ва снова посмотрела на соседа, растянула губы в улыбке. - Кажется, ваши страхи не имеют почвы, Казимир? - Хотелось бы верить, - улыбнулся в ответ председатель СЭКОНа. - До сих пор кошки на душе скребут, что мы разрешили ему этот плохо спрогнозированный эксперимент. В дальнейшем, вероятно после детального анализа, комиссия подготовит предложение для ВКС о моратории на подобные эксперименты. Даниил Шаламов, потом Майкл Лондон, теперь Мальгин... - С Шаламовым и Лондоном все было иначе, - возразил Джума. - Но связь прямая. Впрочем, я поспешил с заявлением. Итак, вы считаете, что этот ваш Мальгин... м-м, как бы это сказать... не опасен? - Я ему верю, - ответил Джума, помедлив, разговор ему не нравился. - Во-первых, нет полной уверенности, что нам удалось подобрать ключи к "черным кладам" памяти Мальгина. Во-вторых, он очень сильный человек, волевой и жесткий, он способен контролировать себя в любой ситуации. - Вы можете дать стопроцентную гарантию? - Могу, - не очень твердо сказал Джума. Ландсберг пожал плечами и откинулся на спинку кресла. - Хорошо, мы поняли, - проговорила Боянова. - Надеюсь, чрезвычайных мер по Мальгину принимать не придется. Спасибо за участие в эксперименте, другарь Хан, вы понимаете - подстраховка была необходима. Побудьте с ним рядом еще некоторое время, пока он... - Честно говоря, прямой необходимости в этом нет, да и ребята ждут в обойме, но пару дней на Земле я еще побуду. - Вы знаете, что "серая дыра" закрылась? - Знаю. Очень жаль. До свидания. Джума Хан вышел. По кабинету маревом поплыла тишина. - "Серая дыра" заросла, однако хлопот не убавилось, - нарушила молчание комиссар отдела, словно говорила сама с собой. - А главное, что остались нерешенными не только научные, но и социальные, внешние и внутренние, проблемы. Шаламов не найден. Лондон в том же положении, что и Шаламов. Мальгин тоже под подозрением. Контакт с маатанами не установлен и теперь вряд ли когда будет установлен. Орилоух остается загадкой, причем загадкой довольно опасной... - Будет вам, Власта, - негромко сказал Ландсберг. - Вы не все перечисленные проблемы несете на своих плечах, с вами работает и Даль-разведка, и погранслужба, и ксенологи, и социоэтики, и мы. Но я вас понял: требуется наше разрешение на какие-то рискованные действия? Боянова отодвинулась. - Иногда мне кажется, что вы интрасенс, Казимир. Да, мне нужно добиться согласия СЭКОНа на рейды к Маату, Орилоуху и в Сферу Дайсона. - Если бы с подобным заявлением в комиссию обратилась Даль-разведка, я бы не удивился. Но что делать службе безопасности на этих планетах и объектах? Боянова включила проектор, и перед сидящими открылась сияющая бездна, на фоне которой висел желто-лиловый шарик планеты. Если приглядеться, можно было увидеть, что светлый, с перламутровыми переливами фон изображения состоит из мириад зерен, испускающих нежное сияние. - Сфера Дайсона изнутри, - пояснила Боянова. - Как вы уже знаете, и Маат, и Орилоух являются искусственно созданными мирами и населены странными расами существ, которых трудно назвать разумными, да и вообще живыми. Имеется множество классификаций разумной жизни, но все они сходятся в определении небиологических цивилизаций. Так вот, жизнь обеих планет относится именно к этому типу, и, хотим мы этого или не хотим, выяснять - опасны ли с ней контакты или нет, придется нам. К тому же от Даль-разведки поступил запрос на определение степени риска при непосредственном, прямом изучении этих объектов. Кстати, по заявлениям ксенологов, наблюдающих за ними, Маат практически пуст, "черные люди" покинули его, спеша уйти в "серую дыру", а Орилоух намного снизил трансформационную активность. - Это не довод, вернее, не самый сильный аргумент. Ваш запрос официальный? - Вполне. Весь интенсионал по данной проблеме готов уйти в ваш банк по первому требованию. - Хорошо. - Ландсберг встал, поклонился. - Комиссия сообщит вам свое решение не позднее чем через три дня. Комнату заливал интенсивный синий свет, так что казалось, будто находишься под водным слоем в метр толщиной. Все остальные цвета поблекли, и предметы в комнате выглядели плоскими и неузнаваемыми. А испускал синее сияние виом во всю стену, в центре которого с тяжеловесной на вид медлительностью вращался шар планеты. Нептун, подумал Железовский, отыскивая взглядом хозяина. - Проходите, - раздался голос Ромашина, - размещайтесь. Математик сел рядом. На боку Нептуна выплыло овальное фиолетово-черное пятно, и Ромашин остановил кадр. - Самое загадочное явление прошлых столетий - роторный циклон-эффект под названием Большое темное пятно. И, как оказалось, - самое заурядное явление для мощных турбулентных атмосфер. - И все же в данном случае это явление не совсем обычное, - пророкотал Железовский. - Дело в том, что с вероятностью в шестьдесят пять процентов орилоун, извергнувший