ых небесных тел. -- Не думаю, что ты когда-нибудь следовал этим мудрым рекомендациям, -- заметила Дженнифер. -- Правила для того и существуют, чтобы их нарушать. Кроме того, мне вовсе не улыбается более часа лететь с черепашьей скоростью, удаляясь на то самое "значительное расстояние". А так... Сама посмотри. Вспышки протуберанцев постепенно редели, становились менее яркими, а через несколько минут исчезли вовсе. -- Ну вот, мы уже на "значительном расстоянии". Можно ложиться на курс и набирать скорость. -- Я задал нужное направление и включил маршевые двигатели на полную мощность. -- Видишь, что происходит со звездами? Дженнифер внимательно посмотрела вперед. -- Их вроде бы становится больше. -- На самом деле пространство уплотняется. Мы поднимаемся вверх по составляющей "ц", возрастает скорость света и, как следствие, увеличивается предельно возможная скорость передвижения. В этом и состоит суть виртуализации пространства-времени. -- А почему виртуализации? -- Потому что изначально никакого гиперпространства не существует. Оно создается генераторами корабля и исчезает при возвращении в реальное пространство. Отсюда и более точный термин -- виртуальное гиперпространство или виртуальный Тоннель. Есть даже целая философская доктрина, из коей следует, что никакого гиперперехода нет и в помине, что это лишь плод человеческого воображения, находящегося под влиянием генератора виртуального поля, который, в свою очередь, является ничем иным как мощным гипнотическим устройством. Дженнифер рассмеялась: -- Стало быть, и межзвездные путешествия существуют лишь в человеческом воображении? Глупость какая! Я хмыкнул: -- Это, конечно, крайний субъективизм, но не менее ошибочна и другая крайность, куда более распространенная. Девяносто пять процентов людей искренне убеждены в существовании некоего незыблемого гиперпространства, напичканного снующими туда и обратно кораблями. Чего только стоят все эти дурацкие фильмы с красочными батальными сценами в гиперпространстве... бред собачий! Если корабль переходит в овердрайв, то можно лишь сесть ему на хвост и пассивно преследовать его, но никак нельзя сжечь лазерами или поразить позитронными ракетами. Сейчас мы движемся в виртуальном гиперпространстве; да, это реальность -- но только наша реальность, для других она недоступна. -- А нас никто не преследует? -- всполошилась Дженнифер. -- Нет, -- успокоил я ее. -- Да и кому это нужно. -- Ну а вдруг? -- В любом случае, это дохлый номер. За таким крутым парнем, как Кевин Макартур, угнаться невозможно. Через три с половиной часа моя малютка наберет крейсерскую скорость и тогда ищи ветра в поле. -- Кстати, теперь ты можешь сказать, куда мы летим? -- Я сказал бы и раньше, если бы ты соизволила проявить интерес. Мы направляемся к Терре-де-Астурии. Для краткости эту планету называют просто Астурией. Дженнифер наморщила лоб: -- Астурия? Где-то я слышала это слово. -- Так называется одна северная провинция в Испании. Кроме того, есть два человека, которые носят титул принца Астурийского -- один из них наследник испанского престола, другой... -- Да, вспомнила! Рикардо Альварес де Астурия, тот самый Звездный Рик -- единственный пилот, которому удалось пересечь сферу Шварцшильда и остаться в живых. -- Вот именно. И сейчас мы летим к нему в гости. -- В Большое Магелланово Облако? -- Нет, не так далеко. Астурия находится на юго-восточной окраине Центрального Скопления, приблизительно в двадцати пяти тысячах световых лет отсюда, если двигаться по дуге. Мы преодолеем это расстояние менее чем за две недели. -- А я слышала, что Звездный Рик -- адмирал исследовательского флота в Большом Магеллановом Облаке. -- Насколько я понял из его телеграммы, он подал в отставку. Руководство флота решило прекратить финансирование проекта по проникновению в параллельные миры -- а это, как известно, навязчивая идея Рика. -- Ты тоже веришь в существование параллельных миров? -- Как ученый, я верю только в факты. А факты таковы, что наш мир -- не единый сущий. В настоящее время я занимаюсь этим вопросом и уверен, что приглашение Рика погостить у него на родине напрямую связано с моими исследованиями. Думаю, он предложит мне объединить наши усилия. -- Ты хорошо его знаешь? -- И да, и нет. Мы были знакомы недолго, но успели подружиться. Так сказать, космическое братство, скрепленное кровью. Почти четырнадцать лет назад мы вместе посетили если не ад, то преддверие ада -- внутренности черной дыры. Глаза Дженнифер широко распахнулись. -- Так это ты был с ним?! Я кивнул: -- Да. Перед тобой тот самый зеленый первокурсник, которого Рик чуть не угробил во время ознакомительного полета. После этой скандальной истории его исключили из Академии, мы устроили на прощанье грандиозную попойку и с тех пор больше не виделись. Рик поступил уорент-офицером в