Я в растерянности покачал головой: -- Ну и ну! В тридцать втором веке -- и рабство. -- Увы, да. И все же, к чести нашего мира надо сказать, что планеты, вроде Великой Персии, большая редкость. А прогрессивное человечество, как и положено, всеми силами борется и с узаконенным рабовладельчеством, и с незаконной торговлей людьми. Давным-давно, еще на заре своего существования, Галактическая Ассамблея приняла специальную резолюцию, согласно которой любой человек, независимо от его происхождения и социального статуса на родине, оказавшись в пределах юрисдикции одной из планет Содружества, автоматически становится свободным и не может быть выдан на том основании, что является чьей-то собственностью. Правда, есть и обратная сторона этой медали. Нередко случается такое, что раб грабит своего хозяина, а то и убивает его, затем, если ему удается бежать, отправляется на ближайшую планету Содружества и нанимает адвоката, который аргументировано доказывает местному суду, что выдавать этого человека властям рабовладельческой планеты нельзя ни в коем случае -- дескать, он совершил убийство и даже несколько убийств, сражаясь за свою свободу, а прихваченное им добро можно рассматривать как компенсацию за моральный ущерб. Лично я не слышал ни об одном случае выдачи... -- Морис раскрыл глаза и несколько раз моргнул. -- Кажется, я отклонился от темы. Бессознательно оттягиваю момент истины, когда буду вынужден признаться, что я... что, в сущности, я бессердечный эгоист. -- Если ты не хочешь, то... -- Нет, хочу! Слушай. Я встретил Софи на Великой Персии, куда попал по чистой случайности (это довольно длинная и совсем неинтересная история, я не стану ее рассказывать). Шах принял меня весьма радушно -- он знал, кто мой отец, и надеялся извлечь выгоду из знакомства со мной. И он действительно извлек -- хотя иным путем, чем поначалу рассчитывал. -- Ты купил у него Софи? -- Совершенно верно. Я влюбился в нее с первого взгляда. И не просто влюбился, а полюбил. Я и прежде часто влюблялся, но то были мимолетные увлечения. Другое дело, Софи. Едва лишь увидев ее, я понял, что всю свою жизнь ждал именно ее, и мне нужна именно она, она одна. Я совсем потерял голову! Софи состояла в личном гареме шаха... короче, она была его наложницей. Но поскольку шах предпочитал мальчиков, его наложницы в основном предназначались для ублажения дорогих гостей. Именно так я повстречался с Софи -- ее, вместе с еще одной девушкой, прислали вечером в мои покои. Ее подругу я сразу отпустил, а Софи осталась и... В общем, наутро я вцепился в шаха мертвой хваткой, упрашивая его освободить Софи. Тут я, конечно, свалял дурака. Мне следовало бы поумерить свой пыл, вежливо рассыпаться в благодарностях и похвалах, и скорее всего, шах просто преподнес бы ее мне в подарок. А так он смекнул, что на этом можно хорошо нагреть руки, и для начала заломил неслыханную цену. Как я понимаю, он рассчитывал выторговать самое большее четверть названной суммы, но я торговаться не стал и сразу же принял его предложение. Позже отец сказал мне, что на эти деньги я мог бы спокойно нанять отряд сицилианских коммандос, высококлассных профессионалов, которые без лишнего шума освободили бы всех наложниц загребущего шаха. Впрочем, мне было наплевать. Главное, что Софи получила свободу и улетела вместе со мной на Землю. Морис замолчал, неторопливо допил содержимое своего стакана и закурил новую сигарету. Пауза затягивалась, поэтому я сказал: -- Пока что все похоже на сказку со счастливым концом. -- Гм, -- промычал Морис. -- Конец этой сказки не очень счастливый... по крайней мере, для меня. И не потому, что через полмесяца после свадьбы меня угораздило совершить "прыжок самурая". Неприятности начались еще по пути на Землю. На корабле Софи познакомилась с... ну, с одним человеком... э-э, моим хорошим другом, и... Короче, она полюбила его. -- А он? Морис посмотрел на меня так, будто я задал нелепейший вопрос. -- Разумеется, он тоже полюбил ее. Иначе и быть не могло. А я оказался третьим лишним. По всем правилам мне следовало уйти в тень, предоставив их друг другу, но это было выше моих сил. У меня не хватило мужества быть порядочным человеком, я поступил подло и бесчестно. Фактически, я заставил Софи выйти за меня замуж. -- Так-таки и заставил? -- Если называть вещи своими именами, то да. Софи чувствовала себя обязанной мне, и я воспользовался этим. -- Морис тяжело вздохнул. -- Получилось так, что я освободил ее лишь для того, чтобы затем снова поработить. И эта ее неволя была ничем не лучше прежней, а в некоторых отношениях даже хуже. Ведь она оставалась со мной не по принуждению -- но из чувства долга, из признательности... и из жалости. Я с сомнением покачал головой. Мне хорошо запомнился взгляд Софи, когда она произносила имя Мориса. В том взгляде была нежность, было желание, была страсть и