через своего собрата на Землю струю газа, сидит именно в центре Большого пятна. Ромашин вскинул изумленные глаза. Железовский едва заметно улыбнулся. - Мне почему-то кажется, что вы разочарованы. - Нет, но слишком уж тривиальное решение. Единственный объект на лице планеты, сразу приковывающий внимание, оказывается и местом обитания орилоуна... А если ваш прогноз ошибочен? - В таком случае орилоун может сидеть в любой точке на твердой поверхности Нептуна, искать его бессмысленно. Но, с другой стороны, вы сами ответили на свой вопрос. Если для людей Большое пятно - интересный объект, почему же и для орилоунов ему не быть таковым? У меня вопрос иного плана: зачем вам этот орилоун? - То есть как? - опешил Ромашин. - Разве я не говорил? - Но ведь "серая дыра" закрылась. - Ну и что? Сеть орилоунского метро сохранилась, а Шаламов не стал настолько "черным", чтобы вообще покинуть нашу Вселенную, как это сделали маатане. Он наверняка скитается сейчас по Галактике, а то и другим галактикам, где сохранились живые орилоуны, и шанс найти его не исчез. Железовский помолчал, рассматривая темное пятно на боку планеты - гигантский циклонический вихрь размером с Землю, сохраняющий форму вот уже несколько сот лет. - Я не разделяю вашего оптимизма, но рассчитать варианты поведения Даниила невозможно, и ваше предположение тоже имеет право на существование. Кстати, вы знаете, почему закрылась "серая дыра"? Вернее, почему закрылась так рано? По моим подсчетам, она просто не выдержала экологической нагрузки с нашей стороны. До появления в Горловине людей процесс зарастания шел медленно, "дыра" могла продержаться еще несколько тысяч лет, но потом... - Я понял. Что ж, экологическая инспекция не всегда способна вовремя оценить опасность человеческого любопытства. Значит, Большое темное пятно? Насколько я осведомлен, в этот район Нептуна сбрасывается уже не один десант, поэтому я не первопроходец, а идти следом всегда легче. Пойдете со мной? - Пойду. Если докажете СЭКОНу целесообразность рейда. Но все же давайте подождем полной реабилитации Мальгина, он уточнит мой расчет. - Операция прошла успешно? - Более чем. В нем проклюнулся интрасенс, что послужит дополнительной гарантией против появления синдрома "черного человека". Клим уже начал потихоньку разбираться в себе, входить во вкус, а главное - научился контролировать состояние инсайта [Инсайт - состояние озарения.], связанное с "черными кладами". - Силен мужик! - сказал Ромашин искренне. - Вы с ним непременно подружитесь. - Уже. - Ну и славно. Втроем мы справимся. - Еще один неприятный вопрос, можно? - Валяй. - Что, если мы не найдем Шаламова? Я имею в виду здесь... дома, в нашем галактическом домене. - Есть одна идейка... - нехотя проговорил Ромашин. - Может быть, это заумь... конкретно с ней возиться недосуг, да и специалисты нужны классные. Позже я поделюсь ею. Итак, готовим бросок на дно Нептуна? Синий мир планеты с исполинским зрачком Большого темного пятна стал приближаться, пока весь объем виома не заняла непроницаемая черная мгла, скрывающая за собой не одну тайну планеты. Глава 8 Золотой луч утреннего солнца проник в комнату и остановился на щеке. Мальгин проснулся, некоторое время лежал с закрытыми глазами, ловя кожей ласковое тепло, потом рывком встал и распахнул окно. Несмотря на бабье лето, температура воздуха в утренние часы на широте Смоленска и Брянска не превышала десяти градусов тепла, но Мальгин не боялся даже сорокаградусного мороза. Чистый прохладный воздух, напоенный тысячью запахов, от грибных до поздно цветущих трав и цветов, хлынул в легкие и мгновенно очистил голову от остатков сна. Отец возился в саду с другой стороны дома, Мальгин видел его внутренним зрением сквозь кустарник, стену и деревья. Клим позвал его мысленно, уловил ответное удивление и удовлетворенно засмеялся. Все шло нормально, хотелось жить, двигаться, бороться с опасностью и творить чудеса. Последствия уроков Железовского сказывались каждый день, и были они в большинстве случаев приятными, но все же открывающиеся горизонты безоблачными не казались. Культ хандры Мальгин разрушил, привел в систему кое-какие свои внутренние проблемы, но с раздвоенностью в душе справиться пока не мог. Главный узел проблем, связанный с именами Купавы, Карой, Шаламова, не решался. Ни математически, ни логически, ни эмоционально. Мальгин бесшумно спрыгнул в сад, обежал стороной огород с хозблоком, миновал озеро и по тропинке припустил в лес, через поле, через высохшее, пружинящее под ногами болото, оставляя в стороне еще один коттедж хутора и далекие многоквартирные высотные "сотовые" дома окраины Жуковки. На этот раз налетел на палаточный лагерь нихилей - потомков хиппи в десятом колене, перепугал какого-то грибника, подумав, что напугал бы того еще больше, если бы не отрастил волосы. Добежал