Сицилианский Экспедиционный Корпус, уже через полгода получил звание мичмана, потом начал быстро продвигаться по службе и в конце концов стал самым молодым вице-адмиралом за всю историю звездного флота. Ну, а я тем временем продолжал учебу в Академии сразу по двум специальностям -- пилот-навигатор и физик. -- Расчувствовавшись, я вздохнул. -- Знаешь, Дженни, сейчас у меня такое ощущение, будто я лечу не на Астурию, а совершаю путешествие в прошлое, во времена моей бурной юности. Она сжала мою руку. -- Я понимаю тебя, Кевин. Вам с Риком будет что вспомнить при встрече. -- Да уж, точно. Такое не забывается. И чертов Рик прекрасно это знает. Он был уверен, что, получив его приглашение, я брошу все свои дела на Земле и полечу к нему на Астурию. Мне хорошо знакомы эти королевские замашки. -- Что ты имеешь в виду? -- Рик член правящего дома на своей планете, двоюродный брат короля. Мало того, он не просто принц, а наследный принц, и должен был стать регентом в виду недееспособности кузена. Однако ему не улыбалось править провинциальной планетой, и он избежал этой участи, сделав свою сестру королевой. -- А что с королем? -- По моим сведениям, он умственно неполноценен. Государством управляет его жена. -- Сестра Рика? -- Да. -- Бедняжка. Я пожал плечами: -- Кто знает. Может быть, власть -- это то, что ей нужно. -- Женщине прежде всего нужна семья, -- не согласилась со мной Дженнифер. -- Любящий и заботливый муж, дети... Почему ты улыбаешься, Кевин? Я сказала что-то смешное? -- Вовсе нет, дорогая. Просто я подумал... -- Что ты подумал? Я набрался духу и выпалил: -- Как ты полагаешь, получится из меня любящий и заботливый муж? Дженнифер на мгновение опешила. -- Это... это предложение? -- Да, Дженни. Я прошу тебя стать моей женой. Что ты на это скажешь? -- Ты... ты... -- Так и не закончив своей мысли, она рывком поднялась с кресла и выбежала из рубки. Оставшись в одиночестве, я состроил гримасу своему угрюмому отражению на зеркальной панели. Похоже, мой экспромт со сватовством потерпел фиаско. Такой реакции Дженнифер я не ожидал -- но не зря говорят, что женская душа потемки. Впрочем, и мы, мужчины, хороши. Что за черт меня дернул сделать ей предложение? Ведь нас разделяет целая пропасть... Ай, плевать на пропасть! Я еще раз убедился, что катер движется без отклонений от заданного курса, затем прошел в жилую каюту, оборудованную под спальню. Дженнифер лежала поперек широкой кровати и бездумно глядела в иллюминатор, за которым, словно светлячки, проносились звезды, по ходу изменяя свой цвет с ярко-голубого на красный. В хрустальной пепельнице на тумбочке тлела наполовину скуренная сигарета. Я взял сигарету и присел на край постели. -- Дженни, я люблю тебя. Она положила голову мне на колено. -- Я знаю это, Кевин. Я тоже люблю тебя. -- Так выходи за меня замуж. -- Нет. -- Почему? -- Я не нужна тебе как женщина. Для тебя я прежде всего объект заботы и опеки -- братской ли, отцовской, не суть важно. Ты уже усестрил меня, а теперь хочешь удочерить. -- Что за глупости?! -- Это не глупости, это правда. Ты любишь меня, но занимаешься со мной любовью только потому, что так принято, можно сказать, из чувства долга, и еще -- чтобы не уронить своего достоинства. А на самом же деле тебе больше хочется просто взять меня на руки, покачать, спеть мне песенку, рассказать на ночь сказку, потом уложить в постельку, поцеловать в щечку и сидеть рядышком, пока я не засну. Я застонал. Слова Дженнифер отзывались во мне болью. Она была права, совершенно права... -- Кевин, тебе нужно обратиться к психиатру. -- Мне не нужен психиатр, мне нужна ты. -- И психиатр, -- настаивала Дженнифер. -- Он поможет тебе понять, что с тобой происходит. -- Я сам прекрасно понимаю, что со мной происходит. Я одинок в этом мире, Дженни, и ты очень нужна мне. Как жена, как сестра, как дочь -- все вместе. Я больше не в силах терпеть одиночество. -- Но ведь у тебя есть семья -- отец, мать, братья, сестры, другие родственники. -- Да, есть. Но они далеко и ничего не знают о жизни, которую я веду. -- Неужели они так оторваны от внешнего мира? -- Даже больше, чем ты можешь себе представить. -- Ты хоть изредка видишься с ними? -- Время от времени я их посещаю. -- И ничего не рассказываешь им? -- Нет. -- Почему? -- Боюсь, они не поймут и не одобрят моих поступков. У них свои ценности, свои взгляды на жизнь, и я... Мне очень тяжело, Дженни. