ял собой облако с человеческими глазами, будучи сверхсложным образованием, поддающимся описанию только математическими формулами, причем из разделов метаматематики, неизвестной земным ученым, и жил он во многих вселенных одновременно. "Глазастым" богоид представлялся жалкому аппарату анализа человека, и даже интрасенсу и магу, коим стал Мальгин, он почти не открывал других своих черт, разве что внушал ощущение скрытой мощи и всевластия. Чувства лгали хирургу также и в оценке формы, размеров, плотности и температуры Держателя Пути, хватаясь за наработанные стереотипы и железобетонный опыт поколений, и в оценке происходящих событий, в оценке равномерного течения времени, в том числе и при анализе собственных ощущений, сводимом к формуле: мыслю - следовательно, существую. Даже тело свое Мальгин продолжал видеть и осязать как тело человека, хотя оно претерпело множество изменений и вряд ли сейчас даже отдаленно напоминало человеческое. Чувства лгали для того, чтобы он не сошел с ума, но полагаться Мальгин мог только на них, поскольку интеллект не давал рекомендаций, безнадежно застряв на этапе предварительной обработки информации, полученной от встреч с Неведомым, Непонятным и Непостижимым. - Поехали, - хрипло сказал Мальгин. Держатель Пути молча швырнул его в горловину "сверхструны", вытянувшейся вдоль ствола Дерева Миров в бесконечность будущего. Глава 5 Кратер был огромен - около тысячи километров в диаметре! - и почти полностью заполнен слоистым туманом. Но не это заставляло зрителей замирать от благоговейного восхищения и ломать голову в поисках причин явления - главное чудо кратера состояло в том, что он был бездонным! Когда Хранитель сказал Джуме об этом, безопасник не поверил, но старый орилоун не обиделся, не зная таких человеческих слабостей, как обман и обида. Проверить сообщение Джума не мог, как и представить кратер без дна. - Дырка там, что ли? - спросил он даже, опешив. - Жерло кратера пронизывает всю планету? - Нет, - ответил Хранитель. - На планете когда-то провели эксперимент по расщеплению кварка, с тех пор она мертва. А кратер... от Паломника я узнал интересную гипотезу: эксперимент удался, но канал, связавший макромир галактик с микромиром элементарных частиц - кварков, преонов, глюонов, - остался. - То есть кратер - это и есть канал связи макро- и микромиров? Действительно, экзотическая гипотеза. А вы точно знаете, что цивилизация погибла... из-за эксперимента? Орилоун промолчал. Для него вопрос был риторическим. Джума тоже помолчал немного. - А кто такой Паломник? - Один из путешествующих по нашему участку метро. Говорят, он - одна из многомерных реализаций существа второй волны разума.. Джума подождал продолжения, однако Хранитель не стал пояснять сказанное. Тогда безопасник еще раз вылез из пещеры орилоуна на его крышу и долго любовался кратером, диким неземным пейзажем в противоположной стороне и сплюснутым синим солнцем над горизонтом. Планета во многом напоминала Землю, имела почти тот же газовый состав атмосферы и ту же силу тяжести, но живых разумных существ уже не кормила... Проснулся Джума с чувством утраты и печали. Часы в потолке спальни показывали шестой час утра, в комнате было светло, и за стеной кто-то напевал. Вставать не хотелось, но Джума вспомнил, что в семь придет Ромашин, и заставил себя прервать привычную цепь утренних ассоциаций, непременно приводящую к воспоминаниям о Карой. Она все еще работала с ксенологами над Маатом, звонила редко и то лишь для того, чтобы перекинуться парой ни к чему не обязывающих фраз. В таких случаях Джума всегда вспоминал великолепное высказывание Элберта Хаббарда: "Не понимающий вашего молчания, вероятно, не поймет и ваших слов". Карой не понимала молчания Джумы, и надеяться на восстановление прежних отношений было все трудней. Час безопасник потратил на зарядку и обычную утреннюю программу тэквондо, принял душ и приготовил завтрак на двоих. Ромашин позвонил ровно в семь, ни секундой раньше, ни секундой позже. - Как спалось? - Нормально, - сказал Джума, впуская гостя. - Один я всегда сплю как младенец. Под утро видел сон, будто я снова смотрю на глубокий кратер. Видимо, причина его появления потрясла меня больше остальных чудес, вот и снится. В гостиной он кивнул на столик, накрытый для двоих. - На всякий случай я приготовил завтрак и на вас. - Не откажусь, - кивнул Ромашин, осматриваясь. В квартире безопасника он оказался впервые. Сверхсовременный мебельный гарнитур Хана создавал неожиданные пространственные и цветовые эффекты: иногда комната будто таяла в искристом мерцании, открывала "дальние дали" или "окна в космос", затем сжималась в тесный кокон из сверкающих паутинных полотнищ и золотых сетей и снова распахивала дверь в "иные миры". Почти все предметы гарнитура - от кресел, дивана, стенных панелей до