юбовника, бесстрашного покорителя женских сердец. Я не так красив, как мой отец, дядя Брендон или кузен Эрик, мне далеко до неотразимого шарма дядюшки Амадиса и дерзкого очарования Мела Лейнстера, но в то же время я не принадлежу к особой породе некрасивых-нескладных-обаятельных, как дядя Колин. Внешность у меня самая что ни на есть заурядная: русые волосы, карие глаза, лицо с правильными, но не слишком выразительными чертами, чересчур хрупкое для моих ста восьмидесяти восьми сантиметров телосложение. Одним словом, несколько пресновато. Я и сам толком не понимаю, что влечет ко мне женщин. Я бы на их месте... Впрочем, я-то мужчина, и мне не дано объективно судить о мужской привлекательности, даже о своей собственной. Тетушка Бренда говорит, что во мне есть какой-то там "внутренний огонь", но, скорее всего, она просто льстит моему тщеславию. Куда более откровенен был со мной Брендон, который однажды с предельной деликатностью обратил мое внимание на то, что, помимо голубых глаз и белокурых волос, всех моих "жертв" объединяет еще одно немаловажное обстоятельство -- они были, мягко говоря, не самыми счастливыми женами на свете. Это открытие немного успокоило мою совесть и одновременно уязвило самолюбие. Получалось, что я всегда шел по пути наименьшего сопротивления и при том постоянно обманывал себя, преувеличивая свои достижения. Я вовсе не хищник, а трусливый шакал, идущий по следам чужой беды и добивающий слабых, беспомощных, истекающих кровью. Интрижка с Дженнифер -- яркое тому подтверждение. Ее брак распался без моего участия, она бежала от мужа и от скандала, связанного с разводом, а я лишь воспользовался ситуацией, чтобы добавить в свою коллекцию еще одну голубоглазую блондинку... Нет, определенно, я психопат. Весь в своего папашу -- у нас обоих мозги набекрень из-за женщин. Я решительно встал, надел рубашку и брюки, обулся и вышел из спальни. Больше не было смысла валяться в постели; теперь я уж точно не засну. Кроме того, я должен чем-то занять свои мысли, чтобы не думать об этом мучительном треугольнике -- мой отец, моя мать и та, другая, чье имя я избегал произносить даже мысленно... Каюта Дженнифер, как и моя, напоминала номер "люкс" семизвездочного отеля на Земле и других высокоразвитых планетах. За порядком в апартаментах следили живые горничные, а не механические уборщики; завтрак, обед или ужин можно было заказать прямо в каюту; в любое время дня и ночи к услугам пассажиров были дежурные стюардессы, готовые исполнить любое их желание (иногда в буквальном смысле любое). Вся эта роскошь предназначена для крупных финансовых и промышленных воротил, надменных аристократов, высокопоставленных государственных чинов и просто богатых бездельников, убивающих свое время в бесконечных межзвездных круизах. Билет первого класса, особенно на таких шикарных лайнерах как "Никколо Макьявелли", стоит бешеные деньги, и четверть этой суммы составляют комиссионные, идущие на покрытие убытков от продажи дешевых билетов третьего класса. Такое положение закреплено в Галактической конвенции грузопассажирских перевозок. Это своего рода социальная программа, призванная гарантировать каждому человеку, независимо от его имущественного положения, возможность совершить межзвездный перелет, правда, в разных условиях: одни -- в каютах с пятью-шестью просторными комнатами и всевозможными удобствами, иные же -- по пять-шесть человек в тесных комнатушках на нижней палубе и с общими удобствами в конце коридора. Впрочем, большинство людей предпочитают летать вторым классом -- без особого шика, но в относительном комфорте и притом недорого. Это вполне по карману бизнесменам среднего и мелкого пошиба, преуспевающим фермерам, квалифицированным специалистам, научным работникам, служащим, инженерам, пенсионерам и даже студентам. Некоторые компании время от времени пытаются обойти Конвенцию, отказавшись от третьего класса, а первый окрестив вторым "с дополнительными удобствами за отдельную плату", но их надежды привлечь престижных клиентов более низкими расценками не оправдываются. Снобизм силен во все времена, и любой уважающий себя денежный мешок без колебаний выложит двадцать пять процентов сверх требуемой суммы за одно только название "первый класс". Миновав роскошную гостиную, я вошел в кабинет. Щелкнул пальцами -- в комнате вспыхнул яркий свет. На первых порах я частенько забывал это делать, вызывая недоумение у знакомых -- ведь освещение все равно включалось. Но за четырнадцать лет жизни в этом мире я приобрел своего рода условный рефлекс и теперь, даже гостя дома, то и дело сопровождаю мысленные команды щелчками. Недаром говорят, что привычка -- вторая натура. Я прикрыл за собой дверь и осмотрелся. Кабинет был точной копией моего, но здесь не царил привычный для меня творческий беспорядок, создающий атмосферу уюта, а на двери, как я заметил, не