась, что тонкий горный хрусталь и прозрачная пьянящая жидкость с микроскопическими пузырьками углекислоты позволят ей заглянуть мне в самую душу. -- Значит, -- задумчиво проговорила она, -- мы с вами два сапога пара. Я тоже паршивая овца в своем стаде. -- Вот как? И в чем это проявляется? -- Я не смогла смириться с той унизительной ролью, которую наше общество отводит замужней женщине. Я не хочу быть ничьей "половинкой" ни второй, ни даже прекрасной. Я хочу быть самостоятельной личностью и принадлежать только самой себе. -- И поэтому вы бежали от мужа? -- Именно поэтому, -- подтвердила Дженнифер, а затем с жаром (видимо, выпитое шампанское дало о себе знать) добавила: -- Как жаль, что я не сделала этого раньше! Целых семь лет, всю мою юность я отдала этому... этому старому козлу... -- Она сделала паузу и залпом осушила бокал. -- Между прочим, я не солгала вам. Меня действительно зовут Дженнифер Карпентер... вернее, когда-то так звали. На моей родине женщина, выходя замуж, теряет не только свою фамилию, но также и личное имя -- оно остается лишь для домашнего употребления, вроде собачьей клички. Официально я даже не Дженнифер Купер, а миссис Сэмюэл Купер -- то есть, собственность мистера Сэмюэла Купера. Вот оно, хваленное равенство полов! Последние слова Дженнифер произнесла громко, почти выкрикнула, чем привлекла к нам внимание сидевшей за соседним столиком пожилой супружеской четы. Седовласый господин ободряюще подмигнул мне (из чувства мужской солидарности, надо полагать), а холеная дама в годах одарила нас снисходительной улыбкой -- мол, милые бранятся, только тешатся. -- Боюсь, -- вполголоса заметил я, -- нас приняли за молодоженов в свадебном путешествии. Дженнифер мгновенно остыла, смущенно глянула на соседей, будто извиняясь, а затем повернулась к зеркальной стене ресторана. -- И правда, -- сказала она. -- Мы неплохо смотримся вместе. Вы не находите? Я улыбнулся и утвердительно кивнул: -- Нахожу. Но еще лучше мы смотрелись бы в центре зала, среди танцующих. В ясно-голубых глазах Дженнифер заплясали лукавые чертики. -- А почему бы и нет, -- без лишних раздумий весело произнесла она. -- Гулять, так гулять. 2. ЭРИК Одевшись, я пару минут простоял, задумчиво глядя на шпагу. Нельзя сказать, что я, подобно дяде Амадису, вообще избегаю носить оружие, но шпага, доставшаяся мне от долговязого предка, слишком длинная для моего роста и чуть ли не волочится по земле. Обычно я ношу с собой кинжал, тоже не простой, волшебный, который после броска возвращается, как бумеранг, обратно мне в руку -- причем так стремительно, что за минуту я могу поразить с расстояния пяти метров точно "в яблочко" добрый десяток мишеней, а иногда и больше. Мой личный рекорд -- шестнадцать. После некоторых колебаний я все же решил взять шпагу. Чем черт ни шутит, вдруг Ладиславу приспичит вызвать меня на дуэль? А драться я предпочитал своей Грейндал, чей клинок был закален в Горниле Порядка. Некогда эта шпага принадлежала моему деду, королю Утеру, потом перешла в собственность Амадиса (который, кстати говоря, лишь считанные разы брал ее в руки), а позже, когда на престол Света взошел мой отец, ему вместе с короной досталась и Грейндал. Однако он, будучи адептом другой силы, предпочел не связываться с оружием, отмеченным Янь, а заказал себе новый клинок и освятил его в водах Источника. Вот так Грейндал стала моей. Впрочем, я сомневался, что Ладислав намерен драться со мной. Будь это так, он прислал бы ко мне своих секундантов с формальным уведомлением о вызове на дуэль -- дети Дажа (как, собственно, и дети Света) обожают подобные ритуалы и строго придерживаются их. И вообще, не такой уж Ладислав дурак, чтобы зазря рисковать головой -- или, в лучшем случае, задницей. Он прекрасно понимает, что в честном поединке ему меня не одолеть, а пустить в ход