приставки "домового" и видео, книжных полок - меняли форму в зависимости от игровых комбинаций, управляемых "домовым", и лишь два из них оставались неизменными при всех превращениях: столик с завтраком и витейр в рост человека - объемное голографическое фото Карой Чокой. Ромашин задержал на нем взгляд. Помолчав, спросил: - Почему вы разошлись? Если вопрос неприятен... - Отчего же? Все очень просто: я не понимал, что нельзя быть умным, - Джума улыбнулся, - в постели. Впрочем, в этой шутке есть доля истины. Кроме того, я не знал, что между "да" и "нет" не существует границы. Ромашин с любопытством оглядел погрустневшее лицо хозяина, хотел что-то сказать, но передумал. - Самое жуткое из ощущений - чужой! - продолжал Джума Хан, уходя в свои мысли, и с видимым усилием возвращаясь к действительности. - Но я это пережил. Садитесь, Игнат. Ромашин еще раз, более внимательно, посмотрел на безопасника и перевел разговор на другую тему. - Мне тоже иногда снятся забавные картинки, из тех, что успел увидеть. Как говорится, песнь обманчивых снов. А ведь мы с вами лишь прикоснулись к тайнам инобытия, постояли на перекрестке неузнанного и непостижимого. - У меня ощущение, что туда нам уже не попасть никогда. - Представьте, у меня тоже. Устроились у столика в удобных креслах, принимающих по желанию седока любую форму. Завтрак Джумы состоял из салата, жареных шампиньонов, гренок и кофе. - А что вы думаете об эффектах, сопровождающих... э-э... контакты Шаламова с нашими доблестными пограничниками и безопасниками? - Ничего удивительного, - сказал Джума; ел он быстро, но красиво и даже артистично. - Даниил владеет мощным знанием "черных людей" и научился им пользоваться. Мне только странно, что сами маатане почему-то практически не демонстрировали нам свои возможности, за редким исключением. Ксенологи на этот мой вопрос не ответили. Безопасник покосился на Карой, глядящую на него с насмешливым вызовом, поколебался и, проведя рукой над пластинкой витейра, убрал изображение. - Давайте о деле. Я без вас кое-что разузнал и проанализировал, и у меня складывается некая мозаика, в которой не хватает некоторых деталей. Может быть, вместе мы ее сложим и найдем Аристарха. Мне хочется верить, что он жив. - Мне тоже. Более того, один человек уверен в этом твердо. - Не Забава Боянова? Глаза Ромашина заискрились весельем. - А я думал, только я такой догадливый. Джума Хан не поддержал шутки. - Мне стало известно, что Железовский вышел на центр, координирующий работу сил, которые готовят нечто вроде переворота власти и "охоты на ведьм", то бишь на интрасенсов. Но, как и все дилетанты, решил проверить расчет лично, понадеявшись на свои способности. В результате, хотя завод, изготавливающий оружие для перечисленных акций, раскрыт, центру удалось перебазироваться. Уверен, что координаты нового местоположения центра хранятся в информсетях, но не имею ни малейшего понятия, как это выяснить. Был бы Железовский с нами, он бы смог, но... - Наверное, может и Шаламов. Джума допил кофе, оценивающе заглянул в спокойные глаза Ромашина. - Что вы хотите сказать? - Надо найти Даниила и попытаться уговорить его помочь. Если откажется, поищем другой путь. Джума задумчиво покачал головой. - Идея почти неосуществимая, но, надо признаться, красивая. Вопрос лишь в том, где искать Шаламова. - Он на Меркурии. Увел у пограничников когг и прячется где-то в больших разломах ночной стороны. Думаю, что-то его тянет к "сфере Сабатини", и он ищет возможности подобраться поближе. Мыслит он нестандартно, во всяком случае, не совсем по-человечески, и стоит этим воспользоваться, пока его не накрыли наши коллеги. - Могут, - согласился Джума. - Опер кримрозыска Столбов очень способный парень... что отметила даже Боянова. По губам Ромашина скользнула легкая улыбка. Он тоже знал, что Власта неравнодушна к Столбову, хотя и скрывает это от всех. Знал Игнат и об отношениях комиссара с командором погранслужбы. - Но я не выслушал вас, - деликатно напомнил он. - Собственно, мои расчеты касаются непосредственно Железовского. - Джума вопросительно взглянул на Ромашина, допившего свой кофе. - Еще? - Нет, спасибо. - Дело в том, что Аристарх не обычный интрасенс, если здесь применим термин "обычный". То есть он интрасенс, который решил пойти дальше, развивая природный дар. Помните его рассуждения? Человечество вырождается, и появление интрасенсов - реакция популяции хомо сапиенс на вырождение. Ромашин кивнул с улыбкой. - Сказано это было с апломбом и великолепным самомнением, но в чем-то Аристарх прав. - Этим он мне и нравится, - улыбнулся и Джума. - И он не одинок в своем мнении. Ученые тоже согласились, что десятки тысяч лет назад возникший принцип "не убий" привел к прекращению индивидуального развития вида хомо. Человек остановился морфологически и стал