до родника, напился с колен и повернул обратно. Отец все еще бродил по саду, что-то окапывал, заботливо убирал садовый мусор, готовил мудреный инвентарь к зиме. Мальгин понаблюдал за ним исподтишка, потом начал делать зарядку - комплекс ши-кай. Отец нашел его в тот момент, когда он делал стойку на локтях: обошел кругом, похмыкал, хлопнул по животу. Клим упал на спину и расслабился, улыбаясь. - Когда-нибудь сломаешь себе шею, - проворчал Мальгин-старший с притворным недовольством. - Не сломаю. - Клим сплел ноги, обхватил их руками и в образовавшееся кольцо просунул голову. - Как ты думаешь, какое количество поз может принять человек? Отец задумался, погладил подбородок, пожал плечами. - Ну двадцать... может быть, тридцать. Нет? - Шива демонстрировал восемьдесят четыре тысячи поз, направленных на поддержание здоровья и достижение высшей степени сознания. Насчет высшей степени ничего сказать не могу, видимо, для меня это пока недостижимо, однако я могу продемонстрировать около десяти тысяч поз. Остальные семьдесят тысяч тоже было бы несложно реализовать, но для этого необходимо время, а его-то мне как раз и не хватает. Мальгин включил свое новое чувство видения комплекса биополей, излучаемых человеком, одно из многих в сфере гиперчувств, и отец, в некоторой растерянности почесывающий затылок, разделился на три полупрозрачные, входящие одна в другую, фигуры. Внутреннее видение позволяло теперь хирургу видеть ауру собеседника - его биоизлучение, пси-поле и набор испарений, зримо разделять черты характера, почти свободно оценивать его душу. Каждый человек как бы разделялся на несколько "призраков" разного цвета: чем сложнее был внутренний мир человека, тем больше "призраков" в нем умещалось. Негативные стороны характера окрашивали фантом во все оттенки фиолетового, коричневого и в черный цвет, положительные черты вызывали к жизни голубые, розовые, золотистые тона, переходные формы типа ум - хитрость добавляли зеленых и синих тонов, и лишь равнодушие всегда вызывало ощущение сырости и окрашивало "двойника" в серый цвет. "Призраки" отца были текучи, почти прозрачны и отбрасывали оранжевые, розовые, голубые и золотые блики. Внутри одной из фигур клубился сизо-синий туман, и Мальгин знал, что это такое: потускневшая, но неизбывная тоска по жене. - Все! - Клим "развязался" и вскочил. - Побежали в душ. - Я уже купался. Будешь готов - кликнешь, позавтракаем и покалякаем. На завтрак отец приготовил салат из овощей, жареные грибы, мясо по-мушкетерски и топленое молоко. Поговорили о видах на урожай на будущий год, о соседях, о родственниках, зовущих погостить. Отец с неодобрением отозвался о таборе нихилей, на что Мальгин возразил: раз общество имеет возможность терпеть подобные неформальные структуры и содержать их, давая прожиточный минимум, то какие могут быть претензии? Другое дело - формирование в молодежной среде групп социально опасных, типа дилайтменов, любовников, хочушников, с их культом абсолютного лидера, "клубов острых ощущений" или "эскадронов жизни". Отец не стал углубляться в теорию минимально необходимой морали и сетовать на сложность взаимоотношений в мире, просто он пытался создать сыну атмосферу нормального расслабляющего отдыха, и Клим только улыбался в душе, видя потуги старика отвлечь его от горьких дум. - Досыть, - сказал Мальгин, погладив живот, в ответ на попытку отца налить еще стакан молока. Эксперимент открыл канал родовой памяти, и на ум постоянно приходили странные, ласковые, пахнущие дымом костра и парным молоком древнерусские слова. Многие из них обозначали понятия, давно ушедшие из жизни, многие потеряли значение и смысл, но не утратили запаха старины и ласкали гортань, как глоток хрустально-чистой родниковой воды. Отца все время подмывало спросить сына про Купаву, но он продержался целых три дня, пока все же не спросил. Мальгин вспомнил ее компанию, и душа снова наполнилась горечью бессилия: Купава плохо разбиралась в людях, и среди ее приятелей нередко встречались эгоисты, сластолюбцы и "сильные личности" вроде Марселя Гзаронваля. Интересно, Вильям Шуман из их числа или он "чистый наслаждатель"? Впрочем, какое это имеет значение? - Все в порядке, па, - ответил Клим. - У нее не все хорошо, но никаких осложнений. Дарья у мамы, я ее навещал... Купаву то есть. Что будет дальше, не знаю. - Ты не пробовал вернуть ее? - Как? - слабо улыбнулся Мальгин. - К тому же не все ясно с Шаламовым. Если он жив, есть надежда вернуть ему человеческое "я". И это меня останавливает в первую очередь. Нет, па, возврата к прошлому нет, ты же понимаешь. - Что ж ты так всю жизнь бобылем и проживешь? Клим засмеялся, перегнулся через стол, облапил старика. - Ты же вот живешь, и ничего. Бог не мужик: бабу отымет, девку даст. Подожди немного, все образуется. - Хочешь заварю тебе туман-травы? На сердце