светилась табличка "Убедительная просьба не убирать". Некоторое время я простоял в нерешительности. Я не был уверен, что поступаю правильно (а тем более, порядочно), но, с другой стороны, меня одолевало любопытство. И не только любопытство. Дело в том, что я наконец-то вспомнил, где встречал фамилию Купер. И хотя Куперов на свете как собак нерезаных, мистер Сэмюэл Ф. Купер XVII, председатель совета директоров ньюалабамского банка "Купер и сыновья", был один. С ним лично я не встречался, но его подпись, в числе прочих, стояла под контрактом, который имел ко мне самое непосредственное отношение. А значит, если только я не ошибаюсь в своих предположениях, по прибытии на Дамогран Дженнифер ждут крупные неприятности. Просмотр бумаг, обнаруженных во встроенном в стену сейфе, подтвердил мою первую догадку -- Дженнифер действительно была женой достопочтенного Сэмюэла Ф. Купера XVII. Там же я нашел кое-какие драгоценности и около двухсот тысяч ньюалабамских долларов наличными -- сущий пустяк для находящейся в бегах жены преуспевающего банкира. Тщательно заметя за собой следы, я запер сейф и сел во вращающееся кресло перед компьютерным терминалом. Неужели Дженнифер так глупа, чтобы прятать это в другом месте, к примеру, в бельевом шкафу, куда обожают совать нос любопытные горничные? Или она настолько умна, что решила воспользоваться услугами центрального корабельного сейфа? Нет, вряд ли. Для этого нужно обладать не только умом, но также наглостью и хладнокровием профессионального грабителя. А Дженнифер не профессионал, она любитель. И все же, проверка не повредит, решил я и включил терминал. В воздухе над клавиатурой мгновенно возникла объемная голографическая заставка, извещающая о входе в систему. Я непроизвольно улыбнулся, вспомнив, как пару месяцев назад подарил тете Бренде "простенькую" персоналку с тактовой частотой процессора 900 гигагагерц и 16 терабайтами оперативной памяти. Это было моей ошибкой. Бренда чуть не грохнулась в обморок, а потом вцепилась в меня мертвой хваткой, пытаясь выведать, где я раздобыл такое чудо техники. С тех пор мне приходится быть крайне осторожным, чтобы не позволить тетушке вычислить меня. Впрочем, я ее понимаю. Она так же одержима компьютерами, как я -- голубоглазыми блондинками... Подключившись к корабельной сети, терминала жизнерадостно сообщил: -- К вашим услугам, мисс Карпентер. Что пожелаете? Он "говорил" по-английски, причем на ужасающем ньюалабамском диалекте. Компания "Итальянские Астролинии" по праву считалась одной из лучших в Галактике и делала все возможное, чтобы пассажиры первого и второго классов чувствовали себя на борту корабля, как дома. Я дезактивировал речевой интерфейс (вот к чему я за четырнадцать лет не смог привыкнуть, так это к говорящим тачкам), с ловкостью заправского хакера (школа тети Бренды) проник в секретную базу данных и узнал, что синьорина Дженнифер Карпентер действительно абонировала ячейку номер 274 центрального сейфа. Что ж, очко в твою пользу, дорогуша. Признаю, я недооценил тебя. Теперь посмотрим, во сколько ты оценила свои потраченные впустую лучшие годы жизни. Я выключил уже бесполезный терминал и откинулся на спинку кресла. Пришло время использовать мои уникальные в этом мире способности. Закрыв глаза, я принялся медитировать. Представил во всех деталях внутреннее помещение центрального сейфа. Ряды ячеек в стене. Вот моя, под номером 036. А номер 274 должен быть здесь... Да, так оно и есть. Взгляд мой проник сквозь дверцу из сверхпрочного сплава, и я увидел контейнер. Внутри контейнера -- пластиковый пакет, а в пакете... Я вышел из транса и присвистнул. Высоко ты себя ценишь, Дженнифер! И суд оценит это по достоинству -- тридцать или сорок лет с правом досрочного освобождения за хорошее поведение этак лет через пятнадцать. Двадцать пачек пятитысячных купюр Европейского Банка. Десять миллионов марок -- одной из самых стабильных валют Галактики. Эти банкноты, при условии их подлинности, принимаются где угодно, в неограниченных количествах и без лишних расспросов. М-да, задумано неплохо. Я представил, как Дженнифер сидит перед картой сектора и просчитывает возможные варианты, исходя из самого наихудшего. Даже если Сэмюэл Купер сразу обнаружит пропажу жены с деньгами и вычислит, каким путем она бежала, погоню отправлять бессмысленно. Такой скоростной лайнер, как "Никколо Макьявелли", способен опередить только гоночный катер или военный крейсер экстракласса, которого правительство Нью-Алабамы в своем распоряжении не имеет. Соседи -- тоже. О гоночных катерах и говорить не приходится: одна такая малышка стоит почти столько же, сколько "Никколо Макьявелли", подобную роскошь не может себе позволить даже почтенный Сэмюэл Ф. Купер XVII. Ближайшая планета, где функционирует станция гиперсвязи, это и есть Дамогран. База Сицилианского Экспедиционного Корпуса