развиваться в общественной среде, формировать общественные структуры. Мозг его тоже перестал развиваться биологически... - И с появлением интрасенсов наступил черед нового витка эволюции, - подхватил Ромашин с едва уловимой иронией. - Вы правы, Аристарх в своих постулатах не оригинален, хотя приоритет в этой области вряд ли ему необходим. - И все же он пошел дальше. Наряду с некоторыми не очень симпатичными чертами характера у него есть одно важное качество - самоактуализация [Стремление человека к возможно более полному выявлению и развитию своих личностных возможностей.], поэтому я иногда завидую ему. - Знаменитые "три эс" Аристарха: самоанализ, самоконтроль, самосовершенствование. И что же? Каким образом знание черт характера поможет нам найти его? - Помните, он водил нас на экскурсию, вернее, показывал сверху бывшие промышленные зоны? "Черные социумы", как он их называл. В них почти никто не живет, зоны эти имеют свой животный и растительный мир, возникший в результате мутаций и значительно отличающийся от видов ареала... В общем, это идеальные места для любых заговорщиков и для монтажа схронов, где можно прятать что угодно и кого угодно. Ромашин задумался. - Мысль понятна, однако реализовать идею сложно. Площадь "черных социумов" на Земле составляет чуть ли не четверть всей поверхности, не считая горных областей, это миллионы квадратных километров, и обследовать их... все равно, что ложкой черпать облака. Хозяин приподнял бровь. - Ну что вы, Игнат, я и не собирался обследовать зоны сам, есть другая идея: привлечь к этому Боянову. - Комиссара, лично? Или службу? - Ее сестру, Забаву. Она интрасенс, к тому же неравнодушна к Аристарху и учует его быстрее, чем кто-либо другой... - Джума не закончил, потому что зазвонил видео. - Включай, - скомандовал безопасник, обращаясь к "домовому". Домашний комп послушно развернул объем передачи. На мужчин взглянула смуглая женщина необычайно тонкой красоты, и даже Джума не сразу признал в ней бывшего нейрохимика Карой Чокой - так она изменила прическу. Теперь у нее была толстая черная коса, перекинутая на грудь, а волосы собраны и тщательно прижаты к голове, открывая лоб. - Привет, хирург. Аль не узнаешь? - сказала она певуче, наслаждаясь эффектом. - Здравствуйте, Игнат. Освободишься - позвони мне, Джу, хорошо? Что-то мне тревожно. - За кого? - промолвил Джума хрипловато. Карой усмехнулась, но взгляда не отвела. - За тебя тоже, безопасник. Будь осторожнее. Виом погас. Наступило молчание. - Девица-краса, черная коса, - глубокомысленно изрек Джума Хан, глядя перед собой остановившимся взглядом, в котором стыла тоска. Очнулся, виновато посмотрел на Ромашина. - Извините. Говорила она, конечно, о Мальгине. - Я знаю, - кивнул Ромашин сочувственно и добавил с философским хладнокровием: - Amantes - amentes, влюбленные - безумные. А женщина она красивая, надо признаться. Итак, план принимается. Пока - ваш, не выйдет - мой. Звоните Забаве. - А может быть, вы? - нерешительно произнес Джума. - Что, неужели трусите? - развеселился Ромашин. - Не трушу, но... побаиваюсь. Я встречался с Забавой дважды, и каждый раз у меня складывалось впечатление, что она видит меня насквозь. А я этого не люблю. Ибо таится и в нас нечто уступающее низменным инстинктам, противящееся интеллекту, в культ возводящее успех [А. Камю.]. Ромашин знал автора последнего изречения, но промолчал. - Хорошо, звоню. Однако Джума не успел дать команду "домовому", чей-то вызов снова опередил его. К изумлению приятелей, звонила сама Забава Боянова, словно подслушала их разговор. - Доброе утро, джентльмены. Не помешала? Если вы всерьез намерены заняться поисками Аристарха, то я знаю, где он. Немая сцена была красноречивой. Забава невольно улыбнулась сквозь печаль и озабоченность. - Профессионалы в растерянности? Может быть, я не по адресу? - Дело в том, что мы только что говорили о вас, - произнес пришедший в себя Ромашин. - И хотели просить помощи именно по этому поводу - поиск Аристарха. - Извинения излишни. Сколько вам потребуется времени на сборы? - Три минуты. - Тогда жду вас у метро-два Гомеля. Виом собрался в тлеющий уголек, погас. - Мне кажется, - задумчиво сказал Ромашин, глядя на мигающую полусферу "домового", - что Аристарх не прав, отталкивая такую красоту. И верность. - Молодой, полный сил, энергии и замыслов... - Джума подумал и мрачно добавил: - Козел! Итак, коллега, наша экипировка? - Я одет. - Ромашин коснулся рукой воротника своего серо-белого кокоса. - Вам нужен такой же, с ПР и Умом [ПР - пси-рация, Ум - усилитель мышц.]