легче станет. - Как говорили латиняне: amor non est medicabililis herbis - любовь травами не лечится. Па, мне ли этого не знать? Нужна более мощная фармакопея. Ну все, я убежал, буду к обеду, причем, возможно, не один. И, переодевшись в спортивный костюм, Мальгин поспешил из дома, не отвечая на пытливые взоры родителя. Обычно он забирался в самые глухие утолки леса, подальше от людских глаз, и тренировал тело, новые органы чувств до тех пор, пока не приходила усталость. Старика после его возвращений в первое время изумлял аппетит сына, но потом Мальгин-старший привык и готовил на четверых сам, не доверяя кухне. Кулинаром он был отменным. На этот раз Мальгин решил впервые "копнуть" один из "черных кладов", считая, что достаточно подготовил себя к открытиям, да и время не ждало: положение Майкла Лондона оставалось сложным, а его поведение в случае повторения синдрома "черного человека" никто предсказать не мог. Ориентировался в лесу Клим свободно, ни облачные покровы, ни ночь, ни непогода не мешали ему точно знать свое местонахождение. Выбрав густую еловую поросль, в которой его трудно было обнаружить даже вблизи, Клим присел на ствол упавшей от старости ели и привычно сосредоточился на перцепции - способности воспринимать омоложение своего тела в пространстве. Пришло ощущение впаянности в мир. Подумалось, что такое ощущение могло быть у муравья, попавшего в смолу. В округе в пределах нескольких километров не было ни одной живой души, не считая птиц, белок и мелких грызунов. Поймав отголоски чьих-то радио- и видеопередач, Мальгин удовлетворенно улыбнулся и, закрыв глаза, сказал сам себе: - Давай-ка поработаем в гиперохвате, шарабан... Алый свет хлынул отовсюду в глазные яблоки, затопил все вокруг. Черные тени замелькали, зашевелились в этой алой бездне, словно горел костер наоборот. Кавалькада призраков проскакала сквозь голову, и еще не утих топот копыт их лошадей, как где-то внутри ставшей огромной, как гора, головы проросли удивительные геометрические структуры - не то леса, не то города, не то цветы... Мозг человека на бессознательном уровне способен обрабатывать около миллиарда бит информации в секунду, на сознательном - всего сто, но несмотря на то, что Клим мог работать на уровне сознания в двадцать-сорок раз быстрее, удержать хлынувший из "черного клада" поток сведений он не сумел. Алый свет в глазах очень быстро зарос черной паутиной, потускнел и померк. Фиолетовые сумерки заполнили мозг, стушевали появившиеся было проблески понимания того, что прошло понятийный отбор. В глазные яблоки вонзились горячие иглы боли; боль от этих уколов волной распространилась по голове, телу, достигла кончиков пальцев, легких и сердца. Затем наступила полная темнота... Где-то далеко-далеко на краю Вселенной горел в ночи костер, плясали языки пламени, было тепло, не дымно, уютно, и кто-то ждал его у костра, вглядываясь в темноту и прижав руки к груди. - Купава? - прошептал Мальгин в три приема. - Непава... непава... непава... - вернулось шепчущее эхо. - Ка-рой?.. - Нерой... нерой... нерой... - Кто... ты? И тогда донесся тягучий, басистый и тонкий одновременно, вибрирующий, с бархатистыми раскатами голос: - Я память твоя... - Паять... паять... паять... - послушно повторило эхо. Он стоял на холме бесплотным привидением, не отбрасывающим тени, а по дороге, обегающей холм, пыльной, протоптанной сотнями ног, шел отряд ратников в калантырях, бармицах [Калантырь - доспех из крупных металлических пластин, бармица - кольчатые доспехи на плечи, грудь и лопатки.], кольчужных штанах, со щитами через спину, с островерхими шлемами. Вооружены ратники были мечами, копьями, луками и боевыми цепами, и вел их воин в блестящих доспехах, с непокрытой головой, обритой наголо - только на правой стороне виднелся длинный локон. Он был среднего роста, но широкоплеч, строен, в одном ухе сверкала золотая серьга с двумя жемчужинами и рубином, а на лице с длинными усами поражали глаза: чисто-голубые, пронзительные, полные суровой решимости. - Святослав! - гулко проговорила память. - Идет на Итиль. В его дружине - твой прапредок Мал... Холм исчез. Из серой мглы проступили очертания старинной крепости, стены которой пестрели выбоинами, дырами, были закопчены и дымились. Но крепость еще не пала, ряды ее защитников строго, молча ждали атаки. - Рязань, - звонко, колокольно отозвалось в голове. - Твой прапрадед Лука защищал ее всю жизнь. Исчезла и крепость. Прошли перед мысленным взором Мальгина дружина Владимира Мономаха и Дмитрия Донского, полки Ивана III и Грозного, Петра Великого, Суворова, Кутузова, отряды солдат гражданской и Великой Отечественной войн, и шли за их спинами Правда, Честь, Любовь и Вера, и в каждом из отрядов находились предки хирурга: Михайла, Борислав, Егорий, Мальга... Очнулся Клим от холодного прикосновения к руке. Из-под