находится ближе -- но недостаточно близко. К тому же, если военные и располагают гиперпередатчиком, то без надлежащей лицензии, и ни за какие коврижки не позволят воспользоваться им человеку со стороны. Но в любом случае, прежде чем дамогранские власти получат официальный запрос о выдаче преступника, Дженнифер успеет слегка изменить внешность, например, перекрасив волосы, приобрести фальшивые документы и под вымышленным именем сесть на один из трех десятков пассажирских лайнеров, ежедневно отправляющихся с Дамограна во все концы Галактики. Напасть на ее след будет тем труднее, что дамогранцев гораздо больше интересуют прибывающие на их планету, чем те, кто покидает ее. Затем еще несколько пересадок с переменой имени -- и ищи ветра в поле. Только одну-единственную ошибку допустила Дженнифер, но ошибку роковую. Она опоздала. В дамогранском порту ее будут ждать полицейские с полученным по гиперсвязи ордером на арест. Жаль девочку... Я зевнул и поднялся с кресла. Похоже, моя бессонница прошла. Я решил, что посплю еще пару часиков, а затем на свежую голову подумаю, как можно выручить Дженнифер. Мне вовсе не хотелось, чтобы следующие пятнадцать лет она провела за решеткой. Когда я вошел в спальню, Дженнифер лежала, уткнувшись лицом в подушку, ее дыхание было тихим и ровным. Я на цыпочках подкрался к кровати, снял с себя одежду и осторожно залез под одеяло. Я уже собирался закрыть глаза, как вдруг Дженнифер повернула голову, сонно посмотрела на меня и улыбнулась. -- Привет. Мне очень нравилась ее улыбка. Мне нравились ее волосы, потому что они были золотистые, как у Монгфинд; мне нравились ее глаза, потому что они были голубые, как у Монгфинд; но ее улыбка мне нравилась сама по себе -- просто потому, что она была прелестна. Монгфинд не умела так обворожительно улыбаться. -- Привет, Дженни, -- сказал я. -- Извини, что разбудил тебя. -- Пустяки, -- ответила она, потягиваясь, как котенок. -- Я уже выспалась. На Нью-Алабаме сутки короче стандартных земных, и мы спим не больше шести часов. -- Тебе будет трудно адаптироваться к новым условиям, -- заметил я. -- Это каждый раз нелегко, но в самый первый -- сущая каторга. Дженнифер согласно кивнула: -- Я уже почувствовала. После обеда меня страшно клонит ко сну. -- Так спи. -- Так я и делаю. Но постепенно буду перестраиваться. Ведь на большинстве населенных планет сутки приблизительно равны земным. Я специально знакомилась со статистикой. -- Ты уже решила, что будешь делать? -- Нет. Вернее, был у меня один план, но он оказался невыполнимым. -- А в чем загвоздка? Дженнифер пододвинулась ближе и положила голову мне на грудь. -- Я в ловушке, Кевин. Я попалась. Я долго тянула с бегством, все ждала подходящего случая... и дождалась. Уже на корабле я узнала, что этим рейсом на Нью-Алабаму были доставлены рабочие модули станции гиперсвязи. Она вот-вот начнет работать -- если уже не начала. Ага, подумал я, стало быть, ей известно. И, прикинувшись дурачком, спросил: -- А почему, собственно, ты попалась? -- Потому что на Дамогране меня арестуют. Я изобразил искреннее недоумение: -- За что? Разве галактическое право предусматривает выдачу беглых жен? Дженнифер горько вздохнула: -- Не строй из себя идиота, Кевин. Ведь ты догадываешься, что я бежала отнюдь не с пустыми руками. Я прикусил губу. Осторожно, парень, не переигрывай. Она слишком умна, чтобы считать тебя наивным простачком. -- Сколько ты умыкнула? После секундных колебаний Дженнифер честно призналась: -- Десять миллионов. -- Наличными? -- Да. -- Гм, не такая уж большая сумма, -- невинно заметил я. -- Ньюалабамский доллар котируется очень низко. По результатам торгов шестинедельной давности на Лондонской валютной бирже его курс составил всего лишь... -- Десять миллионов марок,-- перебила меня Дженнифер, сделав особое ударение на последнем слове. Я был готов к этому и оказался на высоте. Мое изумление не было притворным -- я просто заставил себя испытать те же чувства, что и тогда, когда впервые увидел содержимое пакета в ячейке номер 274. На какое-то мгновение у меня даже перехватило дыхание, и я, разинув рот и широко распахнув глаза, уставился на Дженнифер. Она улыбнулась -- то ли наслаждаясь впечатлением, которое произвела на меня, то ли ее позабавило выражение моего лица. -- Ты серьезно? -- наконец спросил я. -- Без шуток. Мой муж банкир, один из богатейших людей Нью-Алабамы. Я воспользовалась его личным кодом, чтобы попасть в хранилище банка, и взяла из сейфа деньги. -- Тебя кто-нибудь видел? -- Нет, дело было ночью, перед самым отлетом. Но доказать мою вину не составит труда -- ведь камеры зафиксировали каждый мой шаг, вплоть до того момента, как я ввела код доступа и отключила систему безопасности. У меня не было времени заметать за собой следы... впрочем, я и не собиралась этого делать. -- Хотела, чтобы твой муж знал, кто его