. Оружие вряд ли понадобится, но на всякий случай я захватил вот это. - Эксперт сделал быстрое движение, и в его руке оказался необычной формы и цвета - алый, словно сделанный из раскаленного металла или стекла, - пистолет. - Что за шпалер? - заинтересовался Джума. - Суггестор? - Нет, эта штука к психотехнике не имеет отношения. Это "строевик". Джума присвистнул. - Слышать - слышал, но никогда не видел. "Строевиком" на жаргоне тревожных служб назывался демонстратор фазового поворота, как его окрестили ученые, оружие, создающее узкий канал особого вида микроволновых взаимодействий, в результате которых атомы воздуха и любых встреченных на пути луча препятствий начинают двигаться в одном направлении, "строем". Физика явления была известна издревле, однако экспериментальные образцы демонстраторов появились недавно. - Ну и связи у вас, эксперт! - Пустяки, - скромно потупился Ромашин. Через несколько минут они уже садились в такси. Оба отличались сдержанностью и спокойствием, хотя Ромашину эта черта характера была дарована природой, а Джуме Хану - тренингом, натура у него была увлекающаяся, веселая, жизнерадостная, поэтому разговаривали - демонстрируя сдержанность - мало. Каждый думал об удивительной силе, которая зовется любовью женщины и которая толкает ее на самоотверженные, порой непредсказуемые поступки вопреки обстоятельствам и логике. Забава Боянова, историк с мировым именем, социолог-исследователь, интрасенс, любила Аристарха Железовского и была достойна ответной любви, но вряд ли она оценивала себя с этих позиций. И оба еще не знали, что через много лет судьба поменяет их местами... У метро развлекалась толпа молодых людей, одетых пестро, экстравагантно и вызывающе. Многие из них носили значки в форме человеческого сердца, не стилизованного, а натурального, с надписью: "Я люблю себя!" - это были дилайтмены, а у нескольких рослых юнцов была выбрита левая бровь - признак "касты" "эскадронов жизни". - Вот кого не люблю, так не люблю, - проворчал Джума, определяя по привычке массу агрессивности толпы и главаря. - Ребятишки ищут острых ощущений, - вполголоса ответил Ромашин. - Пусть веселятся в пределах допустимого, здесь есть кому за ними приглядеть. - Кого вы имеете в виду? - Посмотрите на крайнего слева. Джума увидел высокого, хорошо сложенного мужчину с брезгливо-сонным лицом, на лацкане куртки которого голубел значок инспектора-социоэтика. - Странно, что он не вмешивается, ребята уж слишком расшумелись. Или он уже вызвал подмогу? Подождите, спрошу. Джума Хан решительно двинулся к меланхолически любующемуся происходящим инсоэтику, в то время как веселящиеся парни толкали пассажиров метро, задирались и отпускали грязные шуточки. - Не пора ли вмешаться? Соннолицый смерил Джуму взглядом, процедил неохотно: - Не вижу смысла. - Но ведь это ваша обязанность, - удивился безопасник. - До конфликта - пара шуток! - А плевать! Кстати, какое вам-то до этого дело? Иди своей дорогой, сейфмен. - О! - сказал Джума, поднимаясь. - Да вы, оказывается, хам, милейший! Не уважаете себя, дело ваше, не уважаете свою работу - уходите на другую, но не уважать незнакомого человека - нехорошо! - Он сжал пальцами плечо инсоэтика, лицо которого перекосилось от боли. - У нас проблемы, Джума? - раздался сзади тихий голос Ромашина. - Хамит, - коротко ответил Хан, неохотно отпустил плечо инспектора. - Оказывается, среди социоэтиков тоже попадаются некомбатанты. Парень, уходи из комиссии сам, иначе я позабочусь, чтобы от тебя избавились. - Когда для дела нужны трое, двое не ссорятся, - миролюбиво заметил Ромашин. - Говорят, там внутри кто-то пристал к девушкам, надо помочь. - Этот не помощник. - Джума окинул презрительным взглядом инспектора-социоэтика, державшегося за плечо, и направился ко входу в метро, потом вернулся, сорвал значок социоэтика и сунул в карман. - Это тебе не понадобится, слизняк. В зале метро с линией кабин было почти пусто, кабины работали в основном на финиш, и выходящие пассажиры торопились удалиться, заметив группу разрисованных под тигровую шкуру мускулистых громил с бритыми головами. Их было человек восемь, и они, выстроившись кругом, с хохотом толкали в круг двух девушек. Одна из них, маленькая брюнетка, вскрикивала и плакала, а вторая, высокая красивая блондинка, закусив губу, отбивалась молча и яростно. - Брейкеры, - хмуро сказал Джума. - А вот этих я уже ненавижу! Сленг брейкеров состоял из дикой смеси языковых искажений, понять которую было очень трудно. Впрочем, весь смысл их разговора сводился к оценке девичьих фигур и перевода не требовал. - Эй, орлы! - окликнул их Хан, подходя к группе вдоль металлического никелированного поручня с завесой турникетов, регулирующего вход-выход. - Не надоело? Парни оглянулись. На их лицах отразилось недоумение, потом появились ухмылки. Девушки в это время попытались вырваться из круга, но двое парней схватили их за руки, притянули к себе. Блондинка, чем-то похожая на Карой, вскрикнула от боли. - Отпустите! - негромко сказал Джума, темнея лицом. В ответ раздались смех, возгласы, циничные