еловой лапы выглядывал еж и изредка тыкался носом в ладонь, словно пытался пробудить человека от его странного сна. - Спасибо за заботу, - прошептал Мальгин, поднимая лицо. - Я в порядке. Он лежал на боку вдоль ствола ели. Сел. Ежик исчез, прошуршав по толстой шубе из упавших еловых и сосновых иголок. Клим прислушался к себе и понял, что его попытка прочитать хотя бы малую часть записанного мозгом "темного знания" удалась: в памяти медленно проявилась запись шаламовского "запасника", объясняющая историю появления "черных людей" на Маате. В записи было много лакун, пропусков, "белых пятен", непонятных шумовых мест, и все же это была победа. Можно было продолжать процесс чтения чужой информации, прошедшей психологический отсев Шаламова и собственного подсознания, без риска глубоких шоковых состояний, ибо Мальгин нашел "громоотвод" - родовую память. Любой неконтролируемый разряд "черного клада" вызывал отключение мозга и уход его хозяина в глубины родовой памяти, помогающей быстрее адаптироваться и приходить в себя. Хирург не выдержал, прокричал по-ястребиному и прыгнул в близкий ручей прямо в костюме. Напившись чистой воды, выбрался из ручья и разогрел кожу до пятидесяти градусов, чтобы побыстрей обсохнуть. Затем выбрал направление и, паря, как горячий камень, облитый водой, через полчаса выбежал к сторожке лесовода, откуда он мог позвонить в любую точку земного шара. Здесь и нашел его Заремба, прибывший по вызову из Спасска, где по просьбе Клима жил у какой-то родственницы с комплектом медицинской аппаратуры - для негласного обследования Мальгина. Молодой хирург был возбужден и не скрывал этого. Опутав Клима датчиками, он записал параметры его жизнедеятельности на кристалл и принялся жадно расспрашивать подопытного, что он чувствует, смог ли расшевелить память и что вспомнил конкретно. Удовлетворить его любопытство было практически невозможно, и Мальгину пришлось умерить ненасытную жажду коллеги грубовато: остановись, таранта, я от тебя устаю больше, чем от всего остального населения. На этот раз Заремба не обиделся. Шумный, самоуверенный, искренне считающий себя талантливым исследователем и хирургом (что, в общем-то, соответствовало истине), свой в любой аудитории, не стеснявшийся ни признанных авторитетов, ни мудрых старцев, ни Бога, ни дьявола, он жил торопливо, весело и увлеченно, а увлекался он постоянно и был счастлив, насколько мог быть счастлив человек с таким легким, незлобливым характером. Иван был единственным, кто не разделялся на цветных фантомов биохарактерологического спектра, когда Мальгин включил свое инфравидение, он был прост, как летний ливень, хотя простота его была не следствием глупости, а следствием воспитания. Мальгин иногда ловил себя на том, что завидует Ивану, сам он не мог и дня прожить, не уходя в самоанализ, не мучаясь, не ища постоянно точку равновесия между "да" и "нет". - Стобецкий просил позвонить, - сказал Заремба, доставая из сумки банку шипучки. - Хочешь? Земляничная. Одет он был в костюм в стиле "кантри", говорящий о его приверженности моде. Костюм был сделан из недавно созданного материала зиркорна, обладающего памятью формы. Хранить костюм можно было в виде небольшого рулончика с магнитной защелкой: стоило выключить защелку, и костюм мгновенно приобретал заданную форму. Уже и кокосы стали шить из зиркорна, хотя пока не для спецслужб. - Я завтра выйду, - сказал Мальгин, костюм которого тоже был из зиркорна. - Ничего не изменилось? Заремба покачал головой, ткнув пальцем в серьгу рации. - Постоянная связь: все по-прежнему. У Лондона прогрессирующий синдром терминатора, то же, что было и у Шаламова, но в замедленном темпе. Качественный скачок трансформации может произойти не раньше, чем через месяц. - Как бы не прозевать точку перелома. Не слишком ли мы самонадеянны? Гейне говорил, что каждый человек есть вселенная, которая с ним рождается и с ним умирает, а Шаламов и Лондон - это аж по две вселенные! - И еще ты, - бросил Заремба с усмешкой. На Мальгина вдруг накатило черное и злое, свет в глазах померк, и хотя он почти сразу же овладел собой, по лицу Ивана понял, что скрыть свои переживания не смог. - Извини. Я что-то сказал, нет? - Ничего, - прыгающими губами выговорил побледневший Заремба. - Мне, наверное, показалось... - Что? Говори! - Честное слово, я не... понимаешь, из тебя словно зарычал... или выпрыгнул... - Кто? Не тяни душу! Надо же мне знать, как управлять собой во время "черных затмений". - Кажется, на меня прыгнул не то барс, не то леопард... пятнистый такой, с клыками... Жуть, честно говоря! Но ведь ты же не виноват, Клим? Оно сидит в тебе и ждет выхода... Ты же не хотел? Ничего, справимся. - Ох и мастак ты успокаивать пациента, - с трудом улыбнулся Мальгин, чувствуя уходящую дрожь: он испугался не меньше Ивана, а заодно понял, что не