корее! - нескольких вероятных кандидатов в самоубийцы, а начать с той вчерашней женщины, если еще жива. В-третьих, по поступлении материала - и хорошо бы уже завтра - приступить к проверке методики, предваряющей краткий, насколько возможно, цикл клинических испытаний. И тут его укололо. 3 Ох, сколько разных словес мне довелось услышать от Юлии, на которую я напоролся в больнице в тот самый момент, когда она лаялась с дежурной сестрой и с дежурным же врачом нейрохирургического отделения, требуя немедленно пропустить ее к сыну и угрожая, между прочим, мной! Вспомнить противно. Зато и сестра, и врач, по-видимому, получили законное удовлетворение за перенесенный стресс, наблюдая со стороны нашу безобразную свару, - хорошо, что у меня достало ума оставаться спокойным хотя бы внешне. Между делом я успел узнать, что серьезных изменений в состоянии сына нет, но нет и особых поводов для беспокойства - операцию организм перенес прилично, сделано все возможное, а что до дальнейшего, то оно от медицины уже не зависит, но, впрочем, можно прогнозировать благоприятный исход... А Юлия орала. Разумеется, я ее бросил - да, бросил! с ребенком! подлец! - да и чего от меня еще было ждать, дурой надо быть набитой, чтобы связаться с таким негодяем, который сына своего единственного ни воспитать, ни защитить не может, который, можно сказать, сам же его угробил и теперь в ус не дует... В конце концов я не додумался ни до чего лучшего, как пригрозить вывести ее из больницы при помощи охраны, в ответ на что с Юлией началась настоящая клиническая истерика, в начальной стадии которой я услышал о себе много нового, а в стадии кульминационной был вынужден координировать действия охраны и врачей, дабы свести ущерб к минимуму, а потом еще извиняться перед персоналом. Короче говоря, утром следующего дня я вошел в Контору отнюдь не в безоблачном настроении. На этот раз я вломился с парадного входа, сам себе. Удивляясь и не понимая - чего ради. Наверное, я подсознательно искал случая на кого-нибудь наорать, поставить кого-нибудь на место и всех - на уши, пронестись бешеным самумом по лежбищу дармоедов, хотя, по правде сказать, "нижние" нисколько не виноваты в том, что они "нижние", и выше второго этажа им не подняться, в скверные игры играет с нами психика. И в ответ на стандартное, с ленцой: "А вы к кому?" - я уже набрал в грудь воздуха, чтобы оставить мокрое место от этого равнодушного, пустого, как бамбук, чинуши, как вдруг мое внимание было привлечено совсем другим явлением, и набранный запас воздуха пропал зря. Явление не явление, а висела на видном месте этакая немаленькая траурная рамка, все чин чином: венок, ленточка, сильно увеличенное фото какой-то рожи, текст. И текст был следующим: "Пушкарь Эдуард Григорьевич. 30.12.1998 - 5.01.2040. Нелепая, трагическая случайность вырвала из наших рядов...", ну и так далее. Каждому знакомы такие тексты, кто их не видел. Люди время от времени мрут, и ничего с этим не поделаешь. Я и знать не знал этого Пушкаря Э.Г. Но точно так же, как в животе у известного Червякова что-то оторвалось, внутри у меня, где-то в области поджелудочной железы, что-то отчетливо екнуло. - Прошу прошения, - сказал я по возможности кротко, но все же чинуша перестал чистить спичкой ногти и обратил на меня почтительно-настороженное внимание. У чинуш на начальство нюх. - Прошу извинить, - повторил я, понизив голос до шепота, и указал на рамку. - Вы случайно не знаете, от чего умер Эдуард Григорьевич? - А что? - спросил чинуша, тоже перейдя на шепот. - Да так. Разные слухи ходят, - нашелся я. - Какие там слухи. Повесился он, вот и весь слух. У себя дома на крюке и повесился, а зачем - ему лучше знать. - Жаль, - пустил я шар наугад. - Хороший был человек, душевный. По лицу чинуши предельно ясно читалось, что у него о душевных качествах усопшего сложилось диаметрально противоположное мнение, однако он промолчал, выжидательно глядя на меня, - и я разочаровал его, повернувшись к нему спиной и проделав обычный кружной путь до кабинета. Нелепое намерение отвести душу было отринуто мною напрочь. Еще не мысль - пока только зародыш мысли проклюнулся в моей голове, и надо было нести его бережно, чтобы он не выпал по дороге, а укоренился как следует. И я берег и лелеял этот росток, пока милая моя Фаечка докладывала мне о текущем положении дел (во вверенном мне Багдаде было все спокойно), а я рассеянно слушал и сулил ей шоколадку (четырехсотую? пятисотую?). Текущей корреспонденции сегодня свалилось на меня немного - ее прочтение я отложил на потом. Ни Воронин, ни Лебедянский с утра пораньше на доклад ко мне не рвались, из чего я сделал вывод о крайне скромных успехах их групп за последние сутки. Штейн, напротив, попросил меня принять его - что-то, по его словам, любопытное наклевывалось у оперативников Старостина, однако я уклонился, посоветовав ему проявлять побольше личной инициативы. По отношению к Штейну это было прямым хамством, и я решил, что надо будет как-то это загладить - но потом, потом!.. От Гузя я просто отключился без объяснений. Сейчас меня волновало совершенно иное. Кто опять разложил все аккуратно на моем столе? Фаечка? Уволю! Чтобы лучше работалось, на столе должен быть легкий бардак, вот тогда-то в поисках какой-нибудь нужной мелочи иной раз приходят в голову настоящие мысли... Прежде всего я вывел на экран вчерашнюю сводку. Так и есть: Пушкарь Э.