ограбил? -- Я хотела, чтобы все это знали. -- В глазах Дженнифер появился хищный блеск. -- Хотела выставить его на посмешище. У банкира жена -- грабитель банка! Я покачал головой: -- Ты сумасшедшая, Дженни. Первая глупость, которую ты совершила, это ограбила банк... -- Нет! -- отрезала она. -- Первой моей глупостью было то, что я поддалась на уговоры отца и вышла замуж за Купера. -- Ладно, -- не стал спорить я. -- Ограбление банка было второй твоей глупостью. И, наконец, ты рассказала мне о десяти миллионах -- это еще одна глупость. Когда речь идет о такой сумме, немудрено потерять голову. Вдруг я решу прикарманить твои денежки, а тебе устроить несчастный случай со смертельным исходом? -- Ты не сделаешь этого, -- уверенно произнесла Дженнифер. -- Почему ты так думаешь? -- Потому что я неплохо разбираюсь в людях, и ты... я... В общем, ты очень нравишься мне. Я хотел рассмеяться, но не смог. Дженнифер говорила искренне, смотрела на меня ласково, а в ее устах слово "нравишься" прозвучало с оттенком "люблю"... "Кевин, не распускай слюни, -- предупредил меня здравый рассудок. -- Она что-то замышляет". Следующие слова Дженнифер подтвердили мою догадку. -- Мне нужна твоя помощь, Кевин, -- сказала она. -- Очень нужна. Тогда, в ресторане, я подсела к тебе не случайно. -- Вот как? -- Да. Я уже знала, кто ты такой. Ты именно тот, кто мне нужен. Ты единственный можешь меня спасти. В этот момент мои мускулы напряглись, а сердце учащенно забилось от резкого повышения уровня адреналина в крови. Сработал простейший рефлекс, унаследованный человеком от его диких предков, которые полагались лишь на грубую физическую силу и, чувствуя приближение опасности, готовились либо сразиться с противником, либо бежать от него изо всех ног. Иными словами, то, что я испытал, называлось испугом. Я никак не ожидал такого поворота нашего разговора и был захвачен врасплох. Как она могла узнать об этом?! Кто ей сказал?.. И действительно ли она та, за кого себя выдает? Может быть, эта история с украденными десятью миллионами и бегством от мужа -- сплошной блеф, обман, ловушка для меня? Кто-то подозревает, но не до конца уверен, поэтому и подослал ко мне шпиона... то бишь шпионку -- голубоглазую блондинку -- в надежде, что я, пытаясь помочь ей, открою свои карты. -- Не понимаю, о чем ты говоришь, -- произнес я, почти мгновенно совладав с собой. -- Что я могу сделать? -- Взять меня с собой, -- объяснила Дженнифер, немного озадаченная моим странным поведением. -- Или ты передумал совершать "прыжок самурая"? -- Что?.. Ах, это? -- Я чуть не застонал от облегчения. -- Так ты знаешь? -- Да, и очень на это рассчитываю. Вчера я была в ангаре и видела твой катер. Один офицер, который пытался приударить за мной, сообщил мне по секрету, что ты собираешься выпрыгнуть из корабля в гиперпространстве, на полпути к Дамограну. Тогда я поняла, что это -- мой единственный шанс. -- А тебе не сказали, насколько это опасно? -- Сказали. Тот офицер не отрицает, что ты отличный пилот, но, по его мнению, мозги у тебя набекрень. -- Возможно, он прав, -- заметил я и внимательно посмотрел на нее. -- Ты действительно хочешь составить мне компанию? Дженнифер решительно кивнула: -- У меня нет другого выхода. Лучше погибнуть, чем провести всю жизнь в тюрьме. -- Ну, насчет всей жизни ты малость преувеличиваешь... -- начал было я. -- Вовсе нет, не преувеличиваю! Можно не сомневаться, мой муж позаботиться о пожизненном приговоре без права амнистии и самом строгом режиме содержания. Я выставила его на посмешище своим бегством и, особенно, этим ограблением. Сейчас над ним смеется вся планета, а он человек болезненно самолюбивый. К тому же... -- Дженнифер умолкла в нерешительности. -- К тому же, над ним исподтишка посмеивались еще до моего бегства. -- Почему? -- Ну, видишь ли... -- смущенно произнесла она. -- Дело в том, что... Короче, он старый импотент, а я молодая... молодая нимфоманка. Я откинулся на подушку и громко захохотал. Смеялся я главным образом над самим собой, над собственной паранойей. В последнее время мне всюду мерещились шпионы (что, впрочем, вполне объяснимо -- моя деятельность приобретала поистине вселенские масштабы), я даже принял за подсадную утку эту, пусть и умную, хитрую, проницательную, но крайне озабоченную... во всех отношениях озабоченную своими проблемами женщину. -- Если бы ты знал Купера, -- продолжала Дженнифер, когда я успокоился, -- то понял бы, в каком положении я оказалась. Если бы я подала на развод, то безнадежно проиграла бы процесс и была бы изгнана из дома без гроша в кармане и с клеймом блудницы. -- Ах да, -- сочувственно произнес я. -- У вас же сильны позиции Церкви Второго Пришествия. -- У нас это почти что государственная религия. А мой отец, хоть он и член Верховного Суда, не пошевелил бы и пальцем, чтобы помочь мне, потому что ненавидит меня с самого