было еще много разных чувств. Но чего в нем точно не было, так это жалости, покорности судьбе, пассивной готовности к тому, что ханжи именуют исполнением супружеского долга. Я раскрыл было рот, чтобы поделиться с Морисом своими наблюдениями, но не успел произнести и слова. Снаружи послышался звук, похожий на слабое завывание ветра, и в обращенные к площадке перед фасадом окна ударил колеблющийся сноп яркого света. Как оказалось, Морис ожидал этого. Он поставил пустой стакан на журнальный столик, неторопливо поднялся с кресла и привычным жестом отряхнул свой пиджак. -- Что происходит? -- спросил я, вглядываясь в ближайшее окно. Источником яркого света были два прожектора летательного аппарата, наподобие вертолета, только без винтов, который плавно опускался в самый центр площадки. Насколько я мог судить, людей в кабине машины не было. -- Это флайер, -- спокойно объяснил Морис. -- Такси. Я вызвал его, когда был на кухне. -- Он на автопилоте? -- Угадал. Но когда мы сядем в него, я переключу управление на себя. Как и всякий профессиональный пилот, я ревниво отношусь к чересчур смышленым автопилотам и не доверяю им без крайней нужды. -- У тебя уже есть план действий? Морис ухмыльнулся и пожал плечами: -- Если это можно назвать планом действий... Ведь, как я понимаю, ты пока не собираешься заявляться к Кевину? Я решительно ответил: -- Нет! -- Вот то-то же. Поэтому я считаю, что нам следует обратиться к моему отцу. Можно не сомневаться, он придумает, как поскорее "воскресить" меня, а тебе поможет обрести легальный статус. -- Ты намерен рассказать ему обо всем, что с тобой произошло? -- Да. -- И ты не боишься, что его первой реакцией будет вызов психиатрической бригады со смирительными рубашками? -- Нет, не боюсь, -- без малейших колебаний ответил Морис. -- Уж если кто и поверит мне, так это отец. А он точно поверит. -- Ты так думаешь? -- Я это знаю. Сам факт, что я жив, заставит его серьезно отнестись к моим словам. Хотя даже не это главное. Мы с ним всегда понимали друг друга, находили общий язык; я всегда доверял ему, а он доверял мне. К тому же мы с ним родственные натуры. -- Морис усмехнулся. -- В молодости он был таким же разгильдяем, как и я, даже похлестче меня. До двенадцати лет я помню его очень смутно... впрочем, и вспоминать-то нечего. В те времена отец появлялся раз в год, а то и реже, и всего на пару дней, а затем снова отправлялся в странствия. Поначалу я здорово обижался на него, но где-то к девяти годам мое отношение к нему изменилось. Все дело в том, что мать слишком рьяно настраивала меня против отца, и когда я научился логически мыслить, мне это показалось подозрительным. -- Морис на секунду умолк и задумчиво покачал головой. -- Все-таки злая штука судьба. Мой отец, как и я, тоже был несчастлив в браке. Он любил мою мать, а она его нет. Но, в отличие от меня, у него хватило мужества уйти с ее пути, предоставив ей полную свободу действий. -- Они развелись? -- Нет, формально они оставались мужем и женой. Мать не подавала на развод, потому что хотела оставаться невесткой моего деда, председателя правления компании; кстати сказать, она была его доверенным секретарем. А отец не делал этого из-за меня. В принципе, я и вовсе не должен был появиться на свет -- причем дважды не должен. -- Как это? -- Ну, во-первых, я был зачат по чистой случайности. А во-вторых, когда мать узнала о своей беременности, то решила избавиться от меня, однако отец воспротивился этому. И не просто воспротивился -- протестовать он мог сколько угодно, все равно окончательное решение было за матерью. Но мой отец пригрозил ей, что если она прервет беременность, он задушит ее собственными руками. Мать поверила ему и испугалась. Вот так и получилось, что я дважды обязан отцу жизнью. Я хмыкнул. Прежде Морис не очень распространялся о своей семье. А вернее, вообще избегал подобных разговоров. -- Интересно, почему ты рассказываешь мне все это? -- Чтобы ты понял, каков мой отец. -- Что ж, -- кивнул я. -- Теперь начинаю понимать. Кстати, ты сказал о своей матери "была". Она умерла? -- Да, она погибла. Вместе с дедом разбилась на флайере, когда они летели в Канберру на какую-то деловую встречу. Тогда мне было двенадцать лет, и именно тогда я в полном смысле этого слова обрел отца. Он вернулся ко мне и к семейным делам. Как я уже говорил, мой дед был председателем правления компании, и после его смерти эта должность стала вакантной. Наша семья контролировала самый крупный пакет акций "Рено", а отец был единственным сыном моего деда. Вступив в права наследства, он автоматически стал членом правления, но председателем, ясное дело, его не избрали. Тогда он был еще слишком молод, к тому же его считали безответственным авантюристом и неисправимым плэйбоем. Многие видели в нем свадебного генерала, но они здорово просчитались. Отец взялся за дело с