Г. оказался в списке "аномальников". Чего и следовало ожидать. Первый случай в Конторе и, чует сердце, не последний. Что ж, это должно было когда-нибудь случиться - так почему бы не сегодня? Зная свежую статистику по суициду и число занятых в Конторе людей, я прикинул вероятность наступления события к текущему моменту и вероятность того, что событие будет одно, а потом, уж не знаю зачем, приказал компу подсчитать обе вероятности до третьего знака. Числа получились приемлемые, даже в чем-то успокаивающие - нормальный ход вещей, можно сказать. Неплохо было бы заодно вычислить наиболее вероятную дату появления на первом этаже новой траурной рамки, но я не стал этим заниматься. Мысль ускользала угрем, и я сделал усилие, чтобы вновь поймать ее за хвост. Черт!.. Не о том думаю. А подумать следует вот о чем, хотя вопрос, кажется, глупее некуда: а почему, собственно, первый доставшийся Конторе укус фактора Т пришелся на "нижних"? Их всего-то человек триста из почти двух тысяч, а попало именно им, расправу над собой учинил не Воронин, не Штейн (тьфу-тьфу-тьфу!), а балласт... Глупо. Теория вероятностей не любит олухов, делающих далеко идущие выводы на основании единичного факта, но проверить тем не менее было не вредно... Минут десять я ходил по своим апартаментам из рабочего кабинета в личный и обратно, курил, валился на диван и вскакивал, даже заглянул в камеру психологической разгрузки и пнул "болвана", прежде чем додумался, как это проще всего сделать. Поистине удивительны дела твои, господи: почему это никому не пришло в голову раньше? Статистика по Службам. По всем четырем. И по всем людям, работающим на Службы, от верхов до низов, от штатных до привлеченных, отдельно по каждому выступу иерархической лестницы, не пропуская ни одной ступеньки... Пепел с сигареты падал на клавиатуру - я не обращал на него внимания. Цифры были под рукой, комп извлекал их мгновенно. Итак. Высшее руководство Служб, функционеры, их заместители и ближайшие соратники - руководители отделов и направлений, администраторы, эксперты и консультанты, всего шестьдесят восемь человек. Математическое ожидание числа самоубийц на сегодняшний день, округленное до единицы, - ноль. И верно, ноль. Весь центральный аппарат Служб, четыре Конторы - одиннадцать тысяч восемьсот пятнадцать человек. Матожидание - четыре трупа к сегодняшнему дню. На самом деле двое: Филин и Пушкарь. Так. Отдельно Санитарная служба сверху донизу - Контора, региональные управления, сеть постоянных инспекций на местах, принадлежащие Службе научные учреждения и предприятия, полевые санитарные части, персонал опорных баз, заградительные подразделения, спасатели, рекламщики, охрана всех мастей и еще многое и многое - всего один миллион сто шестнадцать тысяч человек округленно. Матожидание - триста семьдесят пять человек. Реально - двести девять. Все Службы вместе - грубо говоря, шесть миллионов человек. Матожидание - ровно две тысячи сто. Реально: тысяча двести двадцать семь... Вот оно, черт побери! Почти вдвое меньше. Если бы не было сделано поправки на отсутствующий аномальный суицид детей, я бы не придал значения результатам. Но эта поправка была учтена - я с самого начала исходил из численности группы риска. Разгадка была где-то рядом, я это чувствовал. Я взял ее след. Во-первых, бросалось в глаза странное распределение смертей, даже очень странное, чтобы не сказать больше. Во-вторых, не шел из ума подлец, напавший на Витальку и неизвестно зачем расколотивший о стену свою никчемную голову. Да и сумасшедший лыжник, Ольгин дружок-попрыгунчик, припоминался отчетливо. В-третьих, что мне пытался объяснить Кручкович? Ведь он явно хотел что-то сказать, наверное, очень важное, а я, как последний идиот, не пожелал выслушать... Фаечка была удивлена, когда я ураганом пронесся мимо нее и улетучился из Конторы так быстро, как только смог. Я позвонил из уличного автомата - не стоило доверять браслету сам факт разговора, не говоря уже о содержании. Кручкович не отозвался. Я так и думал, хотя, оказывается, еще на что-то надеялся... Поздно. Никто мне не растолкует, что есть что, никто не избавит от сомнений. Петля, опрокинутый табурет и ноги, не касающиеся пола... Голубоглазый тевтон Штейн дисциплинирован - он не пошлет своих людей, и Кручковича обнаружат через