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я нуждаюсь в твоей поддержке, в твоем понимании. -- Я буду с тобой, Кевин. Что бы ты ни задумал, я поддержу тебя, чем только смогу. -- А ты не сочтешь меня сумасшедшим? -- Нет, ни в коем случае. -- Я собираюсь стать властелином Галактики. -- Ты серьезно? -- Вполне. -- Это было бы здорово. -- Ты вправду так думаешь? -- Да. Особенно, если ты намерен установить в своих владениях законы, подобные земным. В отличие от самих землян, земные порядки мне нравятся. Но зачем тебе это? -- Стремление к власти не нуждается в обосновании. Власть уже самоцель. Это такой же слепой инстинкт, как самосохранение или продолжение рода. В течение многих столетий неоднократно предпринимались попытки создания мощных звездных государств -- королевств, империй, республик, диктатур, федераций и конфедераций, -- но все они неизменно заканчивались провалом. Главная причина прошлых неудач -- в отсутствии надежной связи. Когда несколько звездных систем объединялись в равноправный союз, то созданный ими центральный орган власти имел лишь чисто символические полномочия, поскольку не мог оперативно управлять государством как единым целым. Реальная власть всегда оставалась в руках планетарных правительств, и такой союз был не более чем коллективным договором об обороне, партнерстве и взаимовыгодном сотрудничестве; яркий тому пример -- Сицилианский Протекторат времен второй и третьей волны Экспансии. В случае же завоевания менее развитых планет силами более развитой колониальные администрации получали в свои руки всю полноту власти и уже сами становились суверенными правительствами. Подобные империи были колоссами на глиняных ногах и рушились еще быстрее, чем добровольные союзы. Ты понимаешь, к чему я веду? -- Да, -- кивнула Дженнифер. -- Теперь, с появлением станций гиперсвязи, ситуация в корне изменилась. -- Вот именно. Сеть межзвездной связи только зарождается, но уже сейчас она оказывает огромное влияние на все человеческое сообщество и прямо на глазах меняет лицо мира; а с дальнейшим ее развитием активизируются интеграционные процессы, пробьет час властолюбцев, завоевателей, идеалистов всех мастей и оттенков. В конце концов кому-то удастся объединить под своей сенью Галактику или большую ее часть -- и я совсем не уверен, что этот "кто-то" будет лучшим правителем, чем я. -- Гм. Ты определенно принадлежишь к категории идеалистов. -- Ошибаешься, дорогая. Я жесткий прагматик. Хотя, как я уже говорил, стремление к власти не нуждается в обосновании, у меня есть объективные причины желать единства Галактики. -- Какие же? -- Параллельные миры. Почти наверняка в них обитают мыслящие существа, и человечество должно встретиться с ними не разрозненным, а сплоченным. -- Мыслящие существа, -- скептически повторила Дженнифер. -- Сначала люди искали их на других планетах, потом в иных галактиках, а теперь вот появилась свежая идейка насчет параллельных миров. Лично я не верю ни в каких "братьев по разуму". -- Блажен, кто не верует, -- сказал я и погладил ее мягкие шелковистые волосы. -- Несмотря на наши разногласия по этому принципиальному вопросу, я счастлив, что мы вместе. -- Я тоже счастлива, Кевин. Ведь я тоже была одинока до встречи с тобой. Отец никогда не любил меня, Купер относился ко мне как к части домашнего интерьера, у меня не было близких подруг, друзей... совсем никого. Я стала преступницей, беглянкой, меня ожидала тюрьма -- и тут появился ты, мой спаситель, мой принц на белом коне. -- Если честно, то я предпочитаю вороных. -- Что? -- Моя любимая масть вороная. На белых лошадях я плохо смотрюсь. -- Ты умеешь ездить верхом? -- Естественно. Любой уважающий себя принц должен уметь обращаться с лошадью. -- Ты в самом деле принц? -- Так ты же сама назвала меня принцем. -- Я выразилась образно. -- И попала в точку. Так уж получилось, что мой отец -- король, правитель Земли Артура, а я -- его старший сын. Дженнифер поднялась, села рядом со мной и закурила сигарету. -- Я уже ничему не удивляюсь, -- наконец произнесла она. -- Слишком много сюрпризов. Боюсь, мне будет трудно играть роль твоей кузины. -- А я и не говорил, что это легко. -- На Астурии меня сразу раскусят. Ведь я не аристократка. -- От тебя не требуется изображать аристократку. Ты единственная, кому я рассказал о своем происхождении. Остальные же считают, что мой отец -- ушедший на покой космический пират. Дженнифер в растерянности покачала головой: -- Нет, надо же! Я полюбила принца, старшего сына короля... Ты наследник престола? -- Да. -- И отец позволил тебе покинуть планету? -- В некотором смысле он даже рад, что я не путаюсь у него под ногами. -- Странно. -- Совсем наоборот. Дети великих королей становятся плохими монархами не только потому, что природа отдыхает на них. Иногда это происходит вследствие невольного подавления личности сына авторитетом отца. Так ведь и случилось с моим дядей Амадисом; говорят, он был дурным королем. -- Поэтому твой отец сместил его с престола? -- Амадис сам отрекся, когда понял, что не может управлять государством. -- Постой! А как же еще один старший брат твоего отца? Александр -- тот, который пытался убить его. Я до боли прикусил губу. Оказывается, говорить полуправду еще труднее, чем