таким рвением, проявил такую хватку и столь незаурядные деловые качества, что вскоре стал просто незаменим. Через семь лет он без труда потеснил первого вице-президента, отправив его на досрочный заслуженный отдых, а еще через семь лет мог спокойно занять кресло председателя. Но не сделал этого... хотя, конечно, за последние полтора года все могло измениться... а, впрочем, нет, не изменилось. Когда я делал запрос о местонахождении отца, в ответе не было сказано, что мои данные о занимаемой им должности устарели. Однако сути это не меняет. Всем известно, что главное лицо в компании -- мой отец, а председатель правления исполняет лишь сугубо представительские функции. Незадолго до моего "прыжка самурая" мы отмечали в некотором роде юбилей -- общее количество акций, которыми владеет наша семья, превысило двадцать процентов. На практике это означает, что отец стал единоличным хозяином компании. Даже если против него ополчатся все остальные директора, у них попросту не хватит голосов для квалифицированного большинства. А что касается общего собрания акционеров, то большинство их -- на стороне отца, поскольку за годы его, так сказать, первого вице-президентства дивиденды по акциям возросли более чем в два раза. -- Морис гордо вскинул голову. -- Вот такой он человек! -- Да, -- вынужден был признать я. -- Такой человек не станет отметать невероятное только потому, что на первый взгляд это противоречит здравому смыслу. Прагматизм, в самом широком смысле этого слова, подразумевает принятие невероятного в качестве одной из возможностей -- хотя бы с тем, чтобы учесть все варианты, не упустив ни единого. -- Об этом я и толкую, -- сказал Морис. -- Так что, согласен с моим планом? Я пожал плечами: -- Не совсем согласен, но и не стану возражать. В конце концов, помощь твоего отца была бы мне очень кстати. -- Тогда поехали? Я на минуту задумался, потом отрицательно покачал головой: -- Нет, мне с тобой ехать не стоит. -- Почему? Резонный вопрос. У меня на сей счет было два соображения. Прежде всего, я не люблю быть свидетелем трогательных сцен встречи после долгой разлуки; меня это смущает, и я чувствую себя крайне неловко. И потом, мне нужно было уладить кое-какие дела, в частности, обзавестись деньжатами, чтобы обрести твердую почву под ногами. Попадая в иные миры, я избегаю промышлять банальным грабежом, а предпочитаю нечто поизящнее, вроде азартных игр -- тоже грабеж, но узаконенный. Правда, в этом мире я не собирался наведываться в Монте-Карло или в Лас-Вегас, благо я знал, как можно прикарманить сравнительно небольшую сумму из капиталов Кевина. Нагреть моего дражайшего кузена на энное количество миллиончиков -- дело чуть ли не святое. Так сказать, грабь награбленное. -- Для начала, лучше поговори со своим отцом с глазу на глаз, -- ответил я Морису. -- А после валяйте сюда, и мы потолкуем втроем. Да, между прочим, почему ты не пригласил отца к нам? -- Сначала я так и собирался сделать. Но потом рассудил, что по пути он успеет собраться с мыслями и обдумать несколько версий моего чудесного возвращения с того света. Тогда мне, кроме всего прочего, придется опровергать его предположения, на что потрачу немало сил и нервов. А так, я объявлюсь нежданно-негаданно и, не дав ему времени опомниться, огорошу его своим рассказом. -- Что ж, неплохо задумано. А ты уверен, что он сейчас на Земле? -- Я же говорил, что сделал запрос. Сейчас отец находится на нашей вилле во Флориде. -- А как насчет Софи? Морис поджал губы, взгляд его потускнел. -- О ней я не узнавал. -- Боишься? Он весь сник. -- Да, боюсь. Но надеюсь. Не верю, и тем не менее надеюсь. И страшно боюсь, что надежды мои напрасны. -- Морис взмахнул рукой, будто отгоняя мрачные мысли. -- Ладно, Эрик, договорились. Я отправляюсь к отцу, а потом вернусь, прихватив его с собой. Где-то часа через три или четыре -- с учетом времени на дорогу... Жаль, конечно, что я не взял то зеркальце, но ничего. Если понадобится, свяжусь с тобой по обычному комлогу. Когда услышишь зуммер вызова, нажми кнопку "ответ" на любом из визоров. -- Заметано, -- сказал я. -- А если я не буду отвечать, не беспокойся. Возможно, мне захочется осмотреть местные достопримечательности. Да, кстати, этот визор, -- я указал на огромный экран, -- случайно не оборудован приставкой запахов? -- О чем ты?.. А-а, понятно. Нет, не оборудован. Приставки запахов вышли из употребления почти сразу, как только были запущены в массовое производство. После некоторого бума, вызванного новизной, спрос на них упал так катастрофически, что вся индустрия потерпела полный крах. Сам я видел приставки запаха лишь в музее... А почему ты спрашиваешь? -- Да так, -- солгал я. -- Из чистого любопытства. Попрощавшись со мной, Морис вышел из дома, и вскоре снаружи опять послышалось слабое завывание. Выглянув в окно, я увидел, как флайер начал