рождения, из-за смерти матери. -- Твоя мать умерла при родах? -- удивился я. -- Нет, чуть позже. У нее была послеродовая депрессия, и она покончила с собой. -- Дженнифер горько вздохнула. -- По большому счету, у меня никогда не было настоящей семьи. Отец совершенно не уделял мне внимания, а как только я выросла, фактически продал меня Куперу. Нелюбимая дочь в обмен на пожизненное членство в Верховном Суде -- с точки зрения отца это была очень выгодная сделка. Несколько минут мы лежали молча. Я думал о том, насколько можно доверять Дженнифер. Интуиция подсказывала мне, что сейчас она честна со мной, хоть и не до конца откровенна. А я привык полагаться на свою интуицию -- в этом я тоже похож на папашу. (Правда, однажды хваленная интуиция здорово подвела моего отца, в результате чего, собственно, я и появился на свет... Впрочем, это долгая история, и в ней до сих пор осталось много неясного. По крайней мере, для меня.) Наконец Дженнифер поднялась с кровати и надела халат. -- Уже встаешь? -- спросил я. -- Да. Сейчас закажу завтрак и приму душ. Тебе подать в постель? -- Что? Душ? Она рассмеялась: -- Нет, завтрак. Я отрицательно покачал головой: -- Мой аппетит еще не проснулся. -- Разбудить? -- Как? -- Вот так! -- Дженнифер наклонилась и жарко поцеловала меня в губы. -- Теперь твой аппетит проснулся? Я привлек ее к себе, и она повалилась рядом со мной на постель. -- Проснулся, да не тот, -- сказал я. -- Может быть, завтрак подождет? -- И душ тоже, -- согласилась Дженнифер. 4. ЭРИК Я вышел из Тоннеля на краю широкой поляны, посреди которой возвышался двухэтажный кирпичный дом с остроконечной черепичной крышей. За моей спиной шептались на слабом ветру оранжевые кроны деревьев, а чуть поодаль, в густой высокой траве такого же цвета, беспечно резвилась стайка белкоподобных существ с золотистой шерсткой, ничуть не напуганных моим появлением из воздуха. Пушистики давно привыкли к подобным штучкам и воспринимали их как должное, правда, обижались, когда кто-нибудь из гостей сваливался им прямо на головы (а, впрочем, кому бы это понравилось?). Я же совершил "посадку" в обычном для себя месте, которое Дианины зверушки хорошо знали и старались обходить стороной. Первым делом я огляделся вокруг, выискивая взглядом Ладислава, но никого не увидел и хозяйским шагом направился к дому. Говоря "хозяйским", я вовсе не преувеличиваю. Здесь я не был гостем -- ни желанным, ни даже дорогим, -- здесь я был своим человеком и мог приходить сюда когда угодно, как домой, не предупреждая о своем визите. Хотя обычно я предупреждал; такое правило я ввел для себя с тех самых пор, как лет в четырнадцать нагрянул нежданно-негаданно и застал Диану с Артуром -- ужасно смущенных и, наверняка, побивших мировой рекорд по скорости одевания. После этого инцидента Диана установила защитные чары, блокировавшие доступ внутрь дома из Тоннеля, а дядя Артур, насколько мне известно, здесь больше не появлялся. Тем не менее, я взял себе в привычку загодя предупреждать о своем появлении -- лучше уж перестраховаться, чем снова попасть в такое неловкое положение. Правда, сегодня я никого не предупреждал, потому как предупреждать было некого. Утром, незадолго до того, как со мной связался Ладислав, я разговаривал с Дианой. Она на часок заглянула в Солнечный Град, сообщила, что собирается пару недель погостить в Авалоне, и попросила меня присматривать за пушистиками (как будто с ними может что-то случиться) и время от времени поливать клумбу с сумеречными розами перед домом. Ей, дескать, будет не до этого -- недавно у Бренды появилась "обалденная тачка", такая крутая, что... Впрочем, меня не проведешь. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и "обалденную тачку", но для Дианы это скорее предлог, чтобы вновь объявиться в Авалоне, так сказать, совместив полезное с приятным -- а под приятным я подразумеваю дядю Артура. Я шел к дому, думая о том, что вряд ли тетя Дана обрадовалась гостье, и ее чувства можно понять. Как и чувства Дианы. Я сочувствовал им обеим, вернее, всем троим, безнадежно запутавшимся в любовном треугольнике; однако "болел" я строго за Диану, которая была мне как родная сестра... Но-но, отставить! Если я говорю "как сестра", значит так оно и есть. Я не лицемерю, в отличие от некоторых родственничков -- не буду называть имена... Формально Диана приходится мне двоюродной бабушкой, она младшая сестра Юноны, матери моего отца, но достаточно лишь взглянуть на ту или другую, чтобы слово "бабушка" намертво застряло в горле. К Юноне я всегда обращался "тетя", к Диане -- по-разному в разные периоды жизни. Когда я родился, Диана чуть не подралась с кузиной Дэйрой за право менять мне пеленки, но, к счастью, в то же самое время стало известно, что тетя Бренда ждет второго ребенка, и Дэйра бросилась забивать вакантное место няньки, великодушно предоставив меня заботам