несколько дней по заявлению соседей, когда наряд полиции взломает дверь... Неужели гипотетическая эпидемия - смешно уже и вспомнить об этой гипотезе! - бьет не кого попало? Выкосит две трети населения, если мы не помешаем, - а _кто_ попадет в одну треть?.. И тут меня снова укололо - не очень сильно, даже слабее, чем вчера, когда я задумался о клинических испытаниях игрушки Филина. Судя по малой силе укола, ЧПП не предупреждало меня о явной опасности - просто давало совет, как достичь желаемого с наименьшими потерями. Тут и думать было нечего: знал я шкурную сущность окаянного моего "демония", знал достаточно. Мне не следовало размышлять о материях, лежащих вне моей компетенции, - это раз. В еще большей степени мне не следовало спешить с выдачей на-гора методики лечения, - это два. Выждать наивыгоднейший для себя момент начала паники, а уж потом!.. Метод-то, по сути, простейший, легко реализуемый на телецентрах, а уж телевидение - общее бедствие, и вряд ли сыщется на Земле человек, который не смотрел бы его хотя бы по нескольку минут в месяц... Так? "Демоний" не бунтовал, одобряя. функционер Малахов - спаситель страны, а то и всей человеческой цивилизации, явившийся вдобавок в критический момент?!. Это интересно. Кардинала от восторга родимчик хватит. Ну дудки! Давно я не испытывал злости такой силы. Просто-таки бурлил, ломился наружу очередной мой бунт, и немедленно, отвечая мне, вонзился в затылок, зашевелился в мозгу раскаленный гвоздь. Отдалось в висках. Сволочь!!! Ты всегда будешь указывать мне, что я должен делать?! Ты обнаглел, и скальпель по тебе плачет. Мало тебе моих действий - ты еще и мыслями моими хочешь управлять?.. В первой попавшейся забегаловке я схватил бутылку на вынос и, запрокинув голову прямо на улице, запил таблетки тремя хорошими глотками водки. На анальгетики в чистом виде "демоний" плевать хотел, но в губительной для здоровья смеси со спиртным иногда помогало. Помогло и сейчас. Я вспотел, как марафонец, зато боль окончательно сползла к вискам и мало-помалу притупилась. Сунув початую бутылку какому-то ошалевшему от счастья люмпену, я поспешил назад, по пути крикнув изумленной Фаечке: "Кофе!" Оставались еще два вопроса, две засевшие, как занозы, мыслишки: почему Нетленные Мощи, имея если не все, то почти все необходимое для решения проблемы, постарался сплавить ее мне, и что же все-таки послужило причиной самоубийства Филина и Кручковича? Вторую мысль я до поры до времени выпустил на волю, а за первую уцепился и обдумал ее всесторонне. Что-то здесь было не так. Я поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее и подумав притом, что прежде мой зад выглядел в этом вместилище более достойно, а сейчас как-то несолидно исхудал, лежит неплотно, люфтит, понимаешь... Итак, попробуем разобраться, что происходит... Материалов до обидного мало, и мне предстоит поймать Филина на "мизере", если я вообще хочу что-нибудь понять. В апреле прошлого года Домоседов, озабоченный динамикой суицида и слабой отдачей от собственных аналитиков, подключает к работе Филина. Тот занимается проблемой по ноябрь включительно и где-то с июля-августа на свой страх и риск тайно втягивает в работу Кручковича. Небезынтересно, что не кого-то из штатных сотрудников родимой Службы, а человека со стороны, возмутительнейшим и опаснейшим для себя и своего приятеля образом проигнорировав соображения секретности разработки. Почему? Крупные специалисты, имеющие претензию на гениальность, почти поголовно капризны и непредсказуемы - но не до такой же степени! Вопрос... Ставим здесь репер и отсюда начнем плясать польку-бабочку... Далее: насколько успешно движется его работа? Отчеты Филина известны. Апрель, май, июнь - ничего, зато в начале июля он дает понять Нетленному, что проблема, по-видимому, в принципе разрешима, о каковом своем заявлении наверняка не раз жалеет впоследствии. Начиная с конца июля таких заявлений от Филина уже не поступает, и тут-то появляется Кручкович... Случайное совпадение или нет? Что произошло в конце июля - нащупан ответ?.. Ставим вешку. В августе Филин оформляет новый счет в банке и просит перечислять на него все виды выплат от СДЗН, однако до самой своей гибели не снимает с нового счета ни рубля, предпочитая опустошать свой старый счет. Опять же, почему? Можно с ходу выдвинуть десяток версий, однако предположение о больной совести заманчиво своей простотой... Еще одна вешка. Крайне интересны его отчеты за последние месяцы. Скажем, 13.09.2039 он, как обычно, получает свежую информацию: число погибших за последние два дня плюс минимально необходимые подробности. На следующий день, 14 сентября, ему доставляют уточненные с учетом вновь поступившей информации данные - иное число погибших за те же два дня. Разница незначительна, но она есть. Он ее игнорирует и пользуется данными от 13.09 - первый