медленно подниматься в воздух. На высоте около трех метров он на секунду остановился, повис неподвижно в воздухе, затем вдруг рванул с места в карьер, стремительно взмыл в небо и исчез с поля моего зрения. Я лишь пожал плечами. Что с Мориса возьмешь? Известно -- лихач; наконец-то он дорвался до своих любимых сверхвысоких скоростей. Я подошел к визору, склонился к пульту и, обострив свое обоняние, принюхался. Определенно, запах присутствовал -- тонкий аромат изысканных женских духов. Наиболее интенсивно он исходил из щели, откуда недавно Морис извлек пластиковую карточку с записью. Стало быть, подумал я, упомянутый всуе кузен Филипп здесь ни при чем. Если, конечно, он не гомосексуалист, что маловероятно -- ведь Морис, который в таких вопросах настоящий педант, назвал его блядуном, а не пидором. Хотя, впрочем, не исключено, что это была какая-нибудь кузина, обожающая "клубничку", но все же у Мориса появился шанс. Удачи ему... Меня так и подмывало подняться на второй этаж и обследовать жилые комнаты на предмет обнаружения новых улик (тем более, что запах духов вел также и к лестнице), но осуществить это намерение я не успел. Снаружи послышалось уже знакомое завывание, потом в окна вновь ударил яркий свет. Так, так, так! Похоже, до Мориса дошел скрытый подтекст моего вопроса насчет приставки запахов, он достал карточку и обнаружил, что она пахнет женскими духами. И очевидно, теми духами, которые предпочитает Софи. Вот он и вернулся, чтобы на месте произвести расследование. Однако я ошибся. То был не Морис. Я мысленно репетировал речь на тему "не нужно быть пессимистом" и "жизнь полна сюрпризов, не всегда неприятных", которую собирался произнести перед Морисом, когда в дом вошла невысокая стройная девушка с роскошными темно-каштановыми волосами и невероятно притягательными большими карими глазами. Я сразу узнал ее, хотя она была не в подвенечном платье, а в простеньких черных брюках и легкой короткой куртке зеленого цвета. Даже в такой незатейливой одежде Софи выглядела как королева. Ее утонченная красота в сочетании с одухотворенностью, сквозившей во всем ее облике, и каким-то внутренним огнем, идущим из самых глубин ее естества, произвела на меня эффект, сравнимый разве что с прямым попаданием молнии в голову... Внезапно я вспомнил слова Мориса: "Разумеется, он тоже полюбил ее. Иначе и быть не могло", -- и теперь они уже не казались мне наивными. Более того, теперь я находил их очень меткими. Да, разумеется, как же иначе... Не стану спорить, что каждый человек по-своему красив и привлекателен, но согласитесь также, что красота красоте рознь, равно как и привлекательность привлекательности. Обычно природа соблюдает баланс, в меру распределяя эти качества, однако порой встречаются отклонения в ту или другую сторону. Зачастую очень красивые женщины не слишком привлекательны, а привлекательные -- не очень красивы; речь, конечно, идет о первом впечатлении, которое впоследствии может измениться. Но бывает и так, что она (то бишь природа) допускает вопиющую несправедливость, обделяя одних как красотой, так и привлекательностью, а других одаряя ими сверх меры. И еще неизвестно, что хуже: если некрасивые и непривлекательные женщины в большинстве своем просто несчастны, то женщины, у которых и красота, и привлекательность присутствуют в превосходной степени, нередко становятся настоящим стихийным бедствием -- как для других, так и для самих себя. К разряду ходячих стихийных бедствий я относил Диану, Юнону, Дэйру и Пенелопу. К этой же милой компании, вне всяких сомнений, принадлежала и Софи. Увидев в доме незнакомца, Софи лишь на мгновение растерялась, затем смерила меня оценивающим взглядом и, как ни в чем не бывало, приветливо произнесла: -- Bonsoir, monsieur. У нее был приятный мелодичный голос и очаровательный восточный акцент, который казался тем более экзотичным, что внешность Софи была чисто европейская, скорее даже британская -- этакая смесь кельтской и англосаксонской кровей. За время знакомства с Морисом я неплохо поднаторел в французском языке, но общаться на нем с другими людьми еще не решался. Поэтому я ответил нарочито неуклюже, с утрированным английским акцентом: -- Bonsoir, mademoiselle. Это возымело свое действие, и Софи тут же перешла на английский язык, которым, как оказалось, владела весьма недурно. -- А вы не похожи на заблудившегося альпиниста, -- заметила она, снимая слегка припорошенную снегом куртку. Мельком глянув в окно, я обнаружил, что начался снегопад. -- Вы здесь в гостях или как? Под курткой на Софи была симпатичная красная кофточка из неизвестного мне материала, которая, как и брюки, плотно облегала фигуру, подчеркивая все ее достоинства и указывая на отсутствие каких-либо изъянов. -- Вы правы, я не альпинист, -- ответил я, украдкой раздевая ее взглядом (уж с этим я ничего не мог поделать, только