Дианы. (Я, кстати, очень рад этому обстоятельству. Не спорю, Дэйра прелесть, но, как и все дети Артура и Даны, за исключением разве что Шона, она немного чокнутая. Чего доброго, под ее влиянием я вырос бы таким же придурком, как Кевин.) Будучи ребенком, я называл Диану тетей, позже -- кузиной, а затем она постепенно превратилась для меня просто в сестренку. Года четыре назад разница в возрасте перестала играть в наших отношениях сколь-нибудь значительную роль. Хотя биологически Диане было больше пятидесяти (за вычетом тех тридцати, о которых она ничего не помнила), ее никак нельзя назвать зрелой женщиной. И дело не в том, что, вернувшись из небытия, Диана обрела новое, молодое тело -- в конце концов, и ее прежнее, сожженное Формирующими, было ненамного старше. Просто, достигнув пятнадцатилетнего возраста, она, видимо, решила, что дальше ей взрослеть незачем; годы чередой проносились мимо нее один за другим, а она лишь отмахивалась от них, как от назойливых мух. Если верить тете Юноне, то ни любовь к Артуру, ни его исчезновение, ни рождение дочери, ни самоубийственное путешествие в бесконечность, ни даже воскрешение из мертвых, в конечном итоге не изменили Диану. Она осталась почти такой, как была раньше, разве что еще поднабралась ума -- но не в смысле житейской мудрости, а знаний, -- что далеко не одно и то же. В последнее время я начал замечать, что суждения Дианы о жизни кажутся мне немного поверхностными, наивными, незрелыми; фактически, я становился старше и опытнее ее. Вместе с тем, ее интеллект бил меня наповал, но еще больше меня поражало то, как это можно, обладая столь мощным аналитическим умом, десятилетиями оставаться инфантильным подростком... Я поднялся на крыльцо и тут обнаружил, что входная дверь разблокирована. И не только разблокирована, но и не заперта. В первый момент я подумал, что Ладиславу надоело ждать меня снаружи, поэтому он взломал защиту, ворвался в дом, взбежал на второй этаж и сейчас находится в спальне Дианы, лихорадочно роясь в ее белье. Но потом я отогнал эту мысль, признав ее глупой. Прежде всего, Ладислав не из тех, кто вламывается в чужой дом без спросу, но даже если он и вломился, то не затем, чтобы покушаться на белье хозяйки. Его не интересует женское белье без женщин. Кроме того, защита была не сорвана, а снята -- это такая же большая разница, как между сейфом, открытым с помощью правильно набранного шифра, и сейфом, замок которого был вырезан автогеном. Минерва, с легким раздражением подумал я, отворяя дверь. Не успела Диана уйти, как тут же объявилась эта мегера. И, небось, со своим новым дружком. Будь моя воля, я бы давно прибил над дверью вывеску "стервам-минервам вход воспрещен", однако Диана невесть почему питает слабость к своей сводной сестре и не позволяет обижать ее. Гм... Хотел бы я посмотреть на человека, который рискнет обидеть Минерву. Но, боюсь, такой еще не появился на свет. Не пробил час героев. Миновав переднюю, я вошел в холл и, к своему облегчению, обнаружил, что ошибся. Слава Богу, Минервой здесь и не пахло. В мягких креслах у неразожженного камина с полупустыми бокалами в руках сидело два человека. Один из них был стройный, черноволосый и черноглазый, другой -- коренастый, с русыми волосами и серо-голубыми глазами. -- Здравствуй, Дионис, -- сказал я. -- Привет, Ладислав. Его светлость понтифик Олимпа, доминус Дионис благосклонно кивнул мне: -- Здоров, племянник. Что ж это ты заставляешь гостя ждать? -- Он покосился на Ладислава. -- Я тут пролетал мимо и увидел сего младого витязя, неприкаянно бродившего вокруг клумбы. Дай, думаю, позабочусь о нем. -- Ты так великодушен, мой господин! -- произнес я с шутливым поклоном. -- О величайший из понтификов, мудрейший из мудрых, благороднейший из благородных, справедливейший из справедливых, Зевсу подобный... Дионис лязгнул зубами. -- Брось! -- коротко сказал он. Ему уже до чертиков надоели помпезные церемонии во Дворце-на-Вершине-Олимпа, и в глубине души он проклинал тот день, когда поддался на уговоры деда Януса принять жезл понтифика. Ладислав поставил свой бокал рядом с хрустальным графином на невысокий дубовый столик по соседству, встал с кресла, сделал шаг мне навстречу и протянул руку. -- Ну, здравствуй, Эрик, -- дружелюбно произнес он. -- Я рад нашей встрече. -- Я тоже рад, -- ответил я, смерив его оценивающим взглядом: судя по всему, за прошедшие три года он прожил не более трех-четырех лет -- как, собственно, и я. Ладислав родился лет тридцать назад по времени Основного Потока, и биологически ему было примерно столько же. Подобно мне, его не привлекали миры там, наверху, где интенсивное общение с Формирующими сильно истощало нервную систему; как и я, он не любил подолгу бывать в быстром потоке времени, лишь изредка ограничиваясь краткосрочными экскурсиями в наиболее любопытные места; но, в отличие от