отмеченный случай фальсификации. Формально Филин руководит группой из трех математиков, фактически отдает им на моделирование диковинные огрызки, не имеющие ничего общего с реальным положением дел, и никогда не знакомит своих подчиненных с исходным материалом. Строго говоря, последнее ему запрещено, однако же он ничуть не постеснялся довериться Кручковичу, который даже не из СДЗН, чихать он хотел на запреты... И далее он планомерно и последовательно строит свою потемкинскую деревню, умело манипулируя уже не столько данными, сколько выкладками, - что ни отчет, то диво, причем теперь уличить Филина в преднамеренной фальсификации крайне трудно: Нетленному это вообще не удалось, а группе Лебедянского понадобилось полтора месяца напряженного труда, чтобы формально доказать подлог. В сентябре он врет, что аномальный суицид непременно пойдет на спад к концу года. В октябре он признает, что ошибся, не учтя таких-то и сяких-то дополнительных факторов, и называет новый срок: февраль-март. В обоих случаях вывод делается один: феномен локальный и должен сойти на нет самопроизвольно, как и начался. В обоих случаях Нетленный принимает выводы Филина, не подвергая их серьезной проверке. Строго говоря, подвергать их проверке, тем самым неизбежно расширяя круг допущенных к проблеме класса "зеро-прим", ему не слишком-то хочется; он сосредоточивает основное внимание на сокрытии информации до указанного Филиным срока и вполне уверен в способностях своей Службы по этой части. Не знает он только того, что Филин ему врет... Кстати, зачем Филин это делает? Ответ ясен: чтобы возможно дольше не принималось никаких мер. Лавры спасителя его не прельстили. Какую он преследовал цель, прекрасно осознавая вероятность гибели двух третей человечества? Воспользоваться чьим-либо выморочным имуществом? Глупейшее предположение. Судя по всему, не настолько Филин был меркантилен и, кстати, не настолько честолюбив, чтобы делать карьеру на костях. Насколько я знаю людей такого сорта, им надо не мешать играть в их любимые игрушки; вне этой больной для них темы многие из них даже альтруистичны... Вот оно! Ставим вешку - сомнительную, кривенькую, но вешку. Не надо думать, как склонны многие, будто больше всего зла на свете совершается именно из соображений альтруизма, - однако факт есть факт: зло такого рода бывает с чудовищной силой сконцентрировано во времени и пространстве. Несть числа примерам, вроде революций и "справедливых" войн из самых лучших человеческих побуждений, уходящих корнями глубоко в дофараонову древность. Хм... Желал бы я знать, что произошло раньше: нашего предка впервые посетила мысль о справедливости и совести - или у него сперва отвалился хвост? Голые умопостроения, ничего больше. Никаких серьезных подтверждений мотивации, кроме счета в банке и вранья в отчетах. Сентябрь - последняя версия лечащей программы (кстати, а лечит ли она?), и сентябрь же - начало фальсификации. С конца сентября Филин начинает почти ежедневно совершать продолжительные прогулки - пешие и на автомобиле, - тогда как пол-весны и лето пахал не разгибаясь. Похоже, ему уже все ясно. Сентябрь же - вероятный срок испытания методики лечения, скорее всего в реабилитационном отделении "Надежды". Нетрудно выяснить, кого они там лечили в сентябре и каковы оказались результаты, - вряд ли Кручковичу удалось полностью замести следы. Для непрофессионала это скорее всего просто невозможно, даже в частной клинике. Второй репер. Третий, вспомогательный - единственная задокументированная встреча Филина и Кручковича. Весной 36-го, почти 4 года назад, еще до начала службы в СДЗН Филин реабилитировался в "Надежде" после вегетососудистой дистонии, история болезни прилагается... Скорее всего это была их первая встреча. Но не единственная. Похоже, у Филина были какие-то основания довериться именно Кручковичу, но об этом - тишина... Строго говоря, это не важно - важно то, что с середины прошлого лета их контакты становятся более чем регулярными. Ох, зря за Филиным не было наружного наблюдения! Нетленные Мощи разгадал бы его игру с полувзгляда. А я по-прежнему занимался бы охраной скотомогильников, так ничего и не узнав. Со стороны Нетленных Мощей - непростительный промах. Пришлось ему повертеться ужом под вилами, пока он не подставил меня при молчаливом одобрении Кардинала... Я почувствовал, что подхожу к главному вопросу, и немного притормозил мысли, чтобы отдышаться. Для начала следовало получить полный список пациентов Кручковича за сентябрь прошлого года. Через минуту отпечатанный список лежал у меня на столе. Тридцать четыре фамилии. Преуспевающая, похоже, клиника. Я даже руки потер в предчувствии удачи. Для беглого анализа хватило и пяти минут. Двадцать семь человек проходили восстановительный курс после серьезного лечения в клинике, эти отпадали. Из оставшихся семи у одного