старался не слишком наглеть). -- Я гость господина де Бельфора. -- Ага, понятно. -- (И если Софи поняла меня так, что я гость Бельфора-старшего, то это ее личное дело.) -- Хотя странно... Он ничего не говорил вам обо мне? -- О вас? -- Я замялся, не зная, что и сказать. -- Ну... собственно... Софи истолковала мое поведение по-своему и решила прояснить ситуацию. -- Я Софи де Бельфор, -- представилась она. -- Франсуа де Бельфор мой тесть. -- Да, конечно же... То есть, я хотел сказать, что мне очень приятно... В смысле, приятно познакомиться, -- сбивчиво проговорил я. -- А меня зовут Эрик Брендон. Весь к вашим услугам. Софи одарила меня пленительной улыбкой, от которой мой пульс подскочил раза в полтора. -- Судя по произношению, вы не с Земли, -- сказала она. -- Ваш английский довольно архаичен, что характерно для отста... для провинциальных планет. -- Угадали. -- Мне не оставалось ничего другого, как подыгрывать ей. -- Мои соотечественники ведут замкнутый образ жизни и избегают контактов с внешним миром. -- В самом деле? А как называется ваша родина? -- Царство Света. Вряд ли вы слышали о ней. Софи утвердительно кивнула: -- И правда, не слышала. Но название очень красивое. С этими словами Софи подошла к визору и, как бы между прочим, нажала одну из кнопок. Когда в ответ ничего не произошло, на ее лице отразилось удивление. Она еще несколько раз с тем же успехом ткнула кнопку, затем наклонилась и заглянула в щель. Теперь лицо ее выражало целую гамму чувств от тревоги и растерянности до досады и раздражения, а на ее щеках вспыхнул яркий румянец. Резко выпрямившись, Софи повернулась ко мне и требовательно спросила: -- Где она?! Благо у меня было время подготовиться к этому вопросу, и я ухитрился не выдать своего замешательства. Стараясь не переигрывать, я с искренним недоумением произнес: -- О чем вы говорите? -- О записи! -- О какой записи? -- невинно осведомился я. -- У вас что-то пропало?.. Ах да, понимаю. Теперь я вспомнил, что господин де Бельфор производил у пульта какие-то манипуляции. -- А он не включал визор? -- Нет, не включал. В конце концов, я не солгал. Морис действительно не включал визор, это я включил его, а он лишь выключил и забрал карточку с записью. Софи облегченно вздохнула и все же, очевидно для пущей верности, испытующе посмотрела на меня. Ее взгляд вдруг показался мне таким странно-знакомым, что я непроизвольно послал в ее направлении импульс... С этим я явно переборщил. И не только потому, что был слегка взвинчен, но также и по той причине, что еще не успел приноровиться к местным условиям. Из-за интенсивной эксплуатации Формирующие здесь были возбуждены до предела и, образно говоря, гудели, как провода высоковольтной линии при значительной перегрузке. Впрочем, я не оправдываюсь. Я просто объясняю, почему вместо безобидного толчка у меня получился нокаутирующий удар. Софи пошатнулась и упала бы в обморок на пол, но, к счастью, я вовремя среагировал, так что ее падение было более мягким -- прямиком в мои объятия. Подхватив бесчувственную Софи на руки, я несколько минут простоял в неподвижности, потрясенный и обалделый. Потрясен я был своим открытием, а обалдел от того, что держал это открытие в своих объятиях, крепко прижимая его (вернее, ее) к себе. Должен признать, что второе довлело над первым, и я испытывал огромный соблазн сейчас же, не теряя ни секунды, взбежать с ней наверх, запереться в первой попавшейся спальне и чисто по-мужски воспользоваться ее состоянием. Лишь неимоверным усилием воли я подавил в себе это недостойное желание, однако не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее бесчувственные губы. То ли под воздействием моего поцелуя, то ли просто потому, что прошло достаточно времени, Софи начала подавать признаки жизни. Веки ее дрогнули, дыхание стало более глубоким и ритмичным, а щеки слегка заалели. Я усадил Софи в кресло, а сам сел рядом с ней. Кресло оказалось достаточно вместительным для нас обоих, но недостаточно просторным, чтобы мы могли сидеть, не прикасаясь друг к другу. Мало того, правой рукой я обнимал Софи за плечи, а моя левая рука лежала на ее бедре. Я пытался заставить себя убрать хоть эту руку, но все мои аргументы на сей счет казались мне неубедительными. Наконец Софи распахнула глаза и посмотрела на меня затуманенным взглядом. Затем смущенно улыбнулась и произнесла: -- Не знаю, что на меня нашло. "Зато я знаю", -- подумал я. Впрочем, думал я не только об этом. Мои мысли двигались в двух разных направлениях, одновременно и независимо друг от друга. Как сказала бы в шутку Диана, мой мозг переключился в режим реальной многозадачности. Однако мне было не до шуток. Я думал о своем открытии. Я обнаружил у Софи Дар. Причем, судя по характерному "эху", у нее был Скрытый Дар, унаследованный от отца-Одаренного, а ее мать была простой смертной. Возможно, ее