меня, Ладислав не был, что называется, молодым да ранним. Восемь лет разницы между нами (обычно для нашего возраста -- величина существенная) можно смело списать в счет его затянувшегося отрочества и рассматривать нас как сверстников. Ладислав был старшим сыном единственного внука четвертого сына правящего короля, вернее, Володаря Даж-Дома. В свое время мы были почти друзьями и стали бы ими без всяких "почти", если бы не тот скандал... Если бы не тот скандал, мы стали бы не только друзьями, но и родственниками, поскольку Радка была сестрой Ладислава. Мы обменялись крепким рукопожатием, затем я отстегнул от пояса шпагу, положил ее на диван, а сам сел в свободное кресло. Дионис флегматично промолвил: -- Кажется, теперь я начинаю верить, что вы пришли сюда не драться. -- А с чего бы нам драться? -- с невинным видом осведомился я. А Ладислав добавил: -- Я уже битых полчаса пытаюсь убедить достопочтенного, что намерения у меня самые миролюбивые. В конце концов, я не такой идиот, как мой братец Зоран. -- Вы все дураки в той или иной степени, -- любезно заметил Дионис. -- И ты со своей родней, -- он взглянул на Ладислава. -- И ты, Эрик. Носишься со своим глупым упрямством, которое именуешь гордостью, а сам тайком хнычешь. И если ты полагаешь, что этого никто не замечает, значит ты еще больший дурак, чем я думаю. И бедного дурачка Зорана ты так круто отделал не затем, чтобы унизить его, а скорее из отчаяния. Уж эти мне разбитые сердца! Слова Диониса задели меня за живое -- тем более, что он говорил это при Ладиславе, и тем более, что он был прав. Когда Зоран вызвал меня на дуэль, я испытал какую-то сатанинскую радость -- наконец хоть немного отведу душу! (Мама и Диана были очень обеспокоены моим странным поведением, они даже решили, что я слегка тронулся умом... впрочем, возможно, так оно и было.) Вообще-то, согласно обычаю, я должен был биться со старшим из братьев, с Ладиславом, но, к счастью для нас обоих, у него хватило сил устоять перед натиском родных. Он категорически отказался бросить мне вызов, чем навлек на себя гнев Володаря и обвинения в трусости со стороны некоторых забияк. Правда, последним вскоре пришлось пожалеть о своих словах -- четверых Ладислав проткнул шпагой, причем одного насмерть, после чего остальные благоразумно попросили прощения. Ладислав их простил. А я дрался с Зораном и дрался яростно, самозабвенно. Не знаю, то ли мне помогали чары Грейндал, то ли я действительно такой искусный фехтовальщик, как о себе воображаю, но во время поединка я не получил ни единой царапины -- чего нельзя сказать о Зоране. То и дело я оказывался у него за спиной и мстительно вонзал шпагу ему в ягодицы. Когда его задница превратилась в кровавое месиво, а боль стала невыносимой, Зоран бросился бежать. Я преследовал его, не отставая, и продолжал "щекотать" клинком; скрыться от меня в Тоннеле он не мог, поскольку, как это и положено, дуэль проводилась в зоне действия изолирующих чар. В конце концов Зоран сдался и запросил пощады. Он был унижен и опозорен -- ведь я имел столько возможностей прикончить его, но ни одной из них не воспользовался, даже не ранил его сколько-нибудь серьезно, а целился только в зад. Позже дядя Амадис сказал мне, что лучше бы я убил Зорана, чем так унизил его, и, возможно, в этом был свой резон. С другой же стороны, на моем счету еще не было ни одного убитого мной человека, ни простого смертного, ни Властелина, и я вовсе не горел желанием начинать этот сомнительный послужной список с родного брата Радки -- пусть он и был главным виновником наших бед, именно он разрушил нашу любовь, по его милости разразился тот громкий скандал, в результате которого я потерял Радку... Я непроизвольно вздохнул -- да так горько и тоскливо, что Дионис покачал головой. -- Ладно, -- сказал он, вставая. -- Мне пора. Я пришел лишь затем, чтобы забрать свою книженцию, которую оставил здесь в прошлый раз. -- С этими словами он взял с тумбочки небольшой томик в кожаном тисненном золотом переплете. -- Прелюбопытнейшая версия "Гамлета" с мотивами "Макбет" и "Отелло". Принц Датский душит Офелию, обнаружив ее платок у своего дяди. Параллельно с этим выясняется, что мать Гамлета в сговоре с тем же дядей отравила своего мужа. Занимательная вещица, советую прочитать. -- Уже прочел, -- буркнул я в ответ. -- Ну и как? -- Мягко говоря, не проторчал. То и дело ловил себя на том, что представляю Гамлета этаким здоровенным мавром. Дионис пожал плечами. -- Хроническая склонность к стереотипному мышлению, -- поставил он мне диагноз и направился к выходу. -- Всего хорошего, ребятки. Смотрите не подеритесь без меня. -- Не подеремся, -- пообещал Ладислав. Я угрюмо промычал что-то в этом же роде. Сидел я спиной к двери и не оборачивался, но в зеркале увидел, как Дионис остановился, значительно посмотрел на Ладислава и повертел пальцем у виска, косясь