просто лгать. -- Давай условимся так, Дженни. Ты не услышишь от меня ни слова лжи, но кое-что я рассказывать тебе не стану, на некоторые вопросы откажусь отвечать. Она немного помедлила, затем согласно кивнула: -- Хорошо, договорились. -- Только ты не обижайся... -- Я не обижаюсь. Напротив, ценю твою откровенность. Ты мог бы солгать мне, и глазом не моргнув, но предпочел быть до конца честным со мной. -- Дженнифер встала с кровати, подошла к иллюминатору и посмотрела наружу. -- С какой скоростью мы летим? -- Около пятнадцати светолет в час. А через три часа разгонимся до восьмидесяти. -- Невероятно! "Макьявелли" набирал скорость два дня, а твоей малютке понадобится чуть больше трех часов, чтобы лететь почти втрое быстрее. -- Сравнения здесь неуместны, -- заметил я. -- "Никколо Макьявелли" грузопассажирский лайнер, а "Красный дракон" спортивный катер. Пять лет назад я выиграл на нем трансгалактические гонки. Дженнифер хмыкнула: -- Я была бы удивлена, если бы ты оказался вторым или третьим. Судя по всему, ты привык только выигрывать. -- Так оно и есть. -- А что произойдет, если мы столкнемся со встречной звездой? -- Это маловероятно, вернее, почти невероятно. К тому же мы движемся по дуге, огибая Скопление. -- Ну а вдруг? -- Потрясет чуток и всего-то делов. По большому счету, звезды, которые мы сейчас видим, иллюзия. Реальны только гравитационные и электромагнитные возмущения виртуального поля. -- Я читала, что в гиперпространстве полно жесткого излучения. -- Не беспокойся, мы от него полностью ограждены. Дженнифер вернулась на свое прежнее место возле меня и взяла следующую сигарету. -- Ты слишком много куришь, -- с упреком сказал я. -- Знаю, -- ответила она. -- Но это не имеет значения... Между прочим, на Астурии разговаривают по-испански? -- Да. Предки астурийцев были выходцами с Терры-Кастилии. -- Я не знаю испанского. -- Зато ты хорошо владеешь итальянским. -- Ну и что? -- Эти языки очень похожи. За две недели полета я помогу тебе усвоить азы произношения и грамматики, а уже на месте ты быстро приспособишься. Начнем с того, что нужно говорить не "синьор", а "сеньор", не "синьора", а "сеньора", не "синьорина", а "сеньорита"... -- И перед личными мужскими именами нужно употреблять приставку "дон", а перед женскими -- "донья". -- Постой, Дженни, не спеши. Имей в виду, что на Астурии сословное общество, а стало быть, почтительные титулы "дон" и "донья" привилегия дворянства. Дженнифер вздохнула: -- Я чувствую себя не в своей тарелке, Кевин. Мне, выросшей в демократическом обществе... -- Ой ли! -- насмешливо произнес я. -- Так ли это? Согласно последнему изданию Британской Энциклопедии, общественный строй на Астурии характеризуется как демократическая монархия, а на Нью-Алабаме -- олигархическая демократия. Если не ошибаюсь, у вас до сих пор существует имущественный ценз для избирателей. -- По-моему, это правильно. Не нужно судить по земным меркам -- ведь на Земле подавляющее большинство людей живет в достатке. А если у нас позволить черни участвовать в выборах, государство будет ввергнуто в хаос анархии и социализма. -- Глупейшее заблуждение! На многих других планетах "черни" не меньше, чем у вас, но всеобщее избирательное право не приводит ни к какому хаосу. Все дело в политической культуре граждан и понимании того элементарного факта, что простым перераспределением благ ничего не добьешься. На той же Астурии парламент избирается всем совершеннолетним населением планеты, и именно он принимает законы и утверждает состав правительства, предложенного главой государства. Хотя полномочия короля или, в данном случае, королевы довольно широкие, они все же ограничены жесткими рамками конституции. -- А на твоей родине то же самое? -- Нет. Земля Артура типичный образец неограниченной монархии. Никакого тебе парламента, никакого избирательного права, вся власть принадлежит королю, и он распоряжается ею по своему усмотрению. Есть, правда, Государственный совет -- но это, большей частью, совещательный орган. -- Наверное, твоему отцу очень трудно? -- Еще как! Абсолютная власть -- огромная ответственность, и ее не на кого переложить. Разумеется, в любой момент можно найти козла отпущения, но мой отец выше этого. Он старается быть справедливым королем. -- Так почему бы ему не учредить демократическое правление? -- Увы, это невозможно. -- Но почему? -- Извини, Дженни. -- Понимаю. Между нами вновь повисла неловкая пауза. Я обнял Дженнифер и зарылся лицом в ее душистых волосах. -- Солнышко, ты еще не передумала? Выходи за меня замуж. -- Нет, Кевин, -- ответила она. -- Теперь тем более нет. -- Эх, зря я рассказал тебе об отце! -- Надеялся прельстить меня титулом? -- Что ты! У меня и в мыслях этого не было. -- Тогда пусть все остается как прежде. Я буду твоей подругой, сестрой, дочерью, кем хочешь -- только не женой. -- И мне можно будет качать тебя на руках, петь тебе песенки, рассказывать на ночь сказки, потом укладывать в постельку, целовать в щечку и сидеть рядышком, пока ты не уснешь? Дженнифер рассмеялась: -- Шутить изволите, ваше высочество! 