отец был мутантом или сыном (или даже внуком) мутанта, но лично я не верил в существование мутационного Дара. Я не видел ни единого мутанта-Одаренного, и никто из тех, с кем я разговаривал об этом, не мог назвать мне ни одного конкретного имени -- только "кто-то", "где-то", "когда-то". Я же привык доверять фактам, не полагаясь на слухи. А факт состоял в том, что Софи -- полукровка. Но откуда она взялась? Кто ее отец? Неужели Кевин? О, ужас!.. Хотя нет, вряд ли. Из послания Кевина следовало, что он открыл этот мир около пятнадцати лет назад, а Софи сейчас девятнадцать-двадцать, не меньше. Конечно, возможен и такой вариант, что она родилась в другом мире, а в возрасте пяти лет Кевин продал ее здесь на невольничьем рынке... Чушь! Кевин псих, но не чудовище. Он обожает всех своих сестер, даже ненормальную Ди, даже распутницу Алису по прозвищу "Из рук в руки"; по-своему он любит и Пенелопу, хотя сам не признается себе в этом. Семья для него святое, и будь у него дочь, он бы души в ней не чаял. В сущности, ты хороший парень, Кевин... но почему я терпеть тебя не могу?.. Итак, остается Александр. Похоже, Софи его дочь, о существовании которой он не подозревает. Нечего сказать, хорошенькая перспектива! А если еще окажется, что Диана права насчет той девушки, Дженнифер, то и вовсе получается цепь дичайших, попросту невозможных совпадений. Это надо же! Первый человек, которого я повстречал в мире простых смертных, на поверку оказался Одаренным и, скорее всего, моим родственником. Вернее, родственницей, кузиной. Сказал бы кому -- не поверят же!.. Параллельно с этим я думал о Софи не как о полукровке и моей предполагаемой кузине, а как о женщине, которая в считанные минуты заставила меня потерять голову. Я думал о том, что на одной Радке свет клином не сошелся. То же самое я думал о Дэйре. Вместе с тем, я сильно подозревал, что свет для меня все-таки сходится клином -- но теперь на Софи. Случайная встреча, одно невинное прикосновение, и вся моя личная жизнь полетела вверх тормашками... Мамочка, я влип! -- Пожалуйста, -- слабым голосом произнесла Софи; видно было, что она еще плохо себя чувствует. -- Не смотрите на меня так. -- Как? -- Ну, так... так, как вы смотрите. -- Я не могу смотреть на вас по-другому, -- честно ответил я. -- Смотрю так, как выходит. Софи тяжело вздохнула: -- В этом моя беда... Тогда совсем не смотрите. -- Вы требуете от меня невозможного, -- сказал я, и это была чистая правда. Она слегка вздернула подбородок, видимо с тем, чтобы, глядя мне прямо в глаза, попросить меня пересесть в другое кресло. А я как раз и сам собирался это сделать и уже подался немного вперед. У нас получились на редкость синхронные движения, наши губы встретились и совершенно неожиданно слились в поцелуе. Поцелуй был жарким и взаимным, но длился недолго. Не говоря ни слова, Софи высвободилась из моих объятий и встала. На ногах она держалась не очень уверенно, но и упасть ей уже не грозило. Молча она обошла столик и опустилась в кресло, которое я занимал во время разговора с Морисом. Затем взяла стакан с недопитым мной апельсиновым соком и скептически посмотрела на него. -- Это ваш? -- Да, мой. -- Тогда хуже не будет. -- В каком смысле? -- не понял я. -- Все равно мы с вами целовались. Я смутился и на пару секунд отвел взгляд от Софи, но потом, совладав с собой, снова уставился на нее. А Софи между тем выпила остаток сока и вернула пустой стакан на прежнее место. -- Это все от волнения, -- сказала она, объясняя то ли свой обморок, то ли наш поцелуй. -- Пожалуй, я слишком впечатлительная. -- Вы так переволновались из-за записи? -- спросил я. -- Да. Это... это слишком личная запись. Ничего такого особенного в ней нет, но я бы очень не хотела, чтобы ее кто-то смотрел. -- А господин де Бельфор? -- Франсуа уже видел ее; по крайней мере, начало. Он нашел эту карточку среди вещей Мориса и отдал мне. -- А вы столь неосмотрительно оставили ее здесь? -- Не совсем так. Она всегда здесь, но хранится в надежном месте. Просто вчера я забыла вынуть ее. -- Софи внимательно посмотрела на меня. -- Так Франсуа вам действительно ничего не сказал? -- О чем? -- Что я здесь живу. В этом доме. Вот-те на!.. Изображать удивление нужды не было, я и так был удивлен. А еще обескуражен. Удивился я главным образом тому, что Морис не заметил ничего подозрительного. А ведь должен же был заметить хоть что-то! Хоть бы на той же кухне -- по обстановке, по продуктам в холодильнике (или что там его заменяет). Впрочем, возможно он решил, что здесь хозяйничал его кузен Филипп. А обескуражен я был, поскольку попал в неловкое положение и не знал, как из него выкрутиться. Теперь ясно, почему Софи так озадачена. Любому на ее месте показалось бы подозрительным, что Франсуа де Бельфор оставил своего гостя, мужчину, на ночь в доме, где живет его невестка, причем