куда-то в сторону, очевидно, на меня. Ладислав отрицательно покачал головой. Дионис снова пожал плечами и вышел из гостиной в прихожую. Спустя несколько секунд раздался стук закрывшейся наружной двери. Я ощутил слабую вибрацию Формирующих -- это Дионис воспользовался своим Образом, чтобы перенестись в другое место. Обычно он был более аккуратен... Впрочем, кто знает. Быть может, он сделал это специально и таким образом известил нас о своем отбытии. -- Тоже мне, умник! -- раздраженно произнес я. -- Суется с нравоучениями, куда его не просят, а сам уже тридцать лет никак не может разобраться в своей личной жизни. Преследует бедняжку Пенни и упорно не хочет понять, что ей он по барабану... Кстати, ты действительно не согласен с ним или возразил ему лишь ради проформы? -- Ты о чем? -- не понял Ладислав. Вместо ответа я повертел пальцем у своего виска, повторяя жест Диониса, затем указал на зеркало и покачал головой. -- Ага, -- сказал Ладислав. -- Понятно. Нет, Эрик, я действительно не согласен с ним. Дионис судит тебя по своим меркам, не учитывая разницу между вами. Он уже состоявшаяся личность, ему не нужно самоутверждаться и каждый божий день доказывать всему миру, что ты не верблюд. Он -- Дионис из Сумерек, и этим все сказано. На твоем месте он выполнил бы требование моего деда, не унизившись, не уронив своего достоинства, не потеряв ни капельки гордости. Он просто снизошел бы до того, чтобы удовлетворить прихоть выжившего из ума старика. Но ты -- не он. Как, впрочем, и я. Мне пришлось драться с кретинами, обозвавшими меня трусом, я был вынужден это делать. А Дионис, в ответ на подобные обвинения, лишь презрительно усмехнулся бы. Он не трус -- и все это знают. Ему не нужно доказывать свою храбрость всяким там оболдуям. Ладислав умолк и сделал пару глотков вина. Я последовал его примеру, присвоив недопитый бокал Диониса, в котором осталось еще изрядное количество рубиновой жидкости. -- Значит, ты понимаешь меня? -- спросил я. Он кивнул: -- Прекрасно понимаю. И тем не менее... Скажу тебе откровенно, Эрик: я был бы очень рад, если бы ты уступил, хотя после этого я стал бы меньше тебя уважать. -- Очаровательная дилемма, -- вздохнул я. -- Направо пойдешь, налево пойдешь... -- Между прочим, -- сказал Ладислав. -- Радка собирается замуж. У меня больно кольнуло в сердце. Неужели, со стремительностью молнии пронеслось в моей голове, это конец? Неужели она так быстро забыла меня, вычеркнула из своей жизни?.. А чего, собственно, я ожидал? -- последовала затем более трезвая мысль. Что Радка станет затворницей? Что после того, как я отказался от нее, она будет жить воспоминаниями об ушедшей любви и хранить мне верность? Можно подумать, я этого заслуживаю... Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, без предательского дрожания, я с деланным безразличием спросил: -- Серьезно? -- и лишь затем сообразил, что более уместным был бы вопрос: "За кого?". Ладислав пристально посмотрел мне в глаза. Я не выдержал его взгляда и потупился. -- Не думаю, что серьезно, -- ответил он. -- Мне кажется... нет, я уверен, что она делает это тебе на зло. Впрочем, и себе тоже. Сомневаюсь, что из ее брака выйдет какой-нибудь толк -- если он вообще состоится. Ведь Радка по-прежнему любит тебя. Как и ты ее, не так ли? Я молча взял со стола золотой портсигар Ладислава, со второй попытки достал из него сигарету (первая сигарета невесть почему сломалась) и закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, я наконец произнес: -- Так это и есть то важное дело, о котором ты хотел поговорить? Ладислав вдруг помрачнел. Не просто нахмурился -- он и до этого выглядел не очень-то весело -- его скуластое лицо, слегка смугловатое, приобрело какой-то нездоровый серый оттенок, левая щека несколько раз дернулась, как от нервного тика, а в глазах застыл страх. -- Нет, это... это другое. А насчет Радки -- так, к слову пришлось. Вообще-то мне нужна твоя помощь. -- Какого рода? Ладислав тоже закурил. Я заметил, что его пальцы дрожат. -- Право, даже не знаю. Скорее, мне нужна не помощь, а нужен совет. -- Совет, это одна из форм помощи, -- заметил я в некотором недоумении. -- Но почему ты решил обратиться ко мне? Ведь мы с тобой не общались больше трех лет. Ладислав замялся: -- Ну, видишь ли... Ты же знаешь, что я человек довольно замкнутый, друзей у меня -- раз, два, и обчелся. А когда дело дошло до того, кому я могу полностью доверять, то, не считая Радки, остался только ты один. Я был немало удивлен этим неожиданным признанием. Хотя я всегда относился к Ладиславу с симпатией, даже в лучшие времена он числился в списке моих друзей и приятелей где-то аж в третьем десятке. А для него, оказывается, я чуть ли не первейший друг, и похоже, он намерен посвятить меня в какую-то страшную тайну. -- Но почему "не считая Радки"? -- все-таки поинтересовался я. -- Это не