коварство... нет, это исключено. Дело даже не в том, что до того злополучного скандала трехлетней давности мы были добрыми приятелями. Речь шла о чести Дома, а, как известно, вопросы чести, пусть и сомнительного свойства, нельзя решить бесчестным путем. Я пристегнул к поясу шпагу в инкрустированных ножнах и подошел к зеркалу. Я был уверен, что со мной все в порядке, просто не упустил случая лишний раз полюбоваться собой. Конечно, в самолюбовании мне далеко до Нарцисса, но, буду откровенен, что-то нарциссовское у меня есть. Я бы ни с кем не поменялся своей внешностью -- уж больно она мне нравится. У меня белокурые с рыжинкой волосы, большие голубые глаза, красивое лицо с типично пендрагоновскими безупречно правильными чертами и стройная фигура с идеальными для нормального мужчины (не дистрофика и не культуриста) пропорциями. Даже мой невысокий по пендрагоновским меркам рост -- всего-то метр шестьдесят три -- нисколько не портит общей картины. Невесть почему меня считают опасным сердцеедом, но, честное слово, это не так. Напротив, моя беда в том, что я слишком застенчив с женщинами. Возможно, я и пасу глазами каждую встречную юбку, загораюсь при виде мало-мальски симпатичной мордашки... но и только. Да и не очень-то прельщают меня лавры дяди Амадиса или кузена Мела. Я уж не говорю об этом придурке Кевине, который, по-моему, совсем спятил, коллекционируя голубоглазых блондинок. Мне достаточно одной, единственной... Где ты сейчас, моя единственная?.. Выйдя из своих покоев, я обнаружил, что коридор более людный, чем обычно. Оказывается, минут десять назад, вследствие "мелкого сбоя" в компьютерной сети, обслуживающей системы жизнеобеспечения дворца, все стекла в окнах этого коридора (и не только этого коридора) потеряли свои затемняющие свойства. Пятеро техников из департамента бытовой магии занимались восстановлением разрушенных чар; за их работой наблюдала группа праздношатающихся бездельников и бьющих баклуши слуг. Ослепительно-яркое белое солнце Царства Света заглядывало в незащищенные окна и слепило глаза. В середине лета оно было просто невыносимым; в середине лета весь Солнечный Град вымирал, впадая в летнюю спячку. Чтобы невзначай не помешать техникам, я решил обойтись без колдовских штучек, а просто надел весьма кстати прихваченные солнцезащитные очки и уверенным шагом направился к ближайшему лифту. Дорогой я думал о том, что мой дед, покойный король Утер, отчасти был прав, когда издал впоследствии отмененный Амадисом запрет на использование компьютеров при дворе и в государственном аппарате. Не то, чтобы я был противником прогресса, но слишком уж часто эти штуковины, по выражению Дианы, "втыкали рога", и винить в происшедшем было некого, кроме неуловимых битов и байтов и совсем уж непонятных "недопустимых инструкций". Последнее вообще черт-те что. Если эти инструкции недопустимые, то зачем их, спрашивается, допускают?.. Хотя, возможно, я несу полную чушь. Несмотря на тесную дружбу с Дианой, я мало что смыслю в компьютерах и даже побаиваюсь их. Тетушка Бренда постоянно журит меня, безалаберного, и приводит в пример умницу Кевина... Тьфу! Тоже мне пример! Присутствующие почтительно приветствовали меня и расступались, давая мне пройти. Мне это нравилось. Я не люблю откровенного подобострастия и лизоблюдства, но почтительность мне по душе. Все-таки хорошо быть первым принцем королевства, гораздо лучше, чем королем. У моего отца есть долг, есть обязанности, навалом ответственности, а на меня приходится львиная доля почтения к королевской власти. По правде говоря, я не хочу быть королем и вряд ли им стану. Мой отец намерен царствовать не одну сотню лет, а я к тому времени, когда он решит отойти от дел, если останусь жив, буду слишком умен, чтобы принять корону. Дядя Амадис стал по-настоящему счастлив, лишь когда