одна-однешенька. Поступи он так в действительности, это здорово смахивало бы на сводничество... Вдруг Софи рассмеялась. Ее смех был звонкий и чистый, а во взгляде, наряду с весельем, присутствовало также смущение. -- Вот оно что! Понимаю... -- И что же? -- полюбопытствовал я. Она уняла свой смех и объяснила: -- Франсуа старый сводник. Последние полгода он усиленно ищет мне мужа. Ведь вы не женаты, правда? -- Нет... То есть, я не женат. -- Значит, я угадала. Вы очередной кандидат мне в мужья. -- Ага... -- пробормотал я, краснея. Склонив набок голову и откинув назад длинную прядь каштановых волос, Софи принялась рассматривать меня уже не просто с интересом, а как бы оценивающе. Мне стало неловко. Я чувствовал себя в роли племенного жеребца, и не скажу, что был от этого в восторге. -- Ну что ж, -- наконец произнесла Софи. -- Надо признать, что Франсуа относится к своей затее серьезно и не жалеет ни времени, ни сил. -- Если это был комплемент, то весьма своеобразный. -- Небось, у вас на родине ваш отец занимает видное положение? -- В нашем мире он самый влиятельный человек, -- ответил я, не покривив душой. Я решил по возможности не лгать ей, поскольку она, по причине своего Дара, рано или поздно обязательно узнает, кто такой я и кто мой отец. Софи кивнула: -- Так я и думала. В последнее время Франсуа принимает слишком деятельное участие в моей судьбе, чересчур сильно опекает меня, порой даже допекает своей опекой. С тех пор, как он удочерил меня, ему повсюду мерещатся проходимцы, охотники за богатым приданым. -- Он удочерил вас? -- А вы не знали? -- Понятия не имел. -- Гм, странно. Еще в мае прошлого года Франсуа удочерил меня и сделал своей главной наследницей. Морис был его единственным ребенком, и когда он погиб... Софи умолкла, ясный взгляд ее потускнел. Трудно сказать, какие чувства обуревали ее -- грусть, тоска, раскаяние, сожаление, осознание собственной вины... Но в одном сомневаться не приходилось: она не была равнодушна к Морису, и очень болезненно восприняла известие о его гибели. Эта боль все еще жила в ней... -- Вы сильно любили своего мужа? -- напрямик спросил я. Это был бесцеремонный и нетактичный вопрос, но мне очень хотелось услышать ответ. Главным образом меня интересовало не то, что она скажет (на ее откровенность я не рассчитывал), а как она это скажет. Софи ответила не сразу. Сперва она внимательно осмотрела свои безупречно наманикюренные ногти, затем подтянула ноги на сидение, обхватила колени руками и, откинувшись на спинку кресла, устремила на меня задумчивый взгляд. Я смотрел на нее, поджав подбородок рукой -- чтобы, чего доброго, не отвалилась челюсть. Неужели она не понимает, как соблазнительно выглядит в этой позе?! Или нарочно провоцирует меня?.. Хотя нет, не думаю. Скорее, она слишком непосредственна и, в определенном смысле, наивна -- как Пенелопа, которая без всякого умысла разбивает мужские сердца. И женские, впрочем, тоже... -- Я любила Мориса, -- наконец заговорила Софи. В ее голосе была такая искренность, которую невозможно подделать; она не пыталась убедить меня и не оправдывалась, а просто констатировала это, как бесспорный факт. -- Но Морис не верил в мои чувства. Он не верил, когда я говорила, что люблю его. Я всеми силами старалась доказать ему свою любовь, но он все равно не верил. Он вбил себе в голову, что я только покоряюсь ему, а сама втайне мечтаю избавиться от него. Возможно, со стороны это так и выглядело, но... Вы ведь ничего не знаете о моем прошлом? -- Кое-что знаю, -- ответил я. -- В общих чертах. -- Фактически я была рабыней, -- продолжала Софи, -- хоть и жила в роскоши. Морис купил мне свободу, но тогда я этого не понимала. Я считала его своим новым хозяином, -- она грустно усмехнулась, -- хозяином моей мечты. Хозяином, которого я любила не в силу долга, а по велению сердца. Морис не уставал твердить мне, что я свободна, и в теории я это знала. Но на практике... Лишь позже я начала осознавать, что свобода -- нечто большее, чем возможность выбирать себе хозяина. И даже большее, чем просто быть хозяином себе. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к свободе, научиться жить без хозяина, обрести самостоятельность -- но Морис не хотел этого понять. Он полагал, что достаточно освободить раба, и тот сразу станет свободным человеком. -- А как же ваш... -- я с опозданием прикусил язык. -- Что "мой"? Я растерялся. Нужно было срочно что-то придумать, но, как на зло, мои мысли зациклились на одном вопросе, и ничего путного, кроме нелепых отговорок, в голову не приходило. Софи сразу почувствует фальшь... "Ну и черт с ним, -- в конце концов решил я. -- С какой это стати я должен деликатничать?" -- Мне говорили, -- осторожно начал я, -- что по пути на Землю вы... э-э... у вас начался роман с одним человеком, другом Мориса. Не знаю, насколько это соответствует