все будет просто в его нынешней жизни, и, кроме "тихих" знаний память хранит и "мины" чужих реакций на мир, неадекватных понятиям человеческой морали и нравственности. Успеть бы вовремя научиться подавлять эти реакции... - Звонила Купава, - после недолгого молчания сказал Заремба. Он хотел что-то предложить Климу, но не решался. - Вот как? - Мальгин постарался задавить поднявшееся в душе волнение. - Что ей было нужно? - Искала тебя. Одевается она, надо признаться, весьма экстравагантно, хотя и со вкусом. Видел бы ты ее серьги! Мальгин наконец понял, что его мучило в последнее время, что он пытался вспомнить и не мог. В горле сразу пересохло, в голове опять словно лопнул сосудик боли. - Что за серьги?! - Они то появляются, то исчезают, то становятся огромными радужными шарами, то черными каплями, то начинают дымиться, то сверкают искрами. Я таких еще не видел! Ты что? - Иван все же уловил перемену в его настроении. Держи себя в руках, приказал внутреннему "я" Мальгин, а вслух проговорил: - У меня, кажется, есть любопытная информация для Ромашина... и для отдела безопасности. Заремба превратился в глаза и в слух. - Где Ромашин, не знаешь? - продолжал задумчиво Клим, забавляясь реакцией Ивана и одновременно думая о своем. - Он ушел с Железовским на Нептун, по-моему, хочет найти орилоуна, через которого Шаламов смылся из Системы. Да скажешь ты наконец, в чем дело? - На Нептун?! - Ошеломленный, переспросил Мальгин. - Искать орилоуна? О черт! Поехали. - Куда? - Надо успеть отговорить их от этого шага, орилоун на Нептуне давно и безнадежно мертв. - Откуда ты?.. Мальгин, не слушая, увлек за собой хирурга и погнал такси-пинасс в Спасск, где располагалась ближайшая станция метро. Отец не обидится, подумал он мимолетно, старик все понимает. Но, может, к ужину я и успею... - Ты что-то насчет Ромашина говорил, - напомнил быстро пришедший в себя Заремба. - Зачем он тебе нужен-то? - Шаламов был здесь. - Что?! Где здесь? - На Земле. И вероятно, у Купавы. Я был у нее... недавно и видел кое-что интересное. Серьги - подарок Даниила. Она прямо сказала мне, а я, телелюй, не понял, думал, это еще до его похода в Горловину. Почему же она не ушла с ним? - Мальгин пристально посмотрел на Ивана, не видя его. - Разлюбила, - брякнул тот, шмыгнув носом. - А может быть, он сам не захотел... или находится до сих пор на Земле, а? Почему бы и нет? Почему бы и нет? - повторил про себя Мальгин, и ему показалось, что кто-то странно знакомый и одновременно чужой окликнул его из невероятной дали: белый всплеск на сером фоне... толчок в сердце... тихий звон лопнувшей струны... Мистика дальнего зова, обманываешь ты или говоришь правду? Кто меня зовет? Купава? Карой? Даниил? Или просто напомнил о себе патруль памяти сердца?.. - Кто?! - беззвучно позвал Мальгин, пытаясь унять вспыхнувшую головную боль. Никто не ответил. Клим вздохнул, расслабляясь, искоса поглядел на раскрасневшуюся физиономию спутника: фантазия Ивана, видимо, работала вовсю. - Что ты хотел мне предложить? - Да ты понимаешь... - Заремба вдруг застеснялся. - Ради чистоты анализа надо бы тебе поносить на себе пару "филеров", хотя бы дня два-три. - Только ради анализа? Не стесняйся, я уже понял, к чему ты клонишь. Ты прав, надо записывать физиопараметры во время "выпрыгивания" из меня "барса". Это интересно не только тебе, это поможет и мне установить полный контроль над собой. Заремба просиял. На горизонте показалась бликующая вершина гигантской пирамиды - культурный центр Спасска, и такси спирально ввинтилось в его зеркально-стеклянное нутро. Глава 9 Нептун казался громадной черной бездной на фоне мелкого бисера Млечного Пути. Солнце пряталось за планетой, и сейчас она была повернута к наблюдателю "спиной", пряча в глубокой черноте ночи свои загадки и тайны. Ромашин покосился на соседнее кокон-кресло, скрывающее в своем нутре Железовского. Тот с момента старта с Тритона не проронил ни слова. В тесной рубке драккара располагались всего три кресла, третье занимал пилот аппарата, драйвер-прима Паат Хузангай. Драккар имел название "Индевор", а его инк носил имя Вояджер. Поскольку драккар разрабатывался как корабль исследовательского десанта, он и оборудован был соответственно: кресла представляли собой автономные защитные комплексы с пси-управлением и энергетическим и материальным ресурсом, позволяющим его обитателям при появлении непредвиденных обстоятельств прожить около месяца. При необходимости шлюп мог взять на борт исследовательский отряд в количестве двадцати душ. Десантники в этом случае ждали своего часа в отсеке десанта, каждый в своем коконе ЗСК - защитном скафандровом комплексе, приспособленном к работе в любых экстремальных условиях. Скафандры эти мало чем напоминали человеческие фигуры, вернее, совсем не напоминали, и на жаргоне косменов их называли "заскоками". В