отрекся от светской власти. Его пример назидателен и вдохновляет меня -- как хорошо учиться на чужих ошибках! Кроме того, я не прочь унаследовать от Амадиса титул верховного жреца. Но это не скоро, в далеком, очень далеком будущем. А пока я довольствуюсь положением первого принца со всеми проистекающими отсюда последствиями весьма приятного свойства. К примеру, достаточно мне намекнуть любой приглянувшейся мне барышне... Но нет, вру! Все не так просто. Как-то раз (впрочем, это было давно, еще во времена моего сопливого отрочества) я, набравшись смелости, предложил одной очаровательной девушке провести со мной ночь, но это получилось у меня так грубо и неуклюже, что она решила, будто я считаю ее шлюхой, и влепила мне пощечину. Наверное, бедняжка затем целый месяц тряслась, ожидая ареста за оскорбление королевского достоинства... Возле самого лифта меня окликнул знакомый с детства голос: -- Эрик, постой! Я с улыбкой обернулся. Я всегда улыбался при встрече с мамой, у меня это получалось непроизвольно, вне зависимости от того, кстати было ее появление или нет. Сейчас я предпочел бы уклониться от встречи с ней, но все равно был рад ее видеть. Я всегда рад видеть мою мать Дану, королеву Света. Когда-то ее звали Бронвен, но тридцать лет назад, выйдя замуж за моего отца и короновавшись, она приняла имя Дана. Почему -- это совсем другая история. И совсем неинтересная. На маминой родине, Земле Артура, ее по-прежнему зовут Бронвен -- отчасти по старой привычке, а отчасти затем, чтобы не путать с другой королевой Даной, женой моего дяди Артура и моей двоюродной теткой. Кстати сказать, в этом совпадении имен нет ничего случайного. Но опять же -- это совсем другая история. Говорят, что раньше мама была дурнушкой, но мне с трудом в это верится. Вернее, не верится вовсе. Для меня моя мама самая прекрасная женщина на всем белом свете -- и не только для меня. Я с детства привык к тому, что мужчины смотрят на нее с восхищением, а женщины -- с нескрываемой завистью. Они завидуют ее совершенной фигуре, приятному овалу лица, глазам цвета весеннего неба, нежной белизне ее кожи, роскошным золотым волосам. (Впрочем, когда я родился, она была рыжей и зеленоглазой -- но все равно прекрасной, -- и оттого мои волосы слегка отливаются медью, а глаза, когда я сердит или расстроен, каким-то непостижимым образом становятся изумрудными). С легкой руки дяди Артура маму частенько называют Снежной Королевой, с чем я решительно не согласен. По мне, более нелепого, неподходящего прозвища придумать нельзя. Всякому ребенку известно, что Снежная Королева должна быть высокомерной, надменной и неприступной; моя же мама напротив -- очень мягкая и сердечная женщина. Она дружелюбна, приветлива, непосредственна и не стесняется проявлять свои чувства в присутствии посторонних. Вот и сейчас она обняла меня и поцеловала в щеку, как это делала всегда, будь мы на людях или наедине. -- Доброе утро, сынок, -- ласково сказала она. -- Ты куда-то спешишь? -- Не очень, -- уклончиво ответил я, надеясь, что этим ее любопытство будет удовлетворено. Однако ошибся. -- Если не возражаешь, зайдем ко мне, -- предложила мать и тут же, не сомневаясь в моем согласии, поддела руку под мой локоть и увлекла меня за собой. -- Я переправлю тебя в Тоннель из "ниши". -- Это было бы замечательно, -- слегка сконфуженно произнес я, приноравливаясь к ее энергичной походке. Еще бы! Я постоянно приставал к родителям с подобной просьбой и спускался в Зал Перехода, расположенный на глубине полутора километров, лишь в исключительных случаях, когда и отец и мать отсутствовали, либо были очень заняты. Безусловно, матушка была удивлена тем, что я направился в подземелье, не поговорив предварительно с ней. И не просто удивлена, но и озадачена. -- Сегодня ты при полном параде, -- как бы между прочим заметила