действительности, но... В общем, мне так говорили. Софи потупила глаза и густо покраснела. Видя ее смущение, я тут же пожалел, что не прибегнул к одной из тех нелепых отговорок, которые лезли мне в голову. -- Вас не совсем точно информировали, -- сказала она, не поднимая взгляда. -- Или вы неверно поняли. То был не друг, а подруга Мориса. -- Подруга?! -- ошарашено переспросил я. -- Да, -- кивнула Софи. -- Подруга, вернее, любовница. Она была без памяти влюблена в Мориса и страшно ревновала. Я хотела успокоить ее, мне казалось, что мы и втроем сможем неплохо поладить -- ведь на Новой Персии многоженство в порядке вещей. Алине, подруге Мориса, понравилось со мной, я думала, что все идет хорошо, и лишь потом, значительно позже, поняла свою ошибку. -- Стало быть, Морис решил, что вы... ну, эта... -- Нет, хотя в некотором смысле я эта. На Новой Персии и это в порядке вещей, особенно в таких больших гаремах, как тот, где я воспитывалась. -- Софи подняла на меня взгляд, в котором, наряду со смущением, был вызов и была насмешка. -- Имейте это в виду, если вздумаете приударить за мной... А что же касается Мориса, то он истолковал мое поведение, как молчаливый протест. И еще Морис решил, что я придерживаю Алину в надежде, что он снова вернется к ней, а меня оставит в покое. -- Вы так и не уладили ваши недоразумения? -- К сожалению, не успели. Тогда я понятия не имела, что делаю все не так. А Морис молчал, поскольку был уверен, что я выхожу за него против собственной воли, единственно лишь из чувства благодарности за свое освобождение. -- Она коротко рассмеялась, как я подозреваю, чтобы подавить всхлипыванье. -- Бедняга так и умер, считая себя подлецом... Если бы можно было повернуть время вспять!.. "В твоем случае можно, -- без особого энтузиазма подумал я. -- Если не повернуть время вспять, то исправить былые ошибки. Тебе повезло... милая". Морису тоже. А мне -- нет!.. Между тем Софи легко вскочила с кресла (ее слабость, отчасти развязавшая ей язык, видимо, уже миновала) и подошла к дивану, где лежали сумки с моими и Мориса вещами. Разумеется, ее внимание в первую очередь привлекла Грейндал. -- Вот это да! -- сказала она, взяв шпагу в руки. -- Какая тяжелая! Небось настоящая, боевая, не из тех бутафорий, с которыми щеголяют придворные олухи в Версале. Ваша, не так ли? -- Фамильная реликвия, -- ответил я. Софи стояла, повернувшись ко мне боком, и я откровенно любовался ее изящным профилем. Предупреждение, что она немножко эта нисколько не отпугнуло меня. Общаясь с крошкой Ди и Браном Эриксоном, которые на все сто процентов эти, я убедился, что эти -- такие же люди, разве что со странностями. Ну а "немножко", тем более у женщин, вообще не в счет. Еще я думал о том, что в самом начале свалял дурака. Нужно было сразу, как только Софи представилась, сказать: "Очень мило, мадам. Кстати, вы всего лишь на пять минут разминулись со своим мужем"... Впрочем, боюсь, и тогда уже было поздно. Анализируя свои чувства, я пришел к выводу, что втрескался еще в невесту на экране, которая раздевалась перед зеркалом в брачных покоях. Или, самое позднее, это случилось, когда она переступила порог дома в своей легкой курточке, припорошенной снегом, обворожительно улыбнулась мне и произнесла со своим дивным акцентом: "Bonsoir, monsieur"... Набравшись мужества, я встал с кресла и твердо заговорил: -- Софи, пожалуйста, исполните одну мою просьбу, какой бы странной она вам ни показалась. Озадаченная моим тоном, Софи положила на прежнее место шпагу и повернулась ко мне. -- Смотря какая будет просьба, -- заметила она. -- Если вы предложите переспать, то... Хотя нет. Эта просьба не показалась бы мне странной. Нахальной -- да. Но ни капельки не странной. -- Речь вовсе не об этом, -- торопливо сказал я, но боюсь, что мое лицо выражало живейший интерес к затронутой теме. -- А о чем? Что я должна сделать? -- Немедленно садитесь в флайер и отправляйтесь к своему тестю. Он у себя на вилле, где-то во Флориде. Знаете где? -- Знаю, на Палм-Бич. Но... -- Никаких "но"! -- Я резко, почти грубо, взял ее за плечи. -- Либо вы сейчас же улетаете, либо я за себя не отвечаю. Понятно? Я отпустил Софи, и она испуганно попятилась. Похоже, мой взгляд был слегка жутковат, а может, и не слегка. Во всяком случае, я сам далеко не был уверен, что это лишь пустая угроза. Сначала я собирался сообщить Софи, что Морис жив, но потом как представил, что она, после недоверчивых расспросов, станет радоваться у меня на глазах, да еще от избытка счастья бросится мне на шею... вот тогда я и озверел! Я сделал шаг вперед, Софи снова отступила. -- Хорошо, -- сказала она. -- Хорошо, сейчас я улетаю. Только сначала свяжусь с Франсуа... -- Свяжетесь в флайере! -- рявкнул я и сделал еще один шаг. Софи вздохнула и взяла с кресла свою куртку. -- Ладно, договорились. -- После секундных колебаний он