наблюдался симптом "заходящего солнца". Он и еще двое проходили курс по льготному тарифу, в кредит, под поручительств Кручковича! Мало того, первый взнос был снят явно с подставного счета, причем незадолго до того Филин перевел на этот счет изрядную сумму! Детский сад, штаны на лямках... Дилетанты, однако. Просто удивительно, что люди Штейна до сих пор не вышли на этот след. Пахло горячим. Остальные четверо из семерки тоже были сомнительны, но их я отбросил. Для проверки хватит и троих. Если они до сих пор живы, значит, Филину и Кручковичу действительно удалось найти метод лечения еще в сентябре! А в ноябре Филин взорвал себя в автомобиле на грязном проселке. А в феврале Кручкович готов продырявить себе голову из антикварного "ТТ"... Что вообще происходит? Я вдавил клавишу вызова. - Фаечка, найдите мне Отто Оттовича, и как можно быстрее. Штейн явился через пять минут - по счастью, все еще находился в Конторе. На то, чтобы перестроить мозгокрут и подобрать нужные параметры для аудиогипновнушения, мне понадобилось куда меньше времени. Как ни странно, этот белокурый Зигфрид весьма гипнабелен. - Отто Оттович, вы сейчас сделаете вот что, - сказал я с расстановкой, глядя в его остекленевшие глаза. - Вы поедете по трем адресам, которые я вам сейчас дам. Вы поедете один, на городском транспорте. Вы встретитесь с тремя людьми и будете интересоваться только одним: применялась ли к ним в клинике "Надежда" компьютерная терапия? Вы составите свое мнение об этих людях. Затем вы вернетесь и доложите мне обо всем, что узнали. По выполнении задания вы забудете его и будете твердо помнить, что провели время со мной, обсуждая мои предложения по улучшению работы отдела безопасности. Вы будете помнить, что вам удалось настоять на своем, и почувствуете глубокое удовлетворение. Вам понятно? - Да. - Идите. Через четыре часа он вернулся с докладом. Богданова Алла Павловна, 44 года, без определенных занятий, алкоголизм, умерла 5 февраля - отравление метанолом. Самоубийство не доказано. Выяснить, применялась ли к ней компьютерная терапия, не представилось возможным. Махаль Игорь Викторович, 27 лет, агент по продаже недвижимости, в настоящий момент находится в следственном изоляторе (убийство бывшей жены при отягчающих обстоятельствах). В прошлом - судимость за вооруженный грабеж, ряд административных задержаний (бил жену и ребенка, буйствовал). Переведен в одиночную камеру после попытки спровоцировать сокамерников на расправу над ним, находится под усиленным наблюдением. На вопросы отвечал спокойно, на вид как бы слегка заторможенный... По его словам, был завлечен в клинику обманом. Да, врачи-суки заставляли играть в компьютерную игрушку: дерьмо-дерьмом... Так. Ганн Валерий Аркадьевич, 53 года, частный адвокат, зам. секретаря губернской коллегии адвокатов, специалист по делам о загрязнении природной среды. Диагноз обычно сдержанного Штейна: напыщенная сволочь. Женат, дети, очень приличный дом. В клинику обратился сам по поводу нервного истощения и был приятно удивлен условиями оплаты. Да, компьютерная терапия там применялась. Сеанса три-четыре, теперь не вспомнить. Да, он отметил, что врачи каждый раз запускали программу с дискеты, а что?.. А ничего. - Спасибо за ценные замечания, Отто Оттович. Я рад, что мы поговорили откровенно. - Для меня честь работать с вами, Михаил Николаевич. - Штейн по-офицерски поклонился, боднув головой. Гипноз еще действовал. Я ощупью набрал комбинацию для экспресс-выхода. Сегодня у Штейна будет неважное самочувствие, и он спишет его на магнитную бурю. - Не вгоняйте меня в краску, Отто Оттович, это для меня честь. Ну все, идите. Выпроводив Штейна, я некоторое время улыбался в потолок. Дело было сделано, и затылок не болел. Ну что, сказал я "демонию", съел? Двое из троих были живы. Третья покончила с собой совсем недавно. Кручкович перестраховывался, когда говорил о необходимости просмотра дрожащих картинок не реже раза в месяц. Теперь я знал почти все. А чего не знал, о том догадывался. И уже начинал понимать, что улыбаться мне, в сущности, нечему... Глава 7 Неадекватная реакция Оставь же их и то, что они измышляют. Коран ..."Шквал" в моих руках коротко сотрясается и умолкает. Шустро прыгают гильзы, катятся по бетону. На той стороне гаража фигурка спотыкается на бегу, падает, перекатываясь в падении под защиту шеренги автомобилей. Наверняка задет, но не сильно. Все бы так. Еще одна короткая очередь - и я броском меняю позицию. Там, где я только что был, со звуком смачного плевка вспухает бугор клейкой пены. Успел. Приходится экономить боеприпасы, иначе я, пожалуй, уже оставил бы нацбез с носом. Ушел бы, как уходил всегда. Как в прошлый раз - в опиокурильне. Как в позапрошлый - в поезде. Как в позапозапрошлый - в тайге. Ни за что больше не заберусь в тайгу, тайга стала сущим кошмаром - ан все-таки я вывернулся, дошел живым и в руки не дался, а дальше было уже совсем просто. Горячо надеюсь, что тот тип в поезде остался жив. Есть секунда кинуть взгляд на перистальтическую ленту. М-да... Если так пойдет дальше, держать этих ребят на дистанции я смогу еще минуты три - а потом?! Если вообще есть хоть один шанс уйти - уйду, куда я денусь. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел... фиолетовая вспышка! Грохот!.. Ну, это мы уже проходили... Не знаю, кто на этот раз меня застукал, кому повезло в ловле рыбы вслепую - нацбезу, МВД или людям Кардинала? Но кем бы они ни были, разрыва спецгранаты они берегутся точно так же, как я, следовательно, мы квиты. Вряд ли кто-то из них успел заметить, как я свалился в яму под грузовиком. Точно. "Демоний" не протестует: я все делаю правильно! Они потеряли меня из виду, а значит, начнут слегка осторожничать: получить пулю в ногу не хочется никому. Они уже поняли, что я опять стреляю только по ногам, и до решительного момента попытаются не спровоцировать меня взять прицел повыше. От остромордого гостинца "шквала" на двадцати шагах нет защиты, кроме танка. Убивать, к счастью, не нужно: и самому претит, и "демоний" пока не советует. Он прав. Не знаю, как насчет "гвардейцев" Кардинала, но и в МВД, и в нацбезе привыкли мстить за своих убитых. Они это умеют, и плевать им на гнев Кардинала и на просвистевшее мимо носа поощрение - убийцу, хотя бы и невольного, поставят в условия, при которых не пристрелить его станет невозможно. Я это знаю. И знает Кардинал. Только он не успеет сменить личный состав группы захвата. - Михаил Николаевич! Вздрагиваю. Хороший мегафон, но голос искажен сложным эхом от бетонных стен. Кажется, говорят вон оттуда, из-за красного шестиколесного джипа, Крайнего в том ряду. А может, и нет. Давненько со мной не разговаривали. - Вы слышите меня? Я хочу сделать вам честное предложение... Руки и сердца, что ли? Лучше не отвечать. Пока они не знают, где я, мое положение не безнадежно. Не то чтобы преимущество было на моей стороне, но все же... - Вы слышите меня, Михаил Николаевич? - настаивает неизвестно кто. - Можете не отвечать, дело ваше. Но послушайте, что я вам скажу... Этот настырный тип умеет обращаться со своим голосом почти виртуозно, будто тоже кончал Школу. И повысит где надо тон, и понизит, где следует, и добавит местами особой, тщательно выверенной вескости. Специалист... - Поверьте, у вас нет ни малейшего шанса. Положите оружие и выходите, вам не будет причинено никакого вреда. Поверьте, вам не следует бояться за свою жизнь... В последнем я как раз не сомневаюсь. Всадят в мякоть ампулу, максимум - прострелят ногу. Для гарантии. - Послушайте, - уговаривает невидимый ловец меня, - мы уважаем вас как профессионала, ваши качества сделали бы честь любому из нас, однако сейчас вы попались. Я хорошо понимаю, что вам непросто это признать, и не тороплю вас. Подумайте, еще несколько минут у вас есть... У меня нет нескольких минут, нет и секунды. Укол в голову - опасность рядом! Парень в нелепом костюме - "дурилке" - нарочито ярком, слепящем хаосом цветных бликов, дабы сбить с толку реакцию и глазомер объекта захвата, - распластался в прыжке. Какой может быть прыжок в щели между днищем грузовика и краем ямы - однако он в прыжке! Отшатываюсь, выбрасывая руку навстречу. Очередь!.. Он сам виноват. Некогда целить в ноги. x x x "...Все свои силы, опыт, способности и влияние я употреблю на служение обществу, которое меня воспитало, стране, в которой я живу, а также всему человечеству, насколько это будет от меня зависеть. ...Никогда ни при каких обстоятельствах я не потребую награды за свое служение. ...Я безоговорочно подчинюсь решению суда чести. ...Я заранее согласен с тем служебным положением, которое мне будет определено, и на любом посту буду честно и добросовестно исполнять свой долг. ...Никогда ни при каких обстоятельствах я не применю знания, полученные в Школе, во вред Школе, Службам и стране. Я не причиню вреда никакому человеку, если этого не потребуют интересы Службы... " (Из Клятвы выпускника Школы) 1 - Мне кажется, очень преждевременно, - сказал Нетленные Мощи. - Имейте в виду, я намерен на этом настаивать. По-моему, мы делаем серьезную ошибку. Вы вспомните, сколько времени мои гаврики бились над этой проблемой, а толку было чуть. Никто пока не убедил меня в том, что проблема вообще разрешима. У вас есть возражения?.. Вот и хорошо, что нет. Короче говоря, я решительно против того, чтобы принимать сейчас какие-то меры против Михаила Николаевича. Дайте ему поработать, а суд чести ни от кого не уйдет. Наоборот, я считаю, что мы должны оказать ему помощь всеми наличными силами. Простите меня, но ваши доводы меня не убеждают. Приведите мне хоть один толковый аргумент в пользу того, что нынешний руководитель Санитарной службы должен быть наказан, вот