она, имея в виду прежде всего мою Грейндал. -- Что-то я не слышала ни о каких торжествах. Или ты собрался на свидание? Решил произвести на девушку впечатление? Я начал подозревать, что наша встреча произошла отнюдь не случайно; и если это так, то мне оставалось лишь подивиться тому, с какой невероятной скоростью распространяются по дворцу слухи. Не прошло и десяти минут, как я вышел из своих покоев, а маме, судя по всему, уже доложили, что я куда-то собрался, прихватив с собой дедовскую шпагу. Вообще-то мама у меня молодчина. С тех пор как мне исполнилось шестнадцать, она старалась не навязываться с чрезмерной родительской опекой, вполне справедливо считая меня достаточно взрослым, чтобы иметь свои секреты, достаточно самостоятельным, чтобы справляться с собственными проблемами, и достаточно рассудительным, чтобы самому решать, когда и к кому обратиться за помощью и советом. Однако тот факт, что я взял Грейндал и попытался покинуть Солнечный Град не совсем обычным для меня путем -- через Зал Перехода -- лишь бы избежать разговора с ней или отцом, очевидно, встревожил ее, и она решила выяснить, что у меня на уме. Маминому чутью можно только позавидовать... и подосадовать, что оно так некстати проявилось. У меня не было ни малейшего желания лгать, к тому же я не видел в этом никакого смысла. Наряду с острым чутьем, моя мама обладала чересчур богатым воображением, будоражить которое я не собирался. Она могла нафантазировать невесть что, тогда как в действительности ничего особенного не произошло -- за исключением того, что я вел себя попросту глупо. Поэтому я сказал правду: -- У меня свидание, но не с девушкой. Ладислав хочет поговорить со мной. Мама не сбавила шаг и даже не повернула ко мне лицо, но я почувствовал, как она напряглась. -- Он вызвал тебя на дуэль? -- Пока нет, и не думаю, что вызовет. Во время нашего разговора он вел себя довольно миролюбиво; правда, был чем-то взволнован. Сказал, что хочет посоветоваться со мной по очень важному делу. -- По какому? -- Понятия не имею. Он даже не намекнул. -- А ты уверен, что это не ловушка? -- На все сто. Я хорошо знаю Ладислава, ему чуждо коварство. К тому же, когда я назначил встречу в доме Дианы, он нисколько не возражал. Шагов десять мы прошли молча. -- И все-таки, -- произнесла мать. -- Что, если ваш разговор закончится ссорой, и Ладислав вызовет тебя на дуэль? Раз ты взял шпагу, то, похоже, не исключаешь такого варианта. Я пожал плечами: -- Все может быть. Если Ладиславу невтерпеж разделить участь Зорана, что ж, я доставлю ему это сомнительное удовольствие. Мама слегка улыбнулась: -- Ты такой же самонадеянный, каким был Артур в юности. -- Она хмыкнула. -- По крайней мере, во времена своей второй юности. Впрочем, не думаю, что прежде он был скромнее. Это сравнение мне не понравилось. Нельзя сказать, что я испытывал неприязнь к дяде Артуру. Напротив, я всегда восхищался им, и мне было лестно слышать, что я чем-то похож на него, -- но только не от мамы. Сплетники утверждали, что до замужества она была любовницей дяди Артура, и я подозревал, что это правда. Кое-кто заходил еще дальше, полагая, что эта связь не прекратилась и после того, как мои родители поженились; я очень боялся, что это тоже правда, хотя верить отказывался. Одно время меня мучили сомнения, чей же в действительности я сын, и только проведя тайные научные изыскания (нарушив при этом целый ряд этических норм), я к превеликому своему облегчению убедился, что мой отец -- Брендон... Миновав анфиладу комнат, мы вошли в мамин кабинет, к которому примыкала "ниша" дверь в большой мир, открытая только для адептов Источника. Самостоятельно воспользоваться ею я не мог, поскольку не был адептом и, честно говоря, не очень стремился им стать, так как метил в преемники Амадиса. Хотя, в принципе, одно другому не