10. ЭРИК На улицах Истинного Рима, что на Истинной Земле, царило праздничное оживление. Близилась Пасха и Великое Воскресенье -- государственный праздник Дома Теллуса, твердыни вселенского христианства. Правда, главным праздником все же было Рождество, но отмечалось оно не столь пышно и почти всегда было омрачено скандалами. Каждый раз находилась группа экстремистов, которые всеми правдами и неправдами пробирались в Истинный Израиль и, нарядившись волхвами, устраивали провокационные шествия по улицам Вифлеема, где четыре с половиной тысячи лет назад по времени Основного Потока в семье Марии и Иосифа родился Иисус, названный впоследствии Христом. Эти шествия оскорбляли чувства детей Израиля и нередко заканчивались крепкой потасовкой. Другое дело, Пасха. В эти дни никто не рвался в Истинный Иерусалим, который не имел ни малейшего отношения к христианскому празднику; все паломники направляли свои стопы в другой Иерусалим -- на Истинной Земле. Именно сюда явился Иисус после своего изгнания из Израиля, здесь он проповедовал свое учение, здесь он позволил простым смертным распять себя на кресте и добровольно принял смерть (так говорят), а затем воскрес (так утверждают), после чего вознесся (во что многие верят) и ниспослал своим ученикам Святой Дух в виде Дара и Причастия. Впрочем, скептики убеждены, что на самом деле Иисус не умирал, он инсценировал свою смерть, и, следовательно, не воскресал и не возносился, а Святой Дух, по их мнению, сплошной блеф -- дескать, все ученики Иисуса были скрытыми Одаренными, мутантами или полукровками, которым он даровал Причастие. Хотя -- можно возразить -- сам факт, что в мире простых смертных нашлось сразу двенадцать Одаренных, уже чудо. И разве не чудо, что все апостолы, едва лишь приняв Причастие, в полной мере овладели силами и фактически не нуждались в дальнейшем обучении?.. Доводы и контрдоводы, возражения и опровержения чередовались до бесконечности, и каждое отрицание чуда, как правило, оборачивалось подтверждением другого чуда. А чудес в то время творилось на Истинной Земле предостаточно. В частности, когда ученики Иисуса, следуя его наставлению нести Слово Божье по всему миру, попали в Рим, император Нерон, яростный противник христианства, вознамерился покончить с возмутителями спокойствия, отдав их на растерзание львам. Натура утонченная и извращенная, эстет, поэт и жестокий тиран, любитель кровавых зрелищ, он устроил грандиозное шоу, которое в конечном итоге обратилось против него. Когда на арену переполненного цирка Колизея были выпущены голодные хищники, случилось невероятное -- дикие львы, аки смирные агнцы, покорно улеглись у ног своих предполагаемых жертв. Взбешенный Нерон велел выпустить еще львов -- но и те разделили участь своих предшественников. А затем с неба ударила молния и с необыкновенной избирательностью превратила в груду пепла кровожадного императора и его не менее кровожадную жену, не причинив ни малейшего вреда их окружению. После этого, прямо на месте событий, в Колизее, состоялось первое массовое крещение, а в течение следующих нескольких дней в новую веру обратился весь Рим, благодаря чему стал столицей вселенского христианства, оставив за Иерусалимом статус главной святыни. Происшедшее со львами и Нероном можно было бы квалифицировать как дешевый трюк последователей Иисуса, если бы не одно "но". В цирке Колизея присутствовало свыше сорока Властелинов, просто любопытных зевак, и все они дружно утверждали, что никто из кандидатов в мученики не предпринимал никаких действий, не пытался манипулировать силами, и вообще не наблюдалось никакого вмешательства сил -- львы стали покорными как бы сами по себе, а молния, метко поразившая Нерона с женой, была вызвана естественными причинами, только и того, что ударила в нужное время и в нужное место. Правда, свидетельства очевидцев нельзя было назвать полностью объективными, поскольку они, все как один, тут же приняли христианство. Хотя, с другой стороны, не чудо ли, что более сорока Властелинов из разных Домов и разных возрастов, объединенные только лишь любопытством, столь дружно уверовали в божественность Иисуса? Мало того -- они безоговорочно признали верховенство апостолов во главе с Симоном-Петром! Да и сам факт появления Дома Теллуса иначе, как чудом, назвать нельзя. Он был единственным за всю историю Домов, который образовался на пустом месте, путем массовой иммиграции Властелинов, принявших христианство. Петр, первый епископ Римский, претенциозно назвал новорожденный Дом Домом Господним, а мир -- Истинной Землей, мотивируя свое