тогда это будет не сотрясание воздуха, а серьезный разговор. - Мрут, - не разжимая зубов, уронил Расторгуев из Службы спасения. - Уже по две тысячи ежедневно, и чем дальше, тем больше. Как мухи выздоравливают. Это не аргумент? - Как мухи мрут, ты хотел сказать? - Как мухи выздоравливают. Это Гоголь. Стыдно не знать. Тридцать пять тысяч одних курьеров. На тот свет. Нетленные Мощи побагровел. Даже мослатый кулак его, лежащий на зеленом сукне стола, пошел красными пятнами. - Во-первых, не тридцать пять тысяч, а уже значительно больше ста. А во-вторых, может быть, хоть сегодня обойдемся без цитат? Дело серьезное и уже, к сожалению, спешное. Я, собственно, вот о чем хочу напомнить: к настоящему моменту существование проблемы не признали лишь Китай, королевство Лесото, Ватикан и мы. Как руководитель СДЗН я могу гарантировать молчание максимум до конца марта, а потом, уж не взыщите, буду вынужден дать информации ход - под моим строжайшим контролем, разумеется. Иначе, простите меня, мы будем выглядеть просто идиотами. - Тебя это беспокоит? - спросил Расторгуев. - Представь себе, беспокоит! - Нетленные Мощи повысил голос. - Странно, что тебя не беспокоит авторитет Служб. Я не шучу, а ирония твоя мне противна. Я не намерен заниматься пустой схоластикой. Пусть над нами посмеются наши потомки, пусть осудят и будут стыдиться таких предков - мне плевать. Но пусть никто не мешает мне сейчас! Малахов молчал. Затылок не предупреждал ни о какой опасности, "демоний" мирно спал - и все равно рубашка прилипла к спине. Какому функционеру приятно сидеть в этом зале, смотреть на невольно притягивающее взгляд специальное кресло, отставленное чуть в сторону от остальных, и знать, очень хорошо знать, _для кого_ оно предназначено. Нет таких. Тут сидел Урванцев, молча выслушивая свой смертный приговор, а до него сидел Краснопольский, а еще раньше - Ильин, но он был оправдан судом чести и удачно дослужил трехлетний срок. Грянуло не в марте и не в апреле, как сулил доверившийся своим аналитикам Лебедянский. В феврале. И, вопреки прогнозам тех же аналитиков, грянуло не в Китае, не в Индии, не в богом забытом Габоне - в Исландии. Малахов оценил жестокую иронию происходящего: там, где населения некуда девать, никого особенно не заботит повышенная смертность от самоубийств - во всяком случае, поправил он себя, не заботит на бытовом уровне, вне круга друзей и родственников усопших. Зато для небольшой благополучной страны с населением меньше трехсот тысяч человек сотня необъяснимых самоубийств в год - явление чрезвычайное. Чересчур много, чтобы не сказать неприлично много, и очень заметно. Четырнадцатого февраля - этой даты никогда уже не забыть функционеру Малахову - джинн выскочил из бутылки. Одной телепередачи из страны, где никогда ничего не случается, кроме вулканических извержений, оказалось достаточно, чтобы детонатор рванул и мир охотно сдетонировал и содрогнулся. На следующий день - как сговорились! - последовало выступление премьера Новой Зеландии, затем Швеции, Нидерландов, Монако... Пресса взвыла. Прорвав чахлые плотины, пошел мутный вал. Пандемию самоубийств уже успели окрестить "серой смертью" и "чумой в маскхалате". Покинули архивы и вновь обошли весь мир телекадры полуторагодичной давности о том, как известный мексиканский тореро - кумир публики вдруг ни с того ни с сего встал столбом посреди арены и безропотно позволил себя забодать. Оргкомитет запланированного на середину марта социологического конгресса в Мадриде принял решение заслушать доклад доктора социологии Рамона Меньеса ди Оливейра (университет Севильи) о положении дел с аномальным суицидом на Пиренейском полуострове. Известие об этом Малахов получил буквально вчера. Лавина. Самое начало. Гул над головой... Никаких признаков паники по миру пока не наблюдалось. И неудивительно: всему свое время. В двадцатых числах февраля Малахов отметил, что боль перестала тревожить его, когда он - для пробы - принимался думать об осторожном внедрении методики Филина - Кручковича. С этого времени он понял, что должен решить для себя окончательно: да или нет. Невозможно прятаться за болью, если боли нет. "Демоний" подсказывал: пора. С этого времени пошел отсчет. Собранный Кардиналом "малый синклит" - четверо функционеров и сам Кардинал - решал судьбу "Надежды" и лично Малахова. В самом лучшем случае признают трудности чрезвычайными и дадут такой карт-бланш, который функционеру не снится и в розовых снах. В самом худшем случае постановят собрать суд чести. Функционеры. Бывшие функционеры, отслужившие свой срок, ныне уважаемые эксперты и консультанты при Службах. Потенциальные функционеры, вчерашние выпускники Школы - зубастый молодняк, опасный желанием занять твое место. Эти спуску не дадут. Стареющие мэтры, помнящие основание Школы, не удостоенные в лучшие свои годы кресла руководителя