мешало, исторический прецедент уже имел место -- мой прапрадед по мужской линии был королем Света и верховным жрецом Митры, обладая Силой Источника. -- Когда назначена встреча? -- спросила мать. -- Через сорок минут, -- ответил я, взглянув на часы. -- Даже через тридцать пять. Как раз успеваю без лишней спешки. -- Если бы ты спустился в подземелье, тебе пришлось бы поторопиться, -- заметила она, лишь констатируя факт, и не стала развивать свою мысль дальше. -- Вот что я подумала, Эрик... -- Да? -- Если Ладислав предложит тебе мир, что ты ответишь? -- А я с ним и не ссорился. -- Сынок, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, -- сказала мама. -- Ведь я вижу, что ты до сих пор любишь Радку и никак не можешь смириться с ее потерей, но из-за своей непомерной гордыни... В конце концов, прошло уже три года, страсти улеглись, и никто не станет говорить, будто ты поддался нажиму. Я вздохнул: -- Увы, мама, нет. Ты ошибаешься. Зоран станет говорить, еще как станет. Уж он-то зальется соловьем, такого понапридумывает. А этот старый хрен... пардон, Володарь, заставит меня унижаться. -- По-твоему, просить руки унизительно? -- Нет, но можно не сомневаться, что мое сватовство представят как публичное покаяние. Я этого не потерплю. Теперь уже вздохнула мама: -- Ты такой же упрямый, как... как и все Пендрагоны. Ты путаешь гордость с гордыней, а признать свою неправоту считаешь малодушием, хотя на самом деле это был бы мужественный поступок. Я пожал плечами: -- Значит, я недостаточно мужественный. -- Скорее, недостаточно взрослый. -- Мама наклонила мою голову и нежно поцеловала меня в лоб. -- Мой ты малыш. Еще недавно я обижался, когда матушка называла меня малышом, но в последнее время стал относиться к этому спокойно -- наверное, повзрослел. А повзрослев, понял, что для матери дети всегда остаются детьми, сколько бы лет им ни было -- хоть два, хоть двадцать два (да хоть и семьдесят восемь). И все же... -- Мама, -- сказал я. -- Мне надоело быть единственным ребенком в семье. Я уже вырос -- пора бы тебе подумать еще об одном малыше. Или малышке. На лицо матери набежала тень и тут же исчезла -- но недостаточно быстро, чтобы ускользнуть от моего внимания. Набравшись смелости, я наконец решился задать очень болезненный для меня вопрос, который мучил меня с тех самых пор, как я начал критически воспринимать действительность: -- Ты не любишь отца, мама, ведь так? Ты не хочешь от него детей. А я родился по чистой случайности. Я прав? Она отступила на шаг и устремила на меня грустный взгляд своих прекрасных голубых глаз. -- Ты прав и не прав, Эрик, -- ответила после долгого и напряженного молчания. -- Мы с Брендоном любим друг друга, хотя с твоей точки зрения это трудно назвать любовью. Наш брак -- союз двух товарищей по несчастью и, можешь мне поверить, довольно тесный союз. -- Однако... -- значительно произнес я. Мама села в кресло и в задумчивости склонила голову, золотистые локоны упали ей на лоб. -- Увы, сынок, сердцу не прикажешь... -- Вдруг она резко вздернула подбородок, взмахом руки отбросила назад волосы и пристально посмотрела мне в глаза. -- Но я слишком горда, чтобы становиться в очередь. Надеюсь, ты этому веришь? Я не хочу быть чьей-то второй или третьей женщиной... даже Артура. Ему хватает и Даны с Дианой; пусть они оспаривают его друг у дружки, а я в их игры не играю. Мы с твоим отцом по-своему счастливы, и плевать, что наше счастье шаткое, непрочное; главное -- у нас дружная семья, у нас есть сын, которого мы любим и которым гордимся. -- Мама встала, подошла ко мне, обняла и положила голову на мое плечо. -- Мы очень любим тебя, Эрик. Ты прав, мы зачали тебя по неосторожности, но тем сильнее мы любим тебя, нежданного. Ты наша нечаянная радость. Мы боялись иметь детей и до сих пор боимся. В любой момент наш брак может распасться и тогда... К счастью, ты уже взрослый и способен понять нас. Минуту или две мы простояли молча, затем мама, немного успокоившись, отстранилась от меня и поправила свою прическу. -- Ладно, сынок, тебе пора... Впрочем... -- Она сделала глубокий вздох. -- Давай расставим все точки над "i". Ты хочешь знать, изменяли ли мы с отцом друг другу? -- Нет, -- без колебаний ответил я и решительно направился к потайной двери в стене кабинета. Я не лукавил. Я страшно боялся услышать правдивый ответ, а тем более -- с именами... 