остроты, советы, самыми благопристойными среди которых были: "А не пошел бы ты..." Перед безопасником пенилась тупая и воинствующая наглость. Что ей увещевания, призывы к совести, добрые уговоры? Ей всегда были понятны только кулаки и зубы. Джума вдруг коротко, почти без размаха, ударил ребром ладони по поручню, смяв и прогнув трубу. Смех мгновенно стих, парни молча переводили взгляд с трубы на фигуру безопасника, готового к прыжку. - Покалечу! - тихо, но внятно предупредил Джума. - Отпустите их. - И покалечит, - философски заметил, подходя, Ромашин. - Он может. - Эксперт напрягся, раздался стон металла, труба поручня медленно выгнулась в обратную сторону. Ромашин полюбовался ею, погладил вмятину, сжал ладонью, отпустил, и все увидели, что деформация поручня почти исчезла. - Идите, мальчики. - На лице Ромашина появилась добродушная улыбка. - Пошалили и хватит. Вопросы есть? - Трезверы, - с разочарованием проговорил один из бритоголовых. - Линяем, любы! Парни отпустили девушек, упорхнувших к свободным кабинам метро, и потянулись к выходу, бормоча невнятные угрозы, а когда из кабины в конце зала вышли трое молодых людей в форме линейной службы общественной безопасности - кто-то, очевидно, вызвал контроль порядка, - брейкеры ретировались с завидной быстротой. Снаружи послышались свист, крики, топот. - Надо рассказать им... - начал было Джума, но Ромашин потянул его за рукав. - Опаздываем, сами разберутся. В кабине метро Джума взял Ромашина за руку, внимательно осмотрел ладонь, хмыкнул. - Как вы это проделали? Я имею в виду поручень. - Ловкость рук и никакого мошенства, - улыбнулся эксперт, вытащил из кармана нечто вроде тонкой перчатки телесного цвета с металлическими нитями вдоль пальцев. - Понятно, - кивнул безопасник. - Я не заметил, когда вы его надели. Это был экзоскелет для кисти руки, пользовались такого рода усилителями мышц обычно скалолазы и спасатели, но этот был изящнее и почти незаметен. Еще через несколько минут они выходили из зала второй станции метро Гомеля. У четырехместного нефа с голубой мигалкой на зализанной крыше их ждала Забава Боянова, тоненькая, очаровательно грациозная в белом кокосе с нашивкой: "Всемирный институт истории и социологии". Поздоровались. - И на этой банке вы хотите найти Аристарха? - иронически осведомился Джума, хлопнув рукой по блистеру кабины. Боянова с недоумением взглянула на него. - Но ведь это удобная скоростная машина... А, поняла: мигалка? Разве она помешает? Машина техслужбы транспорта... - Все равно надо бы антиграв понезаметней, а мигалка может насторожить. - Что же делать? - растерялась девушка. Ромашин едва заметно улыбнулся: Забава была похожа на сестру не только внешне, но Власта никогда не терялась в подобных обстоятельствах. - Снимем мигалку, - сказал он, - всего-то и забот. - А не боитесь гнева моей сестры? Она почему-то сердита на вас за какие-то проступки. - Во-первых, одним проступком больше, одним меньше - не велика разница, а во-вторых, волка бояться... Забава подняла брови, задумчиво разглядывая бывшего начальника службы безопасности. - Вы такой, каким я вас и представляла. Не пугайтесь, это похвала. - Не сомневаюсь, - наклонил голову Ромашин. Демонтаж лампы-вспышки занял две минуты, и неф взлетел, имея на борту добровольную дружину риска по розыску товарища. Из всей троицы больше других, как ни странно, волновался Игнат Ромашин, как всегда предельно собранный и внимательный, опирающийся на точный прогноз событий и огромный опыт работы в отделе безопасности. Компас интуиции никогда его не подводил, а сейчас он предсказывал бурю. Глава 6 Как произведение гроссмановых чисел зависит от порядка сомножителей, так и жизнь Мальгина в одномерном пространстве колеблющейся "сверхструны" зависела от порядка следования по "струне" его систем: сигнальной, нервной, парасимпатической, а также от уровня сложности управления телом. Не догадайся Мальгин вывести процессы управления метаболизмом на уровень сознания, он не дошел бы до конца пути целым и невредимым. Вернее, дошел бы, но в "урезанном", "отредактированном" виде, без многих органов и систем, если не вовсе без тела. В моменты коротких остановок заработали и другие органы чувств, о которых Клим даже не подозревал, способные ориентироваться там, где пасовали основные и добавочные экстрасенсные чувства. Сознание взяло под контроль жизнедеятельность организма в форме "пачки информации" вплоть до клеточного уровня, и Мальгин впервые осознал, каков запас прочности у человеческого мозга! Его мозг сейчас включил на уровень сознания не два-четыре процента нейронов, как у обычных людей, и не десять-двенадцать, как у интрасенсов, а все сто! Сложнейшая сеть "сверхструн" орилоунского метро в эпоху становления человечества рвалась от старости. Хранители Пути, спасая транспортируемого и выводя его