решение тем, что этот мир ближе всех остальных к Богу, и не зря Иисус выбрал именно его, чтобы принять здесь смерть во искупление грехов человеческих. С Петром был солидарен и его извечный оппонент, соперник в любви к Учителю, Иоанн: "Истинно говорю вам: это есть Истинная Земля, это есть Дом Господень". Членам других Домов такая терминология пришлась явно не по душе; их главы сговорились между собой и дали новому Дому, "выскочке" по их выражению, нейтральное название -- Дом Теллуса, а мир решили именовать Землей Иисуса. Постепенно сложился исторический компромисс -- Дом Теллуса на Истинной Земле, -- который был окончательно узаконен свыше трех тысяч лет назад при подписании Договора о взаимопризнании культов. В настоящий момент насчитывалось уже четыре христианских Дома (три в Экваторе и один в Срединных мирах) и все они входили в пятерку самых либеральных Домов -- христианство, пережив бурный период агрессивной нетерпимости и убедившись в своей силе, стало наиболее толерантной из существующих религий. (Пятым был Дом Сумерек, но он не в счет. Как таковой религии там нет и никогда не было -- Сумеречные просто почитают своих выдающихся предков, которых наделяют божественными чертами. И коль скоро на то пошло, живой и вполне земной дед Янус для них больший авторитет, чем все боги вместе взятые.) Я прибыл в Истинный Рим по поручению отца и Амадиса, чтобы от их имени поздравить светского и духовного владык дружественного Дома, императора и вселенского архиепископа, с праздником. С шестнадцати лет я регулярно исполнял такие поручения, это было одной из моих немногочисленных обязанностей как первого принца Света, и, к слову сказать, обязанностью приятной. Мне нравилось, когда меня принимали со всеми королевскими почестями, это льстило моему тщеславию. А вот кузен Кевин, мой коллега по должности кронпринца, видимо, был не столь тщеславен. Он с завидным постоянством уклонялся от своих обязанностей и делал исключение лишь для праздника Зимнего Солнцестояния в Царстве Света -- то ли из уважения к родне по отцовской линии, то ли из-за священного жаркого, приготовленного из мяса жертвенного быка. А если без шуток, то Кевин из кожи вон лезет, так старается поддерживать хорошие отношения с моим отцом. Не знаю, в чем тут дело, но иной раз у меня создается впечатление, что в присутствии моего отца Кевин ведет себя, как полный раскаяния нашкодивший мальчишка... Впрочем, возможно, мне только так кажется. А вот одно не подлежит сомнению: мой дражайший кузен намерен и дальше эксплуатировать Солнечные рудники. Теперь-то я догадываюсь, что он делает с таким невероятным количеством Солнечных Камней. Он просто безумец! Опасный маньяк... Эта Пасха не была исключением -- как обычно, Кевина заменял его брат Шон. И как обычно, делегацию из Срединных миров сопровождала Дэйра, поскольку Шон не был адептом Источника и в ближайшее время не собирался им становиться. Лет пять назад дядя Артур с согласия и одобрения Хозяйки предложил ему пройти посвящение, но он отказался. В новейшей истории Источника это второй случай добровольного отказа от принятия Силы, порождающей сами Формирующие. Первой была Пенелопа, которая откровенно заявила, что ее пугает ответственность, и вообще, ей ни к чему такое могущество. Шон ничем не аргументировал свой отказ, он просто ответил "нет" и извинился перед отцом, что не оправдал его надежд. Лично мне кажется, что Шон решил не рисковать. Он был доволен своей жизнью, доволен собой и не хотел ничего менять. Шон обладал уникальным даром жить в мире со всем миром, у него не было ни одного врага или недоброжелателя (по крайней мере, я не знаю о существовании таковых), и, как на мой взгляд, он единственный из детей Артура и Даны, кого можно без всяких оговорок назвать нормальным. Остальные же, мягко говоря, со странностями. Особенно Кевин. Главным увлечением Шона была сравнительная история. Он занимался анализом разных исторических линий, изучал так называемые поворотные точки и каналы воздействия одних миров на другие. Недавно Шон предложил оригинальную теорию инверсного резонансного эффекта, который как бы предвосхищает события глобального масштаба. Другие историки раскритиковали его теорию в пух и прах, а доказательства в ее пользу назвали притянутыми за уши. Следует признать, что они действительно были слабенькими и допускали двоякое толкование, однако я располагал таким убедительным доказательством правоты Шона, опровергнуть которое или как-то иначе истолковать не представлялось возможным. Экспериментируя с бластером, я установил, что уже при ускорении времени с коэффициентом 1,15 он начинает давать сбои -- то и дело "промахивается", пытаясь "ухватить" Формирующие, а наиболее стабильно работает в мирах, где время течет чуть медленнее Основного Потока, к примеру, на той же Земле Юрия