настоящий момент на борту драккара, кроме Железовского, Ромашина и пилота, живых душ не было, вместо человеческого десанта аппарат был загружен роботами с широким спектром исследовательских операций. - Такое впечатление, будто впереди абсолютная пустота, - проговорил Ромашин. - Даже вакуум вокруг так не воспринимается. Железовский промолчал, а пилот хмыкнул и сказал: - По-китайски пустота - куншу, по-японски - кусо или кукё, но лично мне нравится древнегреческое кенон. А вам? - Не вижу разницы, хотя привык больше к обычному вакуум. Пилота нашел Железовский, буркнув, что это драйвер от Бога. Ромашин не возражал. Он сразу понял, что Паат Хузангай тоже интрасенс, иначе инспектор погранслужбы на Тритоне не выпустил бы драккар в самостоятельный поиск. Правда, вовсе без объяснения уйти к Нептуну не удалось. - Вы же не специалисты, - сказал озадаченный пограничник, когда Ромашин и Железовский предстали пред его очами и выложили сертификат особых полномочий с требованием содействия по подготовке глубокого зондирования Нептуна. - Мы хорошо изучили условия полета, - возразил Ромашин, - и в наши планы не входят ни стопроцентный риск, ни тем более самоубийство. Воспринимайте это как обычный исследовательский рейд с несколько специфичными целями. Обещаем записать все, что увидим и услышим, и передать специалистам. Пограничник был опытный работник, привыкший не удивляться самым неожиданным просьбам, знавший цену риску, поэтому он, ни слова не говоря, позвонил в управление и, лишь получив согласование, предоставил гостям свободу маневра. Затем он лично проверил экипировку драккара и только потом дал добро на взлет, предупредив бригаду спасателей о новичках. Ромашин мысленно оглянулся, и автомат послушно выдал ему обзор кормовой полусферы. Драккар удалился от Тритона уже на пятьдесят с лишним тысяч километров, но и на этом расстоянии спутник Нептуна производил впечатление: округлая каменистая глыба диаметром в две тысячи километров, испещренная бороздами древних жидкоазотных потоков, кратерами, разломами, покрытая кружевной изморозью - словно пятнистой коростой, издали напоминающей лишайник. Азотная атмосфера планеты была неплотной, и сквозь нее хорошо различались обширные туманные плато и океаны жидкой грязи. Город исследователей Тритона - Пайонир располагался в экваториальной области планеты, рядом с кальдерой огромного ледяного вулкана, испускающего "лаву" - ледяные потоки - и похожего издали на цветок, но сам город был уже не виден. Судя по тому, как мяч Тритона стал сжиматься и уходить вниз, драккар заметно ускорил движение, миновал один за другим три соседних спутника - Протей, Лариссу и Галатею, затем настал черед пылевых колец. Всего колец у Нептуна было пять, но сейчас видны были только три. Последним из видимых спутников промелькнула мимо Наяда, пятидесятикилометровый кусок камня с вкраплениями льда. Остальные три луны: Деспина, Таласса и Нереида - скрывались за горбом Нептуна. В глаза брызнуло чистым синим светом: край "бездонной черной ямы" прямо по курсу обозначался размытой синей полуокружностью, Нептун поворачивался к шлюпу боком, освещенным солнцем. В наушниках прошумел короткий прибой - это дал знать о себе немощный радиационный пояс планеты, имевший по земным меркам незначительное магнитное поле. Затем прошумел второй прибой - человеческих голосов, многотональных сигналов и звоночков. Это отреагировала на появление драккара служба наблюдения за пространством, проведя несколько мгновенных диалогов: с инком "Индевора", с погранслужбой и с координатором исследований системы Нептуна, а так как аппарат благодаря стараниям Ромашина был вписан в график резервных рабочих рейдов, возражений на дальнейшее движение драккара к Нептуну не последовало. Ромашин вздохнул про себя с облегчением и расслабился: можно не думать о цели полета еще добрых сорок минут. Нептун был открыт немецким астрономом Галле в тысяча восемьсот сорок шестом году по расчетам, сделанным англичанином Адамсом и французом Леверье. Почти полтора столетия гигантская пухлая планета была сплошной загадкой для земных ученых, и лишь в августе тысяча девятьсот восемьдесят девятого года к ней подлетела межпланетная автоматическая станция "Вояджер-2", приоткрывшая наконец завесу тайны. С тех пор к Нептуну было послано более двадцати экспедиций, а с введением в строй внутрисолнечной системы метро сама планета и ее спутники начали изучаться стационарно. К моменту старта "Индевора" с поверхности Тритона исследователи совершили более ста попыток достичь дна толстой атмосферы гигантской планеты, но лишь семь из них закончились успешно. Правда, многие ученые сомневались, что дно было достигнуто, потому что глубины погружений автоматических и управляемых людьми аппаратов были разными - от семи до десяти тысяч километров. Существовала еще одна