в соответствии с желанием в нужную точку пространства-времени, бросали Мальгина от одного умирающего орилоуна к другому, и каждый бросок входа-выхода сопровождался ударом по организму. Выдержать эти встряски нормальный человек, хрупкий, медленно реагирующий на изменения среды, сосредоточенный на своих мелких желаниях, практически отключенный от космоса, не мог бы. Геометрия пространства вне "струны" стремительно изменялась от броска к броску; сто одиннадцать измерений, двадцать шесть, двенадцать, десять, семьдесят семь, пять, снова сто одиннадцать... - так реагировал аналитический центр сознания Мальгина на его "падения вверх", в будущее. И наконец настал момент, когда в гулком коконе головы возникли цифры: три-четыре. С пронзительным медным звоном, потрясшим все тело, Мальгин выпал из "струны" в чрево орилоуна, который дожил до эпохи в сотни миллиардов лет после рождения человека. Время остановило свой прихотливый стремительный бег из будущего в прошлое, как останавливает бег лесная дорога при остановке всадника. Несмотря на "встопорщенную" нервную систему, взбудораженный физиологический аппарат и дикие боли в сердце, могущие закончиться кардиогенным шоком, Мальгин был жив! Он видел, он чувствовал, дышал и двигался, руки, ноги, голова были на месте, кожа зудела и чесалась, но оставалась кожей. Сначала ему показалось, что вокруг царит обычная пещерная тьма орилоунской утробы, слабо освещенной каким-то скрытым источником света. И хотя стены полости не светились даже в инфракрасном диапазоне, объяснялось это просто - орилоун наверняка был неимоверно дряхл и доживал свой долгий век в виде скелета, готового рассыпаться от дуновения ветра. Мальгин не сразу понял, что источником света является он сам. Руки сочились розовым свечением, ногти казались перламутровыми, а сосуды под кожей - алыми световодами. В общем-то нормальное явление после сресс-полета в "сверхструне". Клим подождал, пока тело перестанет светиться, отдыхая и настраивая органы чувств, как оркестр - инструменты, возвращая власть инстинктов и подсознания над их деятельностью. И вдруг поймал себя на том, что боится выглянуть наружу. Нет, он боялся не вакуума или ядовитой атмосферы, и не мощных ионизирующих излучений, он боялся не увидеть ничего! Воздух в полости орилоуна был неплотен и состоял в основном из смеси азота и гелия, кислород занимал едва ли десятую часть его объема, но для дыхания хватало. В принципе Клим спокойно мог перейти и на другой тип физиологических реакций, используя любые газы, или не дышать совсем. Сила тяжести в пещере почти отсутствовала, из чего Мальгин сделал вывод, что орилоун с машиной метро внутри болтается где-то в космосе по воле инерции и межзвездных гравитационных полей. - Хранитель, - позвал Мальгин мысленно. Ответа не было. - Хранитель, отзовись. Молчание. Клим понял, что орилоун как интеллект умер, и в этом обломке старой коммуникационной системы работает лишь механизм перехода на "струну". Почувствовав, как невольно участилось дыхание, хирург пощупал рукой шероховатую решетчатую стену, удивился - пахло искусственным сооружением, а не скелетом орилоуна. Включилось дальновидение, вернее дальночувствование. То, в чем он находился, вовсе не было орилоуном, ни живым, ни его скелетом. Это был гигантский, километров пяти в поперечнике, искусственный объект, нечто вроде космической станции или города в космосе, смонтированного из полупрозрачных труб и сигар диаметром по сто метров, сквозь стенки которых угадывались очертания каких-то огромных, разной формы строений, баков, коридоров, лестниц, переходов и машин. Кое-где в оболочке станции зияли рваные пробоины, а корма или нос - кто разберет? - в километре от помещения метро была разрушена и оплавлена. И был этот объект очень стар. Клим не сразу смог определить его возраст: не менее миллиона лет! Кто его строил и зачем, куда исчезли строители, оставив на нем станцию метро, сказать с ходу было невозможно. Второе потрясение ждало Мальгина, когда он вознамерился выйти за пределы объекта, которому дал название Спутник. Ничто не говорило о том, что оборудование этой древней развалины способно функционировать, но оно работало! Правда, ее своеобразие натолкнуло Мальгина на мысль, что многие коридоры и полости Спутника должны были заполняться водой или еще какой-то жидкостью. На выходе короткого коридора он обнаружил нечто вроде птичьей клетки, в которой мог бы уместиться слон. Как только Клим оказался в "клетке", она оделась голубым сиянием и запеленала путешественника в прозрачную тугую пленку, не стесняющую дыхания и движения. Еще один голубой просверк - и шею сдавил блестящий многогранный поясок, пустивший усики к ушам и затылку. В голове прошелестел сухой ветерок, и следом раздался бесплотный пси-голос: - Жизнеобеспечение рассчитано на два часа