Великого. Таким образом, когда родился мой прапрадед, король Артур, в мире Бельфора шел семнадцатый век, в самом крайнем случае, был конец пятнадцатого... и тем не менее там жил свой король Артур! Жил и правил бриттами в пятом столетии от Рождества Христова. На следующий день после освобождения Бельфор заявил, что понял, почему имя Пендрагон и словосочетание "красный дракон" показались ему знакомыми. Покопавшись в своем покетбуке, он предъявил мне один древний (в его представлении) роман о рыцарях Круглого Стола; довольно подробные исторические комментарии не оставляли места для сомнений -- действительно, один из резонансных двойников короля Артура Пендрагона появился на свет раньше своего прообраза. Однако я не спешил радовать Шона. Судя по всему, не собирался этого делать и Кевин... По своему обыкновению, Дэйра доставила брата с сопровождающими его лицами в Солнечный Град, немного поболтала с нами о том о сем и вернулась обратно (как и Кевин, она избегала пышных торжеств, делая исключение только для своих собственных свадеб). Дальнейший путь мы с Шоном и сопровождающими нас лицами проделали вместе и прибыли в Дом Теллуса раньше назначенного срока -- в таких случаях лучше поторопиться, чем опоздать. Гостеприимные хозяева предложили нам отобедать и передохнуть пару часиков, но мы, я и Шон, предпочли пассивному отдыху активный и решили прогуляться по предпраздничному Риму, колыбели христианской цивилизации. На улицах нас многие узнавали и приветствовали, но, следует отдать теллурианцам должное, никто не навязывался нам в собеседники, гиды или попутчики. Мы шли неторопливо и говорили о всяких пустяках; при этом мне не приходилось, обращаясь к Шону, задирать голову. Хотя он тоже был выше меня, но не настолько, чтобы я чувствовал себя рядом с ним недомерком. Шон больше походил на свою мать, чем на отца: у него были вьющиеся рыжие волосы и зеленые глаза, а его лицо было красиво не суровой, жесткой красотой дяди Артура, а мягкой и кроткой -- от тети Даны. Таким же был и его характер -- я бы назвал его золотым. Будь у Дэйры такой характер... Впрочем, тогда бы она была идеальной -- а ведь недаром говорят, что идеальная женщина хуже фурии. Пожалуй, беда Дэйры как раз в том, что она чересчур хороша; мужчины бегут не от нее как таковой, а скорее от собственных недостатков, которые становятся слишком уж явными в ее присутствии. Для многих это невыносимо. Даже не для многих, а для подавляющего большинства мужчин. -- Твоя сестренка расцвела, -- сказал я Шону. -- Она всегда дивно выглядит, но сейчас просто сияет от счастья. -- Точно так же она сияла, когда вы... когда была с тобой, -- заметил Шон. -- Жаль, что у вас ничего не получилось. Боюсь, с Мелом у нее не всерьез и не надолго. -- Можно подумать, что со мной было иначе. -- Можно подумать, -- повторил Шон с утвердительной интонацией. -- Тебе никто не говорил, мой дорогой Ромео, что ты разбил ее сердце? Если бы с тобой у нее не было ничего серьезного, она бы так не переживала из-за вашего разрыва. Даже Кевин сказал... Он умолк, так и не закончив своей мысли, а я презрительно фыркнул: -- Даже Кевин, подумать только! Тоже мне авторитет! Шон внимательно посмотрел на меня. -- Вот уж не пойму, -- проговорил он в задумчивости. -- Чем тебе так насолил Кевин? Что ты имеешь против него? -- Да ничего не имею, -- ответил я, небрежно пожав плечами. -- Просто он ненормальный. -- Ну и что? Даже если он ненормальный, тебе-то какое дело? Его одержимость замужними блондинками, это его личное горе. Я не думаю, что ты принимаешь близко к сердцу беды несчастных обманутых мужей. Здесь что-то другое -- но что? Почему бы тебе не обратиться за помощью к своему отцу? Я энергично и слишком торопливо замотал головой. Обращаться к отцу я не собирался, боясь, как бы он не выудил из моего подсознания нечто такое, чего я упорно не хотел знать. Изредка, задумываясь над своим отношением к Кевину, я приходил к выводу, что здесь действительно что-то нечисто. Антипатию к нему я испытывал, сколько себя помню, и не имел ни малейшего желания выяснять ее истинную причину. Поэтому я поспешил вернуть наш разговор в прежнее русло: -- Так что же сказал Кевин? -- Ты не поверишь, -- ухмыльнулся Шон. -- А вдруг? Пусть я не жалую его, но это еще не значит, что считаю его способным говорить обо мне одни только гадости. -- Что ж, ладно. Кевин говорил, что вы с Дэйрой идеально подходите друг другу, из вас получилась бы отличная пара, если бы не три "но"... -- Целых три? -- Да. Во-первых, разница в возрасте. -- Как и в случае с Мелом, -- заметил я. -- Да, -- согласился Шон. -- Во-вторых, близкое родство по обеим линиям. -- Опять же, как и в случае с Мелом. -- Да. И в-третьих, ты любишь другую. Я вздохнул: -- Что верно, то верно. Мы немного помолчали, продолжая свой путь вдоль набережной Тибра. Справа