3. КЕВИН Я проснулся в шестом часу утра по корабельному времени. Я понятия не имел, что меня разбудило в такую рань, но был твердо уверен, что Дженнифер тут ни при чем. Скорее, это чудовища из мрачных закоулков подсознания вторглись в мой сон и разрушили его. Я крайне редко вижу кошмары; в большинстве случаев, едва лишь намечается что-то не очень хорошее, я моментально просыпаюсь и обычно не помню, что мне снилось. Мой дядя Брендон считает, что это следствие моей привычки всячески избегать неприятностей, вернее, убегать от них, сломя голову. Что ж, возможно, он прав. Хорошо это или плохо, но за тридцать пять лет, прошедших с момента моего рождения, я умудрился не нажить себе ни одного мало-мальски серьезного врага... ну, за исключением обманутых мужей, которые по моей милости обзавелись такими сомнительными украшениями, как рога... Дженнифер спала безмятежным сном невинного младенца. Очевидно, она не в первый раз изменила мужу и не испытывала по этому поводу ни малейших угрызений совести. В тусклом свете ночника ее лицо казалось мне очень знакомым, но я отдавал себе отчет в том, что это лишь игра моего воображения, неосознанное стремление хоть ненадолго обмануть себя, выдать желаемое за действительное. Меня привлекали женщины только определенного типа -- стройные, чуть худощавые блондинки с голубыми глазами, -- из-за той единственной, которую я всегда хотел, с тех самых пор, как впервые почувствовал себя мужчиной. На тумбочке возле кровати стояла пепельница с несколькими окурками, а рядом лежала начатая пачка шикарных арктурианских сигарет. Я взял одну из них и закурил, хотя прекрасно понимал, что после этого мне вряд ли удастся заснуть. Ну и черт с ним! Все равно, коль скоро я вспомнил о прошлом, сна мне не видать, как собственных ушей. Для меня не было загадкой, почему я стал таким, какой я есть, и все же думать об этом было больно. Однако я часто думал бессонными ночами -- то ли из врожденной страсти к самоистязанию, то ли просто потому, что не мог не думать... Моей первой любовью была Монгфинд Энгус. По злой иронии судьбы (иронии здесь больше, чем кажется на первый взгляд) она приходилась мне родной тетей, но в силу определенных обстоятельств мы оказались сверстниками. В детстве нас связывала тесная дружба, которая затем переросла в более глубокое чувство... увы, только с моей стороны. Я не пошел по стопам отца, однако в этом не было ни капли моей заслуги. Монгфинд любила Моргана Фергюсона и стала его женой, а я, отчаявшись добиться взаимности, принялся искать утешения на стороне. Именно утешения -- не любви. Я получаю садистское удовольствие, разрушая чужие браки; это стало моей страстью, своего рода болезненной манией. Кое-кто считает меня самым чокнутым из всей нашей ненормальной семейки; справедливости ради замечу, что иногда мне тоже так кажется. Впрочем, все сходятся на том, что мой заскок вполне безобиден и не представляет серьезной опасности для общества в целом -- но лишь для отдельных индивидуумов мужеска пола, которых угораздило жениться на голубоглазых блондинках. Даже извращенцем меня трудно назвать -- в конце концов, многие мужчины предпочитают блондинок. Другое дело, что они не зациклены, подобно мне, именно на замужних блондинках. Вообще-то я мало гожусь на роль героя-л