личного времени. Возьмите иног форс палли глайд... - Шелест, щелчки. - Лифт микро. Приятных видений. Если понадобится совет... - Щелчок и тишина. - Спасибо, - поблагодарил Мальгин неведомого гида. - Разберусь сам. И наконец, третье потрясение ждало его после выхода через "клетку"-тамбур наружу. В первые мгновения он действительно ничего не увидел. Ни звезд, ни их скоплений, ни галактик и сетчатой структуры, отличавшей Метавселенную человека от других метавселенных, ни единого пятнышка света! Великое Безмолвие обрушилось на уши. Великая Темнота - на глаза и Великая Пустота - на остальные органы чувств! Длилось это состояние недолго: совсем недалеко - по космическим меркам - отыскалась планета, по массе и размерам приблизительно равная Земле, а с другой стороны Спутника светила в инфракрасном диапазоне остывающая звезда, коричневый карлик с температурой поверхности около тысячи градусов. Мальгин вздохнул с облегчением, в другое время показавшимся бы смешным: звезды и планеты еще существовали в это время, просто плотность их распределения в пространстве в результате расширения вселенной стала мизерной. Но впечатление глухоты осталось. Космос был нем! Великое Молчание, бездонным океаном рухнувшее на голову человека, тщетно пытавшегося услышать радиоголоса и пси-переговоры разумных существ, заставляло напрягать слух до предела. Даже обычные фоновые излучения почти отсутствовали в этом удивительном пустом "плоском" пространстве, где в кубическом метре элементарные частицы можно было пересчитать по пальцам. Луна и солнце побледнели, Созвездья форму изменили, Движенье сделалось тягучим, И время стало, как песок... [Д. Хармс.] - Что? - спросил Мальгин пересохшими губами. Опомнился: он говорил сам с собой. Пробормотал: - Где они, эти созвездия? И каким образом, хотелось бы знать, я найду Вершителя, если здесь атом от атома находится не ближе, чем звезды от Солнца в мое время? Никто не ответил. Мальгин был совершенно один, не считая полусдохших автоматов Спутника, на этом обломке, сиротливом памятнике какой-то технологической цивилизации, может быть, и человеческой. Он был один на многие миллионы световых лет, и, вопреки уверениям самого первого из Держателей Пути, никто не спешил к нему на помощь. Тупик, подумал Мальгин с неожиданным спокойствием. Кажется, я достиг конца пути. Запас инерции удачи кончился. Финиш. И снова никто не ответил ему. Молчал Спутник, молчал недалекий коричневый карлик - не Солнце ли на самом деле? Молчал космос. И молчала память, не человеческая - маатанская, память "черных людей", знавших множество удивительных вещей и не способных обратить их себе на пользу. "Ладно, посмотрим, - сказал Мальгин неизвестно кому. - Я еще не умер, да и не все узнал, что хотел. Интересно все же, чей это след и почему он сохранился так долго". Он имел в виду развалины Спутника. За час он обследовал те помещения гигантского сооружения, которые посчитал главными, и сделал три вывода. Первый: Спутник был если не последним, то одним из самых последних искусственных городов, предназначенных для автономного обитания вне звездных систем. Создан он был на пределе технологии, то есть на пределе технического совершенства, и являл собой яркий пример изделия, характерного для техногенной цивилизации, развивающейся в водной среде, которая подошла к эволюционному тупику. Вывод второй: Спутник строили не люди. Гуманоиды - может быть, хотя вряд ли, но не люди. И последний вывод: цивилизация, которой принадлежал город, появилась гораздо позже исчезновения человечества, и относилась она к "третьей волне разума", по выражению Держателя Пути. Таким образом, заявление Держателя подтверждалось: закономерным финалом всех разумных видов третьей волны являлся эволюционный тупик. И какая была разница для Мальгина, отчего они погибали: в результате войн, экологических катастроф, генетического дрейфа, неконтролируемого роста мутаций и психических заболеваний, потери духовной связи со вселенной - главным была безысходность факта! И одним усилием воли было трудно справиться с этим сильным и страшным потрясением. Шок продолжался долго, Клим потом не сразу смог вспомнить, что же его вывело из этого состояния. А объяснялось все просто: у пленочного скафандра, в который запеленала его здешняя автоматика, близкая по параметрам земной, закончился энергоресурс, и он испарился, исчез, превратился в пыль. Мальгин очнулся окончательно, в нем проснулась злость, жажда деятельности и яростное желание бороться за жизнь. Не найдя продуктов питания, годных для использования, он "пообедал" электричеством, которое еще хранилось в аккумуляторах полуразрушенного левиафана, и погрузился в медитацию, высвобождая от оков воли и психики все свои человеческие и нечеловеческие силы. Все же он не был чужим и для вселенной этого времени, обладая