Службы и уже почти ни на что не надеющиеся, - среди них попадаются всякие, от снисходительных до озлобленных. И наконец. Кардинал с правом вето на любое решение суда, как благоприятное для подсудимого, так и наоборот... Исполнение приговора, как водится, оставят за осужденным. Три, четыре дня они будут ждать. Не дождавшись - помогут, как помогли Краснопольскому, и Кардинал втихомолку признает, что Школа опять допустила брак. - Погодите-ка, - произнесла Сонечка Энгельгард, единственная в истории Служб женщина-функционер. Тряхнула копной рыжих волос, повернула к Малахову лошадиное лицо. - Мне кажется, мы отвлеклись. Вопрос как будто был поставлен предельно ясно: что делать с одним из нас? Полагаться и дальше на профессионализм Михаила Николаевича или менять коней на переправе? Если вы тут намерены обсуждать другие вопросы, то я, пожалуй, пойду, у меня в Конторе дел невпроворот... Сонечка, кажется, за меня, отметил Малахов. А вот Нетленный что-то крутит, хотя изо всех сил делает вид, что тоже за. Расторгуев еще не высказал своего мнения, ждет. Хотя, по идее, без крайней нужды функционер не станет топить функционера, рождая опасные для себя прецеденты... Но самое главное - Кардинал. В чью пользу выскажется он? В мою, понял Малахов, ясно же. Будь иначе, выть бы мне сейчас от боли в черепе, кататься бы по полу... Значит - пшик. Последствий не будет и не планировалось. Превентивная воспитательная мера, не более того. Чтобы поставил на уши всех, кто еще не стоит в этой позе, и форсировал "Надежду" так, чтобы проблеск решения замаячил на горизонте уже через месяц, максимум через два... Не хочу, подумал Малахов. Этого я не хочу. Вы не знаете, кого собираетесь спасать, а я знаю. По правде сказать, теперь я очень хотел бы не знать этого. И я работал бы как вол, не зная сомнений... То есть не то, сомнений в частностях у нас всегда было хоть отбавляй, - а сомнений в главном! Нас учили, и мы твердо знали: если есть хоть один шанс из ста за то, что наши потуги вылечить общество не есть шаманские пляски с бубном, бессмысленное камлание у постели ракового больного, мы должны этим заниматься, и кончено. Но что делать, если сама природа человека берется лечить общество так, как никакому функционеру и не снилось? Жестоко лечит? Да, разумеется. Но ведь она не умеет по-другому. И мы не умеем... если пытаемся лечить радикально. Какой долг выше: перед людьми? перед страной? перед человечеством? Лучше на свет не рождаться, чем отвечать на вопросы, не имеющие ответов! Любой ответ - преступление, любой выбор образа действия - преступление вдвойне... Ловушка. Волчья яма. Можно обмануть. Обманывать природу мы умеем. Гениальному Филину и упрямому Кручковичу это удалось - хоть сейчас неси их дискетку на телецентр. Среди массы известных психологам способов довести человека до навязчивых мыслей о суициде - вот первый и пока единственный эффективный способ помешать человеку убить себя! Что с того, что это насилие над волей и пахнет промыванием мозгов? Плевать. По тому, что известно об авторах метода, трудно поверить, чтобы подобные мысли могли их остановить. Их остановило другое. Должно было остановить. Остается только неясным, кто из них и когда обратил внимание на факт, лежащий вне всяких категорий науки: на то, что отбор прежде всего и даже прицельно косит подлецов, преступников, наркоманов, выжиг, безмозглых пустышек, тупых исполнителей со стерильной совестью и прочую накипь человеческую; что очень трудно предсказать теперь будущее человека, которому ты всегда рад пожать руку, зато очень легко предвидеть судьбу тех, кому ты не только никогда не подашь руки, но и постараешься не дышать с ними одним воздухом. Относительно них можно ошибиться только в сроках: завтра? через полгода? через год? И тогда кончится история человечества - кровавая и удивительная, великая и бесчеловечная, потрясающая воображение взлетами мысли и падениями в глубочайший мрак, под удары грязных дубин, в костры, в лагеря, в ужас войн, в мир тупоумно-наглого человека жрущего, в генезис пыжащихся ничтожеств. И начнется нечто совершенно новое. Понятно, отчего столько времени мыкались без толку аналитики: поди разберись, что самоубийца - подлец! Как проверить? Ни в одной анкете нет такого пункта... Не верится, что Филин не анализировал, как в общих чертах будет выглядеть мир _после_ катаклизма. Срок порядка двух лет вовсе не препятствие к разработке социологических моделей хотя бы самого общего порядка. Практическая евгеника. Сама собой. Без всякого участия конкретного человека, но приводимая в действие всем человечеством, желает оно того или нет. Те же лемминги - спасение в очищении. Мелкие грызуны уходят прочь и еще, наверное, могут выжить, встретив отдаленные кормные места, где психополе вида, наверное, слабее... Куда уйти людям? Если бы сто лет назад человечество