от нас проплывали катера и лодки, слева по мостовой проносились автомобили и всадники на лошадях. На машинах разъезжали главным образом простые смертные, а Властелины предпочитали лошадей. -- Как у тебя с Радкой? -- спросил Шон. Я снова вздохнул. За неполные две недели, минувшие с тех пор, как Радка ушла из Даж-Дома и стала жить со мной в Сумерках Дианы, Володарь ничуть не смягчился, а наоборот -- осатанел. Его последняя выходка возмутила даже Зорана (о Ладиславе и говорить не приходится): своим последним распоряжением старик обязал всех членов Дома употреблять перед именем Радки слово "блудница". -- С Радкой все хорошо, но вот ее родня, особенно Володарь... он совсем из ума выжил! Знаешь, Шон, порой я думаю, что было бы неплохо, если бы продолжительность жизни Властелинов была ограничена годами этак пятьюстами, в крайнем случае -- тысячей, и лишь для самых достойный, вроде деда Януса, делались исключения. -- И кто бы делал эти исключения? -- скептически произнес Шон. -- Ты наивен, Эрик! Кто бы ни делал эти исключения, маразматик Володарь, можно не сомневаться, попал бы в число избранных, потому что он глава Дома. И вообще, коль скоро на то пошло, среднестатистический Властелин по своим нравственным качествам и умственным способностям уступает среднестатистическому неодаренному, а те из нас, кто, как говорится, на уровне, имеют свои причуды -- безобидные и не очень. Но что прикажешь делать -- помещать всех ненормальных и умственно неполноценных в психушки? Это бессмысленно. По большому счету, каждый Дом отчасти и есть дурдом. Дебилы, которые к пятидесяти годам не могут запомнить таблицу умножения; садисты, которые провоцируют войны между простыми смертными, а потом наслаждаются созерцанием кровавых побоищ; маньяки-убийцы, вроде Джека-Потрошителя, и так далее. На этом фоне выглядят совершенно невинно всякие там кровосмесительные связи братьев с родными сестрами, теток со своими... -- Тут Шон осекся и покраснел. Последняя его недосказанная фраза относилась к Артуру и Диане. Как и Кевин, он резко отрицательно относился к этой связи, но по совершенно другим причинам. Если Кевин, души не чаявший в матери, люто ненавидел Диану, разрушительницу семейного очага, то Шон, который тоже любил свою мать, вместе с тем любил и Диану. Он боготворил землю, по которой она ходила, он был влюблен в нее без памяти... и без малейшей надежды на взаимность. Непреодолимым препятствием была не разница в их возрасте (как я уже говорил, Диана во многом оставалась подростком) и не близкое родство (даже если отвлечься от того, что Диана получила новое тело с совсем другим набором хромосом, она была сестрой нашей бабушки по отцовской линии -- а это приравнивалось к чисто двоюродному родству). Вся трагичность (и одновременно комичность) положения Шона заключалась в том, что на его пути к сердцу любимой женщины стоял его же родной отец, стоял несокрушимой скалой -- ибо для Дианы на всем белом свете не существовало другого мужчины, кроме Артура. Однако Шон не уподобился Кевину и не стал охотиться на рыжеволосых и зеленоглазых любовниц отцов семейств. Он не избегал ни общества Дианы, ни разговоров о ней, причем всегда был предельно корректен и старался не допускать выпадов в адрес ее отношений с отцом, а когда это случалось (как вот сейчас), он чувствовал себя неловко, считая такое поведение недостойным мужчины. Впрочем, нельзя сказать, что Шон смирился с поражением. Он выжидал -- и не прячась где-то в засаде, а открыто. Он довольствовался дружбой Дианы и не требовал от нее чего-то большего, но тем не менее не позволял ей обманываться насчет своих истинных чувств. Иногда он полушутя, полусерьезно говорил Диане: "Вот когда ты возьмешься за ум, и мы, наконец, поженимся..." Спокойная непоколебимость Шона охлаждала пыл Артура и Дианы гораздо сильнее, чем все неистовые злобствования его старшего братца. -- Кстати, как поживает Диана? -- спросил я. В случае с Шоном это было лучшее продолжение разговора; любые попытки с моей стороны сделать вид, будто ничего не произошло, лишь усугубили бы его неловкость. -- Нормально, -- с легкой улыбкой ответил он. -- Сейчас она больше увлечена новой "тачкой" Бренды, чем отцом. Почаще бы Кевин делал такие подарки. -- Так это подарок Кевина?! -- воскликнул я. Шон быстро взглянул на меня, озадаченный моей бурной реакцией. -- Ну да. А ты не знал? -- Понятия не имел. Думаю, Диана решила лишний раз не напоминать мне о Кевине. Во время нашего последнего разговора она в основном охала да ахала от восторга. -- Надо признать, машина первоклассная, -- заметил Шон. -- Особенно мне понравился стереомонитор. Но Бренда и Диана говорят, что видеосистема -- фигня по сравнению с процессорным блоком. Там столько всего наворочено, что они до сих пор не могут разобраться, как эта штука работает. "Еще бы!"