гипотеза, что Нептун не имеет кристаллического твердого ядра, а представляет собой шар из жидкого и твердого водорода. Драккар летел уже над полярным районом Нептуна, постепенно приближаясь к Большому темному пятну - гигантскому штормовому завихрению размером с земной шар. Синий свет в рубке сгустился; казалось, аппарат движется в толще воды, освещенной сверху. Такой цвет объяснялся наличием в атмосфере планеты молекулярного метана. Появились легкие перистые облака из замерзшего метана, тени от которых были видны на глубинах до ста километров в нижних слоях газовой оболочки. Более темные струи и вихри, движущиеся со скоростью до семисот километров в час, обозначили мощные струйные течения в атмосфере гиганта, а волокна и завихрения всех оттенков голубого цвета - струи мелких ледяных кристаллов метано-водяной смеси - служили границей температурного перепада: выше проходила область с температурой минус двести двадцать градусов по Цельсию, ниже - с температурой минус сто девяносто. Где-то там, в синей бездне, на глубине двух тысяч километров лежала еще одна граница температурного перепада, ниже которой температура скачком возрастала до минус ста пятидесяти градусов. Эти границы, отделяющие слой от слоя, были и генераторами ветров, охватывающих всю планету. Драккар, волоча за собой горошину тени, наплыл на край зловещего темно-фиолетового пятна, вблизи не такого четкого, как издали, но тем не менее пугающе геометричного, будто сделанного искусственно во взбаламученной атмосфере Нептуна. С этой высоты движение вихря уже становилось заметным, и Ромашин внезапно прочувствовал волнение; не страх - возбуждение перед броском в неизвестность и трепет от мысли - какого масштаба явление им предстояло преодолеть. - Интересно, черт возьми, - проговорил он. - Почему Вершители выбрали местом установки орилоуна именно Нептун? - Не только Нептун, - отозвался молчавший доселе Железовский. - Но и Землю, и, наверное, Марс, и Венеру, и другие планеты. Солнечная система - уникальное явление в Галактике, где жизнь могла появиться на любой из планет; я имею в виду разумную жизнь. Есть гипотеза, что орилоуны устанавливались везде, где мог зародиться разум. А так как система орилоунского метро создавалась не только для самих Вершителей, но и для "черных людей", а может, и еще для кого-то, кого мы не знаем, то на каждом объекте с орилоунскими Хранителями Пути должны сидеть и маатане. Кстати, вы знаете, что перед финальными событиями в "серой дыре" в Системе был замечен маатанский транспорт? - Не шутите? - ответил озадаченный Ромашин. - Каким-то образом это событие прошло мимо меня. - Он посетил Юпитер, Сатурн и Нептун. - Наделал тут шуму, - рассмеялся пилот. - Разогнал зондовиков над этой дыркой - Хузангай имел в виду Большое пятно, - нырнул в эпицентр, через два часа вынырнул обратно и ушел на "струну". Что он там делал - одному Богу известно. Не только ему одному, подумал Ромашин и цокнул языком - на него вдруг снизошло озарение. - Аристарх, а ведь это косвенное подтверждение правильности вашего расчета! - Знаю, - равнодушно сказал математик. - Как вы думаете, зачем маатанам понадобился этот орилоун? Вернее, орилоуны в Солнечной системе? - Скорее всего они забрали отсюда последних наблюдателей. Это значит, что все посещенные орилоуны мертвы и не способны быть Хранителями Пути, то есть станциями метро. - А это, в свою очередь, означает, что Шаламов ушел из Системы другим путем. Железовский промолчал. "Индевор" завис на грани света и тьмы, колеблясь, нырять ему в черноту или не нырять. - Программа введена, - весело предупредил пилот. - Вы готовы? Начинаем спуск. Вы знаете, как прозвали этот район Нептуна? Big black sport [Большое черное место (англ.); участок дороги, на котором часты аварии и катастрофы.]. Но если у меня есть фарт, а он у меня имеется, - пролезем! - И все же мы должны проверить этот след, - пробормотал Ромашин, понимая, что довод неубедителен и идти вниз, на дно Большого темного пятна, где стоял когда-то последний мертвый орилоун, нет смысла.. - Мне говорили про вас, что вы флибустьер, Игнат, - рассмеялся вдруг Железовский, гулкий бас его заполнил, казалось, весь драккар. - Неужто дрогнули? Шаламов мог уйти и отсюда, пробился же он сквозь мертвого орилоуна на Землю, так что проверять след надо до конца. Ответьте только на один вопрос: какова истинная цель вашего поиска? Зачем вы ищете Даниила? Ромашин не ждал такого вопроса и ответил не сразу. - Я ищу Шаламова с надеждой на его... возвращение. Я в долгу перед ним, и совесть моя неспокойна. Его надо вернуть и вылечить. - Вы верите, что он излечим? - Пожалуй... больше да, чем нет. А еще я верю Мальгину. Он единственный, кто поможет Даниилу вернуть человеческое "я". Железовский хмыкнул. - Мальгин? Что ж, может быть. Но у меня другое предложение: что, если поп