знаниями предшествующих поколений разумных существ, свободой выбора образа жизни и, главное, места жизни. В нем соединились три видения мира - человеческое, маатанское и видение будущего, присущее разумным существам данной эпохи, для которых их Метавселенная была ничуть не проще и не менее активной, чем Вселенная во времена бытия человечества для человека. Мальгин ощутил пространство вокруг как часть самого себя и сам стал космосом. Он заново открыл законы здешней физики, увидел потухшие галактики - большинство звезд в эту эпоху уже закончило эру излучения, - переставшие быть упорядоченными скоплениями светил: почти девяносто процентов звезд рассеялось в пространстве, а остальные образовали сверхмассивные "черные дыры", вокруг которых цвела непонятная жизнь. Воля эволюции образовала скопления нейтронных звезд со своим движением и жизнью и гигантские провалы в метрике - "прозрачные дыры" вывернутых измерений - там, где произошла декомпактификация [Декомпактификация - развертка измерений, свернутых физическими процессами во время раздувания Вселенной.] древних реликтовых "суперструн". Клим увидел и ощутил медленное угасание ядерных процессов внутри звезд и давно остывших планет и с новым интересом прислушался к далекому шуму иной жизни - на базе колоссальных скоплений элементарных частиц, излучений и волн избравшей места обитания возле "черных дыр", нейтронных систем и у других экзотических образований здешнего космоса. Пульс этой жизни бился по человеческим меркам чрезвычайно медленно, процессы информационного обмена протекали неторопливо, веками, и все же вселенная не пустовала, продолжая расширяться в пределах стенок-границ, отделяющих одну Метавселенную-домен от другой. До конца звездной эры оставалось еще немало времени, сотни миллиардов лет, и звезды пока кое-где светили, в основном карлики - белые, желтые, оранжевые, красные. Остальные давно прекратили существование: либо взорвались, либо сжались в "черные дыры" и нейтронные капли с размерами всего в десятки, сотни километров. Коричневый карлик, вокруг которого кружил бесцельно город-Спутник отжившей цивилизации со станцией метро, был старым "родным" Солнцем, но планетная его семья поредела: оторвались и канули в галактические просторы внешние планеты - Плутон, Уран, Нептун, исчез Меркурий, то ли упал на Солнце, то ли был использован новыми хозяевами системы для своих нужд. Сатурн был разорван приливными силами, неосторожно приблизившись к Юпитеру, и теперь представлял собой три пояса астероидов. Не хватало и многих спутников больших планет, в том числе и Луны. Мальгин, по сути, прибыл на кладбище Солнечной системы, кладбище неухоженное и забытое, несмотря на несколько летающих развалин и оставленный кем-то у Солнца широкошумящий [Работающий на почти всех диапазонах электромагнитных волн.] маяк - работать он перестал совсем недавно, может быть, сотни две лет назад. И снова холодная волна тоски хлынула в мозг, сжала сердце, вызвала головную боль и слезы на глаза. Мальгин был единственным человеком, пережившим смерть человечества, а одиночество такого масштаба способно свести с ума кого угодно! Впрочем, мелькнула спасительная мысль, не я один путешествую по орилоунской сети, где-то еще бродит Лондон, делают первые шаги Ромашин, Аристарх и Джума... Если я не смогу вернуться, так, может быть, они появятся здесь? Мальгин собрался с силами и бросил зов во вселенную, не слишком надеясь на ответ. Его не ждали здесь, да и услышав, могли не понять, поэтому рассчитывать на помощь в общем-то было неразумно, однако надежда - последнее, что умирает в человеке, и Клим продолжал время от времени подавать пси-голос. А когда пришел ответ, он не поверил. Ответ был непрямым. Впечатление складывалось такое, будто где-то очень далеко проснулся неведомый исполин, отогнал рукой зудящую над лицом муху, но вдруг понял, что это не муха, и стал с недоумением оглядываться, искать причину беспокойства, прогибая при этом пространство. Однако Мальгин жил слишком быстро для этого существа и, чтобы оно его услышало и поняло, должен был звать непрерывно в течение длительного времени, а для этого ему не хватало ни энергии, ни терпения. Через несколько часов пси-контакта он сдался, переключив нервную систему на "стохастический сон": душа, повинуясь закону случайных чисел, извлекала из памяти самые разные воспоминания и монтировала причудливые видения, в которых сплетались события земной и маатанской действительности... "Проснулся" он спустя полсуток более или менее бодрым и готовым продолжать поиск Вершителей или хотя бы тех, кто был с ними связан. Существо, с которым хирург вступил в кратковременный контакт, больше эмоциональный, чем информационный, все еще "прислушивалось" к себе и находилось слишком далеко, чтобы прийти на помощь быстро - в сотнях ты